Текст книги "Мой домовой — сводник (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
Виктор молча отвернулся и наконец-то добрался до вина. Одним глотком осушил бокал наполовину и обернулся ко мне:
– Пить будешь? Еще не рабочая неделя.
– Я не хочу.
– Не нравится сухое? Налить полусладкого? Или чего покрепче?
– Витя, я не хочу пить вообще.
– Ну чего тебе еще надо?
Он выплюнул это так грубо, что я прямо опешила.
– Воды ему надо, – раздался за моей спиной голос Зинаиды Николаевны.
Я быстро обернулась.
– Пописать мы уже сходили.
Рыжик с красными глазами стоял босиком на плитке кухни. Губа, кажется, еще больше распухла. Красавчик, ничего не скажешь… Глупые взрослые, какие же у него глупые взрослые, включая меня…
Виктор шумно прошел на кухню, вытащил стакан, налил воды и протянул сыну, не присев, не обняв, не сказав ни слова утешения. Мальчик осторожно сделал пару глотков и со "спасибо" вернул стакан отцу. Тот молча отнес стакан в раковину. А Рыжик не двинулся. Стоял, зажав в кулачки пижамные штанишки, и молчал, смотря вперед осоловевшим взглядом. Бабушка позвала его так тихо, что я еле услышала, а он сразу рванулся ко мне и сжал ноги, как в пятничный вечер в библиотеке.
– Я уложу Глеба, – сказала я тихо, глядя Виктору в прямую спину.
Тот остался лицом к раковине, и я, сжав маленькую ледяную ручку, прошла мимо хозяйки в гостиную и дальше по коридорчику в комнату малыша, настоящее предназначение которой понять было трудно: кабинет, библиотека или просто лишняя комната. Ему разложено было кресло. Достаточно широкое даже для взрослого человека, и Глеб казался в нем совсем каким-то маленьким. Даже меньше, чем вчера на диване.
– Почитай, – попросил он.
– Уже поздно. Завтра в садик.
– Почитай, – будто не слышал он.
Я вытащила телефон. На нем у меня была сохранена только "Маленькая Баба Яга" Пройслера, и я начала читать:
– Жила-была когда-то Маленькая Баба-Яга – то есть ведьма, – и было ей всего сто двадцать семь лет. Для настоящей Бабы-Яги это, конечно, не возраст! Можно сказать, что эта Баба-Яга была еще девочкой…
Я поднимала от экрана глаза: Глеб не спал, смотрел на меня и тяжело вздыхал, а потом на фразе "Но тут вмешалась ветряная ведьма Румпумпель: – Разве ты не хочешь ее наказать? – спросила она у Главной ведьмы…" жалобно сказал:
– Я не хочу дальше. Мне страшно.
Я положила телефон на пол. Глеб глаз так и не закрыл.
– Почему ты не спишь?
– Обними меня, – попросил он вместо ответа.
Я нагнулась к нему, и он чуть не задушил меня своими ручонками, с такой силой, явно унаследованной от папочки, прижав меня к маленькой груди.
– Полежи со мной…
Я не стала напоминать про уговор с папой, просто скинула белые тапочки и притулилась с краю. Глеб снова обнял меня за шею и тяжело вздохнул.
– Ты не уйдешь?
– Не уйду. Спи.
Я тоже закрыла глаза, но тут же открыла – нет, я не должна засыпать. Так и лежала, смотря на потушенную еще перед началом чтения лампу. Спит, не спит? И как глубоко? Потом я все же рискнула выбраться из цепких объятий, предавая ребенкину веру своим уходом. Там, за дверью, меня ждал еще один ребенок. Правда, по росту слишком большой, но в остальном…
В гостиной никого. Я прошла дальше. Не таясь, но меня не услышали с кухни и продолжили разговаривать. Говорил Виктор и достаточно громко:
– Не надо делать из переезда проблему. Если ты не хочешь жить в бабушкиной квартире, я все пойму. Мы ее продадим, я добавлю денег и куплю тебе квартиру там, где ты захочешь. Хочешь на Ваське? Почти центр, если ты к нему привыкла, но цены не так кусаются, как здесь.
– А если я скажу "нет", что ты сделаешь?
Подслушивать нехорошо, но и упускать возможности понять, что в этом доме происходит, нельзя ни в коем случае. Так что я, засунув воспитание в одно место, замерла за дверью, прижавшись к стене… На тот случай, если вдруг захочу упасть в обморок от подслушанного.
Глава 45: Квартирный вопрос и домашняя скотина
Секундная пауза, и Виктор чуть повысил голос:
– Ты не станешь ставить мне палки в колеса. Ты же прекрасно понимаешь, что это для твоего внука. Садик рядом, хорошая школа рядом, театры, музеи… Он к этой квартире привык. У меня нет свободных денег купить что-то подобное. Ты хочешь, чтобы я снимал с ребенком?
Снова пауза.
– Ну почему в России до сих пор все портит квартирный вопрос?! Ну я же тебя не на улицу выгоняю, в конце-то концом! А ты меня выставила в никуда с полной уверенностью, что поступаешь правильно. Но я тебе это не припоминал. Никогда. И сейчас бы ничего не сказал, если бы опять же не твоя любимая Олечка… Эта квартира принадлежит мне, и я хочу ее назад. Для своей семьи. Мама, ну зачем ты все усложняешь?
– Эта квартира не имеет к тебе никакого отношения.
– Она моя по всем документам. Моя, и ты это прекрасно знаешь. И это не прихоть. Я только что нормально объяснил причины, почему хочу жить именно здесь. Хочешь жить с невесткой? Да вообще не проблема. Живи, места всем хватит! Только тебе придется жить и со мной тоже. А этого ты точно не хочешь.
– Да, этого я действительно не хочу. Но я и пальцем не пошевелю, если ты не скажешь, почему не хочешь жить в своей новой квартире.
Новая пауза. Чуть длиннее. И тихий ответ Виктора:
– У меня больше нет той квартиры.
– Как нет?
Последовала пауза, в которую я услышала, как нервно звякнула о блюдце чашка. У меня тоже что-то звякнуло в груди: он подарил ее Карине? Откупился?
– Только не говори мне…
– Я и не говорю! – перебил Виктор мать уже намного громче. – Такое только тебе на ум могло прийти! Но даже если бы я отдал ее Мироновым, это мое дело…
– Вить, ты не понимаешь, что мне больно? – перебила сына мать уже тоже далеко не шепотом. – Не понимаешь, как больно! Когда умер твой дед, и мы лишились его пенсии, нам элементарно не на что было в магазин сходить. Мне вообще ничего не платили в тот момент в школе, потому что я институт из-за тебя так и не закончила. И я умоляла твоего папочку, чтобы он дал на тебя хотя бы рубль. И знаешь, что он мне ответил тогда: ты же себе суп варишь, неужели сыну не нальешь тарелку, ну сколько ему надо? А нам с матерью к концу месяца суп сварить не на что было…
– Мам, я слышал это не один раз в разных интонациях, и это не имеет к сегодняшнему дню никакого отношения.
– Да как же это не имеет?! Да ты просто плюешь мне в душу, когда общаешься с ним… И ты становишься таким же мерзким, как он… И на Оле ты не женился, потому что решил, как и он, что можно вот так… И ребенок этот есть только благодаря мне, потому что я поставила тебя на место. А тебе он не был нужен. И не нужен сейчас. Как приперло, ты сразу решил его на другую женщину скинуть. Ты бы на Ирине не женился иначе. Тебе ответственность не нужна, тебе ж просто потрахаться и все… Витя, мне ужасно стыдно, что ты вырос таким… Господи, что же я сделала не так? Ну как, как ты стал таким, таким… прости, мудаком?
Повисла пауза. Недолгая. Но я услышала тихие всхлипывания хозяйки.
– Я твой единственный сын, – проговорил Виктор теперь снова полушепотом. – Ты должна меня любить, но любишь ты кого угодно, только не меня…
– Это неправда! – перебила Зинаида Николаевна дрогнувшим голосом и вновь всхлипнула.
– Это правда, мама. Не надо убеждать меня в обратном. Любовь – это то, что чувствуешь. И я чувствую, что ты счастлива, когда мне плохо. И я назло тебе сделаю так, что мне будет хорошо, понятно?
– Если тебе будет хорошо с Ириной, я буду только рада. Но не за тебя. А за нее. Чтобы ты не испортил жизнь еще одной женщине. Еще одной… Да что я говорю… А эта армия дур, которых ты менял одну за другой, точно они резиновые куклы… Ты думаешь, им не было больно? Ладно, не строй мне тут рожи! Я этого не понимаю и никогда не пойму. И не хочу понимать. И, дай бог, твой сын таким не вырастет и будет ценить в женщине прежде всего женщину, а не… Но объясни мне, дуре, почему тебе хорошо с отцом? С отцом, который палец о палец не ударил, пока ты рос. Я, вот честно, Витя, жалею, что дала тебе его отчество… Возможно, ты был бы меньше на него похож.
– Мам, тебе не кажется, что ты повторяешься? Моя помощь Мироновым к Толику не имеет никакого отношения. Я делаю это для его детей. Сашку я с большим удовольствием возьму на работу, как только он получит диплом. И не надо так на меня смотреть. Мне плевать, что было между тобой и папочкой, но Ленка единственная, кто звонит мне просто так, спросить как у меня дела. А дочери Кострова, дай бог, к вечеру вспомнят, что у меня день рождения. А я помогал им и их матери, хотя мог бы этого не делать. Твой Костров о них не подумал… А ты попрекаешь меня моим отцом. А чем твой Костров-то лучше? Что котика своего любил и меня приголубил? Да он взял меня, потому что люди мне улыбались и все для меня делали! Я приносил ему деньги, вот и все. Он меня использовал. Нагло! Да, он не трахал других баб, но уж лучше б трахал баб, а не играл в казино. И ты знала, что он играет, знала, что фирма по уши в долгах и врала мне про новый бизнес. Проблемы просто так не решаются, мама… Волшебник в голубом вертолете не прилетит. И не попрекай меня братом и сестрой. У меня вообще никого нет. Никого…
– Да им всем нужны только твои деньги и больше ничего, как ты этого не понимаешь? Поэтому сестренка и звонит тебе… А тебе что понадобится, она и на звонок не ответит.
– Да ты такая же! Я тебе тоже не нужен! Тебе нужен Глеб! Но его ты не получишь, поняла? Я вообще могу полностью на него права забрать и запретить тебе с ним видеться. Он своей матери тоже нахер не нужен, как и я своей. Вам мужики были нужны с квартирой, а не дети от них. А мужики вас послали и правильно сделали!
– Господи, как хорошо, что мои родители до этого дня не дожили. Знаешь что, сынок, можешь не приглашать меня на свадьбу. Я не приду.
Заскрежетал по плитке стул, и я тут же метнулась в гостиную, но Виктор все же успел увидеть мою спину.
– Витя, я… – я смотрела в его побелевшее лицо и судорожно глотала воздух. – Я случайно. Я не хотела…
Он сделал шаг, второй, третий… У меня за спиной диван. Куда отступать? Некуда! Он схватил меня за плечи. По бешеному блеску его глаз я не сомневалась, что Виктор сейчас хорошенько меня встряхнет. Но он наоборот пригвоздил меня к полу, сжав плечи железными клешнями.
– Ир, а ты? – он приблизил лицо к моему лицу. Я не слышала хриплого шепота. Я скорее читала слова по быстро движущимся губам: – Ты-то придешь на мою свадьбу?
Я вырвала плечи, вскинула руки и сомкнула пальцы на его вздрагивающей спине:
– Приду, – ответила я просто, ткнувшись носом в затянутое в голубую рубашку плечо, чувствуя, что у меня самой дергается веко и дрожат губы.
А следом за губами задрожали колени, когда под ними оказалась рука Виктора. Ноги его сделали три шага, и удар пяткой настежь распахнул чуть приоткрытую дверь. Еще шаг, и подо мной пропружинила кровать. В этой комнате я еще не была, но убранства все равно не увидела. Не увидела ничего, кроме губ Виктора и очков, которые он после трех неуспешных попыток полностью вобрать в себя мои губы, отбросил то ли на покрывало, то ли вообще на пол. Где я потеряла свой телефон, я вообще не знала…
– Витя, – я почувствовала его руки на прилипшем к позвоночнику животе. – Дверь…
Он только глубже поцеловал меня, и я, не в силах разорвать поцелуй, с большим трудом остановила его руки на своей груди.
– Что? – он почти выплюнул мне в лицо недовольный вопрос.
– Дверь… – я еле дышала. – Открыта…
– И что? – его голос опустился до хриплого баса. – Ты не стеснялась моего сына и вздумала стесняться моей матери?
Он вырвал руки и нашел на спине застежку лифчика…
– Витя, не здесь… – я крутила головой. – Не сейчас…
– Чего не сейчас? – голос его набатом отдавался в моих пылающих ушах. – Я не собираюсь делать с тобой ничего противозаконного…
Он снова нашел мои губы, а я – его руки, уже сжавшие мою голую грудь…
– Витя, закрой дверь… – с трудом вырвала я свои губы.
Он не успел обернуться, а я не успела приподнять голову с подушки, как щелкнул замок. Дверь закрыли. И мы оба знали, кто это сделал… К моим глазам подступили слезы, слезы стыда… Я подняла руки, но нашла лишь воздух и, с трудом разлепив ресницы, увидела Виктора сидящим ко мне спиной.
– Дораздевайся сама, пожалуйста, – сказал он тихо, не оборачиваясь.
Затем поднялся, отодвинул створку шкафа-купе и бросил через свою голову футболку:
– Вот тебе вместо пижамы. Она моя. Пришлось пожить здесь неделю, пока бабушка умирала. Кострова отказывалась пускать в дом постороннего, а одной ей было ни поднять, ни перевернуть мать.
Футболка упала рядом, но я ее не взяла. Виктор опустился на кровать. На самый край. По-прежнему ко мне спиной.
– Чего ждешь? Я до тебя не дотронусь, даже не проси, – Виктор обернулся, но лишь на миг. – У меня сейчас желание уткнуться в подушку и рыдать, как школьнику. Но я не хочу, чтобы мать догадалась о моих слезах. Пусть лучше думает, что я скотина и спокойно трахаю у нее за стенкой бабу…
Я села, поправила лифчик под блузкой и дотронулась до напряженной скрюченной спины Виктора.
– Витя, ну зачем вы так друг друга доводите?
– Не знаю, – затряс он головой, так и не обернувшись. – Она дура, я дурак, другого объяснения не вижу.
– Поговори с ней. Только не про квартиру. Про остальное.
– О чем мне с ней говорить? Она меня не слышит, – он обернулся и на этот раз остался ко мне лицом: – Она мне не верит. Не верит про Ольгу. Она уверена, что ее Олечка невинная девочка, которую я соблазнил и бросил. Но, во-первых, я не был у нее первым, а, во-вторых, честно пытался жить с ней целых два года после рождения Глеба. Но не вышло, не перегорело… Я ее не простил.
– Не надо мне рассказывать про Ольгу. Не надо…
– Я не про Ольгу сейчас, я про Глеба… Я не хочу, чтобы ты обо мне плохо думала. Я просто был дураком. Меня почти облапошили. Но меня спас… Наверное, тоже домовой… Только местный, – Виктор с грустной улыбкой постучал по остову кровати. – Минутку внимания или как?
– Или как, – ответила я и отодвинулась к противоположному краю. – Я о тебе плохо не думаю. Так что не надо ничего рассказывать. Даже про домового. Договорились?
– Нет, – Виктор влез на кровать с ногами и схватился за пуговицы на блузке. – Ее притащила сюда мать против моей воли. Она училась на втором курсе в Промокашке, родители снимали ей комнату у какой-то бабки, а потом… Я этого до сих пор не понимаю, просто перестали присылать ей денег. Сказали – нет, крутись сама. Девчонке двадцати не было. Мать тогда в институте у них работала. Та ей поплакалась, мать – мне. Я предложил взять девочку курьером или еще кем– нибудь. Мать говорит, а когда учиться? Блин, все студенты работают… Ладно, сказал, просто денег дам, пусть продолжает у бабки снимать. Но как втемяшится в башку этой дуре! Ольга меня приворожить не смогла, но с матерью явно что-то сделала, раз та приволокла ее жить сюда, отдала комнату, в которой сейчас Глеб спит, ну, а дальше ты все поняла… Она была очень благодарна мне за помощь…
Виктор добрался до последней пуговицы и, обжигая гусиную кожу ладонями, стащил блузку с моих плеч. Тут же схватил футболку и натянул мне на шею. Глаза в глаза. На таком расстоянии он прекрасно все видит, а я все чувствую. Живо запустила руки под футболку и, избавившись от лифчика, просунула в рукава.
– Я четко сказал, что на что-то серьезное пусть не рассчитывает, – продолжил Виктор, играя моим лифчиком, точно четками. – Оля, видимо, думала иначе: типа, я изменюсь, влюблюсь и дальше по обычному киношному сценарию. А когда дело подошло к диплому, вдруг поняла, что я действительно попрошу ее освободить комнату, ну и… пошла на обман, перестала принимать таблетки. Ну собственно я психанул. Ребенок не вписывался в мои планы, но подумал и решил, что дети вообще никогда не будут вписываться в мою жизнь. Думаю, ну ладно, девочка хорошая, матери нравится, а я дома вообще не бываю… Купил цветы, купил кольца. Шампанское, как понимаешь, не купил. Пришел домой, а входная дверь открыта. Замок заело, и мать, наверное, не заметила, ушла. Поэтому дверь не хлопнула. Пошел искать Ольгу. А она в наушниках по телефону треплется со своей матерью. Решил не мешать. И не портить процесс вручения колец и прочего. Положил все на стол в столовой, сел и стал ждать. Ольга вообще шумная по натуре и со своим Сыктывкаром могла б без телефона говорить. Я не подслушивал. Честно.
В этот момент я вспыхнула, и он, отбросив наконец лифчик, схватил меня за шею и ткнул носом в свою высоко вздымающуюся под рубашкой грудь.
– В общем, она говорила матери, что додавит меня, потребует быстрее расписаться, типа пока не виден живот, а потом инсценирует выкидыш. Короче, она не была беременна. Таблетки она жрать перестала, но не сработало, а часики тикали. Я тут же, на месте, заказал билет в ее сраный Урюпинск сразу после вручения дипломов…
– Ольга из Сыктывкара… – промычала я.
– А какая разница? – он оторвал мое лицо от своей груди. – Она до сих пор звОнишь говорит.
– Вся страна так говорит.
– Питер никогда не был всей страной. Короче, она устроила скандал. Заявила моей матери, что я не верю в ее беременность и хочу от нее избавиться. Ох, что было… Я услышал о себе много интересного. Неделю не возвращался из офиса, а потом пригласил Олечку в кафе поговорить, что красотке в действительности нужно: остаться в Питере? В чем проблема: пусть идет работать. Или другого мужа ищет, пока не вышла в тираж. Короче, в мою комнату она больше не заходила, а потом… Судьба надо мной посмеялась. Оля действительно оказалась беременной. Я не верил, что от меня, хотя согласился высылать ей в Сыктывкар денег, но только в том случае, если она туда вернется. Она не уехала. Мать считает, что она ее удержала. И потом заставила сделать тест на отцовство. И это единственное, за что я матери благодарен, иначе я бы точно считал Глеба не своим. Ладно, я снова смирился, но сказал ей, что не женюсь. Буду давать ей денег, но ни на какую другую собственность она не будет иметь права. Никогда. Но через два года стало невозможно жить под одной крышей даже в разных комнатах из-за скандалов с матерью, что я обязан жениться и прекратить вести аморальный образ жизни. В один прекрасный вечер мне собрали чемодан и поставили у входа. Ты знаешь, это были жуткие пять минут – в них я понял, что у меня больше нет матери. Я не пошел в офис, не пошел в гостиницу, я пошел к бабушке. Я плакал, впервые за долгие годы. Ну, от кота, конечно, тоже, но больше от жалости к себе. А на утро жалость прошла, и я сказал себе, что в моей жизни не должно быть ни котов, ни женщин. Бабушка тогда сказала: Чихунь, ты просто не встретил ни своего кота, ни свою женщину. Ну, – Виктор вдруг провел указательным пальцем по моей щеке от уха до уголка рта. – От аллергии на котов имеются таблетки, а про женщин я просто ничего не знал, кроме анатомии. И не хочу знать. По анатомии у меня была четверка, а вот по зоологии еще пятерка. Так что я остановлюсь на царевне– лягушке.
Виктор толкнул меня в грудь, но завалиться со мной на подушку я ему не позволила:
– Помнишь, что случилось, когда царевич до срока лягушачью шкуру сжег?
Виктор перевалился через меня на соседнюю подушку.
– Давай спать тогда.
Он снова сел и первым делом схватился за ремень на джинсах. Я тоже села, но не для того, чтобы скинуть брюки. Я обняла его со спины и положила на плечо голову.
– Ну что тебе еще надо?
– Витя, – его плечо поддало мой подбородок так, что зубы щелкнули, точно у голодного волка: – Просто выйди и скажи: мама, извини, я был груб, я был не прав.
Он развернулся и схватил меня за плечи.
– Я прав. Как ты этого не понимаешь?!
– Пусть ты прав, – теперь я держала его лицо двумя ладонями. Мы держали друг друга. Крепко. Очень крепко. До боли. – Но она твоя мать. Пожалуйста, ради меня. Я не хочу, чтобы она думала, что ты скотина…
Виктор усмехнулся. Довольно зло.
– Или тебя больше волнует собственная честь? Ну будь честной до конца. Скажи мне прямо: иди, сволочь, восстанавливай мою репутацию перед будущей свекровью. А вот фигушки. Не пойду!
Он выпустил меня из рук и отвернулся к стене. Снова сгорбился. Сейчас пробуравит в стене дырку. Играет так? Или действительно его злость на мать и на меня перешла градус закипания и выпарила мозги.
– Витя!
– Да заколебала! – пусть негромко, но довольно твердо выплюнул он.
Затем вскочил, застегнул ремень и направился к двери. Думала, сейчас шарахнет так, что та слетит с петель. И про спящего сына забудет. А он вот взял и обернулся. С улыбкой… Ну, не мать твою за ногу… И еще послал мне воздушный поцелуй. А потом закрыл за собой дверь, но я все же услышала, как он тихо позвал: "Мама, нам надо поговорить!" "Прости" я не услышала, но наверное он его тоже сказал. Я на это надеялась.
A пока свесилась с кровати в поисках очков. К счастью, хозяин на них не наступил. Я положила их на тумбочку и стянула брюки. Такими темпами мне действительно скоро придется краситься, закрашивать седые волосы. И именно в зеленый цвет, чтобы люди оборачивались не на мои красные от недосыпа глаза.
