Текст книги "Заложник зла (ЛП)"

Автор книги: Оливия Александер

Соавторы: Рэйвен Дарк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

— Он останавливается у Рози, — говорю я, когда он въезжает на подъездную дорожку и подъезжает к дому. — Дай мне это, — я протягиваю руку Рэту, и он передает мне свой бинокль. Я прижимаю его к глазам.

Все мы молча ждем и наблюдаем.

Грузный мужчина в темном костюме и солнцезащитных очках выходит из машины и идет к задней части дома, скрываясь из виду. Проходит несколько минут, а потом он возвращается с девушкой. Без бинокля я бы не смог разглядеть, но с ним я могу сказать, что он держит ее за локоть, прижимая к себе. Ее голова опущена, длинные волосы скрывают лицо, когда она шаркает ногами.

— Как ты думаешь, куда, черт возьми, они направляются? — бормочет Страйкер.

Парень открывает дверь и толкает ее на пассажирское сиденье, прежде чем сесть за руль.

Автомобиль заводится, а затем выезжает задним ходом с подъездной дорожки.

— Рипер, тащи свою задницу туда и следуй за ними, — кричу я.

— Сделаю.

Я слышу шаги на кухне. Открывается боковая дверь, и через минуту заводится мотоцикл. Затем Рипер медленно едет по улице, держась на расстоянии от внедорожника, когда тот сворачивает на главную дорогу. Рипер следует за внедорожником, пока они оба не исчезают из виду.

— Хорошо, ребята. Пойдем посмотрим, есть ли кто дома, — я вешаю свою сумку на плечо вместе с остальными, и мы спускаемся вниз.

Несколько минут спустя мы подкрались к пансионату, оставив наши байки позади. После быстрого осмотра, когда мы никого не видим внутри, Страйкер открывает замок на двери, и Рэт входит, быстро отключая сигнализацию.

Как только мы оказываемся внутри, он закрывает дверь.

В доме тихо. Кажется, там никого нет, но мы не будем рисковать. Мы разделились, Рэт проверил верхний этаж, Страйкер и я проверили главный этаж.

Мы встречаемся в огромной гостиной в центре дома, и все мы подтверждаем, что это место пусто.

— Я не понимаю, — говорит Страйкер, почесывая подбородок. — Дома никого нет. Какого хрена эта девчонка так боялась, когда здесь никого нет?

— Понятия не имею, — говорю я, — но что-то было не так.

Возможно, она ожидала, что тот, кого она боится, придет домой и увидит, как она разговаривает с нами. Если бы ее ситуация была чем-то похожа на ситуацию моей мамы, то сказать нам «бу» было бы достаточно, чтобы объяснить ее страх.

— Кто-нибудь из вас нашел что-нибудь странное? — спрашиваю я.

— Ничего, — говорит Страйкер, и Рэт качает головой. — Все выглядит чертовски нормально.

Я киваю и осматриваю гостиную. Обычная.

Полированная мебель стоит вокруг камина, фотографии стоят на каминной полке и боковых столиках. В одном углу стоит шкаф, в котором выставлены причудливые блюда, к которым, вероятно, никто не осмелился бы прикоснуться, не говоря уже о том, чтобы есть. У большого эркерного окна стоит рояль, но мне интересно, играли ли на нем когда-нибудь. Нигде нет ни паутинки, и ни одной гребаной пылинки ни на одной поверхности. Мне требуется секунда, чтобы понять, почему это место выбивает меня из колеи. Это больше похоже на чертов музей, как будто время остановилось, сохраняя жизнь этой женщины в стоп-кадре. Это слишком чертовски идеально.

Блядь. Комната совсем не похожа на квартиру моей матери, без трещин на потолке или дыр, пробитых в стенах, но безупречность, порядок — все это слишком знакомо. Это место пахнет дисциплиной и разбитыми мечтами, жизнью, которой никогда не было. Я практически слышу отголоски угроз и оскорблений, призраки жестокости, нанесенной девушке, которая никогда не могла надеяться удовлетворить надзирателя, который ожидает, что все будет на своих местах.

Я вздрагиваю. Такого рода совершенство почти всегда скрывает глубокие тайны. Такие секреты у кого-то, отрезанного от мира. Пять секунд здесь, и я чертовски ненавижу это место.

— Ладно. Давайте посмотрим получше, — говорю я им. Рэт и Страйкер разделяются, Рэт идет по коридору прямо вперед, а Страйкер возвращается наверх.

Остановившись в гостиной, я поворачиваюсь и смотрю на две большие фотографии, висящие на стене над диваном. На одной изображена пожилая женщина с седыми волосами, собранными сзади в пучок, дружелюбным, улыбающимся лицом и обнимающая двух детей, которые выглядят так, как будто им уже далеко за двадцать. Я предполагаю, что это Рози со своими внуками, и все они стоят на скале с видом на Большой Каньон, возможно, в отпуске. На другой фотографии они втроем стоят у фонтанов перед Белладжио.

Стереотипная бабуля. Ну, разве они не одна большая гребаная счастливая семья? И все же она каким-то образом связана с таким человеком, как Адамсон. И эта девушка, ее экономка, вела себя так, как будто она работает на женщину Джона Уэйна Гейси (прим.перев.: Американский серийный убийца. В 1970-х годах похитил, изнасиловал и убил 33 молодых парня, шесть из которых до сих пор не опознаны).

— Что, черт возьми, ты скрываешь, Рози? — бормочу я. Я наполовину ожидаю заглянуть в одну из ванных комнат и обнаружить ванну, залитую кровью, или запах смерти, доносящийся из потайной комнаты.

Я проверяю половину комнат внизу — ванную, столовую, библиотеку, но не нахожу ничего необычного. Я прохожу мимо спальни в задней части дома и просовываю голову внутрь. Рэт внутри, роется в дубовом комоде. Там кровать с балдахином, слишком много постельного белья в цветочек и уродливые обои.

— Нашел здесь какие-нибудь гребаные тела? — спрашиваю я.

Он фыркает и качает головой, закрывая ящик. — Просто гребаные бабушкины трусики и куча нафталиновых шариков.

— Тогда это комната Рози.

— Ага. Похоже, это часть пристройки, которую она недавно пристроила к дому. Там есть солярий и прачечная. Я собираюсь проверить прачечную в следующей.

Я оставляю его наедине с его поисками и иду на кухню. Ди бы понравилась эта комната. Все это первоклассные столешницы и приборы из нержавеющей стали, с большим количеством места и подставкой для специй, которая вознесла бы Ди на небеса. За исключением того, что на стене висят одни из тех уродливых кошачьих часов с медленно виляющим хвостом, отсчитывающим секунды, и выпученными глазами, которые двигаются взад-вперед. Я ненавижу эти гребаные штуки.

Большая часть еды в шкафу и холодильнике — это дорогие полезные продукты, которые я бы не стал есть, если бы вы мне заплатили.

Страйкер спускается вниз, встречая меня на кухне. — Там наверху ничего нет, — он корчит гримасу.

— Если ничего нет, то что тебя гложет?

— Нет, ты не понимаешь. Я имею в виду, что там вообще ничего нет. Я имею в виду, что в одной из спален есть женские вещи. Вещи экономки, я, полагаю. Но там пять комнат и две ванные комнаты, и, за исключением ее спальни, все они пусты. Никто в них не останавливался.

Я хватаю яблоко из вазы с фруктами на столешнице, протираю его об свою футболку, в моей голове возникает еще больше тревог. — Если здесь никто не живет, тогда почему, когда Рэт спросил ее, есть ли свободные комнаты, она не знала? Если все они были свободны, можно было бы подумать, что она сказала бы нам.

— Вот о чем я думал. Спайди, в этом нет никакого гребаного смысла. Эта женщина явно делает хороший бизнес. В таком месте, как это, никогда бы не оставили все комнаты пустыми. Она потеряла бы слишком много доходов.

— Эй ребята, — кричит Рэт, растягивая слово. — Идите сюда.

Мы спешим по коридору в заднюю часть дома, входя в большую прачечную. Стиральная машина и сушилка стоят бок о бок, одежда разложена аккуратными стопками в корзинах. На обшитой панелями стене вмонтированы золотые крючки. С них свисают фартук, большая широкополая шляпа и пушистый розовый свитер.

Все это так по-домашнему и… нормально.

Рэт роется в шкафу, и он машет нам рукой.

— Зацени это дерьмо, — он вытаскивает вешалку, завешанную самой странной гребаной одеждой, которую я когда-либо видел. Это длинное белое платье с длинными рукавами и без формы. И, кроме всего прочего, есть подходящая белая шляпка с завязкой под подбородком.

— Какого хрена, — я поднимаю наряд вверх. — Что это за Маленький Домик В Прериях?

— Думаешь? — Рэт вытаскивает еще три вешалки. — Но посмотри на это.

Я поднимаю их и морщу лицо. — Они все одинаковые.

— Точно такие же, — Рэт берет их и бросает обратно в шкаф. — Это жутко. Никто бы не стал носить такое дерьмо, — он вздрагивает, перебирая ряд одинаковых нарядов. —Гребаный Рассказ Служанки (прим.перев.: американский сериал), дерьмо.

Страйкер оглядывает комнату, насвистывая. Он пинает одну из корзин, заваленных одеждой. — Это чертовски много одежды для двух человек. Если здесь никого нет, почему у них достаточно одежды, чтобы одеть целую армию?

Ничто в этом месте не сходится. Я как раз собираюсь сказать это, когда звонит мой телефон. Я вытаскиваю его из своего пореза и отвечаю на него.

— Да, Рипер. Что происходит?

— Они поехали в гребаный Уолмарт, — говорит он.

— Что? — я морщу нос и включаю телефон на громкую связь, чтобы двое других могли услышать.

— Уолмарт. Он повел ее за продуктами. Я слежу за ними через аптечный отдел прямо сейчас.

— Купи мне несколько презервативов, — кричит Страйкер с ухмылкой, подшучивая. — Очень больших.

Рипер фыркает. — Ты имеешь в виду маленьких.

Рэт смеется.

— Ребята, — рычу я. — Сфокусируйтесь блядь.

— Точно, — говорит Рипер. — Слушай, этот парень действительно странный. Он не убирает с нее руку и продолжает торопить ее. Она напрягается, если кто-нибудь приближается к ней. Сейчас они направляются к кассе.

Я провожу рукой по волосам, мои мысли кружатся. Это слишком похоже на то, как мой отец вел себя с моей матерью всякий раз, когда они куда-нибудь выходили. Он никогда не позволял ей ни с кем разговаривать, всегда присматривал за ней. Если бы он поймал ее хотя бы на том, что она улыбается кассиру, он бы вытащил ее из магазина, обвинив в том, что она хочет его поиметь.

— Хорошо. Оставайся с ними. Мы будем ждать тебя в том другом доме. Держи меня в курсе.

Я кладу телефон в карман и бросаю последний взгляд на ряды странно одинаковых шляпок и платьев в шкафу, качая головой.

— Вся эта ситуация чертовски странная, — говорит Страйкер, направляясь к двери.

— Я знаю. В этом становится все меньше и меньше смысла, — бормочу я. — Зачем Адамсону понадобилось такое место, как это?

— И зачем твоей девушке звонить сюда? — говорит Страйкер, озвучивая столь же насущный вопрос. — Здесь ничего нет.

Да, потому что чем больше я здесь осматриваюсь, тем менее вероятным кажется, что она позвонила бы сюда в поисках места для ночлега. Что бы это ни было за место, это не гребаный пансионат.

— Как ты думаешь, она знает, что здесь происходит? — спрашивает Рэт, когда мы направляемся к боковой двери дома.

Хороший вопрос.

Я не отвечаю ему.

Мы покидаем жуткий дом Рози, мой разум лихорадочно работает. Если это не пансионат, то что же это такое? И какое, черт возьми, это имеет отношение к Эмме?

К тому времени, как мы покинем Койот-Спрингс, я буду уверен в одном. Эмма все еще скрывает секреты, и я вытащу их из нее.

Глава 12

Когда говорит леди-босс

Эмма

«Сара кричит, звук разносится по всей Колонии и эхом отдается в моей голове, как крик замученного животного.

Свист, удар.

Еще один крик.

— Правила предназначены для того, чтобы их соблюдали, — рычит Джейкоб, и раздается еще один треск. — Послушание — это путь к праведности…

Удар.

Сара воет в агонии.

Я стою там, оцепенев от ужаса. Я не останавливаю это, я не вмешиваюсь, я не умоляю его избавить ее от боли. Я этого не делаю из-за своих родителей и потому, что ей от этого будет только хуже.

Послушание — это путь к праведности…

Свист. Удар.

Крик».

Я рывком просыпаюсь, цепляясь за простыни. Я резко поднимаю голову, мокрая от пота и тяжело дышащая.

Послушание… Послушание… Послушание… Голос Джейкоба отдается эхом, ужасный и ледяной.

Лежа на животе, я убираю волосы с лица. Поворачиваю голову, чтобы оглянуться через плечо, мои глаза лихорадочно обшаривают комнату, мое горло так сжато, что я задыхаюсь. Пока я не вижу ванну с другой стороны. Пока я не вижу пустой шкаф, окно справа от меня, рассвет и лучи тусклого серого света, проникающие в него.

В двери комнаты нет окна, позволяющего руководителям церкви шпионить. Ванная комната — это не крошечная комната с деревянными панелями; это удобное пространство с белыми блестящими поверхностями. Я могу видеть это через открытую дверь. Снаружи доносится отдаленный звук нескольких голосов и шум двигателя байка.

Эти мелочи очень успокаивают, заземляя меня здесь и сейчас. Я не в Колонии. Я в клубе в Уайт-Спрингс.

И я пленница Спайдера, а не пленница Его Святого Мира.

Я бросаю взгляд на пустую половину кровати рядом со мной, а затем оглядываю комнату. Я одна.

Я должна бы радоваться этому, но почему-то это вызывает прилив одиночества.

Что он сказал прошлой ночью, после того как все закончилось? «Я — твоя жизнь, я — все, что есть у тебя, и все, что когда-либо будет».

Накатывает депрессия, безнадежность кирпичом давит мне на грудь.

Глаза щиплет от слез, как из-за Сары, так и из-за моей ситуации, я перекатываюсь на спину. Огонь вспыхивает на моей спине, и я вздрагиваю, поворачиваясь на бок.

Одиночество смыкается, душит.

Я медленно поднимаюсь с кровати. Поправляя рубашку Страйкера, я шиплю, когда ткань касается моего зада. Мои конечности болят, возвращая мысли о прошлой ночи, о том, как я была привязана к кровати Спайдера. Воспоминание о его ремне, обжигающем мою кожу, наполняет мой разум болезненной интенсивностью. Мое тело чувствует себя перегруженным, напряженным до предела.

Я снова оглядываю комнату.

Каждый раз, когда он причинял мне боль, он либо игнорировал меня после этого, либо полностью оставлял в покое.

У меня внезапно возникает неприятное чувство, что я знаю, как сложится остальная часть моей жизни. Когда я перестану… удовлетворять его мужскую похоть, меня вздернут и выпорют или посадят в тюрьму в комнате без компании в любое время, когда я не буду выполнять его приказы. И когда я ему не понадоблюсь, он просто оставит меня в окружении женщин, которые ненавидят землю, по которой я хожу, и опасных вооруженных мужчин, которые видят во мне изгоя, который пошел против их клуба.

У меня никогда не будет работы, я никогда больше не увижу Сару, никогда не познаю мир как свободная женщина.

Уже не в первый раз до меня доходит, что я просто сменила одну тюрьму на другую. Я хватаюсь за спинку стула, который стоит перед столом, мои ногти впиваются в дерево, когда я пытаюсь отогнать нахлынувшую волну безнадежности. Призвать на помощь решимость, которая обычно спасает меня от срыва в подобные моменты.

Есть только паническая клаустрофобия, которую я ассоциирую с тем, что нахожусь в ловушке в изоляторе Колонии. Я закрываю глаза, и горячие слезы брызгают по моим щекам.

Когда я открываю их, мой взгляд падает на библию, лежащую там, книга в кожаном переплете с золотым тиснением, насмешливо смотрящая на меня.

Напоминание о моей прежней жизни, столь отвратительно своевременное в ее присутствии, вызывает во мне волну ярости. Я хватаю библию и разворачиваюсь, с криком швыряя ее в стену. Я никогда не умела хорошо прицеливаться, так что, вероятно, только по чистой случайности она попадает в распятие на стене.

Крест и библия с глухим стуком падают на пол за кроватью.

Кто-то стучит в дверь, заставляя меня подпрыгнуть.

— Эй, что здесь за шум?

Я ожидала услышать, что Пип все еще стоит в коридоре на страже. Вместо этого в комнату доносится голос Ди.

Смахивая слезы, я щелкаю зубами от досады на саму себя.

Звенят ключи, и замок на двери щелкает, прежде чем она толкает дверь, открывая ее.

— Что здесь происходит, тебя что убивают?

— Что? — я моргаю, глядя на нее, затем отворачиваюсь, надеясь, что она не видит слез в моих глазах. Я всегда ненавидела показывать Ди какие-либо признаки слабости. Во всяком случае, мысль о том, что она знает, что секунду назад я рыдала, как ребенок, заставляет мои внутренности сжиматься еще сильнее, теперь, когда я потеряла перед ней лицо.

Ди входит в комнату. — Ты кричала несколько минут назад. Черт, это звучало так, как будто тебя здесь убивали.

— Извините, мэм.

— Ты все еще играешь в эту игру, не так ли? — она качает головой, глядя на меня, только она не выглядит удивленной или любопытной, как раньше, когда я ее так называла. Теперь она выглядит раздраженной. — Ангельский поступок на меня не подействует. Брось это.

Я опускаю плечи. Эти слова ранят сильнее, чем она, вероятно, могла бы подумать. Я сопротивляюсь бессмысленному желанию сказать ей, что это не притворство, и что я не пытаюсь набрать с ней очки.

— Двигай своей задницей. Ты помогаешь в баре, — она поворачивается к двери.

— Так рано? — зевая, я бросаю взгляд на разгорающийся рассвет.

После того, как Спайдер оставил меня, я провела всю ночь, ворочаясь с боку на бок, и сны о Саре и Джейкобе преследовали меня во сне.

Ди приподнимает бровь. — О, мы нарушили твой прекрасный сон, принцесса? Ты не гость. Все женщины здесь сами решают свои проблемы, Эмма.

Я вздыхаю, но она игнорирует это.

— Это твое имя, верно? — добавляет она, ее тон сочится сарказмом. — Или это тоже подделка?

Я отшатываюсь, как от пощечины. В течение нескольких недель с тех пор, как Спайдер перевернул мою жизнь, отношения между мной и Ди были далеко не приятными. Она разговаривала со мной только тогда, когда была вынуждена, отдавая приказы, когда я работала в баре или убирала комнаты в Каспере, но больше почти ничего не говорила. Я не забыла, что она ударила меня достаточно сильно, чтобы повалить на пол в первый рабочий день, когда я была там. После того первого дня она была холодной, но не злой. Сегодня она кажется особенно холодной, больше похожей на тот день, когда ударила меня.

Старое, знакомое чувство вины за то, что я предала ее, сжимает мою грудь. Все, что она сделала для меня, возвращается, и я задаюсь вопросом, не вызван ли ее новый гнев тем, что она узнала, что я снова планировала сбежать.

— Где Спайдер? — спрашиваю я. Мысль о том, чтобы встретиться с ним лицом к лицу после прошлой ночи, оставляет меня опустошенной, и я не хочу быть застигнутой им врасплох.

— Не твое дело. Любопытная маленькая воровка.

Я ничего не говорю, но эти слова режут мне сердце. Вы бы никогда не подумали, что когда-то мы были друзьями.

— Я думаю, тебе нужны свежие полотенца для душа. Я пойду принесу тебе немного, — добавляет она отрывистым голосом.

Ну, я полагаю, было глупо ожидать, что она мне расскажет.

— Спасибо.

Она закатывает глаза и качает головой, как будто принимая мою благодарность за то, что я еще больше подлизываюсь. Она уходит, и дверь с треском закрывается.

По крайней мере, на этот раз она не ударила меня в челюсть.

В ванной я замечаю, что там нет окна, в отличие от того, что было в комнате Спайдера. Не то чтобы это имело значение. Я нахожусь на втором этаже. Если было трудно убежать из Каспера, то здесь, вероятно, это невозможно сделать, когда так много людей.

Я снимаю рубашку Страйкера. Чистя зубы, невозможно не заметить полузажившие порезы в форме паутины на моей груди. Вероятно, это займет у меня много времени и оставит шрамы, которые никогда полностью не исчезнут.

Я буду вечно ждать, пока они полностью исцелятся, и даже когда они это сделают, я буду отмечена им навсегда.

Я заканчиваю чистить зубы и опускаю зубную щетку в стакан на раковине.

Вопросы вертятся у меня в голове, пока я думаю о Ди. Рассказал ли ей Спайдер, что произошло после того, как мы ушли из Каспера? Неужели ее возобновившаяся враждебность ко мне вызвана желанием защитить Спайдера? Или это более фундаментальное чувство лояльности к клубу в целом? Я полагаю, это не имеет значения. Так или иначе, пойдя против уважаемого члена клуба, я потеряла то немногое уважение, которое приобрела с тех пор, как украла те чаевые.

К тому времени, как я включаю душ и даю воде нагреться, Ди возвращается. Она стучит в закрытую дверь ванной. Я приоткрываю ее, и она засовывает в отверстие полотенца вместе с расческой.

— В душе есть шампунь и мыло. Поторопись. Есть над чем поработать. Ты зря тратишь время.

— Спасибо, — бормочу я.

Она бормочет что-то в ответ, но шум льющейся воды заглушает его.

— Здесь для тебя есть чистая одежда, — хрипло добавляет она.

Как только я заканчиваю мыться тем же мужским шампунем и мылом, что и прошлой ночью, я заворачиваю волосы в одно полотенце и вытираюсь другим. Затем я выхожу в спальню.

Я вздрагиваю и хватаюсь за грудь. Ди заправляет кровать, взбивает подушки. Я ожидала, что она уйдет.

— Нервничаешь, воровка?

Я закатываю глаза.

— Почему ты это делаешь? — я киваю на кровать, с которой она заканчивает.

Среди женщин в клубе существует иерархия, и я уже давно поняла роль Ди в этом — в нашем клубе она альфа-самка, отвечающая за девочек. Обычно девушки более низкого ранга убирают мужские комнаты и готовят еду. Такие женщины, как Моника, Сасси и я. Кроме того, я подумала, что она захочет проводить со мной в одной комнате как можно меньше времени.

Она пожимает плечами, поправляет бумаги на столе и придвигает стул. — Привычка, я, полагаю. Я вижу кое-что, о чем нужно позаботиться, и я это делаю. Это сводит Снейка с ума.

Я моргаю, глядя на нее. На минуту она показалась мне прежней Ди, приветливой, лениво болтающей о своем муже, как будто я все еще та девушка, которую она взяла с улицы и с которой обращалась как с другом.

Она внезапно отводит взгляд, как будто забыв, что должна ненавидеть меня.

Я хватаю одежду, которую она оставила на стуле — пару выцветших узких джинсов, черный укороченный топ с лямками, пересекающими спину, трусики и носки — и направляюсь в ванную.

— У тебя нет ничего такого, чего я не видела раньше, милая, — говорит она.

Я издаю смущенный звук, мои щеки пылают.

Как только я одеваюсь, я возвращаюсь в спальню, ненавидя одежду так же сильно, как униформу, которую мне пришлось носить в Логове Дьявола. Укороченный топ с низким вырезом и заканчивающийся высоко над моей талией, джинсы облегают и висят так низко на бедрах, что, если бы они были немного ниже, были бы видны волосы на моем лобке.

По какой-то причине она ждет меня, сидя в кресле. Я подавляю желание спросить ее, почему она здесь.

Взгляд Ди направляется прямо к парезам паутины на моей груди, которые сверху остаются на виду, затем скользит по отметинам на моем животе.

— Итак, Спайдер снова взялся за это, — она тычет пальцем в порезы, которые он оставил на моем бедре, видимые над поясом джинсов. Я вздрагиваю от укола. — Он оставил на тебе эти отметины.

Эти отметины? Это звучит так, как будто он делал это и с другими девушками. Мои ногти впиваются в ладони.

Есть вероятность, что это была не одна девушка. Когда Спайдер начал использовать нож на мне, он говорил об этом так, как будто делал это раньше. Смерть от тысячи порезов, сказал он. Он мог делать это с парнем, только намного хуже. Почему-то от этой мысли мне не становится лучше.

Недолго думая, я сажусь на край кровати, чтобы надеть кроссовки.

— Ой! — как только моя задница касается матраса, я вздрагиваю, опускаясь более осторожно.

Позади меня Ди давится смехом. — Так вот почему ты кричала, как банши, всю прошлую ночь.

Я резко поворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее. — Ты это слышала?

— Черт возьми, девочка, весь клуб это слышал.

— О, Боже милостивый, — я качаю головой, глядя в потолок, чувствуя, что мои щеки вот-вот расплавятся.

Стул скрипит, и затем она стоит передо мной. В ее темных глазах пляшет восторг. — Он хорошо поработал с твоей задницей, прежде чем трахнуть тебя, не так ли?

Я чуть не проглатываю свой язык. — Это… — я качаю головой. Я так не хочу с ней это обсуждать.

— О, перестань. Не прикидывайся невинной.

Подергивание ее губ ясно дает понять, что она знает, что попала в уязвимое место. Мстительный огонек в ее глазах говорит мне, что, как и Моника, она наслаждается осознанием того, что он причиняет мне боль.

Я натягиваю обувь. Обычно авторитетное положение Ди не позволяло мне удержаться и не рассказать ей все, что она хотела знать. Колония запрограммировала нас подчиняться тем, кто выше нас, с тяжелыми последствиями за то, что мы утаиваем малейшую вещь.

— Это не твое дело, что происходит между мной и Спайдером, — я рада, что мой голос не дрожит.

Ди ухмыляется, поднимая руки в притворном жесте. — И вот она защищается. Я знала, что вся эта мышиная история была притворством, — она скрещивает руки на груди, когда я подхожу к зеркалу и начинаю расчесывать волосы расческой.

Ди делает паузу. — У тебя, должно быть, там какая-то чертова волшебная киска, девочка.

— Прошу прощения?

— Он был довольно мягок с тобой, ты же знаешь. Обычно он заставляет своих девушек отсасывать половине клуба, когда они его бесят.

Моя голова резко поворачивается, прежде чем я успеваю это остановить. Эти слова посылают неприятный толчок сквозь меня. Непонятно, какая часть того, что она говорит, хуже — та часть, которая подразумевает, что у Спайдера есть конюшня желающих женщин, или наказание, которое он наносит за то, кто идет против него.

Половине клуба? Я поворачиваюсь обратно к зеркалу, мои пальцы немеют так, что я чуть не роняю расческу.

Ди раскачивается на каблуках. — Итак, расскажи мне об этой так называемой истории с Колонией.

Я бросаю на нее взгляд, внезапно занервничав.

— Рэт не будет молчать по этому поводу, — говорит она, — Спайдер ни хрена не сказал девочкам, но все, что имеет хоть малейший намек на это, Рэт не смог удержаться, чтобы не проговориться.

Я обдумываю это, но ничего ей не даю, вместо этого заканчиваю со своими волосами. Дело не только в том, что я всегда нервничала, говоря об этой части моей жизни с кем бы то ни было. Я вижу это по выражению ее лица; она не верит, что я воспитывалась в секте, или что это причина, по которой я украла те деньги из стрип-клуба. У нее.

Ди играет с серебряной петлей, которая свисает с молнии ее черного бюстье. — Так вот почему весь этот спектакль с паинькой?

Расческа останавливается на полпути через мои кудри. — Что?

— Так вот почему ты такая странная?

— О чем ты говоришь?

Но я уже знаю, что она имеет в виду. Она имеет в виду то же самое, что заставляет Монику и Спайдера смотреть на меня так, как будто я иногда говорю что-то странное. Причина, по которой Моника назвала меня Марсианской девушкой и посмотрела на меня так, как будто у меня выросла еще одна голова, когда она узнала, что я не знаю, что такое байкер.

— Чопорная и правильная, — говорит она. — Ты говоришь так, как будто вышла из гребаного Маленького Домика В Прерии или какого-то дерьма.

— Маленький что?

Она ухмыляется, и я знаю, что делаю это снова, демонстрирую свое незнание мира.

Я бросаю расческу вниз, вздыхая. Нет смысла рассказывать ей о Колонии или объяснять мое прошлое. Она поверила бы в это не больше, чем Спайдер. — Разве ты не говорила, что у тебя есть для меня работа?

— Пойдем, Липкие Пальчики, — Ди машет мне рукой, чтобы я выходила из комнаты, и запирает дверь.

Выйдя в главный зал бара, Ди приказывает одной из девушек принести мне завтрак. Я внимательно ищу Спайдера, но, если он и в здании клуба, я его не вижу.

Трудно привыкнуть к тому, насколько это место больше и насколько оно оживленнее, чем Каспер. Тут должно быть в три раза больше мужчин, толпящихся за столами, играющих в бильярд или дартс или толпящихся у бара. Попс далеко не так огромен, как Логово Дьявола, но он, по крайней мере, вдвое больше, чем Каспер. Текила подает напитки с Джин, длинноногой, с янтарными волосами, сильно татуированная женщина, которую Ди называет барменом клуба «Уайт-Спрингс».

Моника и пара других девушек подают завтрак и напитки, лавируя, как крадущиеся кошки, между переполненными столами. Мой желудок сжимается, когда Моника смотрит на меня, направляясь к столу, тарелки с яйцами и беконом балансируют на ее руках и ладонях. Она приподнимает бровь, глядя на отметины на моей груди, и качает головой.

Так что сегодня это будет скорее холодный прием. Одиночество поражает меня, как удар в живот.

Я сажусь на единственное свободное место — диван в задней части бара. Парень со сморщенным шрамом на щеке сидит рядом со мной, а двое парней с густыми бородами сидят на диване напротив меня. Я никогда не видела никого из них раньше, так что они, должно быть, из этого клуба. Все они бросают непримиримые взгляды на мои порезы, а тот, у кого шрам, понимающе ухмыляется.

Я сосредотачиваюсь на своей еде, желая провалиться в пол и планируя смерть Спайдера.

Еда восхитительная, картофельные оладьи с маслом, колбаса сочная. Я смакую каждый кусочек, впитывая в себя все, что могу, об этом месте.

Меня поражает, что выпивка течет так быстро в такое раннее утро. Часы над баром показывают семь утра, но из кранов льется столько пива, сколько я не видела ни в один вечер в Каспере. Мужчины здесь не пугают меня, по крайней мере, большинство из них, но это место больше напоминает мне Логово Дьявола — шумное и оживленное.

— Это место всегда такое оживленное? — спрашиваю я Ди, когда она ставит мне воду.

— Всегда, — она щелкает пальцами. — Что переводится как «поторопись». Ты, блядь, не принцесса в королевском дворце.

Бородатые парни напротив меня смеются.

Я опускаю взгляд на свою почти полную тарелку, крошечный кусочек сосиски на полпути ко рту. Мое лицо горит от шеи до линии волос. Я даже не осознавала, что делаю.