Текст книги "Самая желанная"
Автор книги: Ольга Арсеньева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
– Нет. Он бросил мне деньги, большие деньги, и, подхватив цветы, поспешил к своей даме, которая, пуская сигаретный дым в окно, ждала в автомобиле… Я, наверно, застыла с открытым ртом и ничего не успела сказать. Машина тронулась, мигая яркими огнями. Но не отъехала и десяти метров, как в окно вылетел мой букет. В пыль, в придорожный бурьян. Конечно, он был совсем не шикарный, не такой, что положено дарить капризной даме… Но это были мои цветы, частица моей жизни… Тогда я мысленно поклялась, что изменю свою судьбу – стану циничной, злой… Удачливой, богатой и наглой… Поэтому и появились на моем пути Эдик, Строцци, «Голубой принц». И все эти беды…
– Забавный сон, детка, – заметил Санта. – Совсем, совсем детский, но с такими серьезными, страшными выводами, которые ты сама себе придумала. Да, твоя фея сыграла злую шутку, только она не сумела сделать тебя циничной и злой. Это просто невозможно, как невозможно заставить меня бросить петь.
Санта обнял Кристину и притянул к себе.
– Ну-ка, не грусти, малышка!.. Ты рассказала мне свой сон, а значит, подарила его. Я беру себе дурные предзнаменования, а все самое прекрасное оставляю тебе. Все лучшее еще впереди, вот увидишь! Какой-нибудь прекрасный герой засыплет тебя с головы до ног такими же розами. Поверь, я – Санта, а значит, умею предсказывать будущее.
Кристина все же не удержала слезы – они закапали сами собой, сверкая алмазами в бархате платья. Как же ей хотелось сказать, что это не сон, что незнакомец из «мерседеса» сейчас сидит рядом! Что именно с его образом в душе она отправилась в Рим на поиски своего счастья… Но Санта утешал, пророча неведомого принца. Он – самый нужный, единственно необходимый!
– Это были не розы, Санта. Гиацинты! Нежные, прохладные, благоухающие, как южная ночь… Говорят, весной они здесь растут прямо на лужайках. – Кристина позволила Санте утереть себе нос.
– Знаю, знаю! Гиацинты! Их полно по всему побережью – целые поля: лиловые, сиреневые, белые… И в Австрии они тоже растут преспокойно. Я засажу в своем саду целую лужайку и буду регулярно пересылать в Москву цветочные горшки.
– Спасибо. Теперь-то я знаю, что не зря проделала весь этот путь, не зря выжила, спасаемая Курбе и тобой… Сколько раз ты вытаскивал меня из беды, Санта? Из горящего дома – дважды! Не щадя великолепных зубов, развязывал узлы на моих щиколотках… – Кристина, не удержавшись, коснулась ладонью кудрявого затылка. – Интересно, почему так приятно вспоминать самое страшное?
– Потому что мы в безопасности и мы победили! – Он нежно поцеловал ладонь Кристины.
– Послушай, – она подавила глубокий вздох, – я всегда буду почитать Санта-Романо как самого главного святого в своей жизни… Но, скажи… как ты узнал, что я у Рино? Или это секрет – Курбе намекнул, что у тебя свои тайны.
Санта который раз помешал ложечкой остывший кофе.
– Длинная история и печальная. Не для финального «выхода». Принято завершать выступление чем-то веселым, бодрящим. Ну, ладно, немного ужасов, под занавес.
Он стал разыскивать меня, этот гад, как только выпытал у тебя, что бриллиант уплыл в мои руки. Один из его подручных тут же наведался в дом, где я снимал комнаты, и чуть не придушил мою хозяйку. Старушка в самом деле не знала, где я. После предупреждения Стефано я сменил адрес и начал отращивать бороду в целях конспирации. Бриллиант я уже отдал Паоле и опасался лишь «наездов» Бронзового. Он нашел меня очень быстро. Разве мне могло прийти в голову, что для этого Рино всего лишь понадобилось позвонить Стефано, ведь только Антонелли знал, где я скрывался. Я просто обалдел, услышав в трубке голос Потрошителя. В изысканных выражениях на сицилийском диалекте он сообщил, что держит у себя некую русскую леди. «Девчонка не может оторваться от меня. И без удержу болтает – про тебя и про голубую стекляшку… Она просто помирает от удовольствия… Смотри, ведь я могу и не удержаться, поторопись!» Он хохотал как одержимый, и я тут же согласился приехать. И привезти камень.
– Но ведь «принца» у тебя уже не было… Почему же ты ринулся в логово Бронзового спасать какую-то мало известную тебе девчонку? – изумилась Кристина.
– Во-первых, известную. Ты была волшебницей, вернувшей мне камень. Во-вторых, ты была жертвой заговора, ведь и я, и Стефано следили за тобой, подозревая в мошенничестве. А в-третьих, я смертельно ненавидел Потрошителя! – Глаза Санты сверкнули опасным цыганским огнем. Но он тут же расслабился и весело улыбнулся. – Я обещал встретиться с Бронзовым, как только лично удостоверюсь, что пленницу отпустили. Примчался тут же и видел, как ты усаживалась в свой «фиат» под конвоем дружка Рино. Вот и все. Финита ла комедиа!
– Как все? А ты? Как тебе удалось вырваться от них?
– Мы вместе с Рино позвонили в банк, где нас заверили, что Рита Гватичелли оставила «Голубого принца» у них в сейфе. Конечно, эту информацию нам предоставили по поручительству Паолы… А поскольку, как ты понимаешь, именно Рино был тем человеком Лиджо, который охотился за камнем и должен был похитить его у меня еще в аэропорту, мы расстались «друзьями». Я нужен был им, как оказалось позже, для трюка с убийством Риты. Тебе выпала моя роль «убийцы», потому что Санта к тому времени успел наломать дров и скрыться…
– Курбе во время следствия ничего не сказал мне про смерть Рино. Ведь и я не заикалась о знакомстве с ним, и вообще о бриллианте. Поэтому ничего не знала ни о тебе, ни о самоубийстве Элмера. Доведенная до отчаяния, я собиралась рассказать все прямо на суде.
– Здорово Дон Лиджо одурачил нас всех! Понятно, почему ведомство комиссара Курбе тщетно охотилось за ним два десятилетия. Я все время думаю об этом, не могу не думать… Противно быть пешкой, детка. Но ты не представляешь себе, каким удивительным человеком был настоящий Стефано Антонелли! Я безгранично доверял ему… Когда ты попала в тюрьму, лже-Стефано уговорил меня скрыться, поскольку якобы узнал, что ты рассказала Курбе про отданный мне бриллиант. «Теперь и загадочную смерть Строцци, и покушение на Вествудов постараются повесить на тебя. Поверь, мальчик, я далеко не всесилен и хорошо знаю весь этот механизм. Мафия постарается подставить тебя и сделает это чисто», – убеждал он меня. Я решил отсидеться в знакомых мне с детства местах и отправился на юг. Кто-то действительно шел по моим следам. Однажды я с трудом увернулся от мчавшегося прямо на меня автомобиля, а в чудесном буковом лесу, где я, горланя что-то оперное, валялся на солнечной лужайке, возле моего виска просвистела пуля. Я выковырял ее из коры дерева и изумленно рассматривал минут десять. Тридцать восьмой калибр – это не шутка и не галлюцинация, меня хотели убрать.
И вот однажды я оказался в одном деревенском доме (естественно, с мешком на голове и кляпом во рту) и сам Рино удостоил меня беседы. Ему доставляло удовольствие похвастаться своей силой, прежде чем отправить меня на тот свет. Но проговорился он лишь частично, намекнув, что похороненный давным-давно Дон Лиджо жив, руководя из глубокого подполья затейливыми операциями. Сказал и то, что обвел его вокруг пальца, заполучив «Голубого принца».
Он смеялся надо мной, сказав, что пристрелил беременную Риту и взял камень… Я бросился на него… Рита была мне сестрой… Думаю, что провидение распорядилось справедливо, развернув пистолет Бронзового к его подлому сердцу… Я лишь нажал курок, вернее, стиснул его пальцы, сжимавшие рукоятку… – Санта поморщился от жутких воспоминаний. – Я и не знал, что Рино блефует. Камень пропал после самоубийства Вествуда, и Бронзато предполагал, что им завладел я… Лиджо все здорово продумал, столкнув нас лбами и захватив добычу.
– А потом тебя схватили и отвезли в сарай, чтобы изжарить вместе со мной?
– Но прежде пытали, заставляя орать во все горло… Ведь я, и правда, мог остаться хрипатым, как простуженный боцман. Они хотели знать, где я прячу «Голубого принца». Так прошла неделя, и вдруг от меня отстали. Гориллы Потрошителя, упаковав меня в мешок, отвезли в памятный нам сарай. Стефано, то есть Дон Лиджо, по-видимому, дал знать, что камень у него, и тем самым приговорил нас к смерти… Не могу, детка, не могу успокоиться! Хоть и знаю, что не выйти из тюрьмы дьяволу, а Леонардо, то есть Бербера, вряд ли когда-нибудь вернется в Италию… И все-таки руки чешутся отомстить!
– Не стоит делать мщение смыслом жизни. Ты прекрасный человек, Санта, в тебе живет дух чуда и праздника. Ты – Бельканто, лирический герой, и не стоит перехватывать амплуа басов. Боевые марши не по твоей части, l'amina allegra, как говорили в старину про лицедеев – «пламенная душа»! – Кристина вдруг почувствовала себя сильной и мудрой. Этакой всепрощающей, милосердной девой, вознесшейся высоко над пороками и страстями бренного мира. Она по-матерински прижала к себе Санту и коснулась его лба губами:
– Будь счастлив и не изменяй своему прозвищу, Святой. Такими именами зря не бросаются.
– Девочка! Я только сейчас понял, что мы расстаемся. И я даже не узнаю, что ты будешь делать, ну, хотя бы завтра вечером в холодной, дождливой Москве! Где ты будешь жить, чем станешь заниматься? – Санта с неподдельным испугом схватил ее за руки, словно боясь отпустить.
– В Москве еще, наверно, лежит снег и кружат метели… Завтра вечером я буду пить чай с мамой и бабушкой, а на столе будет стоять банка моего любимого малинового варенья из нашего сада. И буду рассказывать всякие небылицы… ну, например, как провела вечер в шикарном клубе Рима и мне пел романсы лучший тенор Италии…
– А потом, Кристина?
– Потом бабушка спросит, не женат ли, случаем, тенор и почему я вернулась домой одна… И еще меня станут отговаривать, когда узнают о моих планах на будущее…
– Каких планах, Кристина?! – Санта нетерпеливо встряхнул ее, почувствовав в тоне что-то недоговоренное.
– Не все ли равно? Главное, я намерена продолжать учебу в институте. А остальное еще не придумала.
– Неправда! Ты что-то уже наметила, верно? Ну, ладно, не буду лезть в душу, – слегка обиделся Санта, наткнувшись на стену молчания. – Только дай слово, что обязательно приедешь ко мне. Сюда, в Италию, или в Зальцбург. Слышишь? Мне будет ужасно не хватать тебя…
Вид у него был растерянный и печальный: ребенок, теряющий любимую игрушку.
– Так всегда кажется, когда расстаются люди, пережившие вместе нечто значительное. Но проходит время, и воспоминания выцветают, блекнут, как фотографии в старом альбоме. – Кристина примирительно улыбнулась, коснувшись пальцем ямочки на подбородке Санты. – И через пару лет ты не сможешь вспомнить, какого цвета были у меня волосы… А я стану говорить: «Ах, у него появлялись такие славные ямочки на щеках!»
– Не надо грустить, детка… Все будет по-другому, мы будем часто видеться и без конца пересказывать наш общий детектив, украшая его новыми захватывающими подробностями… А сегодня мы вообще не будем расставаться…
Санта значительно посмотрел в глаза Кристины. Она застыла, не в силах произнести ни слова.
– Я снимаю шикарные апартаменты с широченной кроватью, в которой просто страшно спать одному! – Санта заговорщицки улыбался, скрывая призыв и мольбу, горящие в его взгляде.
Кристина отстранилась, отрицательно покачав головой.
– Нет, милый, – твердо сказала она, хотя голос предательски дрогнул, а кончики пальцев мгновенно превратились в лед. – В этих отношениях мы давно поставили точку. Закутайся потеплее и мечтай о своей Изе. Она уже, наверно, обдумывает меню к торжественной встрече.
– А о ком будешь мечтать ты? – Санта не сумел скрыть обиду, став чужим и холодным.
– Я слишком устала от грез, – грустно усмехнулась Кристина, изобразив разочарование и пресыщенность. – Хотелось бы выспаться перед отлетом.
А как же ей хотелось крикнуть в замкнувшееся, насмешливое лицо Санты, что не хочет такой любви – торопливой и легкой, как дорожный флирт. Что она просто умрет от тоски и обиды в его прощальных объятиях… И боится сделать тот единственный роковой шаг, который отделяет безответную любовь от ненависти.
В аэропорту «Леонардо да Винчи» Кристина, отделенная толстым стеклом от провожающих ее Эудженио и Санты, выглядела озабоченной и отстраненной, будто уже перешагнула за разделяющую их границу. Провожавшие наблюдали за работой таможенника, раскрывшего чемодан пассажирки московского рейса. В руках чиновника сверкнули россыпи драгоценных камней. Он спешно удалился со своей находкой, обнаруженной в багаже русской девушки, и вскоре вернулся, возвратив драгоценности владелице с улыбками и пространными объяснениями. Кристина победно помахала рукой провожающим и быстро ступила на эскалатор, увозящий ее к другой жизни.
Как жаль, что нельзя сейчас же пересказать друзьям забавный эпизод: таможенник, обнаружив находящиеся долгое время в розыске «драгоценности», отнес их эксперту. Тот, узнав украшения, улыбнулся:
– Эти штучки теперь могут заинтересовать только музей криминалистики. Нам бы эту вещицу раньше поймать, когда в ней «Голубой принц» красовался! – Эксперт подержал в руке диадему с зияющим пустым глазком в центре и задумчиво покачал головой, припоминая связанную с ней шумную историю.
Таможенник вернул «драгоценности» пассажирке, а вот с гранатовым браслетом засомневался.
– Возможно, эта вещь представляет историческую ценность? У синьорины есть документы, разрешающие вывоз? – поинтересовался он.
– Не возможно, а наверняка, – поправила его Кристина. – Это моя фамильная собственность, вывезенная из России и теперь туда возвращающаяся. Это указано в декларации.
…Она покидала Рим в ясное, погожее, весеннее утро. Под крылом «боинга», делающего круг над «вечным городом», весь он был виден как на ладони. Сердце замирало от тоски и восторга, угадывая в поблескивающих на солнце куполах, в четких линиях архитектурных ансамблей и пятачках площадей хороших знакомых, чьи имена торжественно звучали в памяти: Foro Romano, Arco di Traiana, Campidoglio, Colosseo… А вон там – в самом конце Via Appia, начинается сад, скрывающий виллу Антонелли…
«Прощай, Рома! Я увожу лучшее, что смогла получить от тебя…» Улыбаясь, Кристина опустила веки и машинально погладила руками живот. Уже месяц она знала о своей беременности. И еще пару дней назад была уверена, что в Москве тут же избавится от нее… Как же она сразу не поняла, что никакого аборта не будет, что в октябре появится на свет необыкновенный малыш, подаренный ей Санта-Ромой.
«Прощай, Рим! Приветствую тебя, крошка Романо!..»
– Нельзя ли попросить у вас стакан молока? – обратилась Кристина к стюардессе, развозящей спиртное и прохладительные напитки.
– Конечно, синьора! – ответила девушка, скользнув наметанным глазом по животу пассажирки, бережно накрытому ладонями.
8
В Москве действительно мело вовсю. Знакомый «гриб» Шереметьевского аэропорта тускло светился сквозь густые хлопья мокрого снега. Кристину встречали с цветами. Мать – в распахнутой короткой дубленке вишневого цвета, выглядела неожиданно игриво. Изящные очки с туманно-розовыми стеклами и модная стрижка «горшок» превратили скучную «училку» в пикантную «деловую женщину» с налетом европейского шика. Неловко топчущийся рядом с ней детина, небрежно «прикинутый» в натуральную рыжую кожу, протянул Кристине букет голландских хризантем в серебристом целлофане с бантиками по углам.
– Фил, – коротко представила спутника мать и, обняв дочь, уронила на ее грудь скупую слезу.
– Это все? – Фил недоуменно оглядел два чемодана прибывшей и, подхватив тележку, бросил на ходу:
– Жду в машине!
– Боже мой, девочка! Семь месяцев не виделись! Здесь столько всего произошло… У бабушки был инфаркт – намоталась я в больницу, аж позеленела вся… Тебе не хотела говорить, что зря расстраивать, своих проблем полно… Сейчас уже – тьфу, тьфу! Рвалась тебя встречать, но я отговорила. Ехать далеко, да и ночевать у нас теперь негде…
Алла Владимировна резко остановилась и, развернув к себе дочь, внимательно осмотрела с головы до ног:
– Выглядишь потрясающе! Повзрослела, похорошела – вся какая-то «тамошняя».
Они пробивались сквозь густую толпу к выходу, стараясь не упустить из виду широкую спину Фила.
– Есть что-нибудь интересное? Перемены в личной жизни не намечаются? – забросала нетерпеливыми вопросами мать.
– Нет, мамочка. Перемен много, но все – мимо.
– Уж очень ты у меня разборчивая. Небось там целая очередь поклонников под дверьми маялась? Ничего, дочка, все впереди. Ты надолго приехала?
– Мам, я насовсем…
Алла Владимировна опешила, округлив трагически-недоуменные глаза:
– Шутишь… А мы-то с Филимоном к тебе собрались. Даже расписаться решили…
И оказалось, что Кристина разочаровала всех. Встречали ее от всего сердца – с красивым столом, шампанским, заготовленными шуточками насчет иностранной жизни, а главное – с интереснейшими планами, теперь, увы, на корню загубленными.
Ночью, лежа с дочерью на новой двуспальной кровати (Фила выгнали по такому случаю на диван в «гостиную»), мать горячо шептала:
– Он на девять лет моложе меня, так что, сама понимаешь, надо держать форму. – Она старательно нанесла на лицо ночной крем из импортной баночки и похвасталась: – Париж, между прочим! Филя для меня ничего не жалеет… Видишь ли, парнишка из рабочей семьи, тульский, простоватый, на меня как на королеву смотрит… А талант к бизнесу у него огромный! Начинал с нуля, как дилер… Ой, ты неправильно поняла: это киллер – наемный убийца. А Филя был дилером. Ну, за полгода какие-то баксы пару раз крутанул. Купили «вольво», почти что новый, и деньги на квартиру собрали. Фил теперь недвижимостью занимается в риэлторской фирме – это которые коммуналки расселяют, ремонтируют… В общем, хорошие «бабки».
Кристина слушала как завороженная. Она и не предполагала, что за столь короткий срок в лексике ее чрезвычайно утонченной и консервативной маман появятся такие слова, не говоря уже о «новых идеалах» и «стиле жизни».
– Что и говорить, мы очень на тебя рассчитывали, – вздохнула Алла Владимировна. – Фил уже три месяца со мной итальянским языком занимается. Упорный, даже в туалете транспаранты с трудными словами поразвесил – цельная натура… Да… Думали, устроишься ты в Риме – и мы к дочери поближе переберемся… Ведь у тебя такой солидный покровитель был, миллионами ворочал…
– Был, да сплыл. Ты же знаешь, он в тюрьме, мафиози оказался. Даже в московских газетах о процессе писали.
– Ах, да они там все мафиози! – отмахнулась Алла Владимировна. – А у нас? Бандит на бандите! Просто игра такая – кто кого первый сожрет. Закон джунглей. Твоему, бедолаге, не повезло… А в газетах половину врут, это даже наша бабка знает. «Стервецы, говорят, и засудили мужчину от зависти и еще всех собак ему на шею повесили». И развратник, и убийца! Что же он тогда тебя пригрел?
– Я потом тебе все расскажу – история длинная. Сволочь он – это точно. – Кристина демонстративно зевнула. – Спать хочется, я ведь почти ночь не спала – волновалась.
Ей почему-то совсем расхотелось посвящать в свои итальянские приключения мать – разве поймет? Было очевидно, что возвращение «итальянки» воспринято близкими как постыдное поражение. И сердиться вроде нельзя, пожалеть надо. Что делать, не той породы девочка, чтобы дорогу себе пробить, промахнулась, дуреха.
– Да ты какая-то заторможенная… – Приподнявшись на локте, Алла Владимировна тревожно присмотрелась к дочери и сокрушенно заключила: – Видать, нескладно у тебя там жизнь сложилась… Удается же другим как-то пролонгировать контракты, находить спонсоров… я не знаю, заинтересованных лиц, что ли… И не с твоей внешностью устраиваются. Вон Марии Кузьминичны внучка – в Швеции по договору на второй год осталась…
– Я тоже могла остаться, мама. На хороших условиях, но не тех, на которых хотелось бы… Знаешь, это здесь можно оставаться «третьим сортом» и носить китайские шмотки с парижским лейблом… Там хочется настоящего. Настоящих дорогих вещей, настоящей славы, настоящей семьи. – Кристина впервые сформулировала причину отъезда из Италии и с горечью заключила: – У меня запросы большие, а «капиталу» маловато. Личного опыта, «жизненной школы», как нам талдычили, не хватает. То есть кишка тонка!
– Что правда, то правда – учили вас не тому. Добросовестному прозябанию на 150 рэ. Плюс десятка за иностранный язык… Пять квадратных метров на человека и «заказ» с венгерской колбасой по праздничкам… И ведь ничего – жили…
– А я не хочу! Нищенства этого ублюдочного – не хочу!
Кристина с ненавистью окинула взглядом двенадцатиметровую спальню, забитую ее старыми вещами. Книжный шкаф, школьный письменный стол, тумбочка со швейной машинкой прижимались к стенам, уступая место громоздкому с высокой стеганой спинкой ложу.
– Это потому, что ты сразу выскочила на самый верх… Слишком круто взяла… – философски заметила мать.
– Из грязи – в князи. Комплекс парвеню. Неудовлетворенное честолюбие и гордыня… Только сразу заявляю: переубеждать меня бесполезно. Я намерена жить здесь: восстановлюсь в институте, устроюсь на работу, буду растить ребенка. – Кристина замолкла, проговорившись.
В тишине стало слышно, как тикают новые «каминные» часы. «Чем раньше они узнают об этом, тем лучше!» – подумала она и не стала переводить разговор на другое.
– Так… – Алла Владимировна, лежа на спине, изучала низкий потолок, и чувствовалось, что на душе у нее гадко, а в носу щекочет сдерживаемый плач от того, что обмануты ее лучшие ожидания, а вместо дочери-иностранки вернулась иждивенка – без работы, образования и вдобавок с «подарочком». – Какого ребенка?
Вопрос прозвучал как-то монотонно, вроде даже вскользь.
– Обыкновенного. Своего… А про жилплощадь не беспокойся – я деньги привезла, что в Риме сэкономила. На однокомнатную хватит.
– Идиотка! Боже мой, я вот этими руками вырастила идиотку! – С ненавистью рассмотрев свои растопыренные пальцы, Алла Владимировна вцепилась ими в волосы. Из огромных, расширенных горем глаз потекли слезы.
– Что тут у вас? – заглянул в дверь Филя. Увидев рыдающую Аллу, подошел и обнял за плечи. На его широкой груди, поросшей светлыми кудрявыми волосами, вздрагивающая от плача женщина казалась беззащитным ребенком.
– Извините, дамочки, я тут все слышал… Стены хреновые, – обратился он к Кристине. – Не гони волну, сестренка, выплывем… Ты на свой университет плюнь. Я тебя к бизнесу пристрою… Квартирку подыщем и мужичка надежного подберем… Это же не фути-кути – итальянская фотомодель! Ты журнальчики со своими картинками прихватила?
– Мам, я лучше пойду спать в гостиную. Вы тут с дядей Филимоном обсудите, как мне жить! – зло буркнула Кристина и хлопнула за собой дверью.
Обитателям тесной «распашонки» в эту ночь не спалось. Но уже на следующий день все утряслось. Общими усилиями, не без вздохов и охов, был составлен план дальнейшей жизни: Фил начнет подыскивать для Кристины однокомнатную квартиру где-нибудь поблизости. Когда ребенок появится, можно будет бабушку к себе взять. Она с малышом поможет да из деревянного дома своего хоть на зиму выберется. В инязе Кристина восстановится, на вечернее отделение, а там, смотришь, и жизнь еще улыбнется длинноногой красотке.
– Ты стала профессионалкой, моделью с европейским именем. В Москве сейчас девчонки, не чета тебе, здорово устраиваются… Только вот с животом некстати вышло, – потихоньку подступала мать к больному вопросу, надеясь склонить Кристину к аборту. – Вся твоя карьера к черту летит. Да и мужа нелегко будет найти, мало теперь любителей на чужих деток тратиться… Скоро три месяца, говоришь? Срок предельный – надо хорошенько подумать. Вот в газетах полно объявлений насчет медицинской помощи: американская метода, комфортабельные условия, и никаких проблем!
Алла Владимировна пододвинула дочери рекламный проспект. Чистившая картошку Кристина демонстративно сбросила на развернутый лист грязную кожуру и промолчала – она твердо решила в дискуссии о ребенке не ввязываться. Аргументы матери, весьма, кстати, основательные, своими неопределенными заявлениями не перешибешь.
– На принцип пошла. Видать, что-то мужику своему доказать хочет, – объяснил Алле позицию Кристины Фил.
– Да нет, нет у меня никакого мужика! – крикнула из кухни Кристина.
– Я же говорю, стены хреновые, – буркнул Фил. – Все насквозь слыхать.
– Если еще раз кто-нибудь про аборт заговорит – уйду! – пригрозила Кристина, чувствуя себя героиней.
Но порой ей и самой казалось, что желание оставить ребенка, столь нелепое в ее ситуации, подогревается духом противоречия: не станет она повторять все заново – от Эдиков до Строцци. И на поводке у матери и Фила ходить не будет. Хватит, пора самой по своему сценарию жизнь выстраивать.
Убедившись, что отговаривать дочь бесполезно, Алла Владимировна решила пойти другим путем.
Тридцатого марта в отделе загса Гагаринского муниципального округа был зарегистрирован брак гражданки Лариной А. В. с Лохмачевым Ф. Ю. Пара свидетелей и Кристина с букетом – скромная официальная церемония. Но отмечать торжество решили с помпой – в модном ресторане, не скупясь на эффекты. Банкетный зал, оркестр, полсотни гостей, да не каких-нибудь старушек-тетушек, а сплошь людей солидных и влиятельных. У Филимона полно деловых партнеров, нужных знакомств, которые надо поддерживать на соответствующем уровне. Не приглашать же людей в «хрущобу»!
В начале апреля вдруг пришло тепло с запада. И по-западному поднялось настроение. Алла Владимировна, помолодевшая после визита в шикарный дамский салон, чувствовала себя юной новобрачной, занятой приятнейшими хлопотами – обсуждением меню, списка приглашенных, подготовкой сногсшибательного туалета. Собственно, все было уже давно определено, но как приятно в сотый раз в телефонном разговоре с какой-нибудь новой подружкой пожаловаться на усталость, упомянуть имя дорогого парикмахера, пожурить неторопливых фирмачей, затянувших ремонт квартиры.
– Забот с переездом полно! – вздыхала она. – Фил занял целый этаж в особняке на Сретенке. Конечно, домик небольшой, конец прошлого века. Полная реставрация – все «от и до» делают финны. Но тянут безбожно – теперь какие-то трубы надо заказывать в Хельсинки. Зато соседи у нас будут серьезные – с целым эскортом охраны смотреть апартаменты наведываются!.. Ну, скоро увидимся, обо всем поболтаем… – обещала Алла очередной приятельнице, приглашенной на свадьбу, и уже под занавес с интригующей ноткой добавляла: – Посмотришь, кстати, на мою красотку. Только что из Рима. Не как-нибудь – топ-модель, звезда!
Кристине пришлось отправиться на банкет при полном параде – в вечернем платье из черного муара, тяжело падающего к носочкам абсолютно «хрустальных» – сплошь усыпанных алмазными блестками туфелек. Обнаженные плечи небрежно прикрыты норковым палантином, волосы собраны высоко на затылке, открывая длинную, нежную шею. В довершение Кристина, насмешливо улыбаясь своему отражению в зеркале, надела колье от «Карата». Еще бы и диадему пристроить! «Новые русские» будут в восторге – настоящий шик! В Риме, мол, в высшем свете, все только диадемы и носят!.. Жаль, что на голове плохо держится, отбросила Кристина царственное украшение.
Новобрачные выглядели как пара кинозвезд, вышедших на каннскую набережную в праздничный фестивальный вечер.
– Клевая у меня падчерица! Такую я задешево не отдам! – потрепал Кристину по щеке отчим, улыбаясь во весь рот. Зубы из металлокерамики, заменившие выщербленные «развалины», позволяли демонстрировать голливудский оскал. И Фил охотно это делал, превращаясь из добродушного «русопятого» увальня в рекламного американского «ковбоя».
– Да, с мужем мне повезло! – Довольная новобрачная крутилась перед зеркалом в прихожей, поблескивая свадебным подарком – крупными золотыми серьгами с сапфировыми подвесками. – И дочурку пристроим, правда, Фильчик?
Супруги заговорщически переглянулись, предчувствуя эффект предстоящего вечера.
– Ну, как? Признайся, не хуже, чем в Риме! И уж наверняка дороже! – с гордостью представила Алла Владимировна дочери шикарный стол в прекрасно декорированном банкетном зале нового ресторана, выстроенного шведами. «Вот она, наша отечественная «красивая жизнь», светлое капиталистическое будущее, которого я наконец дождалась! – усмехнулась про себя Кристина. – Любопытно, что первой к нему пришла моя принципиально пролетарская, правильная мать, гневно осуждавшая спекулянтов, эмигрантов и частнособственнические инстинкты бабушки, продающей жалкий урожай из своего сада».
На «итальянскую фотомодель» откровенно глазели и наперебой спешили познакомиться нарядные, веселые, церемонно-галантные гости. Вечер только начинался, и приглашенные усердно изображали светские манеры в соответствии с рекомендациями модных «элитарных» журналов.
Когда в зале в сопровождении Фила появился новый гость, толпа, как в оперетте, расступилась, образовав коридор, ведущий прямо к хозяйкам вечера – очаровательной новобрачной и ее знаменитой дочери.
– Геннадий Алексеевич Лопахин. – Поздравив Аллу Владимировну, мужчина склонился к руке Кристины. – Для вас, конечно, просто Гена.
Глаза новобрачной значительно сверкнули, встретившись с вопросительным взглядом дочери. Кристина поняла, что именно этого человека ей прочат в кавалеры.
Он не стремился к эффектности, но все – от шелкового галстука в тон бежевого костюма до туфель – было отмечено знаком дорогой, непритязательной элегантности. Лет сорока – сорока пяти, коренастый и крепкий, Геннадий излучал сдержанную энергию. В его глубоких серых глазах мерцали веселые искорки, а мягкое, добродушное лицо истинного славянина, казалось, говорило: «Масочка это, господа, удобный камуфляж. Я могуществен, хитер и нагл, как Бонапарт. Красив и сексуален, как самый любимый ваш экранный герой. Может, кому-то и посчастливится лицезреть мое истинное великолепие, но только далеко не всем и, конечно же, не сейчас. Сейчас я скромен, очень скромен, друзья».
Геннадий, оказавшийся соседом Кристины по столу, проявил себя как прекрасный собеседник. Открыв торжество коротким, но изящным тостом по поводу новобрачных, он поддерживал поверхностный, остроумный разговор о новых строительных объектах, поставках, инвестициях, перемежая его сплетнями о столичном бомонде, обзором театральных премьер и разнообразными впечатлениями от экзотических путешествий… Кристину сосед ни о чем не выспрашивал, и уже от одного этого она, готовившаяся к неизбежному допросу на тему: «а как там?», почувствовала себя легко и свободно.
– А эту вещицу я узнал, – неожиданно улыбнулся Геннадий, кивнув на колье. – Знаменитая штучка. Одно время о ней много шумели кое в каких кругах. Да еще о диадеме, к нему прилагающейся… У меня фотографическая память, милая синьорина. С рождения, – как бы извиняясь, добавил Геннадий.
