Текст книги "Контроль особых посещений (СИ)"

Автор книги: Ольга Моисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

7. Бывший щенок

  Валере Крюкову исполнилось всего двадцать девять лет, когда на него, как гром среди ясного неба, обрушилось известие, что тридцатого дня рождения у него уже не будет. У вас глиобластома, сказал доктор, что в переводе на человеческий язык означало опухоль мозга. В четвёртой стадии. Излечение невозможно, вот вам обезболивающие, противоотёчные, противосудорожные и успокоительные, можете идти домой, жить вам осталось несколько месяцев. – Подождите, как домой?! А вырезать? – Опухоль неоперабельная, пояснил доктор, но вы не расстраивайтесь: при вашем диагнозе, даже когда операцию можно сделать, в восьмидесяти процентах случаев возникает рецидив, так что напрасные выходят мучения. – А химиотерапия, припомнил Валера, и... что-то там ведь есть ещё? – Лучевая терапия, темозоломид, кивнул врач, но всё это имеет смысл делать в комплексе с химиотерапией уже после операции, а в вашем случае операция исключена, так что всё это будет бессмысленно.

  Бессмысленно... Воспоминания о беседе с доктором толкались в мозгу обрывками, думать было трудно, голова болела и кружилась. Выйдя из больницы, Валера не нашёл в себе сил поехать домой, вместо этого он добрёл до скверика и опустился на лавочку. Несколько месяцев... это было так трудно принять и осмыслить... Ещё недавно он ходил на работу, строил планы на будущее, даже не подозревая, как близок конец его жизни! Бред, просто бред! Невозможно, невыносимо, хотелось выкрикнуть: Нет!! Так не бывает!!!

  Но выяснилось, что бывает: головные боли и головокружение, которые он принимал за признаки стресса и переутомления до тех пор, пока вдруг не пропала часть поля зрения, оказались симптомами глиобластомы в той стадии, когда уже ничего нельзя сделать. Ещё месяц назад он серьёзно полагал, что надо только продержаться до отпуска, а там – море, солнце, отдых – и всё как рукой снимет...

  Дотягивать не пришлось: отпуск начался прямо сейчас и теперь уже никогда не закончится. Вернее, закончится, но отнюдь не выходом на работу... Безумие...

  В кармане куртки звонил телефон, но Валера не стал брать трубку – разговаривать с кем-то оказалось выше его сил. Родителей у него не было, постоянной девушки тоже, только друзья-приятели, некоторые ещё с детдома. Но сейчас, наверняка, звонил кто-то с работы, спросить о результатах обследования, Валера должен был оставаться в офисе до семи, но отпросился и ушёл на час раньше, все знали куда. Пока доехал до больницы, пообщался с врачом, купил на автомате выписанные им препараты и добрёл до этого скверика, прошло часа три, как минимум. Было уже часов девять, давно стемнело, но ни смотреть сколько времени, ни вставать с лавочки не хотелось. Переживания на время притупились, на Валеру накатила страшная усталость. В последнее время он быстро утомлялся и едва мог с утра поднять себя с постели – это, кстати, тоже был один из симптомов проклятой болезни... Телефон в кармане снова запел, но Валера даже не пошевелился. Он закрыл глаза и провалился в какой-то болезненный и апатичный полусон.

  Очнулся, когда совсем замёрз. Телефон больше не звонил, Валера достал его и посмотрел, сколько времени: оказалось, уже полночь! Точнее, самое начало первого. Чёрт, надо двигать домой. Валера встал и хотел было вызвать такси, но потом вдруг передумал, решив поехать на метро. Он и сам не мог бы объяснить зачем. Ноги размять и встряхнуть заиндевелое тело? Оттянуть момент возвращения в свою одинокую берлогу, побыть немного среди людей, хотя какие там люди за полчаса до закрытия? А может, это было предчувствие?

  Предчувствие шанса, который выпадает только один раз в жизни – его легко пропустить, но нельзя не заметить, пусть даже ты имеешь рациональный склад ума и чужд всяческой мистике – для сил, способных влиять на человеческую судьбу, это значения не имеет...

  Глубоко запихнув кулаки в карманы куртки, Валера поднял воротник и медленно побрёл к станции метро, ни о чём не думая, ничего не желая, словно старый робот, ещё работоспособный, но морально устаревший, из-за чего хозяин просто оставил его на улице, сообщив, что никаких заданий больше не будет.

  В метро оказалось тихо, тепло и приятно, народу было раз, два и обчёлся, светло и чисто. Валера оттаял, вытащил руки из карманов и, вытерев вдруг заслезившиеся глаза, прошёл на платформу.

  В вагоне он оказался один, хотя вообще в поезде были ещё люди: он видел нескольких сквозь проносящиеся окна, прежде чем состав остановился. Усевшись посередине дивана, Валера меланхолично закрывал то один глаз, то другой, исследуя, как слева внизу дышит тёмное пятно, закрывающее часть поля зрения. Проклятая глиобластома... интересно, это пятно будет дальше как-то меняться? – врача Валера об этом не спросил, но, если следовать обычной логике, то, наверное, станет увеличиваться, а может... Внезапно что-то толкнуло его в грудь, но как-то чудно, изнутри, а перед глазами вдруг засверкал серебристый иней – было такое ощущение, что всюду под кожей, в том числе и под роговицей, появилась тонкая, ртутно-блестящая ткань. Валера видел, как она дрожала, растягиваясь и проникая всё глубже и глубже внутрь, пока полностью, вместе с застилавшей глаза серебристой плёнкой, не растворилась в его теле.

  Валера моргнул и увидел всё ясно и чётко – уродливого пятна, отбиравшего кусок из поля зрения, больше не было! Он вскочил и, не веря собственным глазам, стал вертеться, разглядывая вагон, стараясь периферическим зрением поймать сам не зная что: то ли тёмноту, то ли, наоборот, серебристый блеск, но так ничего и не увидел. Зато осознал, что голова перестала болеть, а тело сделалось странно плотным и упругим.

  Когда поезд прибыл на станцию, его вдруг стало прямо-таки распирать от прибывающей неизвестно как и откуда энергии. Поначалу это было приятно, но к тому времени, как поезд въехал на станцию, Валера почувствовал в середине груди острое и болезненное жжение, будто кто-то тыкал оголённым проводом прямо в солнечное сплетение. А потом ему резко захотелось на улицу. Так сильно, что аж дыхание перехватило. На воздух!! На воздух!!! Он подбежал к двери. Ему надо скорее выбраться из этого чёртова подземелья! Едва дождавшись, когда двери откроются, он выскочил на платформу и чуть не упал на четвереньки. Тело будто прошила молния, и Валера понял, что не успеет. Ни на улицу, ни на воздух, вообще никуда. Срок его жизни закончился, всё! время вышло! – и случилось это гораздо раньше, чем говорили врачи, а возврат зрения и временный прилив энергии, который накрыл его в вагоне, – были всего лишь кратковременным облегчением, как часто бывает у тяжело больных перед самой смертью...

  А вот и она! Валера сделал несколько шагов навстречу красивой черноволосой девушке с правильными чертами лица и болотного цвета глазами. Такой предстала перед ним его смерть. Она не имела ничего общего с расхожим образом одетого в чёрный балахон скелета с косой и глубоко надвинутым на череп капюшоном. Смерть была в модной куртке, под которой виделась нежно-голубая рубашка, и брюках, с телефонной гарнитурой в ухе, высокая и стройная, но не худая, как палка, а с приятными округлостями везде, где и полагается. Брюнетка посмотрела ему прямо в глаза и протянула изящную руку, приглашая на тот свет. Она сделала это издали, но Валера всё равно почувствовал прикосновение. Потому что смерть дотронулась до него не руками, а чем-то другим, холодным и текучим, – оно вышло из её груди и проникло прямо Валере в душу, чтобы вытащить её вон, оставив в этом мире лишь пустую мёртвую оболочку. Смерть ощупывала внутренности ледяными пальцами, словно прикидывая, как бы половчее ухватить душу, чтоб не выскользнула.

  Валера застыл на месте, не в силах пошевелиться, потому что его тело больше не слушалось, так что оставалось только с ужасом наблюдать за тем, как ртутно-блестящая субстанция, переливаясь и перевиваясь, стала медленно вытягиваться наружу, к девушке, таща за собой его жизнь. Душа Валеры сопротивлялась, он чувствовал это, но ничего не мог поделать, смерть знала, как забирать самое главное. Она выхватила из-под куртки револьвер и наставила его на Валеру – он смотрел в чёрное око дула, откуда должно было низвергнуться нечто, что положит всему конец, навек разделив душу с телом. С трудом оторвав взгляд от револьвера, Валера заметил, что куртка девушки валяется на полу, а сама она стала словно бы распухать: рубашка натягивалась, а плечи раздавались вширь, и он понял: чем дальше смерть вытаскивает из него серебристую субстанцию, тем явственней проступают её истинные черты.

  Это были черты зла – ведь смерть, без сомнения, самое большое зло на земле! Лицо смерти стало вытягиваться вперёд, превращаясь в оскаленную звериную морду, форма тела тоже менялась: красивая стройная девушка постепенно, но неуклонно превращалась в жуткого, тёмного, похожего на огромного волка, монстра. Но прежде чем её, сжимавшая револьвер, рука окончательно потеряла человеческую форму, смерть последним, неожиданно резким, рывком выдернула Валерину душу и спустила курок.

* * *

  Очнувшись в руках врачей, Валера не помнил, как ехал в вагоне метро и почему оказался не на своей станции и без сознания. Ему сказали, что у него обморок, спровоцированный стрессом и переутомлением, – Валера молча согласился, не желая посвящать медиков 'скорой' в свои проблемы с глиобластомой и мечтая побыстрее попасть домой. До странности подробно записав все его данные: фамилию, имя, отчество, адрес проживания, место работы и т.п., словно он был не в 'скорой', а в полиции, где проходил свидетелем по важному делу, Валеру наконец отпустили, посоветовав больше спать, гулять на свежем воздухе и принимать витамины.

  Домой он доехал на такси и, едва войдя в квартиру, упал на кровать и прямо так, не раздеваясь, носом вниз, отключился. Сны снились необычные, серебряные, а в центре всего была брюнетка с болотного цвета глазами – кружилась, вытягивая из воздуха сверкавшую холодными блёстками взвесь, укладывая её спиральными рукавами, словно галактику вокруг себя создавала. А внутри девушки, в самом центре, билось сердце этой галактики: вроде бы человеческое, бордово-красное, но с ртутными прожилками, похожими на ледяные пальцы – будто кто-то неизмеримо чужой сжимал тёплый, пульсировавший, кровавый комок, выдавливая из него жизнь, выпивая тепло, стремясь согреть собственное вечно холодное нутро.

  Проснулся Валера поздно, замёрзшим, с затекшими руками и ногами. С трудом перекатившись на спину, уставился в потолок, потом вспомнил вчерашний разговор с врачом и, застонав, снова закрыл глаза. И вдруг распахнул их вновь, осознав, что тёмного пятна, отсекавшего левый нижний угол поля зрения, нет. Валера сел на кровати, прислушиваясь к ощущениям в голове и теле. Не сказать, чтобы всё было отлично, но чувствовал он себя лучше, чем последние пару недель. Возможно ли это?! Сердце заколотилось как бешеное, так что даже голова закружилась. Валера схватил смартфон и, набрав в поиске 'глиобластома', стал бродить по медицинским сайтам, форумам, соцсетям, изучая, что может значить это неожиданное улучшение самочувствия, но ничего толкового не нашёл. Попадались истории выздоровления, но все они начинались с операции, так что протыркавшись с час по разным ресурсам, Валера оставил это занятие. От страшных картинок глиобластомы, неутешительных прогнозов и реклам шарлатанов, обещавших вылечить рак на любой стадии заговорами, травой-муравой и барсучьим жиром, уже сильно тошнило. Он мельком проглядел френд-ленту, потом отправил нескольким друзьям сообщения, что ложится в клинику подлечиться, на работе в ближайшую неделю не появится, в соцсетях тоже. 'Выйду из больницы, позвоню!' Говорить и переписываться ни с кем не хотелось, Валера отложил телефон и откинулся на кровати, снова уставившись в потолок. Пятна не было, и из-за этого в глубине души зарождалась надежда, глупая и непрошенная, – Валера гнал её от себя, гнал что есть сил, потому что знал: чудес не бывает.

* * *

  Следующие несколько дней Валера приводил в порядок дела. По ночам ему снова снилась брюнетка с болотного цвета глазами и серебром в сердце, навязчивый образ вспоминался и днём, словно девушку эту Валера встречал не только во сне, но и где-то в реальности, только он никак не мог вспомнить где...

  Пятно не появлялось, но добавилась странная гиперчувствительность к птицам – как только он смотрел на них, в голове начиналась какая-то круговерть, перед глазами всё прыгало и то расплывалось, то дробилось на тысячи беспорядочно мелькавших кусочков, вызывая головную боль и тошноту. В таких случаях Валера доставал пузырёк с выписанным ему лекарством, принимал таблетку, добредал до какой-нибудь лавочки, садился и закрывал на время глаза. Когда отпускало, вставал и шёл, стараясь больше не глядеть на птиц, в особенности на воробьёв, их повсюду было великое множество, и иногда Валере казалось, они специально лезут под ноги, так и норовя попасться ему на глаза.

  Порой птицы кружили и чирикали прямо над головой, сопровождая Валеру и пять, и десять, и даже целых двадцать минут, пока он не заходил в какое-нибудь здание. Однажды он не выдержал, взглянул на них, и его так шарахнуло, что ноги подкосились, и он осел прямо на бордюрный камень. Нашарил в кармане пузырёк, вытряхнул в рот лекарство и закрыл глаза. Мир вокруг перестал дробиться и прыгать, однако вместо красной темноты, какая бывает под веками в солнечный день, Валера увидел асфальт: он то придвигался, то отодвигался в постоянном ритме. Обзор был гораздо шире, чем обычно: зрение захватывало даже то, что оказывалось почти за спиной, но при этом прямо вперёди, между глаз, вырастало что-то большое и тёмное. 'Клюв! – вдруг дошло до Валеры. – Я – воробей! Ритм – это прыжки по асфальту, а прямо впереди торчит мой клюв!' В ушах раздалось пронзительное чириканье, и асфальт резко отдалился – воробей взлетел и сел на ветку, обозревая сверху самого Валеру и подошедшую к нему незнакомую женщину.

  – Что с вами? – голос её звучал странно, будто чуть двоился. – Молодой человек! Вам плохо?

  Она наклонилась и осторожно дотронулась до его плеча, Валера открыл глаза, и незнакомка, взвизгнув, отпрянула, с ужасом вглядываясь в его зрачки, но что она там узрела, Валера так и не узнал. Воробей в это время чирикнул и перелетел на другую ветку. Картинка сверху, на которую наслаивалось лицо и фигура женщины, внезапно ухнула вниз, на её место выскочило дерево. Валера застонал и качнул головой, стараясь привести в порядок собственное зрение, но вместо этого всё вокруг, наоборот, раздробилось, завертелось вихрем, к горлу мгновенно подступила тошнота, и Валеру вырвало прямо под ноги незнакомке. Громко выругавшись, она отпрыгнула.

  – Чёртовы наркоманы! – брезгливо оглядев свой плащ и полусапожки, процедила женщина, кинула на парня презрительный взгляд и, заметив тонкую нитку слюны, потянувшуюся за рукой Валеры, когда он стал вытирать рот, бросила, словно сплюнула: – Твари!

  Воробей улетел, а с ним и скачущая картинка мира, беспардонно цеплявшаяся к тому, что видел Валера. Ему сразу полегчало – он глубоко вздохнул и поднял голову. Женщина быстро удалялась: шагала, звонко вбивая каблуки в асфальт, и спина её дёргалась, выражая глубочайшее возмущение.

  Стараясь не зацепить взглядом какую-нибудь птицу, Валера поднялся, обдумывая, что бы значили эти воробьиные глюки. Страха не было, вместо него возникло ощущение, что новый симптом, возникший взамен пятна (почему-то он считал, без всяких доказательств и логики, что одно заменило другое) вовсе не является признаком роста опухоли. Валера боялся верить этому ощущению, но та подспудная надежда, которая родилась, как только пропало пятно, уходить не спешила. Он гнал её, грубо толкал прочь, не желая остаться в дураках и уйти на тот свет неподготовленным, но она упиралась, не позволяя выдворить себя вон.

  В конце концов Валера так устал с ней сражаться, что решил отвлечься от всех мыслей и всестороннее изучить новые видения. На следующий день он утром пришёл в парк, сел на лавочку и приступил к экспериментам. Поначалу были хаос, жуткая круговерть и такие прыжки картинки, что Валера заблевал весь газон справа от лавочки: вестибулярный аппарат, и без того не слишком хорошо работавший из-за давления глиомы, дико бунтовал, принимая иллюзорную качку за настоящую. Валера совершенно обессилел и боялся, что скоро кто-нибудь примет его за смертельно пьяного и вызовет полицию. Лавочка стояла в самом тихом уголке сквера, однако люди всё равно иногда проходили мимо. По счастью, им было плевать на незнакомого 'обдолбанного' парня, и Валера, периодически отключаясь и засыпая от утомления то на полчаса, то на час, к вечеру сумел-таки приноровиться полностью отключать человеческое восприятие, настраиваясь на птичье. Тогда качка пропадала, круговерть и дробление картинки исчезали, и Валера видел и слышал всё так, словно сидел в голове воробья или синицы – с ними это получалось легче всего. Эти привычные нашему глазу пташки были как-то ближе к людям и смелее остальных, к тому же их везде находилось огромное множество, позволяя выбрать самого отзывчивого.

  Как только он научился быстро и чётко разделять два восприятия, освоение новых возможностей ринулось вперёд, как просидевшая целый день на привязи и вот наконец-то спущенная с цепи собака. Было так приятно отрешиться от своей болезни и побыть кем-то совершенно другим! Валера выбирал то одну птицу, то другую, наслаждаясь жизнью свободного от человеческих проблем существа, отдыхая от оков своего воспалённого мозга и радуясь каждому полёту. Птицы видели лучше человека: они чётче воспринимали быстрые движения, так, как сам он мог бы только при замедленной съёмке, и это было очень захватывающе! Кроме того, птицы различали больше цветов, уходя аж в ультрафиолетовый диапазон, так что перед Валерой открывался мир совершенно иных красок. По этой части ему больше нравились синицы, потому что воробьи, хоть и воспринимали тончайшие цветовые оттенки, имели отчего-то проблемы с синим цветом, и общая гамма у них получалась розоватая, для человека не естественная.

  Валера лазил в головы птицам дня три, прежде чем обнаружил, что может не просто наблюдать, но и управлять синицей или воробьём, заставляя его лететь, куда вздумается и смотреть на что захочется.

  Он до позднего вечера повелевал угодившими к нему в услужение птицами, гоняя их даже в тёмное время суток, когда вся красота птичьего зрения меркла и различия между ними и человеком стирались. Куриной слепотой, к счастью, ни воробьи, ни синицы не страдали, однако при слабом освещении полностью переставали различать цвета, и вообще видели не лучше, а то и хуже самого экспериментатора, особенно вдали от ярко-освещённых павильонов и магазинов.

  Валера так увлёкся своими новыми способностями, что один раз забыл про естественные потребности птиц и довёл воробья до смерти, заставив слишком много летать, не садясь передохнуть, не давая попить и поесть. Когда ошибка стала понятна, исправлять её было поздно: несчастный птах камнем свалился на землю, испустив последний вздох. Валера не то чтобы был сентиментальным – до глиобластомы, во всяком случае, уж точно не был, – но сейчас ему подумалось, что будет правильным отыскать загубленную им ни в чём не повинную птицу. Он долго брёл, вспоминая маршрут полёта, пока не обнаружил маленькое бездыханное тельце, упавшее на набережной, у спуска к воде, куда он в последний момент направил воробья, сообразив наконец, что того давно уже мучают жажда, усталость и голод.

  В прохладный осенний день желающих спуститься к воде не нашлось, пятачок бетона был пуст, только на предпоследней ступеньке лежала, вытянув лапы, жертва произвола тупого экспериментатора – так обругал себя Валера и поднял маленький трупик, решив, что закопает его где-нибудь в земле. Впредь надо брать с собой птичий корм и вовремя заботиться об отдыхе и питье пернатых, а сейчас, раз уж он больше всё равно ничего не может для бедного воробья сделать, так хотя бы похоронит его.

  Это оказалось не так-то просто: у Валеры не было, чем копать, а во дворах всё время ходили люди. В общем, пока нашёл подходящую железку, вырыл ямку в тихом месте и засыпал воробья землёй, уже стемнело и страшно хотелось жрать. С аппетитом у Валеры в последнее время было не очень, но уже наступил поздний вечер, а ел он сегодня только за завтраком.

  Экономить, в свете последних событий, смысла не имело, так что Валера не стал обходиться фаст-фудом или дешёвой забегаловкой, а зашёл в ресторан с красивой сервировкой, белыми скатертями и услужливыми официантками. Тщательно вымыв руки и лицо в сияющем чистотой туалете, он прошёл в зал, сел за столик возле окна и заказал горячий суп, отбивную и зелёный чай в чайнике, заваренный из красивых, крупных листьев, а не из набитого в пакетик мелкого мусора.

  Разделавшись с ужином, он расплатился и, неспешно попивая вторую чашку чая, откинулся на спинку стула, расслабленно глядя в окно, как вдруг увидел её. Валера резко выпрямился, пожирая глазами проходившую мимо девушку: нет, он не ошибался – это точно была она – брюнетка из его снов! Вскочив, Валера сдёрнул с вешалки куртку и как ошпаренный помчался на выход. Девушка не успела уйти далеко – шагала метрах в пятидесяти впереди по улице. Чёрные, блестящие в свете фонарей волосы рассыпаны по плечам, стройная, спортивного типа, с приятными округлостями. Из окна ресторана Валера узнал фигуру и знакомые правильные черты её лица, а вот цвет глаз не разглядел, но был уверен: они болотно-зелёные, с тонкими карими прожилками. Дико захотелось догнать её, схватить за плечо и развернуть, однако Валера сдержал этот глупый порыв: что он ей скажет? Да и неприлично это – хватать незнакомого человека, чёрт знает что подумает и полицию звать начнёт...

  Соблюдая дистанцию, Валера двинулся за брюнеткой следом, любуясь её быстрой, пружинистой походкой. Она свернула в переулок, потом сразу в следующий, так что пришлось сократить расстояние, чтобы не потерять её из виду. Брюнетка замедлила шаг, Валера тоже. Он достал смартфон и сделал вид, будто изучает там что-то, продолжая идти. Когда поднял взгляд, оказалось, девушка остановилась возле здания с серой дверью без вывески. Он тоже стал, исподволь наблюдая, как она полезла в карман, извлекла оттуда резинку и собрала волосы в хвост. Валера не удержался и подошёл ещё ближе. Девушка открыла неприметную дверь, но прежде, чем войти, оглянулась. Валера увидел её глаза и вдруг почувствовал, что задыхается.

  В солнечном сплетении горячо закололо, и он опустил голову, посмотреть, что туда воткнулось, но ничего не увидел, только почувствовал, что всё вокруг как-то потемнело. Это было в метро! – чётко вспомнил Валера. Он видел брюнетку не только во снах, но и в метро! 'На воздух!! На воздух!!!' – в памяти всплыло, как он выскочил на платформу, чуть не упал, а потом увидел её! Он подумал тогда, что она – смерть и пришла забрать его на тот свет! Воспоминания взрывались в сознании с частотой и неумолимостью снарядов при ковровой бомбардировке. Вот брюнетка серебряным потоком вытягивает из него душу, наставляет револьвер, при этом сама вдруг начинает превращаться во что-то кошмарное и стреляет. Снотворное! Это было снотворное – Валера отчётливо вспомнил, как в тело вонзился дротик, после чего сознание заволокла темнота. А потом он очнулся в 'скорой', где врачи сказали, будто он упал в обморок от стресса и переутомления, и очень подробно записали все его данные.

  Скрючившись и хватая воздух ртом, как будто его только что ударили под дых, Валера попятился назад и вбок, наткнулся на стену и замер, стараясь унять вдруг охватившую тело дрожь. Он вспотел, ладони стали скользкими, зажатый в левой руке смартфон чуть не выскользнул на асфальт. Валера сунул гаджет в карман и медленно выпрямился, всё ещё тяжело дыша и глядя на неприметную серую дверь, за которой скрылась брюнетка. Что же это такое? Что случилось с ним там, в метро? Разве может то, что он якобы вспомнил, быть правдой?! Особенно, как брюнетка... да в зверя она превращалась, чего уже там! – заставил себя признать Валера. Нет, это полный бред! Глюки, порождённые глиобластомой, вот что это такое! Бешено колотившееся сердце потихоньку успокаивалось, однако перед глазами всё ещё стояло то, как вытягивалось вперёд лицо брюнетки, становясь волчьей мордой, как лопалась в проймах небесно-голубая рубашка, а на загривке вспучивалась шерсть. Нет, нет! Оборотней не бывает, так что никакие это не воспоминания. Валера хотел было подойти к серой двери, открыть её и выяснить, куда зашла брюнетка, но передумал.

  'Много ли ты знаешь, что бывает?' – в душе вдруг зашевелился червь сомнения и зашептал, яростно и с присвистом, что не всё так просто. Возникло ничем не объяснимое, но сильное чувство, что не надо прямо сейчас идти в эту дверь, что поддавшись этому порыву, Валера может навредить себе.

  'Ладно, – решил он. – Запомню адрес и потом разберусь!' И сразу стало спокойней, будто тот самый, подспудный червь, нет, скорее червячок, живущий где-то на задворках сознания, прошептал, спокойно и тихо: 'Правильно!'. 'Но я ещё приду сюда, я узнаю, кто она и чем занимается!' – возразил Валера. 'Придёт время, узнаешь! – согласился червячок и добавил нечто весьма странное: – Это должно созреть'. 'Это?' – переспросил Валера, но ответа не последовало.

  'Ну и пусть, главное, адрес есть, – кивнул он сам себе, доставая из кармана смартфон и запоминая точку на карте. – А ещё у меня есть птицы!'

* * *

  Валера не понимал, как и откуда взялась эта его способность видеть и слышать, используя птичьи органы чувств, но давалось ему это чем дальше, тем легче, причём сами пернатые ничего не имели против. И даже, наоборот, приставали: стоило выйти на улицу, как они начинали кругами летать над головой: мол, обрати на нас внимание, воспользуйся нами, только вовремя кормить и поить не забывай! Валера больше не забывал: накупил в зоомагазине корма, а синичкам – ещё и сала, и следил, чтобы его маленькие друзья питались от пуза: и до задания, и после, и даже во время, если получалось отвлечься.

  Научившись держать связь сразу с несколькими пернатыми, Валера легко мог переключаться с одной птицы на другую, забирая их в своё распоряжение посменно, чтобы не переутомлять и не лишать личной жизни. В итоге у него образовался целый штат воробьёв и синиц, которые свободно перемещались по городу, а в случае необходимости легко призывались на дежурство в установленные Валерой места. Посты были: возле конторы, где работала брюнетка – теперь он знал и её имя – Кира, и прозвище – Коса; напротив её квартиры – она часто ходила до конторы пешком, так что отследить получилось легко; а также возле и даже внутри метро, где происходило самое интересное и где ждали самые большие сложности. Не из-за проникновения на станции – это для воробья или синицы, способных юркнуть даже в маленькую щёлочку, не составляло труда: двери, вентиляционные отверстия, а на ряде линий поезда вообще шли по улице, а не под землей, так что здесь всё оказалось просто. Но вот полёты по ночам в слабоосвещённых местах – с этим у дневных птиц возникали серьёзные проблемы. На станциях, при нормальном электрическом свете, всё было в порядке, но в сумраке туннелей, с их редкими аварийными лампами, воробьи и синицы видели плохо. Ещё хуже видели они ночью в городе, когда Кира отправлялась на патрулирование в метро. Фонари давали слишком мало света, полёт было очень трудно контролировать, и птицы нередко натыкались на предметы, а в особо затемнённых местах, вдали от реклам и витрин вообще становились совершенно беспомощными.

  Промучившись с неделю, Валера решил, что хватит мучить дневных птиц, и стал искать в интернете сведения о ночных. Из таковых в Москве водились: ушастые совы, домовые сычи, неясыти, козодои – выбор был, вот только вопрос, как и где их подкараулить, удастся ли вообще увидеть, не говоря уже о контакте – ведь это не чирикающие каждую секунду воробьи, привыкшие под ногами крутиться, а дикие, крупные, хищные птицы – охотники с бесшумным полётом. Они – себе на уме, осторожны, не любят пересекаться с людьми и никаких подачек от них не ждут! Такого разве заставишь вместо лесопарка в метро лезть?!

  Валера был в растерянности, не зная, как подступиться к этой задаче, но всё вдруг решилось само, быстро и неожиданно, как только он увидел в сети объявление о продаже воробьиного сычика. Валера никогда раньше об этих сычиках не слышал, и очень удивился, когда вычитал в интернете, что они – в Москве вовсе не редкость, живут в парках и охотятся на мышей и мелких птиц.

  Маленькая совка, ростом всего пятнадцать сантиметров, которая летает абсолютно бесшумно и отлично видит и в сумерках, и в темноте – это было то, что надо! Валера приобрёл этого мохноногого симпатягу вместе с клеткой у парня, который, похоже, страшно рад был от птицы избавиться. Когда уже получил деньги и передал питомца, сказал, что характер у сычика исключительно вздорный, он слишком активный, в клетке ему плохо, в квартире жить ненавидит и ещё орёт по ночам на весь дом, как оглашенный. Спасибо, разберусь, улыбнулся Валера. Коротко кивнув, парень поспешил смыться.

  – Здорово, приятель! – поприветствовал Валера своего нового пернатого друга.

  Крапчатая голова, жёлтые глаза и клюв, чуть насупленные светлые брови, пристальный взгляд. Тёмно-коричневые крылья с белыми пестринками, живот белый с продольными бурыми полосками, пальцы, до самых когтей, густо покрыты перьями. Сычик молча таращился из угла клетки на нового хозяина.

  Валера открыл дверцу, одновременно осторожно 'прикоснувшись' к мироощущению совки – теперь он это умел: и спокойно смотреть на птиц, не захватывая инициативу, и проникать к ним в голову, маскируя своё влияние и не лишая пернатого собственного я, словно бы не вторгался на чужую территорию, а просто просил о помощи. Отказать, правда, в такой просьбе было нельзя, но птицы этого не понимали, ощущая Валерины приказы как собственные желания, и потому хорошо себя чувствовали.

  Пернатый питомец моргнул, вышел из клетки и, перелетев к Валере на руку, склонил голову на бок и заглянул в глаза, будто сам пытался выяснить, что у человека на уме. Сычика этого, как оказалось, поймали не так давно, вырос он в диких условиях, был ещё не старым, полным сил, из-за чего плохо переносил неволю. Свободолюбивый и бесстрашный охотник, он помнил, как жил в лесу, ловил мышей и птиц, как осенью набивал ими дупла, про запас, на случай очень суровой зимы, как дрался за эти дупла с дятлами и никогда не боялся нападать даже на тех, кто был с ним одного размера.