Текст книги "Мой домовой — сводник (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
– Ты что, совсем сдурел ребенка пугать?
– A что? – Веселкин, непоколебимый в своей правоте, недоуменно пожал плечами. – Он должен понимать, в каком мире мы живем.
– В пять лет! Некоторые и в тридцать не понимают…
– Это ты о себе?
Я выдержала взгляд:
– Ну, а ком же еще?! Не о тебе ж! Ты все знаешь!
– Во всяком случае, я умею зарабатывать деньги, – выдал Веселкин с неприкрытой обидой и выпрямился.
Я тоже поднялась на ноги.
– Похоже, только это о тебе сын и знает!
Виктор явно хотел ответить, но передумал, просто схватил Глеба за руку и потащил к выходу. Я пошла следом, в спешке без зеркала поправляя съехавший набок шарфик. Сходили в театр! Просветились! Окультурились! Так и хочется выругаться театральным трехэтажным матом!
– Пойдем пообедаем. Я уже заказ сделал, – обернулся Виктор, точно вдруг решил проверить, иду я следом или нет.
Я следом бежала. Как и Глеб. До самого подвальчика. Полквартала от театра.
– Я не знал, что ты будешь, потому заказал нам обоим блины с лососем и икрой, а ему пельмени. Как всегда.
Он смотрел на меня. Я – на него. И между нами искрился воздух.
– Когда он был совсем маленький, – Виктор кивнул в сторону сына, уткнувшегося в тарелку с пельменями. – Его словарный запас составляло ровно два слова: автобус, которым он называл весь транспорт, и пельмени. Любимым нашим развлечением было кататься на трамвае, до которого приходилось ехать на машине. А потом он звонил в домофон и на вопрос: кто там? Отвечал "пельмени".
– Это неправда! – вдруг вскинул голову Глеб.
– Правда, еще какая правда, – заулыбался Веселкин.
– Ты врешь!
В ответ на обвинение во лжи отец сразу сделался серьезным.
– Я никогда не вру. Врать нехорошо, и ты это знаешь. Можно не все рассказывать, но говорить неправду нельзя.
Нуда, нуда..
Виктор будто почувствовал мои мысли, и на губах его заиграла улыбка змея– искусителя:
– Вот спроси у тети Иры. Она подтвердит, что я никогда не вру.
Ну да, ну да… Я слизала его улыбку с собственных губ вместе с налипшими на них икринками. Он солгал в один вечер, а теперь мы всю жизнь должны его ложь расхлебывать, чтобы никто не мог упрекнуть господина Веселкина во лжи.
Глава 43: Маленький герой и бедная лягушка
К Зинаиде Николаевне мы явились с английской точностью и с английской бледностью. Во всяком случае, я. Ни рука Виктора на моем локте, ни мои похолодевшие пальцы, сжатые маленькими пальчиками Глеба, не дарили даже намека на возможное спокойствие. А после ледяного поцелуя госпожи Костровой я вообще превратилась в камень.
– Это все очень неожиданно, Ирина, – сказала она и больше говорить ничего не надо было.
Мать не верила ни на йоту в симпатию между мной и ее сыном. Только в грубый расчет. Ничего не попишешь. Да и по крупному счету, она права…
Болезненную тишину разрывал визгливый лай йоркширского терьерчика, крутящегося под моими ногами и наскакивающего на Виктора, а потом и на меня, пока хозяйка не велела питомцу идти в комнату. Он еще пару раз взвизгнул и унес свою рыже-черную лохматую тушку за французские стеклянные двери. Вскоре туда прошли и мы, даже не пытаясь догнать Глеба, спешившего залезть с ногами на стул, чтобы стащить из вазочки конфету, явно дожидавшуюся его в каждый приход к бабушке, которую он даже не посчитал нужным обнять. Терьерчик Ричи прыгал теперь вокруг него, и мальчик даже начал отбрыкиваться от него ногой. Тогда лохматое нечто ткнулось мордой под диван и вытащило красный мячик. Глеб, дожевывая конфету, покорно слез со стула и бросил его трясущемуся в ожидании игры псу.
– Мам, я просил без конфет. Ему только что две дырки залечили.
– Зачем вы лечите молочные зубы? Денег девать некуда? Решили ребенка помучить за денежку?
Да, отношеньица в семье…
– Я просил, чтобы конфет больше не было? – не унимался Виктор. – Просил?
– Зачем тогда торт купил? – с таким же раздражением парировала Зинаида Николаевна.
И по взгляду Веселкина я была готова к тому, что торт сейчас полетит в окно. Но он выдержал атаку матери и поставил коробку на стол, прямо на хрустальную вазочку с конфетами.
– Торт для тебя, – отрезал сын. – Твой любимый. Манго-суфле.
– Вот только торта мне и не хватало. Для полного счастья.
– Для полного счастья я привез тебе внука, – Виктор не улыбался. – На неопределенно-долгий срок.
– Вдруг привез… А я могла бы забрать его еще в пятницу, – испепеляла его взглядом мать. – Но почему-то мне сообщили об этом только сегодня утром.
– Ну извини… Это к Ольге, пожалуйста, претензии, что она тебе про роды не доложила.
– И про все остальное.
– И про все остальное, – повторил Виктор мертвым голосом.
– И от Романа я такого не ожидала.
– В другой раз не надо брать моих агентов и пытаться делать что-то за моей спиной. Впрочем, десять дней не такой уж и большой срок для розыгрыша. И, поверь, я еле уговорил на него Ирину, так что на нее, пожалуйста, не злись. Это все мои темные делишки.
Виктор успел подмигнуть мне до того, как ко мне обернулась его мать.
– На Ирину я не обижаюсь, – и сказано это было совсем не искренне.
Отлично, сын не смог сказать матери правду про наше неправдоподобное знакомство. Когда только успел ей позвонить и насочинять про розыгрыш. Конечно, у него же был целый час… Театр одного актера в действии… Хотя, нужно отдать ему должное: он сделал это и для меня тоже, чтобы Зинаида Николаевна не думала, что я из одной постели в другую прыгнула, когда перед моим носом пошуршали деньгами.
– Как там Чихуня? – спросила Зинаида Николаевна, точно действительно решила завести со мной хоть какую-то беседу. Ну не тюльпаны же в вазе обсуждать!
Но я успела ответить только односложно, потому что Глеб вдруг бросил терьера и кинулся к бабушке, взахлеб рассказывая про кота.
– Ира, пойдем пока чай заварим?
Я ухватилась за возможность остаться с Виктором наедине.
– Ну, ты поняла, что я ей сказал? – его рука осторожно скользнула с кнопки чайника мне на щеку. – Мы теперь оба белые и пушистые, хотя у меня жутко текут слюни… Точно у кота, которому никак не дотянуться до крынки со сметаной…
Но до моих губ он дотянулся спокойно… И даже вытащил из-под пояса блузку…
– Витя…
– Мать не дура, не пойдет следом, а это чудо современной техники закипает почти целых пять минут… Знал бы, что буду пить чай с тобой, купил бы кипятильник… на полчаса…
Его пальцы играли с застежкой лифчика, лишая меня и тех остатков воздуха, которые еще дарили его краткие поцелуи.
– Ира, ну зачем тебе самой есть помаду… Это не экологически чистый продукт…
– буркнул он, когда я попыталась отстраниться.
– Ты уже давно ее съел, – выдохнула я ему в губы. – Чайник вскипел.
– Да черт с ним, куда ты спешишь… Бабка две недели внука не видела.
– Витя, – я увернулась от очередного поцелуя, и он отступил, даря возможность заправить блузку. – Ты мог бы меня предупредить про разговор с матерью…
– Когда, дуреха? При ребенке… Да, Ирочка, чего-то у тебя с ориентированием во времени и пространстве проблемы… Знаешь, я все думал, что ты сама попросишь меня придумать что-нибудь про нас…
Он говорил шепотом, и я вторила ему даже тише:
– Папа Глеба никогда не врет.
– Никогда. Я знаком с тобой вечность. Ты пришла из моих снов. Где я соврал?
– Лучше скажи, где чашки? – не выдержала я, и Веселкин распахнул стеклянную дверцу.
– Слушай, давай в столовой накроем. Чего мусорить в гостиной… Не одна комната все-таки. У матери по пятницам уборщица приходит. Мы и так перевернем здесь все вверх дном, и ей в нашем свинарнике почти неделю жить. Тащи сюда торт.
Столовая составляла с кухней единое целое. В ней большой, такой же белый, как и шкафчики, стол, стулья с высокими спинками, такие же идеальные занавески на большом окне. Без перепланировки здесь не обошлось. И без профессионального дизайнера, видимо, тоже.
Бабушка с внуком сидели на диване и о чем-то болтали, но при моем появлении замолчали. Возможно, ребенка пытали про нас с Виктором. Но Глеб не мог сказать про нас ничего плохого. Я сообщила хозяйке, что мы решили пить чай в столовой, и вернулась туда с тортом.
Виктор тем временем поставил чашки, и все было готово к чаепитию.
– Ну куда ты его сажаешь, когда парень руки еще не вымыл! – остановил он мать достаточно громко. – Ни с улицы, ни после собаки!
– А ты? – ответила ему мать, удерживая внука за руку в шаге от стола.
– Я принял таблетку.
– Одну? Антиозверин принести?
Виктор опустил глаза.
– Прости, мам. Я не должен был повышать голос.
– Хорошо, что ты это понимаешь. Пойдем ручки помоем, – и бабушка увела внука.
– Ира, я держу себя в руках, – сказал Виктор тут же, как они ушли. – Как могу. Мне тяжело, хоть ты-то дай мне скидку на это.
Я открыла коробку, но раскладывать торт по блюдечкам не стала.
– Почему у твоей матери собака? – до меня только сейчас дошло, что животных вокруг Виктора не должно быть вообще.
– Я давно здесь не живу. Глеба она берет к себе самостоятельно, без меня.
Я кивнула и села за стол за секунду до возвращения хозяйки. Рыжик залез на стул и сразу потянулся за тортом.
– Терпение, молодой человек! – остановил его Виктор. – Терпение – это самое важное качество мужчины.
– Витя… – скривила рот Зинаида Николаевна и не стала озвучивать и мою мысль тоже. Мать знает за сыном довольно недостатков, но и я успела за эти неполные две недели узнать море неприятных фактов о господине Веселкине и даже поучаствовать в некоторых из них.
Она взяла блюдце и положила внуку кусочек торта.
– Я хочу два! – закричал тот, хватая ложку.
– Один тебе выше крыши, – папочка все никак не мог приостановить воспитательный процесс.
– Витя… – теперь уже открыла рот я.
Он бросил кусок, который уже почти вытянул из торта.
– Слушайте, вы обе… Может, уже хватит учить меня жить? Я школу давно закончил.
И он взял себе кусок.
– Бабушка, я хочу второй, – прошептал Глеб, глядя на отца исподлобья.
Зинаида Николаевна посмотрела на сына так же и нагнулась к внуку:
– Один сначала съешь, а потом посмотрим.
А я вовремя наступила на тапок Виктора, а он в ответ, не поведя глазом, придавил пяткой мою штанину… Наверное, пожалел белые тапочки, которые мне символично вручили на входе: такой муж любую в гроб вгонит! Обменялись с ним любезностями. Все чинно. Точно мы действительно знакомы целую вечность.
Только Глеб не съел даже одного куска. Скривился и выплюнул то, что взял в рот.
– Я такое не ем.
– Ничего другого нет, – не промолчал его отец, а хозяйка тут же встала и пошла к шкафчику со словами, что у нее есть печенье, его любимое. – Мама, прошу, только не суворовское. Ну не надо ему столько шоколада!
– Сколько столько?! – обернулась Зинаида Николаевна. – Хватит командовать в моем доме.
Господи, точно моя мать, только более чопорная. Выхоленная. Не моющая полы. Зато покупающая в кондитерской "Север" на Невском проспекте любимое печенье внука. Надо спасать ситуацию, и я спросила, когда гуляют с собакой? До девяти, когда надо будет укладывать ребенка, еще слишком далеко. Они разругаются в пух и прах просто так!
– А вы хотели дойти до детской площадки? В соседнем дворе, Витя знает, поставили новую, – поддержала мою идею хозяйка.
После чая мы действительно вывели собаку во двор. Я держала ее на поводке, на котором болталась пластмассовая кость с торчащим из нее пакетиком. Значит, у них принято за питомцем убирать.
– Ира, ты просто герой, – выдал Веселкин, отпуская сына на спортивную лесенку.
– Перешибить Кострову невозможно.
– Как, впрочем, и тебя.
Он усмехнулся и усилил хватку на моей талии.
– Вот, вот. А она открещивается. Говорит, что все говно во мне от папочки. А все вы, бабы, виноваты, что мы такие…
– А я-то в чем виновата? Я тебя не выбирала…
– Конечно… А чего тогда расспрашивала обо мне сестру?
– А нечего ржать над сделанными без спроса фотографиями. Школьницу любой обидит…
Виктор сделался серьезным.
– Я ржал не над тобой. Пусть Арина на меня не наговаривает. Я предложил Карине сменить имидж в надежде, что так она быстрее найдет работу за неимением других навыков. А Карина решила перевести все в шутку.
Я тоже перестала улыбаться. Имя "Карина" иголкой вошло мне под ноготь. Что же это, ревность?
– Может, на свадьбу снова сделаешь себе такую прическу, а, ведьма? Я тебя забыть долго не мог… И надо же, не признал! Ну давай серьезно, стань снова такой разноцветной, чтобы все знали, что у меня теперь есть защита от нечистой силы.
Улыбка не появилась на моем лице.
– Не получится. Делать такую прическу больше некому.
Виктор тоже перестал улыбаться.
– У меня есть хороший мастер. Женщина. В годах. Я жутко ревнивый. Сразу предупреждаю.
– Я тоже, – голос ровный, а сердце продолбило ребра до трещин.
– Знаю. В ступе истолчешь и за порог выметешь. Ладно, – в голос Виктора вернулась рабочая серьезность. – Когда планируешь с сестрой поговорить? Или мне самому? Хотя лучше ты, терпеть не могу увольнять людей.
– Витя…
– Даже не заикайся! Не оставлю. Даже если бы она подходила мне, я бы не стал держать в конторе соглядатая.
– Арина мне ничего не рассказывала, честно…
– Ведьма, хватит… Я хочу, чтобы она работала с тобой. Я буду платить ей ту же зарплату, обещаю. А там уже, как вы, девочки, развернетесь… Захотите тратить больше на шпильки, будете вкалывать в поте лица.
Терьерчик рванул к детской площадке, но я удержала его у ноги, накрутив поводок на руку аж до пакеточной кости.
– А что со мной?
– А что с тобой? – Виктор сделал вид, что не понял вопроса про деньги.
– Мне ты платить что-нибудь думаешь?
– Тебе? – в голосе звучало такое искреннее удивления. – Тебе-то с какой стати платить? Ты не наемный работник, ты хозяйка. Будет прибыль, будешь получать свой процент.
В горле сделалось совсем сухо, и я с трудом произнесла:
– А когда будет прибыль и какая?
– А вот этого я не знаю. Я к гадалкам не хожу.
– Так не пойдет…
Вместо ответа он схватил меня под локоть и развернул к кустам, будто нас кто-то подслушивал.
– Ира, я не хочу и не буду делить семейный бюджет. Что мое, то твое. Я не собираюсь переписывать на кого-то то, что у меня сейчас есть в собственности. Не уживемся, я заплачу за это, но я буду стараться быть хорошим мужем. А эта школа для души, для твоей… Понимаешь, есть вещи, которые миру необходимы, но на которых не заработаешь. Не заработаешь много, если, конечно, не переводить в денежный эквивалент любовь учеников… А она у тебя есть. Я это видел собственными глазами и безумно приревновал тебя в тому юнцу, безумно…
Виктор зажал ладонями мои плечи и принялся тереть их, точно пытался выжечь огонь.
– Мне не важно, когда эта школа выйдет из минуса. Мне на это вообще плевать. Я просто хочу, чтобы ты делала то, что тебе нравится в том формате, который тебе нравится и чтобы никто не командовал тобой, кроме тебя самой…
– Мной никто никогда не командовал, – выдохнула я, поводя плечами. – И я живу, делая то, что люблю. И я с тобой не ради школы, даже не ради ребенка…
– Неужто ради меня? – перебил Виктор, тряхнув головой. – Не верю…
– Потому что ты дурак! – вырвалась у меня горькая правда, и я закусила задрожавшую вдруг губу.
Терьер рванул в сторону, чуть не вырвав мне руку. Неужели Виктор пнул его, иначе чего тот вдруг залился таким истошным лаем, а этот придурок со смачным словцом рванул от меня. Я подняла глаза и бросилась следом, на бегу отпуская собаку на длинный поводок, но когда добежала, Виктор уже держал сына на руках и открывал пальцем залитый кровью рот.
– Все на месте…
У нас с собой ничего. Даже пачки носовых платков нет! Был один, который Виктор вытащил из кармана джинсов и тут же окровавленным бросил в урну. Какая-то мамочка тут же подскочила к нам с влажными салфетками. Виктор усадил плачущего ребенка на скамейку и принялся промокать ему рот.
– Губу прикусил. Всего-то делов… Чего реветь!
Я стояла, как дура, с собакой на руках – терьер так рвался к скамейке, что повис на поводке, и, спасая пса от удушья, я схватила его подмышку.
– Сына бы обняла, а она собаку, – раздался за моей спиной старушечий голос. – Детей для галочки рожают. А потом даже не смотрят за ними.
Я сильнее закусила губу и заставила себя не обернуться. За ребенком мы точно не следили… И дома услышали почти то же самое, хотя Глеб уже даже не всхлипывал.
– Вас было двое! – возмущалась Зинаида Николаевна. – За одним ребенком не уследить?!
– А будто я у тебя не падал! – поднялся с колен Виктор, чтобы выбросить смоченный в перекиси тампон, пока я дула на распухшую губу.
– Я гуляла с тобой одна, и у меня ты не падал. С качелей ты свалился с дедом, – зло бросила хозяйка. – Йодом намажь! Чего ты стоишь?
– Не нужен никакой йод. Он губу прикусил и все тут. Не надо делать трагедии на ровном месте. Все дети падают. Упал, встал, пошел дальше. Мужика растим или бабу?
– Надо следить за детьми, тогда они и падать не будут.
– Я его за ручку до восемнадцати водить буду? На свиданку тоже?
– Вот я посмотрю, что тебе Оля скажет…
– А что она мне скажет?! – почти орал Виктор, разводя руками. – Глеб такой же мой сын, как и ее. Упал. Все, конец света… Как вы меня достали, курицы!
– Конец света – это твоя безответственность. И твоя тоже, – это Зинаида Николаевна говорила уже мне. – Как только тебе родители детей-то доверяют… Когда ты собаке даже лапы вытереть не можешь!
– Мам, успокойся! Не надо еще Иру подключать. Я вымою тебе пол и новый диван привезу…
– Не нужны мне твои диваны! У тебя давно диван вместо башки! Риччи, быстро в ванну!
Виктор вернулся к дивану, с которого только что спрыгнула собака, обнюхавшая Глеба с ног до головы и лаявшая на нас за то, что ей не позволили облизать ребенку лицо.
– Ну что, герой, не болит?
Мальчик затряс головой, хотя высморкать нос ему бы не помешало.
– Вот и отлично. До свадьбы заживет. До моей, – добавил Виктор с привычным смешком.
– А у тебя будет свадьба?
– Будет, очень скоро. Вот у тебя губа заживет и сразу будет.
Глеб перевел на меня большие глаза:
– А у тебя будет платье, как у мамы?
– У нее будет лучше, чем у мамы, – встрял Виктор, поднося к носу сына салфетку.
– Давай, сморкайся. Ну че ты, как маленький слоненок. Давай дуй, как слон!
– Белое? – не унимался мальчик с платьем.
– Белое, – отвечал за меня его отец. – А вот волосы у нее будут зеленые.
– Не будет у меня зеленых волос! – не выдержала я полного игнорирования.
– А мы ее убедим, верно? Смотри! – Виктор вынул из заднего кармана джинсов айфон и присел на диван. – Смотри! Правда красавица?
Что он ему показывает?
– У тебя были зеленые волосы? – поднял на меня еще большие глаза Глеб.
– Были, были… – отвечал отец. – Я как увидел эти волосы, сразу понял, вот она, моя царевна-лягушка…
– Витя! – это вернулась Зинаида Николаевна и перед ней бежал, отфыркиваясь, терьеришка. – Я сварила кашу. Глебу думала с молоком дать, но не знаю, как он сейчас есть сможет. А вам, как гарнир с бужениной. И еще зеленый салат порезала. Будете есть?
– А ты будешь с нами есть?
– Я даже выпью за ваше счастье, – в тон ему ответила мать.
– Тогда ладно. А ну, герой, марш руки мыть. И ты, кстати, тоже.
Это Виктор обращался уже ко мне. Глеб с тяжелым вздохом протянул мне руку: бедная лягушка, говорил его взгляд.
Глава 44: Мужской договор и Баба Яга против
Рыжик действительно за ужином канючил, но папа на него не ругался. Видимо, проникся виною. Или вином. Так что даже согласился заменить кашу макаронами, хотя те, мысля здраво, есть разодранным ртом было куда труднее. Наверное, все же благодушию Веселкина способствовало сухое красное.
– Почему все мужики так любят макароны? – вздохнула Зинаида Николаевна, ставя перед внуком полную тарелку.
– Мам, это риторический вопрос или ты хочешь получить на него ответ?
– Ну ответь, если можешь.
– Они вкусные, – Виктор крутил за ножку пустой бокал, выпитый за нашу будущую семью. – Особенно с кетчупом и пармезаном.
– Твой сын сейчас ест пустые!
– С маслом! Ты туда полкило масла бухнула. Но ты права, он ест даже пустые. Готовит себя к жестокой холостяцкой жизни. Вон, омлет его готовить Ира уже научила. А макароны по инструкции каждый дурак сварит. А читать он уже умеет. Умеешь, монстр?
Глеб исподлобья взглянул на отца. Матушки-батюшки, ну один в один взгляд… В кого только он, интересно, рыжий?
– Не хочу букварь!
– И не надо. Быстрее научишься читать, быстрее будешь читать интересные книжки. Спроси бабушку, я в четыре уже читал, а ты к шести по слогам еле-еле…
– Каков учитель, таков и ученик…
Что это Зинаида Николаевна вдруг начала себя принижать перед сыном?
– У меня вообще-то профильного образования нет. Я учитель от бога, верно, монстр? Нравится тебе с папой читать?
Глеб затряс головой. Так это папочка его учит? Весело…
– Ничего, ничего. Вот тетя Ира начнет тебя по-английски читать учить, поймешь, какой я был замечательный…
Похоже, папа Глеба вообще пить не умеет. В бокале от силы сто миллилитров было, а его понесло. Или он наконец расслабился дома?
– А Ире завтра на работу? – неожиданно спросила хозяйка. Почему-то его, а не меня. – Ко скольки завтрак приготовить?
Виктор махнул рукой:
– Понедельник – день тяжелый, зачем еще работать? Я тоже, кстати, не работаю.
– Как это?
– А хочу проверить, развалится там все без меня за один день или нет? У меня как бы медовый месяц намечается, – Виктор вдруг схватил бутылку. – Раз нам завтра не на работу, давай напьемся, что ли… Тебе, мать, не предлагаю…
И он разлил оставшееся вино на два бокала.
– А ребенка кто укладывать будет? – строго спросила Зинаида Николаевна, когда Виктор чокнулся о мой бокал, хотя я его даже не подняла.
– А бабушка на что? Я же тебе специально не налил. Да ты и первый не допила даже.
– Хорошо, я уложу, – Зинаида Николаевна поднялась и протянула внука руку: – Пойдем, Глебушка, спать.
Но Рыжик метнулся ко мне с криком:
– Я хочу тетю Иру!
– Я тоже хочу тетю Иру! И что теперь? – ударило мне в другое ухо.
– Витя! – возмутилась хозяйка, и я сжалась, наверное, до размеров Глеба.
– Что я такого сказал? – Хотя он прекрасно понимал, что ляпнул. Надеюсь, все же не подумав. – Послушай, Глеб, ты взрослый парень. Ты должен спать сам. Один. Без мамы, без папы, без тети Иры. Сам. Понимаешь?
Рыжик снова глядел на отца исподлобья, но теперь еще и из-под моей руки.
– А ты взрослый? – Папа в ответ кивнул. – А почему тогда спишь с тетей Ирой?
Я, судя по жару во всем теле, сравнялась по цвету с вином в бокале. Не знаю, какого цвета был в этот момент ответчика. Глаз я не поднимала. Но Веселкин не сдавался.
– Потому что я слишком взрослый. Когда ты станешь слишком взрослым, найдешь себе жену и будешь с ней спать, и я тебе тогда слова не скажу. А с чужой женой спать нельзя. Я понятно сказал или нет?
Я не поднимала глаз, но Глеб прятался у меня на груди, и я прекрасно видела его губу, оттопыренную из-за падения и от обиды.
– Тетя Ира тебе не жена, – выдал малыш.
– Это с чего это ты так решил?
– У вас свадьбы еще не было.
– Свадьба – это для девочек, чтобы они могли надеть платье. Мальчикам свадьба не нужна…
– Витя!
Виктор поднял на мать глаза. Наверное поднял. Во всяком случае, сказал:
– Че ты лезешь в мужской разговор?
– Да потому что ты уже не понимаешь, что несешь!
Я вскинула глаза на бокал: ко второму спорщик до сих пор так и не притронулся.
– Хорошо. Глеб, запомни: девочки всегда обижаются на правду о себе хороших. Но раз мы их любим, будем считать, что мальчикам тоже нужна свадьба. И потому твоя взяла. Я согласен, что по закону тетя Ира мне не жена, а всего лишь невеста. Но с чужой невестой спать тем более нельзя. Уговор: ты не спишь с тетей Ирой и я не сплю с тетей Ирой. По рукам?
И я действительно увидела над своими коленями руку Веселкина. Но мальчик не подал своей.
– Давай, мужик, не дрейфь. Мужик сказал, мужик сделал.
– Витя!
– Так, мать, не лезь! Иди лучше постели мне и Ире. Мне – ка диване. Ну, Глеб, давай… Ты ж взрослый парень, черт возьми. Ну что я с тобой, как с малышом, сюсюкаюсь?
И он сам схватил сына за руку.
– Пошли зубы чистить… После бабушкиного печенья.
У меня сначала отлегло от сердца, а потом накатило по новой: ну, кажется, он довольно за вечер высказал матери своих "фи". Сейчас можно было и промолчать. Бабушки на то и бабушки, чтобы разрешать внукам то, что родители запрещают.
Они ушли, и бедная бабушка тут же принялась собирать тарелки. Первой она схватила тарелку сына. Я собрала вилки с ножами и прошла следом за ней к раковине.
– Не надо, Ирина, я сама. Запущу посудомоечную машину.
Я хотела вернуться за стол, на котором остались только два наших полных бокала. Свой недопитый Зинаида Николаевна выпила и положила мыться. Сделать то же самое с нашими? А если Виктор рассчитывает их допить? Вино, наверное, жуть какое дорогое, судя по дому и всему остальному…
А что делать? Сидеть молча? Завести профессиональный разговор, ведь тогда на квартире он завязался у нас достаточно легко? Или… Надо что-то придумать побыстрее, чтобы меня, не дай бог, ни спросили про наши с Виктором отношения… Например, как мы с ним познакомились. Он прав, мы никакими судьбами не могли пересечься в реальном мире… без происков нечистой силы в лице домовенка Германа.
– Ирина, можно я задам довольно личный вопрос?
Хозяйка сама подошла ко мне. Не спрячешься, не отвертишься. Все…
– Как вы?..
Вот он, мой судный час! Сердце остановилось: сейчас она точно спросит, как мы познакомились… Как, как? По-питерски, он меня окатил на своем тарантасе с ног до головы и остановился извиниться… Маловероятно, конечно. Такие лужи и пешеходов не замечают. Но вдруг он воспитанный… И грязью меня действительно облил… Перед моими родственниками так уж точно.
– Как и когда вы планируете свадьбу?
Я чуть было не выдохнула в голос. О, боже! Пронесло…
– Да мы собственно еще ничего не планировали… И вообще я как-то не думала об этом…
– Даже платье не смотрела?
– Платье? Да нет… – Внутри все колотилось. – Ну, мне не восемнадцать, чтобы платьем принцессы заморачиваться…
– Мне, знаешь ли, тридцать четыре было, когда я вышла замуж, и у меня было все как надо. И платье, и фата, и лимузин… Это же в первый и, надеюсь, единственный раз.
– Ну не знаю… Мы, наверное, просто распишемся по-быстрому… Летом вообще все занято, но нам весь этот официоз не нужен…
– А куда вы так спешите? Назначьте день регистрации на сентябрь или октябрь. Свадьба без дождя – не по-питерски. Да и раз ты не хочешь кринолин, то можно вообще зимой в белой шубе отпраздновать. Все как раз успеете распланировать…
– Нам нельзя тянуть, – вздохнула я, желая поставить точку в дурацкому свадебном разговоре. – Мы из-за ребенка решили расписаться…
Лицо Зинаиды Николаевны вытянулось, ко причина этого до меня дошла, лишь когда она переспросила:
– Из-за ребенка? Ты беременна?
От святого духа! Сказать ей, что у меня с ее сыном ничего не было?! И пусть дальше сам выкручивается, умник!
– Нет, что вы! Из-за Глеба. Ольга хочет, чтобы мы чаще брали его к себе. Вот мы и подумали, что будет правильно, если у нас будет настоящая семья…
Я прикрыла глаза. Господи, ну почему я отдуваюсь за Витьку!
Зинаида Николаевна опустила глаза к моему кольцу, и я с трудом удержалась, чтобы не сжать руку в кулак.
– А я уже обрадовалась. Мне, Ирина, знаешь, как одиноко. Я бы с превеликой радостью нянчилась с вашим малышом. Но если вам не надо, то не надо. Ребенок должен быть в радость, а не в нагрузку. Для бабушки уж точно рожать не надо.
Она отвернулась, как тогда… Тогда, когда вспоминала свою мать. И я… И я даже руки к ней протянула, но в последний момент сдержалась. Это чужой мне человек. Совсем чужой. И незнакомый. Такой же незнакомый, как и ее сын.
– Ирина! – Зинаида Николаевна вдруг обернулась и схватила меня за локоть так неожиданно, что я вздрогнула: – Мне кажется или ребенок плачет?
Я прислушалась. Да, но тихо. Соседи снизу или сверху. Об этом я и сказала.
– Ни там, ни там нет детей.
Размашистым шагом она покинула кухню, и я, напуганная ее решительностью, бросилась следом. Виктор стоял у закрытой двери дальней комнаты, подперев дверь согнутой ногой, точно кто-то рвался наружу.
– Ты что, не слышишь? – напустилась на него мать. – У тебя ребенок плачет!
– Он не плачет, он требует, – ответил Виктор спокойно и тихо. – Требует, понимаешь?
– Чего он требует? – не понимала бабушка, а я понимала.
– Витя…
Но договорить он мне не дал.
– И ты тоже не лезть. Пожалуйста. У него там свет. Ему не страшно. Он просто хочет, чтобы было так, как ему хочется, и все тут.
– Кого-то он мне напоминает, – процедила сквозь зубы хозяйка.
Виктор состроил в ответ рожу.
– Кого бы он мог напоминать? Никак своего папочку?
– Именно, именно! Надеюсь только, он не вырастет таким же балбесом. Дай мне войти и уложить ребенка. У него уже истерика, ты не слышишь, что ли?
– Конечно, он же вас слышит. Вот и старается. Не пошли бы вы отсюда? Обе…
– Я с кухни его услышала! Если у тебя мозгов на общение с ребенком не хватает, послушай других, – говорила мать сыну шепотом. – У ребенка стресс, а тебе приспичило именно сегодня начать его воспитывать!
– Да какой у пятилетки может быть стресс?!
– Самый обыкновенный! Его от матери оторвали, непонятно куда таскали каждый день, непонятно где спать укладывали. Теперь ты еще и губу ему разбил, и она болит у него сейчас…
– Я разбил! Он сам упал… Не начинай по новой только!
– Сам не сам, а ему больно. Ему страшно. Ему одиноко… Да что ж ты за зверь-то такой? А ну пошел отсюда! – и Зинаида Николаевна действительно толкнула сына.
Хорошо толкнула. Так, что Виктор даже качнулся. А потом шепотом выругался и размашисто зашагал прочь.
– Иди за ним! – приказала мне хозяйка, то ли прогоняя, то ли прося приголубить сыночка.
Я пошла, чтобы не стоять в пустом коридоре столбом.
– Ну что, довольна? – обернулся Виктор ко мне от стола и поставил обратно бокал, из которого не успел отхлебнуть даже глотка.
Я выпрямилась. Не для того, конечно, чтобы Виктор опустил взгляд к моей груди. Это уже было его личное желание. А я просто хотела твердо сказать:
– Витя, твоя мать права.
Он оторвался от созерцания моей груди и уставился в глаза.
– Конечно, права. В этом доме только я не прав! Всегда только я не прав!
– Витя, тише… Соседи услышат, – добавила я, чтобы лишний раз не напоминать про сына.
– А плевать я хотел на соседей! Меня собственный сын, благодаря вам, не будет ни во что ставить. Сейчас он знает, что папа ругает, можно побежать к маме, бабушке, к тебе теперь… А в пятнадцать он меня просто пошлет прямым текстом, а на вас, наседки, вообще не посмотрит, хоть вы укудахчитесь!
Боже, что он несет? Откуда все это? Кто внушил ему всю эту чушь?
– Витя, Глебу пять лет… И твоя мать права, ему плохо. Ему сейчас плохо… Ну как ты этого не понимаешь? Да он золотом был все эти три дня… А завтра в садик к посторонним теткам. И снова без мамы. Ну зачем ты так?
