Текст книги "Дело Бутиных"

Автор книги: Оскар Хавкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Из этих годов у Кандинского, все же набравшись торгового опыта и умения дельно вести конторские книги, завязав деловые, коммерческие и личные отношения со многими купцами, чиновниками, служащими, вывел для себя самого старший Бутин весьма важное заключение: в советчики, в подсказчики он годится, а вершить, управлять, держать в руках – на это у него ни умения, ни охоты.

В конторе, на приисках, в торговых предприятиях, в своих распоряжениях по Товариществу и Торговому дому, в каждодневности дел Михаил Дмитриевич все решал сам – быстро, без проволочек, по-хозяйски, в советчиках у него неизменно многоопытный и образованнейший Дейхман, до мелочей знающий все бутинское хозяйство и людей, добросовестнейший Шилов, хотя и недалекий, но преданный Иринарх, готовый выполнить волю брата в мгновение ока.

Младший Бутин, конечно, жестко держался полномочий, данных ему еще в пору зарождения Товарищества старшим братом и хитроумным зятем Капараки. Эти полномочия остались за ним и после выхода Капараки из дела. Он оставался распорядителем всех работ и предприятий фирмы.

Значило ли это, что Николай Дмитриевич был отстранен или самоустранен от повседневного участия в делах и не имел никакого веса в устройстве всяких предприятий?

Стоит припомнить, что Николай Дмитриевич не позволил младшему брату одному отправиться на Петровский завод к Горбачевскому в дни, столь важные для начала их общей деятельности.

Старший брат не так часто выезжал на прииски. Но, выехав, изучал все обстоятельства с глубиной и основательностью.

У Николая Дмитриевича было необъяснимое, даже загадочное чутье на опасность. Точно бы у него температура поднималась. Он вдруг начинал проявлять беспокойство, не находил себе места. И просил запрячь коляску или оседлать верховую – любимую им серо-белую Стрелку – и отправлялся именно туда, где случалась заминка, где грозило срывом работы, где заболевал или шкодничал смотритель. Его вдруг потянуло на Нечаянный, когда люди стали уходить с разработок из-за управляющего Миягина, запившего горькую и забросившего все дела. Он же первым догадался, что на бывшем вдовы Чемякина прииске Маломальском шурфы бьют не там, где золото, надо подальше от речки. Выводы его были безошибочны, основательны и давали распорядителю принять должные меры. Миягина следовало перевести на другой прииск, человек он не потерянный, но баба у него загуляла и вышла из благонравия. Геологическую партию на Маломальском укрепить более сведущими людьми. Заминка устранена, работа налажена.

Убедить того же иркутского Хаминова, иркутского соделыцика, упрямого, подозрительного и самолюбивого; совместно выступить на торге и переторжке по заготовлению и поставке для пересыльных арестантов Верхнеудинска, Читы, Нерчинска всякой незамысловатой одежки, дабы чистые, а не прилипчивые руки приуготовили для несчастных все эти сотни и тысячи холщовых рубах, серо-фабричного сукна, кафтанов, больших и средних котов и онучей, юбок, шарова-ров, рукавиц, овчин – безо всего этого людям пропадать в стужу, при ливнях, под ветрами, на тяжких и грязных работах, тем более если поставки будут недобросовестными и мошенническими; или задача перед старшим братом в Москве – нанести дружеский визит братьям Морозовым, испросить выгодный крупный кредит на два сезона намыва золота. Или, уж в Петербурге, поговорить умно с влиятельным сенатором, с деликатностью вручив подарок в виде весомого самородка, найденного на Верхнем Дарасуне самим Михаилом Дмитриевичем, от которого нижайший поклон...

Николай Дмитриевич учтивостью манер, спокойным достоинством обхождения привносил во многие предприятия, сделки и контакты фирмы безукоризненную корректность, изящество и уверенность. Он очень любил ссылаться на англичанина Честер-фильда, коего почитал: «Будучи приятной, речь твоя становится убедительной».

Первоначальные отношения с тем же Хаминовым, с московскими Морозовыми, с уважаемым сенатором были установлены самим распорядителем дел. Но, будучи занят в неотлучности при разработке нового прииска или принятии кругосветно прошедшего на Амур парохода из Гамбурга, послать вместо себя для решения важного дела он мог только старшего брата. Тот собирался в путь медлительно, неохотно прощаясь со своим креслом, таксой Черепашкой, карточным столом и любимыми монгольскими меховыми шлепанцами и переодеваясь в дорожный костюм на английский манер «а-ля Ливингстон»... А управлялся со всеми поручениями столь успешно, дельно, что у него оставалось вдоволь времени для театров, концертов, выставок и «Славянского базара».

Глубина влияния и соучастия Николая Дмитриевича в делах с особенной убедительностью сказывалась в тех опасных случаях, когда, предвидя провал, срыв, беду, он с завидной невозмутимостью охлаждал брата. А иной раз проявлялась в тот неотложный момент, когда, веря в успех, старший понукал младшего к смелому ходу, к дерзкой коммерческой операции.

И в этих случаях он не упускал случая сослаться на давно забытого Честерфильда: «Когда предстоит совершить нечто хорошее, серьезное размышление всегда придаст тебе храбрость, и храбрость, порожденная размышлением, гораздо выше безотчетной храбрости пехотинца». Так некогда лорд Честерфильд поучал своего неразумного сына. Так старший Бутин наставлял иной раз своего разумного младшего...

15

Решалось нешуточное дело – проторение нового пути в Китай – от «стольного» Нерчинска до самого Тяньцзиня.

Тут требовался сначала узкий семейный совет. Семейно-деловое обсуждение. Пока без Оскара Александровича, без Иннокентия Ивановича, без Иринарха.

– Что наше предприятие значительно, что по серьезности и размаху ему в Сибири нет сейчас равных – никаких сомнений! – Михаил Дмитриевич вышагивал по комнате из угла в угол, взмахивая сигарой, зажатой меж двух пальцев. Он приостановился, круто повернувшись к брату и невестке. – Это продолжение великих замыслов Муравьева-Амурского, выполнение его завета.

Они, все трое, находились в гостиной нового дома на втором этаже. Яркий весенний свет вливался через шесть высоких шестиячеистых окон. Солнечные блики играли на паркете, на светлом мраморе камина...

– И я, брат, мыслю точно так, как вы, – отозвался Николай Дмитриевич. – Муравьев-Амурский, военный человек и храбрец, что доказал на Кавказе, здесь, на восточной окраине, шел мирным путем. Он иного пути не видел, чем добрососедство с Китаем, восстанавливая права России на ее исконные земли. И нам завещал торговать, а не воевать.

Капитолина Александровна слушала братьев, не совсем разделяя их мнение. Насчет мира с Китаем это верно, но Бутиным ли затевать походы, хотя бы мирные, устремляясь столь далеко отсюда, до китайских городов Пекина и Тяньцзиня.

– Что же, господа Бутины, вам уже тесно в торговле российской? – она мягко улыбалась, на полном лице играли вороночками ямки. – Или прибыль невелика? Вот уже два парохода ваших гуляют по Амуру, товары Торгового дома доходят и до Ирбитской ярмарки, и до Нижегородской, и с Москвой у вас уже большие предприятия...

– Друг мой, как же быть? – в свою очередь, спросил ее Николай Дмитриевич. – Китай рядом, а не торговать. Кяхта же торгует? А здесь сидят, глядят, кряхтят, деньгу пересчитывают. Кто возьмется, ежли не мы? А если подумать, душа моя, то от тех зависят добрые отношения с соседом, кто к нему ближе.

– Тем более, дорогая Капитолина Александровна, что есть силы, подрывающие нашу торговлю в Поднебесной. Те же цивилизованные англичане, коим столь симпатизирует ваш супруг! До такой низости и рыночные воры не доходят. Вам не надо сказывать, какие наши изделия более всего ценятся китайцами. Мы, Бог видит, шлем к ним товары, производимые лучшими русскими фабриками. Те же знаменитые суконные и бумажные ткани, выделываемые фабрикой господ Базановых, на весь мир славятся. И прочность, и долговечность, и вид. Что же предпринимают соотечественники достопочтенного вашего Честерфильда, дорогой брат? Так вот – появились сукна с русскими клеймами, как бы русской изготовки. Дрянь, дерюга, тряпки, гнилье под внешность и мерку русского товара. И – вот где коварство еще! – вдвое дешевле. Утонченные англосаксы нас за варваров считают, а то, что они проделывают, дикарь себе не позволит. Наносится ущерб нашей торговле, тут и подрыв кредита, и урон доверию, и добрые отношения с соседями под угрозой...

Михаил Дмитриевич, глубоко затянувшись сигарой, снова зашагал из одного угла гостиной в другой. Николай Дмитриевич, приподнявшись с кресла, помешал щипцами притускневшие угольки.

– Полагаю, дорогой брат, что Честерфильд, буде жив, осудил мошенство своих соотечественников. Есть уговор с англичанами – трактат пятьдесят девятого года. Как уловят изделие с фальшивым знаком, так за обманные действия – денежный начет.

– Так нам их не в Нерчинске ловить надо! Не в Гостином же дворе! Там надо, на китайской земле. С неба грянем, да в английские лавки заглянем!

Капитолина Александровна от души рассмеялась. Она за круглым столом сверяла счета и оторвалась от бумаг.

– Вы уж от гнева стихом заговорили, Михаил Дмитриевич. Вы хоть просветите меня, откуда у вас столь важные и точные сведения. Еще ведь не съездили в Китай, не грянули и не глянули.

– А Старцев на что? – поинтересовался младший Бутин. – Наш Алексей Дмитриевич не зря по соседней земле ездит! Где по-английски, где по-китайски, где по-русски, все три языка одинаково знает. Старцев в Китае свой. И он там интересы России блюдет. От него английские жулики не укроются. Тамошние старцевские знакомцы ему доложат, кто там пакостит!

– Кажется, англичане меня убедили лучше, чем вы сами, – снова засмеялась жена старшего брата. – Насчет экспедиции вашей... – И, помолчав, нерешительно спросила: – Вы уж простите женское мое любопытство. Верно ли толкуют, что Алексей Старцев – сынок Бестужева, того, что в Селенгинске проживал, декабриста?.. Николая Александровича...

– Не знаю, как ответить вам, сестрица, – младший Бутин не то чтобы заколебался, но был в затруднении. – Ни Николая Александровича, ни Ивана Ивановича не удосужился спросить. Однако же слышал, как господин Горбачевский выражал желание, чтобы их сынок, его и Ирины Матвеевны, усердием да талантами на молодого Старцева походил. Он ведь на воспитании у купцов Старцевых пребывал, их фамилию и принял. А вот с Алексеем Дмитриевичем, признаюсь, разговор произошел в Благовещенске, в позапрошлом году. Речь у нас шла про то, что я строить охочий, и он любитель сего. «Я в отца, должно быть, говорит той же страстью обуреваем. Где только можно строю истрою». Неловко эдак я его и спросил: «Ваш отец? Разве Старцев так уж и строил?» Он весьма выразительно глянул на меня, ухмыльнулся в свою воронью бороду – и без дальнейших объяснений про китайские дела речь завел... А там он как рыба в воде, во всех провинциях побывал, по всем рекам плавал, всех правителей знает... Заговорил меня... Потом меня осенило: дак именно Николай Бестужев дома насаждал, его страсть была. Куда его не закинет – в Читу ли, в Петровск, в Селенгинск – везде память в строениях оставил.

Капитолина Александровна глубоко вздохнула и вновь обратилась к счетам. Старший Бутин, глянув на ее полные руки, аккуратно подбирающие бумажки, понял, что она свое сказала. Мнение свое. По делу.

– Михаил Дмитриевич, прошу вас, присядьте... – Тот послушался, сел в кресло по другую сторону камина. – Припомните, – обратился к нему не сразу старший, – кто у нас через Маньчжурию на Амур скот прогонял? В последние годы?

Так, подумал младший, совсем не зряшний вопрос этот – насчет Маньчжурии и прогона табунов.

– Так кто ж еще, кроме Ивана Александровича Юренского, вечная ему память... А с лошадьми еще Иринарх ходил да сынок Михаила Андреевича, старшенький...

Он выжидательно глядел на брата, покойно и удобно сидящего в кресле.

– Надо бы их, да еще кто ходил этими путями, порасспросить с карандашом в руках насчет дороги. И начертить предполагаемый маршрут. Да в подробностях весь порядок экспедиции продумать. Это по вашей части, Михаил Дмитриевич. А уж мне придется поразмяться – В Иркутск стопы направить, к генерал-губернатору. За содействием.

Капитолина Александровна кинула быстрый взгляд на мужа.

Ну, раз он решил оставить свою прелестную таксу на нее и оторваться от «Ньюкомов» Теккерея (на английском) и поразмяться на тысячеверстном пути до Иркутска, значит есть смысл вложить в это китайское предприятие деньги, и, должно быть, немалые. Значит, ее миссия – поддержать мужа и деверя.

Капитолина Александровна и сама была не робкого десятка. Если б нужда – не сробела б и к генерал-губернатору. Или даже в Петербург.

Ей сейчас за счетами припомнилось, как однажды метался Михаил Дмитриевич в дни отправки мехов и кож на Ирбитскую ярмарку. Все служащие нерчинской конторы оказались в разгоне. Николай Дмитриевич уже в Ирбите с первым обозом, готовит бутинский магазин в Торговых рядах, а распорядитель дела с Дейхманом неотлучно в Нерчинске – то прием товаров, то отправка, то пересчет их. Ярмарка!

А тут – неотложность снарядить нужного дельного человека в Сретенск принять с парохода амурские грузы. И некому это мужское дело доверить. А срок вплотную подошел.

– Я поеду, – твердо заявила тогда Капитолина Александровна. – Три часа на сборы. Велите запрячь лучших лошадей в мою повозку. И пусть кучером Яринский. Этот молодец не подведет.

Михаил Дмитриевич и обрадовался и заколебался. Чтоб женщину в такую поездку, этого в родове у них не водилось. Даже купеческая вдова – и то доверенного, либо приказчика пошлет, на крайний случай с собой прихватит. А что Николай Дмитриевич скажет, когда воротится: а вы еще не надумали ее, попечительницу женского училища, смотрителем на Маломальский?

– А я что – не купеческая жена? – возразила Капитолина Александровна. – И не разберусь в товаре? Да я эти шкурки и кожи по сто раз в руках держала. Или я в доме Бутиных для забавы?

Настояла. Убедила. Поехала. Через три дня возок вернулся с целехонькой хозяйкой дома, и Капитолина Александровна с полным пониманием доложила, что пришло с пароходом, что и сколько размещено в сретенских складах по Шилке, что идет обозом следом, в каком виде товар, что пойдет первым сортом, что вторым, а что попорчено и кого определила в обоз – все так, как бы и Шилов или Иринарх распорядились.

А молодой, кудрявый и разговорчивый Петр Яринский, хотя и в помощниках у садовника, но большой любитель и знаток лошадей, в восхищении отвечал на все расспросы Бутина:

– Ox, Михаил Дмитрии, до чего ж хрушкая у нас хозяюшка! Не шумливая, тихо скажет, а у сретенских мужиков прямо поджилки тряслись. Так Зотову Ипполиту Парфенычу, нашему складами начальнику, госпожа, значится, говорит: я, говорит, миленький мой, не привычна дважды приказывать; чтоб к моему, значится, отъезду все грузы были в аккурате; извольте исполнять.

И миленький наш, значится, поверх себя прыгал. Да с таким вкусом повторял невесткино «извольте исполнять», и «миленький», и свое «значится»,что Бутин увидел натурально Капитолину Александровну во всем ее величии у сретенских причалов. И тощего длинного Ипполита Зотова, сперва покорно склонившего перед нею свою облыселую голову, а затем поверх той головы скачущего!

Она бы и в китайскую экспедицию не прочь!

Да ведь не поездка в ближний Сретенск, в Поднебесную ее одну не отпустишь, однако ни муж, ни «братец» туда покуда не собираются.

16

«Господину управляющему Забайкальской области. Торговый дом нерчинских купцов братьев Бутиных, желая расширить и оживить торговлю с Китаем, решился отправить ныне экспедицию для исследования пути между Забайкальским краем, Пекином и Тянь-цзином. Хотя предприятие это имеет совершенно частный характер, но тем не менее ввиду той общей пользы, которую оно может принести развитию наших торговых отношений с Китаем, имею честь покорнейше просить Ваше Высокородие оказывать всевозможное законное содействие предприятию гг. Бутиных...

Генерал-лейтенант Корсаков».

Намерение Бутиных отправить экспедицию для пробивки нового независимого от Кяхты торгового пути внутрь Китая вызвало скрытое недоброжелательство и наткнулось на сопротивление лиц и кругов, считавших это предприятие Торгового дома Бутиных излишним, даже опасным, а еще вдобавок и дерзким. А посему – нежелательным.

Влиятельные кяхтинские купцы-чаеторговцы полагали, что Бутины вторгаются в их вотчину и покушаются на освоенный ими китайский рынок. Навалится своими приисковыми миллионами, отведет пути чайные от Кяхты к Нерчинску, это же разорение не одного купеческого семейства «чайного» Троицко-Савска. Мало того, что морское судоходство бьет по Кяхте, так и свои сухопутные противники нашлись!

Это одно. И другое.

Бутинские связи с ссыльными элементами не могли укрыться от взора властей, тем более от компаньонов и конкурентов Бутиных. На короткой ноге держатся Бутины и их служащие со всеми этими петрашевцами, каракозовцами, ссыльными поляками и прочими. Правда, Корсаков следовал взглядам Муравьева, будучи его соратником, но не столь последовательно, как его предшественник, с оглядкой на Петербург. Те из купцов, виноторговцев, судовладельцев, содержателей приисков, чьи интересы ущемлены были Бутиным, не преминули напомнить кой-кому насчет былых дружеских связей Бутиных с Горбачевским, Луцким, Михайловым, относительно найма на службу, и провинившегося Дейхмана, и разных каторжных и ссыльных. А ведь не было такого купеческого дома, где бы не эксплуатировался на гиблой конторской работе по самой дешевой цене труд высокообразованных людей с дипломом Сорбонны, Оксфорда, Цюриха, Петербурга, людей, пребывающих в сибирской ссылке.

И уж больно размахнулся этот выскочка-нерчуганин. Вон уж и на парижской выставке побывал, медаль золотую схватил за изделия своего железоделательного завода; всякие благодарости и отличия изливаются свыше на него по причине пожертвования на школы, церковь, сиротские дома. Не только владельцу фирмы, но и членам его семейства доверены общественные посты в Иркутске, Нерчинске, Благовещенске. А теперь в Китай ему надо, – а есть ли у него достаточно средств, знаний, прав на такое предприятие? Добился ведь: сам генерал-губернатор просит покорнейше о содействии бутинской экспедиции. Нельзя ли поприжать этих Бутиных!

Меж тем Главное управление Восточной Сибири в связи с готовящейся экспедицией затребовало о главе нерчинской фирмы подробные сведения и непременно по «Обывательской книге», которая велась на каждого купца в Нерчинской торговой ратуше.

Какие господин Бутин занимал и занимает должности?

Имеет ли он какие-либо высочайшие награды и отличия?

He состоял ли под судом и штрафом?

И вообще, понимай меж строк, не встречаются ли известные препятствия, препоны, преграды, лишающие купца Бутина некоторых прав и возможностей...

Разумеется, проникни в «Обывательскую книгу» факты и сведения, нежелательные для обнародования, предназначенные лишь для семейного круга, подобно интимным письмам или фотографиям, не выставляемые на общий обзор, – будь бы так, экспедиция в Китай, да и не только экспедиция, но многие другие предприятия Бутиных могли не состояться.

Что касается запроса генерал-губернатора, последующего требования сведений управляющим областью, а затем обращения в ратушу генерал-майора Черкесского, то Бутин был прекрасно осведомлен об этой цепочке переписки, поскольку кроме губернаторов и управляющих существуют столоначальники и делопроизводители, жалованье которых значительно уступает потребностям их семейств.

Бутина нисколько не беспокоила эта канцелярская канитель, его внимание было занято подготовкой экспедиции, поиском нужных людей, выбором снаряжения, доставкой грузов и в особенности разработкой маршрута...

17

Михаил Дмитриевич сидел в конторе один, погруженный в отчет, поступивший с Николаевского железоделательного завода. Он был доволен ходом работ. Захиревший при прежних владельцах Николаевский, с его тогдашними десятью—пятнадцатью тысячами пудов железных товаров, теперь давал более двухсот тысяч пудов. Значит, можно не только себя обеспечить, – прииски, пароходство, винокуренные заводы, – но и в продажу населению широко пустить и вилы, и колесные ободья, и лемехи, и ножи, и посуду чугунную. Это одно. А другое: в Китай везть не только сарпинку, тик, ситец, плис, бязь, люстрин, миткаль, холст мешочный и прочие ткани, но даже изделия из железа, те что Париж на последней выставке одобрил. И вспомнил русский павильон на площади Инвалидов и промышленный – на Марсовом поле, и мостик через Сену к Дворцу искусств. Не зря русской механике грамоту вручили!

Хорошо наладил завод Алексей Шумихин, у него инженерный ум и с людьми умеет...

В такое раннее утро, откинувшись на спинку кресла в пустынной конторе, он любил между разбором очередных дел и подытожить, и рассчитать, и помолчать...

Вчера иркутской почтой Иван Степанович Хаминов, партнер бутинский, прислал своему компаньону номер журнала «Всемирная иллюстрация». Вот он перед ним на столе. Не зря прислан. С предупредительностью, присущей Хаминову. Не раз Бутин слышал от него похвалы: «Талант вы, Михаил Дмитриевич, я бы не рискнул, мне бы не удалось, я люблю наверняка, а вы вона с каким размахом...» И не поймешь у него, где кончается похвала, где начинается хула, где доверие, а где сомнение...

Ну и лихой же вид у него, у Бутина, на фотографии, где он в пышной собольей шапке и гураньем полушубке, с ружьем за плечами. Покоритель, конкистадор! И еще от того такое впечатление, что рядом Афанасий Жигжитов с его гордой индейской осанкой. То верно, что он тунгусского княжеского рода, давний проводник Бутина по падям и сопкам Севера: какие только кручи они не одолевали, да таежные заросли, да каменистые западушки, да зыбкие мари, обходя долины Дарасуна и Нараки... С тех пор уже семь лет минуло, а перемены произошли большие и у Бутина, и по всей округе Нерчинской, и на Шилке, и на Амуре...

Что-то давно не появляется Афоня – ему, а не случаю, обязан Бутин открытием многих золотых разработок. Где-то он скитается сейчас со своими оленьими стадами – на Средней Олекме, на Калакане, а то еще северней! Высокий, жилистый, с вечно улыбающимся скуластым лицом...

Когда же он был в Нерчинске в последний раз?

Еще в старом сухановском доме в окружении всего бутинского семейства они вспоминали ту горячую весну первых поисков, первых походов, – только-только вышло разрешение на частный поиск, – и Афанасий сам к нему пришел: «Собирайся, со мной пойдешь, я тебе покажу, где искать».

У Жигжитова хорошая память на доброе. Он не забыл, как Михаил Бутин заставил ненасытного прожору Кандинского уплатить Афанасию за соболей и колонков не гроши, а то, что положено. Но только ли в этом причина?

Тогда, в сухановском доме, Капитолина Александровна сказала: «Афанасий, мы вам очень благодарны за Михаила Дмитриевича, ему было бы очень трудно в тайге без вас». Он и ответь: «Ничего не трудно. Он тоже из рода Гантимуров, как я, только от русских скрывает, а то у него все заберут». И в тайге ему то же самое: «Ты из наших, только язык и веру забыл, а дух остался». И повел его на вершину Дарасуна и Нараку.

Его бескорыстие и простодушие были равны его мужеству и самоотверженности. Он был естественным, как ветер, трава, таежное озеро, как редкостные сердолики Яблонового хребта, похожие на ягоду бруснику, – столь редкостной и драгоценной была его душа...

Из первого же золота наказал Бутин другу и сподвижнику Ивану Александровичу Юренскому привезти из Иркутска новейшее ружье-двустволку, два охотничьих ножа, дроби, свинца, пороху, кожаную американскую куртку, набор кухонной утвари для юрты, пять пудов муки, три пуда круп, два пуда сахару, рулоны ситца и нанки и всякой другой всячины для жены Афанасия и для пятерых его детей...

Он долго не мог понять, их постоянный спутник по тайге, потомок эвенкийских нищих князей, что все эти припасы и товары – в дар, а не в долг, что Бутин признает себя неоплатным должником Гантимурова на всю жизнь; охотник, по простодушной щедрости своей, все-то везет соболей, горностаев, куниц в счет «платы» за «царский» обоз Юренского. Тот успел уже дважды пополнить жизненные и боевые припасы эвенка, пока внезапная и загадочная смерть в тайге не оборвала эти добрые человеческие связи, соединявшие его с Бутиным и Афанасием.

Разве этот парадный экзотический снимок, сделанный уже в Нерчинске заезжим фотографом, отражает те опасности, радости, волнения, пережитые Бутиным и Афанасием, охотничьи и поисковые годы, то вдвоем, то втроем с присоединявшимся Юренским!

Ночевки у костра, последний кусок хлеба, съеденный пополам; рысь, убитая, когда она уже свисала с ветки над головой бутинской лошади; медведь, подстреленный в упор в то мгновение, после коего уже ты в объятиях зверя...

И россыпи золота, найденные в такой нужный момент, когда Бутины взяли у московских купцов свой первый крупный кредит!

Однако в этой «иллюстрации», притом «всемирной», кроме сего «техасского» снимка, еще и целая страница писанины, покрасочней фотографии: все о том же знаменитом купце, о его героических странствиях, дерзновенных предприятиях, исключительном коммерческом таланте, многообразных сторонах его натуры, – ну бретгартовский или куперовский герой, пришедший с американского Дикого Запада...

Неужели Хаминов полагает, что Зензинов, посылая сей снимок и сию статейку, следовал указке Бутина? Что Бутину лестно читать о себе эдакие преувеличения?

Вранья нет ни словечка. Что Михаил Бутин – младший из братьев – кому ж это не известно? Что он распорядитель дела – сущая правда. Что Михаил Дмитриевич самолично откроет две россыпи – верно. И что эти прииски – Ивановский и Афанасьевский – в честь близких друзей названные, и по сию пору разрабатываются, – не скрываем. Что за шесть лет на обеих россыпях добыто двести пятьдесят пудов золота – записано в отчетных книгах. Что торговый оборот у Бутиных в начале торговой деятельности был не более шестидесяти тысяч рублей, а ныне дошел до полумиллиона серебром, – все соответствует действительности.

А то нехорошо, что младшего выпячивают. На «всемирный» и вдобавок «иллюстрированный» показ. Будто Николай Дмитриевич все годы только и делал, что почивал на пуховой перине, сидел за карточным столом, разъезжал по заграницам.

Тут несправедливость. Да и во всей статейке.

Хотя бы с этой Коузовой машиной.

Правильно то, что летом прошлого года младший брат, кинув в Нерчинске дела на Дейхмана и Шилова, помчался на Амур, на прииски господ Канмона и Бернардини, ловких иностранцев, обскакавших Бутиных с помощью большой «смазки» в столице. Да это пусть, не обеднели. А вот Коузова машина, работавшая у этих господ на промывке песков... До чего ж умная, до чего же толковая и быстрая. С какой истинно русской смекалкой сделано! Черт побери, господа иностранцы лучше нашего находят русских затейников, хитрецов, умельцев, русских безвестных народных механиков, Ньютонов и Фарадеев. И за грош пользуют их ум и руки. Что за слепцы они, российские фабриканты, предприниматели, купцы.