Текст книги "Сердце Ёксамдона (СИ)"

Автор книги: Ольга Толстова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– И ещё два других дела, – продолжил Ли Кын, кивнув. – Свидетелей наверняка можно найти – и уговорить их рассказать правду. Стоит начать с истории с отелем, потому что соваться к мутным бандитам-поджигателям точно не лучшая идея. Но провалившаяся гора далековато отсюда, а перелетать в этом теле я могу не дальше десятка кварталов. И в сны входить почти не могу, сразу выбрасывает, а то я бы им послал «вещих снов» о пробуждении совести. Перемещаться же как человек – на поезде или машине – ну, не хочу внимания лишнего к Ким Санъмину привлекать, и так ещё неясно, подозревают его или нет, и что нужно было от него червям, – Ли Кын говорил очень быстро. Переведя дух, он продолжил:

– И вот если даже наш дорогой начальник доберётся к тем людям, так убеждать их…

– Не моя сильная сторона, – всё ещё медленно проговорил Мун.

– Эй, вы! – не выдержала Юнха. – А прокуратура вообще нам на что?

Мун и Ли Кын с удивлением уставились на неё.

– Если ты знаешь или найдёшь имена тех гипотетических свидетелей, пусть прокуратура с ними и говорит, – сказала она тише.

– Правильно, – тут же поддержал её Ли Кын, – вот для чего нам человек – чтобы напомнить вовремя, что человеческие проблемы нужно решать человеческими способами. А только нечеловеческие… вроде поиска продажных депутатов…

Мун хмуро глянул на него.

– Что ж, – Ли Кын поднялся и слегка поклонился Муну, – раз еды не осталось, и мы обсудили самое насущное, то я пойду. У меня важные дела сегодня.

– Человеческие? – не удержалась Юнха.

Ли Кын застыл, размышляя:

– Наверное, не совсем, – наконец признал он и растаял в воздухе серебряными искрами.

– Вот же змеёныш, – с досадой произнёс Мун, – я просил его так не перемещаться.

– А пришёл он сюда как?

– Да так же, – буркнул Мун.

Он начал собирать посуду со стола.

– Ты правда можешь узнать имена тех людей? – осторожно спросила Юнха.

– Нет, – не прерывая работу, ответил Мун, – но мне кажется, что сможешь ты.

—

Кын бежал к месту встречи преисполненный радости и предвкушения. Он нёсся так быстро, что то и дело налетал на кого-то в толпе, кланялся с извинениями и устремлялся дальше. Глаза его светились, как он ни сдерживал их предательского сияния, а сердце человеческого тела стучало громко, как колёса поезда по рельсам.

У него самого сердца не было, вместо него горел волшебным светом рой мелких живых жемчужин – чем больше их становилось, тем ближе подходил Кын к возвышению. Ощущая, что родилась ещё одна, жужжащая и жгучая, он радостно понимал: вот и капля-другая прибыла в чаше.

Сейчас жемчужины возбуждённо жужжали и вибрировали, а радость, переполнявшая Кына, была даже сильнее, чем при наполнении чаши.

И думал он не о возвышении, а о том, что скоро увидит Хан Чиён.

Он донимал её сообщениями всю неделю. И хотя обещал Чо Юнха не дурить, едва сдерживался от какой-нибудь глупости. Скользил между словами ловкой змеёй, медленно подводил к тому, чего ему хотелось, и уговорил всё-таки Чиён встретиться без её подруги.

Точнее выдал это за что-то нормальное, хотя почти никогда Ким Санъмин и Хан Чиён не проводили время вдвоём, разве что по чистой случайности. Но вчера вечером Кын взял с ней слово, что Чиён точно придёт. Хотя она недоумевала, что это за странности такие и почему нужно держать встречу в секрете.

Если бы Чо Юнха узнала раньше времени, Ли Кыну бы не поздоровилось. А если бы узнал Ок Мун…

Кын вздрогнул, но тут же забыл об этом, потому что впереди увидел сияние.

Он подумал: Ким Санъмин – вот кто настоящий дурак. Как можно было не замечать её столько лет?

Сияние разливалось над деревьями и фонарями, над торчащей осью карусели, держалось куполом над парком. Бледное в дневном свете и незаметное для людей, оно просто переполнило Ли Кына радостью, хотя только что казалось, что больше счастья в него уже не влезет. Сияние манило – как голоса существ, охотящихся на людей в темноте. Только Кын не был человеком, а в сиянии не было ничего злого. Оно было чистым светом прекраснейшей души.

Он припустил ещё быстрее, предвкушая, что скоро встретится с хозяйкой сияния во плоти.

Наверное, Чиён думала: они поговорят сегодня о беседе с прокурором или ещё о каких-то делах, но у Кына были другие планы: карусель, мороженое и смешные ободки-ушки. По надёжным сведениям, именно так люди заявляли миру, что они пара.

—

Мун открыл украшенные цветами дверцы шкафа.

– Что там? – спросила Юнха и припомнила слово:

– Нарния?

– Нет, входы отсюда ведут только в наше царство духов, – серьёзно ответил Мун.

– Почему это всегда шкаф?

– А это тебе надо спросить у людей. Почему это всегда шкаф, колодец или три камня, сложенные в арку.

Он продолжал стоять у шкафа, и Юнха, вздохнув, подошла ближе и заглянула внутрь.

Она не рассчитывала увидеть там полки или вешалки, но, может быть, ожидала таких же рядов коробок с бумагами, как этажном ниже.

Но там было просто темно. В темноте, где-то далеко отсюда, дрожал крохотный огонёк, жалкая искра.

– В первый раз я покажу тебе дорогу, – сказал Мун, протягивая ей руку.

«В первый раз? А будут ещё?» – печально подумала Юнха, но теперь-то отступать было поздно. Она вложила ладонь в ладонь Муна.

Путь показался коротким – хотя Юнха была уверена, переместились они туда, где расстояния человеческого мира значения уже не имели.

Воздух тут был сухим и пресным, как старый пшеничный хлеб, свет желтоватым. Стены терялись в темноте, если вообще существовали. Место напоминало то ли пещеру, то ли подземелье, но сырости не ощущалось ни в чём, наоборот: у Юнха в первый миг пересохло во рту и зачесались глаза. Запершило в горле, а потом сжало в груди, как перед приступом кашля.

Но минуло ещё мгновение, и всё прошло.

Высокие деревянные стеллажи стояли в центре, образуя квадрат вокруг квадратного же в сечении и толстого столба. Он уходил высоко вверх, там тоже было темно, а потолка точно не было, только этот столб.

Ещё здесь был высокий письменный стол с подставкой для кистей и растирочным камнем и два стула рядом. Юнха обернулась: там, где они вошли сюда, был проём, дверная коробка без полотна, из толстого почерневшего дерева, по которому бежал едва различимый от старости цветочный узор.

Стеллажи стояли совершенно пустыми.

– Это работает так, – произнёс Мун, в сухом недвижимом воздухе его голос будто тонул, – нужно знать, что ищешь, и оно придёт к тебе.

– Но я не знаю, – возразила Юнха. – В этом и дело.

– Не совсем так. Ты знаешь то, что раздобыл Ким Санъмин. И знаешь наверняка, кто замешан.

– Начальник Ким, – произнесла Юнха. Его имя больше не вызывало никаких эмоций, кроме злости. – Но всё же…

Мун кивнул на стеллажи и отступил на шаг. Юнха, чувствуя себя очень глупо, протянула руку к ближайшей полке.

Стеллажи были старыми, на таких скорее представишь завёрнутые в шёлк свитки, но пальцы Юнха коснулись чего-то мягкого и упругого – воздух над этими полками воздухом вовсе не был.

Напоминал, скорее, очень мягкий тофу. Стоило Юнха коснуться его, как он задрожал, меняясь, и вот её рука уже лежала на толстом книжном корешке.

Книга была похожа на огромные справочники с расчётами положения звёзд и дат, которыми пользуются предсказатели.

Юнха потянула книгу на себя и охнула от её веса. Мун ловко перехватил том и отнёс его к письменному столу.

– Фантасмагория, – заговорил Мун нехотя – тоном, который всегда приберегал для правды о его настоящей жизни, – огромна, почти бесконечна. Всё в ней на своих местах, и для всего есть свой отдел и свои служащие. Каждый выполняет свою задачу, и не справиться с ней… позор.

– То есть эта работа…

– Это не просто работа, – откликнулся Мун, – в том и суть. Но организована она так же, как и человеческая. Задачи, круг обязанностей, возможность повышения или опасность взыскания, иногда интриги… и очень много отчётов.

Юнха раскрыла книгу. На первом листе были написаны даты: с такого-то по такое-то число.

Она развернула следующий лист, он был сложен гармошкой: множество имён или не совсем имён… некоторые походили на прозвища, другие явно появились в те времена, когда у людей не было фамилий. И не только у людей. Все имена шли в разнобой.

– Когда чей-то отчёт появляется здесь впервые, имя добавляют на этот лист, – пояснил Мун. – Кстати, ты знаешь, что люди не могут прочесть написанное духом?

– Но я читала твои записи.

Он кивнул с лёгкой улыбкой.

– Эти тоже легко разберёшь.

– Ты хочешь, чтобы я это читала? – она полистала книгу и почувствовала отчаянье. – И что я найду здесь?

– Имена, даты, события… комментарии духов. Эти люди встречались, разговаривали… договаривались. Передавали оплату… каким-то образом. Движения по счетам, наличные, картины или фарфор – что-то должно быть. Уговоры, нанятые специалисты. Официанты, дорожные камеры. Всё можно найти, если хотя бы примерно знать, что ищешь. И кого об этом спрашивать и на что давить… Эти люди скрывались от других людей, но от духов они спрятаться не могли. Дай прокурору то, на что его команда сможет опереться. И пусть они ищут, как ты сказала, это уже их работа.

– Но… Как я могу прочесть всё это?

– Никак, – согласился он. – Это выглядит невозможным. Но, прошу тебя, Юнха, прямо сейчас просто поверь мне. Начни читать это. Когда почувствуешь, что тебе нужна перекрёстная ссылка или взгляд ещё кого-то на то же событие, подходи к стеллажу. Читай. Читай, и…

– Что произойдёт?

Он не ответил, только покачал головой.

Было то, о чём он до сих пор не говорил. Не только о причине, по которой ему так важно удержать Ёксамдонъ неизменным, или о том, что вообще происходит в «Чонъчжин». О чём-то ещё, связанным с морем бумаг, которые приходилось заполнять ему – и множеству других духов, судя по книге.

– Мы в Фантасмагории? – спросила Юнха. – Это место?..

– Нет, не совсем, – ответил Мун. – Это место между миром людей и миром духов. Ещё не Фантасмагория, просто точка доступа к её архивам. Как терминал в библиотеке, – подумав, добавил он.

– Если я прочту это и найду то, что нужно прокурору Иму… Он не сможет использовать эти сведения в суде.

– Да, но он же сам попросил хотя бы имена. Ты узнаешь больше: чем они занимались и когда. А дальше – дело за людьми.

Юнха помолчала, поглаживая указательным пальцем один из листов книги. Эта бумага не была ни рисовой, ни целлюлозной, она будто не существовала по-настоящему, только притворялась бумагой для удобства Юнха.

– Ты мне поможешь? – наконец тихо спросила она.

– Я просто не могу, – печально ответил Мун. – Я даже в своих отчётах не вижу связей. Не могу пройти по их рисунку. Я не могу сказать, что ищу, потому что не замечаю и не понимаю этого.

– И ты позвал меня помочь тебе?

Он посмотрел ей в глаза и медленно кивнул.

Юнха уже почти догадалась, в чём дело. Но на последний шаг не хватило духу.

Она раскрыла книгу на первом листе, пододвинула стул.

– Ладно, тогда я буду читать.

Он не двинулся и ничего не ответил, и Юнха подняла на него вопросительный взгляд.

– Если… увидишь, – Мун говорил с трудом, было очень похоже на тот раз, когда он пытался всё ей рассказать. – Что-то увидишь… здесь или…

– Ты хочешь, чтобы я искала что-то ещё? – уточнила Юнха.

Он быстро замотал головой:

– Нет, не важно. Занимайся сперва «КР Групп».

– Операцией «Возмещение»… – пробормотала Юнха, начиная читать.

Она едва заметила, что Мун оставил её одну. Наверное, у него всё ещё есть работа, мельком подумала Юнха. Вряд ли у него бывают настоящие выходные, по крайней мере, не часто.

Записи в книге были не выдержками из книг судеб или чем-то таким, как в первый момент решила Юнха. Если книги судеб и существовали, то явно в каком-то ином месте или отделе.

Книга состояла из тех же «протоколов», заметок, написанных служащими Фантасмагории, такими же, как и Ок Мун. Огромный архив того, что случалось с людьми на глазах у духов, следящих за самыми разными вещами. Хранители мест и предметов, понятий и ритуалов, духи, существа, волшебные животные, чосынъ сачжа, даже призраки, добрые, нейтральные и злонамеренные, те, кто устраивают пожары и кто тушат их наводнениями, живущие на свету и дрожащие в тенях, – от масштабности и детальности этой безумной бюрократии захватывало дух. Причём в плохом смысле – мир людей, спелёнатый бумагами, документами, цифровыми следами, показался вдруг полным свободы.

Если бы не почти четыре недели, проведённые с бумагами «Чонъчжин», Юнха вряд ли бы так уж быстро начала замечать, что увидеть систему и связи в этом хаосе ей несложно.

Иногда она будто видела сквозь страницы, зная, что там – через десять, двенадцать листов есть запись, которая ей нужна.

Иногда чувствовала, что нужно узнать больше, и подходила к стеллажам, смело уже запуская туда руку, порой даже перебирая то, что предлагал ей архив, пока не чувствовала по покалыванию в пальцах – да, эта та самая книга учёта, которую она ищет.

Скоро на письменном столе явились бумаги и перьевая ручка, потому что кисть Юнха отвергла. Она записывала в столбик имена, а в другой – даты и что и где тогда произошло.

Имена прибывали: директор Ким – Дёрганый кролик, всегда такой нервный из-за нечистой совести. Директор Чанъ, которого она едва знала, но издали он производил впечатление благородного и воспитанного человека. Президент Квон, которую она видела только на фото или в новостных роликах.

Какой-то служащий Канъ из департамента градостроительства, мелкая сошка, метящая высоко.

Депутат Ли Сынъму, за которого она голосовала несколько лет назад. Помощница мэра Пак.

Она замечала, что какая-то тень скользит по страницам и сквозь них, от отчёта к отчёту, от заметки к комментарию – они не были связаны друг с другом, на первый взгляд, и не имели отношения к тому, что она искала. И эта тень едва мелькала, может быть, она была самой обычной – настоящей тенью, которую отбрасывало что-то здесь. Может быть, вообще – воображением Юнха.

Постепенно ей всё проще становилось различать события – у каждого было своё предназначение, каждое к чему-то вело и из чего-то следовало. Не существовало хаоса, только опутывающие мир связи.

Связи качнулись, другой раз, третий.

Колыхнулся мир.

Это уже было – у парка Намсан, когда человеческий мир смешался с миром духов, и Юнха увидела больше, чем умеют видеть люди.

Она отодвинула очередную книгу: всё, что можно было найти, она уже разыскала. Книга – а с ней и три других, лежащих стопкой на краю стола, исчезла в воздухе, вернувшись в архив.

Юнха встала и покачнулась: сперва решила, что закружилась голова, потому что вокруг неё, оставляя росчерки на сетчатке, будто огни фейерверка, скользили и свивались тонкие светящиеся нити.

Но потом поняла, что качается от голода. На столе всё ещё был поднос с чайником и чашкой и пустая тарелка с засохшими крошками. Юнха не помнила, что она ела и пила и как Мун принёс поднос – больше этого никто не мог сделать.

Тело будто просыпалось: и оно оставалось без заботы слишком давно.

Слегка пошатываясь, разминая на ходу пальцы, Юнха подошла к дверному проёму. Узор на нём она теперь прочла как указание на место – номер этого терминала в огромной системе архива Фантасмагории и адрес в человеческом мире, привязанный к терминалу. И ещё был список тех, кто им пользовался. Имя Юнха тоже появилось здесь, а из имён, внесённых раньше, она узнала только Ок Муна. Перед ним был человек или дух с той же фамилией, может быть, кто-то из его братьев.

Она коснулась имени Ок Муна… узор задрожал под пальцами. В мельтешении нитей вокруг Юнха была и та, что вела к Муну.

Она прошла сквозь портал, это вышло легко – заблудиться там было негде.

И оказавшись в человеческом мире, почувствовала наконец в полной мере, что провела в терминале архива прорву часов.

И первым делом бросилась в ванную.

На кухне, накрытая крышкой, стояла еда – похоже на ужин. Но судя по виду из окна, было раннее солнечное утро. Оно мало напоминало то хмурое субботнее, когда Юнха пришла сюда.

Она отыскала в гостиной смартфон, провалившийся в подушки дивана, и узнала, что провела в архиве почти сутки. Настало утро воскресенья. Видимо, в том месте потребности человеческого тела притуплялись, иначе бы она давным-давно оторвалась от работы.

Юнха вернулась на кухню и съела холодным всё съедобное, что стояло на столе.

Только после этого задумалась: видимо, Мун ушёл ещё вечером, тогда где он теперь?

На смартфоне сообщений от него не было, только очередной стикер от Ли Кына: какашка, прыгающая на батуте.

Никаких записок в доме тоже не нашлось.

Юнха заглянула в спальню: там было темно из-за опущенных жалюзи, постель была аккуратно скатана и лежала возле стены.

Напротив двери висела большая картина в светлой рамке. Градостроительный чертёж Ёксамдона, кажется, из планов первоначальной застройки. Юнха видела их когда-то, но детально не помнила.

Она аккуратно закрыла дверь и внезапно отчаянно зевнула. Верно, она же ещё и не спала всю ночь.

Вторая спальня была почти пустой, кажется, ей вообще не пользовались.

Юнха задумалась: стоит позвонить Муну или дождаться, когда он придёт? Может быть, он занят прямо сейчас. Написать сообщение?

Проверить офис внизу?

Эта мысль показалась с недосыпу самой здравой.

Юнха подошла к входной двери. Узор на косяке снова задвигался, быстрее и живее. Его переплетения не были только цветами, листьями и стеблем. Теперь Юнха видела: узор – нечто большее.

Вспыхнули снова нити, на свету человеческого мира похожие на тёмно-алые прожилки. Все, кого она знала, кого любила, недолюбливала, не замечала, забыла, были в их переплетении.

Самые прочные, самые надёжные связи с близкими – с Хан Чиён прочнее всего. Связь с Ким Санъмином вовсе не порвалась, хотя вела теперь за пределы реальности. Тусклые и вялые, связи с родственниками всё же существовали. Едва оформившаяся нить между ней и Ли Кыном могла стать прочнее. А та нить, что вела к Муну… пела.

Потом Юнха услышала голоса – на миг, но все вместе. Почувствовала, что творится у других на сердце.

Проследила, как нити уходят всё дальше, вплетаясь в общий узор человечества, как дрожь связей между людьми формирует события.

Близость обрушилась на неё, как тёплый ветер в стылом жутком северном феврале. Здесь таких даже не бывает, но сейчас Юнха чувствовала через кого-то, что это за тёмное и страшное время года.

Она едва могла пошевелиться, даже вздохнуть от великолепного хрустального звона, которым наполнился мир.

Она никогда не была одна. Даже если бы захотела – не могла.

Тот узор на двери… Юнха коснулась его. Сказка или быль, но это случилось давно и теперь нараспев читало само себя.

То, о чём не смог сказать Мун: он оставил послание так, застенчиво и смущённо пытаясь поведать Юнха, как всё начиналось.

08. Движение на глубине

Это стало далёким сном: луч света неспешно пересекает учебную комнату, ползёт по дряхлому шкафу со свитками. Свитки самое драгоценное в их доме, отец не расставался с ними и в голодные времена. Он великий учёный своего края, пусть это и не принесло его семье богатства, и свитки в той комнате важнее его жизни. Возможно, кто-то задался бы вопросом: только его или жизни его сыновей тоже?

Но младшему из семи сыновей слишком мало лет, чтобы додуматься до таких вопросов. Родителям невозможно противоречить, и мудрость их безгранична, вот пока всё, что он знает.

Солнце заглядывает в учебную комнату с любопытством. Оно видит, как один из братьев заставляет деревянный шарик танцевать в воздухе. Другой едва касается кисти – и рождаются стихи о восточном небе. И самый младший из братьев рисует на огрызке бумаги цветочный узор: три цветка, сплетённые в кольцо, которое движется, отмеряя время.

Иногда ему это в самом деле ещё снится: времена, когда их дом не обнищал, а отец не отправился торговать – чего совсем не умел, мог бы выбрать что-то и получше. Отправился – и исчез на несколько лет.

За эти годы младший сын научился сомневаться в том, что взрослые всё знают лучше. Он бы не сказал этого вслух и не стал бы перечить, но сомнения жили и скользили в нём, как рыбы в пруду.

За сном о хороших временах всегда приходит кошмар – хотя он-то придёт в любом случае, под утро, последние три недели – неизменно. Ему снится матушка: приходит в комнату сыновей, оставляет влажные следы ног на краешках одеял. Мокрые волосы, прилипшая к телу белая ткань сокчогори, закрытые глаза, бледное, почти синее лицо.

Он всегда пробуждается с тихим вскриком – и одновременно просыпаются его братья, тоже крича и плача. Им всем снится одно и то же.

Матушка отправилась отыскать отца – и тоже не вернулась. А теперь является им утопленницей.

И они знают, хотя никогда не говорят между собой, что матушка их, госпожа Ёсан, особенная, и что могла бы и в самом деле прийти к ним во сне, чтобы предупредить о чём-то.

Нынешний сон ещё ужаснее обычного: матушка открывает рот, будто пытается вымолвить слово, но голос её украден глубокой водой. И с болью видят дети госпожи Ёсан, как мука наполняет её холодное и мокрое лицо.

Они просыпаются ещё до рассвета, все разом, в тревоге: сегодня что-то произойдёт.

Матушка и отец прибывают тем же днём по реке, в большой лодке, нагруженной деньгами, рисом и солью. И сыновья смотрят на отца: великий ум горел в его глазах, а теперь они будто мутью заплыли, а что до матушки… кем бы ни была прибывшая с отцом госпожа, но только им она не мать. Отцу будто глаза ответили, не замечает, что госпожа рядом с ним вовсе не его жена. Уж сыновья-то его всё видят. Пусть и горит в пришлой госпоже схожий огонь, и ликом похожа и статью, но вместо сердца – чёрный клубок червей.

Младший сын видит это первым и яснее прочих. Стоит госпоже войти в дверь дома, и младшего сына наизнанку выворачивает от рвоты. Дверь осквернена, а вместе с ней и весь дом станет чёрен и прогниёт.

Солнце больше не заглядывает в окна бывшего великого учёного, и в доме том командует не женщина, а сгусток червей.

Госпожа тоже всё понимает: сыновья великого учёного видят её суть, а она видит их. «Зверёныши», – шепчет она по ночам, ворочаясь рядом с чужим мужем, спящим мёртвым сном. Надо избавиться от них, пока они не придумали, как извести её.

И вот проходит неделя-другая, и на госпожу нападает какая-то хворь. Есть госпожа не может, и спать, и сидеть, и лежать, всё ей больно, и на всё она жалуется. И отец семи братьев отправляется за окраину города, спрашивать у гадалок да шаманок, как помочь его жене. Потому что в его свитках и в его знаниях нет ничего об этой хвори и об её излечении.

Все гадалки да шаманки твердят в один голос (и все они удивительно напоминают госпожу, только в разных одеяниях и масках): лишь одно излечит хворь «матери» – пусть съест она печени сыновей.

Прежде чем отец их вернётся в дом, семерым братьям является наяву их настоящая матушка, и голос её всё же прорывается сквозь толщу воды: идите в горы и ждите. И они уходят, взял лишь луки да ножи.

В горной хижине, выстроенной охотником, что сбил когда-то с неба лишние солнца, они ждут. К ним прибегает олень, и в его глазах видят они отблеск разума матушки: за мной придёт кабаниха и шесть поросят, говорит олень, не трогайте кабаниху, но возьмите поросят, достаньте их печень и пусть младший из вас отнесёт это чужой госпоже в нашем доме.

Так они и делают. Духи приводят им поросят, и те отдают свою печень, и она отрастает заново на глазах, и вот уже поросята бегут дальше, вслед за матерью. И после этого уже нет разницы между миром людей и миром духов, потому что пройдена грань. Раньше лишь отблески с другой стороны доносились до братьев, но теперь они во власти иного.

Младший из них берёт сырую свиную печень и относит назад, в город. По дороге он призывает соседей быть свидетелями чуда: ибо принёс он лекарство, чтобы исцелить госпожу в доме великого учёного Нама. Как и предсказано гадалками да шаманками.

Правда, все гадалки да шаманки на всех окраинах города тут же отнекиваются: они, мол, ничего не советовали, их, мол, никто ни о чём и не спрашивал.

С рыданиями отец встречает младшего – и последнего из сыновей, как он думает. Знает, что теперь должен лишиться единственного оставшегося ребёнка, но не говорит ему: поверни назад, не входи в дом, беги! Лишь смиряется с тем, что случится.

Младший из сыновей входит в дом, от пришлой госпожи дух стоит в нём гнилой, стены изнутри почернели, а дверь вот-вот рассыплется.

Госпожа с нетерпением ждёт, когда же получит угощение. Набрасывается она на печень и сжирает её тут же, причмокивая. Не замечая ничего: как глядят соседи сквозь открытую дверь на то, что творится в доме. Как смотрит на неё саму младший из семи сыновей. И что вкус у печени не тот, не человеческий.

Измазавшись в крови вся, она говорит: чую я, мне знатно полегчало. Ежели съем и седьмую, то хворь, должно быть, и вовсе уйдёт.

В тот же миг младший из сыновей зовёт остальных братьев – прячутся они в толпе людей и ждут, когда тёмный дух выдаст свою природу. Люди же в ужасе от того, что видят: нечеловеческие дела творятся в доме великого учёного этого края.

Поняв, что поймали её и теперь ей несдобровать, госпожа бросается прочь: в дверях застыл младший из сыновей, так что она выбирается через чёрный ход. Она и не думает, что сможет сбежать такой, как сейчас, так что бросается к уборной и запирается там, чтобы выиграть время.

Когда братья ломают дверь, то видят лишь висящее тело пришлой госпожи. Грудь её пуста – нет больше клубка червей, но тянется склизкий след в смрадную дыру, под землю.

Так и сбежала пришлая госпожа, оставив человеческое тело – счистив его с себя, как шелуху с зёрнышка.

Выпытав у едва пришедшего в себя отца, где же он встретился с госпожой, братья отправляются в те края. И там, из пруда, ныряя по очереди, достают они тело своей матушки – нетленное, ибо мёртво лишь человеческое, а душа сумела спрятаться и теперь ждёт возвращения. Отец, что последовал за ними, рыдает над телом жены и просит прощения, но братьев это уже не трогает: с тех пор, как заговорил с ними олень, они ощущают в сердцах очерствение, а в душах – стремление, которого не могут понять. И холодом веет для них мир, полный когда-то тепла человеческого.

Они ложатся спать у пруда, вкруг тела своей матушки. И ночью приходит к ним сияние – и голос тихий и ласковый говорит им: в Западных землях под западными небесами у садовника, что ухаживает за моим прекрасным садом, есть способ вернуть в тело душу вашей матушки – три волшебных цветка. Но живой человек не войдёт в Западные земли, а если войдёт, то живым не выйдет. Придётся ему умереть и вернуться. Коли решитесь вы отправиться туда, то кем вы вернётесь, что выберете? Кем вы хотите стать?..

…Будто узор чуть сместился, или она устала, или пропущено было что-то, но видение дёрнулось, изменилось, и Юнха увидела его немного иначе: как к спящим братьям – младшему пятнадцать, старшему двадцать семь – приходит Сила двух миров, великая ёщин. Облик её – женщина без возраста, прекрасная, как звёздный свет, имя её – Небесная владычица. Тихо говорит она с ними: «Дети щин и человеческие, дети мои – ибо все духи мне дети, вы, предвиденные мной, взращённые мной, можете вы занять место, что я давно вам приготовила, в моих владениях. Или же остаться людьми – и рождаться снова и снова. Что вы выберете, если войдёте в Западные земли: уйти на круг перерождения человеческий или вернуться духами прямо сейчас?»

—

Мун не мог припомнить, когда возвращаться в Фантасмагорию стало так… неприятно: будто входишь в помещение, где стоит какой-то душок. Или же не стоит: не можешь понять, чудится тебе или нет. Никто больше его вроде бы не чует. Ну и кто сошёл с ума тогда: ты или все остальные?

Он относил это на слишком долгое пребывание на земле людей. Срок его смены давно закончился, а отправился Мун в мир человеческий ещё и раньше времени, потому что шестой брат до срока вернулся в Фантасмагорию. Теперь Мун не мог передать свой пост первому брату, пока не завершит дела.

Одно дело. Огромное, невозможное. Принятый на себя долг. Другие не то чтобы отказывались разделять его бремя, просто не могли: шестеро братьев остаются в Фантасмагории, пока один пребывает на земле людей, таково установленное правило. А если Мун уйдёт, то в ту крошечную заминку, пока никого из духов-хранителей не окажется в мире людей, незаконченное дело поглотит его – мир.

Впрочем, так думали только Мун и шестой брат. Остальные не очень-то им верили, потому что не видели того незаконченного дела, не подходили к нему близёхонько. Так чтоб оно начинало дышать в лицо горелым смрадом.

Конечно, все малые воплощения братьев, их частички, что каждый миг человеческого времени охраняли дома людей, продолжали жить на земле. И братья внимали происходящему там, ощущали его и иногда что-то исправляли в нём. Но этого было недостаточно, Мун знал по себе: его крошечные воплощения тоже сообщали ему обо всём, что творится, но едва ли могли передать всю плачевность истинного состояния дел. Нет-нет, они были слишком маленькими и слабыми, да и работали по-настоящему только там, где люди продолжали в него, Муна, и его братьев верить. Верить хоть в кого-то из служащих Фантасмагории.

Так что Мун с горечью видел: никто не хочет к нему прислушиваться, думают, что он перетрудился, а то и спятил. Но пока Небесная владычица не позволит, они и пальцем не пошевелят, чтобы его остановить. И раз она всё ещё молчала, Муну нравилось думать, что она-то на его стороне.

Так он себя утешал.

Скорей всего, ей было всё равно.

Фантасмагория изменилась за тот кусок безвременья, что Мун её знал: из гигантского дворцового комплекса (людям такие и не снились) медленно переродилась в чудовищно запутанный изнутри, сросшийся в одно сооружение квартал (людям такие иногда снились – и иногда люди теперь рисовали что-то похожее и называли «Вертикальной тюрьмой» или «Городом-конструктором»). Владения «КР Групп» на этом фоне казались ничтожными, и даже вся «Азем Тауэр» выглядела, по сравнению с путаницей Фантасмагории, всего лишь мелким прыщиком.

Неудивительно, что, например, Кын не воспринимал борьбу с корпорацией всерьёз. Он, как и всякий дух, видел Фантасмагорию и был придавлен ею морально. Ли Кын лишь называл себя вольной птицей, но пока не отрастит недостающие части, вроде рогов, он даже возразить никому из служащих не посмеет. Мун просто позволял ему слишком много из сентиментальности, и «помощничек» этим пользовался.

«Фантасмагория изменилась, – снова подумал он, – и за те несколько десятков лет, что я сижу на земле людей». Лифты стали дребезжать, двери шлюзов между отделами – поскрипывать и заедать. На стенах тут и там мелькали паутинки трещин. Возможно, Фантасмагория готовилась перестроить себя в очередной раз. Ну или же ей просто приходил конец.