Текст книги "Черная маркиза (СИ)"

Автор книги: Олеся Луконина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

Зря она всегда так боялась признаться ему. Он не станет донимать ни её, ни дочь. Какой из него отец? Он же сам просто большой ребёнок!

Подумав так, Жаклин облегчённо улыбнулась и свистнула слуге.

Дидье запер за ней дверь, вернулся к камину и снова сел прямо на пол, запустив руки в волосы и упершись локтями в колени.

Жаклин и не представляла, как больно ранила его, и слава Богу – она бы наверняка расстроилась. Она ведь была доброй, Жаклин Делорм, – рассеянно подумал Дидье.

И умной.

Это хорошо, что их дочка уродилась в неё.

Ивонна.

Какое красивое имя.

Он опять лёг на спину и оцепенело уставился в тёмный потолок.

* * *

Тиш Ламберт вернулась в свой трактир через неделю. Дидье как раз колол дрова на заднем дворе, когда услышал визгливый лай любимой собачонки Тиш, женский смех и голоса. Сердце у него ёкнуло, и за считанные мгновения он оказался у парадного входа.

Дядюшка Андре, пожилой мулат – кучер Тиш – кряхтя, уже тащил в дом её сундук. Тиш стояла возле кареты, вертя в руках новую яркую шляпку, и оживлённо болтала с кухаркой Сарой. Почувствовав напряжённый взгляд Дидье, она обернулась, сияя улыбкой, но тут же её тонкие брови недоумённо взлетели вверх, а серые глаза округлились.

Дидье тоже удивлённо моргнул. А потом сообразил, что выскочил к крыльцу, как был – с топором в руке, в расстёгнутой до пояса рубахе. Спохватившись, он уронил топор наземь и смущённо почесал в затылке.

Тиш ещё мгновение ошеломлённо смотрела на него, а потом громко рассмеялась, тряхнув кудрями.

– Я даже испугалась тебя, Дидье Бланшар, – нараспев проговорила она сквозь смех и торопливо подбежала к нему – такая красивая в своём лиловом шёлковом платье, с копной непослушных кудрей и с чарующей улыбкой.

Прерывисто дыша, она положила ладонь на его голую грудь под распахнутой рубахой, и его сердце сначала болезненно повернулось под этой узкой прохладной ладонью, а потом отчаянно заколотилось.

Мечтательно улыбаясь, Тиш мягко промолвила:

– Я скучала по тебе, Дидье.

Утопая в её огромных глазах, он только и смог выдохнуть:

– Я тоже.

– Мастер Дидье! – ворчливо окликнул его сзади запыхавшийся кучер. – Эти ящики уж больно тяжёлые!

Рассмеявшись, Дидье шагнул к карете.

– Ты что, скупила половину припасов Порт-Ройяла, Маркиза? – весело осведомился он, выхватывая ящик из рук старика.

– Нет, только четверть! – задорно отозвалась Тиш, постукивая веером по ладони. – И скоро сюда привезут клавесин!

– Palsambleu! – чертыхнулся Дидье, и она вновь ликующе засмеялась.

Право, у неё было всё, о чём только могла мечтать любая женщина – красивый и уютный дом, который она украсила по своему вкусу, трактир, где она хозяйничала по своему разумению, бальные залы Порт-Ройяла, где она царила по праву.

И Дидье Бланшар в постели.

Тиш томно вздохнула, глядя, как Дидье легко вскидывает на плечо очередной ящик.

Всё внутри у неё сладко замерло, когда она подумала о предстоявшей ночи. Да какая там ночь! Они улягутся в постель ещё засветло… нет, прямо сейчас!

О да, она скучала. Ещё как!

Тиш повторила это, лукаво посматривая на Дидье сквозь пряди спутанных чёрных волос, вытянувшись нагишом на огромной кровати под балдахином, специально для неё доставленной из Франции.

Тиш Ламберт любила удобства абсолютно во всём.

Согнув длинную гладкую ногу, она игриво провела маленькой ступнёй по бедру Дидье, молча лежавшего рядом. Они уже утолили первый голод и могли позволить себе немного отдохнуть, прежде чем снова сплестись в объятиях. Её немного беспокоило то, что Дидье молчал, а не рассказывал оживлённо, как всегда, о событиях, произошедших в её отсутствие, не смешил её забавными байками о постояльцах и соседях, не напевал ей на ушко колыбельную, заменяя самые невинные словечки самыми солёными.

Не тормошил, не гладил, не наматывал на пальцы её кудри, не целовал…

Что это с ним такое?

– Дидье-е… – капризно протянула она, перекатываясь вплотную к нему, и потёрлась об его крепкое плечо головой, как ластящаяся кошка, жадно ловя ноздрями запах его разгорячённого тела. – Почему ты всё время молчишь?

– Думаю, – отозвался он спокойно.

– О, вот как! – Она тихонько засмеялась. – Зачем? То есть я хотела сказать – о чём?

Слабая усмешка тронула губы Дидье.

И правда – зачем?

Вот она лежит рядом с ним – женщина, которую он любит столько лет. Только что она кричала от наслаждения и билась в его руках, обвивая его бёдра своими стройными ногами и царапая ему спину в последнем содрогании. Она будет принадлежать ему всю ночь напролёт, пока первые лучи солнца не заглянут в окно. А потом, разомлевшая и умиротворённая, крепко заснёт, не выпуская его из объятий.

Чего же ещё ты хочешь от неё, Дидье Бланшар?

Любви.

Господь Вседержитель, как же он хотел её любви…

– Я люблю тебя, Тиш, – с болью выдохнул он.

– О, вот как? – Она засмеялась, довольная. Ничего не случилось. Он по-прежнему принадлежит только ей. – Это новость!

– И я хочу, чтоб ты любила меня. Чтобы ты была только моей, – с силой сказал он, усаживаясь на постели и не сводя с женщины напряжённого взгляда.

Вот это действительно было новостью! За четыре с лишним года их плотской связи такие слова маркиза Ламберт услышала от него впервые.

Дидье Бланшар всегда смирялся с её выбором и никогда не роптал.

Ничего не просил и не требовал.

«А ведь он имеет на это право… – прозвучал в самой глубине её сердца тихий настойчивый голос. – Право любви».

Вот ещё, глупость какая…

Тиш сердито сдёрнула с себя шёлковую простыню – пускай смотрит! – и тоже уселась на кровати, отводя с лица волосы.

– Что это ты выдумал, Дидье? «Я хочу!», – насмешливо передразнила она. – «Только моей!» Не смей указывать мне, что мне делать! Ты не муж мне, Дидье Бланшар!

– Я бы хотел, – произнёс он очень ровно, всё так же пристально глядя на неё.

Нет, сегодня Тиш положительно его не узнавала!

«Он любит тебя, – продолжал звучать в её сердце всё тот же настойчивый голос. – Пожалуйста, откликнись. Ведь ты никогда не откликалась. Ты потеряешь его, Тиш Ламберт. Опомнись, пока не поздно… опомнись… опомнись…»

Она опять гневно мотнула головой:

– Да что с тобой такое, Дидье? Что ты городишь? Дурману ты наелся, что ли?

– Я уже давно его наелся, – в усмешке Дидье просквозила горечь. – А сейчас… у меня просто было время подумать.

Тиш воздела руки вверх:

– И какую же чушь ты выдумал! Он бы хотел! Я здесь, с тобой! Ты в моей постели! Чего тебе ещё надо?!

И правда, чего?

– Я уже сказал, – твёрдо повторил Дидье.

Её смех прозвенел, как разбившийся хрусталь – холодно и колко.

– Венчания? – Тиш вздёрнула подбородок. – «В счастии и в несчастии, в здравии и болезни»? Я уже произнесла однажды свои брачные клятвы, Дидье Бланшар! В первый и в последний раз! Не смей требовать от меня больше, чем я могу тебе дать! Может быть, ты ещё захочешь, чтобы я родила тебе ребёнка?!

– А почему нет? – после паузы устало бросил он.

– Почему?! – Слёзы, горючие и неудержимые, закипели у неё на ресницах. – Я не родила ребёнка Джошу и никому не рожу! Я свободна и останусь свободной! Ты меня понял?!

Дидье молча смотрел на неё, такую прекрасную в своём смятении, с разметавшимися по плечам чёрными волосами, едва прикрывавшими её пленительную грудь, которую он только что с таким пылом ласкал.

Смотрел и видел… просто красивую женщину.

Очень красивую.

С которой можно было вместе спать, но не жить ради неё, не умирать за неё.

В сердце у него воцарилась пустота.

Чёрная, как уголь. Горькая, как рвота.

Вот чем закончилась его любовь. Пустотой с привкусом желчи.

Тиш никогда раньше не говорила ему того, что только что сказала.

Потому что он никогда не спрашивал, довольствуясь теми крохами тепла, которые она ему дарила.

Но теперь всё кончилось – враз.

Будто бы от удара волны с тихим шелестом рассыпались в прах песчаные замки, которые он так долго строил.

Дидье спокойно поднялся с постели и подобрал одежду, как всегда, разбросанную повсюду.

– Ты куда это собрался? – вздрагивающим от гнева, тревоги и страха голосом осведомилась Тиш.

– Пока не знаю, – честно ответил Дидье, мельком глянув на неё. – Куда-нибудь.

– Нет, ты точно с ума спятил! – Голос её упал до шёпота. – Ты… ты не сможешь уйти от меня!

– Я уже ушёл, – коротко откликнулся Дидье и молниеносно поймал её за руки, когда Тиш метнулась к нему, собираясь то ли обнять, то ли ударить.

– Я не буду умолять тебя остаться! – надорванно выдохнула она. – Хочешь уйти? – Глаза её сверкнули. – Да пропади ты!

Дидье только пожал плечами, выпуская её тонкие запястья.

Он уже пропал.

Зайдя в свою комнату, он собрал вещи, – их было немного, – в холщовый мешок, закинул его за плечо, спустился вниз и вышел за дверь «Калиенте».

Начинало темнеть. Мелкий дождик прибил пыль на дороге, и пахло свежестью.

Дидье шёл и шёл, не оглядываясь, пока городок не скрылся из виду. А потом свернул с дороги и бросился навзничь в мокрую траву, пахнущую дождём и горечью.

Он всё ещё чувствовал на губах вкус Тиш.

Но это ничего не значило.

Пустота, чёрная горькая пустота.

И свобода.

О да, он наконец-то был свободен – от этих пут.

От своей горькой любви.

Тиш сказала: «Я свободна и останусь свободной!»

Теперь и он стал свободным.

Больше он никогда и ни на кого не променяет эту свободу.

Он сел и, рассеянно сорвав травинку, сунул её в рот.

И вдруг подумал, что за все неполных двадцать четыре года своей непутёвой жизни никогда и ни от кого, кроме матери, не слышал трёх таких простых слов: «Я тебя люблю».

Вот смех-то…

Его хотели, что да, то да. Но любить…

Дидье несколько раз глубоко вздохнул. Воздух казался ему горячим, в глазах кололо, будто туда насыпали песку, но слёзы – слёзы не приходили.

– Tabarnac de calice d'hostie de christ! – длинно и непотребно выругался он, мотнув головой.

Ничья любовь не была ему нужна, будь она проклята! Любовь – всегда боль.

Хватит с него.

Прочь отсюда.

Порт-Ройял.

Трактир «Три бочки».

Почему бы нет?

Всё равно.

Patati-patata!

* * *

Маркиза Летиция Ламберт, Тиш, ворочалась и ворочалась без сна в своей огромной опустевшей постели, которая ещё хранила запах их разгорячённых грешными утехами тел.

Ей внезапно пришло в голову, что она ещё никогда не спала здесь одна. Дидье Бланшар всегда оказывался рядом – стоило ей лишь руку протянуть.

Тиш с досадой подумала, что неправильно вела себя с Дидье. Стоило пообещать ему… сказать ему то, что этот дурачок хотел услышать… утихомирить его… улестить… и впредь просто вести себя осмотрительней, вот и всё.

Ладно.

Ничего ещё не потеряно.

Он вернётся.

Тиш беспомощно утёрла мокрые щёки. Дидье придёт. Придёт непременно! И будет просить прощения за свою грубость, умолять её принять его, говорить, что не может жить без неё…

И она простит его… конечно, простит, и сама попросит прощения, и всё будет, как прежде.

Снова смахнув слёзы, она мечтательно улыбнулась в темноту и успокоенно перевернулась на другой бок, натягивая повыше скомканную простыню.

Так и случится.

И очень, очень скоро.

Она прислушалась, отчаянно желая вновь услышать звучавший в её сердце совсем недавно тихий голос, который подтвердил бы ей, что она права… но голос молчал.

* * *

Ночь, когда Дидье Бланшар гулял в кабаке «Три бочки», присутствовавшие там запомнили навсегда. И не только потому, что ром и вино за счёт Дидье лились рекой для всех желающих, а сам Дидье горланил забористые матросские песни и отбивал чечётку, не жалея ни башмаков, ни пола. Но из углов выползли, покачиваясь, даже упившиеся к тому времени вусмерть корсары, когда Дидье Бланшар уселся играть в кости, поставив на кон свою свободу.

Увы, в трактире не нашлось никого, кто бы мог сочинить об этом песню, кроме самого Дидье, но опять же, увы, ему тогда было не до этого.

Он сидел, опираясь локтями на стол позади себя – с виду трезвый, как стёклышко, и беспечный, как стриж, а на коленях у него елозила Нелл, маленькая рыжая шлюшка, которая тёрлась об него, как котёнок, ластилась, то шепча на ухо непристойности, то жадно шаря руками под его расстёгнутой рубахой. Дидье только встряхивал русой головой, со смехом прижимая ладонью её бесстыжие пальцы и рассеянно чмокая девчонку в круглую щёку.

– Отлипни от парня, Нелл, – скомандовал наконец трактирщик, дородный и лысый, потерявший десять лет назад ногу в сражении с испанцами, известный всему Порт-Ройялу под именем папаши Кевина. – Он тебя не хочет. Он устал от бабьих штучек.

Корсары захохотали.

Нелл возмущённо надула пухлые губы и умоляюще заглянула Дидье в глаза, ладошкой поворачивая его голову к себе:

– Вот ещё! Это же неправда, скажи? Дидье-е!

Ухмыльнувшись, тот бережно заправил ей за ухо рыжий локон и, порывшись в кармане, сунул за корсаж её розового платьица золотую монету:

– Держи, ma bebe.

– Мне не надо от тебя денег! – оскорблено вскричала Нелл, вихрем слетая с его колен и сжимая кулачки. – Я тебя хочу, а не твоих денег!

Снова грянул хохот.

– Да он только-только от одной шлюшонки избавился, а ты тут… – пьяно проорал какой-то гуляка и тут же захлебнулся словами и кровью – кулак Дидье молниеносно врезался ему в зубы.

Так же молниеносно сорвавшись с места, Дидье выбросил пьяницу за дверь трактира и, передёрнув плечами, вернулся к столу. Отпил глоток из своей кружки и снова широко улыбнулся, ероша кудри притихшей Нелл:

– Ну что ты приуныла, ma bebe? Давай-ка улыбнись! Вот так…

Онемевшие было корсары тоже наперебой загалдели, возвращаясь к своим кружкам, а Моран, сидевший за этим же столом вместе с Гриром, за всё время не проронившим ни слова, тихо и взволнованно спросил, заглядывая в ясные зелёные глаза Дидье:

– Плохо тебе, Ди? Только не ври, что всё отлично!

– Tres bien, – прыснув, подтвердил тот и ловко увернулся от сердитого тычка в бок. – Да брось ты, друг… – Он поймал Морана за руку и крепко сжал. – Я жив, значит, надо жить и весело жить, nombril de Belzebuth!

Он легко взлохматил Морану волосы тем же жестом, что и раньше – Нелл, и повернулся к трактирщику:

– Эй, папаша Кев! Объясни-ка нашему малышу, что без ноги хреново, но жить можно!

– Ещё бы! – пробасил в ответ Кевин. – Ноет только она, тварюга, перед дождём, как живая, да и хрен с ней. Главное – промеж ног ничего не оттяпали, и ладно!

Трактир снова взорвался смехом, а Дидье, вскочив с места, схватил гитару, отставленную было в сторону, и подмигнул просиявшей Нелл:

– Спляшешь со мной, ma bebe?

…Наблюдая за их залихватской пляской, Грир неторопливо наклонился к уху Морана:

– Он пойдёт на «Разящий»?

Их глаза встретились.

Им двоим не надо было ничего объяснять друг другу. Грир точно знал, что Моран вряд ли примет как должное всё, что он предложит, но не тогда, когда дело касалось Дидье Бланшара. Они оба его хотели – с его ладным телом, пылким нравом, бесшабашной улыбкой и раненым сердцем. Оба.

Теперь главное – чтобы Дидье захотел их.

Когда тот, запыхавшийся и смеющийся, вновь плюхнулся на свой стул рядом с ними, Грир спокойно подлил рома в его кружку и так же спокойно осведомился:

– Ну и что ты дальше будешь делать, старпом? После того, как деньги у тебя закончатся?

Дидье задумчиво вскинул брови, потом вывернул карманы и беспечно хмыкнул:

– Да уже кончились, кэп! Заработаю, кровь Христова, чего там… – Махнув рукой, он подмигнул Морану, напряжённо уставившемуся на него. – Чего ты на меня так смотришь, друг? Не бойся, я не пропаду.

– К нам на «Разящий» пойдёшь? – с нажимом, но очень тихо осведомился Грир, и Дидье, переведя удивлённый взгляд с тревожного лица Морана на непроницаемое хищное лицо капитана «Разящего», вдруг перестал улыбаться и на миг опустил тёмные ресницы, будто скрываясь от их взглядов.

– Тебе нужен старпом, капитан? – спросил он так же тихо и серьёзно, а Грир качнул головой и ответил ровным голосом:

– Нам нужен ты, Дидье Бланшар.

Подняв потемневшие глаза, Дидье открыл было рот, чтобы ответить, но тут позади них раздался низкий и чуть хрипловатый женский голос:

– Мне он тоже нужен. Пятьдесят золотых в год, мальчишка.

Трое мужчин перевели ошеломлённые взгляды на возникшую невесть откуда высокую статную женщину в щегольском камзоле, бриджах и высоких сапогах. Чёрные, как ночь, блестящие и пышные волосы её венчала капитанская треуголка, смуглое дерзкое лицо было словно отчеканено на монете.

Корсиканка Симона Агостини, хозяйка брига «Стрела», надменно улыбнулась, наслаждаясь всеобщим вниманием.

– И ты не пожалеешь, – добавила она коротко, опустив руку на плечо Дидье и медленно проводя пальцами от ключицы к шее, а потом запуская их в копну его густых взлохмаченых волос.

Глаза Дидье широко распахнулись, а потом он вдруг заливисто и искренне расхохотался. Симона с неохотой отдёрнула руку, отвечая вызывающим взором на хмурые взгляды Морана и Грира.

– Mon Dieu, – выпалил наконец бывший старпом «Маркизы», откидываясь на стуле и открыто оглядывая всех по очереди блестящими от смеха глазами. – Да вы все спятили, люди, palsambleu! Я того не стою, правда.

– Да ты сам чистое золото, дурак, – сердито выдохнул Моран.

Симона и Грир невольно кивнули, соглашаясь, а Дидье снова прыснул:

– Точно, спятили!

– Не веришь, что ли? – вспыхнул Моран.

– Верю, как магометанин, и нем, как катафалк, – заявил Дидье, сверкнув шальными глазами, но в весёлом голосе его просквозила неожиданная горечь. – Только дуэли тут не устраивайте, кровь Христова!

– Так тебя это всё забавляет, парень? – медленно и тяжело проговорил Грир, глядя на него исподлобья, а Дидье только пожал плечами и вызывающе прищурился, снова отхлебнув из своей кружки:

– Patati-patata!

– Вот засранец-то… – Грир, невольно усмехнувшись, повернулся к Симоне: – Мадам? Если этому шалопаю всё равно, с кем из нас уйти отсюда, пусть его участь решит судьба. Бросим кости?

Помедлив, корсиканка согласно кивнула.

– О-о-о! – возбуждённо взвизгнула Нелл, первой кидаясь к их столу. – Дай сюда свои кости, папаша Кев, чтоб уж точно без всякого обману!

– Кыш, вертихвостка, – пробурчал хозяин, огромной татуированной ручищей расчищая себе дорогу сквозь толпу зевак, окружившую стол плотным гудящим кольцом. – Ишь, разгалделись, как стая треклятых грачей по весне… Плюнь ты на них на всех, парень, иди к нам поваром. Или вон – под гитару по вечерам орать. Угол и кормёжку дам, и девки все – твои.

Нелл восторженно запрыгала, но Дидье только развёл руками и глубоко вздохнул:

– Я по морю соскучился, Кев. Хочу, чтоб палуба была под ногами. А песен я и на каком-нибудь корыте всласть поорать могу, они ж всегда со мной, никуда не денутся.

Нелл разочарованно надулась, и Дидье с улыбкой ей подмигнул.

– Что ж, как хочешь, дело твоё, – вздохнул и трактирщик, со стуком ставя на стол стаканчик с костями.

Грир вытряхнул все пять костей на ладонь, взвесил и придирчиво их осмотрел. Потом так же придирчиво глянул на Дидье. Тот улыбнулся и ему – почти безмятежно.

Почти.

И сказал, на мгновение крепко стиснув его запястье:

– Я тоже хочу бросить кости на свою судьбу, кэп. Это будет… справедливо.

Грир, всё ещё пристально глядя в его спокойные глаза, медленно кивнул и встряхнул стаканчик. Стук костей, посыпавшихся на стол, раздался в наступившей тишине, как удар грома, и все возбуждённо вытянули шеи, заворожено уставившись на них.

Глухой гул пронёсся по трактиру.

Нелл, не открывая накрепко зажмуренных глаз, тревожно пропищала:

– Ну скажите же, сколько? Сколько?!

– Двадцать семь, – прогудел Кевин и, неторопливо собрав кости, протянул стаканчик корсиканке. – Перебить эдакое трудновато будет.

Все затаили дыхание, а Симона привычным движением метнула кости на стол.

Нелл ойкнула, Дидье фыркнул, а Грир, снова внимательно поглядев на него, не заметил и тени смятения в его ясных смешливых глазах.

– Двадцать два, – торжественно объявил трактирщик, будто глашатай на турнире, и гуляки завопили и затопали, радуясь развлечению.

Дидье встал, будто спохватившись, и произнёс ровно и негромко – так, чтоб его расслышали только корсиканка да Моран с Гриром:

– Я сожалею, мадам.

Взгляд его теперь был совершенно серьёзным.

– Правда? – Женщина недоверчиво изогнула густые брови.

– Mon Dieu, как можно парню из плоти и крови не сожалеть, потеряв вас, мадам?! – Он протянул ей руку, а потом церемонно поднёс к губам смуглые пальцы, которые она, помедлив, вложила в его ладонь.

– Болтун! – с невольной улыбкой хмыкнула корсиканка, отстраняясь, наконец, и прожигая Дидье насквозь своими тёмными глазами. – Французишка! Но твоя матушка не зря дала тебе такое имя, ты, чёртов плут. – Она провела пальцами по его щеке, продолжая неотрывно смотреть в лицо. – Дидье – желанный… Что ж, если передумаешь, желанный, то всегда знаешь, где меня найти. На «Стреле».

– Конечно, мадам, – невозмутимо отозвался Дидье, задумчиво провожая взглядом гордо направившуюся к двери женщину. А потом залихватски присвистнул, вновь поворачиваясь к столу. – Мой черёд, garГons!

Он упёрся в стол обеими ладонями, легко встретив напряжённые взгляды Грира и Морана, впившиеся в его лицо.

– Что, Дидье, ставишь на кон свою задницу? – выкрикнул один из пьянчуг позади него, но торопливо прикусил язык, едва Дидье с нехорошим прищуром покосился на него через плечо.

– Mange d'la marde! – от души пожелал ему Дидье и усмехнулся. Глаза его опять стали совершенно серьёзными. – Я не хочу никого обидеть. Я хочу… только свободы. Господь Вседержитель знает, как сильно хочу. – Голос его вдруг упал почти до шёпота, и он прикрыл глаза. – Но пусть будет так, как Он захочет. Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saecula saeculorum. Amen.

И Дидье Бланшар бестрепетно встряхнул стаканчик с костями.

Кости со стуком рассыпались по столу.

– Твою ма-а-ать… – прохрипел кто-то в мёртвой тишине, тут же взорвавшейся криками и восторженным свистом.

Нелл пронзительно взвизгнула и, подпрыгнув, повисла на шее Дидье, который со смехом стиснул её в объятиях.

– Второй раз в жизни такой расклад вижу, – поведал Кевин, энергично почесав свой лысый затылок. – Пять шестёрок, надо же! Господь тебя любит, Дидье Бланшар. Если захочешь, оставайся тут, говорю тебе. Эй вы, расступитесь, горлопаны чёртовы! – И он без церемоний растолкал толпу зевак.

Моран с тоской покосился на мрачно молчавшего Грира.

– Си-ди, – раздельно произнёс тот, без слов поняв желание своего канонира уйти прочь отсюда.

И они сидели, изредка отпивая по глотку из своих кружек и неотрывно глядя на Дидье Бланшара, в которого будто бес вселился. Ему поистине не было ни сносу, ни удержу – он пил, не пьянея, отчаянные глаза его блестели, гитара звенела, а башмаки он стоптал, наверное, до дыр.

Когда почти все в трактире обессиленно завалились под столы и на лавки, – а маленькая Нелл свернулась клубочком в единственном продавленном кресле в углу, – Дидье схватил со стола глиняный кувшин с водой и, весело отфыркиваясь, вылил его себе на голову. Утёр рукавом лицо и поглядел на Грира с Мораном, забавно сморщив нос. Его мокрая рубаха прилипла к телу, а спутанные волосы – ко лбу, но он, не обращая на это ни малейшего внимания, насмешливо поинтересовался:

– Вы там задницы себе ещё не отсидели, garГons?

– А ты ноги до ушей не оттоптал? – парировал Моран, невольно улыбнувшись в ответ. Обижаться на Дидье было невозможно. Его выбор был действительно его правом, а им давно пора было уходить отсюда… Моран глубоко вздохнул – так глубоко, что даже в груди заболело.

– Вставайте-ка, – велел Дидье, вразвалочку подходя к ним. – Давайте-давайте, подымайтесь!

Взвесив в ладони полупустую бутылку рома, которую за всю ночь Моран и Грир так и не допили, он с театральным вздохом констатировал:

– Не умеете вы веселиться, garГons!

И, осушив бутылку в несколько длинных глотков прямо из горлышка, швырнул её в очаг, где она со звоном разбилась. А потом, даже не покачнувшись, обернулся к трактирщику:

– Эй, Кев! Найдутся три клячи у тебя в конюшне, а?

– Найдутся, – хмуро пробурчал Кевин, остро глянув на всех троих. – Спины только моим одрам не потрите, олухи, знаю я вас, раздолбаев… И куда ты собрался, олух Царя Небесного, ты же столько рому за ночь выпил, что в нём утопиться можно!

– Patati-patata! – пропел в ответ Дидье и с хохотом отпрянул от пролетевшего мимо его носа веника, метко запущенного хозяином.

Недоумённо переглянувшись, Грир с Мораном поднялись из-за стола. Они понятия не имели, что на уме у Дидье, но послушно двинулись за ним. «Как детишки за Гамельнским крысоловом», – рассеянно подумал Моран, вспомнив вдруг сказки своей кормилицы Джен.

Одры действительно нашлись в конюшне у трактира, так же, как сёдла и одеяла, которые Дидье ловко к сёдлам приторочил. Он по-прежнему молчал, но собирался с такой лихорадочной быстротой, будто уходил от погони. Моран с Гриром тоже молчали – пока выезжали за ворота на дорогу, а потом – на тропинку, ведущую вглубь зеленевших в предрассветных сумерках холмов. Они только напряжённо смотрели на прямую спину скакавшего перед ними Дидье, который даже не думал оборачиваться.

Утренний ветер трепал им волосы, и Моран с наслаждением вдыхал влажный туманный воздух. Наконец впереди замаячила голубая гладь маленького озерца, и Дидье, спрыгнув на землю, деловито расседлал своего гнедого «одра», привязав его к дереву. Рассеянно бросил в кусты привезённые одеяла. И только тогда обернулся к своим спутникам всё с тем же вызывающим прищуром:

– Nombril de Belzebuth! Вы, парни, давеча к стульям приросли, а теперь к сёдлам? Шевелите задницами, palsambleu!

– Я тебе сейчас уши надеру, молокосос! – рявкнул Грир, спрыгивая с седла. – Ты какого дьявола вытворяешь? И что это за лужа? – Он кивком головы указал на безмятежно синевшее озерцо. – Что мы тут забыли?

Дидье на миг опустил голову:

– Я тут был когда-то… с ней. Это хорошее место, капитан. Доброе.

И, не обращая больше на него и на Морана никакого внимания, будто их тут и не было, повернулся к ним спиной, скинул башмаки, содрал с себя одежду, сладко потянулся и прыгнул в озеро.

Моран и Грир немо уставились друг на друга, а потом опять на этого наглеца, который, отфыркиваясь, уже вовсю плескался на глубине.

– Я его утоплю сейчас, – процедил Моран, свирепо путаясь в штанах. – Нашёл с кем шуточки шутить!

– Это не шуточки, – глухо вымолвил вдруг Грир, расстёгивая свой камзол. – И ты сам знаешь, почему он это делает. От отчаяния. Идиот.

Когда они вошли в тёплую ласковую воду, Дидье уже вынырнул и в упор, без улыбки, смотрел на них, стоя по пояс в озере. Прозрачные струйки стекали по его лицу и груди, губы были плотно сжаты, а взгляд – непроницаем.

– Хороша водичка, а? – жизнерадостно поинтересовался он наконец, встряхнув головой так, что капли разлетелись во все стороны. – Пресная, не чета морской, tres bien! Близнецам если б волю дать, они б всё море опреснили, вот бы дельфины и акулы порадовались! Только Морской Хозяин не порадовался бы небось, да и русалки… – Он запнулся. Глаза его шало блестели, мокрые ресницы слиплись острыми стрелками. – Вы чего молчите, а?

– Того, что ты за троих тараторишь, и всё не по делу, – отрезал Грир, подходя к нему вплотную, и Дидье вскинул взгляд к его лицу, едва заметно вздрогнув. – Весело тебе так уж, что ли?

Дидье вдруг подумал, что всё это было действительно весело, дьявольски весело.

Вот оно, это слово – дьявольски.

Подумать только, он же сам себя загнал в силки, чтобы Грир с Мораном его поймали.

Сам, добровольно, стал добычей!

Вот смеху-то.

Он совершенно не понимал, за каким чёртом совершил эдакую несусветную глупость, и почему в тот момент, когда он задумал отправиться сюда с Мораном и Гриром, эта мысль казалась ему такой единственно правильной.

Ром. Всё это треклятый ром, le tabarnac de salaud!

И чёрное беспросветное отчаяние, которое выгрызало ему сердце.

Он знал только, как сильно эти двое его хотят – понял ещё во время дурацкой игры в кости. И уже тогда решил – хотят, значит, пусть заполучат хоть разок, даже если выигрыш выпадет не Гриру. Кому ты вообще нужен, Дидье Бланшар? Да никому в целом свете!

Кроме этих… волков.

Невольная дрожь прошла у него по позвоночнику, вниз к крестцу, к подкашивавшимся ногам. Стало очень холодно, и кожа покрылась мурашками. Хмель неотвратимо выветривался из пульсировавшей болью головы.

О том, что так же неотвратимо должно было сейчас произойти, Дидье даже и подумать не мог. Вернее, гнал от себя эти мысли, как гонят из города больных проказой.

Он вздрогнул и непроизвольно сглотнул. Во рту у него пересохло, как в пустыне, хотя он стоял по пояс в воде.

– Tabarnac de calice d'hostie de christ! – пробормотал он ругательство, как молитву, не в силах отвести взгляда от глубоких, воистину волчьих, глаз Грира. И даже не оборачиваясь, чувствовал голой спиной, каждым напрягшимся нервом такой же хищный взгляд Морана.

А святой Франциск из тебя никудышный, Дидье Бланшар. Слишком много раз ты грешил и не каялся!

Подумав так, он опять невольно и искренне прыснул. Всё это было смешно до колик!

До смерти смешно.

Твёрдая рука Грира взяла его за плечо – жёстко и уверенно.

– Клин клином вышибаешь, Дидье Бланшар? И не боишься?

– Вас-то? Мне всё равно, – почти честно сказал Дидье, даже не пытаясь вырваться из этой хватки. – Хуже, чем есть, не будет!

– Вот как? – голос Грира был обманчиво мягок, в отличие от его ладони. – Думаешь, ты никому не нужен – таким, каков ты есть? И терять тебе уже нечего?

– Ну вам-то уж точно нужен, – вызывающе оскалился Дидье. – И я уже всё потерял. Не лезь в душу, Грир, нужен – бери. Не болтай попусту, болтать – это по моей части.

Он снова хохотнул и едва не подскочил, когда ладонь Морана стиснула ему локоть.

– Ты же этого никогда не делал, – спокойно проговорил тот, глядя в его упрямые глаза так же внимательно, как и Грир. – Верно?

Дидье на миг прикусил губу, а потом зло процедил:

– Va te faire foutre, мы что, в исповедальне? Мы вроде как торчим нагишом в чёртовом озере! А ты – не чёртов растреклятый кюре, Моран! Делал – не делал, какая тебе раз…

Он не договорил, потому что железная рука Грира вдруг притопила его, как кутёнка, а когда он с ругательствами вынырнул, свирепо отплёвываясь, Грир окунул его ещё раз – мгновенно и безжалостно. А потом так же безжалостно выдернул за волосы на поверхность. И пока тот судорожно хватал ртом воздух, спокойно осведомился, глядя ему в лицо:

– Очухался?

– Bordel de merde! – прорычал Дидье и закашлялся.

– Ты вовсе не в сраном борделе, garГon, – произнёс Грир почти ласково. – И ты унесёшь отсюда свою распрекрасную задницу и свою дурную башку в целости и сохранности, можешь мне поверить. – Он хорошей затрещиной направил ошеломлённого и потерявшего дар речи Дидье прямиком к берегу. – А ты чего ржёшь, как конь невзнузданный? – рявкнул он, поворачиваясь к Морану. – Утопиться решил, олух?