Текст книги "Сердце Ёксамдона (СИ)"

Автор книги: Ольга Толстова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

– Я даже не думала, что ты и это можешь, – заметила Юнха.

Мун обернулся в темноте, ещё не включив свет в мансарде, и пожал плечами:

– Я этим не пользуюсь… почти. Сейчас… если тебе это не понравилось, я больше не буду так делать.

– Нет, всё в порядке. Я чувствую себя в безопасности, когда ты рядом.

Если подумать, настолько спокойно ей не было с самого детства. Ким Китхэ, почти всё решавший за неё, в том числе и проблемы, всё равно не давал ей этого чувства: безопасности, покоя, возможности доверия. Он был… непредсказуем в слишком многих вещах, и Юнха принимала это, потому что не думала, что может быть и иначе.

Мун зажёг свет, прошёл вперёд, оглядывая мансарду с подозрением.

– Думаешь, здесь кто-то может поджидать? – с сомнением спросила Юнха.

– Нет, но здесь холодно и одиноко.

Юнха кивнула. Она ещё не успела переступить порог, как Мун вернулся к двери:

– Ты не думаешь, что возвращаться в это место – ошибка?

Юнха нехотя призналась себе, что ей совсем не тянет снова оказаться в жестяной мансарде. И домом её называть тоже не хочется.

– К тому же, вспомни предупреждение прокурора Има. Если твоё имя и адрес станут известны, кто-то может заявиться сюда.

Он был прав.

– Я больше не хочу тревожить Чиён… – всё же возразила Юнха уныло. – А найти другое место… нужно время же.

– Я ничего не говорил про Хан Чиён, – хмыкнул Мун, всё ещё как будто загораживая ей вход в мансарду. – В моём доме две спальни. Хочешь пожить у меня?

Юнха обдумал предложение тщательно, заставив Муна ожидать ответа. И хотя он оставался внешне невозмутим, она с удовольствием отметила, как в его глазах всё сильнее разгорается неуверенность.

– Хорошо, путь будет так, – наконец заговорила Юнха. – Но что, разве в твоей спальне мне спать нельзя?

– Эй, – проворчал Мун, – лепи-ка их покрасивее!

Юнха моргнула сонно и посмотрела на сонъпхён, который старательно защипывала.

Он и впрямь вышел страшненьким.

– Ну, теперь уж какой уродился, – принялась оправдываться Юнха. – Не выкидывать же его? Жалко.

Мун издал недовольный звук и забрал у неё пирожок.

Юнха подавила зевок: она… вроде бы выспалась. И проснуться и обнаружить, что Мун обнимает её во сне, было очень приятно.

И вчера она проспала полдня. И всё равно была какой-то сонной. Может быть, дело в грозе и дожде и плотных тучах, от которых день казался поздним вечером?

После завтрака Мун сказал, что нельзя проводить Чхусок без сонъпхён, это просто неправильно. Пусть накануне налепить не удалось, но хоть так. Утром сделаем, вечером съедим. И что-то ещё.

В общем, уговорил её, хотя Юнха вяло сопротивлялась, предвидя уродцев, которые выйдут из-под её пальцев.

– Ты не делала этого в детстве? – спросил Мун, ловко сооружая из рисовой лепёшки чашечку и накладывая сладкую начинку. – Вместе с мамой?

– Пыталась, но они и тогда выходили так себе. Мама только смеялась сквозь слёзы, глядя на это. А с семьёй дяди…

– Я и…

– Одно из редких домашних дел, что на меня не сваливали. Тёте просто нравилось их лепить, меня она даже не звала. Не считала семьёй. А сыновья её отказывались, дядя – тем более.

– Ясно.

– А ты? – Юнха гордо продемонстрировала пирожок, который вышел чуть лучше остальных. И осторожно переложила его на полотенце для водяной бани. – Ты же много лет живёшь один.

– Да, – признал Мун. – Сегодня – первый раз за много лет.

Поэтому он так настаивал, поняла Юнха. Он тоже рад, что больше не один.

– Несколько раз я праздновала с родителями Санъмина или с семьёй Чиён, – поделилась Юнха. – Но при этом чувствовала себя… неловко.

– Чувствовала, что мешаешь им?

– Да нет, – она задумалась. – Родители Санъмина всегда были мне рады. А семья Чиён – ты знаешь, какие они. Никто не почувствует себя чужим в их доме. Мне… Думаю, к тому времени я забыла, каково не быть одной.

– Мама любила тебя очень сильно, – помолчав, сказал Мун. – Я видел это. Я был рядом тогда, в больнице.

– Я знаю. Я так и не поблагодарила тебя за это.

– Не за что благодарить. Я хотел быть рядом с тобой.

Она положила руку на его предплечье, улыбнулась. Потом снова принялась за сонъпхён.

– Иногда в детстве мне всё же хотелось увидеть своего отца. Хоть раз. Узнать, какой он.

– Ну… – Мун помедлил. – Пожалуй, кое-что о нём я могу тебе сказать.

– Откуда? – рассеянно спросила Юнха, защипывая очередной пирожок.

– Я не знаю его, конечно. Не знаю точно, кем он был. Но кое-что очевидно.

– Да? – Юнха с интересом подняла на него взгляд. Но Мун старательно смотрела на стол.

– Ты не просто человек, судьба которого стать духом. Ты… Юнха, просто ты не совсем человек. Ты родилась такой – человеком только наполовину. А значит, твой отец человеком не был.

Только теперь Мун искоса посмотрел на неё, явно опасаясь, как она отреагирует.

Юнха задумалась:

– Это бы кое-что объяснило, – наконец спокойно произнесла она.

Мун бросил тесто:

– Ты мне не веришь?

– Нет-нет, это именно кое-что объяснило бы. Одиночество. Я только с Чиён чувствую себя в своей тарелке. Я люблю Санъмина и его семью, но даже с ними мне иногда... как будто... меня там быть не должно. И только с Чиён всё просто.

Мун снова взял паузу, такую знакомую Юнха. Собирался сказать что-то ещё.

– Хан Чиён вообще не человек.

Произнеся это, он снова принялся за пирожки, как будто ничего не случилось.

Юнха же застыла. Она буквально сидела с открытым ртом. Откровение про её собственное происхождение Юнха едва ли удивило, напротив – всё действительно стало понятнее. Но сказанное про Чиён потрясло до глубины души.

Через минуту-другую молчания ладони Муна снова замерли, он вздохнул и нехотя добавил:

– Она пока сама этого не помнит.

Подождал немного и сказал уже недовольно:

– Я же говорил, что вижу: она им неродная.

– Но неродная и нечеловек!.. – воскликнула наконец Юнха.

– Это… ты встречаешь на своём пути тех, кто похож на тебя, – вздохнул Мун, – тех, с кем встречалась в прошлой жизни, тех, кого приведёт тебе судьба. Всё это – эхо прошлого, эхо будущего. Сложный рисунок настоящего. Переплетение путей.

– Ты хочешь сказать, что мы дружим лишь потому, что обе отличаемся?

– Нет, – он посмотрел на неё серьёзно. – Дружба, любовь – это соединение сердец. А не результат отчаянья. Это искреннее. Настоящее. Всё это – настоящее, вот и всё.

—

Чиён уснула под утро, до того листая ленту новостей, возмущаясь в комментариях и отсылая на номер Санъмина гневные или слезливые сообщения.

И пробудилась как от толчка – около десяти утра, и сперва удивилась, что её не подняли раньше, а потом – припоминая, что же её вырвало из сна. Сигнал сообщения? Чьи-то голоса?

В дверь комнаты осторожно заглянула мама. Увидев, что Чиён сидит на постели, сонно моргая, она открыла дверь пошире и, странно улыбаясь, спросила:

– Проснулась, дочка?

– Мама… уже так поздно…

– Мы… Твой брат нам рассказал, что случилось. Что ж ты раньше не поделилась…

Чиён опять услышала голос – вроде бы знакомый, какой-то… недовольный? Расстроенный?

– Кто там, мама?

Мама обернулась, вздохнула:

– Сестра Ким Санъмина пришла.

– Я сейчас выйду, – тут же ответила Чиён, лихорадочно вскакивая. Точнее попыталась вскочить: получилось только перекатиться и встать на четвереньки. Затылок от недосыпа был тяжёлым.

Она поднялась, хныча от злости на себя, что дошла до такого, подобрала одежду и прошлёпала по коридору в ванную, радуясь, что общая комната в другой стороне. Чиён нужно было подумать, что сказать сестре Санъмина.

– Онни! – вскричала та при виде Чиён – и снова не разберёшь, радостно, тревожно или зло.

На её лице отражались будто все эмоции, сменяя друг друга каждое мгновение.

– Поговорите, девочки, – сказала мама, выталкивая папу на кухню и бросая гневный взгляд на Чиуна, который, лохматый и тоже сонный, сидел на диване, как приклеенный. И явно ждал зрелищ.

– Иди куда-нибудь, – попросила Чиён. Он надулся и гордо пополз в свою комнату.

– Свидетели?! – произнесла сестра Санъмина. – Уже хотя бы не преступники…

Её хватило на один вскрик, затем она тяжело опустилась на диван, который только что грел Чиун, и заплакала.

Чиён заподозрила, что что-то пропустила. И нырнула в ленту.

Рано утром появилось обещанное Им Соволем заявление об официальном расследовании преступлений «КР Групп» и о том, что с прокуратурой сотрудничают работники компании, в том числе ранее упомянутая сотрудница отдела планирования, а также сотрудник отдела управления, записавший видео. Попытка обвинить ключевых свидетелей была клеветой и провокацией со стороны «КР Групп».

У Чиён будто тяжёлый камень с плеч скатился.

– Оппа не отвечает на звонки… и сообщения… – выдавила сквозь слёзы сестра. – Родители только сегодня узнали, хорошо хоть до них не добрались… Только к нам вчера приходили... Сперва утром – с нелепыми обвинениями. А потом вечером – с извинениями… Но всё спрашивали, не связывался ли брат со мной… Куда он пропал?! Родители…

Она захлебнулась слезами.

Чиён села рядом и слегка обняла её:

– Мина… Мне так жаль, что это случилось.

Чиён едва знала родителей Санъмина, они жили в пригороде и редко навещали детей, почти всегда Санъмин и Мина ездили к ним, вместе или по очереди. Кажется, у папы Санъмина не очень хорошо с сердцем.

Чиён сама едва не заплакала, но стиснула зубы. Сейчас всё равно ничего не сделать. Они хотя бы знают, что сын ни в чём не виноват.

– Ты знаешь, где оппа?

– Нет, Мина, прости, – Чиён покачала головой.

– А Юнха? Она же тоже замешана, да? Что она сделала…

– Не она, наоборот, – Чиён выпрямилась. Дать в обиду Юнха она не могла. – Санъмин-оппа это затеял. Он не рассказывал никому, сколько… сколько и о скольком ему приходилось молчать. Он просто не выдержал, понимаешь?

– Но это так глупо! – сестра Санъмина не злилась, ей просто было страшно за брата. – Они такие… такие…

– Ну, они огромные и страшные, – признала Чиён. – Очень. Но это его решение. Противостоять им – его выбор. Он совершил удивительную вещь, смелую вещь, и хоть теперь ему непросто, мы можем лишь поддерживать его и гордиться им.

Вряд ли Мина была с ней согласна сейчас, но потом она поймёт, решила Чиён. Потом – когда всё будет хорошо.

– Постарайся успокоить родителей, ладно?

Сестра Санъмина кивнула. Всхлипнув, она спросила:

– У Юнха выключен телефон, они вместе прячутся?

– С Санъмином? Нет. Юнха у… своего парня.

Мина на миг замерла. Чувства брата не были для неё секретом – как для всех, у кого имелись глаза. Если она составила какое-то мнение об этом, то никогда его не озвучивала. Но Чиён казалось, Мина хотела бы, чтобы брат наконец забыла свою безответную любовь.

Или Чиён раньше предпочитала так думать? Теперь она уже не могла бы сказать определённо, с недавнего времени… слишком многое изменилось.

– Это тот… который… начальник её? – неуверенно спросила сестра Санъмина.

Чиён вспыхнула мгновенно. Она отпрянула, схватила Мина за плечи, должно быть, пугая её, и почти закричала:

– Он опасен! – чуть выдохнула, опустила руки. – Начальник Ким, Ким Китхэ опасен. Если увидишь его – не подходи. Он… преступник.

Мина испуганно кивнула:

– Это… из-за него?..

– Да, из-за него.

Чиён встала.

– Я попробую найти Санъмина, – сказала она решительно. – Пусть глупо, раз его полиция ищет, но я всё равно попытаюсь. Ну, просто чтобы знать, что с ним всё хорошо.

– Спасибо, – Мина сложила ладони вместе и наклонила голову. – Онни, пожалуйста, отыщи его, если сможешь. Пусть… – она всхлипнула. – Пусть хоть через тебя передаст, что он жив.

Несколько часов Чиён успокаивала родителей, отвечала на их вопросы и размышляла, как же сдержать обещание, данное Ким Мина.

Возможности Чиён в… нынешних обстоятельствах были невелики. Наконец, она кое-что придумала.

Идти в дом Санъмина было глупо, потому что там его наверняка искали в первую очередь.

С другой стороны, рассудила Чиён, возможно, именно поэтому он туда и вернётся. Проскользнёт по-тихому мимо следящих, решив, что второй раз там будут искать уже не скоро.

Телефон Юнха по-прежнему был выключен, но Чиён позвонила Ок Муну: узнать, что с подругой. Спросить, нет ли вестей сами-знаете-от-кого.

Ок Мун тоже злился, она это слышала даже по телефону. На сообщения и звонки по номеру Санъмина господину Оку тоже не отвечали. Чиён могла только разделить его гнев.

От её дома до дома Санъмина было два с половиной квартала. Она прошагала их яростно, и физическая нагрузка немного притушила пылающий огонь.

Чиён не сразу вошла в дом, разглядывая четырёхэтажку со сплющенными окнами и серой штукатуркой. Жильё здесь стоило дороже, чем в кварталах, где пряталась жестяная мансарда Юнха, а дома выглядели почти так же. У Юнха и Санъмина было для этого объяснение – что-то про какие-то ценообразующие факторы, но для Чиён такие вещи звучали неинтересно. Её по-настоящему занимали только люди и их истории.

Санъмин жил на третьем этаже. Одно из окон выходило на улицу, и Чиён как будто надеялась что-то в нём разглядеть. Конечно, не вышло.

Она знала код от двери квартиры, а дверь подъезда, как обычно, была открыта и даже чем-то подпёрта.

Чиён не обнаружила на двери квартиры никаких печатей и лент, так что решила войти и осмотреться. Но попытавшись набрать код, поняла: замок сломан, а дверь не заперта.

Внутрь Чиён заходить не стала, хватило одного взгляда через порог: всё перевёрнуто, распотрошено, разорвано. Сердце кольнуло болью: человеческий дом не должен так выглядеть.

Чиён вызвала полицию и потом позвонила Им Соволю. Ему точно нужно было это знать. Затем сделала фото и отослала на номер Санъмина. И, подумав, Ок Муну. Она не могла до конца решить, что безопаснее для Юнха: знать или не знать о произошедшем. Стремление защитить и стремление уберечь вдруг стали спорить друг с другом, и Чиён, разозлившись на себя, переложила выбор на Ок Муна.

В конце концов, это и его долг тоже.

Для неё же, оказывается, это всегда было главной задачей. И почему же в последние дни у Чиён ощущение, что задачу свою она провалила?

Как только вспомнила, что задача вообще существовала… Раньше она лишь чувствовала некое стремление. Человеческие возможности невелики, но оно заставляло Чиён делать разные вещи. Например, очень живо откликаться на просьбы о помощи или помчаться в тот мерзкий дом в Йонъсандоне. С другой стороны, Чиён всё равно делала бы то же самое, ведь дело в дружбе, а не в задаче… но всё так смешалось теперь.

Было другое, постраннее. Уже припомнив правду, Чиён наведалась к шаманке, которая изгоняла несуществующего пинъи. Её так и так стоило наказать за бессовестность и жестокость, но ведь Чиён вела мстительность: теперь-то она поняла, что шаманка пыталась сделать после прерванного кута, на кого обратила своё «возмездие». Пусть ничего ей не удалось, прахом пошли её усилия, а времени минуло с тех пор уже порядком, но гнев Чиён кипел и требовал выхода именно теперь. И шаманка по-настоящему испугалась, упала на колени, моля о пощаде. Чиён выскочила из её жилища, злая на саму себя. И с мыслью, что она сама себе перестаёт нравиться…

Или вот это – что заставляет её держаться поближе к?.. Её мысль зацепилась за саму себя. Да, держаться поближе, в надежде выстроить из оговорок и пустопорожней болтовни стройное здание истинных событий… всё дело в стремлении… хотя… она всё равно бы… Чиён фыркнула и встряхнулась: нечего об этом думать сейчас!

Она проверила телефон. Ответа на фото в чате с Санъмином не было, и Чиён добавила: «Дома всё перевёрнуто, как видишь. Хватит от меня прятаться, раз записал видео, значит, и встретиться сможешь. Если не перестанешь меня игнорировать, я по-настоящему разозлюсь 🤬».

Успели приехать полицейские и подозрительно расспросить Чиён, кто она и что тут делает. Потом кто-то из сотрудников, присланных Им Соволем, объяснял полицейским, кто она и что тут делает.

И солнце уже почти село, и только тогда она получила ответ на своё сообщение: местоположение на карте и расстроенный смайл.

Адрес был за рекой, на самом восточном краю города, и потом Чиён поняла, что это место уже даже не считалось Сеулом. Километр вглубь Кёнъгидо, на полпути к городу Кури. Водитель такси осторожно спросила у Чиён, не ошиблась ли она адресом? И явно не хотел уезжать, оставляя молодую женщину в этих местах в темноте.

При свете дня, должно быть, здесь было не так уж жутко. В трёхэтажных конторских зданиях сейчас не было ни огня, заведения на первых этажах тоже закрыты – третий день праздников. Но горят фонари.

Чиён бесстрашно прошла между конторой и одноэтажным ресторанчиком и попала во двор. Здесь, над входом в сарай из металлического профиля горел тусклый фонарь.

Чиён хмыкнула: всё сделано, чтобы людям приходить сюда не хотелось. Ещё и холодно-то как, вовсе не двадцать пять градусов, как уверяет погодный виджет.

Она открыла дверь – третья незапертая дверь за сегодня.

Внутри сарай был одним помещением, без перегородок и окон, с утоптанным земляным полом. По стенам тянулись кабели, на тумбах и стульях были расставлены увлажнители воздуха, не меньше десятка. Все работали одновременно, так что пар поднимался под потолок и даже собирался там в облачка. Пахло горным вершинами, наверное, из-за ароматизаторов.

Посреди стоял высокий стол в окружении двух табуретов, а чуть в отдалении от него – маленький комнатный фонтан, бесконечно перегоняющий воду по трубе.

– Хан Чиён? – раздался голос.

Его обладатель будто вынырнул из тёмного и полного пара угла. Смотрел на Чиён по-настоящему виновато, избегая её взгляда.

Выглядел он неплохо, хотя и осунувшимся и немного помятым.

– С тобой всё хорошо? – спросил он неуверенно. Явно не знал, что говорить.

– А с тобой-то? – спросила Чиён в ответ возмущённо, набрала воздуха, чтобы начать орать, но вместо этого громко чихнула от попавшего в нос пара. Потом ещё.

Она не могла остановиться, лишь наблюдала, как он через пару её чихов полез споро в карман за телефоном и принялся что-то набирать, кося одним глазом тревожно в её сторону, а вторым – на экран.

Наконец перестав чихать, Чиён шмыгнула носом и спросила чуть задушено:

– Что ты там гуглишь? Как люди лечат простуду?

—

Услышав её вопрос, Кын замер. Показалось или нет, что тут был какой-то намёк?

– Ты не так уж хорошо им притворяешься, – продолжила Чиён. Она говорила это спокойно, даже небрежно. Сказала и принялась искать в сумке платок. Нашла, вытерла нос.

Взглянула на Кына, пожала плечами и села на один из табуретов, положив сумку на стол.

А Кын всё стоял, замерев, и размышлял: почудилось или нет?

– Вы все – все могли бы побольше остерегаться, – произнесла Чиён, поглядев на него и потом уставившись в сторону. Её взгляд перебегал от увлажнителей к фонтану и обратно. – Собака племянницы тебя не признала. И Юнха больше не называет тебя «оппа». И каждый раз, когда она произносит имя Санъмина, но имеет в виду тебя, будто, ну, чуть запинается. Ок Мун наверняка всё знает. И ты ведёшь себя совсем иначе – со мной. Сперва я испугалась. Что схожу с ума. Потом – того, что могло случиться. Я… не могла придумать ничего нормального, что бы это объяснило. Пришло поверить в ненормальное, и это оказалось удивительно просто. Ты так ничего и не скажешь?

Она мельком бросила на Кына взгляд – с золотыми отблесками. Хан Чиён по-настоящему злилась, догадался Кын.

Поэтому сделал несколько очень осторожных шагов, встал с другой стороны стола и, подумав, спросил:

– Что-то ещё меня выдало?

– Хочешь знать, что исправить? Вряд ли кто-то ещё догадался… Ну, мои чувства теперь другие. К Ким Санъмину я относилась иначе.

– Я не нравлюсь тебе, как он? – спросил Кын. Сердце человеческого тела встрепенулось – сейчас Кын был слишком слит с чужим телом, и оно отвечало на его собственные эмоции.

Этот трепет был и болезненным, и сладким.

– Нет, это что-то другое… – взгляд Чиён застыл, она проверяла саму себя. – Появилось другое чувство.

– Какое?

– Свободы. Я и не знала, что живу в неразделённой любви, как в клетке. Которую могу открыть, как захочу. Потому что её прутья прогнили, а срок моего плена давно истёк. Что это давно не любовь, а привычка… Мы говорим не о том, о чём я хочу спросить, – её голос сделался суровым, Чиён опять сверкнула глазами и заговорила чётче и громче:

– Сперва поверила в ненормальное, а потом поняла, что все всё знают, но не я, и что мне остаётся? Я даже не могу спросить, что происходит, раз вы решили держать меня в неведении. Могу только ждать, пока кто-то из вас не соизволит сказать мне правду. И рассчитывать на то, что Юнха не оставила бы Санъмина в беде. Она переживает, но относительно спокойна, значит, пока он более-менее в безопасности. Значит, вы знаете, что делаете. Но теперь… теперь я совсем не уверена. Ты – ты скажешь, что происходит? Или мне пойти пытать Ок Муна?

– Не надо! – вырвалось у Кына само собой. Чиён удовлетворённо кивнула:

– Я знала, что ты его боишься. Говори… Начни со своего имени, наверное.

– Меня зовут Ли Кын, – покорно сообщил он.

– Начало хорошее. И что ещё ты мне расскажешь?

Чиён говорила с ним так, будто он ничего не стоил. Кына это задело.

Что-то зашевелилось в нём – нехорошее, он это точно знал. Может быть, желание ответить на обиду? Ведь она подставилась сама, потребовав правду, но не уточнив, какую именно. Кын мог бы ей немножечко отомстить, показав, что ему тоже палец в рот не клади.

Желание отомстить, да, смешанное с мыслью, что у него появился шанс исполнить заветную мечту, тайное упование. Очень, очень эгоистичный был бы поступок.

И в то же время… Кын не мог сопротивляться этому. Даже видение чаши добрых дел – золотой, стоящей на древнем камне, высоко в горах, среди сияющего на солнце снега – которое обычно его успокаивало, в этот раз не помогло.

– Я могу сказать тебе правду, – его язык будто шевелился сам собою, выговаривая слова, о которых позже Кын обязательно пожалеет. – Я вижу в тебе сияние. Жемчужину дракона. Твоё следующее перерождение вернёт тебя в истинную форму, давно забытую, ты оставишь человеческий облик и вновь обернёшься той, кто ты есть, йонънё, золотая драконница.

Он выдохся: жажда мести угасла, пискнув от страха напоследок. Но отступать Ли Кыну было уже некуда. Так что он решил идти до конца и гордо выпрямился, глядя на Хан Чиён сверху вниз.

Она тоже смотрела на него – внимательно, не пряча глаз, и молчала.

Кын решил, что она ему не поверила.

Тогда он показал ей, кем является. Позволил облику Ким Санъмина сползти, как старой шкуре, открыв того, кто за ним прятался. Теперь Хан Чиён должна была увидеть всё – не только его собственное лицо, но и его суть.

Хан Чиён была на это способна.

О чём он тут же ей и сообщил:

– Истинный облик притворщика видят только те, кому он позволяет и кто способны увидеть, – поделился Кын. – Те, в ком есть кое-что от щин. Или кто сами – древние и свободные, могущественные щин, те, у кого та же карма – быть драконом и стать драконом. Даже человеком, не помня ничего, ты всегда рядом с теми, кому нужна защита. Такова твоя природа. Есть два способа быть драконом – рождаться человеком или змеёй. Но финал у этого один. Ты получаешь благословление, защищая людей, а я – восхожу от низшей формы, совершая добрые дела. Наше будущее ничем не отличается, мы оба будем скользить в небе, рассекая облака рогами…

Она всё молчала, и Кын продолжал говорить, всё больше тревожась:

– Вы с Чо Юнха тоже похожи, она ведь не совсем человек, и чем больше общается с тобой и Мунщином, тем человек всё меньше. Твоя судьба – защищать её, пока она не сделает то, что должна.

Чиён, кажется, наконец попыталась что-то сказать, но он всё тараторил и тараторил:

– Этого уже не остановить. Подобное тянется к подобному. А те, кто были связаны красной нитью, встретятся вновь. Все мы запутались в нынешних событиях не просто-то так. Юнха это тоже знает – теперь уже наверняка…

– Даже ты!.. – перебила его Чиён яростно, вставая с табурета, и Кын наконец-то сумел заткнуться.

Тревога его росла, требовала действий. Он не понимал, что именно не так, но… происходило что-то неправильное. Не такое, как он ожидал.

Чиён могла бы удивиться или испугаться. Но она быстро поверила бы его словам, потому что они были правдивы. Потом она бы вспомнила. Потом… приняла бы его. Ведь такова их судьба.

– Даже ты должен был понять, что я спрашивала про Ким Санъмина. Где он и что с ним происходит. Почему ты забрал его тело?

В её голосе вновь прорезалась властность. Если бы Чиён знала, что пока ещё Кын стоит ниже её в иерархии, так бы и говорила, да?

Он не посмел промолчать:

– Он был ранен. Я лечу его тело и оставлю, когда оно исцелится. Тогда Мунщин найдёт душу Ким Санъмина в Западных землях и вернёт в тело.

Чиён коротко вздохнула. И потеряла к Кыну интерес. Взяв сумку, она явно собиралась уходить, и Кын, одним махом обогнув стол, схватил Хан Чиён за руку.

– Ты мне всё ещё не веришь? Не веришь, что всё это судьба? Не веришь… кто ты?..

Чиён высвободила руку: аккуратно и спокойно. Она заговорила холодно, хотя в глазах пылал золотой огонь:

– Я знаю, кто я.

Кын застыл в неловкой позе. Тревога в его голове превратилась в звучный набат. И будто жаром дыхнуло в помещении, всколыхнулись облака под потолком, захлебнулся, испаряясь, фонтан.

– Такие, как ты, – начала Чиён, размеренно, холодно, как будто отчитывала его, – эгоистичны. Вы видите добро как совокупность достижений, тщательный ведёте счёт с судьбой и Небом. Я же решила стать человеком. Пережить всю любовь, что доступна людям, даже безответную, пережить сердечную боль и разделить с людьми их страдания. Всё, что рождается в человеческом сердце, я стремилась узнать, и утешить стремилась тех, кто страдает. И потому намеренно лишила себя не только волшебства, но и памяти о нём. И сейчас ради собственного эгоизма ты решил пробудить меня. Наплевав на то, что не помнить – такова была моя собственная воля. Я перерожусь драконницей, это верно, но, вспомнив всё, до конца эту жизнь я проведу в тоске, ни человек, ни щин, ни сердца во мне, ни волшебства.

– Но ты же пробудилась не сейчас, – мертвенно произнёс он, пытаясь оправдаться. – Я же, выходит, ничего не сделал.

– Верно, – кивнула йонънё. – Я пробудилась, когда Чо Юнха сказала мне о том, что я живу в иллюзии, что это клетка. Она говорила правду и была в тот момент духом больше, чем человеком, вот я и услышала. Но она поступила так ненамеренно, не зная, что творит, и кто самая такая, и что́ пробуждается в ней. Если в том и была бы вина чья-то, так того, кто пробудил её саму. Но и его я не хочу обвинять, ибо и в его поступке не было эгоизма по отношению ко мне, а Юнха вольна сама решать, кто он ей. И нет смысла возводить цепочку обид куда-то выше, а то придётся мне сказать, что виноваты люди, придумав нас такими, какие мы есть. Но ты – другое дело.

Она помедлила, подбирая слова побольнее – Кын в том не сомневался.

– Добрые дела ты совершаешь? – произнесла она с презрением. – Ты не понимаешь, в чём суть добра, и никогда не наполнишь свою чашу.

Кын смотрел, как она уходила, оставляя его в облаке пара, имеющего привкус горелого камня.

Он почувствовал что-то влажное на щеках, прикоснулся пальцами: человеческое тело плакало, отвечая на отчаянье и боль в несуществующем, но всё же разбитом сердце древнего существа.

—

Утром после праздников, выключив будильник, Юнха вдруг поняла: не знает, идти ей на работу или нет. Работает ли она вообще до сих пор в «КР Групп»? А если и да – не стоит ли всё же не показывать там, пока… ну, прокурор Им не выскажет своего мнения на этот счёт?

И не то чтобы Юнха сама хотела туда идти. Отсюда, из дома, полного цветов, «КР Групп» представлялась червивым яблоком. Внешне аппетитное, блестящее и соблазнительное, изнутри оно кишело скользкими и гибкими тварями, сожравшими почти всю мякоть.

Она вяло собиралась, не зная, не передумает ли в последний момент и не останется ли просто дома. Может быть, спустится на первый этаж и сделает вид, что снова работает в «Доходных домах «Чонъчжин». Пока она решала, ей позвонил начальник Ли. Голос у него был странный – даже не потому, что лишённый обычных усталых интонаций. Начальник Ли звучал нерешительно, а за ним такого раньше Юнха не замечала.

Каким бы усталым он ни был, в своих действиях начальник Ли всегда оставался уверен.

– Здравствуй, менеджер Чо, – начал он и замолчал, даже после её ответа всё ещё висела тишина. Наконец, Юнха чуть кашлянула, и начальник Ли очнулся:

– Да, да… Мне спустили два указания сверху, за выходные, два приказа, один за другим – совершенно противоположных, но оба про тебя. Ну и… Я тоже в курсе новостей, я не динозавр, интернетом пользоваться умею, тем более, что не только там…

Юнха терпеливо ждала, пока он преодолеет свою растерянность.

– Сперва они тебя увольняли, теперь нет, но мне кажется, что лучше тебе пока не приходить. Напиши заявление и пришли мне – отпуск за свой счёт. Нет, даже лучше два заявления, на оплачиваемый тоже. Если удастся, оформлю тебе такой.

Казалось, пока говорил, он убеждал самого себя, что всё правильно. И теперь наконец зазвучал как раньше, даже усталость – в семь утра – прорезалась.

– Вот так, так и сделаем, – закончил он. – Самому интересно, что сегодня произойдёт. Не знаю уж, хватить тебя или ругать. Отсыпайся сегодня или что там…

– Спасибо, начальник Ли, – ответила Юнха искренне.

После разговора на неё и саму навалилась сонная усталость – неизвестно с чего. Снова на погоду пенять не получалось: день был хоть и не солнечный, но и пока без дождей. Юнха на минутку присела на диван, закрыла глаза, слушая, как Мун готовит завтрак, и будто провалилась в сон.

Глубокий, как котловина или ущелье, полное белёсого тумана. Там тонул не только свет, но и звуки исчезали. Там не было ничего.

Очень спокойно.

Пока через тишину и покой не пронёсся электрический разряд.

И Юнха пробудилась рывком – от боли, прошедшей через всё тело, и закричала. Мун что-то уронил на кухне, бросился к ней, но боль уже ушла, оставив затихающую судорогу в пальцах.

Нити дрожали, снова видимые, и не все они были целыми. Она уже знала это ощущение, так было, когда Ли Кын попал в беду, и теперь Юнха понимала, что оно означает. Она схватилась за ту нить, что дёргалась и слабела с каждым мигом, вцепилась, что было сил, и пальцами, и мыслями, и сердцем – и удержала в последний момент, не всё, но хоть что-то, хоть призрачную тень нити, недавно такой крепкой.

Наверное, Мун тоже видел это или почувствовал, потому что не стал спрашивать, что случилось.

Он спросил, став мрачнее тучи:

– Кто? Кто на этот раз?

—

Люди много разного говорили о Западных землях под западными небесами, и хоть и вправду берегли то место широкие реки, и без огненной тоже не обошлось, было оно бесконечным полем цветов.

Садом, в котором обитал хранитель с изменчивым ликом. Муну садовник не обрадовался.