Текст книги "Открытый брак (СИ)"

Автор книги: Ольга Джокер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

– Саш, Санечка… Я мужа люблю…

Пытаюсь найти отговорку и зацепиться за весомую причину, чтобы не продолжать, но звучу до того неуверенно и слабо, что самой от себя тошно.

Журавлёв это чувствует. Всю меня чувствует. Оттого и не поддается ни на грамм.

– Люби, – произносит, будто выплевывая. – Но кончишь сегодня для меня.

Моя футболка летит на пол. Дрожь усиливается. Не остается никаких сомнений, что так и будет.

Когда горячие губы упрямо спускаются с шеи к груди, я запрокидываю голову к потолку и с хрипом выпускаю воздух.

Сдаюсь.

Перед глазами искры. Кружево белья становится влажным от слюны. Саша греет дыханием, наклоняется ниже. Сжимает грудь, ласкает языком сосок и прикусывает его зубами. Втягивает в теплый рот до красочных бликов перед глазами.

Вместо протеста хочется просить ещё.

Осмелев, я кладу руки на крепкие плечи. То отталкиваю, то прижимаю. Путаюсь в поступках и мыслях и жду хоть какого-то дурацкого знака: звонка или сообщения, но тишину квартиры рассекают только мои стоны и глубокое мужское дыхание.

Когда чувствую пальцы на лобке сквозь тонкую преграду ткани – инстинктивно дёргаюсь. Опускаю взгляд, мотаю головой. Вспыхиваю. Щеки, должно быть, ярко-розовые.

– Пусти, Поль. Будет хорошо.

Я в этом ни капли не сомневаюсь, но от скорого приближения конца всё равно адски страшно.

Саша продолжает и перемещается на другую грудь, оголяет полушарие. Давит пальцами на чувствительные точки внизу. Действует осторожно и умело, чтобы не спугнуть.

Оторвавшись, смотрит расширенными зрачками. Точно не пьяно, но дико голодно. Его ведёт, а меня не меньше. Назло себе переступаю черту.

– Я же говорил, что смысл сушить…

Улыбаюсь в ответ на подкол. Молча притягиваю Сашу к себе, приоткрываю губы и позволяю языку скользнуть внутрь: пройтись по нёбу и нижнему ряду зубов, сплестись с моим в сладком ритмичном движении, пуская по венам ток.

Поцелуй долгий, глубокий и влажный. Мы громко асинхронно дышим, пробуя друг друга на вкус.

Я почти расслабляюсь от того, что Журавлёв продолжает трогать меня через белье. Знаю, что рамки дозволенного не переступит, пока сама не попрошу. Это что-то вроде краш-теста.

Развожу ноги шире и обнимаю за шею. По вискам струится пот. Я позволяю себе быть единственной и неповторимой. Самой-самой. Той, из-за отсутствия которой сходишь с ума и не следуешь логике. Той, из-за которой хочется стать лучше.

Ласки становятся нежнее и мягче. В целом они идеальны для того, чтобы затрястись от нахлынувшего оргазма и крепко вцепиться в широкие плечи, а затем глубоко и искреннее застонать.

– Хочу тебя, Поль.

Слышу мужской голос сквозь плотный вакуум, получая порцию томительных спазмов. Не отвечаю, хотя сознание плывёт.

Саша ловит мой расфокусированный взгляд, а я смотрю на него. Между бровей залегла глубокая складка, скулы напряжены. Сейчас Журавлёв кажется особенно притягательным. И я бы соврала, что не хочу его.

– Как сильно?

Усмехнувшись, глажу колючие щёки. Стихаю. Внизу живота влажно и липко.

Лезущие в голову не самые приятные мыли напрочь игнорирую. Это уже красная зона? Предел между предательством и изменой? Я упала на дно или пока тону?

Саша вжимается между моих бёдер. Зарывается пальцами в распущенные волосы и прижимает к себе. Чувствую, его сердце вылетает не меньше, чем мое.

– Ничего не изменилось – сдохнуть можно, как сильно, – выдохнув, просит с таким запалом, что скручивает внутренности: – Останься сегодня на ночь, Поль. Пожалуйста.

Глава 67

– Мам, мы пойдем гулять? – заглядывает в комнату Мышка. – Ты обещала.

Оторвав взгляд от планшета, тру пальцами переносицу. В глаза будто насыпали песка.

– Да, дай мне, пожалуйста, ещё полчаса. Я закончу работу и проедемся в парк. Можешь пока собираться.

Дочь уходит в свою спальню, тихо прикрывая дверь и оставляя меня одну.

Испытательный срок начался с новой недели. Аккурат тогда, когда я отправила подписанные документы в агентство. График удобный – работаешь, когда посчитаешь нужным. Удалённо. Главное, вовремя сдавать план, а он у меня пока не сказать, что насыщенный. Обычно я управляюсь за пять – максимум шесть часов.

Сохранив готовую работу, встаю с кровати и направляюсь в ванную комнату. Наношу на губы блеск, на ресницы – тушь. Прохожусь кистью по лицу.

Из одежды выбираю то, что удобнее для прогулки с ребёнком – топ, шорты и кроссовки. Вдруг тоже захочу попрыгать на батуте?

Когда захожу в комнату к Маришке, то с трудом сдерживаю улыбку. Такая она самостоятельная и взрослая, что даже не верится…

У дочери тот возраст, когда уже никак не повлияешь на выбор одежды. Она сама одевается так, как посчитает нужным. Никаких детских принтов, розового и, Боже упаси, рюш для выхода в люди. В гардеробе преобладают преимущественно темные и пастельные оттенки. Но Мышке идёт.

– Красиво?

Дочь крутится вокруг своей оси, показывая образ. Проходится расчёской по густым чёрным волосам и связывает их в тугой высокий хвост.

Я довольно цокаю языком и одобряюще киваю.

– Ты – прелесть.

Из дому мы выходим спустя полчаса, оставляя Галину Сергеевну на хозяйстве. Предлагали поехать вместе с нами, но в сильную жару у свекрови максимально шпарит давление. И прогулки как каторга.

Я завожу машину, включаю навигатор. Ввожу адрес популярного парка развлечений. Нам бы отвлечься и повеселиться. При лучшем раскладе – найти там новых друзей.

В нашем дворе есть детская и спортивная площадки. Территория закрыта – что удобно. Но обычно народ там собирается ближе к вечеру.

Мы довольно быстро доезжаем до места назначения, миновав пробки. В дороге поем песни, смеемся и шутим. Я не изображаю беспечность, а действительно стараюсь её поймать. Несмотря на ноющую дыру внутри, окончательно погрязать в апатии не планирую.

Когда только родилась Мышка, я со своим синдромом отличницы, была теоретически подготовлена к материнству. Думала, что зазубрила материал от и до – и априори со всем справлюсь. Реальность – здорово щёлкнула по носу. Она оказалась не хуже, нет. Просто другой.

Синдром отличницы для молодой мамы – это прямой путь к выгоранию. Я старалась и пеленки погладить, и массаж грудничку сделать, и на прогулку выйти обязательно два раза за день, как и написано в книжке. Не уделяя ни минуты времени лично себе.

А в один прекрасный день при таком графике просто иссякли силы и начались срывы – на ребёнка, мужа и окружающих. Непонятно только – кому было лучше от гребаной образцовости?

К счастью, жизнь учит пересматривать отношение ко многим вещам. Не стоит пытаться везде успевать и быть первой. Совершать ошибки – нормально, уставать – тоже, а просить помощи точно не стыдно. За материнство не ставят оценки. Оно не должно быть строгой обязаловкой, а только в радость.

– Мам, а папа к нам присоединится? – спрашивает дочка, прогуливаясь по длинной каштановой аллее.

Вокруг красиво. Парк огромный, аттракционы новые. В нашем маленьком городке таких не сыщешь.

– Не уверена. У него много работы, малыш.

– А ты позвони, позвони.

Тон настойчивый и требовательный. Кого-то напоминает.

Я сдаюсь и сажусь на скамейку. Достав телефон, на несколько секунд зависаю над номером мужа, который знаю давно и на зубок.

Наиль отвечает на втором гудке. На заднем фоне привычный шум и суета. Работа, должно быть, идет полным ходом.

– Привет. Занят, да?

Шаги, хлопок двери. Пульс отчего-то срывается. Не думала, что разговор с самым близким для меня человеком, будет сопровождаться настолько сильной нервозностью.

– Говори, Поль.

Я набираю в лёгкие больше воздуха. Отслеживаю, как Мышка уносится на бесплатную площадку, чтобы покататься на качелях… А могла бы и сама набрать отца, между прочим.

– Марина интересуется, сможешь ли ты приехать к нам? Мы в парке у торгового центра.

На другом конце звучит рваный выдох. Не так, чтобы я удивилась, но сердце ёкает. Мне должно стать легче, но почему-то нет. Если откровенно, то Наиля не хватает. И мне, и дочери. Но взывать его к совести я, конечно же, не стану.

– Никак не смогу вырваться. Давай на выходных?

– Да, без проблем. Я передам.

Голос звучит спокойно и беспечно.

Я хочу закончить разговор и даже отрываю мобильный от уха, но почему-то не довожу начатое до конца. Видимо, жду, что Наиль первым положит трубку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Поль, мне жаль. Скажи Мышке, что я её очень сильно люблю.

Киваю, будто муж может меня увидеть. На деле – просто молчу.

– И тебя люблю, Поль, – звучит чуть тише.

Я зажмуриваюсь буквально на долю секунды и сдерживаю прорывающиеся слёзы. Когда в последний раз слышала признания – уже и не вспомню, но вытолкать из себя похожий ответ попросту не могу.

– Мне пора идти, – сглаживает ситуацию Наиль. – Хорошо вам погулять. И до вечера.

Завершив звонок, крепко обнимаю себя руками. Вскидываю взгляд, замечаю расстроенную дочку. Когда она успела пасть духом – я упустила.

Оказывается, за пять минут игры на площадке Маришка нашла себе новую подружку и тут же обратила её во врага.

Так вышло, что Мышка сложно сходится с другими детьми. Вспыльчивая, гордая. Не терпящая несправедливости.

В родном городке в числе подруг ходили только избранные и проверенные временем. Тут, очевидно, будет во много раз сложнее.

– В чем дело? Почему насупилась?

Дочь указывает в нужную сторону. Искреннее недоумевает, почему, чтобы покататься на качелях, обязательно втираться в доверие и обманывать? Можно же просто открыть рот и попросить?

Вместо того, чтобы расстраиваться и снова ждать очереди, предлагаю альтернативу – пройтись за мороженым.

Довольно скоро мы находим поблизости разноцветный киоск. Просим два рожка – ванильный и клубничный, а ещё воду и салфетки.

Когда заказ уже выполнен, продавец огорошивает новостью – терминал временно не работает. Об этом написано на табличке, но я, в силу невнимательности, упустила этот момент.

Открыв сумку, растеряно шарю рукой по отделам. Налички, к сожалению, у меня нет. Только карта. Но до ближайшего банкомата бежать тоже не выход – мороженое к тому времени растает в плюс тридцать.

– Ну? Будем что-то решать? – хмурится продавец.

Я открываю рот, чтобы попросить перечислить сумму на расчётный счёт предпринимателя, но голос за спиной стопорит.

– Добавьте к заказу ещё одно – шоколадное. Я оплачу.

Включив защитную реакцию, тело будто каменеет. Пульс звучит глухо, сердце затихло. Движения скованные и ограниченные.

Я силюсь, чтобы обернуться. Чувствую страх, бессилие и зреющий внутри конфликт.

На плечи вместо жары опускается стужа. Морозит и колет холодными иглами.

– Привет, – произносит Саша.

Бегло окинув его взглядом, отвлекаюсь на тающие рожки. В голове возникает дурацкий диссонанс. Как оно может таять, если у меня зуб на зуб не попадает?

– А ты тут?..

– У меня встреча в «Лео». Так получилось, что приехал на полтора часа раньше.

Слежу, как достает портмоне. Отсчитывает новенькие купюры и вручает их раздраженному продавцу.

Понимаю, что не верю ни единому слову. Ни в совпадения, ни во встречу. Даже в придуманный наобум ресторан, которого я тут не видела.

– Я рассчитаюсь, – произношу хрипло.

Журавлёв усмехается. Судя по тому, как горит щека – внимательно и цепко смотрит.

– А как же…

Я забираю рожки из подставки. Клубничный вручаю Мышке. Себе беру ванильный. Руки подрагивают. Я злюсь и негодую. На себя, на Сашу, на мужа. На всех. Две мои параллельные жизни не должны были пересечься. Ни при каких обстоятельствах.

Маришка дёргает меня за локоть. Очевидно, хочет поинтересоваться шепотом, но получается плохо. Журавлёв, конечно же, слышит.

– Мам, а кто это?

Перевожу взгляд прямо в карие игривые глаза. Замечаю дёрнувшийся уголок губ. Транслирую гнев, протест. Что угодно, но только бы не смел.

Я беру дочку за руку и мысленно перебираю варианты, но осекаю почти каждый. Все они – дрянь. И я тоже дрянь, что допустила это.

– Привет. Ты Марина?

Нет, нет. Боже. Нет. Просто, блядь, заткнись.

Саша не теряется и присаживается на корточки перед моим ребенком, то ли не желая меня понимать, то ли действительно не видя в этом ничего особенного.

Я вскидываю глаза к небу. Сжимаю зубы. Чувствую, как сердце ухает вниз и резко взлетает вверх, тарабаня где-то в горле.

– Да, – удивляется Мышка.

– Круто. А меня зовут Саня.

Глава 68

Губы кривятся в улыбке. Я до сих пор зачем-то помню, что Саня – это строго для своих.

– У тебя есть аккаунт в Тик-ток?

Журавлёв вскидывает брови и трёт подбородок. Не на шутку озадачивается. Смотрит то на меня, то на Маришку, но я сразу решаю, что не дам ему ни единой поблажки, поэтому скрещиваю руки на груди и замолкаю.

– Честно говоря, нет. Это плохо?

Мышка пожимает плечами.

– Хотела предложить взаимную подписку, но нет – так нет. Не страшно.

К моему удивлению, дочь вполне легко отвечает на рукопожатие при знакомстве со спасителем мороженного. Маминым, блин, другом, которому нужно убить где-то полтора часа времени перед встречей, и он не придумал ничего лучше, чем влиться в абсолютно чужую ему среду.

Слово за слово. Разговор ладится с первой секунды. И оказывается, что я почти не контролирую этот процесс, поэтому злюсь гораздо сильнее.

Марина смеется с дурацкой шутки Журавлёва. Постепенно тает и перестает хмуриться. Затем насмешливо недоумевает, что такой взрослый мужчина не умеет развивать социальные сети.

То, что дочь предложила взаимную подписку – говорит о многом. Это высшая степень доверия. Знак. У нас даже Галина Сергеевна завела аккаунт, чтобы периодически лайкать короткие ролики внучки.

– Я уже даже не спрашиваю: зачем, Саш? Просто молча охуеваю.

Мы направляемся вглубь парка. Едим мороженое. Мышка беспечно вырывается вперёд в поисках приключений, даже не подозревая, что творится у меня на душе.

Потому что, казалось бы, друг. Что такого? От самого этого слова веет теплом и безопасностью. Марина пока не обзавелась своими в городе, и действует по принципу: мамин друг – мой друг. Всё просто. Автоматически.

– Я понял, что ты любишь рулить, Поль. Видишь ли, я тоже.

Скашиваю взгляд. Мечу молнии. Спотыкаюсь о глухую стену и тухну так же резко, как и вспыхиваю.

– Не делай из происходящего трагедию.

В голосе Саши звенит сталь. Он невозмутимо слизывает с вафли капли сиропа и не считает нужным оправдываться, потому что всегда действует так, как посчитает нужным. И честно не понимает, в чем, собственно, дело, а я слишком ограничена в действиях, чтобы чётко пояснить, насколько плохо без спросу заходить на чужую запретную территорию.

– Серьезно? Так скажи правду ребёнку: чего ты на самом деле хочешь? И кто ты такой, чёрт возьми: добрый сказочник или мамин ёбарь?

Я мысленно пытаюсь унять эмоции и гулко забившееся сердце, которое так и норовит пробить рёбра, но от прямого зрительного контакта приходится делать это по новой. Глубокий вдох. Отсчёт до десяти. Затем плавный медленный выдох.

– Я никого не боюсь, Поля.

Почувствовав, как капли подтаявшего мороженого стекают по пальцам, негромко чертыхаюсь и лезу в сумку за влажными салфетками.

– Я боюсь… – проговариваю шёпотом.

Правды. Разоблачения. Развода. Перемен. Но больше всего – ошибиться и перепутать по-настоящему значимое и важное с чем-то другим.

– Вы помирились?

Я поднимаю голову и дёргаю уголками губ. Прямой намёк-вопрос вышибает из лёгких весь воздух. И никакая дыхательная техника, сука, не работает.

Мы пытаемся с Наилем делать шаги навстречу друг другу. Ступая голыми ступнями по битым осколкам. Закрывая глаза на ошибки и слабости. Создавая кривую иллюзию того, что за пределами семьи никого важного и значимого больше нет. Ни Саши, ни Насти. Правда, не всегда получается.

– Кто тебе сказал, что мы поругались?

Саша хмыкает и одаривает меня улыбкой. Если бы я не знала его, как облупленного, то подумала бы, что искренней, но нет.

Он делает шаг вперёд. Забирает у меня из рук салфетки. Задевает пальцами сверхчувствительную кожу и цепко открыто смотрит.

Я чувствую озноб по всему телу. Наверное, Журавлёв хочет спросить, что же я тогда делала у него дома, благочестивая жена и мать, если между мной и Наилем всё ок, но улавливает, что не стоит. Помимо того, что я его читаю, это действует и в обратную сторону.

– Марина сильно на тебя похожа.

Качаю головой, будто не веря.

– Ты первый, кто об этом сказал. Она копия отца.

Мне кажется, озвучь Саша ровно противоположное, я бы тоже протестовала и спорила, потому что иначе сейчас не могу.

Потому что не просила. Потому что ни к чему. Потому что нервничаю. Потому что в данный момент мы не делаем ничего предосудительного, а за грудной клеткой гораздо болезненнее давит, чем два дня назад. И волнами накатывает то стыд, то совесть. В первую очередь перед самой собой.

– Улыбка твоя.

Вздёргиваю плечами, отворачиваюсь. В конце концов, соглашаюсь:

– Пусть так.

Спустя сто метров я отвлекаюсь на Мышку. Открываю бутылку воды, помогаю вымыть руки. По-доброму причитаю, что сильно испачкалась.

Саша видел меня разной. Очень-очень. Раздраженной, сломленной, страстной и раскованной, но сейчас, в роли заботливой матери – в первый раз. И я так же впервые рядом с ним чувствую себя на несколько позиций беззащитнее и слабее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Мам, а можно мне в верёвочный парк?

Мои реакции слегка заторможены. Обычный, казалось бы, вопрос, я пытаюсь переварить несколько долгих секунд.

– Да, конечно. Не испугаешься?

– Это ты боишься высоты – не я.

Кивнув, чувствую на себе взгляд. Тру щёку, показывая, что мне неприятно. Стужа вдруг сменяется прежней невыносимой жарой, которая на контрасте с холодом образовывает капельки пота по позвоночнику.

– Точно. Это я трусиха – не ты.

Заплатив за аттракцион безналом, внимательно слежу за тем, как Мышке цепляют на голову шлем, а на талию и бёдра крепят защитные ремни и тросы. После короткого и понятного инструктажа – запускают на маршрут.

– Когда мне было пять лет, мать много работала по сменам, а отец таскал меня с собой по делам. Помню, мы заехали якобы по работе к какой-то милой доброй девушке. Меня накормили и отправили рисовать, чтобы не отвлекала. Поначалу было довольно увлекательно, а потом наскучило. Я вышла из комнаты и собственными глазами увидела, как папа чересчур ласково трогает свою «подругу», с которой и я хотела дружить. Знаешь, в голове был полнейший диссонанс.

Упираясь спиной о дерево, запрокидываю голову. Делюсь сокровенным.

– Позже я рассказала об этом маме. Был грандиозный скандал с выяснением отношений. Да не один. И знаешь что? Мать простила отца и сделала вид, что ничего и не было, а вот со мной он так и не смог нормально общаться. Всегда вёл себя холодно и отстраненно. Наверное, потому что не простил.

Это сейчас я понимаю, что отец сам проебался. Не я. А тогда – происходящее казалось почти что концом света.

– Я достаточно вменяемый, Поля, – произносит Саша. – И, конечно же, не собираюсь трогать тебя на глазах у дочери, как бы ни хотелось.

Тихо хмыкаю. Не благодарю, естественно, но выдыхаю и даже чувствую легкий укол вины за то, что накинулась.

Наблюдая за тем, как Мышка доходит до конца длинной лестницы, вжимаю ногти в ладони до отчётливых полумесяцев.

Дочь оборачивается. Вскидывает руку и растягивает губы в неестественной улыбке. Глаза – полные паники. В нашем городке тоже есть веревочный парк, но куда менее масштабный и низкий.

– Ма-ам, а ты не хочешь пройтись вместе со мной, чтобы мне не было скучно?

Маришка действительно никогда не была трусихой, но сейчас, очевидно, дико боится.

– Если не хочешь продолжать – лучше спускайся.

– Я хочу, но недостаточно уверена в своих силах.

Тонкие ножки дрожат. С груди рвётся вскрик, когда дочь делает первый неуверенный шаг по маршруту.

– Позволишь?

Спокойный голос Саши, который включается в разговор, я воспринимаю остро, как и предложение помочь. Но, тем не менее, соглашаюсь.

Проходит минута и Журавлёв надевает обмундирование. Без инструктажа поднимается на высоту, ставит карабины перед Мышкой и таким образом вырывается вперёд, чтобы помочь пройти этапы на собственном примере. Где-то подсказывая советом. Где-то придерживая раскачивающиеся деревянные доски.

– Мам, сними на видео! – кричит на кураже дочь, у которой теперь всё-всё получается.

Я достаю камеру, стоя внизу. Навожу фокус. И почти беззвучно стону, потому что Саша попадает в кадр, хотя его там быть не должно.

– Ну как?

Марина машет рукой и задорно смеется. Знаю, я бы туда не полезла. Ни за что. А если бы дочь сошла с маршрута и спустилась вниз, мне бы потом пришлось весь вечер её успокаивать, чтобы не расстраивалась.

– Супер! Ты молодец – уверено идёшь!

Я стараюсь не глазеть на Сашу, но всё равно порой не удерживаюсь. Замечаю, как от души помогает и волнуется. Правильно руководит, куда лучше поставить ногу, а куда руку. За что ухватиться, чтобы не соскочить и не упасть вниз.

И пусть Мышка надежно зафиксирована, я адски волнуюсь. Сердце заходится, камера дёргается. Время замирает в момент прохождения очередного задания и отмирает только тогда, когда финиширует.

– А что ты ещё умеешь, Саня? – деловито интересуется дочь, чувствуя себя победительницей собственных страхов.

– Можем пострелять, принцесса. Как скажет мама.

Предложение пройтись до тира воспринимается с огромным энтузиазмом. Я посматриваю на часы, затем на Журавлёва. В ответ получаю озорные искры во взгляде. И ни капельки раскаяния.

Тир находится недалеко и занимает непримечательное гаражное помещение. Внутри организовано и опрятно. Оплат картой нет, поэтому за развлечение снова рассчитывается Журавлёв. В ответ на мои оправдания всё-всё до копейки вернуть, ожидаемо, раздражается.

Я прячу кошелек в сумку и встаю рядом с Мышкой. Каждый неудачный выстрел максимально подбадриваю, а он у нас – почти через один.

Чего не скажешь о Саше. Тот без проблем попадает по целям. Упрямо, чётко. И выигрывает суперприз, но вместо этого просит Марину выбрать себе что-то на память из довольно разнообразного ассортимента. Свою победу он посвящает ей.

– Назову его Снупи.

Выбор падает на мягкую собаку с голубым бантом на шее и не совсем пропорциональными ушами.

Дочь прижимает к себе уродливую игрушку. Рассказывает новому знакомому, что из домашних животных у неё уже жили рыбки, хомяки, попугаи и крысы. И что теперь сильно хотелось хотя бы кошку, но уже после рождения брата или сестры. Вдруг у детей проявится аллергия на шерсть домашних животных?

Журавлёв проводит нас на парковку. Клянусь, на его лице не дёргается ни единый мускул. Он серьёзный и внимательный. Чуточку хмурый, но явно не злой.

– Пока, Саня! И спасибо!

Мышка прощается, забирается в салон и настраивает музыку. Уставшая после насыщенной прогулки, но очень счастливая.

Саша выдыхает, пряча руки в карманы брюк. Перекатывается с носка на пятку. Транслирует, что хотел бы прикоснуться и позволить себе большее, но в системе его ценностей однозначно что-то пошатнулось. Я бы хотела узнать, что именно, но не сегодня.

– В следующий раз не занимайся самоуправством.

Усмехнувшись, смотрит чётко в глаза. Волнуя и заставляя сбиваться пульс.

– А то что?

Мы сверлим друг друга взглядами. Затихаем. Через раз дышим. Я спускаюсь с карих глаз на губы. Сжимаю свои.

Вспоминаю, как страстно целовались буквально пару дней назад на трасе и в квартире, почти не отлипая друг от друга.

Мужские губы были везде: на шее, ключицах, плечах и сосках. Мои – тоже. Я плыву ниже с пылающими от стыда щеками и задерживаюсь на крыльях ангела, где виднеется тёмно-фиолетовое пятно, оставленное мной.

– Надеюсь, мы друг друга услышали.

Журавлёв, почувствовав, куда именно я смотрю, тянется к шее и поглаживает подушечками пальцев то самое место. Смотрит настолько порочно, будто только что поднялся из преисподней. И мое тело мгновенно обдает жаром.

– Я не люблю прогибаться, Поля, но тебе, так и быть, позволю, пока ты не даешь вмешаться и распутываешься со своей личной жизнью.

– У тебя большие риски. Я ведь могу никогда не распутаться.

Придаю тону больше строгости. Оборачиваюсь, тянусь к дверной ручке. Между лопаток чуть щиплет. В глазах, впрочем, тоже.

– Когда-то и я перестану прогибаться.

Я замираю и задерживаюсь. К слову, и Саша никуда не торопится, хотя его запланированная встреча должна была состояться минут десять назад.

– Знаешь, зря ты не хочешь детей… – я кусаю губы. Зажмуриваюсь, радуясь тому, что не видит моего лица. Признаю вполне искреннее: – По-моему у тебя отлично получается.