Текст книги "Черная маркиза (СИ)"

Автор книги: Олеся Луконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Часть 3. Виноград

– Patati-patata! – пренебрежительно бросил Дидье, щёлкнув пальцами перед носом у Лукаса, который обиженно заморгал своими белёсыми ресницами. – Только человек может извлечь из винограда всё, что Господь в него вложил.

Иногда близнецы изрядно доставали святой уверенностью в могуществе своих сраных механизмов, ventrebleu!

– Ну почему-у?! – разочарованно протянул Лукас, переглянувшись с Марком, который, как всегда, прятался за его спиной, выглядывая оттуда. – Механический пресс…

– …раздавит косточки, и вино будет горчить, – безапелляционно отрезал Дидье, поворачиваясь к старейшине деревушки. – Скажи этому молокососу, grand-pere, что ему только молоко пока пить.

Белобородый крепкий старик с молодыми и живыми чёрными глазами двадцатилетнего юнца энергично кивнул и рассмеялся. Звали его Симон Дюбуа.

«Маркиза» и «Разящий» ненадолго бросили якорь в устье венесуэльской речушки, и посёлок французских колонистов гостеприимно их принял.

И вот наступило жаркое время послеполуденной сиесты. Деревушка будто вымерла, только Грир с Мораном да команда «Маркизы» расположилась за длинным общинным столом под навесом на площади. В горячей пыли, как дохлые, валялись собаки и поросята, да пёстрые куры деловито квохтали, роясь в мусоре.

– На вот, глотни, – хмыкнул Дидье, сунув Лукасу под нос свой стакан, и подождал, пока тот с превеликой охотой не просто глотнёт, а отполовинит его. – Вино должно быть сладким, как поцелуй, и не должно горчить. – Он взъерошил волосы обеими руками, поудобнее располагаясь на скамье, и отобрал у Лукаса стакан. – Присосался, morbleu! Давайте, двигайте на «Маркизу».

– Ну, кэ-эп… – умоляюще протянул Марк, и Грир сдвинул брови. Он всё никак не мог привыкнуть, что так обращаются не только к нему, но и к Дидье Бланшару.

Хотя он сам дал ему и корабль, и это звание, которое мальчишка носил по праву, нельзя было этого не признать, подумал Грир и незаметно усмехнулся. Немногочисленный экипаж «Маркизы» ходил по струнке, морские карты и навигацию парень освоил так, что любо-дорого, а все свои сумасбродства забывал до выхода на берег.

Однако он всё равно оставался сущим щенком.

Дерзким, лихим, весёлым, смешливым, желанным до чертей щенком.

Грир ещё раз хмуро усмехнулся, разглядывая, как золотятся на солнце его русые вихры. Невыносимый идиотизм – сидеть вот так и любоваться исподтишка, как парень барабанит длинными пальцами по крышке стола, как прикусывает нижнюю губу белыми зубами, как вспыхивают смешинки в его озорных зелёных глазах.

Грир наткнулся на острый взгляд Морана и, отвернувшись, подлил себе ещё вина.

Лукас навалился на стол, опираясь на него локтями, и уныло пробормотал:

– Кэп, да я им такой пресс за час сделаю! У них же нет давильщика. А сегодня праздник урожая!

Он тоже повернулся к старейшине, который откашлялся и вздохнул:

– Наш давильщик, Жак Перро, вздумал охотиться в джунглях, олух эдакий, и сломал себе ногу на прошлой неделе. Нашёл время! Не мог уж после праздника её сломать, ventre-saint-gris!

Дидье фыркнул в свой стакан, а Грир с Мораном откровенно расхохотались.

– А в чём трудность? – живо поинтересовался Моран, тоже внимательно уставившись на старика. – Не понимаю. Зачем вам так уж нужен давильщик? Ну, давите свой виноград сами, по очереди.

Старик собрался было ответить, но Дидье опередил его, потрепав Морана по плечу. Глаза его блеснули – снисходительно и чуть грустно:

– Э нет, друг. Давит вино – дело нескорое и нелёгкое. Ты ведь не просто пляшешь в бочке, не просто месишь ягоды ногами.

Он говорил горячо и серьёзно, старик согласно кивал на каждое его слово, а Грир всё выше и выше подымал брови, не в силах сохранять невозмутимость.

– Откуда ты знаешь? – не выдержал он наконец. – Ты всю жизнь в море! А в твоём мёрзлом Квебеке виноград не растёт!

Дидье улыбнулся углом губ, прищурив лукавые глаза, но Грир вдруг с замершим сердцем увидел в глубине этих глаз всё ту же грусть.

– Да так… – легко сказал парень. – Бывал кое-где. Видел кое-что. Так вот. – Он опять повернулся к Морану. – Ты давишь ягоды ме-едленно, никуда не торопясь, раскачиваешься из стороны в сторону, взад и вперед, с носка на пятку, чтоб отделить мякоть от кожуры. Для этого нужна сноровка… ну и конечно же, хорошие ноги!

Он подмигнул Морану, вытаращившему на него глаза, отпил ещё вина и, причмокнув, демонстративно вытянув собственные длинные ноги из-под навеса, озорно косясь на своих собеседников.

А собеседники его заговорили хором.

– Mon petit fils! – воскликнул старейшина, улыбаясь в свою белую бороду.

– Кэ-эп! – выдохнули Лукас с Марком в один голос.

– Ты же не собираешься… – завороженно пробормотал Моран.

– Дидье! – рявкнул Грир, хлопнув ладонью по столу. – Не валяй дурака!

– Почему нет? – врастяжечку осведомился Дидье, склоняя вихрастую голову к плечу. В глазах его прыгали знакомые черти. – Я умею это делать. Это ж как любовью заниматься – один раз научился, потом всю жизнь не разучишься. – Он прыснул и под общий хохот снисходительно похлопал по спине поперхнувшегося Марка. А потом продолжал уже серьёзно. – Люди ждут праздника, кэп! Праздника урожая! Вино ждёт! И нам ещё два дня тут стоять. А? – Он дождался, пока Грир, сдаваясь, с досадой махнёт рукой, и азартно повернулся к Симону. – Музыканты есть?

Конечно, музыканты нашлись, ещё бы их не было у чёртовых-то лягушатников, мрачно подумал Грир. Гитара Лукаса, виола Марка, виола, тамбурин и барабан деревенских паяцев – всё появилось как по мановению ока, едва Симон Дюбуа ударил в колокол, висевший здесь же, под навесом, и торжественно объявил, держа ухмыляющегося Дидье за плечо, что праздник урожая начнётся прямо сейчас, ибо давильщик нашёлся.

– Разъети его, – буркнул Грир себе под нос, косясь на предовольную физиономию капитана «Маркизы», не просто оказавшегося в центре всеобщего внимания, а ставшего прямо-таки спасителем праздника и чуть ли не посланником небес.

И для деревни сиеста закончилась разом. Начался гам, визг, писк, хохот, под ногами завертелась чумазая голопузая ребятня, бабы и девки в лучших нарядах замельтешили туда-сюда, мужики приволокли огромную дубовую бочку, в которую и был высыпан урожай – гора крупных блестящих иссиня-чёрных ягод…

Всё это утомляло, раздражало, даже бесило.

Но Грир хотел это видеть.

Он глаз не мог оторвать от Дидье Бланшара.

И не он один. Вся эта клятая деревушка, включая облезлых шавок, кур и поросят, обступила его и пялилась, разинув рты, пасти и клювы.

А этот засранец, совершенно не смущаясь от такого пристального внимания, стоял у колодца, достав оттуда ведро с водой. Смеясь, он споро снимал с пояса, вынимал из карманов своих холщовых штанов и отдавал Марку с Лукасом, с готовностью подставившим ладони, всякую трихомудию – пару ножей, компас, кошель, пистолет, второй… Потом вдруг цапнул нож обратно и, поставив босую ногу на каменную кладку колодца, преспокойненько обрезал обе свои штанины чуть ниже колен.

– Что, подвернуть нельзя было? – не выдержал Моран, подходя поближе. Он тоже так и ел Дидье глазами.

Тот повернулся к нему и серьёзно пояснил:

– Мешать будут отвороты-то. Придётся останавливаться. А останавливаться нельзя, если начал. Пока не кончишь. – В глазах его опять заплясали черти.

Вокруг с готовностью грохнули хохотом, а Моран закатил глаза, невольно даже покраснев. Дидье, смеясь, потрепал его за локоть:

– Ты послушай, друг! Когда заиграет музыка, и начнётся вот эта пляска, – он указал на бочку с виноградом, – давильшик сам становится пляской. Становится музыкой. – Голос его вдруг дрогнул. – Ты можешь звать в эту бочку кого угодно, но если ты стал пляской, никто не перепляшет тебя, пока весь виноград не станет вином.

– Да ты очумел, парень! – крикнули из внимательно слушавшей толпы. – Наш Жак менялся с кем-нибудь и отдыхал! Ты замертво рухнешь в этой бочке!

– Patati-patata! – присвистнул Дидье, усмехаясь. Конечно, кто бы сомневался… – Вино берёт и даёт тебе, ты берёшь и даёшь ему, ты никуда не можешь уйти от него… ибо ты принадлежишь ему!

Его взгляд вдруг встретился с ошеломлённым взглядом Грира, и тот почувствовал, как по спине бегут мурашки, будто перед боем.

Боже милостивый…

Будто услышав его молитву, из открывшихся настежь дверей крохотной деревянной церквушки показалась процессия – четверо крепких мужчин несли на празднично украшенных лентами и цветами носилках, высоко подняв их над головами, каменную статую Пресвятой Девы. Носильщики медленно описали круг по площади, среди расступавшихся, крестившихся и кланявшихся земно людей, и торжественно водрузили статую как раз напротив бочки с виноградом. Целомудренно потупив глаза, Мадонна светло и безмятежно улыбалась.

Пока все, затаив дыхание, глядели на потрескавшуюся от времени статую, Грир смотрел на побледневшее и построжавшее лицо Дидье. Парень, тоже не сводя глаз с Пресвятой Девы, молча поднёс к губам болтавшийся у него на шее маленький серебряный крестик.

Наконец кюре благословил урожай, и все взоры опять нетерпеливо обратились на нового давильщика, на губах которого вновь вспыхнула прежняя беспечная ухмылка. Он схватил ведро с колодезной водой и, подойдя поближе к бочке с виноградом, тщательно обмыл ноги. Какая-то девчушка лет пятнадцати, вылетев из толпы, забрала у него ведро, и он благодарно коснулся её круглой зардевшейся щёчки. А потом распахнул полы своей белой рубахи, видимо, прикидывая, не помешает ли она, махнул рукой и птицей взлетел на край бочки под гул и аплодисменты толпы.

Грир перевёл было дыхание, а потом вновь затаил, глядя, как парень легко балансирует на ободе. Глаза его весело блестели, блестела улыбка, блестел крестик, качавшийся на выпуклой загорелой груди.

Грир видел, как сияли лица воззрившихся на Дидье женщин. Видел, как вспыхнул почти отчаянный взгляд Морана. И очень надеялся, что его собственное лицо осталось невозмутимым.

– Эй, ребята! – громко крикнул Дидье, махнув музыкантам, и те с готовностью вскинули свои инструменты. – Знаете, какая музыка мне нужна? Не грустная! Но медленная, и чтоб ритм был. Наверное, вот такая…

Песню, которую он начал было напевать, а потом со смехом оборвал, Грир никогда раньше не слышал.

Боже, да он, оказывается, ничего не знал об этом шалопае и балаболе, ровным счётом ничего!

– А все красавицы… – Дидье обернулся к расцветшей улыбками возбуждённой толпе, задерживая взгляд на женских лицах, будто выбирая или лаская. – Не скучайте! Я позову вас танцевать!

И он звал. Манил по очереди, лукаво посмеиваясь. И они лезли к нему в бочку, как зачарованные, бесстыдно задирая юбки, обнажая смуглые ноги, – кто до колен, а кто до самых ляжек, – не обращая никакого внимания на смех и улюлюканье вокруг, на одобрительные причмокивания мужчин, на шипение старух. Для каждой из этих девчонок, девушек, женщин существовал только Дидье Бланшар.

Который, – не переставая двигаться ритмично, плавно, медленно, легко, – клал каждой руки на плечи или крепко брал за локти, безмолвно и властно требуя, чтобы она двигалась в такт с ним.

Чтобы каждая из них принадлежала только ему на время этой сумасшедшей пляски.

И каждая целиком растворялась в нём – послушно и восторженно, глядя прямо в его весело и призывно блестевшие глаза своими широко раскрытыми очарованными глазами.

Господь Вседержитель, да любая из них, – от давешней сопливой малышки с ведром до почтенной матроны, которая сейчас осуждающе качала седеющей головой, глядя на эту вакханалию, – с ликованием сорвала бы с себя одежду и легла бы с ним прямо в эту бочку на глазах всей деревни, если б только он велел!

Грир глубоко вздохнул, так что аж в груди защемило, и вновь покосился на Морана. По остановившимся глазам канонира было ясно, что и для него окружающий мир напрочь прекратил своё бренное существование.

Капитан «Разящего» меланхолично подумал, что Моран, как и он сам, наверняка тихо молит Бога о том, чтобы отсюда испарились все, кроме Дидье Бланшара. Причём немедленно и безвозвратно.

Дидье тем временем жарко целовал очередную притомившуюся красотку. Потом, поддерживая её под локоть, проводил к краю бочки и помог перелезть через него. Девчонку, – светловолосую, кудрявенькую, пухлогубую, – аж покачивало от усталости, но на курносом личике её бродила блаженная улыбка.

Грир выругался про себя, видя, как Дидье, лыбясь во весь рот, протягивает руку следующей красавице. Эта была смуглой и темноволосой, вовсе неулыбчивой, даже какой-то мрачной. Юбку свою она вызывающе задрала чуть ли не до пояса под радостный свист мужчин.

– Ещё б на голову подол-то завернула, Ангелина! – громко проскрипела рядом с Гриром какая-то крючконосая карга в чёрном балахоне, но удостоилась от Ангелины лишь презрительного взгляда, а толпа вокруг опять заулюлюкала.

Прибытие «Разящего» и «Маркизы» стало для этой сраной деревушки просто каким-то визитом бродячего цирка, с невольной усмешкой подумал Грир. И ещё он подумал, что пару лет назад его люди, напившись в стельку, уже валили бы наземь прямо на этой площади цепенеющих от ужаса баб и девок, поджигали бы дома и резали визжащих поросят, и он, Грир, пальцем не пошевелил бы, чтобы им помешать. А вот сейчас сам он и его люди стояли в празднично разодетой толпе селян и вместе с ними, как малолетки, пялились на лихо отплясывавшего с девками Дидье Бланшара!

Ангелина уже стояла напротив Дидье с подоткнутым подолом – всё с тем же вызовом и совсем без улыбки глядя в его посерьёзневшее лицо.

Парень, прищурив глаза, тоже внимательно её оглядел, но не взял ни за локти, ни за плечи, а та наконец растянула яркие губы в какой-то хищной усмешке и бросила пренебрежительно:

– Боишься, что укушу?

– Влезла сюда, чтобы кусаться? – Не переставая ритмично раскачиваться с пятки на носок, Дидье склонил голову к плечу.

– Влезла, потому что ты позвал, – огрызнулась женщина, невольно начав двигаться в такт его движениям и завораживающей музыке.

– Верно, позвал, – спокойно кивнул тот. – Благодарю тебя за то, что оказала мне эту честь, Ангелина.

– Не тебе, а вину! – Она снова строптиво передёрнула покатыми плечами. – Хотя… – Она поджала губы, обжигая Дидье своими тёмными, как уголь, глазами, и наконец нехотя призналась: – Ты умеешь это делать, ты, босяк.

Дидье тепло улыбнулся ей, и слабый отсвет этой ясной улыбки вдруг лёг на тонкое сумрачное лицо женщины.

– Я думала, ты сразу похвастаешься, что не только это умеешь делать, – после паузы пробормотала она, скривив губы. – Вы, мужики, всегда только и хвастаетесь тем, как вы оснащены, да какие вы умельцы!

– Мне нет нужды хвастаться, – коротко и уже без улыбки ответил Дидье, и Ангелина с какой-то горечью рассмеялась:

– Ещё бы! – И понизила голос, наклонившись к его уху: – Вон они, уставились на тебя, жрут тебя глазами и текут, как сучки.

И тут Дидье неожиданно взял её за руки. Не прекращая пляски, бережно провёл ладонями от локтей к плечам и обратно, и мягко сказал, тоже наклонившись к её уху:

– Кто обидел тебя, девочка?

Задохнувшись, Ангелина замерла на месте, глядя на него округляющимися глазами, а он так же мягко потянул её к себе, побуждая не прерывать пляски.

Люди громко хлопали в ладоши и подпевали, заливались виолы, грохал барабан, звенели гитары и тамбурин, а для них двоих весь мир будто ограничился кругом дубовой бочки, в котором они раскачивались плавно и неудержимо, будто в любовном соитии.

Дидье облизнул губы, вымазанные в терпком и сладком соке, а женщина непроизвольно сделала то же самое и вдруг улыбнулась уже по-настоящему:

– Всё прошло, парень.

– Точно прошло?

В глазах его больше не было смешинок, они смотрели напряжённо и тревожно, словно хотели увидеть её насквозь, увидеть её обидчиков и наказать их.

Ангелина прикусила губу, чувствуя, как что-то горячее подступает к глазам и к горлу.

Слёзы.

– Ты что, архангел Михаил, чтобы карать?

– Чтобы защищать, – спокойно отозвался он. – Кто-то причинил тебе боль. Кто?

Вместо того, чтоб заплакать, она засмеялась:

– Жизнь. – И призналась вдруг: – Я бежала сюда, потому что всё потеряла.

– Ты найдёшь… если захочешь найти, – просто сказал он.

Она скорее угадала, чем услышала этот ответ, и опять застыла на месте, пока его теплые крепкие пальцы снова не потянули её за руки.

– Ты меня впервые видишь, пират, – смятенно пробормотала она.

– Меня зовут Дидье Бланшар, – проговорил он невозмутимо.

– Я запомню, – вымолвила Ангелина и прищурилась. – И сейчас я загоняю тебя, Дидье Бланшар!

Он запрокинул голову и расхохотался. Глаза его опять хмельно горели, белая рубашка, голая грудь, неровно обрезанные штаны – всё было запятнано багряными брызгами виноградного сока.

– Загоняют зайцев, девочка. – Он опустил глаза, откровенно пялясь на её стройные бёдра и круглые колени. – Твои ноги хороши, но мои лучше!

Она вдруг тоже начала безудержно смеяться, как не смеялась очень давно, и толпа внизу даже притихла, услышав этот заливистый смех.

– Ну тогда держись, Дидье Бланшар!

– Покажи ему, Ангелина! – крикнул снизу Симон Дюбуа. Люди разразились хохотом и рукоплесканиями, а Ангелина, глянув вниз, так же озорно крикнула:

– Я бы чего только не показала ему, дядюшка Симон, но вас тут слишком много!

Музыканты наяривали вовсю, одуряюще пахло раздавленным виноградом, вокруг кружились и жужжали осы, ноги утопали в ягодах, смачно хлюпая, зелёные глаза Дидье лукаво блестели, и этот танец длился, длился и длился, пока Ангелина наконец не остановилась, запыхавшись и снова смеясь:

– Твои ноги и вправду лучше, sapristi et sacristy!

Зрители вновь заулюлюкали, а Дидье бережно провёл по её перепачканным в соке щекам сначала пальцами, а потом и губами.

– Но твои несравнимо красивее, – шепнул он ей на ухо и отстранился было, но она сама притянула его к себе за шею и поцеловала – крепко, сладко. И отстранилась со словами:

– Сними рубаху-то, постираю.

Дидье оглядел свою пропотевшую, залитую багровыми потёками, когда-то белую рубашку, улыбнулся и, небрежно содрав её, сунул Ангелине. Та аккуратно свернула её и, опершись на его руку, выпрыгнула из бочки, встреченная новым взрывом восторженного свиста.

Солнце начинало клониться к закату, вино стекало уже в третий по счёту чан, споро оттаскиваемый мужчинами от бочки, а Дидье Бланшар, весело скалясь, протягивал руку новой красотке.

– Господь Вседержитель, – яростно процедил Грир сквозь зубы, уже не в силах больше сдерживаться, – да он не успокоится, пока не переимеет их всех до одной, что ли?! Загонит себя, стервец! А ты куда ещё? – Это относилось уже к Морану, который всё время, пока Дидье плясал с Ангелиной, стоял, кусая губы, а теперь вдруг сорвался с места, будто ошпаренный. – Стой!

Куда там! Моран уже был возле бочки. Пока Дидье помогал выбраться из неё следующей девчонке, он быстро разулся, закатал штаны, поплескал на ноги водой из ведра, и легко вскочил на обод. Люди вокруг заорали с утроенной силой, и в этом гаме потонуло свирепое непотребное ругательство Грира.

Увидев Морана, Дидье остановился и изумлённо вскинул брови. Его уже изрядно пошатывало – от усталости и от висящего в воздухе винного аромата, – но он только весело покрутил головой и встал напротив канонира. А потом, усмехнувшись, положил руки ему на плечи и слегка притянул к себе.

Зеваки вокруг, конечно, считали, что так неожиданно влетевший в бочку канонир с пиратского корабля решил наконец сломать бахвала-давильщика, но Грир прекрасно знал, почему Моран это сделал. Он и сам влез бы в чёртову бочку, если б не боялся стать посмешищем для толпы – только ради того, чтобы ощутить ладони Дидье на своих плечах и слиться с ним в этом танце-соитии.

Музыканты, кажется, уже не по разу сменили друг друга, – по крайней мере, Марк и Лукас уже давно стояли среди гудящей толпы, разинув рты, – новый кувшин с вином шёл по кругу, вновь запела виола, и танец начался.

Грир понял, что он никогда в жизни не видел зрелища красивее, чем эти два стервеца, почти обнявшиеся в проклятой бочке – оба примерно одного роста, стройные и длинноногие, только один – черноволосый, смуглый и щегольски одетый, а второй – русоволосый, светлокожий и полуголый. Зелёные и синие глаза вызывающе и шало сияли, точёные тела мерно раскачивались в такт музыке.

Он был не одинок в своём мнении.

– О Господи! – пронзительно закричала какая-то изрядно пьяная бабёнка по ту сторону бочки. – Да я бы с головы до ног облизала бы этих ребят, когда они оттуда вылезут!

Когда они оттуда вылезут, – стиснув зубы, поклялся про себя Грир, слушая совсем уж обезумевшие вопли зевак, – он отволочёт обоих паршивцев на «Разящий», разложит на палубе, привяжет к планширу и собственноручно всыплет каждому по хорошей порции линьков!

Струйки лившегося в чан вина совсем истончились и наконец, перестали течь. Музыка оборвалась, и толпа снова заорала, уже изрядно охрипшими и пьяными голосами.

Моран и Дидье удивлённо огляделись, всё ещё цепляясь друг за друга и безудержно смеясь, с трудом соображая, видимо, что всё уже закончилось. А потом Моран вдруг перестал смеяться, заглянув Дидье в глаза, и тот тоже притих, не отрывая от него взгляда. Рука его, сжимавшая плечо Морана, медленно поднялась вверх, коснулась его шеи в вырезе батистовой сорочки, смуглой щеки, запуталась в чёрных кудрях, притягивая всё ближе и ближе.

Их губы встретились и слились.

В абсолютном, потрясённом, ошеломлённом молчании, наступившем вокруг.

Грир наконец осознал, что сам стоит с разинутым ртом, закрыл его, едва не откусив себе язык, и проревел:

– Рехнулись, пьяные долбоёбы?!

– Ага, – оторвавшись от губ Морана, безмятежно подтвердил Дидье за них обоих, и онемевшие было зеваки опять захохотали, как помешанные.

Оба паршивца выпрыгнули из бочки. Дидье тут же повело в сторону, и, если б Моран не поддержал его под руку, он бы шлепнулся наземь. Широко шагая, капитан «Разящего» оказался рядом и подхватил его под другую руку, свирепо и беспомощно уставившись в смеющееся, перемазанное соком лицо.

– Вы не должны его наказывать, капитан, – раздался рядом взволнованный голос старейшины. – Он спас нам праздник. Спас наше вино. Он теперь желанный гость в каждом нашем доме.

Конечно! Особенно хозяйки и хозяйские дочки будут рады!

Снова скрипнув зубами, Грир выпустил Дидье, – который тут же привалился спиной к бочке, продолжая счастливо ухмыляться, – и дёрнул за руку Морана:

– На корабль! Слышишь?

Пусть кто угодно облизывает тут Дидье Бланшара!

Когда они уже подошли к шлюпке, – Моран не стал обуваться, так и тащил сапоги в руках, – Грир негромко спросил:

– Ну и что это было?

– Будто ты не знаешь! – отрезал Моран, поднимая свой синий упрямый взгляд. – Будто ты сам не хочешь его заполучить!

И Грир молча отвёл глаза.