Текст книги "Черная маркиза (СИ)"

Автор книги: Олеся Луконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Олеся Луконина
«ЧЁРНАЯ МАРКИЗА»

Часть 1. Грир и Моран

– Дидье, что там за шум внизу?

Глубокий женский голос музыкой прозвучал в маленькой убогой комнатушке над трактиром «Голова быка».

Дидье вздохнул, с неохотой поднявшись с разворошенной постели, и босиком прошлёпал к двери. Постоял, прислушиваясь, и махнул рукой.

– Мальчишка капитана Грира, канонир, затеял скандал, Маркиза.

– Эдвард Грир? Грир-Убийца? Он здесь? – В голосе женщины прозвенели тревога и негодование.

«Но не страх», – с гордостью подумал Дидье, оборачиваясь и встречая твёрдый взгляд её серых огромных глаз.

В этом мелодичном голосе и в этих ясных глазах не было страха даже тогда, когда Тиш стояла с пистолетами в обеих руках на палубе «Чёрной Маркизы», бестрепетно встречая надвигавшийся на них испанский корвет.

– А что там с мальчиком? – нетерпеливо спросила она.

Дидье, вернувшись к постели, пожал плечами, натянул через голову свою рубаху и сладко зевнул.

После того, что только что творилось в этой постели, им обоим стоило бы поспать хотя бы часок. Так нет же… Чтоб черти забрали этого Грира и его любовничка!

Дидье кое-как пригладил свои взлохмаченные русые вихры и вздохнул:

– Не знаю, где уж подобрал его Грир, но ему не удалось сломать этого Морана. Вон как разоряется. Отчаянный молокосос… Да оставь ты их, что тебе за дело до них, Маркиза? Patati-patata! Чепуховина! У Грира и без того к тебе старые счёты… – безнадёжно пробормотал он, завороженно наблюдая за тем, как она, прекрасная в своей смуглой жаркой наготе, встаёт с кровати и ищет сорочку в ворохе сброшенной на пол одежды.

Каждый раз они так торопились оказаться в постели, словно этот раз был оследним.

«Когда-нибудь так оно и будет», – мрачно подумал Дидье, но тут же, по своему обыкновению, прогнал эту мысль.

Старпом «Чёрной Маркизы» Дидье Бланшар свято верил, что позволять себе дурные мысли – значит накликать беду. Он всегда жил одним днём, не задумываясь о том, что было вчера и будет завтра. Кюре их деревенского прихода в Квебеке, отец Гийом, давным-давно прочёл ему одно место из Священного Писания, и Дидье запомнил его наизусть.

«Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам будет заботиться о своём: довольно для каждого дня своей заботы».

Так что он, Дидье Бланшар, жил как надо – по заповедям Господним.

Пока он размышлял обо всём этом, Тиш надела сорочку, панталоны, кружевные чулки и встряхнула своё вишнёвое атласное платье.

– Дидье? – пропела она, лукаво взглянув на него. – Ты там что, окаменел?

Одна часть его тела уж точно окаменела вновь.

Тиш провела тёплыми пальцами по его скуле, ласково заглянув в растерянные зелёные глаза.

– Зашнуруй мне корсаж, – попросила она, поворачиваясь к нему спиной и проворно собирая чёрные шёлковые кудри в тяжёлый узел на затылке. – Пожалуйста.

Глубоко вздохнув, Дидье нехотя дёрнул за ленточки корсажа, жадно глядя на её обнажившуюся гибкую шею и хмуро гадая, как же он теперь застегнёт собственные штаны.

Ответ был ясен, как день – с трудом.

Хмыкнув, он в очередной раз мысленно пожелал, чтобы Морской Хозяин вогнал свой трезубец прямо в глотки Гриру и его красавчику, так не вовремя затеявшему свару. Ну или в задницы. Вот то, чего они оба как раз заслуживают.

Кое-как натянув штаны, Дидье заботливо распихал по карманам весь арсенал, выданный ему Лукасом перед отправкой на берег. Если в трактире начнётся заварушка, этот самый арсенал им ох как пригодится.

Patati-patata!

Дидье Бланшар всегда полагался на милость судьбы, как на милость женщины.

* * *

– Вы, проклятые трусы, вы же знаете, что я лучший канонир на этом побережье Атлантики! Неужели никто из вас не хочет меня нанять?!

Услышав в ответ взрыв грубого хохота, Моран до крови закусил губу…

– Главное, что Грир-Убийца тебя хочет, а мы не хотим ему перечить, малыш, – наконец прогудел густым басом Ульф, капитан корвета «Наяда», и, залпом осушив свою кружку эля, со стуком поставил её на стол.

Жаклин Делорм, владелица брига «Сирена», тонко улыбнулась, поправляя золотисто-рыжие локоны. Из-под полуопущенных ресниц она пристально разглядывала Грира, молча наблюдавшего за действом. Жаклин задумчиво повертела браслет на тонком запястье. У неё были свои планы относительно Грира, и она пока не могла определить, как в них вписывается Моран Кавалли, имеет ли этот красавчик какое-то значение для Грира или это просто очередная его игрушка.

Жаклин покривилась – брезгливо и незаметно.

– Никто здесь не станет перечить Убийце, – с готовностью поддакнул Ульфу Сильвестр, штурман «Свирепого». – Так что, парень, брось разоряться без толку, пей свой ром и возвращайся на «Разящий».

– Никогда! – крикнул Моран, судорожно сжимая кулаки и сверкая глазами. – Понял, Грир? Никогда!

Сам Грир, сидя тут же за столом в углу, наблюдал за всем этим действом с лёгкой усмешкой на загорелом хищном лице. Он был уверен, что мальчишка никуда не денется. Завсегдатаи трактира и без него, Грира, прекрасно объяснили Морану сложившийся расклад. Никто из них не посмеет перейти ему дорогу и взять мальчишку канониром на свой корабль, потому что не захочет навлечь на себя месть Грира-Убийцы. Все знали, что у капитана «Разящего» нет врагов – ибо они очень быстро отправлялись к праотцам.

Так что мальчишка побесится-побесится и вернётся к нему на корабль.

Ему просто нравилось беситься, вот и всё.

Грир неожиданно задумался над тем, какая подоплёка кроется под неистовым желанием Морана уйти от него. Ну да, в первую их ночь он взял его силой и хитростью, опоив и связав. Но ведь после этой первой бешеной ночи были и другие, когда мальчишка приходил к нему сам. Сам!

Грир мотнул головой и насмешливо осведомился:

– Чем ты недоволен, Моран?

Парень стремительно повернулся к нему, как готовая к броску кобра. Синие глаза его пылали.

– Я тебе не раб! Я свободен и желаю уйти!

– Желай на здоровье, – с ленивой издёвкой протянул Грир, неторопливо отпивая глоток рома из своей кружки. – Но никто здесь не возьмёт тебя канониром. Разве что… – он выдержал долгую паузу, – шлюхой в этот кабак.

Раздался новый взрыв громового хохота, и сам капитан «Разящего», не выдержав, тоже торжествующе рассмеялся. Но смех его оборвался, как и шум вокруг, едва Грир почувствовал у горла ледяное острие кинжала.

Мальчишка и вправду был быстрым, как змея, подумал Грир со странной гордостью.

Глядя в его сузившиеся синие глаза, ставшие сейчас почти чёрными, он медленно проговорил:

– Ну давай, Моран, сильнее, чего ты ждёшь?

Сильнее! Вот что хрипел мальчишка прошлой ночью, выгибаясь под ним. И по тому, как дрогнуло что-то в глазах Морана, Грир понял, что и тот это вспомнил.

– Мне нужен канонир, – прозвенел вдруг над их головами ясный женский голос.

Наступила мёртвая тишина. И в этой тишине Моран медленно отнял клинок от шеи Грира, зачарованно глядя вверх, на лестницу, ведущую в комнаты над трактиром.

На ступеньках этой лестницы стояла молодая женщина в вишнёвом, расшитом золотом атласном платье, вскинув черноволосую голову так, словно её венчала невидимая корона. Золотисто-смуглая кожа её сияла в свете ламп, сияли и огромные глаза цвета дымчатого топаза.

Оглядев всех присутствующих, окаменевших, как в последней мизансцене спектакля, она не спеша начала спускаться по ступенькам, постукивая каблучками.

– Маркиза! – испуганно и восторженно выдохнул кто-то рядом с Мораном.

– Чёрная Маркиза! Ведьма! – подхватили и другие.

Жаклин Делорм снова брезгливо скривила губы, теперь уже в открытую. Она не могла спокойно смотреть на то, как лихие корсары при виде этой никчемной развратной кошки превращались в раскисших на солнце медуз.

Под гул возбуждённых голосов маркиза Летиция Ламберт невозмутимо прошла среди поспешно расступавшихся гуляк и остановилась прямо перед Гриром, возле которого в оцепенении замер Моран.

Следом за ней, не отставая ни на шаг, шёл парень лет двадцати трёх, высокий, русоволосый и ладный. Его правая ладонь лежала на рукояти пистолета за поясом, прищуренные зелёные глаза зорко следили за всем вокруг, но на губах играла беспечная ухмылка.

Грир прекрасно знал, что и в разгаре боя, и в разгаре развесёлой попойки, и с петлёй палача на шее этот чертяка Дидье будет так же бесшабашно улыбаться.

«И с такой же улыбкой умрёт за свою Маркизу», – горько подумала Жаклин. Сердце её больно сжалось.

Грир неторопливо стёр батистовым платком струйку крови с шеи, куда только что упиралось острие ножа Морана, и так же неторопливо поднял густые брови:

– Ты собираешься лишить меня канонира, Маркиза? Это несправедливо.

Их глаза встретились – её, глубокие, светлые и ласковые, как тихое озеро, и его, тёмные и грозные, как ночь перед штормом.

– Я заплачу за него выкуп, Грир, – напевно проговорила Тиш, таинственно улыбаясь уголками ярких губ. – Но сначала…

Повернувшись, она мягко взяла онемевшего Морана за подбородок:

– Ты в самом деле хочешь уйти от него, мальчик?

Теперь в её топазовые глаза впился отчаянный синий взгляд Морана.

– Да! – сглотнув, сипло отозвался он и вывернулся из её пальцев, настороженно отпрянув в сторону. – Да, хочу!

Она ещё несколько мгновений смотрела в его полные мольбы и злобы глаза, сверкавшие из-под прядей спутанных тёмных волос, а потом кивнула и вновь обернулась к Гриру:

– Ну что же… Какой выкуп ты хочешь за своего канонира, Грир-Убийца?

– Может быть, тебя, Маркиза? – растягивая слова, осведомился Грир и хищно усмехнулся.

Жаклин начала решительно проталкиваться вперёд. Она должна была наконец обратить на себя внимание Грира. О, мужчины! Почему все они думают не головой, а тем, что ниже пояса?!

Опустив длинные ресницы, Тиш с улыбкой качнула головой:

– Я покажу тебе то, что по-настоящему ценно.

И в её смуглых пальцах, как по мановению ока, возник камень, равного которому ещё не видели здесь – бриллиант величиной с голубиное яйцо, остро просиявший всеми своими гранями.

Раздался общий восторженный и изумлённый стон. А Грир, отбросив свою напускную ленцу, молнией вскочил с места и, упёршись кулаками в стол, свирепо прорычал:

– Ты обезумела, женщина?! Ты собираешься отдать за этого сопляка алмаз, который стоит дороже десятка галеонов с полным вооружением?!

– Да, – всё с той же загадочной улыбкой подтвердила Тиш.

– Ты показываешь его всем, – Грир зловеще понизил голос, – всем бродягам в этой вонючей дыре, в то время, как тебя защищает всего лишь один такой же молокосос?!

– Да, – серьёзно кивнула Маркиза, а Дидье искренне и заразительно расхохотался, блеснув глазами.

– Ты понимаешь, – почти прошипел Грир, – что я могу просто забрать у тебя этот камень?

– Нет, – невозмутимо ответствовала Тиш, сжав алмаз в узкой ладони. – Ты не заберёшь его, Эдвард Грир. Ты – мужчина и капитан, я женщина и доверилась тебе, речь идёт о сделке, и ты никогда не уронишь свою честь так низко. А кроме того… я отнюдь не беззащитна.

Взгляды светлых и тёмных глаз вновь скрестились над алмазом, как сабельные клинки.

Изумрудные глаза Жаклин презрительно сузились.

– Согласен, – хрипло бросил наконец Грир. – Забирай этого сопляка, Маркиза. Только учти… – Он помедлил и снова понизил свой рычащий голос до вкрадчивого шёпота: – Рано или поздно он всё равно вернётся ко мне.

– Никогда! – процедил сквозь зубы Моран, но Грир будто не услышал его, глядя только на женщину:

– Я тебя предупредил, Маркиза.

– Я тебя поняла, Эдвард, – мягко отозвалась Тиш. – Скрепим же нашу сделку свидетельствами.

– Кто здесь безумен, так это ты, капитан Грир! – отчеканил вдруг резкий высокий голос, и Жаклин выступила из-за спин ошеломлённых корсаров. – Разве это сделка? Камень наверняка фальшивый!

Она нетерпеливо пощёлкала пальцами в перстнях, глядя на Тиш в упор – пренебрежительно и гневно.

С минуту Грир пристально рассматривал обеих женщин, а потом, расхохотавшись, властно протянул руку. Тиш подняла брови, помедлила и наконец, улыбнувшись, легко уронила камень в широкую ладонь капитана. Тот молча подал его француженке.

Жаклин придирчиво оглядела бриллиант, повертела, изучая игру света в гранях, подышала на него, недоверчиво пробормотав: «Что ж, не затуманился…». А потом провела по его сияющей поверхности невесть откуда взявшимся маленьким кинжалом.

– Ни царапинки, – удовлетворённо констатировал Грир, забирая камень обратно. – Назови своих свидетелей, Маркиза!

Тиш снова остро взглянула в отчуждённое лицо маленькой француженки и тихо спросила:

– Кто вы?

Жаклин вызывающе вздёрнула подбородок и скрестила на груди изящные руки, будто заслоняясь от её взгляда.

– Та, на кого твои гнилые чары не действуют!

– Ого! – снова рассмеялся Грир. – Малышка кусается!

Тиш ещё несколько мгновений пристально смотрела на Жаклин, сдвинув брови, а потом тряхнула головой и отвернулась.

– Вот мои свидетели, Грир. Огонь!

Полено в камине вдруг треснуло, извергнув сноп искр – так, что стоявшие возле очага пираты отскочили с воплями и ругательствами.

– Вода! – неумолимо продолжала Тиш, скрестив на груди изящные руки.

Из кружек, забытых на столах, выплеснулась наружу янтарная жидкость, и раздался новый взрыв ругательств.

– Ветер!

Окна и дверь трактира распахнулись настежь под свежим порывом бриза, взметнулись занавески, брызнуло на пол стекло. Юбки Жаклин тоже взметнулись, и она поспешно подхватила их. Кто-то поднял слетевшую с её плеч кружевную пелерину. Резко обернувшись, француженка встретилась взглядом с зеленовато-голубыми, как морская вода, глазами Дидье Бланшара.

– Je te connais, ma puce? – тихо и быстро спросил он.

«Я тебя знаю, девочка?»

Нет, он не знал её. Проведя с ней ночь почти три года назад, когда она утешала его, пьяного без вина, горюющего по своей развратной ведьме, он её даже не запомнил!

Жаклин выхватила у него пелерину и порывисто отвернулась, не размыкая поджатых губ.

– Хватит! Ведьма! – пророкотал Грир, припечатывая стол мощным кулаком. – Я и без того не возьму назад своего слова… И это, кстати, была не вода, а ром.

Тиш негромко рассмеялась:

– Это ещё лучше, Эдвард. Ещё лучше.

И оборвав смех, притронулась к плечу ошеломлённо озиравшегося Морана:

– Идём, канонир. «Маркизе» пора отчаливать.

Дидье, не переставая, впрочем, ухмыляться, без церемоний дёрнул нового канонира за локоть и гаркнул:

– Ходу!

Отвернувшись от них, Грир взял со стола кружку и вздрогнул, когда на его запястье легли унизанные перстнями пальцы Жаклин.

– Пусть их себе уходят, капитан, – обронила француженка, с улыбкой подливая ему ром. – Я Жаклин Делорм, хозяйка «Сирены», и я давно хочу кое-что обсудить с тобой.

Увязая в прибрежном песке, Тиш, Дидье и Моран торопливо добежали до шлюпки, пришвартованной у дряхлого причала под охраной оборвыша-негритёнка. Дидье швырнул ему сверкнувшую в лучах заходящего солнца монетку. Придерживая подол платья и опираясь на руку Дидье, Тиш пробралась на нос лодки.

Моран, косясь на них исподлобья, приготовился грести, но старпом, отвязав причальный канат, лишь повернул руль, и шлюпка резво, как пришпоренная лошадь, рванулась вперёд сама собой!

Моран потряс гудящей, будто распухшей головой, опускаясь на дно странной посудины, и провёл рукой по лбу. Лоб был в испарине.

Тиш тревожно взглянула на него, но ничего не сказала.

Впереди вырастал, разворачиваясь к ним, высокий тёмный борт судна. Наверху уже торчали, чётко вырисовываясь на фоне закатного неба, две радостно улыбавшиеся физиономии. Их обладатели что-то выкрикивали. Моран не мог разобрать, что именно – у него слишком громко шумело в ушах.

Дидье уцепился за сброшенный сверху трап и начал проворно карабкаться на борт. Тиш кивнула Морану, и новый канонир, пошатнувшись, послушно шагнул вперёд. Перед его глазами плыл красный туман.

Он знал, что должен что-то обязательно сказать им. Объяснить. Что?

Он наконец оказался на палубе, которая ходуном ходила под его ногами, будто в шторм, и сперва судорожно вцепился в протянутую ему руку Дидье, а потом с негодованием отшатнулся. Ещё чего?! Он им что, дитя малое?

А, вот что он должен сказать, и прямо сейчас. Чтобы они все знали!

Моран дождался, пока Тиш спрыгнет на палубу своего брига, и выпалил, сжимая кулаки:

– Не думайте, что вы меня купили! Я ему не был рабом и вам не буду! Я не просил вас… я не хотел… я просто хотел….

– Дидье! – испуганно вскрикнула женщина, подхватывая его. – Он же весь горит!

Это было последним, что услышал Моран, проваливаясь наконец в тёмную пустоту беспамятства.

* * *

Там, во тьме, он услышал песню.

Колыбельную песню.

Он не мог разобрать слов неизвестного ему языка, но эта мелодия… текла как прохладный ручей в чёрной обжигающей пустыне его бредовых видений.

Моран был распят на дыбе кошмаров. Он метался по постели, обливаясь потом, и ему мерещились то заплаканные, искажённые ужасом лица матери и сестры, то зловещий капюшон палача, деловито набрасывающего петлю на шею Эдварда Грира, то горящий, как факел, корпус «Разящего». Он брёл и брёл куда-то, по колено увязая в раскалённом песке, брёл под неумолимо сверкающим в чёрном небе чёрным солнцем, и ему отчаянно хотелось пить.

– Пить! – простонал Моран, едва шевеля распушим языком. – Пить!

Прохладная ладонь коснулась его лба, а потом осторожно приподняла пылавшую голову. Возле его запёкшихся губ возник твёрдый край стакана, и в рот проникли струйки воды. Вода!

Он торопливо глотал её, захлёбываясь, не в силах оторваться, и протестующе замычал, когда живительный источник вдруг исчез.

– Сейчас, не торопись, – прозвучал над ним мягкий грудной голос, и Моран с трудом разлепил зудящие веки.

Склонившееся над ним женское лицо было прекрасно, как лик Мадонны, и он, забыв о жажде, зачарованно на него уставился.

– Я что, уже в раю? – прошептал он.

Раздался мелодичный смех.

– Говорю же, не торопись, – произнесла женщина, и тут Моран узнал её.

Летиция Ламберт.

Тиш.

Он на «Чёрной Маркизе», он в безопасности. Он спасся от Грира!

– Всё будет хорошо, – словно подтверждая его мысли, проговорила Тиш и обтёрла его лицо влажной тканью. – Спи, малыш.

Малыш!

Моран собрался было возмутиться, но сон, целительный, без сновидений, без кошмаров, накрыл его враз, будто тёплым одеялом. Засыпая, он опять услышал колыбельную, убаюкавшую его, словно материнские объятия.

Когда он снова открыл глаза, то уже понимал, что находится в каюте «Чёрной Маркизы», и с любопытством принялся осматриваться. Каюта слегка покачивалась, значит, бриг вышел в открытое море. Витые стрелки старинных часов, стоявших у переборки, показывали два – пополудни, если судить по солнечным лучам, пробивавшимся сквозь багряные занавеси. А у изголовья его постели сидел какой-то мальчишка – худой, белобрысый, загорелый, и увлечённо читал огромный растрёпанный том, разложив его на коленях. На вид мальчишке было не больше пятнадцати.

Моран облизнул губы и позвал:

– Эй! Ты кто?

Вздрогнув, паренёк заложил пальцем прочитанную страницу и серьёзно поглядел на Морана:

– Я? Я Марк. Тиш сказала – подежурь, он пить захочет. Хочешь?

– Что это у тебя за книга? – с любопытством осведомился Моран, осушив полный стакан какого-то кисловатого питья, неловко налитого ему Марком из глиняного кувшина.

– «Трактат о небесной механике» Лапласа, – с готовностью доложил мальчишка, и голубые глаза его загорелись. – Второй том. Так интересно!

– Почитай мне, – зачем-то попросил Моран. Ему вдруг тоже стало интересно. И понравилось, как звучат эти два слова – небесная механика!

– Луна обращается вокруг Земли по эллипсу, то приближаясь к ней, то удаляясь от неё, – с энтузиазмом начал Марк, раскрыв книгу на заложенном пальцем месте. – Однако это движение под действием земного тяготения только в первом приближении происходит по законам Кеплера. Солнце своим притяжением действует на это движение Луны как возмущающее тело, притом с очень большой силой. Поэтому движение Луны чрезвычайно сложно.

Чрезвычайно сложно!

Моран заморгал, изо всех сил пытаясь представить себе, о чём идёт речь. Кроме того, он вдруг с ужасом осознал, что вся выпитая им сейчас и накануне жидкость усиленно просится наружу. Он беспомощно закусил губу.

Марк тем временем продолжал увлечённо читать:

– Её движение не только постоянно отклоняется от законов Кеплера, но и сама лунная орбита, как и её положение в пространстве, непрерывно меняется. Все эти осложнения движения Луны хорошо заметны, потому что Луна – ближайшее к нам небесное тело.

Канонир удручённо кашлянул и поёрзал на постели. Необходимо было срочно сообщить мальчишке, напрочь забывшему об окружающем его земном мире, о своих плотских надобностях. Но как?! Моран считал, что скорее лопнет, чем произнесёт эдакое вслух.

– Nombril de Belzebuth! Пупок Вельзевула! Марк, ты чем тут моришь нашего больного? – прозвучал рядом с ними смеющийся голос, и Моран, вскинув глаза, узнал весельчака Дидье. В руках у того был поднос с исходящей паром и вкусными запахами глиняной миской. – Прикончить его решил?

– Он меня сам попросил, – обиделся Марк, подымаясь.

– Правда, попросил, – со вздохом подтвердил Моран, глядя, как Дидье обстоятельно устраивает поднос на столике рядом с постелью, а Марк, прижимая к груди свою драгоценную книгу так бережно, словно это была Библия, выскакивает на палубу. – Я… сколько я уже тут лежу?

– Третьи сутки, – исчерпывающе пояснил Дидье, внимательно его оглядывая. – Маркиза говорит, у тебя… – Он задумчиво почесал в затылке. – А, вспомнил! Родильная горячка!

– Чего-о?

– Ох, то есть нервная, нервная горячка! – захохотал старпом, подмигнув ему. – У меня-то никогда не будет ни той, ни другой, palsambleu!

Моран закатил глаза, не зная, сердиться ему или смеяться.

– Ты что, обиделся? – оборвав смех, озабоченно спросил Дидье. – Брось, друг, я же пошутил. Или, может, ты отлить хочешь?

Моран, совершенно лишившись дара речи от столь безмятежного вопроса, только молча кивнул и опасливо потянул вниз укутывавшее его одеяло. Слава Всевышнему, он был хотя бы не нагишом, а в чьей-то ночной рубахе.

– Мыться будешь? – продолжал бомбардировать его дикими вопросами Дидье. – Ну что ты таращишься на меня, как пресвятая Тереза на ангела? Иди сюда.

Без церемоний подхватив Морана под руки, он ловко втолкнул его в какой-то закуток в углу каюты, сам оставшись снаружи, и горделиво вопросил:

– Ну как? Ты, друг, и в Версале такого не увидишь!

В глубине закутка обнаружился предмет, в назначении которого сомневаться не приходилось – стульчак. А вот для чего нужна была странная округлая штуковина с дырками, торчащая из потолка у входа? И решётка в полу?

– Ручку видишь? Поверни! – скомандовал Дидье и радостно захохотал, услышав вопль и ругательство пациента, облитого с головы до ног. Из недр штуковины лилась и лилась очень тёплая вода. Придя в себя, Моран наконец с наслаждением содрал пропотевшую рубаху и тоже засмеялся:

– Это же пресная вода! Вы спятили!

– Марк с Лукасом как-то опресняют морскую, – живо пояснил Дидье. – А греется она от солнца. Так что можешь плескаться хоть до вечера, друг. Только суп остынет, palsambleu!

Через некоторое время Моран, в свежей рубашке и отмывшийся до скрипа, с волчьим аппетитом поглощал дивное варево из огромной миски и только энергично мычал, поддакивая непрерывно тараторившему Дидье. Впрочем, тот в связных ответах практически не нуждался.

– Я в этих ихних штуках ничего не смыслю, да мне это и ни к чему, nombril de Belzebuth! Главное, что они смыслят! Видал, теперь уже и до небесной механики добрались! Ты думаешь, как мы вчетвером с таким судном управляемся? Так вот, это всё Марк и Лукас со своими механизмами. Сам увидишь, когда подымешься на ноги.

– Вам действительно требуется канонир? – перебил его Моран, оторвавшись от еды.

Дидье энергично кивнул:

– Ещё как! Механизмы – механизмами, но за ними живой человек должен следить! А в бою – тем более. Хотя мы не часто в бою бываем. Не нарываемся. Бережёного Господь бережёт. Когда маркиз Ламберт погиб, и почти весь экипаж с ним…

Моран схватил его за руку:

– Маркиз?

– Ну да, – с глубоким вздохом подтвердил Дидье. – Он ведь был женат на Тиш. Так ей и достался этот корабль.

– Я думал, что Маркиза – её прозвище… – пробормотал Моран.

– Нет, – чуть дрогнувшим голосом возразил старпом. – Она титулованная дама, наша Тиш. Хотя её мать и была рабыней семьи Джоша Ламберта, там, на островах. И Тиш родилась рабыней. Джош влюбился в неё, дал ей свободу и женился на ней, тогда его отец проклял их обоих и выгнал из усадьбы, scrogneugneu!

У Морана голова пошла кругом от этого простого рассказа.

– Ну вот, – спокойно продолжал Дидье, не замечая его смятения, – и Джош купил этот бриг, назвал его «Чёрная Маркиза» в честь Тиш и стал капитаном. А когда почти все у нас погибли в бою с испанцами, и Джош погиб, Тиш хотела продать «Маркизу», но не смогла. Это же всё, что у неё от Джоша осталось. Ну и я, – он грустно усмехнулся, – от старой-то команды. А потом появились Марк с Лукасом, и всё тут стало по-новому. Так-то, друг.

– Почему ты всё время называешь меня другом? – нахмурившись, спросил Моран, а Дидье легко улыбнулся и взъерошил ему волосы:

– Не враг же? Значит, друг.

– Люди все – враги, – убеждённо проговорил Моран и покосился на Дидье, уверенный, что тот обидится, но тот лишь рассмеялся:

– Да брось ты! Зачем тогда жить, если это так?

Моран протестующе мотнул головой, снова собираясь возразить, но не смог. Он страшно устал, глаза у него сами закрывались. Дидье забрал у него из рук пустую миску, подсунул подушку и заботливо натянул одеяло повыше:

– Отдыхай давай. Враги у него все, вот ещё выдумал, ventrebleu! Здесь тебя никто не обидит.

Это была сущая правда. Проведя последние пять лет своей девятнадцатилетней жизни в непрерывной войне со всеми и вся, Моран Кавалли никак не мог поверить, что где-то может существовать мир, подобный тому, что царил на «Чёрной Маркизе».

Сама Маркиза, Летиция Ламберт, не задала ему никаких вопросов. Зайдя к Морану в каюту на следующее утро, – уже не в атласном платье, а в удобных бриджах и камзоле, – она вела себя как заправский доктор: заглянула ему в глаза, оттянув нижние веки, заставила высунуть язык и пощупала пульс на шее и на запястье. И он, скрепя сердце, всё это ей разрешил. Услышав, как он мрачно сопит, она наконец тихо рассмеялась и пригладила ему растрёпанные волосы, отведя их со лба:

– Я не собираюсь на тебя покушаться, канонир. И ты свободен – можешь уйти в любом порту, в каком захочешь. Но я бы хотела, чтоб ты остался здесь.

– Я тоже, – выпалил Моран, заливаясь краской до ушей и отчаянно стыдясь этого.

Тиш снова ласково улыбнулась ему и быстро вышла, чтобы не смущать его ещё больше, – понял Моран. А он так и остался сидеть на койке. В горле у него стоя комок.

Никто и никогда не заботился о нём, кроме матери и сестры, умерших от оспы, когда ему было четырнадцать. Все остальные, начиная с отчима, стремились только пользоваться им, пока он не научился защищаться, как затравленный израненный зверь.

Насмерть.

А на «Маркизе» ему не от кого было защищаться.

Если бы не боязнь обнаружить эдакую свою слабость, Моран бы тенью следовал за Дидье Бланшаром, впитывая исходившее от него тепло. Парень и болтал, и пел, и смеялся – как дышал. И он стал первым после матери человеком, которому Моран сам позволял себя тормошить – обнять за плечо, взять за локоть, взъерошить волосы. Впервые за долгие годы чужие прикосновения доставляли ему невинное удовольствие, словно котёнку, которого чешут за ухом. Точно так же легко Дидье тормошил Тиш или Марка с Лукасом – впрочем, последним частенько перепадали от него и колотушки, но всякий раз за дело.

Марк и Лукас Каннингтоны тоже поразили Морана до глубины души – едва ли не сильнее, чем все созданные ими чудеса. Близнецам, похожим друг на друга, как две капли воды, было отнюдь не пятнадцать, а все двадцать лет от роду, но вели они себя как пятилетки. Понимая друг друга с полуслова и полувзгляда, они благодаря этому непрерывно устраивали всевозможные каверзы и розыгрыши – как с участием своих волшебных механизмов, так и без них. То и дело Моран с невольным смехом наблюдал, как они со всех ног улепётывают от грозящего им линьками, а также всеми небесными карами Дидье.

Особенно прекрасной оказалась изобретённая ими механическая швабра для мытья палубы. Лукас гордо вручил её старпому для «апробации», как он витиевато выразился. Уже через несколько минут швабра самым натуральным образом гналась за беднягой Дидье, как взбесившаяся шавка, только что не лаяла при этом. Близнецы же катались по палубе, корчась от смеха, впрочем, как и Моран. Дидье вынужден был взобраться на грот-мачту, где сидел, ругаясь на чём свет стоит, пока Тиш, высунувшись из камбуза, не пригрозила, что лишит близнецов не только ужина, но и завтрака. После чего те понуро забрали чудо-швабру и в очередной раз спаслись бегством от спрыгнувшего с мачты разгневанного старпома.

Глядя на всё это весёлое безумие, Моран несколько опасался за свои пушки, ранее находившиеся в ведении Лукаса. Но зря – как он с облегчением убедился, пушки «Маркизы» были обихожены не так уж и плохо. Моран добросовестно разбирался в том, какая часть функций канонира в бою будет возложена на него, а какая – на чудесные механизмы близнецов.

Предчувствие грядущего боя надвигалось на него сквозь всю весёлую беззаботность жизни на «Чёрной Маркизе». Приближался не просто бой – приближалась смерть, приближалась, обжигая ледяным дыханием, и отзвук этого дыхания, похожего на хрип агонии, он слышал и в разухабистых забористых песнях Дидье, и в пронзительно щемящих напевах Тиш.

Моран знал, что Эдвард Грир, Грир-Убийца, не оставит их в покое.

И он с обрывавшимся сердцем понимал, что хочет этого, хочет увидеть Грира ещё раз, – хотя бы со шпагой в руке на палубе во время боя, – но не смел признаться в этом даже самому себе.

Измученный этими предчувствиями, терзаемый бессонницей, Моран вышел однажды ночью на ют и вдруг услышал доносившийся из каюты Дидье тихий смех и перешёптывания. А потом – протяжный и сладкий женский стон.

Тиш!

Моран так и прирос к палубе, впитывая раздававшиеся из каюты звуки чужой плотской любви – вздохи, всхлипы, предательский скрип койки, шлепки тела о тело, поцелуи, невнятный прерывистый лепет и снова стоны…

Очнувшись, он кинулся прочь, сам не зная куда. Добежав до юта, он бросился навзничь возле шлюпки и крепко зажмурился, уткнувшись лбом в сырые доски палубы.

Он словно горел заживо.

«Рано или поздно он всё равно вернётся ко мне…»

– Никогда. Никогда, слышишь, ты, скотина, никогда! – шептал Моран, кусая губы.

Тут его и отыскал Дидье, взлохмаченный, босой, в одних штанах. Моран не удивился поразительной чуткости старпома, иногда неожиданно проявлявшейся. Неловко потоптавшись рядом, тот сел на палубу, скрестив ноги.