Текст книги "Сердце Ёксамдона (СИ)"

Автор книги: Ольга Толстова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Потому что он струсил – говорит злорадный голос, так похожий на его собственный. Струсил, и потому никому об этом не рассказывает: он ничего не ответил Небесной владычице. Братья согласились, и он отправился по их следам.

Это ничего не значит. Он всё равно дух, полный волшебства.

Так ли? Не дал согласия, перестал быть человеком, но и стоящим духом не стал. Поэтому столько лет не может ничего поделать с порталом. Братья справились бы лучше, любой из них, но выпала ноша ему – а он ни к чему не пригоден.

Нет, всё это работает не так.

Если ему стыдиться нечего, что ж он не рассказал Юнха всё? Упустил крохотную, но важную деталь? Он не отвечал на вопрос, нет-нет, не отвечал, вот и стал ни то, ни другое, просто слабаком – и жизнь среди людей и привязанности делают его ещё слабее. Братья мои держат своды, а я лишь хранитель дверей, да и то – не могу работу свою сделать….

Не смог отдаться выбору, долг поставить выше, слабость твоя равна предательству. Нужно отрезать лишнее, пока не поздно…

Нет!

Тут ему стало лучше. Голос замолчал, притихла скользкая мразь, от которой нужно было избавиться как можно скорее.

Юнха действительно догадывается о чём-то. Наверняка поняла уже, что он старается её избегать. Её, и золотую драконницу, и даже Кына – потому что последние двое сразу всё почуют. Они не должны знать, пока – нет…

Скоро Юнха найдёт подтверждение. Доказательства того, что прав он, а не остальные, что причина не в мире людей, а в Фантасмагории… Мун теперь был уверен в этом – с тех пор, как кто-то оттуда попытался досрочно отправить Ким Санъмина дальше в посмертие.

Нужно было лишь сузить круг.

Нужно было имя.

Нужно… держаться подальше от неё. По какой бы то ни было причине.

—

Юнха принялась за работу. Упругое пространство за полками будто стало шире и глубже. И намного податливее, само проталкивало в ладонь Юнха то, что требовалось прочитать.

Внутренние документы Фантасмагории до безумия походили на документооборот самой обычной, только по-настоящему огромной компании. Но стоило проникнуться такой иллюзией, как тут же мелькало нечто, из ряда вон выбивающееся. Свиток, обёрнутый в шёлк, – старый-старый договор, исполнившийся спустя века. Или запаянные в стекло клочки, на каждом – иероглиф ханчжа или вовсе незнакомый символ, не встречающийся больше в языках людей; всё вместе – уничтоженное давным-давно спасение для одного и проклятье для другого.

Юнха ощущала лучше ту грань, за которую обещала не переходить. Теперь она решила, что это похоже на вождение: нужно соблюдать правила, особенно ограничение скорости. Если делать всё чётко, никуда не врежешься.

Она шла от настоящего к прошлому, обратно по руслам гнилых рек, не выбирала ничего и не оценивала, лишь давала событиям проплывать мимо цветными образами, а некоторым позволяла укрепиться, обрести плоть. Она рассматривала родившееся и иногда задавала вопросы.

И получала ответы – но не в словах, а в новых узелках событий. В виде указания пути.

Перемены начались более сорок лет назад, Мун прав. Они разлились по Ёксамдону.

Но их корень, их материнское лоно, их питательный источник были где-то ещё.

Мун и в этом оказался прав: существовало нечто.

Система, которую нельзя разглядеть, если ты не рождена именно для этого. «И значит, – подумала Юнха, – кто-то в самом деле привёл меня сюда не просто так. Может быть, кто-то даже создал меня, обстоятельства моего рождения, свил нити – пути всех, кто связан со мной. Может быть.

Как бы то ни было, я вижу то, что нужно увидеть».

Клубящуюся тень и её сверкающие глаза.

—

Ли Кын понял, что он великий манипулятор, когда через чатик с червями смог приманить их в своё логово.

Здесь он был сильнее и знал каждый уголок (хотя это и было просто одно большое пространство, быстровозводимый сарай, полный прекрасного пара). А черви всё равно согласились прийти.

Ладно, Кын уговаривал их почти два дня. В мире людей закончилась рабочая неделя, миновали пьяная пятница и похмельная суббота. Кын обдумывал реплики, как шахматные ходы. Ответы от червей тоже приходили не сразу.

Это была партия, к концу которой оба игрока поверили, что вот-вот выиграют.

Прав был, разумеется, Ли Кын. Он почти в этом не сомневался.

Но на всякий случай – на тот один шанс из тысячи, нет десяти тысяч, что прав не он, – приготовил путь отступления. Символы, позволяющие ему бежать, были начертаны и ждали лишь оживляющего разряда.

В ночь с выходного на выходной черви соизволили явиться.

Кын смотрел, как они проникают в его дом: через приветливо открытую дверь.

Внешне это существо ещё походило на начальника Кима, да и внутри от него немногое, но всё же кое-что оставалось. То, что и при его жизни было сильнее прочего: уверенность в превосходстве, амбиции и страх оказаться неполноценным.

Шиш бы Кын разобрал это, не слейся он с телом Санъмина в такую прочную связку. И, как он и утешал себя постоянно, в прочной связке всё-таки были свои преимущества.

Иногда оставшееся от Ким Китхэ будто пыталось вспомнить себя и тогда на мгновение лицо ходячего трупа искажалось. Но черви тут же брали вверх.

Теперь, когда они съели почти всё и стали огромными и заметными, Кын отчётливо их видел и даже узнавал.

В этом их ошибка – нельзя быть такими жадными.

– Кольсэнъчхунъ, – произнёс Кын негромко, но его прекрасно услышали.

Он оставался в тени, рядышком с подготовленными для бегства символами, и даже черви разглядят его не сразу. Он в своём логове, в конце концов.

Услышав своё имя, червь, жирующий в костях Ким Китхэ, встрепенулся. Кын щёлкнул языком, призывая крохотную молнию, и следуя названному имени, она сама вгрызлась в тело одержимого и отыскала там кольсэнъчхуна. Кын едва не оглох от поднявшегося на пару секунд визга. Потом червь потерял желание оставаться там, где его всё время жалили, и начал прогрызать себе выход. Не то чтобы это ему помогло.

Из тела выбралась обожжённая содрогающаяся дрянь, упала на пол и там издохла.

«Неплохое начало», – подумал довольно Кын.

Теперь он называл имена одно за другим и отправлял молнию за молнией, не дожидаясь, пока черви выползут и издохнут:

– Самчхунъ. Сигинчхунъ. Садучхунъ. Чон… что, удалось перейти на людей, раньше только скотом пробавлялся… Чхичхунъ!

Тело содрогалось, когда черви в нём пытались убежать от молний, когда прорывались наружу, покидали в спешке то, что перестало быть домом, а стало ловушкой.

Наконец, и Ким Китхэ упал на пол. Сгоревшие черви вокруг уже исходили чёрным дымом и исчезали… возвращались к тому, кто их послал, Кын не сомневался.

Он наклонился к человеку: тот был ещё жив, но сохранить эту жизнь не могло ничто. Кын едва успел разглядеть в его глазах облегчение: боль, причиняемая червями и телу, и душе, наконец затихла. И потом взгляд человека потух навсегда.

Вряд ли в посмертии его ждёт что-то хорошее, решил Кын. Уж точно не с характером Небесной владычицы.

Он снова посмотрел на червей: честно говоря, вышло всё очень легко. Дымка, остающаяся от них, уплывала куда-то… поднималась под потолок. И плыла в сторону угла, противоположного тому, в котором недавно прятался Кын.

Он выпрямился, расправил плечи. Бесстрашно уставился в угол, где чёрный дым постепенно густел и множился.

Его чутьё уверенно заявило: пора бежать.

Кын не тронулся с места.

Сам не зная, что делает и зачем, он достал смартфон и набрал номер Хан Чиён.

Странно, но она ответила после первого гудка. Наверное, решила, что Кын ни за что не стал бы ей звонить, да ещё за полночь, без веской причины.

– Включи запись, – прошептал он, надеясь, что Хан Чиён услышит и послушается. И что тварь, которая просачивается сюда дымом, не очень-то разбирается в человеческих игрушках. Затем убрал смартфон в нагрудный карман куртки, повыше.

За это время дым стал совсем плотным. В нём что-то зажглось, мелькнуло.

И из него выступила фигура.

Это существо и не думало скрывать свой притворный облик перед Кыном, потом что непременно собиралось его убить.

Оно было очень сильным, старым и могущественным. Оно копило силы тысячи лет, сперва в мире духов, потом – среди людей. И всё это время ловко избегало древней тюрьмы, которую охраняла тварь ещё похлеще.

Оно не имело ни малейшей причины бояться Ли Кына, и он это прекрасно понял.

К вою чутья присоединилось желание выжить любой ценой. Сложив ладошки и просяще потирая одну о другую, оно принялось умолять: пора пробудить символы и бежать прочь!

Доберём эту каплю где-то ещё!

В самом ужасном варианте придётся родиться не драконом ещё раз и прожить другую тысячу лет.

Но остаться тут – верная смерть, окончательная и бесповоротная.

Чаша предстала перед глазами Кына: холодная вода качалась в ней, готовая вот-вот перелиться.

Существо, вышедшее из тени, приблизилось к Кыну.

– Так это ты! – произнёс Кын с искренним удивлением, наконец разглядев лицо незваного гостя. Точнее – лицо того, чьё место он занял. – Вот, в ком ты сидишь! Что ж, ты хорош в прятках, но не обманешь меня: притворщик притворщика узнает всегда. А! – Кын картинно вскинул руки. – Поэтому в последние годы мы с ним не встречались!

В его голове неслись на перегонки мысли: существо, должно быть, держалось подальше не только от Ли Кына, от всех остальных притворщиков тоже, кроме тех, что сами были на стороне чёрного дыма. Конечно, даже духи не могли разглядеть его в этом теле…

– Смотри-ка, – подивился Кын снова, – занимать тела людские мы все горазды, а ты как извернулся – тело духа тебе досталось… Но, ты знаешь, что стоит разрушить это укрытие, как ты станешь совершенно уязвим? Оно крепкое, но ни для тебя, ни для меня не секрет, кто же легко ранит его, какой сородич. Мы все знаем правила волшебства.

Существо не планировало отвечать. Оно протянуло руку к шее Кына, и тот отскочил.

– Ты думаешь, я не вижу, кто ты такой?! – зашипел Кын. Его чутьё и желание выжить заткнулись, поняв, что всё бесполезно. Зато на их место пришла злость.

Эта тварь собирается убить его – его! И его друзей! Как оно смеет!

Существо мерно сделало ещё один шаг и снова настигло Кына.

Он опять отскочил, задел локтем стену – и тот тут же онемел на секунду-другую. Нет, не от удара, просто стены сарая сделались ловушкой не хуже, чем была устроена в доме начальника Кима. Хотя путь к отступлению, заготовленный Кыном, ещё мог сработать. Нужно лишь добраться до него…

Кын снова отскочил – намеренно подальше от символов.

– Тебе тоже нужно тело для существования в мире людей, – Кын затараторил, прыгая, отскакивая – играя в дурные салки. И постепенно выдыхаясь.

– Думаешь, спрятался хорошо? Думаешь, я не могу тебя узнать? Да я знаю всех!

Прыжок.

– Ты тьма без лица, поселится такая в человеке и изменит его изнутри.

Отскок.

– Оборвёт связи, разлучит с близкими, будет питаться его одиночеством! Пока не сожрёт полностью…

Прыжок повыше и кувырок.

– Дух разреженной толпы, Дух отчуждения! Чёрный туман, гниль и слизь…

Ещё чуть-чуть. И потом можно бежать.

– Хынъму! – закричал Кын.

Бросился к символам.

И повис, сжатый за горло крепкими пальцами.

Хынъму впервые заговорил: у этого существа не было голоса, оно использовало голос тела, которое занимало, но при этом сипело и шепелявило:

– Трепло. Вс-шего лиш-шь имуги, которому одной капли не хватило.

Выразить насмешку у хынъму получилось плохо, но Кына это мало утешило.

Он задыхался. Пальцы хынъму впивались не просто в горло человека, но в того, кто сидел внутри тела, в того, кто был создан из пара и электричества и надеялся однажды стать лучше самого себя. В его упования, мечты и желания. В робкую любовь, на которую он бы не осмелился в иных обстоятельствах. В привязанности, которые он обрёл. В то, что он привык считать собой.

Прикосновение хынъму прожигало в этом дыры, и Кын стремительно слабел.

Он подумал, что тело Санъмина не исцелилось полностью, хотя осталось немного, и жалко оставлять его вот так, не закончив работу, но если не уйти, чего доброго, пальцы хынъму задушат и человека.

Кын выскользнул из человеческого тела, и воздух земли людей обжёг его тут же.

Хынъму отчётливо хмыкнул: Кын облегчил ему работу. Покинул тело, что хранило его, и теперь…

Хынъму растёкся дымом, собираясь Кына сожрать.

Но Ли Кын и тут обвёл его вокруг пальца: пожирать оказалось нечего. Мир людей добрался до него первым, и Ли Кын – имуги – исчез навсегда.

11. Сплетение путей

Юнха очнулась от работы и увидела, что же вышло у неё: на бумаге появилась схема или чертёж, устройство чего-то или же план вроде тех, что вешают на стенах рядом с огнетушителями, – указания, где ближайший выход.

Она сама не могла его прочесть. Он даже как будто менялся и плыл, когда Юнха пыталась в него вглядеться. Ещё он был расчерчен тоненькими линиями, что путались друг с другом, складывались в узор, сходились в кольцо, даже сжимались в него, а оно само будто тоже указывало на что-то или кого-то.

И были надписи. Тут Юнха удивилась сильнее всего: все они были на ханчжа, а Юнха не то чтобы хорошо помнила иероглифы. Не смогла прочесть и половины, и потому надписи ничего для неё не значили и ни во что толком не сложились.

Юнха скатала рисунок и убрала в услужливо появившийся на столе тубус.

Сколько она пробыла здесь? Телесные ощущения были слабыми, и чувство времени тоже отключилось, но вряд ли всего несколько часов. Оставалось только надеяться, что не дни.

Она покинула терминал архива и, едва вступив в мир людей, где царила глухая ночь, в квартиру Муна, сразу же повернула к ванной. Вряд ли будет лучше, чем в прошлый раз, когда о себе напомнило всё.

Ей стало плохо чуть позже, закружилась голова, во рту появился горько-металлический привкус. В первый миг она решила, что дело в голоде и жажде, но потом поняла – нет, нет, вовсе нет, это другое. Это то, что уже случалось. И теперь снова – снова дрожит и рвётся связь, в этот раз уже по-настоящему, сейчас её не получится удержать.

Юнха всё равно попыталась. Когда такое случилось в прошлый раз, Ким Санъмин не хотел по-настоящему уходить, он тоже пытался цепляться за воспоминания о человеческой жизни, и удержать связь с ним было проще. Но теперь происходило что-то иное: где бы ни был Кын и во что бы он ни вляпался, закончилось всё… неизбежностью. Тем, что не щадит никого, пусть и приходит к разным существам в разное время. Кто-то не проживёт и дня, кто-то продержится почти тысячу лет.

Почти – у него оставалось ещё время. Но то, что пришло за Кыном, было неумолимым, неподкупным и неколебимым.

Связь с Ли Кыном выскользнула из рук Юнха, оставив её без сил.

Она соскользнула вниз, цепляясь за косяк какой-то двери – Юнха уже не могла бы сказать, в какой части квартиры находится. В глазах темнело, в свете тусклой настольной лампы, Юнха ещё видела какое-то время ножки стола, тубус рядом с ними и собственную кисть – пальцы мелко подёргивались, и это было очень страшно. Потом всё пропало. Свет, и звуки, и боль от потери – та тоже на время перестала её терзать.

—

Чиён дрожащими пальцами остановила запись и сбросила вызов. Потом переслала файл в чат с Ок Муном.

Она выполняла всё машинально, стряхивая собственные слёзы с экрана, когда они падали туда.

Если бы она сейчас остановилась, то потом не смогла бы ничего ещё долгое время. А запись – запись должна была попасть к Мунщину, ведь ради неё… из-за неё…

Чиён чувствовала, как дрожат не только пальцы, но и рот и веки, она слизывала соль с губ, когда становилось слишком мокро, и соль казалась ей ядом.

Потом она легла на левый бок, положив телефон рядом с головой, и уставилась в стену, по которой в свете ночника ползли уродливые тени. Не было в комнате ничего, что могло бы их отбросить. Это двигались события, пытаясь перестроить прошлое, но всё без толку. Случилось то, что случилось.

Она зарыдала, закрыла рот ладонью, чтобы не закричать и не разбудить кого-нибудь. Её тело трясло, жар в нём пульсировал, нарастая и спадая и мучая её ещё больше.

Потом телефон загудел, и Чиён, едва собравшись с силами и промазав два раза мимо значка, включила громкую связь.

– Я не хотела к нему привязываться, – зашептала она, и грудь её сжалась, а сердце заныло, она издала дрожащий всхлип, стараясь успокоиться, иначе слова бы застряли в горле, и в груди, в животе – везде, где в человеческом теле мог жить звук.

– Я верила, что он будет отвлекать меня… от моей задачи, – её шёпот обжигал огнём её саму. Собеседник молча слушал её, давая ей выговориться. – Но он был… таким наивным и порой смешным, но таким… милым… и я… это слабость, я позволила ей овладеть мной… я позволила ему, впустила в своё сердце, хоть и не подавала пока вида… и потом он так разозлил меня… я не думала, что мы больше не увидимся… я не думала…

– Я верю, он не исчез просто так, – произнёс Ок Мун. Он звучал печально, но спокойно. Чиён бы насторожилась, если бы могла думать сейчас ещё и об этом. – Ты же знаешь, что имуги не становятся драконами, они просто умирают. И потом рождается дракон. Одна форма уходит, уступая место новой.

– Знаю… – прошептала Чиён. – Но его нет сейчас. Он не успевал, я знаю, что он не успевал наполнить чашу. Правда думаешь, мы ещё встретимся?

Ок Мун ответил не сразу.

– Он наверняка сказал тебе, что связанные красной нитью встретятся вновь. Он искренне верил, что вы с ним связаны.

Чиён снова заплакала.

– Мне нужно идти, – виновато произнёс Ок Мун. – Я не знаю… что сказать тебе…

– Не нужно ничего говорить, – пробормотала Чиён сквозь слёзы. – Ничто не поможет, никакие слова. Просто сделай так, чтобы его поступок не был бесполезным.

– Не будет, – пообещал Мун. – Он помог мне – и всем. И потому вы обязательно встретитесь вновь.

—

Юнха проснулась, когда разгорелся розовый рассвет. Она лежала на диване в гостиной, под пледом, и утренний свет касался её лица через щели в жалюзи.

Юнха села: кажется, ночью она просто упала, потому что… Тут она вспомнила, что случилось, и слёзы сами потекли по щекам.

Вытерев рукавом лицо, Юнха поднялась – и качнулась от голода. Видимо, Мун приходил ночью и перенёс её на диван, но сейчас она снова была в доме одна.

На кухне Юнха нашла завтрак. А тубуса с рисунком нигде не было.

Она запихнула в себя ложку риса, чтобы успокоить желудок, и позвонила Муну.

Он взял трубку сразу.

– Что случилось с Ли Кыном? – торопливо спросила Юнха. – И где ты?

– Его больше нет, – ответил Мун.

Юнха замерла.

Она уже знала, что он скажет. Конечно, Ли Кына больше нет. То, что связывало Чо Юнха, эту жизнь её души, это воплощение, это вместилище памяти, участницу конкретных событий – человека, то, что связывало её с древним имуги, исчезло. Где-то в будущем могла родиться новая связь. Или же нет, если и сам Ли Кын тоже исчез навсегда.

Юнха было страшно спрашивать Муна об этом, потому что он бы наверняка сказал правду. Он был слишком холодным сейчас, чтобы попытаться смягчить её или просто промолчать.

– А где ты? – наконец произнесла Юнха.

– Мне нужно в Фантасмагорию… прежде чем всё начнётся, я должен побывать там.

– Ты забрал мой рисунок?

– Да. Спасибо тебе, эта помощь… неоценима.

Ужасная фраза. Как будто говорит чужой ей, даже не друг и тем более не возлюбленный.

– Я не уверена, что закончила. Я не понимаю, что там нарисовано…

– Я понимаю, – ответил Мун. – Не ходи больше к архиву, ты истощена. Мне хватит того, что ты уже нашла.

– Ты уверен?

– Прокурору Иму хватило твоего списка имён, дат и событий. Думаешь, я справлюсь хуже?

– Нет, что ты, я не об этом…

– Отдыхай, Юнха, – попросил он чуть теплее, – пожалуйста. А я займусь своей работой. Скоро всё будет решено. Если меня не будет долго, не переживай, ты же знаешь, что время мира духов и время земли людей не совпадают в своём течении.

Юнха вздохнула.

– Возвращайся поскорее.

– Я обещаю, что постараюсь вернуться.

Только услышав гудки, Юнха сообразила: он сказал «вернуться», а «не вернуться скорее».

Она едва удержалась, чтобы не набрать его снова. Что-то подсказывало ей: в этот раз Мун просто сбросит звонок.

—

Он смотрит на портал: тупик между домами на краю Ёксамдона. На том конце тупика начинается дорога, невидимая для людей. Прямой путь к Фантасмагории. Несколько недель назад он возвращался той дорогой с шестым братом. На что будет похожа Фантасмагория сейчас? Он боится её увидеть, потому что знает ответ.

Он сжал покрепче тубус с рисунком, хотя держать его при себе уже не было смысла. Схема отпечаталась в памяти навсегда. Понятная и очевидная тому, кто способен узнать, что же она изображает.

И понять, вокруг чего сжалось кольцо событий, куда ведут линии – трещины, гнилые ручейки, гибкие тела теней.

Он вспомнил голос на записи. Одна фраза, шепелявая, короткая, хриплая. Но он узнал говорящего, пусть то было и непросто.

И Юнха, и Кын привели его к одному и тому же существу. Значит, это правда, всё правильно, ответ именно таков… Понять это – очень больно. Поэтому он ещё дальше отодвигает ту свою часть, что способна на боль. Холод даёт ему сосредоточение.

Но он же помогает скользкому кому тьмы расти. Так кажется. Неизвестно, иллюзия это или правда. Нужно ли остерегаться или отбросить сомнения, забыть на время – не очень долгое, потому что вскоре всё равно он выполнит свою работу. И это самое главное – следовать функции, предназначению, должностным обязанностям. Именно так.

Он хотел дождаться, пока Юнха проснётся, но решил, что тогда она точно что-то почует. Она уже замечает, уже догадывается, и если она узнает про скользкую тьму, потребует избавиться от неё. Наверняка. Потому что испугается за того, кого любит.

Но без этой тьмы – без «права на отмщение» – сможет ли он справиться без неё? Он не знает. Так что пока нужно прятаться. Уже скоро.

Скоро.

Скользкая тьма нужна ему, он уверен. Её нельзя отдавать. С ней он сильнее.

Он будто видит трещины, подбирающиеся к нему.

В день, когда они будут совсем рядом, та тварь придёт, чтоб сожрать его. Нужно спасти тех, кто всегда близко, нужно оставить их, спрятаться от них… Вот ещё одна причина молчать.

Нужно отказаться от того, что… было найдено. Отказаться… чтобы тварь не пробралась по связям… как бывало с его жильцами… когда вся семья заражалась от кого-то одного…

Нужно отказаться… так правильнее. Нужно разорвать…

Тубус выпадает из его руки, его утягивает назад – по дороге в Фантасмагорию, в архив – в место, которому рисунок принадлежит, но перед тем пластик звонко бьёт по асфальту.

От этого звука проясняются мысли.

Отказаться? Нет, нет… Невозможно!

Невозможно отказаться от тепла. Разорвать своё сердце. Нет…

Он вздрогнул.

Оно брало вверх всё чаще, и тогда его мысли менялись. Нужно покончить с этим побыстрее, пока он ещё может осознавать себя.

Мун качнулся, прежде чем сделать шаг.

Нить между ним и Юнха дрожала. Он не мог видеть все нити, соединяющие живых существ, их жизни и пути в единое полотно, в ковёр времени, в прекрасную картину мироздания. Но мог чувствовать тех, кто важнее всего для него. Теперь – мог чувствовать. Только её, её тепло, её сердце. Как только он сосредотачивался на этом, скользкий ком тьмы недовольно затихал, обижался, потом, подкопив сил, пытался взять вверх вновь.

Мун прошёл тупик до конца и вышел в мир духов. Фантасмагория возвышалась впереди, всё такая же сложная и запутанная, с геометрией, какой обладают только иллюзии, и абсолютно чёрная. В ней не было ни огня. Как будто затихло всё, как будто все её покинули. Но самое ужасное, что вряд ли это правда, скорей всего, они по-прежнему внутри, стреноженные скверной.

Прежде чем Мун отправится туда, ему нужна помощь кого-то ещё. Кого-то вроде Ли Кына – отщепенцев, изгоев и странников. Сухой лес, тянущийся по «живому» берегу Самдочхона, часто служил им убежищем. И сейчас Мун направился туда. Эти вольные существа со смутной моралью были единственными союзниками, на которых он ещё мог здесь рассчитывать. Они держались подальше от Фантасмагории с её правилами и могли уберечься от того, что почти полностью её поглотило.

Шум воды был слышен издалека, чем ближе он становился, тем сложнее Муну было сосредоточиться. Где-то в этом лесу должен найтись трикстер, что за пропуск в мир людей или другую услугу научит Мунщина, как сорвать печати, наложенные Духом большой балки.

Но сложнее, наверное, будет вытравить из себя правила Фантасмагории и восстать против выстроенной иерархии.

Мун не представлял пока, как сможет побороть то, что было его сутью последние тысячи лет. Но если смогли эти несчастные, что глазеют на него, прячась за сухими стволами, то наверняка сможет и он.

—

В понедельник было объявлено, что днём ранее по «анонимному» звонку найдены: тело начальника Кима (как будто со следами пыток – осторожно сообщали новости, и эта фраза, путешествуя от одного нетизена к другому, быстро превратилась в кусок синопсиса к хоррору, с сочными описаниями каких именно пыток и кем осуществлённых) и Ким Санъмин, живой, но в очень тяжёлом состоянии.

Юнха знала, что «анонимным свидетелем» была Хан Чиён. Это случилось ещё ночью, когда сама Юнха уснула мёртвым сном. А Чиён каким-то образом нашла в себе силы позвонить 119 и сообщить о происшествии.

Наверное, у полиции были вопросы, почему звонок поступил с общественного телефона в Канънаме, а само происшествие произошло аж на дороге в Кури. Но объяснение этому они найдут вряд ли, думала Юнха.

Они с Чиён ждали прокурора Има в его кабинете. Теперь всё было официально, никаких детских площадок и номеров в почасовых мотелях, где вопросов не задают. Кын живо описывал такое место, и вспомнив об этом – и о самом Кыне, Юнха едва сдержала слёзы.

Плакать при Чиён ей было страшно – как бы не довести подругу до рыданий.

По опухшему лицу Чиён было заметно, что сама она плакала без остановки почти двое суток.

И при этом умудрялась защищать Юнха: не оставляла её одну, взяв отгулы на работе, а когда той пытались дозвониться родители Ким Китхэ, Юнха успела только сказать «алло», услышать, кто именно говорит, и повторить это растерянно. Она не была знакома с его родителями, никогда с ними не общалась и знала только их имена.

Дальше Чиён выхватила у неё смартфон.

Она была вежливой, но твёрдой. Профессиональной – так она говорила с людьми на работе. Сочувствующей – но это тоже было частью особого тона социального работника.

Она попросила больше никогда не звонить Чо Юнха, поскольку их сын причинил ей слишком много вреда. И ничего общего у них давно нет, они расстались задолго до нынешнего скандала.

Чиён сбросила звонок и внесла номер в чёрный список.

Честно говоря, она была совершенно безжалостна к людям, которые только что потеряли сына. Пусть он и не был хорошим человеком и, кажется, к родителям своим тоже относился не лучшим образом, они всё же любили его…

Прокурор наконец-то пришёл, опоздав на назначенную им же встречу. Он был удручён и явно подбирал слова, чтобы и не обидеть Юнха и Чиён, и защитить интересы своего расследования.

– Всё не очень хорошо, – наконец начал он. И был прав: всё было не очень хорошо.

Он описывал вкратце, как обстоят дела и что будет дальше, а Юнха смотрела за его спину в окно, выходящее на стену соседнего корпуса.

– Я знаю всё, что знал он, – произнесла Юнха, когда прокурор Им взял паузу. Было ясно, к чему он ведёт. – Я думаю, что вы должны были найти собранные доказательства в его… в том месте. Он наверняка прятал их там.

– Мы нашли, – кивнул прокурор Им.

– Можете рассчитывать на мои показания, – закончила Юнха и посмотрела ему в глаза. – На то, что я знаю.

Прокурор Им кивнул снова. Поколебался немного, но всё же сказал:

– Я поделюсь с вами заранее, поскольку это будет объявлено позже… Возможно, так вам будет немного легче, ну… Легче, – он неопределённо махнул рукой. – У Ким Китхэ при себе был ключ от банковского хранилища. Мы уже получили ордер на изъятие. Думаю, он создал себе «подушку безопасности». Что-то важное должно быть в хранилище.

– Это похоже на него, – согласилась Юнха. – Он всегда чуял, где подстелить соломки.

Тот ключ отпирал сокровища, за которым безуспешно гонялся Ли Кын: копии всех тех «уничтоженных» доказательств по плану реконструкции Ёксамдона. И ещё другое, многое Кын достал и сам, до чего-то не успел добраться или же посчитал бесполезным.

Прокуратуре хватило пары дней, чтобы отыскать эти сокровища, вытащить из кучи самые роскошные и на основании их предъявить обвинения, заморозить проекты «КР Групп» и начать новые дела – о коррупции в администрации мэра.

Юнха думала: Мун бы порадовался, что проекты остановлены. Как будто судьба дала дополнительное время. Даже гнилые реки притихли – она не чувствовала их вибраций, как раньше.

Уже четвёртый день Юнха заставляла себя думать, что всё будет хорошо. Мун предупреждал, что не скоро вернётся. Связь с ним дрожала и колебалась, но никуда не делась.

Вот только Юнха будто вернулась в те времена, когда была совершенно одна. И дом, полный цветов, начинал казаться таким же холодным, как и жестяная мансарда.

—

Всё заросло гнилью – зарастает, прямо на глазах. Продолжает чернеть, становится склизким, источает вонь.

Дух роется в базе данных, которую только что вскрыл: оказалось, это очень просто. Он сменял это умение – возможность использовать его единожды, на одноразовый же пропуск на землю людей. И хотя он понятия не имеет, кому же открыл дверь, то была хорошая сделка.

Здесь ещё больше следов, доказательств. Не то чтобы они нужны, он и так знает уже, что прав. Но поиски сами по себе – послание. Следы, что дух аккуратно и методично оставляет прямо сейчас, встревожат хозяина гнили. Заставят подчиниться судьбе, а не идти против неё.

Приведут к месту и времени, к той точке, в которой всё решится.

Это ловушка – такая же примитивная, какую хозяину гнили расставляли совсем недавно. Хозяин гнили тогда победил, так что он попадётся ещё раз. Чтобы ещё раз доказать, что может всё, что никто не одолеет его, хоть в честном поединке, хоть в нечестном.

Но главное, что разорение архива – акт неповиновения. Теперь ничто не привязывает духа к этому месту и к братьям. Осталась лишь одна связь, которую он бережёт.

«Я знаю твоё имя. Я жду тебя – покончим с этим».

Хозяин гнили обязательно прочтёт. Потому что он всё ещё приходит сюда изредка, его тянет в отдел планирования и строительства что-то вроде ностальгии.

Он пользуется чужим телом, и у тела есть своя память. Не так-то просто её побороть.

Дух ждёт, потом чует, что место начинает меняться. Это и есть ответ, но от кого?

От того, кто любит заражать других пустотой и пожирать то, что останется? Или кто-то ещё пришёл, возмущённый поступками духа, этим ужасным и преступным разорением?

Кто-то ещё.

Он нарушил правила. Сорвал печати. Впустил человека в Фантасмагорию, дал доступ под своим идентификатором. Выпустил отщепенца с берегов Самдочхона в мир людей. Разорил собственный отдел. Пошёл против начальства. Его функция, его роль – явно не в этом.