Текст книги "Избранные произведения"
Автор книги: Пантелеймон Романов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)
вы что?
– Да ведь это как стоять... Ежели туда передом – будет
направо, а ежели задом, выходит налево.
Во двор вбежал какой-то человек с напряженным и
растерянным выражением лица.
– Вам что?
– Извините, уборная где тут?
– Вы грамотный или нет? На воротах, кажется, ясно
написано, что общественной уборной не имеется,– сказал
комендант.
– А я было на ветерок бежал...
– Он «на ветерок» бежал. Тут, брат, этот ветерок по всей
улице гуляет. Этак за три версты сюда будут прибегать.
Заблудший сконфуженно скрылся.
429
– И как на грех площадь близко,– сказал рабочий в кожаной
тужурке.– Как базарный день,– народу съедется пропасть;
настоятся там за день, так не отобьешься: они все сюда, как
мухи на мед.
Комендант встал с бревна, на которое присел было
отдохнуть, и, подойдя к подвалу, крикнул:
– Ребята, ну, как у вас там?
– Страсти господни.
– Где тут хорошая? – послышался голос из подвала.
– Направо хорошая, налево плохая.
– А как направо: задом к двери или передом?
– Задом...
– Ну, значит, направо.
– Мать честная, а мы налево навалили.
Комендант бессильно махнул рукой и сказал:
– Черт с вами, валите, куда хотите, она все равно нас
доконает, и задом и передом.
430
Московские скачки
По проезду бульвара вдоль трамвайных рельсов растерянно
бегало несколько человек с таким видом, с каким бегают
охотничьи собаки, потерявшие след дичи.
– Что за черт, куда ж остановка-то делась?
– Вон она! Ее вперед на полбульвара махнуло. Все бросились
вперед и через минуту выстроились в очередь на новой
остановке.
Их догнал какой-то веселый парень в кепке на затылке.
– Остановку-то опять перенесли? А я, собака ее возьми,
минут десять на прежней простоял. Вон там уж опять народ
собирается.
В самом деле, вдали, по середине бульвара, уж набралось
человек десять. Нахохлившись под дождем, они терпеливо
ждали. И как только показался трамвай, быстро построились в
очередь.
Но трамвай прокатил мимо. Все удивленно смотрели ему
вслед.
– Стойте, стойте! Куда ж поехали-то?
Потом, спохватившись, бросились догонять его на новой
остановке.
Впереди неслась полная дама в черном пальто, с большим
бюстом и в шляпе. За ней, перемахивая через лужи, малый с
пустым мешком, за малым – рабочий, за рабочим – интеллигент
в очках, со снятой кепкой в руке.
Веселый парень посмотрел на бежавших и крикнул:
– Московские скачки открыты! Ставлю на вороную в кепке!
Бежавшие подоспели к остановке как раз в тот момент, когда
трамвай тронулся и уехал у них из-под самого носа.
Полная дама, дышавшая, как паровоз, отстала.
Парень в кепке с досадой плюнул и сказал:
– Подвела, чертова тумба! Последней к финишу пришла. А с
места как было хорошо взяла.
Рабочий покачал головой и сказал:
– Четвертый раз на завод опаздываю. С черной доски
цельную неделю не слезаю. Вот все гоняю таким манером.
Полная дама, тяжело дыша, обратилась к стоявшим:
– Скажите, пожалуйста, для чего это каждый день меняют
остановки?
431
– Для удобства публики...– огрызнулся интеллигент в очках.
– Зачем-то еще много промежуточных остановок отменили.
– У них буква «А» скоро вовсе без остановки по бульварам
будет ходить. Кто сядет – тому премия.
Полный человек в шляпе, подбежав, растерянно посмотрел
на табличку с номерами.
– Что это?.. Разве двадцать девятый здесь не ходит?
– Еще вчера кончился.
– Ну, я на автобусе... Черт возьми, и автобусную перенесли! –
И полный человек, придавив шляпу ладонью, бросился куда-то
вперед.
– Вот взбегались-то,– сказал рабочий, покачав головой.
– Для толстяков теперь раздолье,– заметил парень в кепке,–
бесплатная гимнастика. Денек так побегает, глядишь, сбавил
кило два.
Подошел трамвай, и впереди толстой дамы кинулся откуда-
то взявшийся сезонник с двумя мешками. Они у него были
перекинуты на полотенце через плечо.
– Куда вы лезете! Вы последним подошли! – кричала полная
дама, работая локтями в общей каше.
– Туда же, куда и все...– не кричал, а уже хрипел сезонник,
так как и другой мешок перекинулся ему за спину и, оттягивая
его назад, полотенцем душил за горло.
Вагон тронулся. Руки полной дамы соскользнули, она своей
тяжестью оборвала целую гроздь пассажиров, висевших за ее
спиной, и со всего размаха села в лужу.
Веселый парень схватился за затылок и сказал:
– Мать честная!.. Аж земля дрогнула!
Но в это время подошел еще вагон. Полная дама бросилась в
него. Сзади на нее напирал штукатур, весь до ресниц белый от
штукатурки.
– Не смейте прикасаться! Вы пачкаете! – кричала полная
дама.
– Проходи, проходи! Сама хороша, вишь, как весь комод себе
разукрасила.
И полную даму с грязным задом и белой спиной засосало
внутрь набитого вагона.
– Утрамбуйте ее там покрепче! – крикнул парень и сейчас же
заорал не своим голосом:
– А вон лупят двое, глянь, глянь!
432
Все оглянулись налево. По проезду бульвара шел полным
ходом трамвай, а наперехват ему от прежней остановки во все
лопатки с шапками в руках неслись два гражданина, один в
черном пальто, другой в желтом, верблюжьей шерсти, и в
больших калошах.
– Вот это рысь! – сказал с восторгом веселый парень и
крикнул:
– Ставлю на гнедого в калошах!
433
Блестящая победа
Художник в парусиновой блузе, испачканной красками,
наскоро приводил в порядок свою мастерскую.
Он ждал посетителей из высоких партийных кругов,
свидание с которыми ему устроили друзья. Эти друзья страдали
за него, так как большой талант художника-пейзажиста, не
могущего перестроиться в плане требований современной
критики, гас от потери веры в себя и от наседающей на него
нужды.
Он не мог написать ни одной картины, которая отвечала бы
современным требованиям. В то время, как его товарищи, менее
известные, менее талантливые безболезненно вышли на дорогу
нового искусства и писали картины десятками, получая большие
деньги.
В углу мастерской, заставленная другими картинами и
мольбертами, стояла брошенная на половине, очевидно, одна из
его прежних работ: угол балкона в деревенском доме, рама
открытого в цветник окна и вдали над спелым полем ржи серо-
лиловая грозная туча, идущая с юга.
Это было так живо изображено, что, казалось, чувствовался
сумрак от тучи и свежий запах приближающегося летнего
дождя.
А в центре мастерской на мольберте стояло полотно новой,
только что оконченной картины. Художник, наконец пересилив
себя, написал большое полотно, на котором был изображен
чугуно-литейный завод.
Гигантская красная кирпичная труба, затем железный каркас
завода с кранами и вагонетками и на первом плане – богатырь
рабочий с обнаженным торсом и вздувшимися мускулами.
Послышался гудок автомобиля. Художник нервно подбежал
к окну и посмотрел на высаживающихся людей – одного в
военной форме, другого в штатском – в пальто, кепке и сапогах,
и взволнованно сказал:
– Они...
Через несколько минут у входной двери раздался звонок, тот
продолжительный и властный звонок, с которым входят власть
имущие люди.
Художник бросился открывать.
434
Пришедшие не стали раздеваться и прямо вошли в
мастерскую. Военный был высокого роста с той спокойной
неподвижностью лица, какая бывает у высокопоставленных
людей, которые не чувствуют неловкости или необходимости
быть стеснительно вежливыми с хозяевами.
Штатский, более скромный и тихий человек, очевидно,
выдвинутый из рабочих на высокий пост начальника искусств,
часто поглядывал на военного, как бы справляясь с его
впечатлением.
– Ну, покажтте, покажтте,– сказал военный, обращаясь к
художнику, но глядя не на него, а на картину, как знатный
заказчик глядит на исполненный мастеровым заказ.
– Вот, извольте посмотреть,– проговорил художник с
красными от волнения щеками. Он с излишней суетливостью,
которую сам видел в себе, как бы со стороны, бросился к
картине завода и стал ее подвигать, чтобы дать наиболее
выгодное освещение.
Военный, отставив одну ногу и несколько откинув назад
голову, с прищуренным глазом, молча смотрел на картину.
Штатский тоже смотрел, изредко взглядывая на военного.
– Я здесь дал всю картину выплавки чугуна, – говорил
торопливо художник, как бы боясь, что высокий посетитель
отойдет от картины раньше, чем он успеет рассказать ему ее
смысл.– Причем, обратите внимание, все детали завода
изображены совершенно точно. Я работал над ней два месяца на
заводе. Даже части машин и те технически совершенно
правильны. Вот, например, паровой молот... обратите внимание.
Это совершенно точное воспроизведение.
А это школьная экскурсия – сближение учебы с
производством,– руководитель объясняет им процессы работы.
Вот здесь с флагом – группа колхозников – шефов над заводом.
Они пришли приветствовать рабочих по поводу выполнения
плана. А вот это группа единоличников. Они стоят совсем в
стороне.
– Как они рты-то разинули! – сказал, засмеявшись, военный.
Штатский, взглянув на военного, тоже засмеялся.
– Сразу видно, что единоличники,– сказал он,– в лаптях и в
рваных полушубках...
– Я хотел показать завод не в индустриальном, а в
социально-революционном его значении,– сказал художник, как
ученик, которому неожиданно поставили лучший балл, и он с
435
красными от радостного волнения щеками сам уже разъясняет
свои достижения.
– А там дальше – шахта, из которой добывается руда. Ее в
действительности там не было, но я соединил это для большей
наглядности.
Военный еще несколько времени постоял перед картиной и,
подавая художнику дружески руку, сказал:
– Поздравляю вас с блестящей победой над собой. Вот вы и
перестроились и стали давать искусство, нужное эпохе.
Штатский тоже подал руку художнику, покрасневшему от
похвалы.
– Как у вас со снабжением? – спросил военный.
– Плохо. Я не приписан ни к одному распределителю.
– Это мы все устроим. Художники, идущие в ногу с эпохой,
не должны нуждаться ни в чем. А это что?.. Старые грехи? –
спросил военный, увидев в углу пейзаж с грозой.– Или, может
быть, и теперь пишете?..
Художник испуганно оглянулся и, весь покраснев, видимо, от
мысли, что его заподозрят в некрасивом поведении, уже по-
другому торопливо сказал:
– Да это старые грехи... пейзаж... я даже не кончил его...
бросил уже давно, потому что почувствовал его полную
ненужность.
Военный, не слушая, подошел к неоконченной картине и
долго молча стоял перед ней, потом почему-то потянул в себя
воздух и сказал:
– Дождем-то как пахнет!.. Долго работали над ней?
– Три года...
– Три года! – воскликнул штатский, посмотрев на военного,–
за это время сколько полезных картин можно было бы написать.
– Ну, еще раз поздравляю,– сказал военный, не ответив на
слова и взгляд штатского.
Достав перчатки, он хотел было идти, но от двери еще раз
оглянулся на пейзаж.
– Да, определенно пахнет дождем и дорожной пылью,–
сказал он с веселым недоуменьем,– а ни пыли, ни дождя нет,
есть только холст и краски. Как вы достигли этого?
– Я об этом сейчас совсем не думаю и не интересуюсь, я весь
сейчас в этой картине, – сказал художник, показав на картину
завода.– И знаете,– с порывом приподнятой искренности сказал
художник,– когда я ее написал, я вдруг почувствовал, что у меня
436
нет оторванности и замкнутости в одиночестве, что благодаря ей
я нашел путь к слиянию с жизнью массы, иду с ней, дышу
одним с ней воздухом.
– А, это великое дело,– сказал военный уже от двери, все еще
продолжая смотреть с прищуренным глазом на картину грозы.–
Но лучше поздно, чем никогда. Душевно рад за вас.
Он подал художнику руку и пошел. Штатский точно так же
пожал руку хозяину. И они оба ушли.
Военный, садясь в автомобиль, сказал:
– Сколько я ни смотрю современных картин, просто оторопь
и тоска берет. Какие-то наглядные пособия для школы первой
ступени. А ведь среди них есть первоклассные мастера. В чем
тут дело?.. Иногда даже приходит в голову нелепая мысль: «Уж
не смеются ли они над нами?» Не может же в самом деле
талантливый человек не видеть, какую бездарь он производит!
Он, видите ли, выписал самым точным образом все детали
машин, на кой-то черта они нужны в искусстве, все тут
соединил – и колхозников, и единоличников, и экскурсии. У нас
в училище висели сытинские издания,– так точь-в-точь! И зачем
мы только тратим на эти заказы такие деньги?.. Для наглядных
пособий довольно бы работ учеников ремесленных школ.
Бедность мысли и однообразие тем ужасающее: завод спереди,
завод – сзади. Рабочий с молотом, рабочий без молота. И везде
трубы, колеса, шестерни.
– Ну, как же Иван Семенович, у него все-таки строительство
показано.
Военный замолчал, очевидно, не желая вступать в
пререкания.
Художник вернулся в комнату, нервно шершавя волосы с тем
взволнованным и возбужденным видом, какой бывает у всякого
художника, только что проводившего похваливших его работу
гостей.
Художник, как бы проверяя какое-то высказанное
посетителями впечатление, остановился перед пейзажем с
грозой.
– Да, действительно, живет! – сказал он, при этом, раздув
ноздри, даже потянул воздух к себе, как это делают, когда после
душного летнего полдня зайдет с юга грозовая туча, над землей
пробежит сумрак и в свежем воздухе запахнет дождем и
дорожной пылью.
437
Он еще некоторое время постоял перед картиной, потом,
вздохнув, перевернул ее лицом к стене и задвинул в самый
дальний угол, чтобы предотвратить возможность попасться на
глаза неожиданным посетителям.
Потом подошел к картине завода с его красной трубой и
колхозниками, постоял перед ней и вдруг, весь сморщившись и
взявшись обеими руками за голову, сказал:
– Позорно!.. Омер-зи-тель-но!..
438
Белая свинья
В деревню приехали сотрудники Союзмяса для контрактации
свиней.
В соседнем селе услышали об этом и, решив, что свиней
будут отбирать бесплатно, порезали в одну ночь всех.
Осталась только у кузнеца одна большая белая свинья с
черной отметинкой на лбу.
Одна на всю деревню.
Он пожалел ее резать, решив положиться на судьбу.
А на другой день прошел слух, что с тех, кто порезал своих
свиней, будет взыскан штраф, и, сверх того, они будут
привлекаться к судебной ответственности за злостное
уничтожение скота.
– Что ж теперь делать-то? – спросил кто-то.
– Что делать – теперь попали все, окромя кузнеца: и деньги
получит и под суд не отдадут.
– У, нас тоже вдрызг всех порезали,– сказал мужик из
ближней деревни, где был колхоз. После вас к нам приедут, что
будем делать?
– С тебя, Пузырев, с первого начнут,– сказал шорник.–
Кузнец пойдет самый последний, его изба на самом краю.
– Едут!..
Все стояли и в волнении ждали, когда подъедут
контрактанты, как ждут приезда следственных властей на месте
убийства.
Пузырев, которому предстояло отвечать первым, вдруг
юркнул в избу, наткнулся в сенцах на жену, шепнул ей что-то и
бросился по задворкам на конец деревни.
Мужики с недоумением посмотрели ему вслед.
– Неужто сбежать хочет?
– Сам сбежит, баба останется,– говорили в толпе.
Приезжие, два бритых человека в кепках, остановили лошадь
у избы Пузырева.
Вдруг на дальнем конце села послышался пронзительный
свиной визг.
Приезжие переглянулись друг с другом, на их посинелых от
холода лицах показались довольные улыбки.
– Есть! Товарищ Холодков! – сказал один.
439
– Помолчи,– сказал другой и погрозил пальцем, как грозит
опытный охотник увлекающемуся сподручному, слишком
оживившемуся при первых признаках близкого присутствия
зверя.
Хозяйка Пузырева вышла из избы и пригласила приезжих
обогреться и закусить.
– А хозяин-то дома? – спросили приезжие, наливая
замерзшими руками водку.
– Дома,– ответила хозяйка,– он скотине корму дает.
Наконец вошел запыхавшийся хозяин и, поздоровавшись с
гостями, повесил шапку на гвоздь у двери.
– Ну как, хозяин, насчет свиней у вас? У тебя, хозяин, есть?
Набившиеся в избу мужики замерли.
– Как сказать...– ответил хозяин,– много не могим, а одну
представить можно.
Мужики с недоумением переглянулись.
– Ну и ладно, сейчас по стаканчику выпьем, поглядим и
законтрактуем.
Приезжие выпили еще по стаканчику, надели кепки и,
закусывая на ходу редькой, пошли на скотный двор.
Мужики чуть не ахнули: в закуте на свежей соломе лежала
большая белая свинья с черной отметинкой на лбу.
– Хороша! Во сколько оценим, товарищ Холодков?
– Двести можно дать и пятьдесят авансу.
– Ну, пиши. И наружность обозначь: белая свинья с черной
отметинкой на лбу. Хорошо, что она с особой приметой. Уж эту
с другими не спутаешь.
Мужик из соседней деревни, вместе с другими тоже
зашедший на двор, вдруг бросился на улицу, сел на свою лошадь
и во весь опор поскакал к своей деревне.
– Пойдем теперь в следующий двор.
В следующем дворе им предложили по стаканчику молочка
деревенского. Когда они кончали молоко, в избу вошел хозяин,
который где-то отстал, и сказал:
– Напрасно охлаждаете себя молочком-то, только что с
холоду и в нутро пущать холод. Лучше по косушечке
опрокинуть.
– А ведь и то... Дрожь какая-то начинается.
Хозяин налил контрактантам по стаканчику и, когда они
выпили, сказал:
– Свинья дожидается. К приему готова.
440
– Дожидается, так идем.
Приезжие пошли во двор и в углу на чистой свежей соломе
увидели большую белую свинью с черной отметинкой на лбу.
– Смотри, свинья в свинью! – воскликнул товарищ Белов.
– Они у нас родственники.
– Только эта как будто маленько побольше,– сказал товарищ
Холодков и прибавил: – О мать честная, на голодный желудок,
знать, здорово взяло.
– Эта на две недели будет постарше той,– сказал
Кулажников.
– Сколько же за эту класть? – спросил Белов.
– Клади двести и семьдесят авансу. Пометь наружность, чтоб
не спутать с другими и чтоб не подменили. Что это, у вас водка,
что ли, такая крепкая или оттого, что натощак?
– Известно, оттого, что натощак. Сейчас бы первое дело
кусочком свежинки закусить,– сказал Кочергин, следующий по
очереди. И когда контрактанты пошли к нему, он мигнул
вышедшей жене, а сам бросился обратно в закуту. Через минуту
послышался отчаянный свиной визг, какой бывает, когда свинью
тащат волоком, подхватив ее под передние ноги.
Товарищ Белов посмотрел с ослабевшей улыбкой на
Холодкова и сказал:
– Попали на золотоносную жилу. Все наши московские
магазины мясом завалим.
Он хотел чокнуться с товарищем, но промахнулся и, махнув
рукой, выпил так.
Минут через десять в избу вошел хозяин и сказал, что свинья
дожидается.
Контрактанты, не сразу отыскав кепки, пошли.
А товарищ Белов, едва переступив порог, остановился чем-то
пораженный:
– Э, да тут целых две.
– Нет, одна, это натощак так кажется,– сказал один из
мужиков, а хозяин избы злобно оглянулся на него и показал ему
из-под полы кулак.
– Но эта одна двух стоит! Ох, и здорова. Ставь триста рублев,
товарищ Холодков, без всякого разговору. И особую отметину
проставь, чтоб не спутать: белая с черной отметиной во лбу.
В следующем дворе были записаны две белых свиньи с
черными отметинами. Причем товарищу Белову сначала
показалось было четыре, но Холодков поправил его, для
441
верности пощупав даже свиней руками, причем еще удивился,
что щупает разных свиней, а руки у него все сталкиваются.
– Вот дело-то пошло! – в восторге восклицал товарищ Белов.
Вдруг по дороге из соседней деревни показался мужик на
телеге, гнавший лошадь во весь дух. Все узнали в нем того,
который был здесь в момент приезда контрактантов.
Остановившись у последнего кузнецового двора, приезжий
вбежал запыхавшись в избу и крикнул:
– Ради господа, свинью скорей давай!
– Еще не отделалась, она у соседа принимает.
Обойдя пятьдесят дворов, контрактанты уселись за столом у
кузнеца и, разложив перед собой ведомость, водили по ней
неслушавшимися пальцами и говорили:
– Прямо голова лопается! После такой работы двое суток
пить можно. Ведь это ежели всех этих свиней враз зарезать,
целая гора мяса будет. Товарищ Холодков, пиши отношение.
Холодков взял карандаш, который все выкатывался у него из
рук, и написал:
«Товарищ Никитин! Задыхаемся от свиней. Одних авансов
выдали три с половиной тысячи. Свиньи все как на подбор, одно
слово экспортные, сами черные, а на лбу белая отметинка.
Стремительно едем дальше, ожидаем таких же успехов».
442
Комментарии
Творческое наследие Романова богато и разнообразно по тематике и
жанрам. Он выступил впервые в печати в 1911 г. с рассказом «Отец
Федор» и опубликовал до 1917 г. лишь несколько небольших
произведений.
Первая книга (I ч. эпопеи «Русь») вышла в 1923 г., первый сборник
рассказов был опубликован в 1925 г., всего при жизни писателя вышло
около 60-ти сборников и отдельных произведений. В 1925–1927 гг.
издательство «Никитинские субботники» выпустило первое Собрание
сочинений П. Романова в семи томах (причем первый том вышел двумя
изданиями – в 1925 и 1926 гг.). В 1928 г. издательство «Недра»
выпускает его Полное собрание сочинений в 12-ти томах (6, 8 и 9 тома
издаются повторно в 1929 г.), а затем почти полностью повторяет это
издание в 1929–1930 гг. (изменения коснулись лишь девятого тома – из
него был исключен рассказ «Право на жизнь, или Проблема
беспартийности»). Последним прижизненным изданием стали 4 и 5
части эпопеи «Русь», выпущенные в 1936 г.
В 1939 г. посмертно вышло «Избранное» П. Романова, после чего
книги писателя почти полвека не издавались.
Все произведения, включенные в сборник, расположены в порядке
их первой публикации, поскольку время создания их часто неизвестно.
Когда годы написания и публикации совпадают, время написания
специально не оговаривается.
Основным источником для публикации послужило последнее
прижизненное издание Полного собрания сочинений (М., 1929–1930).
Тексты даются в соответствии с современной орфографией и
пунктуацией. Лишь в отдельных случаях сохранены особенности
авторского написания.
Русская душа. Этюд.– Впервые – Русские записки. 1916. № 12 (под
названием «В родном краю»).
Печатается по: Полное собрание сочинений. М., 1930, т. IX.
Летом 1916 г. Романов отправил свой этюд «В родном краю» на
отзыв В. Г. Короленко, к которому молодой писатель обращался не
впервые. В 1909 г. он посылал Короленко этюд «Суд» и «Картины
детства», а в 1913–1914 гг. повесть «Писатель». Романов высоко ценил
Короленко как писателя-реалиста и замечательного редактора и, как
правило, учитывал его замечания.
26 сентября 1916 г. Короленко ответил Романову: «Ваш рассказ «В
родном краю» я прочел и посылаю (одновременно с этим письмом к
Вам) – в редакцию «Русских записок»... Рассказ написан вполне
литературно, местами дает черты, очень характерные и изображенные с
некоторым юмором. Несколько мешает цельному впечатлению то
обстоятельство, что легкая юмористическая нотка, взятая в начале
443
рассказа и относительно профессора,– в дальнейшем автору изменяет и
получается впечатление, что жизнь «на родине» оценивается с высшей
точки зрения этого профессора. Но все-таки я лично считаю очерк
приемлемым...» В заключение Короленко добавил: «Да,– впечатление
все-таки несколько сужено тем, что я указал выше. Критерий слишком
односторонне гигиенический и кулинарный. Было бы много лучше,
если бы и ужасу перед этими «всеядными» троглодитами со стороны
столичного старого холостяка, для которого даже сливки – яд, тоже
было придано немного юмора» (Книга. Исследования и материалы. Сб.
XIV. М., 1967, с. 96).
Внимание советской критики рассказ привлек после выпущенного
издательством «Московский рабочий» сборника «Рассказы» (1925 г.),
подготовленного автором. В рецензии на этот сборник Виктор Якерин
писал: «Рассказ «Русская душа» несколько выбивается из общей
манеры письма Романова. Здесь уже намек на разрешение большого и
больного вопроса о русской косности, здесь целеустремленность
сюжета, небольшой по размерам мазок, но сильный по краскам,
оставляет хорошее впечатление» (Красная новь, 1926, март, с. 258).
На определенную идейную направленность рассказа указывает В.
Л. Львов-Рогачевский в своем предисловии к сборнику произведений
Романова «Русская душа» (1926). Критик приводит слова героя рассказа
профессора Андрея Христофоровича, обращенные к родным: «Когда
оглянешься кругом и видишь, как вы тут от животов катаетесь, а
мужики сплошь неграмотны, дики и тоже, наверное, еще хуже вашего
катаются, каждый год горят и живут в грязи, когда посмотришь на все
это, то чувствуешь, что каждый уголок нашей бесконечной земли
кричит об одном – о коренной ломке, о свете, о дисциплине, о
культуре». «Эти слова профессора,–пишет Львов-Рогачевский,–
смертный приговор, который выносит сам автор своим усадебным
героям дореволюционного периода» (с. 13).
Рассказ являлся этюдом для первых частей эпопеи «Русь», над
которыми Романов работал в 10–20-х годах.
Гайка.– Впервые – Всемирная иллюстрация, 1923, № 8; то же:
Литературное приложение к газете «Сибирский гудок» (Омск), 1923, №
176, 8 августа.
Написано в 1919 г.
Печатается по: Поли. собр. соч., 1929, т. III.
Тяжелые вещи.– Впервые – Всемирная иллюстрация, 1923, № 9.
Написано в 1918 г.
Печатается по: Полн. собр. соч. 1929, т. III.
В темноте.– Впервые – Всемирная иллюстрация, 1923, № 9.
Печатается по: Поли. собр. соч., 1929, т. И.
Итальянская бухгалтерия.– Впервые – Рефлектор, 1923, № 8-9.
Написано в 1921 г.
Печатается по: Поли. собр. соч., 1929, т. III.
Спекулянты.– Впервые – Всемирная иллюстрация, 1923, № 12.
444
Написано в 1921 г.
Печатается по: Рассказы. М., 1935.
Стр. 62.. ..очередь... шла вавилонами... – Вавилоны – запутанный,
криволинейный узор.
Смерть Тихона.– Впервые – Красная нива, 1923, № 10.
Печатается по: Поли. собр. соч. М., 1930, т. XII.
В 1926 г. рассказ был опубликован в сборнике «Русская душа»
(Харьков) и в том же году в качестве XLIX главы вошел в третью часть
эпопеи «Русь», выпущенной в Ленинграде.
Дым. – Впервые – Жизнь, 1924, № 1.
Написано в 1917 г.
Печатается по: Рассказы. М., 1935.
О рассказах Романова, опубликованных в журнале «Жизнь», критик
Г. Лелевич писал в «Молодой гвардии» (1924, N° 7-8, с. 271):
«Блестяще сделаны небольшие рассказы Пантелеймона Романова, но
автор, видимо, не выработал в себе законченного мировоззрения, он не
умеет вдвигать отдельные факты и картинки в нужную перспективу.
Получается мастерское фотографирование, а не синтетическое
искусство».
Так впервые мастерство писателя как автора небольших рассказов
получило высокую оценку критики и вместе с тем впервые был
употреблен термин «фотографирование». Критики не хотели или не
могли понять специфики сатирического таланта Романова.
Рассказы из журнала «Жизнь» вошли в один из первых сборников
Романова «Хорошие места» (М., 1926).
Рецензент газеты «Беднота» (1926, 19 мая) так писал о рассказах
этого сборника: «Высмеиваются в них бестолковые мужики и
непорядки жизни деревенской. Умело, сильно высмеиваются. Но
ладное, дельное, что есть в деревне, автором не показано, причины
непорядков не выявлены. И, по Романову, выходит: председатели
сельсовета и волисполкома – самогонщики или дураки, советские и
общественные руководители в деревне – лавочники, коновалы, мужики
– сплошь пьяницы, недотепы и глупые безмерно. От этого талантливые
и умело сделанные рассказы Романова кажутся неглубокими,
несерьезными».
Критики искали и не находили положительного начала в рассказах
Романова, не понимая того, что этим положительным был смех.
Достойный человек.– Впервые – Жизнь, 1924, № 1.
Печатается по: Поли, собр. соч., 1929, т. IV.
Три кита.– Впервые – Красная новь, 1925, № 1.
Печатается по: Полн. собр. соч., 1929, т. II.
М. Горький, следивший за творчеством П. Романова, в своем письме
А. А. Демидову (15 мая 1925 г.) противопоставлял рассказы из
«Красной нови» роману «Русь», написанному, по его мнению,
«изумительно небрежно»: «Рассказы в «Красной Нови» лучше сделаны,
445
чем «Русь» (Литературное наследство, т. 70.– Горький и советские
писатели. Неизданная переписка. М., 1962, с. 152J.
«Три кита» и другие рассказы, опубликованные в этом журнале,
вошли в сборник под названием «Три кита», получивший в целом
положительную оценку в прессе.
Известный критик и литературовед С. Динамов в обзоре
«Крестьянская беллетристика» (Книгоноша, 1925, N° 33-34, с. г.) писал:
«О художественных достоинствах произведений Пакт. Романова вряд
ли стоит много говорить. Крепкая лепка типов советской деревни,
колоритная крестьянская речь и всегда интересно развитый сюжет
характеризует сборник «Три кита». Три типа доминирует в этом
сборнике, посвященном быту одной деревни в непосредственно
послеоктябрьский период. Один – увлекающийся фантазер, Николай,
рвущийся на части из желания сделать что-нибудь полезное, но никогда
ничего не доводящий до конца. Вся энергия Николая, члена комитета,
уходит на выдумывание планов, а для дела ее уже не остается. Другой
комитетчик – крестьянин Степан делает хорошо только для кулаков,
оказавшись их орудием. Революция властно толкает деревню к
классовому расслоению, а Степан пытается встать ей на пути своими
беспочвенными идеями о равенстве...»
«Новые люди, сбитые на фронтах и на заводах, пришли на смену
трем «китам». Этому процессу борьбы двух начал посвящен рассказ
«Глас народа»...
Большую ценность представляют меткие наблюдения П. Романова,
раскрывающего их в сборнике четкой выразительностью и
образностью».
Критик О. Гитель в обзоре «Русская художественная литература в
1925 г.» (Народный учитель. 1926, № 1, с. 180) рассматривает несколько
произведений Романова. «Его рассказы,– пишет автор обзора,–
несложный, ясный диалог, в котором вырисовываются перед нами
черты современного человека массы «народа». Часто вызывая в нас
смех, рассказывает Романов о новой жизни в деревне, о том, как
восприняла она новые порядки: «Три кита»–дележ помещичьего скота,
«Восемь пудов» – мужицкая жадность и положение бедноты, «Глас
народа»–выборы сельсовета,–вот круг его деревенских тем».
К сожалению, критика 20-х годов далеко не всегда давала анализ и
оценку рассказов Романова, ограничиваясь поверхностным изложением
содержания..
Технические слова.– Впервые – Прожектор, 1925, № 7.
Печатается по: Поли. собр. соч., 1929, т. IV.
А. Лежнев в рецензии на сборник «Крепкий народ», куда вошел
этот рассказ, а также рассказы «Плохой председатель», «Комната» и др.,
отмечал, что «рассказы Пантелеймона Романова показывают у автора
мастерское владение бытовой речью, умение дать типичное и
характерное в маленькой сценке. Его средства остры, но несколько
однообразны. Обломовски-деревенская Россия, не умеющая
446
хозяйствовать и пассивная – годы гражданской войны, «транспортные»
сцены, очереди, домкомы и все это тоже окрашено в обломовские цвета
неумелости, нераспорядительности, пассивности, вот что почти
исключительно рисует Романов в своих вещах. Взятый порознь каждый
рассказ превосходен...» (Правда, 1925, 16 октября).
Значок.– Впервые – сборник «Крепкий народ». М., Правда
(Библиотека «Прожектор», № 3), 1925; то же: Собр. соч. М.,
«Никитинские субботники», 1925, т. I.
