Текст книги "Горный цветок (СИ)"

Автор книги: Ольга Шах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 3

– Я осознаю всю опасность, отец! – твёрдо сказал Энтони. – Полагаю, что именно вся военная мощь нашей страны, а не только один Дейтон, должны принять участие в том, чтобы болезнь не покинула пределов территории нортманнов. Если понадобится, то мы остановим заразу, попросту уничтожив всех заболевших, которые проникнут через горы Дейтона.

Распахнулась дверь и в кабинет быстрым шагом зашёл младший сын милорда – Маркас. В противовес отцу и старшему брату, он был светловолос, светлоглаз и в целом менее грузен, а также придерживался, по мнению Энтони, «странных гуманистических взглядов», которые наверняка не доведут самого Маркаса до добра. Отец, быть может, полагал так же, но, как дипломат, никогда не говорил об этом вслух.

– Остановим заразу? – Маркас взвился, как будто кто-то собирался с ним спорить до хрипоты. – Знаешь ли ты, любезный братец, что спасаться от болезни будут женщины и дети. Как правило, именно они решаются на то, чтобы покинуть свои жилища и убегать в поисках спасения, куда глаза глядят!?

При этом молодой человек рассерженно плюхнулся в кресло стал теребить шейный платок.

– И тебе здравствовать, Маркас! – ровно произнёс лорд Джерард, словно его младший сын только что озаботился правилами приличия. – Я очень рад твоей осведомлённости о ситуации на границах Дейтона.

На что тот только махнул рукой, мол, подслушивать нынче не зазорно, глупости какие!

– Ты не хуже моего понимаешь, отец, – немного успокоившись и поняв, что его собираются выслушать, продолжил Маркас, – что вводить войска на территорию Дейтона, когда они только что вошли в состав Энландии – это явный перебор. Тем более что эти ребята так кичатся своими боевыми предками и гордятся мнимой независимостью. Так стоит ли сердить волка в его же логове? Помнится мне, что ты сам говорил, будто Палата Лордов приняла декрет о невмешательстве во внутренние дела этой провинции?

Лорд Джерард вздохнул – конечно же, он помнил. Лорды Гор и Равнин Дейтона были довольно разобщены, причём каждый мало-мальски старый клан, такие, как Маккармеги, Гленарван, Харнеры или Гордоны, полагал себя достойным того, чтобы считаться верховными правителями, это как минимум. Казалось, только недавно отшумели междоусобные войны и в Дейтоне наступил мир. А сейчас дочь клана МакКлиган, Её Величество королева Вероника, счастлива в браке с молодым королём Энландии Карлом, принеся в качестве приданного новую провинцию. При этом Дейтон во многом остался самостоятельным, хоть и считается с монаршьей волей.

– А тебе, Тони, только бы оружием побряцать! Не наигрался в солдатиков в детстве? Здоровяк, а мозгов, как у хлебушка!

Маркас не упустил момента подколоть брата, который недавно получил свой мундир офицера. Но тот не поддался на провокацию, хоть и было заметно, как он разозлён выпадом брата.

– Война и опасность того, что болезнь выкосит треть населения, как это бывало и раньше, умерит гордый нрав и пыл этих ребят, братец, – с кислой улыбкой покачал головой Энтони. – Это касается всех, Марки, даже таких умников, как ты!

– Хватит! – осадил Джерард привычную перепалку своих сыновей. – Мы крайне внимательно выслушали твою точку зрения, Маркас, и она имеет своё право на существование, однако мы сейчас говорим о чём-то ином, нежели о том, как спасти женщин и детей нортманнов от холеры. Нас более всего интересует наше собственное благополучие, знаешь ли.

– Ни в коей мере не сомневаюсь в твоих словах, отец, – усмехнулся Маркас, – только вряд ли Тони с кучей солдат удастся пробыть в живых достаточно долго для того, чтобы прознать что-то стоящее о том, насколько правдивы эти слухи о страшной болезни.

– То есть, – прямо смотря в глава Маркаса, задумчиво произнёс милорд Роуэл, – нам нужен парламентёр, который прибудет к ним с миром. Тот, который смог бы не просто прийти к ним, но и показать, что старые неурядицы могут быть забыты. Тот, которого бы послушали и лорды Гор, и грязные разбойники нортманны. Из старой и влиятельной семьи, которая имеет свой вес и в Палате Лордов.

– То есть такой, как я! – самодовольно заключил Маркас и раскланялся с родичами, после чего покинул кабинет отца с независимым видом.

– Разве тебе не кажется, что он слишком молод для этого, папа? Ему только девятнадцать лет. Конечно, Марки – неглупый парень, но насколько он…

– Не говори ерунды, Тони! – отрезал лорд Джерард и махнул рукой. – Если ты припоминаешь, то тебе было ровно столько же, как и ему сейчас, когда ты отправился к берегам Галлии.

– Там совсем другое, да и со мной были люди, на которых я мог бы положиться, – недовольно пробурчал Энтони.

– Что же, мне остаётся только лишь уповать на то, что и мой младший сын будет достоин соответствующего его положению окружения, – в голосе милорда Джерарда сталкивались глыбы льда.

– Да, конечно, – окончательно стушевался Энтони, – но что насчёт его женитьбы? Кажется, ты решил сговориться с семьёй герцогов Майденских?

– Думаю, что очаровательная малышка Филиппа Элтон будет счастлива выйти замуж не за этого надутого индюка, своего кузена, а за Марки. Во всяком случае, тотчас после возвращения мальчика из путешествия, я непременно озабочусь сватовством.

Энтони степенно кивнул и вышел вслед за братом. Ему казалось, что Марки – недостаточно хорошая кандидатура для подобного дела, но отцу всегда было наплевать на них. И если будет необходимо, то он с лёгкостью поступится их жизнями, если это будет во имя интересов общества. Энтони огорчённо покачал головой и поспешил в свои покои – сегодня у него ещё была одна встреча в министерстве, которая заняла все его мысли.

А Джерард всё ещё сидел в своём кабинете, посылая письма министрам, членам Палаты Лордов, выражая обеспокоенность, прося оказать посильную помощь, и прочее, и прочее.

– Насколько оправдан риск в путешествии лорда Маркаса, ведь нортманны непредсказуемы? – осторожно спросил секретарь милорда Джерарда, господин Мардел.

– Риск есть, это так. Но это даст ему преимущество перед другими членами Палаты в тот день, когда мой сын решит возглавить это сборище тупоголовых кретинов, которые называются Палатой Лордов Энландии, Саймон! Поверь мне, несмотря на всю мягкость и покладистый нрав, у Марки есть все задатки лидера!

***

Было больно! Очень больно! Грудь болела так, что было страшно даже думать о том, чтобы дышать. Каждый вздох отдавался острой болью во всём теле. Я не удержалась и застонала, пребывая в странном омуте, глаза отказывались открываться. Но я почувствовала, как кто-то заботливо смочил мне губы влажной тряпицей, горьковатый знакомый вкус достиг моего неба. Морфин? Откуда морфин? Неужели, меня спасли и теперь я загораю в тюремной больничке? То есть, не в тюремной, пока я должна находиться в СИЗО, конечно. Мысли путались и уплывали от меня, пока я окончательно не сдалась и не отключилась.

Второй раз я пришла в себя не скоро. Во всяком случае, мне так показалось. Я разлепила глаза и увидела перед собой высокий потолок. Зрение восстанавливалось не сразу, а словно нехотя. В груди по-прежнему болело, но не так, как раньше, по крайней мере, я могла дышать. Думаю, что действие обезболивающего ещё не закончено, поэтому боли меньше. Хотя, я слабо представляю, как смогла остаться в живых. Не припоминаю случая, чтобы люди выживали с такими ранениями. Впрочем, сдаётся мне, что живая я – чисто номинально, поскольку двигательной активности нет, да и мысли от наркоты какие-то вялые и бессвязные…

Интересно, сколько мне вкололи? Просто, под действием подобных препаратов, пациенты любят всех и вся, а также с удовольствием распевают песни. Очевидно, и тут мне не подфартило. Я прислушалась к себе – желание петь не возникло, и я снова уснула.

Новое пробуждение было ночью, как я поняла. Верхний свет в палате был выключен, только неподалёку от койки слабо светил крошечный ночник, отбрасывая неверный отблеск на потолке. Я моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд на чём-то одном. Как и положено, меня держали в одиночной палате. Думаю, что где-то там, сбоку над головой, зарешечённое окно, выходящее во внутренний двор с колючей проволокой на заборе. Ума не приложу, зачем было так усердно пытаться спасти мне жизнь, если честно. Быть может, тот самый неведомый Авдеев, которому звонили соседи, расстарался, определив меня в это заведение. Я бы непременно рассмеялась, если бы могла, когда подумала о том, как удивится непосредственное руководство тех «быков», которые пришли ко мне для задушевной беседы, узнав, что им не повезло и беседа прошла не по привычному сценарию. Впрочем, не нужно думать, будто я раскаиваюсь или хотя бы сожалею о смерти парней. Сейчас, конечно же, не девяностые, но век «быка» вообще не долог, что уж тут говорить…

Очень хотелось пить, и я сочла это за некую положительную динамику. Пошевелив шеей, я с некоторым трудом смогла повернуть её вбок. О, как! А я тут не одна прохлаждаюсь! Во всяком случае, при свете ночника я увидела женщину в длинном тёмном платье и белом головном уборе, напоминающим шапочку медсестры, которая прикорнула в кресле неподалёку от моей койки. Ага, конвой, значит… а что, просто приковать меня по старинке, уже недостаточно? Не рецидивист, чай! Впрочем, это не так уж и важно. Я облизнула сухим распухшим языком потрескавшиеся губы и прохрипела:

– Конвой! Пить! Дайте пить! – после услышала шебуршание под ухом и тихое бормотание, затем женщина осторожно приподняла мою голову и напоила меня тёплой и противной водой из стоящей неподалёку кружки.

Воды было мало, но я понимала, что много пить не стоит, да ещё после операции, кивком поблагодарив конвойную, принялась обшаривать глазами помещение. Теперь я уже могла не только смотреть в потолок, но и оценивать то, что я видела. И это самое увиденное не вязалось у меня с привычным пониманием жизни. Комната совершенно точно была не больничным помещением, хотя бы потому, что палата-одиночка никогда не поражала размерами, зато эта комната имела довольно широкую кровать, тяжёлый даже на вид столик на вычурной ножке рядом с кроватью (именно там и стояла кружка с водой, какой-то тазик, тряпки и пара стеклянных флаконов), что-то темнело в глубине комнаты, до ужаса напоминающее печь в бараке, где мы жили сразу же после переезда в Москву. Два узких окна по обоим сторонам от кровати и зеркало напротив довершали картину. Я с трудом повернула ещё немного голову. А, нет, не всё – женщина сидела в неудобном даже на вид кресле, но сейчас она подошла ко мне, поднеся источник света – канделябр с тремя свечами, после чего улыбнулась и прошептала:

– Слава Великому, ты очнулась, Камилла! И пусть все говорили, что мои молитвы напрасны, но я надеялась и верила в то, что мой цветочек выкарабкается… сможет победить смерть и снова будет со мной. А третьего дня тебе было так плохо, что я подумала, будто ты умерла… Но Великий в мудрости своей не призвал тебя раньше времени к себе…

Дальше шли тихие всхлипывания и уверения в том, что теперь я непременно пойду на поправку, если уж очнулась и не брежу, да и жар у меня спал… я снова уставилась в потолок из тёмного, почти чёрного дерева и вяло решила: «Вот теперь всё!». В голове почему-то пронеслась мысль о том, что я была права – видения с лохматой собакой с крысиным хвостом, которую зовут Умретью – это тебе не кот начхал, быть может, болезнь была у меня и раньше, но прогрессировала с возрастом, а триггером для нынешнего срыва были мои подозрения в том, что за мной следят. Кто знает, возможно мне всё почудилось… и та собака, и убийства «чёрных риэлторов», и эта комната? А вместо всего этого я сейчас отдыхаю под действием старого доброго аминазина? Непременно расскажу санитарам о том, какие глюки меня посещают, как только немного отпустит.

Однако, боль, которая пронзила мою грудь, стоило только мне глубоко вздохнуть, была вполне реальной. Или это не глюки? Я, похолодев, хриплым голосом спросила у причитающей женщины:

– Погоди! Что ты там говорила про то, что я будто не дышала?

Глава 4

Женщина отняла ладони от лица и неуверенно ответила:

– Ну, как же… я же только что говорила о том, что ты сорвалась в пропасть, когда поднималась по горной тропе, но, слава Великому, упала на горный выступ, только, видать… сильно ударилась…

Далее она горестным шёпотом призналась, что никто особенно и не верил в то, что я выжить смогу – виданное ли это дело, чтобы люди смогли оправиться после того, как пролетели добрый десяток-другой метров и приземлились на камни. От себя добавлю: возможно, что причиной для сомнений в моей жизнеспособности являлось то, что я который день находилась без сознания, моя голова была в крови, а из горла доносились хрипы со свистом? Быть может… я отвлеклась на свои мысли и пропустила заметный кусок рассуждений, потому что моя собеседница вытерла глаза уголком фартука и призналась с победой в голосе, что она днями и ночами молилась Великому о том, чтобы её Камилла, её горный цветок, вернулась к жизни. Однако, вопреки её надеждам, в один момент сиделке показалось, будто все надежды и чаяния пропали втуне – её подопечная просто перестала дышать, то есть хрипы и свисты больше не доносились из груди, и она (то есть я) лежала, будто мёртвая, а потом и раз! снова задышала… как бы то ни было, но теперь я жива, пришла в себя и даже узнаю свою старую кормилицу Ранни, вот уж радость так радость!

– Лекарка приходила местная, велела раны мазать смесью рубленного лука и чеснока, а ещё накладывать на травму, что на голове, повязку с мёдом, и просила насильно поить той гадостью, настоем буники, чтобы боль отступила от тебя, – поджав губы и вздёрнув нос, сказала Ранни, – но видела я, что не верила она в то, будто ты сможешь оправиться от ран… только и могла, что с озабоченным лицом туго бинтовать грудь и печально качать головой, будто ты не жилец боле!

Судя по всему, Ранни категорически была не согласна с неблагоприятным прогнозом тутошнего травматолога и возносила молитвы богу, ну, этому… Великому… для того, чтобы её драгоценная Камилла осталась в живых.

– Ранни! – прохрипела я и закашлялась. – Там… позади тебя… зеркало висит. Принеси мне его, пожалуйста.

Та с недоверием посмотрела на меня, но отказать не решилась, только пробурчала что-то типа того, что я совершенно напрасно тревожусь, поскольку моя внешность не претерпела каких-либо кардинальных изменений. А после того, как снимут повязку с головы, так и вовсе, я буду прекрасней, чем сама Брунгильда.

Ранни принесла мне требуемое и поставила на столик передо мной. Зеркало оказалось размером с экран ноутбука, толстое и чуть зеленоватое, с вкраплениями чего-то тёмного. Однако, оно позволило рассмотреть мне отражение в зеркале, в котором я увидела девочку-подростка с нездоровой отёчностью опухшего лица и повязкой на голове. Цвет волос в полумраке идентифицировать было сложно, скорее русый, нежели светлый, про цвет глаз и прочие подробности и говорить нечего… я медленно моргнула, девочка сделала тоже самое. Ранни понятливо кивнула и забрала от меня зеркало. Тут она права, конечно – незачем мне дальше травмироваться, рассматривая себя, увечную.

И вот теперь самое интересное! Чем больше я размышляла, тем меньше мне казалось, что у меня бред. Если отбросить сопли и душевные метания, то в сухом остатке выходило, что я умерла там, на полу своей квартиры, а тут погибла девочка Камилла, сорвавшись с горной тропы. То есть, не совсем так – я ведь не умерла. Я хочу сказать, что, если уж я рассуждаю, выдавая бред за единственную внятную версию, выходит, я жива. Только не вся… во всяком случае, то, что осталось от одинокой старушки Галины Викторовны Иваницкой, теперь зовут Камиллой. Как-то так! У меня всё!

Я поморщилась от боли, но отказалась от неприятно пахнущего питья, которое совала мне под нос заботливая кормилица, утверждающая, что эта вонючая субстанция поможет мне заснуть и не страдать от полученных травм. Я скосила глаза и увидела, что нимало не огорчённая столь явным отказом Ранни вылила раствор в таз и стала приготавливать новую бурду в ту же чашку, смешав крепкий самогон с соком мясистого растения с опушёнными листьями. Чёрная белена? Так вот, что местная травница называла буникой?! Вот, чем вы меня тут пользовали, пока я находилась в отключке? Как только я не загнулась от белены раньше, непонятно. Я вновь отказалась от сомнительного лекарства, убедив кормилицу в том, что обязуюсь уснуть в добровольном порядке, что впоследствии и проделала.

Следующее пробуждение было через несколько часов, по моим ощущениям. Открыв глаза, я заметила, что возле моей постели находилась высокая женщина в просторных одеждах с длинными чёрными волосами с вплетёнными в них косицами. Поняв, что я проснулась, она повернулась ко мне и наклонилась, словно желая что-то прочесть по моему отёкшему из-за травмы лицу.

– Кто я, знаете? – неожиданно спросила она, заставив меня насторожиться.

– Лекарь местный, – выдавила я, не до конца соображая, что она от меня хочет, – и ваши отвары я больше пить не собираюсь…

– И вы понимаете, кто вы и где находитесь? – настаивала она.

Это было больше похоже на допрос подозреваемого, но я сейчас не в том положении, чтобы возмущаться, поэтому снова кивнула:

– Конечно, меня зовут Камилла, и я нахожусь сейчас в своём доме. Только вот ваши методы лечения вызывают у меня массу вопросов.

–Не нужно опасаться того, что вам неизвестно, госпожа. – усмехнулась женщина, из её глаз уходила настороженность, он даже слабо улыбнулась и осторожно разматывала бинты на моей голове. – Мёд, которым пропитана эта ткань, помогает ранам заживать быстрее, а смесь из лука и чеснока не даёт ране воспалиться, выжигает всю заразу внутри.

Тут я не могла не согласиться – насколько я знаю, то повязки из медового компресса накладывали раненым солдатам ещё во время Второй Мировой Войны, но вот смесь из лука и чеснока? Полагаю, что, помимо «заразы», эта жуткая бурда выжигает ещё и здоровые ткани…

– Понимаю ваше сомнение, госпожа, но целительские знания передаются в нашем роду многие поколения, именно они помогли мне понять, что не рана на вашей голове была смертельной, а кость, которая сломалась в груди, она делала ваше дыхание стесненным и прерывистым. Поэтому я наложила повязку, которая позволит сделать так, чтобы сломанная кость срослась вновь.

– Как вы сказали? – удивилась я.

Было довольно странно слушать лекцию о требовании фиксации рёбер при переломах от человека, который способен без точной дозировки и капли сомнения поить меня отравой, от которой есть риск просто не проснуться.

Однако, травница превратно поняла моё сомнение, полагая, якобы меня поразила глубина её познаний и навыков.

– Много поколений тому назад, когда только ваш народ вступил на эти земли, наука врачевания была доступна лишь избранным и люди стремились к знаниям. У моего прадеда было двенадцать учеников, у отца – пять, а у меня – только один. Древние знания о человеке уходят в небытие, так что недолог тот момент, когда мы станем уповать только лишь на милость Великого.

– Вечно ты ерунду какую-то городишь, Асвейг! – возмутилась вошедшая с тазом кормилица. – Ну, для чего девочке знать про ваши богопротивные учения про движения небесных тел, про устройство тела человеческого и прочую ересь? Вот попомни мои слова, добром это для тебя не закончится. Благодарна будь лорду Свейну, папеньки Камиллы, за то, что он привечает тебя. И потом, что же плохого в святой молитве?

При этом кормилица поставила таз на столик рядом со мной и, достав угрожающего размера тряпку, сообщила, что пришло время омовения.

–Как бы то ни было, – продолжала лекарь, – но я рада видеть, что вы пришли в себя, помните, кто вы и откуда, а это значит, что ваша жизнь больше вне опасности. Однако, выздоровление – процесс небыстрый и довольно мучительный. Я сменю вам повязку, которая сдавливает ваши рёбра.

Неприятная процедура была вскоре закончена, лекарь ушла, сопровождаемая недобрыми взглядами Ранни, после чего наступило то самое «омовение» – все непострадавшие участки тела были просто протёрты приятно пахнувшей водой, после чего кормилица аккуратно разделила мне волосы и заплела в две косицы, нацепив свежую рубашку длиной до пят.

– А уж отощала-то вся за последнее время, кожа да кости! – горестно покачала головой Ранни, оглядывая меня.

Да уж… не могу не согласиться… несмотря на то, что я старалась не делать резких движений, любопытство пересилило и я опустила голову вниз, оглядывая свои тощие ноги, очертания которых виднелись под сорочкой, и руки-веточки, которые чинно лежали на одеяле. Полагаю, что и раньше бедняга Камилла не отличалась упитанностью, а теперь и вовсе – все модели-анорексички просто позеленели бы от зависти, увидев такую «красоту». Вновь было подано зеркало, и я смогла уже при свете дня качественно себя рассмотреть – волосы оказались каштановыми, слегка вьющимися. Прямой нос, торчащие скулы и некрупный рот не выделяли бы меня из толпы других девчонок, если бы не глаза, те самые, которые зеркало души. И, если судить по ним, то душа у Камиллы была прекрасна, даже сейчас, когда были сильные отёки на лице.

Наконец, я вернула зеркало и обратила внимание на явную маету Ранни. Оказывается, что мой дорогой папенька прослышал про то, что я передумала помирать, и намерен нанести мне визит. О, как! Впрочем, пока ничего особенного в этом поступке я не усматриваю – разве родители не должны тревожиться и переживать, как там их кровиночка? Или же самолично убедиться в том, что за ней осуществляют должный уход, к примеру… мог бы и раньше посетить, конечно… но, как говориться, чем богаты… теперь только бы не сказать чего-то лишнего…

В комнату без стука открылась дверь и вошли трое мужчин самого сурового вида. Просторное помещение сразу стало казаться меньше из-за габаритных мужиков. Вот зуб даю на отсечение, это те самые ожидаемые родичи. Тот, что постарше, напряжённый кареглазый и русоволосый мужик лет «нормально за сорок», отчего-то явно ощущает дискомфорт. Быть может, он не слишком времени уделял дочери? Двое мужиков помладше, чем-то неуловимо похожие между собой, наверняка мои братцы. Все прибывшие были одеты примерно одинаково – в свободные мягкие штаны, куртки с торчащими из-под них рубахами, и высокие сапоги.

– Раннвейг! – кивнул родитель притихшей кормилице. – Ты можешь быть свободна. Думаю, что леди твоя помощь пока не нужна.

Та молча кивнула и быстро вышла. Мужики приблизились и сурово поинтересовались:

– Ты помнишь, кто ты и где находишься?

Да у них фобия какая-то, что ли? Сначала Ранни ненавязчиво поинтересовалась, потом травница, и вот эти… любящие родственники…

– Конечно, отец! – помедлив, всё же ответила я. – И, если вы желаете, то я сообщу, что вас зовут лорд Свейн. Не желаете ли, я расскажу о себе, начиная с момента прорезывание зубов?

Папеньке, надо думать, такой ответ не слишком понравился, поскольку он скривился, как от зубной боли. Ну, или же тут не было приняты подобные вольности, что тоже может быть. Парни синхронно улыбнулись и ударили по рукам, словно отмечая мою лучшую шутку. Папенька хмуро пожелал мне скорейшего выздоровления и отбыл.

– Не принимай близко к сердцу поведения отца, сестрёнка! – жизнерадостно заявил один из здоровяков и ободряюще улыбнулся.

– Ингвар прав, дорогуша! – тоже неизвестно чему радовался второй. – Просто все немного на взводе после того, что случилось. Да ещё и эти предрассудки про то, что в людей, внезапно оживших, вселяется демон. Только он не знает ничего об этих людях, ни о том, где он оказался…

– Но теперь-то вы поняли, что я – никакой не демон, не правда ли? – тяжело сглотнув, хрипло спросила я.

– Ну, не знаю, – задумчиво протянул тот, который с комфортом устроился в кресле. – Может, ты и ошибаешься, Лейв… не припомню, чтобы наш цыплёнок позволял себе так беседовать с отцом. Хотя, после того, как она отказалась выходить замуж за Торрена Лейсхена, я уже ничему не удивлюсь!