Текст книги "Месть за моего врага (ЛП)"
Автор книги: Оливи Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)
III. 16
(Простейшие принципы)
Стас не собирался следить за Иваном. Он убеждал себя, что его не интересует старая вражда семьи его жены. И всё же, казалось, что его тело действовало вопреки разуму, само ведя его сюда. Сначала шаги, а затем это странное чувство голода. Особенно когда он осознал, что делает Иван. Что то тот мог сделать: восстановить равновесие.
Кровь за кровь. Самый элементарный из принципов. Древнейшая из расплат.
Фёдоров, чья спина была вжата в бетонную колонну, мало напоминал Дмитрия, но сходство всё же было очевидным. Эта гордая осанка, слишком дерзкий взгляд, волосы, хоть и тёмные, а не золотистые, обрамляли его голову короной, в точности как у Дмитрия. Все это означало, что этот человек, как и все мужчины семейства Федоровых, был ответственен за смерть Марьи. И что хуже – именно он и убил её. Он держал тот самый клинок.
И теперь Иван его отпускает.
Гнев, который Стас не позволял себе испытывать к убийце своей жены, всколыхнулся в нем, сметая остатки здравого смысла и взрываясь болезненной вспышкой. Этот гнев был острым и колючим, словно ножи, разрывающие его плоть. Стиснув зубы от страдания, Стас оттолкнул Ивана, чтобы оказаться лицом к лицу с тем, кто убил Марью.
– Как она выглядела? – холодно спросил Стас, вглядываясь в лицо мужчины, которого, несомненно, звали Романом Фёдоровым. – Когда ты её убивал, ты видел её лицо?
Роман молчал, лишь кривился в безмолвной гримасе. Этого оказалось достаточно, чтобы Стас нанёс удар – изо всех сил, так что кулак пробил воздух в лёгких Романа, заставив его задыхаться, кашлять и сплёвывать от боли, похожей на ту, что клокотала в груди Стаса.
– Скажи мне, – прорычал он, отталкивая Ивана, когда тот шагнул вперёд, – скажи, ублюдок, ты хотя бы осмелился взглянуть ей в глаза, когда в них угасал свет, или же вонзил нож ей в спину, как предатель, как грёбаная крыса?…
– Когда твоя жена умирала, – прохрипел Роман, высоко подняв подбородок, – она признавалась в любви моему брату.
Его губы слегка скривились в насмешке, и Стас нанес еще один сильный удар. Его костяшки разбили Роману рёбра, вызвав громкий хрип и пронзающую боль в собственной руке – отдача от удара, что оказался неточен.
– Она, – попытался проговорить Роман, вновь задыхаясь и захлёбываясь, – она никогда не любила тебя… никогда…
Ты не был ей нужен. Уж точно не так, как Дима…
– Нет, – хрипло произнёс Стас, стиснув его горло. – Нет, ты лжёшь…
– Стас, не слушай его! – крикнул Иван, снова хватая Стаса за руку, пытаясь оттащить его назад. – Стас… СТАС!
Стас вырвал руку и толкнул Ивана так, что тот оказался на полу.
– Ты лжёшь, – зарычал он, готовый в ярости обрушиться на Романа. В следующую секунду – настолько быструю, что Стас едва успел ее уловить, – он развернулся, вытянул руку, и проклятие сорвалось с его ладони..
Точно в цель, если бы не вмешалось что-то другое.
– Нет! – услышал Стас позади себя крик, отразившийся эхом от стен. На мгновение Стасу показалось, что это голос его жены, его Маши; ему даже померещилось, что он видит ее там, в ее любимом пальто – знакомое пятно среди боли и ярости.
Но это была не Маша.
И проклятие угодило не в Романа.
III. 17
(Лев и его дар)
Дмитрий как-то сказал Льву, что у него есть дар выбирать правильное время. «Всегда идеально», – шутил он, взъерошивая Льву волосы, – «всегда оказывался в нужный момент: секунда позже – и было бы слишком поздно, секунда раньше – слишком рано». Когда Дмитрий сказал это впервые, он имел в виду то, как Лев успевал увести его с дороги в тот момент, когда проезжал фургон с мороженым, или позже, когда они выросли, ловил такси с горящим огоньком прямо в ту секунду, как поднимал руку. «Одно из твоих маленьких волшебств», – сказал тогда Дмитрий, и эти слова пронеслись в мыслях Льва, когда он увидел, как Стас Максимов разворачивается, медленно разжимая пальцы, словно время растянулось.
Лев подумал об этом снова, когда заклинание нашло свою цель, и проклятие ударило его прямо в грудь. Секундой раньше или позже – и это был бы Роман, который принял бы удар в живот, не имея возможности увернуться. Но Лев обладал даром выбирать правильное время, и именно поэтому в тот момент он вспомнил, какую этот дар сослужил ему службу: привёл его к Саше, которая оказалась в том самом баре той ночью, среди всех возможных мест, и именно в тот час, среди всех возможных времён. А потом он услышал её голос, и это воспоминание ожило снова.
– Лев! – крикнула она, перепрыгивая через Ивана и отталкивая ошеломлённого Стаса. Она упала на колени рядом с Лёвом, схватив его за руку, пока проклятье жгло его лёгкие, сжимало горло, лишая голоса и дыхания. – Лев, ты идиот, останься со мной, – она приложила ладонь к его груди, стараясь облегчить его боль, проводя большим пальцем по его шее. – Останься со мной, я всё исправлю…
– Саша, – выдавил он, закашлявшись, чувствуя, как проклятье сжимает его сердце. – Саша, мне жаль, что я… мне жаль, что…
– Даже не смей умирать, Лев Фёдоров, – оборвала она его резким и властным голосом, как всегда. – Даже не смей! Ещё рано, Лев. Мы должны были успеть, – её дыхание стало рваным, и она прижалась лбом к его. – У нас должна была быть история, Лев. Ты обещал мне длинную историю, а теперь, чёрт возьми, ты должен мне. Ты не можешь умереть, пока я злюсь на тебя… пока я…
Она задохнулась, не в силах справиться с отчаянием.
– Ты не можешь умереть, пока я не скажу тебе, что… что я чувствую к тебе, Лев, чёрт тебя побери!
– Говорить безумные вещи – это моя работа, Саша, – напомнил он ей, с трудом вытесняя слова. Она ослабила его боль, но лишь частично, и только на время;, и он знал, что долго она так не продержится. Лев крепче сжал её руки, чтобы продолжить. – Например, – снова закашлялся, прерываясь, – что у нас могла бы быть ужасно скучная совместная жизнь…
– Не смей так говорить, – теперь она плакала, и слёзы текли по её щекам, капая на его лицо. – Лев, ты безмозглый идиот, не смей так говорить…
– …обыденная, понимаешь? И, вероятно, чудесная. – Он захрипел, задыхаясь, но не отпустил её, когда она попыталась отстраниться. – Не отпускай, – прошептал он. – Это… странно умиротворяет. Не отпускай меня, пожалуйста.
Где-то позади них кто-то звал её по имени, но Лев уже не слышал. Его слух постепенно угасал, и единственным, что он ещё мог уловить, был её голос – одинокая нить, протянувшаяся сквозь бешеный ритм его пульса, словно священный шёпот, раздающийся в ночи.
– Лев, – умоляла Саша, её рука скользила по его щеке. – Лев, пожалуйста…
Лев закрыл глаза, удерживая её руку у своих губ. Он запечатлел на кончиках её пальцев слабый поцелуй.
– Я найду тебя, Саша, – прошептал он. А потом почувствовал, как все вокруг поглощает пустота. Или, возможно, наоборот, пустота наполнила всё вокруг, словно он просто погружался в сон.
III. 18
(Не для тебя)
Стас смотрел на них сверху вниз – на Сашу Антонову и Льва Фёдорова, словно на воплощение проклятия, что свело их вместе, пока Иван пытался уговорить ее уйти.
– Саша, – уговаривал Иван тихим и настойчивым голосом. – Саша, ну же, пойдем со мной…
Она рыдала, уткнувшись в грудь Льва Фёдорова, и не хотела отпускать.
– Отстаньте от меня… отпустите…
Перед глазами Стаса всё поплыло, и вдруг женщина на земле перестала быть Сашей. Это была Марья – такой, какой он увидел её впервые. Когда Стас Максимов встретил юную Марью Антонову, она улыбалась, её плечи светились бронзовым загаром, что говорило о том, что солнце видело все части её тела; она не боялась его обжигающих лучей.
«Эта?» – Тоскливо подумал Стас, укоряя себя за то, что сердце беспечно выбрало именно её. – «Стас, ты дурак. Эта – не для тебя.»
(Она горит для Дмитрия Фёдорова, шептали слухи, и это только больше манило его к ней. Молодой Дима – такой умный мальчишка. У неё уже есть его сердце, а, возможно, и его тело. Она никогда не загорится для тебя.)
Эта – не для тебя…
– Отпусти его, Саша, – пробормотал Стас, словно напоминая себе, что это не его жена, не Дмитрий Фёдоров и не его Маша. Это кто-то другой. Его жена любила его, он любил её… а теперь её больше нет. – Саша, отпусти его…
Но чем дольше он смотрел на неё, тем больше его взгляд застилали тени воспоминаний.
Когда Стас снова увидел Марью Антонову, она была похожа на погашенную свечу, – лишь тенью той, кем она когда-то была. Прошло всего несколько месяцев, но она уже казалась едва узнаваемой. Её тёмные волосы, прежде ниспадавшие до талии, теперь были коротко подстрижены, их кончики аккуратно ложились вдоль ключиц. Когда он встретил её впервые, она была в лёгком платье, одна лямка которого соскользнула с плеча, но в тот день она стояла перед ним в строгом сером костюме, высоких каблуках и безупречно сидящем пиджаке. Несколько месяцев назад она была влюблённой девушкой. А теперь перед ним стояла женщина.
Стас подошёл к ней, словно во сне.
– Вам что-то нужно? – спросил он. Они с отцом были ведьмаками из окружной гильдии, занимались банальными делами. Он, должно быть, показался ей угрюмым и скучным. Серым, тёмноволосым и скучным, по сравнению с Дмитрием Фёдоровым. Он предложил ей помощь и почувствовал, что нетерпение в его голосе может её оттолкнуть. Ее темные глаза встретились с его, ресницы мягко коснулись бледных щек, пока она размышляла над его словами.
– Я похожа на того, кому что-то нужно? – ответила она вопросом.
Стас хотел бы сказать, что в тот момент он не влюбился в неё, что он не ощутил безумного желания держать её, прижимать к себе и всю ночь шептать ей о своей преданности. Ему хотелось бы не желать узнавать её мысли, понять каждую крошечную историю родинок под её глазами, уловить каждую степень заинтересованности в ее голосе. Как бы она выглядела, если бы он её рассмешил? Как бы она дышала, если бы он скользнул рукой ей между ног и прошептал: "Не сейчас, не сейчас, я так сильно хочу, чтобы это продолжалось"?
(«Эта девушка не для тебя», но, пожалуйста, умоляю, могу я позаимствовать ее у кого-то другого? Могу я быть рядом, пока не изменится её судьба или моя? Могу я поклоняться ей до последнего вздоха, отдать всего себя – к лучшему ли это, к худшему, или даже к самому непоправимому?)
– Стас Максимов, – сказала она, будто они были одни, будто не было свидетелей тому, как его самообладание падало к ее ногам. – Не будет ли самонадеянным с моей стороны поинтересоваться, есть ли у тебя ко мне вопрос?
И он пригласил её на ужин. Она согласилась. Спустя несколько недель он признался ей в любви – у него просто не было другого выхода. Он заметил её удивление; без сомнения, эти слова звучали в её адрес и раньше. Если бы Стас был Дмитрием Фёдоровым и мог позволить себе услышать ответ, он говорил бы это каждый час. Женщина, как Марья Антонова, пробуждала лихорадочное благоговение, подобное болезни. Стас говорил с Дмитрием один или два раза, но всё же чувствовал и родство, и ненависть, которую не мог подавить.
– Я понимаю, – сказал он, признаваясь, – что ты, возможно, пока не можешь ответить мне тем же.
Она провела пальцами по его волосам и взглянула на него так, будто впервые видела.
– Ты хороший человек, Стас, – прошептала она. – Добрый. Заботливый.
Он вздрогнул, ожидая неизбежное «но».
– Если у тебя всё ещё есть чувства к Дмитрию Фёдорову…
– Я обещаю, что больше никогда его не увижу, – перебила она, отмахнувшись. – Потому что если снова увижу, то, возможно, вообще не вернусь к тебе. – Пауза, и затем: – Понимая это, Стас Максимов, сможешь ли ты всё равно меня любить?
Она не для тебя.
Тем не менее, он склонил к ней голову.
– Я никогда не сделаю тебя несчастной, Марья Антонова, – прошептал Стас. – Никогда не возьму твоё и ничего не потребую. Если ты станешь моей, я буду заботиться о тебе каждый день, чтобы не потерять тебя. Я подарю тебе свою привязанность, если она важна, свою верность, если она необходима, и свободу, если ты её потребуешь. У тебя всегда будет моя любовь, Марья Антонова, – поклялся он, – независимо от того, захочешь ты её принять или нет.
Той ночью он узнал, как её волосы выглядели, разметавшись по его подушке. Узнал, каково это – чувствовать её кожу. Если в ту ночь её мысли были заняты Дмитрием Фёдоровым, Стас сказал себе, что сможет это пережить.
– Выходи за меня замуж, – сказал он. Пусть судьба будет недовольна, если ей так хочется.
Слова «выходи за меня» она, безусловно, слышала и прежде. Стас почти видел, как её мысли устремились к Дмитрию Фёдорову, но, прежде чем эти слова сорвались c его губ, Стас знал, что пути назад для него уже нет. Чёрт возьми, пусть она выберет его, если пожелает.
– Стас…
Он моргнул, опустив взгляд, и понял, что это говорил Иван.
– Не делай этого. Прошу, – произнёс Иван.
Стас посмотрел на свои руки, на которых пульсировала сила. Кончики пальцев светились, а ладонь подрагивала, зависнув над Сашей, которая всё ещё была возле Льва Фёдорова. Она смотрела на Стаса с пустотой в глазах и едва заметным беспокойством.
– Я не… – начал Стас, сглотнув. Сжав руку в кулак, он сделал шаг назад. – Я ничего не делал. Я… это не…
– Отойди, Стас, – предостерёг Иван. Стас внезапно возненавидел его. В этот момент он ненавидел Ивана больше всех в мире. Больше Дмитрия, Романа, Льва, больше любого, кто носил фамилию Фёдоров. Это Иван подвёл её. Он не уберёг Марью, не смог защитить Сашу от Льва. Он снова и снова подводил их, и Марья не простила бы его. Он подвёл её, а вместе с ней и Стаса, а теперь…
– СТАС! – крикнул Иван, вскидывая руку. Стас ответил тем же движением, охваченный яростью, но во второй и последний раз за ту ночь он осознал всё слишком поздно.
Только услышав выстрел в ночи, Стас понял, что целью был он сам. Он опустил взгляд, увидев, как по груди расползается кровавое пятно, и рухнул на колени.
– Маша… – прошептал он, отчаянно протягивая руку к знакомой ткани её пальто. Прошлое, наконец, настигло его, и с последним вздохом облегчения он позволил себе упасть, блаженно прижав щеку к залитой кровью земле.
III. 19
(Кровь за кровь)
– Здравствуй, Кощей.
Старик медленно повернул голову, отрывая взгляд от пустого ринга, чтобы посмотреть через плечо.
– Яга, – произнёс он сухо.
Даже самые сильные охранные заклинания не смогли бы ее удержать. Он всегда это подозревал.
Она слегка склонила голову, медленно снимая перчатки, палец за пальцем, обнажая алые ногти, которые были красноречивее любых слов.
– Может быть, в таком случае, как этот, – предложила Яга, – мы могли бы обойтись без лишнего притворства?
Кощей напрягся.
– Госпожа Антонова, – произнёс он, и уголки губ Яги дрогнули.
– Возможно, отбросим и формальности, – кивнула она. – Лазарь.
Он нахмурился ещё сильнее.
– Мария, – ответил он, и только тогда она позволила себе улыбку.
– И какой же это случай?
– Ах, смерть, конечно.
Он промолчал, и она продолжала, не изменив выражения лица:
– Похоже, твои сыновья пустились во все тяжкие, Лазарь, – заметила она. – Они вынудили моих дочерей либо совершить убийство, либо неразумно заявить о своей слабости.
Кощей издал что-то, похожее на безразличный смешок.
– Твои дочери всегда сводили моих сыновей с ума. Дочь, если быть точным. И ты, – он быстро бросил взгляд на неё. – Вы, Антоновы, сами по себе – проклятие.
– Как любезно с твоей стороны, – отозвалась Яга. – Но лесть в таких обстоятельствах излишня.
– Зачем ты здесь, Мария? – раздражённо спросил Кощей. – Двенадцать лет молчания вполне меня устраивали.
– Моя младшая дочь потребовала возмездия за смерть Маши, – сказала Яга, и Кощей вздрогнул. – Один из твоих сыновей задолжал ей.
Кощей не стал доставлять ей удовольствия, спрашивая, что именно она знает.
– Это закон Старого Мира, – сказал он сухо.
Яга пожала плечами.
– Так и есть. Мои дочери отлично образованы, Лазарь. Они знают свою историю, свои корни, то, что делает их ведьмами. Ты и правда думал, что я не научу их тому, кем они являются?
– Не всё нужно преподавать, – сказал Кощей осторожно.
– Останемся при своих мнениях, – отрезала Яга. – Но ты не можешь сказать, что мне не положено возмещение за утрату, – напомнила она, понижая голос, и Кощей почувствовал, как его горло сжалось от напряжения. – Один из вас убил Машу, и за это я не приму иной цены, кроме крови за кровь.
– Ты не можешь взять Диму, – быстро, почти автоматически, сказал Кощей. – Я понимаю, что значила для тебя Маша, Мария, и мне искренне жаль, но если ты тронешь Дмитрия…
– Я бы не стала, – холодно заверила его Яга. – Я не та, кто идёт убивать, как только вздумается, Кощей. Я слишком умна для жестокости. Или, по крайней мере, была, – добавила она, – до сегодняшней ночи.
Кощей поднял взгляд и встретился с её глазами, в которых плясал огонь..
– Откуда ты знаешь, что один из моих сыновей убил Машу?
– Материнское чутье, – ответила Яга.
– И чего ты хочешь от меня?
– Обещания. – Яга даже не моргнула. – Я хочу гарантий, что этой ночью ты не станешь мстить за свою потерю.
– Это невозможно, – фыркнул Кощей. – Если ты убьёшь одного из моих сыновей…
– Похоже, мне следует выразиться яснее. Ты уже лишил меня наследницы, – резко перебила Яга. – И ты почти потерял сына. – Кощей пристально смотрел на неё, словно пытаясь прочитать правду в её словах, но её взгляд оставался несгибаемым. – Ты лишил Машу её сердца, её счастья, а теперь и самой жизни. Ты должен дорого заплатить за это, Лазарь, и заплатить тем же. Но я не буду этого требовать. Я лишь хочу знать, что обмен произошел по согласию, а значит, заключен и договор.
– Это Маша всё начала, – напомнил Кощей. – Это она чуть не убила Диму…
– И это Маша его спасла, – отрезала Яга. – Пусть это останется на его совести. Но одной только потери дочери мне недостаточно. – Она посмотрела на него с непреклонностью. – Мне нужна уверенность. Я хочу клятву. Хочу знать, что в дальнейшем ты не придёшь за мной и моими дочерьми.
– Значит, мы должны оставить вражду в прошлом? – уточнил Кощей.
– Да, – ответила Яга. – Если ты готов позволить это.
Кощей нахмурился.
– Кого из моих сыновей?
– Мне всё равно, – равнодушно пожала плечами Яга. – Что они для меня?
– Обмен, значит? – спросил Кощей. – Кровь за кровь, как ты сказала.
Яга метнула в него яростный взгляд.
– Еще больше крови? И это по-твоему справедливо?
– А разве нет? – спросил Кощей. – Если для сделки нужна кровь за кровь, Марья, то пусть это будет одна из твоих за одного из моих. Твоя младшая за моего младшего, чтобы установить мир, – уточнил он, заметив, как её лицо напряглось. – Маша была платой за Диму. Это новая сделка, более высокая цена, и я не приму ничего меньшего.
– Вот это, Лазарь, – произнесла Яга с презрением, – поистине закон Старого Мира.
– Я – часть Старого Мира, – напомнил ей Кощей. – Ты хочешь воззвать к моей справедливости? Будь справедливой. Сегодня мы оба будем горевать одинаково, – сказал он тихо. – У меня всего три сына, у тебя ещё шесть дочерей.
Она вздрогнула от напоминания о седьмой.
– Ты жесток, Лазарь, и не путай это с комплиментом. Я бы совершила ошибку, выйдя за тебя.
– Ты совершила ошибку, отказавшись, – сказал Кощей, и она резко повернулась к нему.
– Что мешает мне убить тебя прямо сейчас? – спросила она шепотом. В её голосе послышалась угроза, а на кончиках пальцев вспыхнула сила. – Я могла бы это сделать, Лазарь. Ты стал бы не первым ведьмаком, павшим от моей руки, и многие погибали за меньшее. Ты, как никто, заслуживаешь смерти.
– Убьёшь меня, и ведьмы придут за тобой, – напомнил Кощей. – Весь совет, Мария. Все ведьмы из Боро, каждый из тех, кто чем-то мне обязан. Убьёшь меня – и на твоей спине появится мишень на поколения вперёд, пока каждая из твоих дочерей не истечёт кровью за твою месть. Этого ты хочешь?
По ее спине пробежала дрожь, и Яга с трудом заставила себя расправить плечи.
– Ты не заслуживаешь мира, Лазарь, – презрительно сказала она. – Но ради воли моей дочери ты его получишь. – Она протянула руку, и, когда он хотел что-то сказать, её голос прервал его. – У тебя нет чести, Лазарь. Так что не заставляй меня притворяться.
Он пожал её руку, хватка его была крепкой.
– Итак, это мир.
Яга выдернула руку с явным отвращением.
– Это не мир. Это тупик. Это жертва, – сказала она. – Твоя и моя. Мы оба заплатили цену, и это наше доказательство.
После этих слов она развернулась и растворилась в воздухе. Кощей закрыл глаза и глубоко вздохнул.
– Папа, – раздался приглушённый голос.
Кощей обернулся, потрясённый тем, что не заметил присутствия сына у входа.
– Папа, – повторил Дмитрий, его голос сорвался. – Ты только что отдал Льва?
– Дима, – вздохнул Кощей. – Иногда необходимо…
– Это твой сын! – перебил Дмитрий, отшатнувшись с отвращением. – Мой брат, папа! Как ты мог?
– Дима, послушай. Это было неизбежно. Возмездие, – проговорил Кощей. – Ты слышал Ягу. Почти наверняка это должен был быть Лев…
Но его золотой сын был переполнен яростью, его терзали боль и тени прошлого.
– Чего достигла твоя ненависть, папа? – спросил его Дмитрий, цедя каждое слово. – Больше десяти лет назад одна женщина отвергла тебя – великого Кощея Бессмертного, – и всё, что ты сделал с тех пор, это разрушение. Антоновы построили империю, они создали своё наследие, а что сделали мы?
Кощей не ответил, и Дмитрий покачал головой.
– Кто мы такие, – выплюнул Дмитрий, – как не ожесточённые люди, преданные сыновья, которые разорвали друг друга и самих себя ради малости, что зовётся твоим одобрением?
– Дима, – вздохнул Кощей, пытаясь протянуть руку к сыну. – Дима, пожалуйста.
– Сегодня я потерял достаточно, – ответил ему Дмитрий, отстраняясь. – Я потерял слишком многое, а теперь еще и веру в тебя. Надеюсь, вкус твоего мира покажется тебе из-за того, что ты совершил.
– Дима… – умоляюще произнёс Кощей, поднимаясь на ноги. – Дима…
Но Дмитрий, который никогда раньше не поворачивался к отцу спиной, уже ушёл. В его отсутствие Кощей стиснул зубы и обернулся к фигурам в тенях.
– Убедитесь, что Баба Яга выполнит свою часть сделки, – резко бросил он теневым существам, которые дрогнули в ответ.
Затем тени заскользили по комнате, зловеще расползаясь по полу.
