Текст книги "Месть за моего врага (ЛП)"
Автор книги: Оливи Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
II. 18
(Вид сзади)
Иван был телохранителем Марьи Антоновой очень долгое время, с тех пор, как другая ведьма впервые попыталась ее убить. Тогда ей было всего двадцать – это случилось еще до того, как она вышла замуж за Стаса Максимова. В тот день Иван сидел в популярной ведьмовской таверне, спиной к толпе, когда увидел, как одна из них направила проклятие в спину Марьи. Девушка уже собиралась уходить, вероятно, выполнив какое-то задание или долг, взыскиваемый матерью. Иван, не раздумывая, оттолкнул ее в сторону. Он спас её жизнь, и молодая Мария Антонова взглянула на него своими пронзительными, словно у хищной птицы, тёмными глазами, осознавая его поступок.
– Ты спас меня, – равнодушно прокомментировала Марья, легко расправившись с ведьмой, напавшей на неё. – Почему?
– Не знаю, – ответил Иван, хотя знал. Не потому, что она казалась слабой, а потому что он знал, что она сильна. Она была сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. Ее осанка была твёрдой, как у опытного генерала, но не смотря на это, она все еще была девушкой, которая не научилась прикрывать спину. Поэтому он присматривал за ней.
– Тебе нужна работа, солдат? – спросила она, и Иван кивнул. С Марьей ему не приходилось много говорить, и это его устраивало. Она задавала вопросы только тогда, когда ожидала ответа, не вовлекая его в бессмысленные беседы, как это делали другие.
– Тогда она у тебя есть, – сказала она.
Иван всегда был воином, преданным солдатом, и он изучал Марью Антонову, словно карту. Каждый изгиб её спины и наклон шеи раскрывали перед ним её настроения и намерения. Он знал, как её плечи напрягаются от гнева, как устаёт её шея после бессонных ночей, которые бывали часто. Ему были понятны её надменность и скрытая угроза, затаившаяся в каждом изгибе тела. Он стоял позади нее почти двенадцать лет и видел каждую ее версии – и публичные, и скрытую, – чтобы улавливать малейшие изменения в её поведении.
Так, наблюдая, как Дмитрий Фёдоров истекал кровью на полу, Иван понял: с Марией происходит нечто, чего он никогда раньше не видел.
Она говорила твердым, холодным тоном. Всё, что она делала и говорила, всегда оставалось ледяным, и на этот раз она не изменила себе. Только в этот раз было в ней что-то еще – что-то одинокое. Иван заметил, как она сдерживает себя, как побелели её пальцы, вцепившиеся в обивку кресла.
Раньше он никогда не видел, чтобы Марья Антонова испытывала чужую боль, но в тот день он каким-то образом понял, что теперь все будет по-другому. Он почувствовал надвигающуюся беду, когда она отправила его домой на вечер.
– У тебя с Сашей будет много дел, – с лёгкой иронией сказала Марья, коснувшись его плеча. – Возьми выходной, Иван. Сегодня я ничего не буду делать.
– Ты уверена? – спросил он, насторожившись. Она выглядела отстранённой и рассеянной. – Стас будет рядом с тобой?
– Хм? Да, конечно, – рассеянно ответила Марья. – Стас… Стас здесь, Иван. Со мной всё в порядке.
Он замешкался. Магии у него почти не было; его интуиция скорее была результатом опыта, а не сверхъестественных способностей. И все же, если это было хоть каким-то предостережением, он чувствовал, что должен её предупредить.
– Марья, – произнёс он, – мне не хочется тебя оставлять.
Она ответила ему медленной, едва заметной улыбкой.
– Иван, ты слишком переживаешь, – сказала она. – Сегодня мне не нужно, чтобы ты прикрывал мне спину.
– Обещай, – сказал он, и она на миг замерла. – Обещай мне.
– Обещаю, – сказала она, вздохнув, и сделала нетерпеливый жест в сторону двери. – И, вообще, Иван, если со мной что-то случится, у тебя ещё шесть сестер Антоновых, за которыми можно присмотреть. Или даже мама…
– Марья Антонова, – твёрдо сказал он, словно давая клятву верности королю, – я служу тебе.
Её улыбка была светлой, но мимолётной.
– Ты служишь одной ведьме Антоновой, – ответила она, – а значит, служишь им всем.
Однако теперь, служа одной из них так преданно и так покорно в течение очень долгого времени, он был уверен, что что-то не так.
– Яга, – тихо позвал он, осторожно постучав в дверь. – Это Иван.
Дверь открылась, и на пороге появилась Баба-Яга.
– Есть только одна причина, по которой ты здесь в столь поздний час, – заметила она без предисловий, и он вздрогнул от дурного предчувствия.
– Марьи нет дома, – сказал Иван. – Ее нет ни со Стасом, ни с Катей, ни с Ирой. Ее нет здесь, в твоем доме. – Он тяжело сглотнул. – Я подвел ее, Яга. Я чувствую это всем своим существом.
Яга уставилась в пространство между ними.
– Принеси мне пальто, – наконец сказала она.
Иван не работал на нее, но ради Марьи он все равно достал его из шкафа, подал ей, и Яга, ловко скользнув руками в мягкие шелковые рукава, надела его.
– Пойдем, – поманила Яга. – Давай найдем ее.
II. 19
(Обещания, одни обещания)
До этой ночи Дмитрий Фёдоров готов был отдать жизнь, лишь бы снова обнять Марию Антонову, пусть даже в последний раз. Если бы он знал, что это приведет к её гибели, он бы не задумываясь отослал её прочь. Ведь только что она была в его объятиях, была здесь, реальная, желанная… Неужели только что?
– Маша! – вырвалось у него, когда она рухнула назад, и лезвие меча, выскользнув из её груди, оставило глубокий порез на его руке. Он посмотрел на Романа, крепче прижимая к себе слабеющую Марию, и, моргая от неверия, произнёс: – Рома, что ты натворил?
Роман молча дёрнул мечом. Это была спата из коллекции проклятого оружия их отца – гладиаторское оружие, созданное для убийства на потеху. Лезвие не сразу вышло: оно пронзило позвоночник Марии и её сердце, заставив её пошатнуться, прежде чем Роман вытащил его. Меч освободился после второго рывка, и, наконец, он выпустил его из рук, уронив на пол с глухим стуком.
– Рома, – в отчаянии Дмитрий бросился к брату, все ещё пытаясь остановить кровь из раны Марии, отчаянно прижимая её к себе. – Рома, что ты наделал? Маша, пожалуйста…
Голова Марии запрокинулась, и густая, тёмная, как гранат, кровь окрасила её платье. Дмитрий, ослабев, попытался удержать её в вертикальном положении, но силы его покидали, и он опустился на пол, позволив её телу прижаться к нему.
– Маша, не уходи… – прошептал он, тщетно пытаясь помочь ей подняться, хватаясь за любую малейшую надежду. – Рома, помоги мне! Я не могу… я едва могу двигаться, ты мне нужен…
– Нет, – холодно ответил Роман. – После всего, чего она нам стоила? Нет, Дима. Поверь, я спасаю тебя.
Это было непостижимо больше, чем что-либо другое.
– Она вернула меня, идиот! – Закричал Дмитрий, разрываясь между яростью и болью. – Что ты наделал, Рома? Яга оторвет твою гребаную башку за это…
– И что? – Роман рявкнул, сложив руки на груди. – Ты опять сдашь меня, Дима? Всё это должно было произойти. – Он выдержал угрожающую паузу. – Я всегда говорил, что у меня есть план.
Дмитрий уставился на него.
– Рома, – прохрипел он, чувствуя, как страх парализует его тело. – Рома, как далеко это зашло? Ты говорил, что всё ради денег, что это просто вопрос погашения долга…
– Ничего не бывает «просто ради денег», Дима, – резко ответил Роман. – Ты никогда этого не понимал. Ты не знаешь, через что я прошёл ради тебя, ради нас. У тебя всегда было всё так легко, да? Всё само собой доставалось тебе, не требовало труда. Ты не знаешь, каково это – сражаться за то, что тебе принадлежит.
Дмитрий смотрел на него, не веря своим ушам.
– Мы же братья, – тихо произнес он, всё ещё прижимая голову Марии к своей груди, словно пытаясь передать ей тепло того, что оставалось у него в сердце. – Всё, что у меня есть, принадлежит тебе, Рома. Всё!
Но Роман лишь покачал головой.
– Ты, как всегда, ничего не понял. Власть не дают, Дима, – сказал он. – Власть берут. Самая опасная из Антоновских ведьм теперь мертва, и кого, думаешь, отец будет благодарить за это? Уж точно не тебя. – Он натянуто улыбнулся и медленно отступил. – Ты бы погубил всех нас ради неё, готов был бы на всё, но я не дам тебе это сделать.
– Рома! – Дмитрий сорвался на крик, тщетно пытаясь приблизиться к нему. – РОМА!
Но к тому времени его брат уже исчез, а на полу остался лежать окровавленный меч, покоясь в луже крови. Только тогда Дмитрий заметил порез на своей груди, прямо над сердцем, которое, несмотря ни на что, продолжало биться. Он был уверен, что не выдержит этой потери, ведь он любил её. Он был уверен, что его сердце разорвётся, распадётся на части… и всё из-за любви к ней.
– Маша, – прошептал он, прижимая ее к себе. Боль заглушила страх, хотя он знал, что ощутит его вновь. Совсем скоро, страх будет единственным, что он вообще сможет чувствовать.
Но в данный момент это может подождать.
Дмитрий впервые признался в любви Марье Антоновой, когда ему было всего тринадцать лет. Она прикрывала глаза от солнца, бросая на него прищуренный, нетерпеливый взгляд (в четырнадцать лет она была старше, миролюбивее, опытнее). Но он смотрел на неё бесстрашно, и, вздернув подбородок, произнес, не колеблясь:
– Мария Антонова, я люблю тебя.
– Ты ничего не знаешь о любви, Дмитрий Фёдоров, – отрезала она, и от этого он полюбил её ещё сильнее. Он был Фёдоровым, сыном Кощея, сыном великого человека, и когда-нибудь сам станет великим. Но лишь одна женщина была создана, чтобы быть с ним – та, что превосходила его живостью и силой.
– Маша, Маша, – вздыхал он, качая головой. – Разве ты не понимаешь, что мы созданы друг для друга? Это неизбежно. С таким же успехом ты могла бы просто сдаться.
В ответ она лишь сделала шаг к нему и, протянув руку, пригласила следовать за ней.
– Если я когда-нибудь решу отдать тебе своё сердце, Дима, – сказала она, подняв его ладонь и держа её раскрытой, – спрячь его под замком, где никто не сможет найти. – Она прошептала эти слова, словно легенду из старых сказок, касаясь губами линий на его ладони. – Спрячь его в иголке, в яйце, в утке, в зайце, в железном сундуке и закопай под нашим зелёным дубом, Дима, где его никто и никогда не найдёт.
– Сохрани это для меня, Дима, – попросила она, и он, ослеплённый ею, ими, всем этим, кивнул, будто был способен сдержать своё обещание.
В конце концов, это не она подвела его. Это он подвёл её.
Склонившись над ней, он прижался щекой к её волосам и коснулся губами её пальцев.
– Я больше не подведу тебя, – прошептал он, прижимая её руку к своему окровавленному сердцу, клянясь в этом слишком, слишком поздно.
II. 20
(Долгая игра)
– Время вышло, – произнесла Саша, глядя на часы. Лев вздохнул и прижался лбом к её плечу.
– Ты меня погубишь.
Она сдержала улыбку, наклонившись, чтобы слегка прикусить его шею.
– Кажется, ты говорил, что ожидание – это часть истории, – напомнила она, мягко подталкивая его. – Что-то там про то, что мы с тобой – это долгая история?
– Такими темпами это будет очень по-библейски, – пожаловался Лев, но Саша лишь закатила глаза. Не в силах сдержать улыбку, он обнял её за талию и притянул к себе ещё ближе. – Ещё один раз, – сказал он и запечатлел на её губах поцелуй, теперь медленный и насыщенный. – А теперь уходи, – выдохнул он, не открывая глаз, – пока я окончательно не потерял самообладание и не пал ниц у твоих ног.
– Самообладание? Ты уже его потерял, – заверила его Саша. – Причем уже давно.
– Возможно, – согласился Лев. – Но я бы променял его на тебя в любой момент.
Она попыталась бросить на него строгий взгляд, но у нее ничего не вышло.
– Спокойной ночи, Лев Фёдоров, – сказала она, и его губы дрогнули в слабой усмешке, один глаз приоткрылся, чтобы проводить её взглядом.
– Спокойной ночи, Саша Антонова, – ответил он, когда она отвернулась, унося с собой очередную украденную улыбку.
II. 21
(Первенец)
Когда Марья не вернулась домой, Яга сразу поняла, куда она направилась. Лишь однажды её дочь исчезала подобным образом, и, несмотря на прошедшие годы, Яга знала, что эти эпизоды были похожи.
– Дима, – сказала она, и Дмитрий Фёдоров поднял голову, его лицо было мокро от слёз. – Отдай мне мою дочь.
У него на груди была кровавая рана, и он смотрел вниз на Марью.
– Яга, – прохрипел он, не поднимая взгляд. В его голосе не было удивления. – Это не я… Я не делал этого.
– Я знаю, – ответила Яга, и голос её прозвучал резче, чем она хотела. Позади неё Иван вошёл в комнату, и при виде Марьи его горла вырвался низкий, глухой стон, словно у раненого зверя. – Я знаю, что ты бы не причинил ей вреда, Дима, но она всё ещё моя дочь. Отдай её мне.
Дмитрий содрогнулся, пальцы сильнее сжались на теле Марьи.
– Пожалуйста, – выдавил он, его голос звучал сломленно. – Пожалуйста, не забирай её…
– Дима, – теперь её голос стал жестче. Яга была ошеломлена, но знала, что это пройдёт. Шок отступит, а затем придёт боль, невыносимая, холодная боль. – Этого бы не случилось, если бы не ты, Дима.
Она не была уверена, что именно хотела выразить этими жестокими словами.
Этого бы не произошло, если бы ты никогда не существовал…
Если бы она никогда не любила тебя…
Если бы ты когда-нибудь был достоин…
Если бы ты не предал её, нас, меня…
– Яга, я… – прошептал Дмитрий, медленно подняв окровавленную руку. – Я взял кое-что…
Яга резко вдохнула и обернулась к Ивану, чьё лицо побледнело от осознания.
– Забирай, – наконец произнесла она. – Это всегда было твоим. Но отдай мне мою дочь.
Дмитрий издал тихий, сдавленный звук отчаяния, и Яга жестом указала Ивану.
– Забери её, – приказала она. – Он не станет сопротивляться.
Иван кивнул, опустился на одно колено и осторожно стал освобождать тело Марьи из хватки Дмитрия, бережно перенося её на свои руки. Он медленно поднялся, слегка пошатываясь, и посмотрел на её неподвижное лицо. Яга поддержала его, положив руку на плечо.
– Кто это сделал? – спросила она, но Дмитрий так и остался неподвижным, молча уставившись на свои руки, все еще покрытые кровью ее дочери.
– Ладно, не говори, – сказала она, – но запомни: кто бы ни был виноват в этом, он заплатит в десятикратном размере, – твёрдо пообещала Яга, словно обращая своё проклятие к каждому из них. Оно повисло в воздухе, скреплённое истиной. И всё же, даже тогда Дмитрий не проронил ни слова.
Однако, когда Яга уже собиралась уходить, она услышала его голос у себя за спиной.
– Если ты хоть вполовину та ведьма, какой называет тебя мой отец, Баба Яга, – хрипло произнёс Дмитрий Фёдоров, – верни её. Пусть даже придётся пройти через ад, Яга, верни её.
Она застыла, напрягаясь, словно от удара.
– Мы всего лишь ведьмы, Дима. Не боги.
И затем она вышла из комнаты, положив руку на плечо Ивана, который, неся её безжизненную дочь, молча направился следом домой.
II. 22
(Эпос)
ЛЕВ: эта история, которую мы пишем, Саша
ЛЕВ: она будет эпичной
ЛЕВ: либо катастрофой
ЛЕВ: да
САША: честно говоря, большинство эпопей рассказывают о катастрофах
ЛЕВ: верно
ЛЕВ: но не про нас с тобой
ЛЕВ: определенно не про нас
САША: ты ведешь себя слишком самоуверенно
ЛЕВ: сложно вести себя иначе
ЛЕВ: Я всё ещё помню твой вкус
САША: когда я смогу увидеть тебя снова?
САША: джинкс9
ЛЕВ: не накаркай!
САША: хорошо.
ЛЕВ: скоро, да?
САША: да
САША: скоро
Перечень реквизита
Хранилище Кощея
ГЛАДИАТОРСКАЯ СПАТА, которую когда-то использовали по назначению.
ПРОКЛЯТЫЕ КАНДАЛЫ, две пары.
КОВЕР-САМОЛЕТ, на самом деле больше похожий на входной коврик (не зарегистрирован в ведьмином бюро, можно зарегистрировать, но это будет стоить дорого).
набор БРИЛЛИАНТОВЫХ СЕРЕЖЕК, виновных как минимум в трех (3) ложных обвинениях.
АПТЕКАРСКИЙ СТОЛИК с пометкой «НЕ ТРОГАТЬ» (или трогать, но только в перчатках из особой аргентинской змеиной кожи).
ПЕРЧАТКИ из особого вида АРГЕНТИНСКОЙ ЗМЕИНОЙ КОЖИ, продаются отдельно.
старинный СУНДУЧОК (не представляющий особой ценности, если не читать надписей внутри, описывающих способ извлечения молодости, вызывающих умеренное порицание общества)
кольцо С изумрудом И ЯДОМ (яд продается только по специальному заказу).
Аптечная мастерская Бабы Яги
БОМБОЧКИ ДЛЯ ВАННЫ «ОПЬЯНЯЮЩИЕ» (Просекко, розовое вино, шампанское)
УВЛАЖНЯЮЩИЕ КРЕМЫ (весна, лето, осень, зима)
СЫВОРОТКИ (бестселлер «ЭТО ВОЛШЕБСТВО!»), предназначенные для уменьшения покраснений и восстановления эластичности кожи)
СРЕДСТВА для УХОДА за ВОЛОСАМИ и НОГТЯМИ
КРИСТАЛЛЫ (в основном розовый кварц для очищения, а еще потому, что он красивый).
«СИЯЙ, ПОКА МОЖЕШЬ» – взбитое люминесцирующее МАСЛО ДЛЯ ТЕЛА (доступно в цветах «ЖЕМЧУГ» (придает легкий матовый блеск), «БРОНЗА» – для автозагара и «ЛУННЫЙ СВЕТ» – сезонное специальное предложение для любителей вампиров)
«СРЕДСТВО ОТ ПОХМЕЛЬЯ Бабы Яги» (аспирин).
Aкт III: А муки эти послужат нам потом
Джульетта:
Увидимся ль когда-нибудь мы снова?
Ромео:
Наверное. А муки эти все
Послужат нам потом воспоминаньем.
Джульетта:
О боже, у меня недобрый глаз!
Ты показался мне отсюда, сверху,
Опущенным на гробовое дно
И, если верить глазу, страшно бледным.
(3 акт, сцена 5)
Меркуцио:
Кликни меня завтра, и тебе скажут, что я отбегался.
Для этого света я переперчен, дело ясное.
(3 акт, сцена 1)
(отрывки из трагедии «Ромео и Джульетта»
в переводе Б. Пастернака)
III. 1
(Последовательность)
Чтобы верить в судьбу, нужно также верить в последовательность. Если мир управляется предопределением, он должен быть упорядочен, измерен, распределён от начала до конца: одно приводит к другому.
Роман Фёдоров не знал ничего о звёздах в момент своего рождения, но если бы ему сказали, что они символизируют верность, долг, непоколебимую веру, он бы поверил. Для Романа судьба была средством достижения цели. Одно приводит к другому. Если он родился сыном Фёдорова, то не мог просто притвориться кем-то другим… Если он был вторым сыном, то его долгом было чтить своего брата Дмитрия как наследника. Если он видел, что его отец или брат страдают, он защищал бы их любой ценой. Любая угроза, направленная на его братьев, воспринималась им так же, как угроза собственной жизни.
Это было больше, чем любовь к семье. Если бы Роман Фёдоров не верил в наследственность, он, вероятно, сошёл бы с ума, будучи вторым ребёнком в семье. Как можно было чувствовать такое величие в себе и в то же время быть лишённым права на него по рождению? Поддаться этому чувству означало бы неизбежно погрузиться в хаос.
Итак, одно приводит к другому.
Роману было шесть лет, когда он впервые увидел, как его отец заставил замолчать семилетнего Дмитрия. Их брат Лев только что родился, а мать скончалась ночью вскоре после этого. Только Дмитрий – золотой Дима, с его царственной улыбкой, острым умом и выгоревшими на солнце волосами – осмелился коснуться плеча отца, осторожно положив маленькую руку на спину Кощея.
– Иди спать, Дима, – сказал Кощей. – И забери этого ребёнка с собой.
Этого ребенка. Кощей выплюнул эти слова с беспощадной горечью.
Тогда Дмитрий, не отвечая, отвернулся от отца и поднял младенца из колыбели, стоявшей рядом с кроватью матери.
– Этого малыша зовут Лев, – напомнил Дмитрий, яростно протягивая ребёнка отцу, пока Роман смотрел на него, оцепенев от страха, а их отец отводил свой тяжелый взгляд. – Его назвали Лев, как хотела мама. Левка, как лев. Я – брат этого льва. Я буду защищать его ценой своей жизни, папа. Но я не его мать и не его отец. Если только ты будешь его отцом ради меня, – взмолился Дмитрий, – тогда я буду братом для него. Если ты не подведёшь его, папа, то и я не подведу.
Он протянул отцу младенца, но Кощей не пошевелился. Он даже не моргнул. Кощей просто смотрел на свои руки, а затем Дмитрий дёрнулся, словно собираясь выронить младенца. Это движение было таким внезапным и резким, что Кощей и Роман одновременно рванулись вперёд, и Лев разразился пронзительным плачем, сжимая кулачки.
– Дима! – в гневе прорычал Кощей, выхватывая Леву из рук старшего сына и прижимая его к своей груди. Защищая, наконец, своего хрупкого младшего сына. – Ты бы его уронил!
– Нет, – поправил Дмитрий, рассмеявшись своим хитрым воинственным смехом, – потому что ты бы мне этого не позволил, папа. И Рома тоже, – добавил он, кивая в сторону брата, который замер, неловко вытянув руки вперёд. – Потому что мы – братья. – Он говорил с такой уверенностью, что Кощей поднял на него взгляд, и в его глазах появилось осознание. – Потому что, папа, – закончил Дмитрий, позволяя плачущему Льву схватить его палец и слегка успокоиться, – мы все твои сыновья.
Роман впервые видел своего отца униженным. Кощей был великим человеком, к мнению которого прислушивались другие, но Роман никогда не видел, чтобы отец проявлял к кому-то такое внимание. Роман всегда считал, что преданность свойственна лишь тем, кто стоит ниже. Но сейчас Кощей вытянул руку и притянул золотистую голову Дмитрия к себе, коснувшись губами лба своего старшего сына.
– Я отдам тебе всё, сын мой, – прошептал Кощей, и эти слова утонули в кудрях Дмитрия. В тот момент Роман понял, что весь мир перевернулся.
(Одно приводит к другому.)
Годы спустя Роман снова и снова прокручивал в голове тот момент, пытаясь понять, что именно сделал Дмитрий, чтобы заслужить уважение их отца. Он задавался вопросом, как бы поступил сам, если бы рядом не оказалось Дмитрия, способного говорить за них обоих. Однако даже в самых смелых фантазиях Роман был вынужден признать, что они с братом были слишком разными. Ему приходилось с горечью сознавать, что он никогда бы не поступил так, как поступил Дмитрий. Роман был покорным сыном. Он бы подчинился воле отца, как и подобает верному наследнику. Он бы взял младенца Льва на руки, позаботился бы о нём или, по крайней мере, попытался бы это сделать – и всё для того, чтобы воля Кощея не была отвергнута столь дерзко и бесцеремонно. Если бы это был Роман, он бы убедился, что у их отца никогда не возникнет причин сомневаться в преданности своих сыновей.
Но разве это тоже не достойно восхищения?
Роман не ненавидел своего брата. Вовсе нет. Напротив, Дмитрия было необычайно легко любить, и Роман любил его так же, как и все остальные: беспомощно, самозабвенно, с искренним восхищением. Роман видел своего брата во всем его великолепии и отдавал ему должное за то, что Димитрий ничуть не был недостойным. Он был блестящим лидером, носившим унаследованную власть как удобную одежду; как корону, естественно покоящуюся на его золотистой голове. Он был талантливым колдуном, умелым переговорщиком, верным братом – и Роман любил его так же горячо, как и младшего Льва. Они были братьями Фёдоровыми – тремя сыновьями Кощея, и Роман всегда считал, что это самое важное. Большую часть своей жизни он думал, что братья Федоровы, пока они вместе, никогда не потерпят поражения.
Но, как и у всех героев, у Дмитрия Фёдорова был почти фатальный недостаток.
Роман, всегда проницательный и внимательный наблюдатель, отчётливо помнил день, когда впервые застал Дмитрия с Марьей Антоновой – дочерью давнего друга Кощея. Дмитрию тогда было всего шестнадцать, а Марии – семнадцать, и хотя ведьмы Антоновы ещё не успели стать их врагами, в этом моменте уже таилось что-то тревожное, почти предательское. Девушка, эта девушка, с глазами, которые явно повидали слишком много, оказалась в окружении отцовских вещей, опутанная руками его брата. Самому Роману тогда было пятнадцать, и его взгляд зацепился не столько за сам проступок, сколько за дерзкий румянец на щеках Маши и совсем не сожалеющее выражение лица Димы. Дмитрий обернулся и прижал палец к губам:
– Не говори папе, Рома, – предупредил он, хотя, судя по его виду, он был беззаботен и доволен собой. Даже счастлив. Как всегда, золотистые черты лица Дмитрия пылали, и Роман почувствовал, что между ними возникла пропасть – бездна предательства.
(Одно приводит к другому.)
Он все равно рассказал Кощею.
– Оставь Диму в покое, Ромик, – вот и все, что сказал Кощей, отмахнувшись. – Телячьи нежности, вот и все.
Но Роман знал, что Мария Антонова не была невинной. Он видел её заклинания, её магию, то, как она направляла руки Дмитрия, как её прикосновение будто усиливало его собственную силу. Даже сам будучи ведьмаком, Роман был уверен: всё, чем владеет Мария Антонова, – не пустяк. Маша не была наивной девочкой и уж точно не была способна на телячьи нежности.
Роман, похоже, ей тоже нисколько не нравился.
– Он всегда наблюдает, – прошептала она Дмитрию, и тот лишь усмехнулся, беспечно, небрежно, как и всегда, не замечая того, что Роман действительно был рядом даже по прошествии многих лет.
– Он защищает меня, – сказал ей Дмитрий. – Он мой брат.
– Охраняет, как стервятник охраняет труп, – пробормотала Мария с явным отвращением. – Он не такой, как ты, Дима. Он не охотник, у него совсем нет чести. Он падальщик, и в его глазах смерть…
– Почему он должен быть таким, как я? – возразил Дмитрий, не теряя своего величественного самообладания. – Полагаю, одного меня и так более чем достаточно.
– Что ж, я предпочла бы, чтобы у меня был только ты, – сказала Мария чуть грубее, но ее успокоил звук поцелуя, легкие прикосновения и нежные вздохи. – Только ты, Дима, – повторила она уже мягче, её голос дрогнул на его имени.
– Я только твой, – поклялся ей Дмитрий, и Роман, скрывшись из виду, сжал кулаки.
– И я всегда буду только твоя, – согласилась Марья. – Вот почему, Дима, я не доверяю Роме. Не в том, что касается тебя. Ты слишком ценен.
Роман ждал, напрягшись от ее предостережения, но его брат снова только рассмеялся.
– Если ты любишь меня, Маша, – сказал он, – ты научишься любить и моего брата тоже.
– Почему я должна это делать? – яростно возразила она. – Я не Федорова.
Нет, она и правда не была такой, подумал Роман, отступая в тень. И никогда не станет, если он сможет этому помешать.
– Она мне не нравится, – сказал Роман отцу, стиснув зубы от ярости. – Она манипулирует людьми, папа. Она хочет забрать Диму себе и украсть его у нас. Она надеется, что он отвернётся от своей семьи.
– Никто и никогда не заберёт у меня Диму, – бесстрастно ответил Кощей. – Но если ты так сильно настроен против неё…
– Да, – твёрдо подтвердил Роман.
– …тебе придётся очень скоро изменить своё мнение, потому что она станет твоей сестрой, – закончил Кощей.
Несмотря на неприятное известие о том, что его отец предложил жениться на Бабе Яге, Роман с трудом подавил победоносную улыбку. Уже тогда он знал, что старшая Марья Антонова никогда не согласится. Ведьмы Антоновы всегда выбирали друг друга, и Дмитрий, как и Роман, был прежде всего сыном Фёдорова. Он никогда не смог бы простить пренебрежительного отношения к имени их отца, и в этом Роман был уверен. Вскоре он убедился в своей правоте.
– Она отказала мне, – сообщил Кощей всем троим своим сыновьям. Одиннадцатилетний Лев был слишком мал, чтобы понимать, что это известие могло означать открытую войну между семьями. Роман же понял это мгновенно. – Мы больше не будем общаться с ведьмами Антоновой или их союзниками, – продолжил Кощей. – Они ничего не значат ни для нас, ни для районов. Мы не будем ни говорить о них, ни вести с ними дела, ни беспокоиться о них. Все меня поняли?
– Да, папа, – сказал Роман. Так же, как и Лев, который почти ничего не знал о безрассудной любви их старшего брата. Дмитрий, однако, поколебался. Лишь на мгновение.
– Может быть, это неразумно, папа, – медленно произнёс Дмитрий. – Сжигать мосты с такими могущественными ведьмами? Может быть, отношения ещё можно спасти?
– Баба Яга оскорбила меня, – твёрдо ответил Кощей. – А значит, она оскорбила всех нас. Убей в себе всю нежность к её дочери, Дима, потому что нет сомнений в том, что она выбрала. Невозможно неправильно истолковать то, что она сделала.
Как и подобает сыну Фёдорова, Дмитрий покорно хоронил свои привязанности, когда его об этом просили. Или, по крайней мере, так считал Роман. Правда, поначалу Дмитрий не терял надежды, что из вражды между Кощеем и Бабой Ягой еще что-то может выйти, – казалось, он молча верил, что обстоятельства могут измениться или, возможно, Марии удастся переубедить свою мать, – но эта надежда с треском погасла, когда стало известно, что старшая ведьма Антонова выходит замуж за Стаса Максимова – ничем не примечательного боровского ведьмака, старше её на несколько лет, сына другой столь же незначительной ведьмы Боро.
Роман увидел морщинки вокруг рта брата, означавшие, что впервые, возможно, за все время, Дмитрий был рассержен или раздосадован. А, может быть, и то, и другое. Как бы то ни было, в тот день солнце светило Дмитрию Фёдорову гораздо тусклее, чем обычно, и Роман воспринял это как знак. Его отца обидели Антоновы. Его брата тоже. И Роман, который любил их обоих, знал, что должен добиться возмещения ущерба.
(Одно приводит к другому.)
Младшая Марья Антонова была права в том, что у Романа был зоркий глаз, и, возможно, в наказание за её осторожность он никогда не перестанет наблюдать за ней. Он следил за её передвижениями, внимательно изучая её связи с другими ведьмами – что, надо признать, было не так уж сложно. Роль Марии, как правой руки Бабы Яги и исполнительницы её воли, требовала отказа от нежности в пользу силы. Она, как и Дмитрий, несла благословение и бремя наследника, именно поэтому ее было довольно легко найти и еще легче следить за ней. Не составило особого труда заметить, что она продолжала регулярно посещать одного и того же человека, и если это не было интрижкой – в чём Роман сильно сомневался, – то, очевидно, это был бизнес.
После почти десятилетней вендетты Роману наконец удалось раскрыть главного информатора Марии Антоновой: человека по имени Бринмор Аттауэй, известного также как Бридж.
Кощей никогда бы не стал работать с Бриджем. Во-первых, ему это было попросту не нужно – сеть его собственных связей была куда обширнее. Во-вторых, ни для кого не было секретом, что отец Романа мало заботился о не-ведьмах. Мария Антонова, напротив, не обладая ни каплей гордости и, вероятно, ещё меньшей щепетильностью, щедро заплатила Бриджу за его информацию. Но именно Роман предложил ему нечто большее, чем деньги. Единственное, перед чем, как он знал, Бридж не мог устоять.
Силу. В частности, единственную, которую Бридж не мог создать сам – силу ведьмы.
– Один флакон в неделю, – сказал Брин, разглядывая магию, сверкавшую в крови Романа. – По субботам. Седьмой день по Библии, день знамений. – Роман знал, что это типичная чепуха для фэйри – они, как вид, были безнадёжно привязаны к ритуалам. – Сделай это для меня, Фёдоров, и мы заключим сделку. Я скажу тебе, кому продаёт Марья Антонова. Но если ты опоздаешь хотя бы на день…
– Я и не собираюсь, – холодно заверил его Роман около шести месяцев назад, прежде чем осознал, что то, что он предложил, не так уж и возобновляемо, как он думал.
(Одно приводит к другому.)
Дмитрий был первым, кто заметил, что Роман постепенно теряет свою магию.
