Текст книги "Сердце Ёксамдона (СИ)"

Автор книги: Ольга Толстова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Холод пробирает его с каждым словом. Холодный ветер пронзает насквозь плоть духа и выходит наружу, оставляя болезненное ощущение чьего-то недовольства, даже гнева.

Та, кто установила все правила, не будет такое терпеть.

Его разум смущён, как же он забыл, что служит высшей схеме, где всё уже давно учтено?

Ветер нарастает. Теперь он не проходит насквозь, а давит. Давит со всех сторон одновременно.

Человеческая часть духа пробудилась совсем некстати. Её нужно отринуть.

Давление усиливается, он чувствует, как трещат рёбра и позвонки. Как живот прогибается, как будто прилипает к спине. Больно. Очень. И очень холодно.

Гнев той, кто создала правила, ужасен. Ураган, который невозможно вынести.

Но дух почему-то не уверен, что говорит с ним она. Что-то не так с этим ветром и голосом.

А голос шепчет: оставь её.

Разорви ненароком родившуюся связь.

Заслужи прощение.

Будь тем, кем был раньше.

Ещё больше давления, ещё холоднее. Ломаются столы, трещины идут по стенам. Падают с высоты осколки парящих проектов.

Подчинись своей функции.

Иди к цели, ничего не касаясь и ни к чему не привязываясь, как делают твои братья, как делают те, кто служит Фантасмагории.

Будь тем, кем тебя предназначили быть!..

Не хочу.

После его ответа всё стихло.

Склизкий ком запищал в ужасе: тепло, что всё ещё держалось в духе, превратилось в огонь, облизывающий червячные хвосты.

– Да будет так, – он услышал совсем другой голос. Тот, что только что предстал ураганом, был фальшью, подделкой, он проник всюду и всё отравил собой, он всем лгал. Великий притворщик, он сумел провести всех и всех подчинить себе.

А этот, другой голос, – этот Мун слышал лишь во второй раз, но тут же узнал.

Черви внутри Муна ещё пытались удержаться: врали про то, что они такое, упирали на право отмщения, но он уже видел: они тоже подделка. Такое же притворство, как и всё остальное. Он впустил их в себя, поверив тени в Западных землях, но тень уже и сама была отравлена, кое-кто позаботился об этом.

Жар сжёг червей без остатка, поглотил даже чёрный дым, которым они пытались обернуться. Осталось только одно пятнышко – всего одно, тусклое и мёртвое, но ещё способное обмануть притворщика. Чтобы он не заподозрил до конца, что теперь уже обманывают его.

И тогда Муна вернуло туда, где он, ещё не щин, но уже не человек, спал на берегу озера, вместе с братьями охраняя нетленное тело матери.

Ночь глубока и темна, и вот в ней появляется огонёк: это спускается к братьям та, что любит давать невозможный выбор.

Небесная владычица подошла к нему теперешнему, встала рядом.

Мун поклонился ей глубоко и назвал матушкой, а она спокойно сказала:

– Наконец-то я дождалась от тебя ответа.

– Разве? – переспросил Мун. – Я же…

– Ты так и не ответил мне, когда я спросила, кем ты хочешь быть.

– Братья тогда ответили за меня.

– Верно.

– И я уже дух.

– Верно.

Она соглашалась невозмутимо, с едва заметной улыбкой, но обычно никто не видел у Небесной владычицы и тени эмоций. Великая ёщин всегда была спокойна, как гладь вот такого озера в безветренную ночь. Даже плеск рыбы или касание насекомых не возмущало той воды.

– У меня уже есть место в Фантасмагории… – начал Мун неуверенно, не понимая, чего же она хочет. – Место, определённое моей функцией.

– Я никогда от тебя этого не ждала.

Её простой ответ потряс его сильнее урагана. Мысли заметались, и он уже не знал, что же говорить:

– Тогда…

– Я долго ждала, чтобы услышать ответ. Кем ты хочешь быть. И вот ты наконец-то решился.

– Но я уже дух, – повторил он, чувствуя настоящее отупение.

– Я спрашивала, кем ты хочешь быть, – Небесная владычица была терпелива. – Какое место занять, какую жизнь вести, жить среди людей или в мире духов, привязываться или окружить себя льдом – всё это решать только тебе. Ты не ответил мне, потому что у тебя и не было ответов. Но теперь ты знаешь, чего хочешь.

Мун наконец-то понял. И кивнул несмело.

– Тогда скажи мне, хранитель дверей, ты нашёл того, кто создал портал под Ёксамдоном?

– Да. Я знаю его имя, – тут он мог отвечать уверенно.

– И что ты будешь делать с ним?

– Я выманю того, кто творит всё это. Я буду ему противостоять. Я могу – по праву сродства. Спасибо Кыну за подсказку…

Он замолчал, потому что ему стало горько.

– Тогда удачи тебя, дитя.

Мун помедлил.

– И после… я могу остаться на земле людей? – Кажется, он всё ещё не до конца верил, что она не шутит. Нет, никто никогда не слышал её шуток… Что это не какое-то испытание или очередной узелок в линиях событий, который Небесная владычица завязывает с лишь одной ей известной целью. – Мне не нужно возвращаться в Фантасмагорию, к старой работе?

– Ты можешь всё, чего желает твоё сердце, Мун.

Показалось ему или в её голосе зазвучала грусть?

– Лишь этого я жду от тех, кого предрекла: чтобы вы следовали своему сердцу, – Небесная владычица подняла белую руку и погладила Муна по голове. – Я спрашиваю вас об этом. Раньше не все могли выбирать, но теперь всё иначе. Я рада, что ты не ответил мне сразу, а дождался этого времени. Ты первый, кто выбрал свободно. Но не единственный, от кого в нынешним сплетении событий я услышу ответ.

– Кто-то ещё будет выбирать? – спросил Мун, успокаиваясь под её лаской.

– Да, – кивнула она, – и скоро. И я надеюсь, выбор тот будет искренним.

—

– Не люблю, когда темно, – сказала Чиён, не глядя распаковывая жареную курочку. Глядела она в окно, на сгущающуюся вечернюю темноту. – Не люблю осень. И зиму тоже.

Её пальцы двигались сами собой, отрывая бумажные «язычки» и терзая коробку.

– Я знаю, – отозвалась Юнха.

Чиён пришла после работы, сегодня наконец-то покончив с отгулами.

В этот же день началось настоящее падение «КР Групп»: задержали президента Квон, хотя никто не думал, что к этой женщине вообще можно подобраться. Наверное, она всё-таки выкрутится, хотя бы отвертится от части обвинений. Пострадают больше те, на ком меньше вины.

– Знаешь, наше участие в этой истории… ну, почти закончилось, – произнесла Чиён медленно, оставляя коробку с курицей в покое. – Нет, впереди долгая череда событий, но мы не то чтобы можем на них повлиять. Будем иметь к ним отношение… и всё. И однажды про тебя и Ким Санъмина забудут – большинство людей.

– Поскорей бы.

– Ты вернёшься на работу? – Чиён отвела взгляд от окна и посмотрела на растерзанную коробку.

– В «КР Групп»? Не хочу. Да и компания, может быть, не оправится. Но главное – не хочу. А что буду делать вообще – не знаю ещё. Я сперва…

«Дождусь возвращения Муна».

Чиён догадалась о её мыслях:

– Сколько его нет уже? Четыре дня?

– Сегодня среда, – ответила Юнха, – он ушёл утром в воскресенье. Четвёртые сутки.

Чиён помолчала. Взяла салфетку, вытерла пальцы.

– Он обязательно вернётся, – с абсолютной уверенность сказала Хан Чиён. – И уже он будет защищать тебя, а не я. Он будет рядом. Наверное, наши пути с тобой теперь могут и разойтись.

Юнха будто увидела за спиной Чиён золотое сияние, готовое подхватить её и унести прочь. Туда, куда можно только долететь, скользя меж облаков и окрашивая их в тёплые краски своим дыханием. Как делает это закатное солнце.

– Может быть, – начала Юнха, чувствуя, как подступают слёзы, – мне нужна вовсе не защитница. До конца жизни я буду нуждаться в лучшей подруге. Пожалуйста, выбери меня.

Она протянула руку и сжала пальцы Чиён.

– Если можешь… Если у тебя хватит сил терпеть такое существование…

Чиён улыбнулась тепло, как бывало раньше:

– Ничего я не «терплю». Жить, чувствовать, быть рядом с дорогими людьми – это чудо. И кстати об этом… ну, или не об этом.

Она потянулась за сумкой и достала оттуда завёрнутый в бумагу нож для шинковки.

– Я же… – запротестовала Юнха, но Чиён остановила её жестом:

– Ему было не место в той ужасной мансарде, – сказала она, – но теперь у тебя есть дом. Пусть останется здесь.

После ужина Чиён отправилась домой, и на Юнха снова навалилось тихое одиночество. Она уже начинала слышать, как растут цветы – те, что были живыми, или движется время, перемещая пылинки.

Ожидание, бездействие – как будто застывающий янтарь. Хочется разбить его, вырваться, вздохнуть полной грудью… и отправиться куда-то, за ним, догнать его… И больше не отпускать одного.

Промаявшись час или два, она незаметно для себя погрузилась в дрёму.

Ей снова приснился давнишний сон, где качались деревья, увитые цветными лентами, и птичий голос сплетал песнь о времени, когда два мира будут соединены мостом. И узор событий, что ложится тенями на всё сущее, наконец-то будет кому прочесть. Очень скоро, скоро, скоро…

Сон был светлым, но и его отравила тревога. Юнха тихо застонала, не просыпаясь: защемило сердце. Она искала Муна везде, прикасалась к нити, что соединяла их, но в этом сне наконец поняла: связь только кажется прочной, но то иллюзия, в которую Юнха отчаянно верила, на самом деле связь холодна, в ней нет биения.

Юнха всё равно цеплялась за неё, надеялась, что сможет, как по путеводной нити, добраться до Муна. Мелькали поля и холмы, горы, покрытые лесами, морские берега и речные, сокращались и вновь росли тени, и всегда не хватало одного шага.

«Знаешь, как становятся духами?»

Ещё один шаг – и тогда она сможет его отыскать.

Или же пересечёт границу, к которой обещала не приближаться.

Она уже видела всё – всю правду о сплетении событий, частью которых стала, всех людей и щин вокруг неё, видел, что подталкивало её вверх, к туманным берегам мира духов, что создало её и собрало вместе всех, дабы разрушен плюющийся гнилью портал.

И, видимо, это было уже слишком, потому что потом она упала.

В какую-то тёмную пропасть, в настоящую бездну, только дно там всё-таки было, и оно оказалось бесконечным полем цветов.

—

Шестой брат уже ждал у чанъсына, когда Мун пришёл. Ночь выдалась холодной, хоть и ясной, воздух в подвале мёртвого дома был едва ли теплее уличного, и брат совсем по-человечески ёжился, разглядывая через тонкую здесь завесу земли людей чудовищное бурление гнилых вод. И шевелил губами, шептал что-то неразборчиво, глаза же его были полны ужаса.

– Не стоило звать тебя сюда, – сказал Мун, и шестой брат вздрогнул. Качнул головой, хотя страха в глазах не уменьшилось:

– Это моя вина, моя ответственность. Пусть толку от меня немного будет, но подсоблю тебе хоть как-то…

Он обхватил себя руками, пытаясь согреться.

– Не принижай себя, – ответил Мун. – Ты не слабее, чем я.

– Может быть, раньше… но после случившегося… тот туман, он… – шестой брат зажмурился на миг, переживая прошлое. – Он будто что-то отъел от меня.

Мун не нашёл, что ответить.

– Так он точно появится здесь? – спросил шестой брат, опуская руки и выпрямляясь.

– Он придёт, – уверенно ответил Мун. – Таково сплетение. Отмщение приведёт его, поэтому я позвал тебя. У тебя тоже есть право быть здесь.

– Я никогда не хотел мстить за себя, хотел просто… избавиться от… или стать снова собою.

– Но разве право отмщения не сжигает тебя изнутри холодом? – помолчав, спросил Мун. Шестой брат вздрогнул:

– Да, да, бывает, я…

Мун чувствовал этот холод. И в себе тоже – как эхо, которое пока не должно было затихнуть. Но оно было чудовищным. Как только он столько дней носил в себе его источник? Мун не мог поверить, что это происходило.

Он мысленно обратился к тому, что наполняло его теплом, к тому, что, видимо, и не дало сойти с ума в эти дни. К тому, что могло бы разжечь в нём огонь в долю мига.

– Будем ждать, – произнёс Мун. – Он знает, что я слабею, и придёт забрать меня. Но не знает, что нас двое.

– Хорошо, – кивнул шестой брат. – Не знаю, буду ли я готов.

– Тогда просто не мешай, – холодно ответил Мун, и шестой брат снова кивнул.

Чанъсынъ смотрел на них, вращая выпученными глазами. Вся сила семерых братьев была в нём, деревянный столб был вместилищем и регулятором, заграждением и волнорезом. Если его коснётся что-то дурное, гниль обрушится на город. И кто знает, как далеко она сможет расползтись.

Просто деревянный столб со страшным ликом, а ослабнет он – и всё будет кончено.

– Для меня много лет это было загадкой, – заговорил Мун, и брат посмотрел на него вопросительно. – Почему чанъсынъ так и не смог остановить истечение гнили? Только сдерживал её… с переменным успехом. Ведь тогда мы всё рассчитали. Мы проверяли расчёты много раз, но так и не нашли ошибку.

– Да, – согласился брат. – Мне иногда казалось, что с тех пор наш отдел и стал… разрушаться. Или мы не справились потому, что уже ослабели…

– А ведь ответ лежал на поверхности, – продолжил Мун, проигнорировав его слова, – такой простой, но я его и помыслить не мог. Потому что и сам был его частью. И теперь, когда я ощутил, как разрастается внутри скользкий ком из червей и грязи, я подумал: а что если он через меня отравит чанъсынъ? Будет ли этого достаточно?

– Что? – шестой брат сделал шаг в сторону, посмотрел с тревогой.

– Будет ли достаточно, – зло ответил Мун, – для того, что так рвётся сюда? Хватит ли ему? Хватит ли ему двух братьев?

Мун посмотрел на того, кто стоял рядом:

– Ведь ты не мой брат.

Существо в теле шестого брата наклонило голову, всё ещё сохраняя выражение тревоги. Но в глазах уже растекалось ледяное спокойствие.

– Полвека назад вместо него в Фантасмагорию вернулся ты. Все следы гниения, вся скверна – она исходит от тебя. И на этом месты ты его убил. Из души щин и собственной мерзости ты и создал эти реки гнили. Ты, хынъму, Дух отчуждения. Мы ничего не поняли и не спаслись, лишь я был слишком далеко и слишком долго среди людей, тебе никак не удавалось поймать и меня тоже, заразить или обмануть, как ты сделал с остальными.

– Удалось, – ответил хынъму. Он всё ещё говорил голосом шестого брата, но уже слышалось там больше сипения и хрипов. Походило на то, что Мун разобрал на записи звонка Кына.

Мун сжал кулаки, с трудом сдерживая гнев.

Хынъму указал пальцем на грудь Муна:

– Часть меня в тебе. Сопротивляйс-шя, ес-шли хочеш-шь. Но я вос-шьму вверх.

Теперь он показал себя – чёрное переплетение отвратительно гибких тел, что занимали форму – внутри тела шестого брата не осталось ничего, кроме них.

Мун вдруг понял, что уже видел такое раньше: клубок червей, что вместо сердца носила в себе пришлая госпожа. Тот, что сбежал от них века назад, и прятался где-то, и отъедался, и рос, и менялся, и однажды вернулся.

Он не забыл семерых братьев. Они были первыми, кто сумели его победить. Так что он пришёл ради мести, не только ради власти. Он хотел со временем сожрать всех, но начать именно с них.

– Ты ведь один, – голос хынъму звучал насмешливо, шипение снова исчезло. – Не на кого положиться тебе. Упустил тех, кто были с тобой тысячи лет в прошлом, и оттолкнул тех, кто могли бы быть с тобой тысячи лет в будущем. Ты один, а значит – ты мой.

– Вот только ты до сих пор так и не смог меня сожрать. Я ведь и сам не думал, что человеческое во мне ещё живо. Что я всё ещё могу быть связан с кем-то. Но вышло, что я ошибался. И теперь и сам не знаю, один ли я или спустя тысячи лет наконец-то – нет. И я буду держаться за это чувство, сколько смогу. А вот у тебя нет ничего, ты просто пустота. И скоро мы узнаем, кто из нас сильнее.

Хынъму слушал его внимательно. Сейчас он уже должен был разобрать, что в Муне не осталось ничего от заразы, кроме эха, что скользкая тьма мертва, и даже последнее ледяное пятнышко её только что принялось таять.

– Сломать тебя будет приятно, – произнёс хынъму. – Не то, что других. Они не стоило ничего.

С этим словами он сделал шаг и исчез.

Мун сперва не двинулся с места. Но через миг отскочил и прижался спиной к чанъсыну.

Там, где Мун только что стоял, вился клуб дыма, расползались чёрные края дыры, через которую хлынула вонючая гниль.

Воздух снова дёрнулся, Мун уклонился опять – хынъму стоял перед ним, растягивая губы шестого брата в оскале.

И снова ринулся вперёд, превращая землю под своими ногами в горячий пар.

—

Юнха обернулась и зажмурилась: кто-то стоял неподалёку, залитый солнечным светом.

– Ты знаешь, кто я? – спросил голос, который она никогда не слышала сама, но всё равно была вынуждена узнать: чутьё подсказало ей, и вовсе не человеческое.

Юнха осторожно приоткрыла глаза: света стало меньше, и можно было разглядеть фигуру очень высокой и очень красивой женщины, чьи волосы были заплетены в сверкающую золотыми нитями корону.

– Чхончжи-ёванъ… – произнесла Юнха. – Небесная владычица… матушка.

– Верно.

Небесная владычица оказалась вдруг рядом. Цветы не приминались под её ногами, а будто расступались перед ней, освобождая место.

– Если я вижу тебя… – Юнха подумала, что должна испугаться, но ощущала только покой, – неужто пришло моё время выбирать? Я умираю?

– Ты думаешь, я спрошу у тебя, кем ты вернёшься – человеком ли, духом ли?

Юнха кивнула.

– Ты не умираешь. И этого выбора у тебя уже не осталось. Когда выйдет срок твоего воплощения, ты сможешь стать лишь щин.

– Почему? – удивилась Юнха.

– Ты уже вступила на этот путь, потому что тебя привели к нему. Не получится вернуться к развилке. Из желания выполнить долг ли, из эгоизма ли, или же в надежде видеть и дальше рядом с собой близкого человека, но он сделал выбор за тебя. Впустив в «Чонъчжин», проведя в Фантасмагорию, открыв тебе иной мир. Обняв тебя, подарив тебе поцелуй, отдав тебе всего себя, он определил твою судьбу.

– Понятно, – произнесла Юнха, вовсе не осознав ещё до конца смысла её слов.

– Так что выбор я дам тебе иной, – Небесная владычица чуть наклонилась, вглядываясь в её глаза. Юнха испугалась: что собирается спросить великая ёщин? И сможет ли Юнха ответить хоть как-то?

– Скажи мне, благодарна ли ты ему за открытый путь или же ненавидишь его за путь закрытый?

Юнха чуть ли не засмеялась от облегчения: проще этого ничего не было.

– Может, он и привёл меня к пути, – заговорила она легко, – но уж точно не заставлял по нему идти. Даже отговаривал. Я сама всё решила. И… я люблю его.

– Коли так, – Небесная владычица выпрямилась, – отыщи его вовремя. И скажи ему это, когда найдёшь.

Она указала в сторону, Юнха обернулась: посреди поля цветов оказалась знакомая дверь с косяком, увитым цветочным рисунком. Она приоткрылась, и оттуда потянуло холодом, и легла на цветы тень, и они тут же увяли.

– Да, матушка, – ответила Юнха, – отыщу.

—

Мун и не думал, что сражение их выйдет простым. Хынъму был столь же древним, как и соединение мира духов и земли человеческой, он, как и многое, рождался вместе с людьми и жил в них и среди них, отравляя то одного, то другого.

Он копил силы, он сумел поглотить Фантасмагорию, в нём было столько холода и тьмы, что вряд ли кто-то вообще мог бы с ним справиться, но Мун не считал, что что-то из этого – повод отступить.

Вот только сил у него самого не прибавлялось. Он уставал, а каждое прикосновение холодного дыма отъедало от него кусочек тепла. А меж тем самому Муну так и не удалось хынъму коснуться.

И всё же он держался за то, что оставалось. За свою надежду на будущее, за человеческое сердце… за женщину, которую любил, и за тех, за кого отвечал. Его гнев давно закончился, и осталось только это. Только самая крепкая связь, которую он ни за что бы не позволил разорвать.

Клубы дыма, сухая земля, капли гнили – воздух давно утратил прозрачность, хынъму был будто повсюду. И он оставался неуловим, раня Муна, он всегда сам избегал повреждений.

Он снова нёсся где-то в темноте, среди дыма и взвеси, и Мун ощущал это движение – приближение, и думал, что в этот раз, наверное, уже не сможет увернуться, и тут связь, которую он так лелеял, ожила. Будто ток прошёл по ней, прозвучали слова, которые стали огнём и светом. Мун отчётливо увидел, что хынъму уже в двух шагах.

Он вытянул руку и схватил тело шестого брата, своего сородича, того, с кем общими были у них кровь и утроба.

Оно было сухой и хрупкой оболочкой, истончившееся за годы в плену у пустоты. Но всё равно нерушимой – неразрушимой, если только не возьмут вверх условия правил волшебства.

Мун разорвал её – вряд ли это вышло бы у него так просто, не пылай сейчас его пальцы тем светом. И не сжимайся ожившее теперь сердце его от жалости и желания подарить тому, что осталось от брата, покой.

Хынъму закричал – покидая разрушенное убежище, и земля людей добралась до него сразу же. Он сжимался обратно в клок чёрного дыма, внутри которого горели глаза, два уголька.

Он был ошеломлён и оглушён. Может быть, ещё минута или несколько секунд, и он оклемается. Так что Мун не стал ждать.

Он вырвал чанъсынъ и пригвоздил им хынъму к земле людей.

В этот раз ему не сбежать. Чанъсынъ лишил хынъму сил.

И портал вздрогнул, прислушиваясь наконец к воле того, кто имеет власть над всеми дверьми мира.

—

«Вот какой выбор даёт Небесная владычица: вроде выбирай, что хочешь. Но только что-то иное, не то, что ей нужно, выбрать никак не получается. Потому что тогда сердце разорвётся пополам, а мир обратится трухой».

Юнха вырвало из сна.

Она села, и взгляд её тут же упал на входную дверь. Узор снова ожил, а дверь действительно была приоткрыта.

Она вела не в коридор, а в подвал мрачного дома, Юнха знала это точно.

Не медля, она бросилась туда, откуда истекала дымная тьма.

Он успел её увидеть, хотя его захлестнуло силой притяжения. Ведь в нём была метка – пусть недолго, но он тоже носил в себе кусок хынъму. И теперь портал закрывался, утягивая за собой всё, что принадлежало Духу отчуждения, все его части и куски, очищая мир от него, не оставляя ничего, что могло бы прорасти снова.

Мун видел, как Юнха ищет путь к нему – через распотрошённый подвал, через завалы, обломки, застывшую чёрными камнями лаву, через ледяные узоры упавшего на те камни тумана.

Она спешила изо всех сил, но даже хорошо, что не успевала, иначе затянуть могло и её.

Он видел её лицо в последний миг, пока портал не сомкнулся над ним, утягивая вслед за хынъму. И решил, что этого драгоценного воспоминания уже достаточно, чтобы не жалеть ни о чём.

Юнха увидела: что-то тянет Муна туда, где дрожит чёрное пламя, где среди бесконечных пустынь пепла нет ни одной целой, ни одной помнящей себя души, в пустоту, из которой родился туман отчуждения и в которую он возвращался. Что-то, похожее на зыбкое, чёрное щупальце, полное внутреннего движения – тысячи нитей, перемещающихся под его бугристой кожей. И это щупальце, обвив Муна, забирало его с собой.

Юнха не поняла, откуда взялся в её руке нож для шинковки – она просто почувствовала его рукоять, такую знакомую, тёплую, и машинально сжала пальцы, но потом догадалась: нужно, наоборот, отпустить. И нож, как маленькая вспышка золотого пламени, вырвался из её руки и полетел вперёд – прямо в портал, к щупальцу, разрезая его кожу и выпуская содержимое наружу. Множество омерзительных, горящих от соприкосновения со светом червей.

Щупальце отпустило Муна, но он всё соскальзывал в пустоту, будто принимая это как неизбежное. Что-то было в его взгляде, который Юнха поймала, что-то, отчего она закричала – не отчаянно, а яростно. Ей было нечего терять, и она забыла обо всех предупреждениях, границах, которые нельзя переходить, обо всём, кроме страшного чувства обрывающихся нитей.

Она уже испытала его трижды, с каждом разом было всё хуже. И вот эту она отдавать не собиралась никому.

Всё, чему она научилась и что обрела, она вложила в одно усилие – страшное настолько, что у неё закружилась голова, зазвенело в ушах, кровь хлынула из носа. Но на несколько мгновений красная нить стала такой толстой, ощутимой физически, что Юнха смогла вцепиться в неё, как в канат, тянуть изо всех сил, пока портал не сдался и не приоткрылся, отдавая ей то, что принадлежало ей по праву, по всем законами человеческим и волшебным.

Она вцепилась в Муна, ощупывая его, знакомого, тёплого и любимого, и только теперь, обессилев враз и едва не теряя сознание, зарыдала, не слыша сквозь плач и собственного шёпота, и того, как Мун повторяет эхом её слова, а чувствуя лишь, как крепко он её к себе прижимает.

–

2024 г., ноябрь

Была суббота, и Юнха снова поехала в стационар, как будто вернулось то время, когда иначе она и не представляла себе выходные.

Даже стационар был тот же, только крыло другое, и навещала Юнха не маму, а Санъмина.

Кын почти исцелил его тело, остальное довершила человеческая медицина, и Мун разыскал душу Санъмина и уговорил вернуться в мир людей, а не покидать его до срока; а потом уговаривал уже садовника, ведь тот разворчался не на шутку и не хотел пускать к заветной оградке, за которой любовно выращивал особые цветы.

Но хотя Ким Санъмин и очнулся, в себя пришёл не до конца. Будто не доверяя больше миру, он смотрел на него пустым взглядом и молчал, лишь изредка, хотя всё чаще, реагируя на что-то.

Юнха приходила к Санъмину, каждый раз надеясь не встретить его родных, иногда получалось, иногда нет. Она не могла смотреть на них, не чувствуя вины, и не знала, как отвечать на их вопросы о том, что же произошло.

Сегодня она была одна, Чиён говорила, что, возможно, придёт, но так и не появилась.

Юнха разговаривала с Санъмином, пересказывая ему новости.

«КР Групп» пошатнулась, распалась на несколько компаний, перестав быть холдингом, но в целом устояла, хоть и лишилась части руководства. Но пришли другие начальники, люди сохранили рабочие места, и понемногу всё устоялось. Первые судебные разбирательства должны были начаться через несколько недель. А Юнха решилась искать новую работу.

Пока же она закончила с архивом «Чонъчжин» – и наконец-то увидела, как всё произошло, как нарастало, расползалось, почти взорвалось. И стихло.

Наверное, она смогла бы работать и в «Чонъчжин», а не искать что-то ещё. Это тоже было вариантом, да и работа была вполне настоящей и отчасти похожей на то, к чему Юнха привыкла.

Мун вообще сказал, что если Юнха захочет, то может и не работать, он её как-нибудь да прокормит. Но она представила, как помирает со скуки, и решила, что это всё-таки не для неё.

Мун встретил её у больничного выхода и спросил:

– Хан Чиён опять не пришла?

Юнха качнула головой:

– Я уж думаю, она боится приходить. Она теперь говорит о Ким Санъмине так, будто как-то виновата перед ним.

– Уж точно нет. Что бы она сделала с теми червями, да ещё и себя не помня?

– Нет, – Юнха подбирала слова, – виновата в том, что чувства её резко переменились. Будто она должна была что-то, обещала, но не сдержала обещания.

– Очень сложно, – вздохнул Мун. Юнха скосила на него взгляд и фыркнула:

– Особенно для мужчин.

– Да, да, именно, – ответил он, беря её за руку. – Идём домой.

В воскресенье Чиён собралась в поход. На самом деле, ещё в субботу – чтобы не идти в больницу, хоть и обещала «попробовать прийти». И застряла, решая, что же делать – сбежать трусливо или всё же нет.

Решала, решала, и вот и день закончился.

Зато в воскресенье отправилась в парк Намсан с чистой совестью.

Она добралась до обзорной точки, стянула с плеч и поставила на землю рюкзак. А потом плюхнулась рядом и посмотрела на небо.

День выдался светлым, даже слишком, будто кто-то нагрел небо своим огнём. В полдень почти пошёл дождь, но тут же передумал. И сейчас мелкие облака были золотыми от солнечных лучей, хотя восход давным-давно миновал, а до заката было ещё далеко.

Иногда в золоте мелькали серебряные полосы, похожие на следы от самолёта. Облака расступались, пропуская призрачную, белую тень, отдающую тут и там синевой. Люди, тоже смотрящие в это время на небо, ничего не замечали.

Ок Мун был прав, и Чиён радовалась этому: где-то переполнилась чаша, когда один глупый имуги пожертвовал собой, чтобы помочь друзьям. Имуги никогда не станет драконом, он обречён умереть безрогой змеёй. Но потом появится новый дракон. И те, кто связаны красной нитью, встретятся вновь.

По меркам щин, думала Чиён, глядя на небо, это случится уже очень скоро.

Юнха уснула днём, хотя не собиралась. Наверное, дело было в неправильной погоде: несколько дней опять были слишком жаркими, совсем не похоже на начало ноября. То ли засыпая, то ли уже просыпаясь, она подумала: Кыну бы не понравилось. Он бы ныл, и жаловался, и говорил, что всё не так.

Ей почти ничего не снилось, только какие-то белые следы среди облаков. Проснулась она от запаха жареного риса.

Мун уже выкладывал рис в глубокую тарелку.

– Выспалась?

– Не надо было давать мне засыпать. Завтра собеседование, а я полночи теперь не засну, – пожаловалась Юнха.

– Пожалуй, я найду, чем занять тебя ночью и как утомить.

Юнха тихо засмеялась и потянулась палочками к рису.

– Дай я тебе положу в чашку, – сказал Мун, отодвигая её руку.

Юнха притворно застонала:

– Пахнет так вкусно же! Не могу ждать и секунды!

Они поужинали, вымыли посуду и вышли из дома на короткую прогулку. Просто обойти несколько кварталов, держась за руки, говоря ни о чём или вовсе молча, перебираясь от одного пятна света к другому.

Они зашли достаточно далеко, чтобы оказаться у дома, в котором раньше жили госпожа Чонъ, господин Чхве и их бедная дочь, только дома уже почти не было, остался кусок стены и гора пока не вывезенного мусора. Муну больше не нужно было держать кольцо домов вокруг места, где раньше был портал. А человек, что так жаждал выстроить на месте старого дома новый офис, снова и снова предлагал выкупить у «Доходных домов «Чонъчжин» этот участок. Жильцы оставили дом после случившегося, и Мун продал его.

Город должен был меняться, в этом суть городов – они движутся в будущее, не теряя памяти о прошлом.

Они остановились ненадолго, разглядывая будущую стройку.

Воздух был влажным, приближение зимних холодов уже чувствовалось в нём. Свет из соседних домов падал на взрытую землю и осколки камней. Что-то было в этом от неизбежности, что-то от мысли, что время течёт и течёт, и никогда не поворачивает назад, хотя некоторые вещи повторяются, и пути людей и не только, тех, кто не могут друг без друга, сплетаются вновь.

Потом Мун и Юнха зашагали дальше, от круга света к кругу света, к их собственному дому, полному цветов и тепла.