Текст книги "Черная маркиза (СИ)"
Автор книги: Олеся Луконина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
Мадлен вспыхнула до ушей, услышав про «обезьянку», блеснула глазищами из-под пшеничных кудряшек, но только сдержанно кивнула:
– Если это всё нужно для того, чтобы выиграть у вас пари, то я готова учиться.
Грир фыркнул, снова язвительно приподняв бровь:
– Что ж, я погляжу, как ты справишься, бесёнок.
– Справлюсь, можете не сомневаться, – безапелляционно заявила Мадлен.
Дидье затрясся от смеха, а Жаклин покачала головой:
– Что ж, пусть так. Я выпишу из Европы учителей для обеих девочек. Но… – Она раздумчиво покусала пухлую нижнюю губку, явно колеблясь, и наконец проговорила, снова обернувшись к Франсуа: – Я совсем не знаю вас, но вы кажетесь мне надёжным человеком… и вы теперь мой родственник… мой и Ивонны… – Она набрала побольше воздуху и решительно закончила: – Словом, мне нужен управляющий моим поместьем на Пуэрто-Сол, и я хотел бы, чтобы это были вы… если вы решитесь оставить море.
Дидье затаил дыхание.
Все взгляды обратились на Франсуа, который, оказавшись в центре такого внимания, вновь неловко затоптался на месте и наконец негромко проговорил, смущённо улыбнувшись:
– Что греха таить, я привык стоять на земле – прочно, двумя ногами, а не болтаться посреди солёной пучины. И я стал бы защищать вас от всякого зла, мадам Жаклин, хоть вы и говорите, будто не нуждаетесь в этом, но вы же такая… маленькая. – Голос и взгляд его странно смягчились. – И я хотел бы быть рядом с Мадлен, коль уж вы пока что забираете её к себе. И посмотреть на свою племянницу хотел бы тоже.
Враз выпалив всё это, он умолк и сконфуженно потупился.
– Всё-таки медведям не место в море, – подытожил Грир, разводя руками.
Жаклин молчала, сжав губы и растерянно глядя на Франсуа, а Дидье просто ласково и крепко похлопал брата по плечу:
– Я видел, что ты не в себе, mon frХre. Что ж, если ты выбрал земную твердь, так тому и быть.
Все заговорили одновременно, пытаясь перекричать друг друга, – столько всего сразу потребовалось обсудить, а Дидье, даже не вслушиваясь, выскользнул прочь из каюты.
На душе у него было смутно – вот оно, самое подходящее слово, и он, как это обычно с ним бывало, поспешил скрыться от посторонних глаз, чтобы поразмыслить в одиночестве. Благо «Маркиза» прочно встала на якорь возле остальных судов.
Лёгкая зыбь чуть покачивала бриг. Дидье безмолвно сидел на юте вблизи одной из шлюпок и наблюдал за тем, как близнецы, радостно примчавшись с «Эль Халькона», завладели Мадлен и Франсуа и помчались вместе с ними в трюм. Жаклин отбыла на «Сирену» – перед отбытием всё-таки найдя Дидье и неловко обняв, что его весьма удивило. Но потом он сообразил, что её, должно быть, мучает совесть за все нелестные слова, сказанные о нём.
Вот уж ерунда какая, ведь она же была совершенно права, его венчанная супруга. Он по-прежнему жил одним днём, не заглядывая далеко вперёд и оправдываясь присловьем из Библии. А ведь он грешник, вовсе не Божий угодник.
Грир с Мораном тоже отправились восвояси на свой «Разящий», и даже не стали искать Дидье. От этого ему почему-то взгрустнулось ещё сильней.
Его сестра, которую он только что обрёл, и брат, с которым он только что помирился, покидали его, как и Жаклин. Его дочка росла вдали от него. Никто, похоже, не верил в то, что он хоть на что-то путное годен.
«Маркиза» досталась ему под начало случайно, как и потерянный испанский галеон с индейским золотом – по милости людской и Божией. Ну а чего же он добился сам, своим умом и трудом?
С горечью размышляя обо всём этом, Дидье так и сидел, обхватив обеими руками колени и слушая печальные чаячьи крики, когда из-за борта «Маркизы» донес плеск вёсел и тихий свист.
Дидье так и подскочил.
Вмиг оказавшись у борта, он перегнулся через планшир и ахнул.
Грир сидел на вёслах маленькой шлюпки, а Моран стоял, нетерпеливо выпрямившись во весь рост, и оба они смотрели на него выжидательно и требовательно.
На душе у Дидье враз потеплело, и он поспешил сбросить вниз швартовочный конец, потом – трап, а потом поочерёдно протянул каждому руку, помогая вскарабкаться на палубу.
– С чего вы решили, что я буду тут? – с любопытством осведомился он, склоняя голову к плечу и с удовольствием рассматривая капитана и канонира «Разящего».
Грир не спеша отряхнул с камзола капли воды и так же не спеша отозвался:
– А где тебе ещё быть? Ты, конечно, любишь шебутиться на людях, но если припекло, всегда прячешься там, где тебя не ищут.
Вот ведь как.
Дидье никогда раньше не задумывался о том, что его, оказывается, можно читать, как книгу, но эта мысль не задела его, а, наоборот, принесла облегчение.
– Что с тобой такое, Ди? – Моран подошёл поближе, тревожно заглядывая ему в лицо. – Ты не хочешь расставаться с родными? Или тебя так обидела твоя гарпия?
Так значит, они заметили…
– Ну какая же она гарпия? – торопливо запротестовал Дидье, мотнув головой. – Она ведь правду сказала. Я… – Он пожал плечами почти беззаботно. – Я воистину веду себя совсем как малое дитя, а ведь я муж ей и отец Ивонне. От меня никакого проку.
Моран даже захлебнулся от возмущения, и Дидье безотчётно фыркнул, увидев, как сердито запылали его глаза.
– Не пори ерунды, – опередив Морана, отрезал Грир – так же серьёзно и сердито. – Ты раздобыл для всех этот чёртов галеон, благодаря которому и твоя дочь и твоя жена, и сестра смогут до конца жизни не заботиться о куске хлеба и о шёлковых тряпках, если на то пошло.
– Но я ничего не предпринял, чтобы раздобыть его, – пробормотал Дидье и потупился. – Я просто…
– Просто был самим собой, да, – Грир выразительно постучал ему по лбу костяшками пальцев. – Я уж молчу о том, что вся твоя многочисленная семейка обязана как раз тебе своим благополучием. Как и твой почтенный батюшка, между прочим, из которого до сих пор пила бы кровь его мегера, если б не ты. Так что выброси из головы всю эту муть, Дидье Бланшар, и живи как живёшь. Ну что ты молчишь?
В голосе его вдруг прозвучала такая тревога, что Дидье, помолчав ещё несколько мгновений, тихо и сдавленно вымолвил:
– Что бы ни случилось, вы оба всегда на моей стороне? Что бы я ни выкинул, в чём бы меня ни обвиняли?
– Если что, мы всегда сами надерём твою дурную и распрекрасную задницу, – проворчал Грир, опуская широкую ладонь на его плечо. – Но мы будем за тебя, против всего этого паршивого мира, если понадобится! Понял? Хватит уже киснуть.
Он тряхнул Дидье за плечо, а Моран горячо закивал, сверкнув глазами.
– Да он вовсе не паршивый, мир-то, – всё так же серьёзно проговорил Дидье, на мгновение сжав руку Грира. – Он… просто наш мир, такой, какой есть – иногда жестокий, иногда добрый… прямо как мы сами или как наш всемилостивый Господь. И его надо просто… просто веселить почаще, вот и всё. Чтобы он был добрее, мир.
Он прикусил губу и умолк.
– Да ты прямо провозвестник слова Иисусова, а не пират, – съязвил Грир чуть дрогнувшим голосом, не зная, что и сказать в ответ на эту пылкую тираду, которая и смутила, и тронула его. – Хватит проповедовать, улыбнись ты уже, чёрт тебя подери! Делать мир добрей, ну надо же…
– Это не всегда получается, кэп, – торжественно произнёс Дидье Бланшар и забавно сморщил нос перед тем, как наконец улыбнуться от уха до уха. – Не всегда получается… но надо стараться.
Часть 9. Дезире
Фрегат «Разящий» и бриг «Чёрная Маркиза» бок о бок раскачивались на волнах, и Джейсон Кендалл, боцман «Разящего», то и дело с беспокойством косился на затянутое молочной пеленой сумрачное небо. По всем приметам, надвигалась буря.
Но капитан и канонир фрегата, так же, как и капитан «Маркизы» Дидье Бланшар, нимало не волновались о погоде. Их заботило совершенно другое.
Они вели ожесточённый спор в капитанской каюте «Разящего», каюте Эдварда Грира.
Грир с Мораном, конечно, заранее предвидели, что, заслышав об их намерениях, Дидье, во-первых, взовьётся до самого прокуренного потолка каюты, а во-вторых, развопится, как стая ворон.
И не ошиблись.
Если бы, конечно, вороны могли богохульствовать на квебекском наречии.
– Tabarnac de calice d'hostie de christ! – проорал Дидье, срываясь с места. Зелёные глаза его потемнели и метали яростные молнии – прямо-таки на зависть Зевсу-Громовержцу.
Грир даже отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и встретился взглядом с Мораном. Канонир изо всех сил кусал губы, чтобы не рассмеяться.
– Почему я?! – продолжал разоряться Дидье, упершись кулаками в дубовую столешницу и переводя пылающий гневом взор с Морана на Грира и обратно. – Почему не ты, например?! Mon hostie de sandessein, да ты посмазливей многих девчонок будешь!
Он обвиняюще ткнул пальцем в сторону Морана, который с удовольствием рассмеялся, уже не скрываясь.
– Потому что Бартон, комендант Сан-Фернандо, по слухам, без ума от блондинок. По крайней мере, толкуют, что последняя сбежавшая от его занудства бабёнка как раз была белобрысой пышечкой, – отозвался Грир как мог бесстрастней и исподтишка показал Морану кулак.
Не стоило ещё больше злить парня, которому предстояло эдакое непотребство и глумление. А в том, что Дидье рано или поздно на это глумление согласится, Грир не сомневался.
Хотя он понятия не имел, кого там на самом деле предпочитает комендант крепости, этот засохший сухарь, полжизни просидевший на груде камней, гордо именуемой островом Сан-Фернандо.
– Putain de tabarnac! – прорычал Дидье, рухнув обратно на стул и со стоном запустив обе пятерни в свои русые лохмы. – Вы в своём уме, garcons? Ну какая, какая из меня девчонка, вы посмотрите на меня повнимательнее!
Голос его преисполнился искренней мольбы.
Грир снова кое-как скрыл улыбку. Он опять-таки ни на миг не сомневался, что девчонка из Дидье Бланшара получится хоть куда. Достаточно было взглянуть в его лукавые, а сейчас полные неподдельного отчаяния глазищи в мохнатых ресницах, а также на ямочку на правой щеке, гриву светлых волос и длиннющие ноги.
Щёки его были такими гладкими, словно их отродясь не касалась бритва, о бюсте и прочих дамских прелестях могла позаботиться мадам Фиона, ну а немалый рост и размах плеч капитана «Маркизы» вполне пристал какой-нибудь статной высокой крале.
– Никто и не собирается кроить из тебя какую-нибудь худосочную благородную леди, – Грир почти безразлично пожал плечами и отпил глоток кофе из своей чашки. – Не обязательно быть маркизой, чтоб морочить мужикам головы. Ты что, садовниц никогда не пялил?
Моран, опять не стерпев, сдавленно зафыркал и мгновенно притих, состроив самую серьёзную физиономию, едва Дидье к нему повернулся.
– Кэп! – не сдавался Дидье, вновь умоляюще воззрившись на Грира. – У тебя на борту целый табор хорошеньких актрисулек, а ты требуешь, чтобы я – я! – разыгрывал девицу?!
Он даже кулаком себе в грудь постучал – для пущей убедительности.
– Да никто и ничего тут от тебя не требует, – лениво парировал Грир после долгой паузы, во время которой он ещё раз с деланным равнодушием оглядел Дидье от вихрастой макушки до босых пяток. – Но ты сам как считаешь – способна слабая женщина, будь она хоть трижды актрисой, снять часового? Спуститься по крепостной стене? Открыть нам ворота?
Дидье снова бессильно помянул Люцифера со всеми его чертями и даже зажмурился от досады. Пользуясь этим, Грир наконец-то широко и от души улыбнулся, видя отражение этой улыбки в смеющихся глазах своего канонира.
Ход был беспроигрышным. Как бы ни пенял Дидье на свою злосчастную участь, он просто не мог переложить на хрупкие женские плечи все тяготы, перечисленные Гриром.
Как не мог оставить в беде двух своих шалопаев – Лукаса и Марка, которые вот уже вторую неделю прозябали в тюрьме крепости Сан-Фернандо.
* * *
Маленькая бродячая труппа комедиантов действительно находилась на борту «Разящего» – две прелестные пустоголовые бабочки Колетт и Лола, старик Арно, игравший мужей-ревнивцев и грустных шутов, и хозяйка сего балагана Фиона, она же прима, которой приходилось изображать даже героев-любовников, в связи с катастрофическим отсутствием таковых в составе труппы. Ей, высокой, смуглой и пышнотелой брюнетке с чеканным профилем и бархатным голосом, это особого труда не составляло, но её уязвляло то, что труппа была такой вот неполноценной.
– Этот идиот Бертран, видите ли, влюбился и остался в сраном трактире в Сакраменто под юбкой смазливой хозяюшки! – насупив чёрные брови, хмуро поясняла она Гриру за стаканом рома в капитанской каюте. – Любовь! Чепуха какая! И из-за этакой дрянной чепухи я теперь вынуждена самолично играть и Отелло, и Антонио!
– И это у вас отменно получается, мадам! – галантно заверил её Грир, а Фиона саркастически фыркнула.
В отличие от своих актёрок, дурой она отнюдь не была.
Грир согласился доставить комедиантов в Сан-Кастильо морем и даже не брать за это плату – в обмен на то, что по вечерам труппа будет давать на борту «Разящего» свои представления. Он и сам не подозревал, сколь соскучился по настоящему театру, а ведь в своей прошлой жизни был завзятым театралом. И теперь, когда по вечерам на палубе «Разящего» под звёздным куполом неба зазвучали проникновенные монологи леди Макбет, Яго или Дездемоны, он просто упивался каждой строкой, слетавшей с уст актёров.
Особенно хороша была Фиона, в какой бы своей ипостаси – мужской или женской – она не пребывала.
Но в полной мере насладиться трагическим величием Шекспира и искромётным весельем Гольдони Гриру, увы, не удалось.
Ночью в бухте Тортуги к борту «Разящего» причалила шлюпка с «Маркизы». оставленной Гриром для починки такелажа в порту Веракруз. Непривычно хмурый Дидье Бланшар, птицей взлетев на борт, доложил Гриру, что Лукаса и Марка опознали в Пуэрто-Кабельо, куда те отправились за очередным набором адских ингредиентов для какой-то новой придумки, и теперь оба засранца торчат под замком в гарнизонной тюрьме Сан-Фернандо.
Ждут суда и неминуемой казни.
– Прости, кэп, – сокрушённо пробормотал Дидье, выпалив всё это единым духом и с отчаянной надеждой уставившись на Грира. – Не уберёг сопляков. Думал, сам справлюсь, но не получится у меня в одиночку их оттуда вытащить, palsambleu! Там, знаешь, настоящий бастион…
– Знаю, – резко оборвал его Грир, подымаясь на ноги и принимаясь расхаживать взад и вперёд по каюте. – И чтоб даже думать никогда не смел про «в одиночку вытащить», понял?
Повернувшись, он сурово взглянул в растерянные глаза Дидье.
– По-онял… – пробурчал тот, косясь на него исподлобья. – Не дурак небось, mon hostie de sandessein!
– Это хорошо, что не дурак, – неспешно кивнул Грир, всё так же сверля капитана «Маркизы» острым взглядом. – А то б линьков у меня точно отведал, невзирая на свой высокий чин… Всё, хватит болтать, ступай вон с Мораном на камбуз, трещите там с актёрками, а мне поразмыслить надо.
– С ке-ем? – изумлённо заморгал Дидье, а Моран хитро улыбнулся:
– У нас теперь тут бродячий театр, Ди, а ты опоздал на представление!
Грир с досадой махнул рукой на обоих сорванцов, а когда за ними наконец захлопнулась дверь, снова опустился на стул, напряжённо размышляя.
Комендант крепости, в которой держали близнецов, – крепости, с моря почти неприступной, – был чертовски предусмотрительным гадом, отменно блюл свои уставы и не впустил бы в свой крохотный гарнизон ни одной живой души просто так.
Кроме того, все на Карибах знали, что зануда-комендант неподкупен.
Лишь хорошенькая да бойкая девица смогла бы растопить его оледеневшее сердце – опыт подсказывал Гриру, что как раз такие вот одинокие и праведные бирюки более всего беззащитны пред женскими чарами.
Но выручить Лукаса и Марка было прямой обязанностью их капитана.
Грир подумал о том, что эта дилемма вовсе не являлась неразрешимой, и озорно улыбнулся.
* * *
Ввечеру все актёрки – Фиона, Лола и Колетт – собрались в капитанской каюте и, затаив дыхание, наблюдали за тем, как старый Арно, кряхтя, внес туда дубовый сундук и эффектным жестом откинул лязгнувшую крышку. А потом запустил туда обе руки, небрежно вышвыривая прямо на потёртый аравийский ковёр сладко пахнущий жасмином и розовой водой, шелковый, кружевной, атласный ворох.
Моран невольно присвистнул, Дидье протяжно застонал, а девицы радостно взвизгнули.
– Ты что вытворяешь, старый ты осёл? – обрушилась на Арно Фиона и даже ногой притопнула. – Это тебе не какие-нибудь драные фуфайки да шаровары! Это мой парижский гардероб!
Увидев страдальчески вытянувшуюся физиономию Дидье, Моран бессердечно протянул:
– Видишь, как тебе повезло, Ди? Парижский гардероб!
И он значительно воздел палец к потолку.
Дидье бешено полыхнул на него глазами, раскрыл рот, явно собираясь виртуозно его покрыть, но покосился на актрис и лишь молча стиснул зубы.
– Ох ты ж сладенький, – сквозь смех вымолвила Фиона, окидывая его пристальным взором. – Да я прощу тебя, клянусь Мадонной, даже если ты в клочья изорвёшь все мои парижские чулки и панталоны! Хотя я предпочла бы, чтоб ты порвал их… – она вкрадчиво понизила голос, – снимая их с меня…
Грир вздёрнул бровь и устало переглянулся с Мораном.
Сия пылкая тирада их ничуть не удивила – они давно привыкли к тому, что в любом месте, где находилась хоть одна бабёнка – будь то хозяйка судна, трактирщица или трактирная шлюшка, – заинтересованный взор её непременно задерживался на Дидье Бланшаре.
На его вечно улыбающейся открытой физиономии и щедром теле в неизменных обносках.
– Я что-нибудь оставлю целым и невредимым как раз для этого, мадам, клянусь! – с ответным пылом заверил Фиону Дидье и наклонился над разбросанным барахлом, намереваясь сгрести его с ковра.
Фиона цепко ухватила его за запястье:
– Э-э, нет, сладенький, я должна сама сначала отобрать то, что тебе подойдёт! – Она выпятила полную нижнюю губку и деловито прищурилась. – Чулочки – белый шёлк и кружево, нижние юбки – белый шёлк и атлас, платье – бирюза, чтоб оттенить твои глазки… – Она обошла Дидье кругом, раздумчиво покачивая головой, а потом хозяйским жестом погладила его по щеке. – Щёчки у тебя нежные, как бархат, и это хорошо. А теперь покажи-ка мне свои лапки, сладенький.
Грир досадливо решил, что на месте парня он бы уже от души шлёпнул Фиону по мягкому месту за такое унизительное сюсюканье. Но Дидье, хоть и залился румянцем от эдаких речений, всё равно пресерьёзно протянул ей обе руки ладонями вверх, улыбаясь уголком губ. И капитан «Разящего» вдруг понял, что женщине – любой женщине – Дидье Бланшар терпеливо позволит тешиться собой как ей будет угодно.
Потому что это женщина – священное для него существо.
«Вот они и липнут к нему, эти сучки», – мрачно подумал Грир.
Фиона тем временем придирчиво осмотрела ладони Дидье, загрубевшие от постоянной работы, но достаточно узкие. А потом воззрилась на его босые ноги и наклонилась, бесцеремонно задрав ему штанину и проведя пальцем от его колена до щиколотки.
– Чулочки прильнут к тебе, как вторая кожа, сладенький. И нижние юбочки будут так славно шуршать, скользя по ним, – бархатно проворковала она.
Актрисы весело захихикали, подталкивая друг друга локотками, Моран испустил тяжкий вздох, а Грир еле удержался от того, чтобы самолично не отшлёпать наглую чертовку.
А Дидье вскинул брови под направленными на него взглядами шести пар глаз, запрокинул русую голову и от души расхохотался:
– Mon Dieu, мадам, какие чулочки, какие юбочки?.. Вы лучше скажите, где я возьму сиськи!
Лола и Колетт зачирикали, как стайка вспугнутых воробьёв, а Фиона вновь покачала головой:
– То есть другие отличия тебя не волнуют, сладенький? А зря. Необходимо учесть все мелочи, чтобы ничего не упустить. Например, – продолжала она тоном заправского ментора, – мужские запястья гораздо шире женских, и хотя твоя рука достаточно изящна, сладенький, их придётся маскировать манжетами. Шейку тебе мы украсим бархоткой, которая прикроет кадык… ну а что касается груди…
Она снова сделала длинную паузу, мастерски удерживая внимание зрителей, и наконец торжественно извлекла со дна сундука на свет Божий странную конструкцию, обтянутую белым атласом, с рюшами и оборками.
– Это вам палач одолжил, мадам? – ехидно осведомился Моран, и актрисы опять залились звонким смехом.
– Поскольку у нас в труппе были времена, когда женские роли приходилось играть мужчинам, – отчеканила Фиона, укоризненно сдвинув брови, – у нас имеется особый корсет с подкладками, создающий видимость бюста.
И она аккуратно встряхнула громко зашуршавшую конструкцию.
Моран демонстративно поёжился, а Дидье почесал в затылке и хмыкнул:
– Touche! Давайте сюда вашу адову амуницию, мадам.
Грир едва не присвистнул. Похоже было, что мальчишке начало нравиться то, что сперва казалось самым ужасным из кошмаров!
А Дидье, на миг прикусив обветренные губы, невинным голосом поинтересовался:
– Вы мне поможете одеться, мадам?
И тут же осёкся, встретившись взглядом с Гриром.
На миг он опустил встрёпанную голову, а когда поднял, озорные его глаза стали совершенно серьёзными.
– Vertudieu, я идиот, – воскликнул он сокрушённо. – Меня и вправду драть надо, кэп. Мои друзья гниют в поганой тюряге, а я… резвлюсь тут, будто дитя малое с кубарем! Прости.
Грир подумал, что на малое дитя Дидье Бланшар вовсе не был похож. Но вслух сухо сказал:
– Хватит каяться, не на исповеди небось. Вон ширма. Иди и загуби парижские чулочки мадам Фионы, garcon.
И невольно улыбнулся в ответ на вновь вспыхнувшую улыбку Дидье, который брякнул, немедля воспрянув духом:
– Я тебе уже как-то говорил, кэп – я столько чулок снял, что надеть уж как-нибудь смогу! – И, глянув на Фиону, чистосердечно прибавил: – Я слукавил, когда попросил у вас помощи, мадам.
Конечно же, все принялись хохотать буквально через мгновение, слушая, как отчаянно чертыхается Дидье за китайской ширмой, расписанной павлинами, глотая самые замысловатые ругательства из уважения к слуху присутствующих дам, как он опрокидывает стулья, роняет, судя по звону, зеркало, и опять бешено чертыхается.
Грир, как и Моран, да и все остальные явно лишние зрители, набившиеся в капитанскую каюту, готов был уже лопнуть от нетерпения, когда Дидье наконец вывалился из-за ширмы, отшвырнув её пинком и сам покатываясь со смеху.
– Le tabarnac de salaud! – выпалил он, видимо, от возбуждения и неловкости позабыв о сохранности нежного дамского слуха. – Затяните уже кто-нибудь эту дьяволову штуковину у меня на хребте, а то треклятая хламида из-за неё не застёгивается, morbleu!
Дьяволовой штуковиной он явно именовал хитроумный корсет, а треклятой хламидой – платье Фионы… но это было неважно.
Грир перестал смеяться – как и Моран, ошеломлённо воззрившись на Дидье Бланшара, узнавая его и не узнавая.
Он был всё тем же бесшабашным шалопаем… но стал совершенно другим.
Другим – до замирания сердца!
Весёлые зелёные глаза его смущённо и жалобно блестели из-под упавших на лоб русых прядей, пышные рукава бирюзового платья скрадывали размах его плеч, а всё его стройное тело, обтянутое нежно шелестевшим шёлком, внезапно оказалось гибким и даже изящным, черти бы его драли!
И женское обличье вдруг перестало быть чуждым Дидье Бланшару, – понял Грир в полнейшем смятении.
– Ты же только что хвастался, что сам справишься, сладенький, – ехидно попеняла тем временем Фиона, властно разворачивая Дидье к себе спиной и с силой затягивая шнуровку корсета, топорщившегося спереди множеством жёстких оборок.
Дидье притворно охнул и беззаботно ухмыльнулся:
– Palsamble, надевать юбку на себя, оказывается, куда труднее, чем снимать её с кого-то… или задирать на ком-то, мадам!
Глаза его опять возбуждённо и шало сверкнули, когда он искоса зыркнул через плечо – не на Фиону, на Грира.
– Кэ-эп? Ты там небось со смеху лопаешься, vertudieu!
– Я не деревенский дурень, чтоб попусту зубы скалить, – хмуро отрезал Грир, шагнув вперёд.
– Ну да, зубы скалить – это по моей части. – покладисто согласился Дидье, ничуть не обидевшись, и рассеянно провёл пятернёй по встрёпанным волосам.
Моран драматически возвёл взор к потолку и укоризненно произнёс:
– Тебе нужно хоть какое-то подобие причёски, Ди. И туфли!
– Вот именно, – сдержанно промолвил Грир. – Что у него будет на ногах, мадам Фиона? Каблуки?
Дидье так и подскочил:
– Да подите вы! То есть… я хотел сказать – у меня же остались от клятого губернаторского бала дурацкие туфли с дурацкимими бантиками, какого мне ещё рожна надо, morbleu?!
Моран, обменявшись взглядом с Гриром, сорвался с места и поспешил прочь из каюты, а Грир вновь посмотрел в озадаченное лицо Дидье и внушительно проговорил:
– Мало просто надеть на себя юбку. Тебе нужно привыкнуть двигаться во всей этой амуниции, garcon… научиться вести себя в ней так, как ведёт себя истая женщина.
Дидье округлил глаза и заморгал, а Фиона, не привыкшая к тому, чтобы её оттирали на второй план, живо воскликнула:
– Ты должен подражать нашим повадкам, сладенький, и забыть про грубые мужские ухватки. Запомни, что ты теперь – создание нежное и слабое. Мы сражаемся с вашим братом другим оружием, так что научись-ка строить глазки и кружить головы!
Грир мгновенно подумал, что на последнее Дидье Бланшар способен в любом обличье, и возразил, не стерпев:
– Мадам Фиона, если он чересчур войдёт в эту роль, комендант задерёт на нём юбки, прежде чем парень успеет раздобыть ключи от тюрьмы и ворот, и тогда уж пиши пропало!
– Patati-patata! – воскликнул со смехом Дидье. – Что ж, тогда он узреет кое-что поинтереснее моих коленок, этот ваш комендант!
А потом он лениво изогнул бровь и так же лениво потянул вверх бирюзовый атласный подол – Грир и ахнуть не успел.
«Учить этого прохвоста кокетничать?! Да это всё равно что стрижа учить летать!» – молнией пронеслось у него в голове, прежде чем он обалдело уставился на длинную стройную ногу, выставленную из-под белоснежных кружев нижней юбки.
За расшитой серебром подвязкой, повыше обтянутого белым шёлком колена, обнаружился нож.
– Пистолет тоже имеется, – Дидье небрежно похлопал себя по другому бедру, невозмутимо одёргивая юбку, – Так что не волнуйся так, кэп.
В глазах его заплясали прежние черти, и Гриру адски захотелось самому задрать ему проклятую юбчонку до самых подмышек.
И всыпать так, чтоб наглая круглая задница огнём загорелась.
– За тебя же волнуюсь, стервец, – процедил он свирепо.
– Patati-patata! – снова прыснул Дидье и ловко увернулся от карающей длани капитана «Разящего», влетев прямёхонько в объятия запыхавшегося Морана, успевшего притащить из его каюты пресловутые туфли с бантиками.
Актрисы заливались неудержимым звонким смехом, равно как и старик Арно, оба сорванца вторили им, а Грир в очередной раз скрипнул зубами, понимая, что самым лучшим для него было бы немедленно убраться из собственной каюты на палубу фрегата, пока весь этот чёртов балаган не закончится.
Но он просто не мог этого сделать, всемилостивый Боже!
Грир досадливо отвернулся от внимательного взгляда Фионы. Эта смуглая чертовка явно видела его насквозь.
А Фиона сосредоточенно прищурилась, наблюдая за тем, как обувается Дидье, и наконец одобрительно кивнула:
– Эти туфли сгодятся. Вряд ли у нас найдётся что-то получше на его ногу.
– Сандрильона, а, Сандрильона! – насмешливо пропел Моран, наклоняя голову к плечу так, как это обычно делал Дидье, и открыто его рассматривая. – Что же нам делать с твоими волосами, Сандрильона?
– Ишь ты, разговорился, palsambleu! – Дидье скорчил деланно злобную гримасу, лыбясь, впрочем, всё так же шало. – Вспомнил свои куафёрские замашки, что ли?
– А я их и не забывал, – преспокойно пожал плечами тот, в свою очередь весело улыбаясь, и Грир понял, что канонир столь же искренне наслаждается происходящим, сколь и Дидье. Похоже было, что трезвую голову на плечах из всех троих сохранил только он сам, вернее, старался сохранить её изо всех сил, невзирая на ухищрения окружающих его адских исчадий.
Актрисы заверещали ещё пуще, когда Моран притащил из своей каюты набор щёток, гребней и щипцы для завивки, которые он аккуратно сунул в камин. А потом повелительно скомандовал, оттеснив Фиону и кивнув Дидье на любимое кресло Грира:
– Сядь!
Тот скривился в очередной мученической гримасе и обернулся к капитану «Разящего», будто ища у того заступничества. Но Грир тоже был неумолим.
– Чего ты пялишься на меня? – проворчал он, подталкивая Дидье к креслу. – Взялся делать, так делай, как надо, а не виляй!
– Tabarnac de calice d'hostie de christ! – выругался тот почти беззвучно и с размаху плюхнулся в кресло, обречённо зажмурившись, как перед пыткой.
Фиона не преминула нравоучительно заметить:
– Сладенький, приличные дамы не усаживаются так, с разбегу. Они…
– А кто вам сказал, что я собираюсь быть приличной дамой, мадам? – быстро перебил её Дидье, повернувшись к ней, а Моран шутливо дёрнул его за волосы. – Уй-й-й!
– Всыплю обоим, – с металлом в голосе пообещал Грир, и оба сорванца наконец угомонились. В отличие от актрис, которые обступили их и застрекотали с удвоенным пылом, подавая Морану то расчёску, то флакончик духов, то щипцы, которые очень быстро нагрелись.
Грир, на которого, к его удовлетворению, все разом перестали обращать внимание, растянулся в соседнем кресле и отсалютовал старику Арно бутылкой рома. Тот с готовностью подставил ему свой стакан.
– А мне? – подал жалобный голос Дидье.
Шельмец, оказывается, успевал следить за всем, происходившим вокруг него. Или… только за ним, за Гриром?
– Перебьёшься, – злорадно отрубил капитан «Разящего». – Ром – не дамский напиток!
И они с Арно в свою очередь громко расхохотались, а Дидье сердито зашипел, отклоняясь от грозных щипцов Морана, который снова со смехом ухватил его, теперь уже за ухо, и придержал на месте.
– Красота требует жертв, – назидательно изрёк канонир, накручивая на щипцы очередную прядь. – Терпи, ведь даже женщины это терпят!
– Я не женщина, palsambleu! – строптиво бросил Дидье, но вырываться перестал и покорно склонил свою буйную голову, отдаваясь в ловкие руки Морана. А Фиона со смаком продекламировала, чуть-чуть перефразировав Мольера:
– Кой чёрт понёс тебя на эту галеру?!
Наконец Моран, очевидно, решил, что с Дидье достаточно мучений, и милостиво скомандовал:
– Будьте любезны, прекрасные дамы, найдите зеркало, если этот разгильдяй его не разбил, одеваючись!
– Надо было! – задиристо буркнул Дидье и запнулся, когда сразу три изящные женские руки проворно сунули ему под нос искомый предмет.
Наступила звенящая тишина.
Грир и сам невольно поднялся из своего кресла.
Дидье вскинул потрясённые глаза сперва на Морана, а потом – на него, и только головой мотнул.
И Грир с дрогнувшим сердцем понял, что, наверное, впервые в жизни отчаянный балабол Дидье Бланшар не знал, что же ему сказать.
Его вечно встрепанные русые вихры под умелыми пальцами Морана превратились в копну шелковистых кудрей и золотистым ореолом обрамляли его посерьёзневшее лицо, ставшее на несколько мгновений воистину ангельским.
