Текст книги "Самая желанная"
Автор книги: Ольга Арсеньева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Ольга Арсеньева
Самая желанная
ПРОЛОГ
В телефонной трубке хрипел и задыхался едва слышный мужской голос:
– Помогите, умоляю… Я в машине… Очень много крови. Моя жена… Рита… Ее убили… Не могу говорить… больно…
– Где вы находитесь, синьор? Назовите адрес!
Свистящее дыхание, стон, тишина.
Диспетчер службы происшествий Рима Нина Ламани, вопросительно посмотрев на сидящих за пультами коллег, включила трансляцию. В комнате, украшенной гирляндами серебряной канители и рождественскими бело-красными флагами, повис усиленный динамиками стон.
– М-м… очень больно! Помогите скорее… прошу вас.
Часы под сверкающим пожеланием «Buon Natale!» [Счастливого Рождества ( ит.).] показывали 22.00. Младший сержант Дина Корто – с непривычно ярко подведенными глазами и нарядной заколкой в тщательно уложенных волосах – только что сварила кофе и высыпала в вазочки разноцветное печенье. Все это вместе – запах кофе, ванили, искрящиеся гирлянды, пушистые ресницы Дины и цифры на часах – создавало атмосферу праздничной приподнятости, в которой прерывающийся, молящий о помощи голос казался неуместной шуткой из серии радиоужасов.
– Где вы находитесь, синьор? Назовите район, улицу.
– Ничего не вижу. Здесь темно. Дождь… Рита… Рита…
Нина Ламани нажала кнопку вызова начальника смены и машинально поправила пышно взбитые по случаю торжественного дня кудряшки.
Через пару секунд в дверях появился сорокалетний атлет Ферри Джовано. Семеро дежурных диспетчеров повернули к нему встревоженные лица, а Нина нетерпеливо протянула трубку.
– Вас слушает капитан Джовано. Что произошло? – спросил он спокойно и четко.
– Где вы? Как вас зовут? Марка вашей машины? – настойчиво спрашивал капитан, добиваясь хоть какой-то вразумительной информации.
– Элмер… – Мужчина дышал с трудом, собирая силы для каждого слова. – Я свернул с улицы Номентана к шоссе… Хотел сократить путь… Здесь кругом заборы… Помогите, скорее… Прошу вас… Он стрелял в меня и Риту… Она беременна…
Ферри Джовано почувствовал, как мгновенно вспотела его ладонь, сжимавшая трубку, и сердце глухо ударило тревогу.
– Дружище Эл! Потерпи еще немного. Будь молодцом, парень. Ты должен помочь нам и Рите. – Джовано нажал кнопку тревоги: – Дежурную машину «скорой помощи» в переулок Хорке. Двое потерпевших с пулевыми ранениями. Рита и Элмер Вествуд.
– Кто-кто? – оживился дежуривший в эту ночь в диспетчерской корреспондент криминальных новостей Боб Сандрюс. – Элмер? Элмер Вествуд? Ого! Это действительно сенсация, детка! – Он подмигнул Дине и подтолкнул к дверям разомлевшего в тишине оператора. – Живо, Риччи, в машину!
Взглянув на часы, Боб кивнул всем с порога:
– Buon divertimento! Желаю приятно провести время!
Они успели как раз вовремя. Темный переулок забит полицейскими и санитарными машинами. В свете мигалок накрапывающий дождь казался голубым, а все вокруг – глухие заборы, фабричные строения за ними, чавкающая под ногами грязь и приткнувшийся к обочине автомобиль – декорациями мрачного фантастического фильма.
Риччи тут же проводил камерой санитаров, грузивших в медицинский фургон носилки с женщиной, успев скользнуть по ее лицу, скрытому кислородной маской. Затем переметнулся к «ланчиа», из которого осторожно вытаскивали находящегося без сознания мужчину. Он был в черном смокинге и бабочке. Прилипшие к ногам брюки казались мокрыми, а на сиденье, на светлом бархате обивки чернела лужа крови. Риччи, подгоняемый торопливыми комментариями Боба, вещавшего в микрофон, прицелился объективом из-за спин санитаров в лицо раненого. Голова откинулась, вздернув окровавленный подбородок, и густые русые волосы волной легли на голубоватую ткань носилок. Да, это был Вествуд, чье лицо всего час назад улыбалось с экранов миллионам телезрителей.
Боб проводил носилки вплоть до двери фургона с красным крестом. Одна «скорая» увезла женщину в специальный госпиталь для рожениц, другая Вествуда – в клинику экстренной хирургии. Через пять минут на «сцене» трагического спектакля остались лишь полицейские, занятые своим кропотливым делом. Боб, буквально прилипший с расспросами к возглавляющему криминальную группу комиссару Курбе, остался доволен полученной информацией. Найдя выгодный фон, он встал перед камерой:
– Давай, Риччи, чтобы захватить «ланчиа» и снующих копов. Пошел!
«Мне удалось получить кое-какие сведения от комиссара, ведущего расследование на месте ужасающего преступления. Уже известно, что человек в маске Санта-Клауса остановил машину Элмера Вествуда, едущего со своей женой Ритой Гватичелли делла Форте на дружескую вечеринку. Не говоря ни слова, он выстрелил в открытое окно машины: вначале в женщину, а потом в сидящего рядом мужчину. Мотивы преступления пока остаются загадкой. Но мы можем надеяться, что очень скоро злодей попадет в руки правосудия – полицейским удалось обнаружить вещь, дающую возможность установить его личность…»
– Стоп, Риччи. Теперь пройдись еще по машине – там, на кресле, где сидела женщина, и под ним – галлоны крови. Очень эффектно выглядит на светлой обивке…
Боб закурил, затягиваясь с особым удовольствием от сделанного «убойного» репортажа, а еще от того, что его собственная кровь до капельки при нем и жизнь, соприкоснувшаяся с чужой бедой, несказанно сладка.
– Вот так праздничек вышел у Вествуда… – бормотал Риччи, снимая окровавленный «ланчиа» и мрачную панораму вокруг. – Впервые вижу, чтобы мужику так не повезло… Сидел бы сейчас под елочкой с женой, поглаживая ей животик…
– Ну ты романтик, Риччи! Переходи в передачу для домохозяек. – Боб щелчком послал окурок в лужу и ухмыльнулся. – А с точки зрения циника, можно предположить, что везунчику Элу опять подфартило. Ведь его женушка, как известно, владеет огромным капиталом. К тому же крошка – русская моделька, с которой он так скандально расстался, – очень недурна. Может, он и не хотел бросать ее, а? Может, и она пожалеет несчастного вдовца-миллионера? И мы снимем свадебный репортаж… – Боб напел первые такты свадебного марша и задумался. – Дорого я дал бы, чтобы увидеть сейчас лицо этой куколки!
Кристи взяла у Джено протянутый ей бокал вина и села на диван поближе к жарко полыхающему камину, даже не улыбнувшись в знак благодарности. Брови Джено удивленно поднялись: вот уже несколько месяцев он чуть ли не ежедневно встречал синьорину Ларину в съемочных павильонах или в обыденной жизни, но ни разу не приходилось видеть ее такой.
Все было как всегда в порядке – платье, макияж, прическа. Несмотря на то, что Кристина опоздала на званый ужин почти на час и, как говорила, проторчала все это время под дождем возле забарахлившего «фиата», ее лицо поражало свежестью и чистотой линий, а платье из ярко-алого панбархата – безупречностью. Впрочем, это и составляло основной капитал преуспевающей модели: всегда и при любых обстоятельствах, в гриме или после хорошего душа, она выглядела так, будто над ней потрудились опытные визажисты. Напрасно соперницы старались подметить во внешности Кристины доказательства тайных усилий – совершенство досталось ей от природы. Каждое движение, легкий взмах головы, откидывающий длинные светлые пряди, мимолетный взгляд исподлобья, удивленная улыбка, протянутая небрежно узкая кисть, линия длинных ног, нетерпеливо переступающих на месте или расслабленно заброшенных одна на другую, – все так и просилось в объектив.
Эудженио Коруччи, ставший почти что персональным стилистом Кристины и ее близким другом, привык к этому, считая нормой. Поэтому сейчас он внутренне насторожился, обнаружив что-то непонятное: Кристина казалась не только нефотогеничной, но даже не особенно красивой. Так себе, принарядившаяся хорошенькая девчонка.
«У крошки явно нелады с настроением», – подумал Джено, решив призвать на помощь всегда удачно разряжавшую напряженность Ненси.
Семейство Коруччи – Эудженио, его жена Ненси и двое подрастающих сыновей шести и восьми лет – стало близкими друзьями русской девушки, так и не сошедшейся со своими коллегами-манекенщицами. Даже теперь, в Рождество, Кристина приехала именно в их дом – всегда гостеприимный, немного безалаберный и абсолютно не светский. Здесь можно было есть, сидя в кресле, ставить блюдечки и бокалы прямо на ковер, не заботясь о том, что при этом подумают окружающие.
– Фу, убери эту кислятину! – Ненси взяла у Кристины бокал с нетронутым белым вином и, обняв ее за плечи, обратилась к мужу: – Джено, дорогой, нам нужен вкусный глинтвейн со всякими твоими приправами. Девочка, по-моему, все еще не может согреться.
– Прости, Ненси, мне сегодня не везет. И настроение странное – будто я здесь и не здесь… Дрожит что-то внутри, как перед экзаменом по физике.
– Прекрати! – Ненси слегка встряхнула девушку и строго посмотрела ей в глаза. – Сегодня никто ничего не должен бояться. Поняла?
– О'кей. – Кристина расправила плечи и потянулась, закинув голову, так что волна шелковистых волос рассыпалась по спине, золотясь, как крылья ангела. – Джено, давай свое колдовское зелье и включи музыку. Что-нибудь старомодное, сентиментальное – Джо Дассена, Мильву, Кутуньо… Завтра у меня отвратительно шумная тусовка во дворце Тинтури: бал, лотерея, ужин и все такое. Лысины и бриллианты – все сверкает, дамы делают загадочные лица и все про всех знают. Чувствуешь себя как под рентгеном.
– Ты будешь в компании милейшего Стефано Антонелли и твоей забавной подружки? – спросил Джено, подавая дамам бокалы с дымящимся напитком, распространяющим запах гвоздики и апельсина.
– Вот уж нет. Весь город знает, что наш скромный герой проведет праздник в уединении на вилле «Тразименто». Он избегает светских визитов, любит посидеть с удочкой в маленькой лодочке…
– Бог мой, какая идиллия! Король слухов и любимец общественного мнения, «золотой Стефано» прячется от общества в маленькой лодочке! – Ненси всплеснула руками. – А скажи, Кристи, какая часть слухов ближе к истине – он святой или мафиози?
– Я плохо разбираюсь в тех и других. По-моему, он просто невероятно хваткий и способный человек с отличными исходными данными – происхождением, доходным фамильным делом… И удачно приумноженным капиталом. Причем без грязных афер и махинаций. Да, да, не смейтесь! Считаете, что все истории о добреньком Антонелли рекламный трюк? Ничуть. Хотя бы для меня Стефано просто добрый гений. И абсолютно бескорыстный, можете поверить.
Никто не возразил, не зная, стоит ли развивать болезненную для Кристины тему – дружбу с одним из богатейших людей страны, вспыхнувшую внезапно и основанную лишь на симпатии благородного синьора к юной иностранке.
– Ладно, оставим старика в покое. – Кристина поднялась, услышав свое любимое «Tango italiana», бывшее шлягером лет двадцать-тридцать назад.
Выпорхнув в центр комнаты, Кристина сбросила туфли. В пестром блеске елочных огней и мерцающем свете камина ее вытянувшаяся гибкая фигура казалась почти бесплотной, сотканной из той искристой, пьянящей субстанции, которую называют соблазном. «Итальянское танго, это сладкое танго», – пела Мильва. Сквозь летучий флер музыки гулко и мерно пробили большие часы одиннадцать раз. Кристина застыла, будто ее неожиданно окликнули, и выключила магнитофон.
– Все. Представление окончено. Голова идет кругом. Что ты там подмешал в глинтвейн, рыжий кудесник? – бросила она Джено, рухнув в глубокое кресло. И тут же спросила: – Можно включить телек? В этом выпуске новостей должны показать нашу работу.
– Я и сам хотел предложить, – сказал Эудженио, переключая бубнящие на разные голоса программы.
Кристина, сидевшая вполоборота к телевизору, вдруг резко обернулась, выхватила у него из рук дистанционное управление и прибавила звук. Ее округлившиеся немигающие глаза впились в экран.
Ворвавшийся в гостиную шум показался оглушительным – сквозь завывание сирен, окрики полицейских, чьи-то тревожные восклицания звучала торопливая скороговорка комментатора криминальных происшествий Боба Сандрюса: «Остановивший машину человек выстрелил в окно, сначала в женщину, а потом – в сидящего рядом». На экране мелькнули носилки, погружаемые санитарами в распахнутое нутро «скорой помощи». Неловко откинутая лохматая голова, окровавленный подбородок, мученически запавшие глаза. Но даже в синем мертвенном свете мигалок все сразу узнали его.
– Вествуд! Боже, не может быть! – Ненси вплотную придвинулась к экрану. – Точно, это он!
«В эту светлую ночь злой рок настиг одного из самых популярных ведущих и удачливых мужчин нашего экрана, – продолжал Боб полным сострадания голосом. – Врачи оценивают состояние Элмера Вествуда как крайне тяжелое. Еще менее надежд высказали они в отношении его жены, находящейся на четвертом месяце беременности. Женщина пока жива. Ребенка спасти, разумеется, не удастся… Пусть верующие в милосердие Господа помолятся за тех, кто так нуждается сейчас в его помощи. И можно сказать, в чуде».
Когда на экране появился серебристый бархат автомобильных кресел, залитый кровью, Джено и Ненси разом повернулись к Кристине. Ненси выключила телевизор, в комнате воцарилась невероятная, мертвая тишина. Джено открыл рот, соображая, чем успокоить девушку, но так и не нашел нужных слов.
Короткий и бурный роман Элмера и Кристины ни для кого не был секретом. Поговаривали, что даже женитьба Вествуда не прервала эту связь. Но Джено знал, как рождаются сплетни в призрачном мире звезд, и успел понять, что Кристина – не из тех, кто способен на легкие связи. «А ведь она чувствовала беду весь вечер. Вот что значит настоящая любовь…» – пронеслось у него в голове.
Кристина поднялась и решительно направилась к дверям.
– Простите, что испортила вам вечер. Мне пора ехать.
– Постой, я провожу тебя. Ты в госпиталь? – бросился за девушкой Джено.
– Не надо меня провожать. Мне не место у его постели. Я просто хочу побыть одна.
– Дорогая, останься! – Ненси пыталась удержать Кристину. – К тебе сейчас нагрянут репортеры. Может, лучше побыть у нас? – Она вопросительно заглянула в потемневшие глаза Кристины, но не увидела в них ничего, кроме отрешенности.
– Не беспокойтесь. Не следите за мной. Как доберусь домой, сразу позвоню. Вы поняли? – Кристина посмотрела в тревожное лицо Джено и твердо повторила: – Позвоню.
…Она не позвонила. А направившийся, несмотря на запрет, вслед за ее «фиатом» Эудженио потерял машину из вида. Шоссе, танцуя и распевая песни, запрудила костюмированная толпа. Проводив взглядом удаляющийся автомобиль, Джено понял окончательно то, что уже и так было ясно: Кристина не поехала в свой отель. Выжимая предельно допустимую скорость, рискованно лавируя между машинами, она неслась прочь, покидая празднично светящийся Рим.
Часть первая
ПРИНЦЕССА НА ОБОЧИНЕ
1
Почему так часто, получая пинки от жизни, Кристина вспоминала тот случай? Ведь были уже в ее биографии моменты и пострашнее, раны поглубже… Но нет, – подстегивая оборонительный пыл, едкую злость, заставляющую выпустить коготки, она мысленно возвращалась в тихий, майский вечер. В пригород Москвы, где вот уже сорок лет стоял себе на девяти сотках деревянный дом бабушки.
Впереди три праздничных дня, один из которых – «со слезами на глазах», – 9 Мая. Прозрачные сумерки, кажется, застыли, мешая наступлению ночи. В домах не зажигают огней, и лишь яркой лентой уходит к светящейся в дымке Москве вереница украшенных красными лампочками столбов.
У калиток, выходящих к шоссе домов, еще разложены для продажи на табуретках и ящиках пучки редиски, лука и петрушки, стоят банки с тюльпанами и нарциссами, очень в эти дни популярными. Тоненькая девушка Кристина, названная так в результате старинной любви-зависти матери к Алле Пугачевой, сидит на скамейке у забора, провожая взглядом поток уносящихся за город машин. Кроме общепринятого садового ассортимента, на табуретке Кристины стоят букетики гиацинтов, обернутые в хрустящий целлофан. Анастасия Сергеевна очень гордится своими цветами, всего-то двадцать луковиц, а возни с ними не оберешься – уж очень капризное растение этот гиацинт. Говорят, где-то в Средиземноморье они растут сами, покрывая благоухающим ковром прибрежные склоны. А у нас – выхаживай как маленького ребенка. Зато как поднимутся высокие стрелки в лиловых, сиреневых и белых колокольчиках – таких нежных, ароматных, – на сердце радость!
Кристине вся эта продажа ни к чему. Просто нравится смотреть, как проносится мимо чужая «красивая жизнь» – поток иномарок с оранжево-красными полосами габаритных огней и настроением наглой нетерпимости к отечественным развалюхам. Еще бы! Хозяева жизни торопятся в свои коттеджные городки, охраняемые заборами и матерой спецобслугой. Уж Кристина-то знала, что скрывается под черепичными крышами новеньких затейливых домов типа иностранных «шале» или русских «теремков». Там, в обстановке сумасшедшей роскоши, сказочного комфорта и барской вседозволенности, протекает та самая жизнь, о которой без конца талдычит реклама и с завистливым шипением сплетничают журналисты. Среди офигенных ванн-джакузи с золотым напылением, мраморных каминов и колонн в зимних садах с пальмами и фантастическими орхидеями, под звуки высококлассного музыкального центра сонно бродят, накинув на обнаженные плечи соболиный мех, длинноногие девочки. Они томно возлежат на гигантских кроватях от Карло Фортини, заказывая по радиотелефону номер в пятизвездочном отеле Парижа или Монте-Карло, нехотя проглатывают изысканные деликатесы, ублажая время от времени своих богатеньких и чрезвычайно щедрых патронов. Тех, которых катят сейчас мимо нее умопомрачительные автомобили.
Волнующе-греховная и великолепно-беззаботная жизнь – сладкая, благоухающая, шальная – пролетает мимо, обдавая бревенчатые домики клубами пыли и выхлопных газов.
– Тина, неси в дом, что осталось, уже темно, – крикнула с крыльца бабушка, упорно называвшая внучку этим противным, но, по ее убеждению, старорусским именем. Уж чересчур изысканно-иностранно звучало для «училкиной дочки» имя Кристина. Все-таки не чета Пугачевой Алла Владимировна Ларина, хоть и тезка и кончала иняз, а во французскую школу пошла преподавать только, чтобы дочь под присмотром держать. Да и Кристина Ларина своей тезке Орбакайте не ровня: та уже с пеленок звезда, а Тинка все дурью мается, никак за ум не возьмется.
И приклеилось это гадкое «Тина» – и в школе, и в институте, куда Кристина, знавшая два языка чуть не с пеленок вполне прилично, поступила не без протекции. Помогли старые инязовские связи матери, вот только учиться совсем не хотелось. Хоть и вечерний факультет, хоть и отбарабанила уже четыре года, а все мечтала Кристина улизнуть от надоевшей формальности получения высшего образования и необходимости доставать справки о работе. Периодически она, конечно, куда-то под напором близких устраивалась – то в библиотеку, то в ЖЭК, то даже на фирму какую-то ковролин пылесосить. Смех, да и только! Чтобы потом детям рассказывать, какие трудные были у их необыкновенной маман «университеты».
Кристина не сомневалась, что создана для иной – изысканной, шикарной жизни, для удовольствия и радостей, которые дают богатство и власть. Вот только уже двадцать два стукнуло, а даром что «ноги от ушей», глазищи с блюдце, два европейских языка, манеры и бездна вкуса – томится все это богатство невостребованным. На мелочи Кристина размениваться не хотела, все ждала, что подадут к ее подъезду запряженную шестеркой карету, шестисотый «мерседес». Так говорила ее школьная подружка Надя, избравшая в отличие от пустых мечтаний Тины путь активной борьбы за красивую жизнь, за свое женское счастье.
– Ты, Тинка, к тому же чопорная, как старая дева. Только на словах – оторва, а на деле – жертва морального кодекса строителя коммунизма и домостроевских нравов бабуси… Вот и торчи на ее огороде как пугало в своем китайском «адидасе» и пускай слюнки на тех, кто катит мимо в сплошном «Версачи».
Права была Надька – разошлись после школы их пути-дорожки. Только прошлой зимой столкнулись во дворе – Надька в лохматой шубе до пят из автомобиля выскакивает, а Тина в своем линялом пуховике после уборки офиса гребет. Пожалела подругу Надин и однажды прихватила с собой «в гости» на дачу, перед самым Новым годом. Только гостей Кристина так и не увидела – прошлась с пылесосом по трем этажам «шале», да еще на кухне поварихе помогала провизию разбирать. Часов в восемь вечера сунула ей Надька зеленую стодолларовую бумажку и как-то невзначай заметила – шофер в Москву возвращается, обещал тебя до дому подбросить. Тем приключения Кристины и закончились, оставив неизгладимый след в исстрадавшейся по комфорту и роскоши душе. Сумерки вдруг как-то сразу стали лиловыми, опьяняюще сладко, пронзительно запахли гиацинты в трехлитровой банке. Запахли именно так, как должно благоухать что-то очень дорогое, изысканное, сулящее радость.
– Я еще немного, бабушка. Сейчас самый поток пошел, – отклинулась Тина и встала у своего «прилавка», будто позируя для рекламы колготок. Ножки-то совсем неплохие, и загар уже кой-какой взялся. Хоть и не средиземноморский, а так и отливает в сумерках бронзой – не зря же она в огороде с апреля в одних шортах возилась.
Авторека неслась мимо, и где-то в ее волнах затерялась Надька Старицкая, успевшая тогда шепнуть Кристине, что вовсе она не секретарь-переводчик в СП, а «Надин-Белоснежка» – «девушка по вызову». Сколько страшноватой и манящей загадочности в этих словах. Что за жизнь скрывают они – аж голова кружится! Ужины в ночных клубах и невероятно шикарных ресторанах, гулянки в отелях и на роскошных дачах, поездки на Канары или Мальдивы, а шмотки! А магазины! И всего-то делов – «ублажить мальчиков», как сказала Надька, доставив ее тогда на подмосковную дачу. Кристина вытаращила глаза на подругу и оторопело разинула рот:
– Ты что?! Это же… – Не успела она сформулировать свое отношение к профессии путаны, как получила в руки пылесос, а после – пинка под зад: не в свои сани не садись! Вот дура-то старозаветная!
Кристина отшатнулась от затормозившего прямо у ее ног автомобиля. Белый «мерседес», сияющий новеньким шиком, даже не погасил фар, схватив в кольцо ослепительного света табуретку с банками и застывшую рядом девушку. Вышедший из машины молодой мужчина был сногсшибательно красив: рекламный образец светского денди, сошедший с экрана телевизора, показывающего фильм о Голливуде. Гибкий, высокий, поджарый. Легкий белый костюм небрежно измят, кремовая шелковая рубашка расстегнута на груди как знак высшей элегантности – вырезной хомутик черного крепа – небрежно болтающиеся концы развязанной бабочки.
Сердце Тины замерло, а глаза сразу ухватили все – смуглую шею в распахнутом воротничке, твердый подбородок, пересеченный ямочкой, решительное лицо и копну кудрявых, взлохмаченных ветром волос. Темные глаза быстро окинули «прилавок». Не говоря ни слова, он выхватил из банки с водой букет лиловых, почти чернильных гиацинтов и бросил на табуретку стотысячную купюру.
«Пол бабкиной пенсии!» – успела подумать Кристина. А незнакомец уже нырнул в свой сияющий автомобиль, где, откинувшись на высокую спинку сиденья, ждала его дама.
Взвизгнув шинами, «мерседес» рванулся с места, метнув к ногам остолбеневшей девушки придорожный гравий и замигав яркими, желто-красными огнями. Но не успела Кристина перевести дух, как из окна удаляющегося автомобиля вылетели в пыльный бурьян ее нежные, чудесные цветы.
Отметив капризную позу рыжеволосой спутницы великолепного брюнета, ее руку с тонкой сигаретой и равнодушно-презрительный профиль, Кристина сразу представила разыгравшуюся в салоне «мерседеса» сцену. Даму обидели – не преподнесли при встрече цветов. Она молчала и дулась всю дорогу, а когда заикнулась о своей обиде, кавалер мигом ринулся исправлять ошибку. Да что он, издевается, что ли? Притащил букетик огородной бабки в измятом целлофане?! Цветы вылетели в окно, парочка умчалась выяснять свои запутавшиеся отношения, обдав опешившую девушку шрапнелью мелкого гравия.
Кристина хотела подобрать гиацинты, ведь знала, сколько колдовала над ними бабка и как гордилась своим приработком к пенсии, но вдруг отшвырнула шуршащий кулек ногой в канаву и зло сжала кулаки. Не станет она рыдать от обиды над своим деревенским букетом и жалкой, третьесортной судьбой. А постарается устроить ее сама – своей сообразительной головой и не дешевым, что бы ни говорили святоши и завистницы, телом.
Вот, оказывается, как все просто – стоило элегантному кавалеру швырнуть в канаву бедные цветочки, и переворот в мировоззрении свершился. Ведь тогда не гиацинты полетели в придорожную канаву – полетела она, Кристина, выброшенная за борт великолепного стремительного корабля под названием «красивая жизнь». В тот вечер окончательно определилось в ее сознании, что хорошо и что плохо, на что наплевать и забыть, а к чему стремиться изо всех сил, придушив робость, гордость, скрутив комплексы, называемые «моралью» и «хорошим воспитанием».
Права была Надька – с нищенским чистоплюйством теперь далеко не уедешь. Не поняла урок Тинка! И не разобралась, что не так уж они просты – расфуфыренные куколки с уставшими глазами. Вырвали кусок праздничного пирога у таких вот хиленьких цветочниц, которым ничего не остается, как зеленеть от зависти да подбирать из придорожной канавы свои копеечные букеты…
Ах, как трогательно, как победно благоухали в ту ночь гиацинты!
Оказалось, что наплевать на «морально-нравст-венную чушь», которой накачивали тебя с детства люди, погрязшие по уши в своем мизерном, «порядочном» существовании, совсем несложно. Если хорошо знать, что хочешь. Тогда и караулить Надьку у многоэтажной белой башни, где когда-то находилась квартира ее родителей, не зазорно. Пусть блочные пятиэтажки, в которых жила Кристина с матерью, сбились серой стайкой у подножия бывшего ведомственного кооператива «Чайка» – это захоронения тех, кто не сумел проявить инициативу, выдержку, бойцовую хватку. Для Кристины убогий мирок «хрущоб» – лишь стартовая площадка, с которой можно взлететь в головокружительную высоту. Если, конечно, рвануть напролом.
Она накачивала себя дерзкими мечтами, просиживая вечера на детской площадке у чужого подъезда и вспоминая поучительную дружбу с Надюшей Старицкой.
«Номенклатурная семейка», – презрительно отзывалась о Старицких Алла Владимировна Ларина – интеллигентная женщина с несложившейся деловой и личной жизнью. Муж бросил ее, когда Кристине было всего пять, не посчитавшись с уже идущим полным ходом оформлением на выезд семьи за рубеж. Видать, сильно закрутила его полногрудая стерва-любовница. Квартиру Алла Владимировна посчитала справедливым оставить себе (пусть идет к своей шлюхе жить!), а работу гида-переводчика, полученную по протекции мужа, бросила (и сама не лыком шита!). Только не очень-то преуспела. Устроилась учительницей во французскую спецшколу, всячески опекая поступившую туда дочь. В школе завязалась дружба одноклассниц – Старицкой и Лариной, поощряемая родителями с обеих сторон. Номенклатурные родители Надежды зазывали в гости дочку преподавательницы профилирующего предмета, а Ларина-старшая хоть и фыркала презрительно за спиной разряженной в импортные шмотки мадам Старицкой, при встрече ярко улыбалась и мило болтала, хваля успехи ее необыкновенной дочки.
Надька и вправду с пеленок знала что к чему, и если про математику и физику не вспоминала с тоской, языком занялась серьезно: брала дополнительные уроки итальянского у Аллы Владимировны и попутно учила Кристину уму-разуму.
– Ты что, совсем тупая, не видишь, куда жизнь разворачивается? Перестройка! В Москве половина иностранцев браки заключает – никто глазом не моргнет и папашу из КПСС не выпрет. Наши, кто пошустрее, все за кордон смотались… Без иностранного языка теперь только в огороде копаться, как твоей бабке, и деревянненькие на чешскую мебель копить. – Надька оглядела выпуклыми, презрительными глазами «хату» Лариных. – Твоя маман хоть и внешности неплохой, хоть и с языками, а жизнь себе не сделала… Правильная очень… Таких мужики боятся.
– Забываешь, Надь, время другое было. Она за капроновые чулки в девятом классе чуть из комсомола не вылетела.
– Тебя-то никто за внешний вид не преследует, а ходишь, как лимита. – Надя вскользь глянула на совсем новенькие китайские кроссовки Кристины, и та спрятала ноги под стол, не решившись возразить, что деньги они с матерью и на эти еле-еле наскребли.
– Только не говори мне, что «бабок» мало. С такими-то ногами! «Estera c' denaro!» [Внешность – это деньги ( ит.).], как говорят итальянцы. – Надежда загадочно улыбнулась, небрежно поправив свой суперклевый костюм из белой кожи. – Chi ha tempo non aspetti tempo, что значит, как я понимаю – не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.
Тогда, в девятом классе, Тина намека не поняла…
…И вот они снова вместе. Надин, оказывается, провела две недели в круизе на супертеплоходе в «чрезвычайно представительной компании». Нехотя пригласив «случайно» встреченную у подъезда подругу к себе домой (предки вкалывали по контракту где-то в западных странах), она демонстрировала переутомление отдыхом, пресыщенность удовольствиями, а главное – тщетность попытки описать шикарную жизнь девушке в дешевых джинсах и черной футболке с вылинявшей вышивкой «Chanell» на груди.
– Посиди, сейчас раскидаю барахло и кофейком напою. – Надин начала распаковывать чемоданы, вываливая вещи на ковер и раскладывая в разные кучки: стирать, продавать, носить. – Кстати, прикинь это, кажется, твой размер, – бросила на колени Кристине шикарную кружевную блузку. – Мне надо от старого барахла избавиться. Шкафы и так ломятся, а в комки сейчас плохо берут… Витасик меня задарил – камушки, часики – чтобы все тип-топ, по высшему классу. У него мания – таскать меня по кабакам словно витрину: «Надин – выставка достижений Виктора Нового». Это он себе такой псевдоним придумал, так и на визитках сказано – коммерческий директор банка В. Новый. С намеком, мол, я – новый русский…
Глянь, – Надя подтолкнула к ногам Кристины кучу тряпок. – Может, своим подружкам покажешь. Дешево отдам.
Кристина вздохнула, глядя на подругу. В одной крошечной кружевной комбинации Надин крутилась среди зеркальных шкафов, развешивая вещи. Ноги не так уж хороши, рост явно не для фотомодели, и волосики на затылке совсем жиденькие. В школе Надька считалась первой красоткой, а все из-за шмоток и новенькой «волги» отца, заезжавшего за ней после дискотек. К тому же детство, проведенное в Югославии, шлейф взрослых поклонников… А так – ничего особенного, если приглядеться, особенно когда она без косметики, – решила Кристина и отложила в сторону кружевную блузку.
