Текст книги "Сердце Ёксамдона (СИ)"

Автор книги: Ольга Толстова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Начальника Кима? – Кын изобразил искреннее недоумение. Он же и впрямь не знал, предупреждал начальник Ким кого-то о чём-то или нет. Память об этом исчезла.

– О, он должен был меня о чём-то предупредить? – заговорил Кын, будто его осенила догадка.

– Две недели! – не выдержав, истерично заверещал заместитель Чхве. Странное поведение Ким Санъмина поколебало его представления о мире и лишило ориентиров в тумане жизненных путей. – Две недели назад!

– А… – Кын пожал плечами. – Две недели назад… Мы столкнулись поздно вечером в городе. Начальник Ким на ногах не стоял и ничего не сказал, кроме «кхр-кхр», когда его рвало.

Кын наглел всё больше. Он говорил с ними уже не как Ким Санъмин, а как Ли Кын, существо, старше их на века, видавшее много раз, как люди прогибаются под начальство, какие бы титулы и должности оно ни носило. Люди позволяли вытирать о себя ноги и называли это «верностью». Лично Кын больше любил таких, которые не соглашались с тем, что считали несправедливостью. И ценили своё право на волю. Он и сам был такой – и не служил Фантасмагории, хотя всё равно, встретив Небесную владычицу, назвал бы её «матушкой». Но, считал он, есть разница.

Он наблюдал, как корчит Дёрганного кролика и этого сморщенного заместителя Чхве, которого, пожалуй, можно называть Корешком. Поведение «Ким Санъмина» собьёт их с толку. Они не уволят его прямо сейчас, сперва захотят понять, что с ним не так. Занервничают – и, может, выдадут себя.

И тогда Кын отыщет проклятый план, или проект, или хоть что-то полезное.

– Доказательства уничтожены, – проскрипел Дёрганый кролик, внезапно расслабляясь и принимая добродушный вид. Он сел обратно в кресло и с улыбкой наблюдал за Кыном. – Хватит искать, только время потратишь зря. Не остановишься – не работать тебе в этой отрасли.

И постучал легонько по столу кулаком.

Кын почувствовал желание тот кулак откусить, но сдержался. Только потому, что прямо в тот же миг ему пришла в голову блестящая мысль, как всё-таки проект отыскать.

—

Всё утро Ли Кын пытался убедить Муна, что у Ким Китхэ где-то припрятаны копии «уничтоженных доказательств». Они лежат в его червивом логове и ждут, когда их заберут. Они мечтают, чтобы их осветили вспышки фотокамер, софиты и ясное солнышко. Они плачут в темноте и жмутся друг к другу в поисках тепла.

Ли Кын умудрялся одновременно орудовать палочками, поглощая субботний завтрак, и вещать о плачущих доказательствах.

Мун, взгляд которого становился всё раздражительнее, только скрипел зубами, не отвечая на эти бредни.

В конце концов, Юнха не выдержала:

– Ладно! – она даже повысила голос, так что Ли Кын мгновенно замолчал. – Это похоже на начальника Кима… если бы он мог подстелить соломки, то непременно так бы и сделал.

– Не поощряй его, – сквозь зубы произнёс Мун.

– Он бы так и сделал, – упрямо повторила Юнха и поёжилась, вспоминая, каким становился начальник Ким на работе. Раньше она думала иногда: просто два разных человека. И только спустя годы поняла: нет, человек один, просто вне работы он больше притворялся. Но, даже поняв, ничего не стала с этим делать, пока всё не зашло слишком далеко.

– Он бы обезопасил себя, если бы хоть что-то важное прошло через его руки, – продолжила Юнха. – Но ты же не думаешь, Кын, что он хранит свой «спасжилет» прямо в офисе?

– А дома? – тут же спросил Ли Кын.

Юнха неуверенно пожала плечами:

– Он переехал три месяца назад. Я ещё не была в его новом доме. Сперва Китхэ говорил…

– Не называй его по имени, – пробурчал Мун.

– Сперва тот человек говорил, – послушно начала заново Юнха, – что в квартире всё ещё бардак, а потом… наши отношения уже изменились. Я не знаю, мог ли он поставить себе, допустим, сейф.

«О чём я говорю? – мелькнула у неё мысль. – Ли Кын заразил меня своим бредом».

Кын тут же загорелся. Теперь он строил планы, как можно попасть в квартиру начальника Кима. Потом Мун саркастически заметил, что нормальные преступники должны иметь схрон или арендовать багажные ячейки, а может быть даже, где-то в Сеуле или около него есть закопанный в землю сундук с погаными сокровищами «КР Групп». Ли Кына эти слова остудили – но совсем немного.

Юнха слушала их разговор вполуха. Её мысли скользнули в прошлое: каким странным теперь казалось, что она всерьёз думала, будто проживёт с Ким Китхэ всю жизнь. Быть в отношениях с ним – всё равно что доверить свой маршрут автопилоту, но вдруг обнаружить, что обратно управление тебе уже не получить. Решение было принято однажды и навсегда. И что потом? Либо смириться, либо найти силы – и выпрыгнуть из движущейся ловушки.

Она вспомнила ещё, как читала узор событий в архиве Фантасмагории. Всё, что случалось с Ким Китхэ до случая с ножом для шинковки, ощущалось так же, как любая человеческая история. Но после Юнха будто слепла, когда пыталась прочесть его узор, и это было страшно и очень… холодно. И духи вдруг будто тоже стали избегать этого человека, и он исчез из их «протоколов».

И ещё с того дня Ким Китхэ перестал ей писать, не говорил с ней, не пытался, как раньше, возобновить их отношения… Даже работой её не интересовался. Это такое облегчение.

Но также значит, что им руководят теперь другие… мотивы и желания? То, что захватило его, преследует собственную цель. «Я видела язву под Ёксамдоном, – думала она. – Плывущих в реках грязи проточервей. И тех, что извивались, пытаясь пробраться в тело Санъмина. Не может быть, чтобы сидящая в начальнике Киме вещь не была той же природы».

—

Кын не любил, когда его не принимали всерьёз. Поэтому он вспомнил, что вовсе не подчиняется служебной иерархии Фантасмагории, правилам её дурацким и протоколам. Конечно, мнение Ок Муна он уважал, но хёнъ не запрещал ему прямо следить за начальником Кимом.

Потому что Кын об этом не спрашивал.

В словах о ячейках хранения и закопанном сундуке был смысл, но идея начать с квартиры начальника Кима была соблазнительнее, потому что проще.

И после того, как Кын отыщет там «уничтоженные доказательства», он наконец-то оправдает себя как помощника Мунщина. И все будут им гордиться – хёнъ, его новая подруга Чо Юнха и, обязательно, Хан Чиён.

Его мысли снова сделались простыми, утратив человеческую сложность и многослойность. Чем больше он поддавался гордыни, тем больше терял связь с эмоциями и чувствами тела, которое занимал. Кын это знал, но знал и то, что ещё не перешёл опасной черты. Простота мыслей была ему нужна, чтобы не сомневаться в себе и своих гениальных идеях.

Люди полны сомнений, и это неприятно.

Он промучился теми сомнениями с часок, пока не додумался: надо на время перестать притворяться человеком. И всё тут же стало проще.

На всякий случай Кын не стал спрашивать у Чо Юнха адрес. Пробраться в хорошо знакомые помещения «Азем Тауэр» и похитить нужное из базы отдела кадров – плёвое дело для того, кто истоптал уже корпоративную сеть своими ловкими лапами.

Закончив с делами в «Азем Тауэр», Кын перебрался на другую сторону Тханчхона. Он шёл пешком, потому что времени было предостаточно: до заката он ничего не собирался делать. А усталость, даже в человеческом теле, его почти не брала.

Новое логово Ким Китхэ было в одном из огромных жилых комплексах южнее Олимпикро. В корпусе с видом на школу, а не на «Лотте Ворлд», хихикал Кын: не так уж и достойно.

Жилой комплекс был окружён насыпью из камней и земли, в два раза выше среднего человека. Морочить голову охранникам Ли Кыну было лень, так что он неспешно прогуливался вдоль насыпи, пока не оказался в надёжной тени от каштанов. Несмотря на сентябрь, желтеть они не спешили, и Кын посмотрел на них укоризненно. Затем скользнул в тень, а по ней – вверх, и оказался на территории комплекса. Он миновал первый из домов и уселся на детской площадке на скамейку, сохраняя форму полутени – так, чтобы люди его не замечали, но и рядом не садились.

Отсюда он смотрел прямо на 317-й корпус, бежевую махину в двадцать семь этажей с монументально оформленным входом. Начальник Ким жил на четырнадцатом.

Кын сидел, нахохлившись, почти не двигаясь, не обращая внимания на моросящий дождь и не сводя взгляда с дома. От окон слева на четырнадцатом этаже тянулись к соседям – вверх, вниз и в стороны, чёрные хвосты, похожие на всполохи. Они колебались, сжимались и растягивались снова, перемещались вдоль трёх окон. Начальник Ким был дома.

Там, где всполохи касались соседних окон, оставался след. Иногда он таял сразу же, иногда задерживался – как утренняя дымка, но все же со временем уходил. Но у одного окна след был жирным, почти чёрным. И держался там крепко.

Ли Кын ждал. Он не двигался, дышал редко – только чтобы тело не потеряло сознание, и мог бы просидеть так дни. Ему была почти тысяча лет, время давно значило для него немногое.

На закате всполохи сдвинулись. Кын увидел, как они скользнули вниз, и затем из подъезда вышел начальник Ким.

Повернул налево, к одному из выходов из жилого комплекса.

Кын, серебряной дымкой, последовал за начальником Кимом. Держась, однако, подальше, чтобы тот не почувствовал присутствие щин.

Начальник Ким покинул комплекс, перешёл дорогу и повернул направо, назад. Насыпь вынуждала его удлинить дорогу почти в два раза, и Кын позлорадствовал: вот и селись в таких «крепостях».

Ему не очень нравились эти многоэтажные кварталы, будь он человеком, предпочёл бы квартиру в доме как у Ок Муна.

Наконец, начальник Ким зашёл в «Бабушкин чхуотханъ», чьи витрины светились тепло и приветливо. Людей там было уже предостаточно, и Ли Кын даже заметил, как начальник Ким с кем-то здоровается – и улыбается почти как настоящий человек.

Кын бросил снова взгляд на вывеску и скривился, припомнив ресторанчик возле кладбища ванов. Будь Кын суеверным щин, решил бы: такое совпадение – дурной знак.

Но он просто перенёсся через улицу, насыпь и двор к 317-му корпусу. Дальше у него разрешения от духов дома идти не было, и он совсем не хотел, чтобы кто-то из воплощений Муна настучал на него хозяину. Поэтому «поговорил» с электронным замком и убедил того, что он свой. То же рассказал и лифту и оказался перед квартирой начальника Кима.

От неё уже несло гнилью, хотя люди вряд ли улавливали сам запах. Ещё слишком рано, да и не все чувствительны к таким вещам. Если только в соседях начальника Кима не числится шаманки или будущего щин, то никто не догадывается, почему вдруг стало так неуютно жить в их любимом доме.

Кын брезгливо коснулся замка, пропитавшегося гнилью, и отключил его. Говорить с ним было бесполезно, и замок, и дверь лишились той частички духа, что должна была в них сидеть.

Кын вошёл внутрь, морщась от смрада, и прикрыл за собой дверь. Ему показалось, что она тихо прошуршала, но его уже занимали другие мысли.

В квартире было темно. Виноваты были не только плотные шторы – темнота ощущалась особенной. Такая стоит в некоторых полостях ада, где бродят только осколки, целых душ там нет, где надписи только на ханчжа, потому что давненько никто туда не заходил. В местах, забытых даже служителями, даже искажёнными от веков неблагородной работы и сошедшими с ума духами. Что в таких местах делал Ли Кын? Он предпочёл стереть у себя эти воспоминания.

Но память об ощущениях кошмара, из которого никак не находишь выход, осталась.

Здесь была та самая тьма.

Потом Кын ощутил в ней две вещи: во-первых, шорох. Незаметный для иных, но явственный для него, специфический шорох электричества, движение токов в микросхемах. Пусть Кын редко пользовался человеческой техникой, но он ощущал её хорошо, потому что между ним и ею было дальнее сродство, единый изначальный принцип. Здесь, в темноте, что-то работало. И не холодильник или роутер, а что-то ещё, наделённое злым намерением. Как омерзительно – портить вещи и превращать их во что-то одушевлённое, но злобное!

Во-вторых, он понял вдруг, что его движения замедлились. Чем больше он прислушивался к себе, тем неповоротливее становился. Он уже не смог бы скользнуть в тенях, если бы они тут были. Но их не бывает в полной темноте, так тьма и отличается от света – отсутствием теней.

Не смог бы пролететь серебряной дымкой, извиваясь в воздухе и впитывая его, свою родную стихию.

И он начал терять связь с телом, которое занимал. Происходило невозможное, потому что пока Кын сам бы не захотел это тело покинуть или не перешёл бы пресловутую черту, связь порваться бы не могла.

Он крутанулся на месте – невыносимо медленно. Заверещал – своим собственным голосом, высоким, переходящим в ультразвук, от чего где-то в доме что-то разбилось. И наконец, от отчаянья, выбросил вверх и в сторону снопы искр.

Одна из них попала в потолочный светильник и оживила его на несколько мгновений.

Стены квартиры были исписаны символами. Ли Кын давно и хорошо их выучил, но всё ещё был обязан им подчиняться. Не бесполезные молитвы или амулеты, написанные шарлатанами. А истинные слова из языка Фантасмагории. Они держали его на месте.

Как будто этого было мало, на полу тянулась непрерывная линия из риса. Она была толще возле входной двери, там же валялась перевёрнутая чашка, наверное, тот шорох означал, что рассыпался рис, замыкая круг. Какая-то не особо хитрая система, что заставила чашку опрокинуться, когда дверь открылась и закрылась.

То, что заняло место Ким Китхэ, не смогло узнать Ли Кына, но почуяло неладное. Символы и рис – грубо, но универсально. Одна вещь от волшебства духов, другая – от волшебства людей. Должно сработать почти для любого щин.

И наконец Кын увидел ту одушевлённую злобой вещь: маленькая камера на столике прямо напротив двери. Наверняка работала в режиме ночного видения. Записала, как Ким Санъмин проникает в чужую квартиру.

Ловушка, расставленная для духа и для человека.

Ким Китхэ мог придумать такое, если только знал точно: «Ким Санъмин» придёт сюда. Значит, начальник Ким уже управляет теми, кто считается его собственным начальством. Он уже заморочил им головы. И ещё он изучил Ли Кына, пока тот думал, что никто ничего не замечает…

Маленький наивный дух, как будто говорили символы на стенах, кем ты себя возомнил? Тебе почти десять веков, а мозги у тебя, как у хлебушка.

Кын издал ещё один визг – слабый и отчаянный. Никто не знает, что он здесь! Символы на стенах слепили его, рис мешал думать, а человеческим телом завладела паника.

Светильник погас, и Кын выпустил ещё две слабенькие искры – одну в потолок, а другую туда, где стояла камера.

Ему повезло так, что он поверил, будто и у щин есть собственные хранители: камера затрещала, а потом вспыхнула.

Её злая воля колыхнулась, разгоняя тьму. Человеческое тело отчаянно бросилось к двери и само разбросало рис.

Кын заплакал от счастья, рванул на себя дверь. Или это сделало тело Ким Санъмина?

В любом случае, ничего не вышло. Что-то случилось, когда Ли Кын почти утратил подвижность. Его тело духа, его любимый облик, «свёрнутый» и ждущий в особом «кармашке», приклеилось к символам на стенах. Они всё ещё не давали духу уйти.

Кын рванулся снова, отдирая себя от любимого облика. В конце концов, его можно вырастить и заново, коли уцелеет душа.

Он двинулся внутри человеческого тела, устраиваясь поплотнее, вжимаясь во вместилище, предназначенное для души. Не очень хорошо, но лучше, чем оставаться в ловушке.

Ему удалось открыть дверь, хотя тьма держала её крепко.

Потом – выбраться в коридор.

И – добраться до лифта.

Он мог покинуть это место только как человек, но это было и к лучшему, меньше останется следов.

В темноте он пробрался к насыпи и спрятался среди деревьев. Они дали ему убежище, сочувственно склонили ветви, насколько могли. Кын отдыхал. Нельзя было возвращаться пока в «Чонъчжин», потому что теперь у той твари в теле начальника Кима есть сброшенный облик Ли Кына. Она может что-то унюхать. Нужно спрятаться, залечь на дно. Может быть – буквально, на мутное дно Ханганъ.

Он расскажет всё Ок Муну… потом. Когда проглотит стыд и отдохнёт. И придумает, что именно сказать. Наверное, так… Кын дрожал, чувствуя, как на него наползает отупляющий сон. Слишком устал, чтобы по-настоящему думать. Нужно уходить отсюда, пока не уснул прямо здесь… где его так легко отыскать.

Встряхнувшись кое-как, он поблагодарил каштаны, сполз с насыпи, когда вокруг никого не было, и побрёл к ручью.

—

Юнха открыла глаза и в первую минуту не могла вспомнить, где она. Что-то не давало покоя, что-то было не так вокруг.

Что-то приснилось ей – мрачное, холодное, как очень глубокая вода. Сон ушёл, но осталось тревожное чувство, будто он сбылся, а Юнха ещё не знает об этом.

Она сидела на постели, оглядываясь: как будто стены эти были ей знакомы, и очень хорошо, но что же не так?

Потом окончательно проснулась и увидела, что это всего лишь её мансарда.

Опостылевшая, но вполне знакомая – до каждого скола на стенах и трещинок на столешнице.

Она едва поднялась с постели, а смартфон тут же загудел: «Пообедаешь со мной?» – Мун как будто точно знал, что Юнха, проспав пол-утра, наконец-то встала.

Потому сразу, не дожидаясь ответа, он добавил: «Приготовим вместе?»

«Что хочешь приготовить? 😊» – Юнха плохо давалась готовка, но, по крайней мере, нарезать овощи она бы смогла. Зевая, она прочла ответ:

«Придумаем что и купим продукты».

Юнха засмеялась: вот и весь день занят.

«Хорошо 😊»

«Когда мне зайти за тобой? Через сколько?»

«Ты же можешь оказаться здесь в любой момент, правда?»

«Могу, но без разрешения не буду».

Она оставила себе полтора часа на сборы, но ей так не терпелось увидеть Муна, что Юнха удивила сама себя: была готова к прогулке ещё до назначенного времени.

Тревога, оставшаяся после сна, лежала маленьким холодным камешком на дне мыслей и иногда беспокоила, но Юнха вынуждена была признать: желание увидеть Муна заслоняло собой всё. Они виделись вчера, но уже провести и день без него – и без чего-нибудь вроде работы, способной хотя бы отвлечь, становилось тяжело.

Юнха влипла в то, что для просто человека могло стать бременем, она знала это – и ей уже было всё равно.

День опять был хмурый, дождь шёл время от времени и очень лениво, тоже не желая работать в воскресенье. Но всё же вместо прогулки, на которую втайне надеялась Юнха, вышло ровно то, что и было обещано: покупка продуктов по дороге до дома Ок Муна.

Он готовил слишком хорошо, чтобы Юнха решилась в это вмешиваться: ей хотелось поесть вкусной еды, а не той, которую она обычно готовила сама или приносила домой из какого-нибудь ресторанчика (но только не с первого этажа и не из здания со страшной вывеской… и ещё не из парочки заведений вокруг дома с жестяной мансардой). И она больше смотрела, как двигаются руки Муна, творя самое обычное волшебство, на которое способны и люди тоже.

И где-то посреди этого – и посреди пара от кипящего бульона, стука ножа о деревянную доску, соблазнительных запахов почти готовой уже еды – вдруг замерло на мгновение время, и Юнха впервые с детства ощутило то самое тёплое чувство: пребывание дома.

Простые вещи, без которых она в глубине души никогда не мыслила счастье.

Холодные годы её жизни могли бы закончиться – и настало бы тогда новое время, полное тепла.

Она отвернулась, чтобы не отвлекать Муна: он бы заметил слёзы на её глазах и стал бы спрашивать, что случилось. А она просто была в этот миг счастлива.

После обеда они сидели в гостиной, допивая домашний лимонад, и говорили о каких-то случайных вещах, пока взгляд Юнха не упал на входную дверь: узор на ней чуть сдвинулся, но замер, потому что сейчас Юнха не спрашивала его ни о чём.

Но Мун уже проследил её взгляд. На миг провалившись в задумчивость, он поставил стакан на столик, помолчал, видимо, решая, говорить или нет, и потом спросил:

– Знаешь, как становятся духами?

– Я… видела, – осторожно ответила Юнха. – Чем всё закончилось.

– Ты видела ещё не совсем финал, – качнул головой Мун, – хотя он известен. Но я о том, как приходит знание… о грядущем превращении. Понимание, что в тебе есть не только человеческое. В былые времена всё это было проще, но щин продолжают появляться среди людей и теперь. Однажды начинаешь видеть и чувствовать больше, чем человек, предметы будто говорят с тобой, у некоторых вещей и людей появляются странные тени – истинный их облик. Или слепок их сути. Потом кто-то сбивает солнца с неба, кто-то узнаёт в прохожем духа оспы, иные вспоминают, что не рождались людьми и вовсе. И после какая-то твоя особенность начинает… выпирать. Это проявляется твоя суть, твоя роль, то, что поможет тебе найти своё место. Роль, которую придумали до тебя и за тебя. Как гены в человеческих телах – это то же врождённое и то же не поддаётся контролю.

– Генная терапия существует… кажется.

– Точно, – согласился Мун. – Пожалуй, люди однажды придумают, как управлять генами. В смысле, как делать это просто и легко, будто настраиваешь приложение в телефоне. Но щин не переделать. Времена сказок прошли, но всё равно – за тем, кому на роду написано, приходит его судьба.

– И поэтому, после того как вы отправились в Западные земли…

– …чтобы принести три цветка – живокост, животел и живодух, – подхватил Мун. – Мы с братьями умерли, войдя в страну смерти, и, покинув её, должны были ожить как духи или отправиться в следующее перерождение как люди. Ты знаешь, каков был выбор… ответ. Мы, духи-хранители дома, заняли свои места в бюрократической машине Фантасмагории. Небесная владычица ничего не делает просто так.

Юнха задумалась:

– Так, значит, она… Всё было предопределено?

Мун замотал головой:

– Нет-нет, выбор, который она нам дала, был настоящим. Мы не были обязаны становиться духами, могли остаться людьми и жить все следующие жизни как люди. Выбор был сделан, и я стал тем, кем стал. С тех пор у меня есть долг – моя работа, моя функция.

Он вздохнул, становясь чуть холоднее, отступая к своей сути духа, потому что тема не была ему приятна:

– Я уже говорил, город нельзя остановить, он будет меняться. И что я больше не могу тянуть время, мне нужно отыскать источник зла, что питает язву. Я знал, что времени всё меньше, а она – всё сильнее. Я пытался найти помощника много лет. Кого-нибудь с… ну, подходящей функцией. Прости, что это звучит грубо.

– Да не за что просить прощения, – удивилась Юнха, но Мун отвёл глаза и продолжил:

– Нужен был тот, кто сможет увидеть схему, увидеть связи – давно не рождалось щин, способных на это. А те, что способны на что-то похожее, страдают нашим общим недостатком – не так просто разобраться в людях и их поступках. Я был близок к отчаянью, и потом появилась ты. Небесная владычица ничего не делает просто так…

– Что…

Но Мун остановил её жестом:

– Мне нужна твоя помощь, Юнха. Всегда была нужна именно твоя помощь.

– Ты хочешь сказать, – растеряно начала она, ощущая подбирающийся к сердцу холодок… не страх и не злость, а, скорее, предчувствие перемен, – все эти шкафы, и папки, и архивы Фантасмагории… Всё служило тому…

Мун коротко кивнул:

– Способности, что ты можешь обрести потом… эхом отзываются в сейчас. Ты видишь больше, чем другие, в тебе уже тлел огонь… Я признаю, увидев его, я решил раздуть это пламя. Не слишком сильно.

– Не слишком сильно? – Юнха не знала, что должна чувствовать сейчас. Но его слова всё ещё её не пугали. Только начинал мучить один очень дурной вопрос. – Разве ты не пытался сделать меня щин? Чтобы я помогла тебе после?

Тень пробежала по лицу Муна или быстрая судорога:

– Нет! – резко и горячо ответил он. – «Ни один имуги не стал драконом, ни один человек не стал духом». Становление щин означает исчезновение человека. – Он глубоко вздохнул и заговорил спокойно, как раньше. – Нет, всего лишь раздуть пламя – ровно настолько, чтобы хватило.

– Хватило использовать меня?

– Попросить у тебя помощи, – он неуверенно положил ладонь на её руку, готовый в любой момент, по первому признаку недовольства, отдёрнуть пальцы. – Мне очень нужна твоя помощь, Юнха. Чтобы ты смогла отыскать то, чего не вижу я. Последняя работа, о которой я тебя попрошу.

Она молчала, но потом всё же задала вопрос, который теперь жёг её изнутри:

– Ты поэтому сейчас здесь со мной? В этом причина?

– Ты спрашиваешь… о чём?..

Его непонимание выглядело искренним. Он действительно не очень хорошо понимает людей, напомнила себе Юнха. Лучше дурака Ли Кына, но не очень хорошо. Так что… либо она скажет это сейчас, либо, наверное, уже никогда.

Её руки задрожали, и Мун явно это заметил, потому что в его глазах зажглось беспокойство.

Сердце Юнха забилось громко и часто, почти оглушив её саму.

Она не сразу нашла в себе смелость, чтобы заговорить, но всё же начала:

– Видимо… мне нужно говорить прямо…

Юнха остановилась, когда её голос дрогнул. Снова набрала воздуха и продолжила:

– Я скажу тебе прямо. Ты нравишься мне… очень сильно нравишься.

Его взгляд изменился. Так Мун смотрел на неё всего пару раз, и тогда, как и сейчас, Юнха ощущала, что мурашки бегут по телу от такого взгляда.

Она затаила дыхание, ожидая ответа.

Мун медленно наклонился, подождал мгновение, а потом коснулся её губ.

В первый миг Юнха замерла. Странное было ощущение, непохожее на все поцелуи, что были у неё раньше. Странное, но вовсе не плохое. Иное – как будто она ощутила не только касание губ, но мира по другую сторону реки, мира за пределами человеческого. Если пойти этой дорогой, назад пути не будет, подумала она, прежде чем потеряла способность мыслить связно.

Прошёл ещё миг.

Юнха вдруг, будто в ней взорвалось что-то и толкнуло её вперёд, впилась губами в губы Муна, пробуя его на вкус жадно, словно и не надеясь даже утолить вспыхнувшую потребность.

Ощущая стук его сердца и как всё теплее становится он – в противоположность тому холоду, который тоже умел создавать.

Теплее, чем может быть человек, и её кожа – на пальцах, ладонях, лице, везде, где соприкасалась с ним, – тоже теплела, будто согретая жарким солнцем.