Текст книги "Жаркие ночи в Майами"
Автор книги: Пат Бут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)
– Нет! – Криста положила карты на стол, не раскрывая их. – Она обещала подписать со мной контракт в тот же день, когда увидит твою подпись на соглашении. Ты можешь оговорить в своем контракте, что ставишь условием ее согласие. Мы можем все трое подписать контракт одновременно, как это делается при передаче недвижимости. Тогда каждый будет в курсе намерений других.
Стив снова помолчал. Идея была заманчивой. И оригинальной, в ней чувствовался аромат приключения и авантюры, а на другом конце радуги маячила определенная возможность заработать большие деньги. Когда доживаешь до его возраста, жизнь начинает становиться скучноватой. Процесс борьбы был гораздо интереснее, чем ее конечный результат. А оставаться в нынешнем положении совсем уж скучно. Ему предлагают рискнуть всем, что у него есть, вынырнуть из теплой безопасной утробы в беспокойную действительность джунглей конкуренции. Но там была Криста, девушка, которую он любил, как никого на свете. Они станут партнерами в этом смелом новом проекте. А это значит, что цвета снова станут яркими, звуки резкими, все приобретет волнующий вкус, когда они вместе примутся создавать воспоминания для будущего, а не полагаться на память о прошлом.
Криста больно прикусила язык. Бывает время, когда следует молчать, даже если тебе отчаянно хочется высказаться. Сейчас наступил именно такой момент. Любое ее слово будет свидетельствовать о ее нетерпении, а когда заключаешь сделку, нетерпение оборачивается потерей денег. Козыри у нее кончились. Ее мяч завис в горячем воздухе. Теперь все зависело от Стива и от их общего прошлого. Оркестр выбрал именно этот момент, чтобы заиграть «Нет женщины, не плачь», и призрак Боба Марли пролетел над пальмами пляжа. Этого оказалось достаточно. Мысленно Стив повалился на спину, подняв лапки кверху. Сопротивляться Кристе он не мог. Спорить с ней – все равно что спорить с ураганом, который однажды затопит этот остров и добавит недостающее количество адреналина к крови изысканной публики, окружающей Стива. Да, сопротивляться Кристе невозможно! Ей невозможно было сопротивляться даже в то далекое время, когда она прервала его съемку и объявила ему, что он должен сделать из нее звезду. Ей невозможно сопротивляться и сейчас, когда она лежит, прильнув к песку, словно это ее любовник, и смотрит на Стива глазами, исполненными надежды.
– Я согласен, – просто сказал Стив. – Это будет здорово.
– Замечательно, Стив!
Криста вскочила на ноги, и верхняя часть ее бикини натянулась под тяжестью своего великолепного груза. Вся в песке, как длинноногий жеребенок, взметнувшийся с земли сельского кораля, она бросилась к Стиву, сжала его в объятиях и стала целовать. Это был великий момент. Она не была мечтательницей. Она – реалистка. Когда она чем-то зажигалась, то превращала это в явь. Она обеспечила фундамент своего проекта, и построен он не на рыхлом песке, а на скале. Родригес и Питтс. Питтс и Родригес. Она загнала в угол рынок красоты. Она заблокировала сопротивление со стороны товара, без которого никто обойтись не может. Теперь остается определить цену тому, что цены не имеет. Гора денег, которую она выстроила из того, что заработала за свою карьеру модели, и из аванса за книгу, выглядела теперь жалкой. Впереди маячили серьезные деньги, которые сотрут воспоминания претенциозной псевдороскоши ее детства и которые заполнят пустоту ее жизни, дав Кристе то, что ей нужно было больше, чем воздух, – возможность идти своим собственным путем.
– Бога ради, Криста, прекрати! Не то все подумают, будто я нормальный.
Хохоча, Стив опрокинулся на спину, Криста упала на него. Она хихикала, щекоча его. Много лет назад он изменил всю ее жизнь. Теперь обещает повторить это. Что там они говорили о коммерции и похоти? Что бы ни говорили, так оно и есть!
– Бог мой, секс на вечеринке в Палм-Бич? Чего только не придумают люди!
Аристократический голос, в котором звучало наигранное изумление, ворвался в мечты Кристы о замечательном будущем.
Над ними склонился балахон немыслимых цветов – зеленого, розового, желтого. Женщина, возвышавшаяся над ними, выглядела так, словно могла бы дать сто очков вперед любому боксеру-тяжеловесу. Ноги ее напоминали стволы дерева, такие же широкие в лодыжках, как в коленях, с широкими ляжками. Покрытая темным загаром, приобретенным на теннисных кортах, женщина сердито попыхивала небольшой сигарой.
– Интересно, кто это умудрился сохранить свои гормоны до конца сезона? Криста? Неужели это Криста Кенвуд? Боже, так и есть! Что бы ты ни поимела, поделись со мной.
Криста с трудом перевернулась и посмотрела против солнца на амазонку, которая почти заслонила дневное светило.
– Да ведь это Маффи. Как ты? Я думала, ты живешь в Висконсине или где-то еще на Среднем Западе.
– Я и жила там, с изумительным мужчиной, который колотил меня. К сожалению, он упал с лошади, и тогда я стала избивать его, но это оказалось не так интересно, как я предполагала, поэтому я все бросила и вернулась сюда. Палм-Бич – это рай для мазохистов, и я уверена, что джентльмен, которого ты мучаешь на песке, согласится со мной. Ты нас познакомишь?
– Конечно. Стив, это Марта Келлог. Марта, это Стив Питтс.
В Палм-Бич фамилия значила гораздо больше, чем имя.
– Питтс, – повторила вагнеровская Валькирия в юбке. – Питтс. По-моему, в штате Мэн у меня есть кузены Питтсы, – Марта бросила на него грозный взгляд.
Стиву было неясно, ждет его хорошая или дурная карма, если он откажется от родства с этой дамой.
– Я сменил свою фамилию Болл на Питтс, когда мне исполнилось двадцать один год, – обороняясь, сказал он. У Стива возникло ощущение, что в этой Марте Келлог даже он может обрести свое Ватерлоо.
– Как это уместно! – фыркнув, отозвалась она. – Особенно в этом городе!
– Ничего не изменилось в Палм-Бич, – рассмеялась Криста.
Она начала понимать, как сильно она любит это место с его непочтительностью, недоговоренностями, с тщательно скрываемой тайной его необыкновенной прелести. Здешние жители великолепно сумели замаскировать эту прелесть от внешнего мира, чтобы иметь возможность наслаждаться ею, как наслаждались их родители, деды и прадеды до них и как будут наслаждаться их дети и внуки.
– Напротив. Вернувшись сюда из прерий, я обнаружила, что изменились по крайней мере три вещи. К счастью, я забыла, что это за вещи.
Криста засмеялась.
– Послушай, Маффи, мне бы хотелось пообщаться с тобой, пока я здесь. Я позирую для журнала «Вог», но мы сегодня вечером кончим, и я думаю провести здесь еще несколько дней. Как насчет того, чтобы поужинать в воскресенье?
– Не могу, дорогая. Мэри Уитни устраивает большую вечеринку. Я предупредила, что воскресенье плохой день, а она заявила, что ей по воскресеньям скучно и хочется встряхнуться. Вообще-то, наверное, это не имеет значения, потому что жители Палм-Бич по утрам в понедельник тоже не работают. Послушай, почему бы тебе не прийти туда? Все будет на самом высоком уровне – мальчики с золотым загаром, аллигаторы, ламбада и оркестр из ночного клуба, именуемый «Ружья Лос-Анджелеса», который, по-видимому, признан последним писком моды среди гермафродитов. Ты ведь знаешь, как Мэри любит идти в ногу со временем. Она приведет в ужас местных жителей, но у нее полон дом умников из Лос-Анджелеса, которые считают, что это нормально для Палм-Бич. Во всяком случае, все, кого мы знаем, разъедутся к одиннадцати, так что мы сможем порезвиться от души, ничем не рискуя.
Криста задумалась. Мэри Макгрегор Уитни устраивает прием. Мэри Уитни, чье богатство столь древнего происхождения, что успело покрыться сетью глубоких морщин от старости, Мэри Уитни, подруга Кристы по давним временам в Палм-Бич, Мэри Уитни, которая превратила серебряную ложку, которую ей подарили при рождении, в огромное платиновое блюдо. Мэри Утини начала свою карьеру, моделируя одежду, теперь она моделирует жизнь. Она стала лицом американской индустрии моды. Она больше, чем все американские кутюрье, вместе взятые. И вот сейчас Криста получила приглашение на ее вечеринку. Криста сразу же сложила два и два и получила четыре. Кто станет покупать «пакет» Питтс – Родригес для международной рекламной кампании? У кого есть миллионы, чтобы нанять самых лучших? Кто захочет делать бизнес с подругой детства? Ответ на все эти вопросы был только один – Мэри Макгрегор Уитни.
– Та самая Мэри Уитни? – быстро спросил Стив, настроившись на волну Кристы. Он начинал понимать, что такое Палм-Бич.
– Ага, взаправдашняя Мэри Уитни, как говорят в глубинке, – съязвила Маффи. – Подумать только, в какую маленькую проворницу она превратилась. Она не удовлетворилась тем, что могла тратить полученные в наследство деньги. Она еще вдоволь поиздевалась над всеми, нажив сама огромное состояние. Представляешь, Криста, она стала придумывать одежду для простонародья, стремившегося выбиться в люди. Помнишь, как она на пари трахалась под джипом с полицейским на обочине дороги двсти шестьдесят четыре? Она поранила себе спину о выхлопную трубу, потому что настаивала на том, чтобы быть сверху. Даже в юности эта шлюшка любила распоряжаться другими.
– И она соблазнила младшего брата Гарретсона Дюпона, которому было всего четырнадцать; бедняге пришлось обратиться к психиатру, чтобы тот помог ему прийти в себя после этого.
– Могу ли я забыть это? – скрипуче рассмеялась Маффи Келлог. – Старик Трип Дюпон хотел привлечь ее к суду за изнасилование, но Эмерсон Уитни закупил все столики на благотворительном вечере его жены.
– Кажется, этот парень Дюпон стал иезуитом?
– Точно. И отец после этого больше никогда с ним не разговаривал, хотя Трип и Эмерсон расцеловались и помирились. До сих пор каждый день играют вместе в гольф.
– Наверное, есть вещи, которые невозможно простить, – рассмеялась Криста. – Во всяком случае, я была бы рада побывать на этой вечеринке. Мэри не будет возражать?
– Мэри будет в восторге. Она поручила мне приглашать всех жителей Палм-Бич, которые не умерли или не смертельно больны. Поскольку ты не подходишь ни под одну из этих категорий, я включаю тебя в список приглашенных. Ты приведешь с собой мистера Бита, или его зовут – мистер Полл?
– Вообще-то, моя фамилия Питтс, Стаффи, – фыркнул Стив.
– Стив, ты сможешь пойти? – Криста просигналила ему, что это было бы великолепно.
– Не могу, дорогая. Я должен вернуться. В этот уик-энд я делаю обложку для журнала «Космо». Такая жалость, мне бы так хотелось снова увидеться с Паффи.
Криста быстренько соображала. Если хорошенько подумать, то даже лучше, если вспыльчивый Стив побудет в безопасности в Нью-Йорке. Когда она будет стараться поймать самую большую рыбу, Кристу ничто не должно отвлекать. Великолепная репутация Стива будет продаваться лучше, чем его непредсказуемая личность. Конечно, может случиться так, что Мэри Уитни и Стив Питтс составят пару, которую, как говорят, соединяют на небесах. Но с такой же вероятностью это может случиться и в преисподней.
Марта Келлог смотрела на Стива, как разглядывала бы грязь на дороге. Ее умышленное коверкание его имени привело к тому, что она превратилась в Стаффи-Паффи. Это нехорошо. Совсем нехорошо. В этом беда Америки: никто не знает своего места. Низшие классы живут себе, забывая о своем предназначении. Они просто-напросто не знают, что рождены неполноценными. Хуже того – они совершенно не желают оказаться на вашем месте, и в результате ими нельзя манипулировать, нельзя им покровительствовать, опекать их, держать на расстоянии. Насколько иначе складывается жизнь у ее английских кузин Уорбартон-Стенли. Достаточно им открыть свои аристократические рты и процитировать телефонный справочник, как они выигрывают гейм, сет и весь матч – средние классы готовы раболепствовать, кланяться и расшаркиваться. Аристократы одерживают победу благодаря одному только произношению. Во Флориде, когда вы выдаете свое аристократическое бостонское произношение, люди находят, что вы разговариваете «странно», и отказываются принимать у вас чеки, потому что считают вас чужаками. Слава Богу, хоть здесь, в Палм-Бич, высшие классы держатся своей замкнутой территории, как средневековые рыцари жили в своих замках, окруженных рвами с водой. Так безопаснее. Маффи в уме проанализировала ситуацию. Питтс наверняка спит с Кристой. Он возвращается в Нью-Йорк. В отместку за грубость этого выскочки она найдет ему соперника, который будет ухаживать за Кристой на вечеринке.
Глаза Маффи сузились.
– Не огорчайся, Криста, – злорадно сказала она, – мы найдем кого-нибудь, кто присмотрит за тобой на вечеринке у Мэри. Собственно, у меня уже есть для тебя идеальный мужчина. О Боже, это будет замечательно! Мы хорошенько повеселимся!
5
Питер Стайн стоял на слегка качающейся палубе своей яхты «Тиара» и разглядывал аквамаринового цвета океан. Видимость была необыкновенная: он мог различить риф на глубине шестьдесят футов. В начале лета так бывало очень редко, и это доставляло ему удовольствие – если он вообще способен был испытывать удовольствие, когда надо было писать, а ему не писалось. Будь оно все проклято! Опять начинается. Коварное чувство вины. Он хотел изгнать его из своего сознания, сосредоточившись вместо этого на вырисовывавшейся в воде статуе Нептуна. Она напоминала ему другую, более крупную, более красивую статую Христа, погруженную в Средиземное море у Порто-Венери. Все равно это неплохая попытка со стороны его земляков, которые обычно бывают удачливее, когда настраивают свою психику, а не души. Он посмотрел на небо, потом на берег, где виднелся «Брикер-отель», символ старого Палм-Бич, самоуверенно возвышающийся над береговой линией. Питер использовал этот отель как ориентир, чтобы определять расположение рифа – напрямик с милю от четвертого окна и направо к башне. Эхолот фиксировал край рифа. Вскоре он будет в саду, глубоко на дне океана, который он любил больше, чем людей, – почти так же, как любимую работу, почти так же, как жизнь. Там, внизу, царил покой, нарушаемый только медленно плавающими рыбами. Он будет плыть, как в невесомости, в теплой воде, бодрый, безмолвный, вдали от мучительных слов – его креста и его спасения. Там, в полной тишине, он растворится в мире красок, более ярких, чем в действительности, в мире форм, кажущихся иллюзией. Это место, куда он может сбежать. Здесь утихает его раздражение, успокаиваются амбиции, исчезает страх.
– Ты хочешь пойти на погружение один?
Райан ван дер Камп, стоявший у руля «Тиары», обернулся и перевел мотор в нейтральный режим. Он говорил тихо, сквозь сжатые губы, обращаясь к своему боссу и другу. Ответ, однако, он уже знал. Худощавое жилистое тело Питера Стайна говорило само за себя: оно было согнуто, словно после пытки в инквизиции. Мускулистые руки уперлись в мощную грудь, его длинные сильные ноги были неудобно прижаты друг к другу на качающейся палубе. Плечи сгорбились, голова вдавилась в нишу, которую они образовали. Вся поза говорила о том, что он обороняется от внешнего мира, но Райан знал, что эта оборонительная позиция вызвана отнюдь не страхом. Для друга, хорошо знающего Питера, эта стойка означала яснее ясного, что он сам выбрал одиночество. Внешний мир был опробован и найден несовершенным, и в результате, когда Питер искал вдохновения, он глядел внутрь себя, а не вокруг. Глаза его говорили то же самое. Глубоко посаженные, под нависшими бровями, эти умные карие глаза служили окнами в блестящий ум, который когда-нибудь найдет решение проблем, постоянно мучающих его. Черная шевелюра, густая и непослушная, венчала беспокойное лицо, красота которого соперничала с гениальным разумом, скрывающимся за этой прекрасной личиной.
– Собираюсь, – как только мог коротко ответил Питер.
Райан улыбнулся. Он понимал Питера как никто другой. Они чувствовали друг друга, ибо каждый из них знал, что такое пытка. Райан был во Вьетнаме. Его медали свидетельствовали, что он там научился убивать, но шрамы на его душе говорили совсем о другом – о духовном убийстве самого себя. Раны Питера были нанесены им самим, бесконечным самоубийством, каким была его жизнь, посвященная искусству, непрекращающейся борьбой за совершенство, которое поймет мир, но которое для него всегда оставалось вне досягаемости. Сейчас Питер уйдет под воду один, как и обычно. Конечно, это неразумно. Опытные ныряльщики приходили в ужас от его нежелания подчиняться незыблемому правилу спускаться под воду только с напарником. Но Питер пренебрегал этим правилом. Он не признавал «напарников». Если не считать дочери, которую он обожал, хотя и редко видел, Питер не любил людей, предпочитая одиночество, сонное царство артистической изоляции, словно он спал, уйдя от реального мира. Будь он человеком, у которого могут быть друзья, ему не приходилось бы в поисках убежища опускаться на дно океана. Опасность его не пугала. Этим озабочены обычные люди, с их работой с девяти часов утра до пяти дня, закладными и постоянным предвкушением отпуска. Если жизнь Питера почему-либо оборвется, это будет означать только, что борьба окончена. Не будет больше сражений с чистой страницей. Никогда больше он не услышит укоризненного молчания пишущей машинки. Невысказанные слова рассеются среди планктона, будут похоронены в желудках рыб. Подходящий конец для слов, которые он и любил, и проклинал. Питер издал короткий смешок тоски по нормальной жизни, которой он никогда не испытает.
Райан развернул лодку, глаза его не отрывались от эхолота. Он хотел оказаться на несколько футов выше по течению от Нептуна. Тогда Питер сможет проплыть весь риф по течению, и Райан подберет его на другом конце рифа. Делая уступку правилам безопасности, они подняли на мачте красно-белый флаг, означающий, что в воде аквалангисты, однако Питер никогда не привязывал к своему поясу красный надувной шар, который, следуя за ныряльщиком по поверхности, должен был указывать его местоположение под водой. Райан не проявлял неодобрения по этому поводу. Каждый решает сам, как ему поступать, и вмешиваться в это не стоит. В конце концов, речь идет всего лишь о жизни и смерти. За время службы во Вьетнаме Райан понял, что все на свете относительно.
Питер вернулся через подъемную дверь, сел и надел ласты. Он не пользовался прорезиненным облегающим костюмом. Потом взял желтую алюминиевую фляжку, просунул руки в пояс, весящий четырнадцать фунтов, оттащил тяжелый кислородный аппарат на площадку палубы, с которой нырял. Но затем он проделал нечто весьма странное: не стал надевать дыхательный аппарат, а просто бросил его в океанскую глубь. Секунду-другую следил, как тот уходит под воду, потом четыре раза глубоко вздохнул и, придерживая рукой маску, нырнул вниз головой.
Райан покачал головой. Что хочет доказать этим Питер? Что у него хватает храбрости нырнуть без кислородного аппарата на глубину в шестьдесят футов и что у него достанет умения найти этот аппарат на дне океана? Какой-то смысл, конечно, в этом был. С тяжелым аппаратом трудно управиться, но под водой он теряет значительную часть своего веса. Под водой существуют и другие преимущества. Там, на глубине, нет жары и не нужно сохранять равновесие на качающейся палубе. Но есть и риск. Если он не сможет найти на океанском дне свой дыхательный аппарат, ему на одном дыхании придется совершить путешествие в сто двадцать футов.
Питер Стайн вошел в воду и устремился вниз, выдыхая воздух из ноздрей, чтобы уравновесить давление во внутреннем ухе. Он ясно видел на дне желтый баллон со сжатым воздухом: солнечные лучи, проходя сквозь толщу воды, четко высвечивали его. Через несколько секунд жаждущие воздуха легкие Питера получат свою порцию кислорода. Питер осмотрелся вокруг. Риф выглядел безопасным. Раннее утро, поэтому других аквалангистов не видно. Позднее вокруг рифа будет полно ныряльщиков. Не показывались и крупные рыбы, за исключением одинокой барракуды примерно футах в восьмидесяти от него. Проплыли скаровые рыбки цвета индиго, стайка маленьких морских окуней и прямо под ним – рыба-собака с выпученными глазами. Ничего больше. Он находился в шести футах от источника воздуха и замедлил движение. Где же мундштук или регулятор дыхания, который они называли осьминогом? Питеру уже начинало не хватать воздуха. У него в легких оставалось достаточно кислорода на обратный путь, но решение возвращаться надо принимать безотлагательно. Питер подплыл поближе к баллону. Тот лежал вверх дном, его вентиль застрял меж двух скал. Оттуда поднималась тонкая струйка воздуха. Проклятие! Придется высвобождать мундштук, и хорошо, если никакая острозубая мурена не рыскает поблизости от баллона. Сейчас не сезон омаров, так что он не надел перчатки. Физическая опасность не пугала Питера Стайна, но о своих пальцах он беспокоился. Ими он печатал на машинке. Потеря пальцев может ослабить чувство вины за безделье, но никак не будет способствовать завершению произведения, над которым он трудится уже два года…
Питер осторожно подплыл к баллону. Попробовал высвободить его. Не получается. Баллон застрял крепко. Самое разумное – подняться обратно на поверхность. И увидеть удивленные глаза Райана ван дер Кампа, бывшего военного моряка, награжденного тремя орденами? Черта с два! Может быть, удастся высвободить регулятор или какую-нибудь из трубочек. Похоже, все они попали в черную дыру, которую Господь Бог в своей мудрости уготовил на дне океана, чтобы досадить Питеру Стайну. Он еще раз провел пальцами вдоль баллона, надеясь добраться до вентиля. Под руку попалась резиновая трубочка, Питер дернул ее, но безуспешно. Он нащупал другую, но и та не шелохнулась. Бум! Бум! Бум! Питер чувствовал, как адреналин вбрасывается в кровь: мозг заработал яснее, и Питер начал осознавать, что поступает глупо. Причем по причинам, еще более глупым. И тем не менее он не мог отступить. Он никогда не отступал. Не был ли это момент, когда сила оборачивается слабостью… фатальной слабостью здесь, на дне прекрасного океана, который ничего не любит больше, чем быть могилой?
Дерьмо! Теперь Питер Стайн разозлился. Злость вспыхивала в нем легко. Всегда огнепроводный шнур к ней был короток и быстро сгорал. Забудь о страхе! Не поддавайся панике! Питер ненавидел себя за патетическую демонстрацию мужественности, которая привела к столь серьезной опасности. Ладно, он проделывал это сотни раз, однако это только увеличивало возможность того, что произойдет нечто подобное. Питер вспомнил философскую истину, что в бесконечности времени обезьяна, ударяющая без всякого смысла по клавишам пишущей машинки, в конце концов выдаст все произведения Шекспира. Рано или поздно Питер Стайн должен был, опустившись на дно, оказаться отрезанным от источника воздуха. Когда Питер мысленно проигрывал такую ситуацию, он всегда считал, что просто повернется и выплывет на поверхность. Теперь он понял – из всех людей на земле себя он знает меньше, чем кого-либо. И Питер Стайн мрачно улыбнулся под маской, сознавая, что самым опасным фактором в сложившейся ситуации является он сам, его личность. Ничего не поделаешь. Мужчина должен поступать так, как следует поступать мужчине, не важно, есть ли тому свидетели или нет. Легкие разрывались, но Питер твердо встал ногами по обе стороны баллона, нагнулся и взялся за его скользкие бока. Он дернул баллон изо всех оставшихся у него сил. Баллон не сдвинулся с места, а вот Питер Стайн сдвинулся. Его правая нога потеряла упор и соскользнула в расщелину, голая спина ударилась об острую, как бритва, кромку кораллового рифа, и Питер почувствовал боль от содранной кожи. Но, что было гораздо хуже, его старания сдвинуть баллон и потеря опоры на риф исчерпали все остатки воздуха в его организме.
«Проклятие! – подумал Питер Стайн. – Похоже, мне конец».
