Текст книги "Черная маркиза (СИ)"
Автор книги: Олеся Луконина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Голос его был полон издёвки.
Жаклин взглянула на Клотильду полными отчаяния глазами, и та с упавшим сердцем поняла, что упрашивать Грира-Убийцу опять придётся ей.
Что ж…
– Капитан, ради Христа… – едва выговорила она дрожащим голосом. – Мы… я умоляю вас, прикажите своим людям не причинять зла тем, кто живёт на нашем острове. Они же ни в чём не виноваты… они… ни при чём!
Ей не раз доводилось видеть прибрежные деревушки, разграбленные пиратами, обгоревшие руины домов, залитые кровью дворы, растерзанные трупы женщин…
Она похолодела при мысли о том, что такая участь может постигнуть Пуэрто-Сол.
Нет!
Тёмные глаза Грира оказались совсем близко – затягивая, будто омуты.
В томительном молчании прошло несколько мгновений, а потом Грир тихо сказал:
– Я хочу только выручить Дидье. И если… – он чуть запнулся, – за его возможную смерть кому-то придётся заплатить, то это будет только губернатор и его солдаты.
Клотильда судорожно сглотнула, не зная, благодарить ли.
– Ну и, разумеется, – продолжал капитан с ударением на каждом слове, – кому точно не поздоровится в любом случае, так это паршивой усадьбе «Очарование», где его схватили. Я бы посоветовал её обитателям, – если б они могли меня слышать, – помолиться и исповедаться, ибо проснутся они в аду.
– Грир! – не своим голосом вскричала Жаклин и осеклась, прижав ладонь к губам.
– Я, пожалуй, схожу за грогом, – кашлянув, Кевин направился к двери.
Моран напряжённо сдвинул брови, оторвавшись от схемы, а Клотильда только пошевелила губами, совершенно не представляя, что же теперь сказать.
– Эдвард, прошу тебя! – выдохнула Жаклин, белая, как полотно. – Там моя дочь!
– Ах, вот оно что… – медленно, с расстановкой, произнёс капитан, и Клотильда неожиданно поняла, что он знал. Он всё знал! – А почему же Дидье поймали именно там?
Клотильда вдруг закипела от гнева и вскочила со своего стула. Она чувствовала, что, возможно, совершает роковую ошибку, но смолчать просто не могла.
– Зачем вы мучаете её? – выпалила она, комкая в пальцах свой фартук. – К чему всё это? Вы же не собираетесь сжигать её усадьбу! Вы ведь всё знаете, не так ли?
Грир повернулся к ней, и она стоически выдержала его пронзительный взгляд.
Наконец он чуть усмехнулся и проговорил:
– Похоже, что вы действительно подруги, миссис Блэр. Знаю ли я – что? Что Дидье – отец дочери мадам Делорм? Да, я знаю. Что он поехал туда, чтоб повидать эту малышку? Я это тоже знаю, вы правы. – Он вдруг поклонился Клотильде, уже безо всякого ёрничанья. – И я не трону её чёртово «Очарование». – Он повернулся к Жаклин. – Мне просто надоели твои увёртки, Джекки.
– Mon hostie de sandessein! – выплюнула Жаклин забористое мужское ругательство, рухнув на стул и запустив пальцы в волосы. – Mon chien sale!
Грир и Моран переглянулись и захохотали.
Распахнулась дверь, и вошёл Кевин с кувшином грога и блюдом маленьких пирожков на серебряном подносе. Ему хватило одного взгляда, чтобы облегчённо вздохнуть.
– Пора, – вновь помрачнев, бросил Грир. – Быстроходная шлюпка с «Маркизы» стоит в гавани. Через четверть часа мы будем на «Маркизе», к полуночи – на Пуэрто-Сол.
– Я с вами! – выкрикнула Жаклин, стремительно вскакивая с места, будто подброшенная пружиной. – И только попробуй отказать мне, Эдвард Грир! Я хочу быть уверена, что с моей дочерью всё в порядке… и ещё я хочу своими руками придушить этого распроклятого болтуна Дидье Бланшара!.. Немедленно прекратите гоготать, болваны, а то я и вас придушу!
– Маленькая фурия, – сквозь смех пробормотал Грир. – Или гарпия!
– Бестия? – предположил Моран, вскинув брови точь-в-точь, как Грир.
Жаклин, сжав кулаки, шагнула к ним, и оба, хохоча, вывалились за дверь.
Клотильда тоже сделала шаг вперёд и вдруг пошатнулась.
– Не вздумай! – сердито приказала ей Жаклин, хватая со стула свой плащ. – Присмотри за ней, Кев… а я присмотрю за этими… pauvres idiots! – Она помедлила. – И… спасибо тебе, Кло.
Сверкнув глазами, она исчезла за дверью.
– Погодите же! – беспомощно протянув руку к двери, вскрикнула Клотильда.
Боже милосердный, она должна была отправиться с ними!
Кевин опять придержал её за плечо и усадил обратно на стул.
Прямо перед ней на столе очутился стакан дымящегося грога, и она машинально отпила сразу половину, не заботясь о том, что обжигает пальцы и губы. Ей сразу стало жарко, в голове зашумело.
– Вы совсем измаялись, миссис Блэр, – мягко заметил Кевин. – Перестаньте изводиться. Вы сделали всё, что могли. Они справятся и привезут вам вашего шалопая. Сядьте и поешьте, выпейте ещё грога, а потом я провожу вас в вашу комнату, и вы, наконец, отдохнёте.
Клотильда хотела сказать, что она не устала, хотела поблагодарить его за заботу о ней, – видит Бог, она так мало испытала этой заботы! – но вместо всего внезапно прошептала:
– Он не мой. Он должен жить, вот и всё. Он же… как солнечный луч, как можно дать ему погаснуть? Я ему благодарна… так благодарна… – Горло у неё сжалось, и она снова отпила из стакана. Светло-голубые глаза Кевина тревожно глядели на неё, и Клотильда ответила ему таким же прямым взглядом. – Он сказал мне… «В Порт-Ройяле есть трактир «Три бочки»… его хозяин – хороший, добрый человек… и очень одинокий. Как и ты, Кло» – вот что он сказал… – Она закрыла глаза, но всё равно чувствовала, как слёзы бегут по щекам и капают на фартук. – Боже, что я говорю! Что вы подумаете обо мне!
Пальцы Кевина осторожно сжали её запястье, и он серьёзно проговорил своим глубоким голосом:
– Я думаю, что это вы – очень хороший, добрый человек, миссис Блэр… Клотильда.
– Боже мой… – срывающимся шёпотом пробормотала она. – Только бы они успели!
– Они успеют, – спокойно заверил Кевин и, как ребёнку, вытер ей щёки своей большой ладонью. – Не сомневайтесь.
* * *
В дверном замке снова заскрежетал, поворачиваясь, ключ, и Дидье удивлённо поднялся с грязной соломы. Он никак не ждал, что тюремщик вернётся – ну разве что для того, чтобы вздуть его хорошенько. В конце концов, vertudieu, он уже изрядно достал бедолагу своими дурацкими шуточкам, так что…
Всякие «так что» махом повылетали у Дидье из головы, едва он почуял всем своим изголодавшимся нутром вкусные запахи, доносящиеся из миски, неловко зажатой в руках у Мэтью.
Morbleu, не может быть!
– Ты тут на довольствии не состоишь, чёртов прохвост, – пробурчал тот так же неловко, отводя глаза. – Вот всё, что осталось от стряпни моей старухи. И хлеб ещё.
Дидье бережно принял у него из рук хлеб и миску с кашей и судорожно вздохнул. Он знал, что нужно витиевато благодарить, балагурить, хвалить стряпню жены Мэтью и призывать на них обоих благословение Божие. Sapristi et sacristi, болтовня никогда не мешала ему поглощать добрую еду! Но он выдохнул только:
– Спасибо.
И снова застыл с миской в руках, ошеломлённо глядя на Мэтью, пока тот не отвернулся и не пробурчал, откашлявшись:
– Чего уставился? Жри давай.
И снова вышел.
Несмотря на голод, Дидье ел медленно, но успел опустошить миску и дочиста вытереть её хлебной коркой, прежде чем дверь снова распахнулась и раздалось ворчание тюремщика:
– Давай сюда миску, а вот тебе ведро, раз уж приспичило. Принесла же тебя, ирода, нелёгкая откуда-то на мою голову! Отродясь в этой клятой тюрьме никого не было.
– Я сюда тоже не просился, дядя Мэтью, – через силу ухмыльнулся Дидье.
Где он был бы сейчас, если б не эта сушёная зараза мисс Дилан, проследившая за Ивонной? Может быть, у штурвала «Маркизы» – ветер в лицо, и солёные брызги на губах, и громада парусов над головой, и тепло нагретой солнцем палубы под босыми ногами. А Ивонна – рядом, на перевёрнутой бочке, тоже босая, колотит по бочке маленькими пятками и хохочет-заливается…
Дидье ошалело моргнул. Вся эта картина представилась ему на миг так ярко и живо, что он просто не поверил глазам, снова оказавшись в тёмной затхлой камере, освещённой только неровным светом факелов из коридора.
– Какой я тебе дядя, ты, прохвост? – проворчал тюремщик, сверля его своим обычным свирепым взглядом. – У меня, благодарение Богу, таких племянничков никогда не водилось. Ты чего там наплёл нашей светлости господину губернатору, что тебя сразу не вздёрнули, а?
Дидье пожал плечами, – кандалы опять брякнули, – и лаконично ответил:
– Ну, наплёл. Жить-то хочется, дядя Мэтью.
– Прохвост и есть, – резюмировал тюремщик. Он почему-то не спешил уходить, топчась возле приоткрытой двери. – Возись вот теперь с тобой. Я с сыном так не возился.
– Ну извини, – фыркнул Дидье, почесав в затылке. – Вздёрнули бы меня – хлопот бы у тебя не было, это точно. – Он помедлил, осенённый внезапной догадкой. – А сын твой тоже тут, на Пуэрто-Сол или уехал куда?
– На тот свет. Помер он, сын-то, – тоже помолчав, тяжело проронил Мэтью, – два года скоро, как помер.
Дидье вспомнил рассказ Клотильды:
– Оспа забрала?
– Да, – кивнул тюремщик, почему-то ничуть не удивившись тому, что пленник знает про оспу. – Она, проклятущая, чёрная смерть – тогда пол-острова скосила. А мы вот со старухой остались.
– Как его звали? – тихо спросил Дидье.
– Джейк, – сипло вымолвил Мэтью. – Джейкоб то есть. Джейкоб Хью Колллинз. Старуха моя его Грачом звала, потому как он чёрненький был да смуглый. Совсем не такой, как ты. Но болтал и лыбился вот в точности… – Он осёкся, глаза его вдруг блеснули. – Да какого дьявола ты всё спрашиваешь, а я, болван, рассказываю!
Дидье собрался было объяснить ему, что боль всегда требует выхода… или что его Джейк хотел бы, чтобы о нём говорили, чтобы не забывали… но не успел.
Снаружи грохнул выстрел из мушкета. И за ним ещё один. И ещё.
Мэтью и Дидье изумлённо уставились друг на друга, а потом тюремщик попятился было назад, но Дидье оказался куда проворнее. Мгновенно дёрнув Мэтью к себе, он захлестнул свои кандалы вокруг его шеи.
– Прости, дядя Мэтью, но я уйду, а ты останешься здесь, – тяжело дыша, сказал он на ухо не сопротивлявшемуся почему-то тюремщику. – Там мои друзья.
Вся кровь вскипела у него в жилах. Ему хотелось петь и хохотать во всю глотку. Его не оставили здесь одного на верную смерть! Кто-то решил его спасти!
Он точно знал – кто.
Сорвав с пояса Мэтью связку ключей, Дидье оттолкнул его к стене. Дверь провизжала по полу, лязгнул замок.
Кандалы остались у него на руках – не было времени подбирать ключи, да и тяжёлое железо послужило бы ему хоть каким-то оружием. Его, конечно, могли пристрелить в любое мгновение, но, palsambleu, это была бы весёлая смерть!
Но коридоры подземелья были совершенно пусты. Конечно, если в губернаторской тюрьме сроду не водилось заключённых…
Будь благословен, крохотный Пуэрто-Сол, со своими ленивыми солдатами, доверчивым губернатором и добрым тюремщиком, рай для пленных пиратов!
Дидье помчался вверх по выщербленным ступенькам узкой лестницы.
И налетел на Грира с Мораном сразу за поворотом коридора.
Капитан «Разящего» и его канонир были разодеты так, будто явились сюда на губернаторский бал – в щёгольских камзолах, вишнёвом и лиловом, в белоснежных рубашках и батистовых шейных платках… вот только в руках у каждого было по пистолету, на поясах – целый арсенал, а у Морана – ещё и мушкет зажат под мышкой.
И Дидье наконец-то с наслаждением захохотал во всю глотку, когда Моран схватил его за плечи, неверяще уставившись на него своими синими-пресиними глазами, а Грир, свирепо плюнув, опустил пистолет и рявкнул:
– Чего ты носишься тут? Чего тебе в камере не сидится, олух? Я чуть не пальнул!
Дидье стиснул Морана в объятиях и захохотал ещё пуще:
– Скучно в камере, кэп! Там теперь тюремщик сидит!
– Ну-ну, – бросил Грир, внезапно отпихнув их обоих к стене, и одним выстрелом уложил вывернувшегося из другого коридора солдата.
Моран так же хладнокровно снял следующего.
– Сбей с него железки! – прорычал Грир, оборачиваясь к Морану и выхватывая из-за пояса ещё один пистолет. – И брось ты к чертям этот сраный мушкет, он всё равно разряжен!
Несколько ударов прикладом, и ржавое железо рассыпалось. Дидье облегчённо чертыхнулся, потирая запястья, а Моран отшвырнул мушкет.
– Убирайтесь отсюда! – гаркнул Грир, толкая их к выходу. – Я прикрою. Осторожнее, остолопы вы чёртовы! Нет! Дидье! Стой! Сто-ой!
Но Дидье уже не мог остановиться, по инерции вылетев прямо на очередного часового, выскочившего из-за угла – совсем мальчишку с побелевшим и перекошенным от ужаса лицом, который машинально взмахнул зажатой в кулаке саблей.
* * *
В эту ночь маркиза Ламберт никак не могла уснуть.
И никак не могла понять, что же с нею творится.
Не только удушливая предгрозовая жара была тому виной. Окна в просторной спальне, затянутые лёгкой тканью, чтоб не проникала назойливая мошкара, были распахнуты настежь. В ночном воздухе висело какое-то ощутимое напряжение, от которого смуглая кожа Тиш покрывалась ознобными мурашками.
Она стащила с себя липкую от пота сорочку и нагой поднялась с постели.
Её очередной любовник, утомлённый утехами, тоже совершенно голый, раскинулся поперёк её огромной кровати, блаженно улыбаясь во сне. Тиш тоже мельком улыбнулась, глядя на него. Он не был ни маркизом, ни графом, ни губернатором, ни офицером – просто капитаном своей бригантины, но что-то в нём тронуло её сердце. Когда он, будучи представлен ей на свадебном балу губернаторской дочери, с поклоном поднёс к губам тонкие пальцы Тиш и восхищённо поднял на неё очень тёмные, почти чёрные глаза.
Этьен Ру.
Возможно, она останется с ним подольше, чем с другими.
Если, конечно, он не станет требовать от неё слишком многого.
Замужества, например. Или любви.
Или ребёнка.
Как Дидье.
Ах, Дидье…
Тиш порывисто отдёрнула с окна обвисшую ткань. Ни ветерка, ни дождинки. Внизу в кустах заливисто стрекотали цикады, а издали, словно любовные вздохи, доносился едва слышный рокот прибоя.
Она подалась вперёд, вглядываясь в бездонную черноту неба, и вдруг содрогнулась всем телом.
В сердце будто впилась острая ледяная игла, и Тиш судорожно прижала ладони к груди, ловя сгустившийся воздух помертвевшими губами.
– Нет! Дидье! Стой! – хрипло вскрикнула Тиш, сама не понимая, что говорит. – Стой!
Не раздумывая, она вскинула руки навстречу налетевшему невесть откуда холодному ветру – словно отражая невидимый смертельный удар, заслоняя всем телом.
Время будто раскололось, и она застыла, нагая, на этом ветру – на миг ли, на вечность.
А потом ветер стих – так же неожиданно, как и налетел, и Тиш медленно сползла на пол, пряча лицо в ладонях. Её трясло, как в лихорадке – так сильно, что зуб на зуб не попадал.
Пресвятая Дева, неужели…
– Милая, что с тобой? – тревожно окликнул её сзади мужской голос, и тёплые сильные руки подхватили её. – Что случилось, Тиш? Тиш!
Женщина кое-как раздвинула в улыбке непослушные губы, свернувшись калачиком в этих надёжных руках.
– Ничего, Этьен… – пробормотала она почти неслышно. – Ничего. Теперь всё хорошо. Только держи меня крепче, не отпускай…
* * *
Дидье точно знал, что не успевает, не успевает отпрянуть, и только завороженно глядел, как неумолимо опускается прямо на него, – куда-то между беззащитной шеей и плечом, – острый стальной клинок.
В уши ему ударили пронзительные крики чаек, вспыхнул луч закатного солнца, и зазвенел ликующий детский смех.
И весёлый голос, очень знакомый, – хотя Дидье ни разу не слышал его таким весёлым, – крикнул:
– Курс зюйд-вест! Паруса на левый галс!
Нет.
Этого не будет.
Никогда.
Совсем никогда?
Совсем?..
И тут мчавшийся навстречу ему мальчишка споткнулся на бегу.
Летящий навстречу клинок отклонился и рассёк Дидье левую руку – от плеча до локтя. Ручьём хлынула кровь, рука враз будто отнялась, повиснув плетью, и Дидье привалился к стене, машинально зажав глубокую и длинную рану ладонью и уставившись на мальчишку с саблей. Тот опустился на пол, так же зачарованно таращась на Морана, вскинувшего пистолет.
Спохватившись, Дидье рывком отпихнул канонира и прохрипел:
– Не стреляй! Слышишь, ventrebleu! Не убивай его, дьявол с ним, с этим щенком! Перевяжи!
Моран уже рвал с себя камзол и рубашку, сыпля такими непотребными ругательствами, что Дидье даже удивился, а Грир, наконец подоспев к ним, беспощадным пинком сломал взвывшему мальчишке локоть и выхватил у него окровавленную саблю.
А потом отпихнул Морана и сам быстро прощупал руку зашипевшего от боли Дидье:
– Не до кости, и артерия не задета, удачно располосовал, щенок… – Он искоса глянул на скорчившегося у стены мальчишку. – Моран, перевязывай быстрее, и на «Маркизу»! Уходим!
– «Марки-иза»? – поражённо выдохнул Дидье, пока Моран, плотно забинтовав его рану, дёрнул зубами за край ткани, затягивая последний узел.
Улыбка на миг осветила тёмное угрюмое лицо капитана «Разящего»:
– Здесь она, твоя «Маркиза», парень! Дойдёшь?
– Ещё как! – восторженно выпалил Дидье, срываясь с места. И тут же пошатнулся, ухватившись за Морана. В глазах у него потемнело, в ушах загудело, будто туда забрался пчелиный рой, и канонир торопливо подставил ему плечо, с беспокойством заглядывая в глаза. – Mon chien sale! Сейчас… погоди…
– Проваливайте! – рявкнул Грир, сверкнув глазами, и от этого взгляда у Дидье будто бы прибавилось сил, а ноги сами понесли его к выходу.
Пока они ковыляли через сад, сзади всё звучали выстрелы. А потом затрещали кусты, и оттуда, радостно осклабившись, вывалился кто-то длиннющий, тощий и белобрысый. Моран снова, – совсем, как давеча Грир, – зло выругался, пряча за пояс выхваченный было пистолет:
– Да что тебе, придурку, в шлюпке не сидится?! Ведь пристрелил бы сейчас!
– Лу-укас… – заморгав, неверяще протянул Дидье, и тот, хохоча, стиснул его в объятиях, враз задев и помятые рёбра, и перебинтованную руку, да так удачно, что у бывшего старпома просто искры из глаз посыпались. – Mon tabarnac! – простонал он, сморщившись, и кое-как отдышался. – Марк где?
– У лодки, – виновато отозвался Лукас, подхватывая его с другой стороны. – Ждёт. Ты ранен, что ли?
– Нет, москит покусал, чтоб тебя! – ответствовал Дидье, уже различая у берега возле мостков, выходивших в сад, пришвартованную шлюпку и две фигуры, нервно расхаживающие туда-сюда. – Что там ещё за чёрт?
Лукас закатил глаза, но объяснять не стал, потому что одна из фигур – тонкая, лёгкая и пониже ростом, помчалась к ним что было духу. Дидье и опомниться не успел, как две изящные маленькие руки вцепились ему в волосы и немилосердно потрясли.
– Чёртов ты проклятущий болтун! – раздалось шипение у него над самым ухом.
– Жаклин! – простонал он, успев, впрочем, увернуться от острого кулачка, нацеленного ему прямиком в многострадальные рёбра. – Merde! Что за… Ох! Хотел спросить, как ты тут…
– На метле прилетела, – услужливо подсказал Лукас, за спиной которого вырос расплывшийся в облегчённой улыбке Марк, а Жаклин снова зашипела, как разъярённая кошка:
– Твоя новая пассия разыскала «Сирену» у причала Порт-Ройяла, паршивый ты бабник! А я привела её к Гриру! Уж больно она по тебе убивалась, треклятый ты петух!
– Клотильда? – растерянно заморгал Дидье.
– Надо же! Имя запомнил! – язвительно процедила Жаклин, и Дидье снова обречённо застонал, понимая, что сейчас точно будет заклёван насмерть.
Саркастический спокойный голос Грира воистину прозвучал у него над головой, как глас Господень:
– Оставь парня, фурия, хватит кровь из него цедить, её и так немало вылилось… Марк, вторая шлюпка готова? Сейчас все соберутся. У нас потерь нет, да и из раненых только ты, парень. Хотя чудом уцелел ведь. – Он мельком, но очень внимательно глянул на Дидье. – Не иначе, как кто-то тебе ворожит.
Жаклин снова ядовито фыркнула, но уже ничего не сказала.
* * *
Дидье точно знал, что должен немедленно поговорить с капитаном «Разящего», но подходящий момент никак не подворачивался.
Он всё ещё никак не мог придти в себя, и немудрено. Всего за пару часов он, чёрт возьми, из пленного пирата, готовящегося к позорной смерти, стал капитаном брига, своего родного судна, и сейчас хотел сделать только два дела – увидеть свою дочь, чтобы успокоить её, и наконец обсудить кое-что очень важное с Эдвардом Гриром.
Вот только трижды клятая дыра в плече…
– Да это просто царапина, patati-patata! Промыть да зашить… – заявил он, покрепче устраиваясь на табурете в камбузе «Маркизы», покачивавшейся на рейде близ оставленного в полной растерянности и целости Пуэрто-Сол.
Одной рукой Дидье кое-как сдёрнул с себя остатки рубахи и осторожно размотал окровавленное тряпье, прикрывавшее рану на плече. Поморщился и тут же невольно ухмыльнулся, наблюдая, как Моран с Марком, едва не сбивая друг друга с ног, поспешно вываливаются прочь из камбуза при слове «зашить». И весело крикнул им вслед:
– Рому принесите, ventrebleu! У Лукаса возьмите!
Лукас неохотно остался нести вахту на мостике, но Дидье точно знал, что ром у него в запасе всегда есть.
Жаклин тоже торопливо встала, сильно побледнев и, не глядя на Дидье, пробормотала:
– Ох, я вот тоже такого не могу, прости…
– Да я бы никогда не позволил тебе, ma petite, пачкать руки в моей крови, – горячо заверил её Дидье. – Давай, беги отсюда, я сам. Не левша небось.
– И что с того, что не левша? – проворчал Грир, беря бутылку, испуганно просунутую Марком в дверную щель. – Сам он, нашёлся умелец… Нитки, ножницы, корпия где?
Дидье заморгал и растерянно кивнул на боковой шкафчик, где стояла большая деревянная шкатулка. Ею, видимо, и пользовались для лечебных целей, а не для рукоделия, как подумал Грир. И действительно, едва он поднял крышку шкатулки, как оттуда резко запахло травами.
Дидье отвернулся.
На «Маркизе» всё ещё царила Маркиза.
Повсюду, повсюду…
И что по сравнению с этой болью была боль от раны, располосовавшей его плечо…
Он поднял глаза и наткнулся на внимательный спокойный взгляд Грира. Ничего не говоря, тот вытащил из шкатулки чистую тряпицу, корпию, моток ниток и ещё что-то – Дидье больше не стал туда смотреть, а со всем возможным ехидством осведомился, слыша, как в жестяную миску полился ром:
– Ты бывший доктор, что ли, кэп?
– Видел слишком много дурней, загнувшихся от лихорадки, – кратко ответствовал Грир, стряхивая с пальцев капли рома. – Ну вот, garson, теперь хоть ругайся, хоть ори, если невмоготу станет, но только не дёргайся.
– Tres bien, – хрипло согласился Дидье, опуская ресницы. – Орать не буду… хочу тебя спросить… посоветоваться… давно хочу… Vertudieu!
Судорожно втянув в себя воздух, он отчаянно заскрипел зубами и зажмурился, когда Грир щедро залил рану ромом прямо из бутылки.
Голова у него неудержимо пошла кругом, и он вынужден был вцепиться в край стола. Больше всего он боялся, что сейчас грохнется без памяти, как девчонка…
Тёплые твёрдые пальцы уверенно легли ему на шею, наклоняя голову к коленям.
– Вот так и посиди, – тихо сказал капитан. – И дыши глубоко. Я… постараюсь управиться побыстрее. Только не смотри сюда и просто говори, что хотел. Держи.
Он сунул Дидье бутылку, и тот, выпрямившись наконец и немного отдышавшись, отхлебнул из горлышка. Снова отдышался. И заговорил.
– Я рассказал губернатору, что знаю одну тайну… много лет… потому-то он и не… Palsambleu!.. – В ход пошла иголка, и на это в самом деле лучше было не смотреть. – И потому Каммингс меня не вздёрнул. Я сказал, что никто не покажет ему этого места, кроме меня. И я не соврал. Ну или почти… – Дидье искоса глянул на невозмутимое лицо Грира, который шил так сосредоточенно, что хотелось улыбнуться, хотя кожу жгло будто огнём. – Кэп, ты, видать, не доктором был, а белошвейкой.
– Болтай, болтай, ага, – Грир тоже усмехнулся углом рта.
Он сразу понял, что чертяка Дидье что-то наврал губернатору Каммингсу, иначе, появившись здесь, они нашли бы только его безжизненное тело, болтающееся на виселице. И Грир мрачно подумал, что, пощадив Дидье Бланшара, Каммингс в первую очередь пощадил самого себя. В его сраной резиденции не осталось бы не только ни одной живой души, но и камня на камне.
Дидье было необязательно знать об этом, как и о том, что всякий раз, аккуратно вонзая иглу в его измазанное кровью плечо, Грир ощущал это всей своей кожей.
– Продолжай, – ровным голосом поторопил он.
Лучше, наверное, объяснить всё сразу, – подумал Дидье.
– Я не хочу торговаться с Жаклин, но хочу, чтоб она вышла за меня замуж. А она просто так нипочём не согласится. Она считает меня никчемным пустомелей. Она что-то выдумала, чтобы все сочли её вдовой… и решила – пусть так и будет, но это же неправильно! Она сказала Ивонне, что её отец умер. Но я-то живой, palsambleu! – горячо выпалил Дидье, уже не обращая внимания на острые уколы иглы и на капли крови, щекотавшие кожу. – Эта тайна – мой козырь. Так получилось с губернатором. А Жаклин… она согласится за меня выйти, если я всё расскажу ей?
– Так, – задумчиво произнёс Грир, нахмурив брови, но не отрываясь от своего занятия – чёртова иголка стала скользкой от крови. Парень хотел отвлечься от боли и нёс всякий вздор, но, проклятье, он был так уверен в том, что говорит! – Сдаётся мне, garson, что у тебя уже лихорадка.
– Да нет же, vertudieu!
Дидье протестующе мотнул головой, облизнул губы и попытался начать сначала, но Грир спокойно прервал его:
– Первое. Ты хочешь жениться, чтобы остаться с ней?
Подумав, Дидье честно сказал:
– Я хочу жениться на Жаклин только ради Ивонны. Я должен узаконить свою дочь, пусть даже втайне. Не хочу лишать Жаклин свободы или… – Он чуть помедлил. – Или лишаться свободы сам.
– Ну-ну. А как же священные брачные клятвы, принесённые перед лицом Господа нашего? – Грир насмешливо вскинул бровь, на мгновение глянув Дидье прямо в глаза. – Ты ещё не произнёс их, а уже собираешься нарушить?
Дидье низко опустил голову, а потом, помолчав с минуту, решительно и очень серьёзно проговорил:
– Господь добр. Он поймёт. А поймёт – значит, простит.
Грир возвёл глаза к потолку, но сказал только:
– Продолжай. Тайна?
Дидье мельком посмотрел на своё покрасневшее и вспухавшее на глазах плечо, в очередной раз пожелал синемундирному щенку с саблей немедля обосраться, – mon hostie de sandessein! – и послушно продолжал:
– Возле острова Сан-Карлос лежит испанский галеон, разбившийся больше века назад. До сих пор его никто не нашёл. Его трюмы нагружены индейским золотом. О том, где он затонул, не знает никто, кроме меня. Я поклялся молчать… одному человеку, и я молчал почти девять лет. Человек, которому я клялся, умер.
Грир тоже молчал, продолжая деловито класть стежок за стежком.
Так и не дождавшись ответа, Дидье брякнул, озадаченно глядя на его потемневшее лицо:
– Память пришьёшь, кэп. Моя бабушка всегда ругалась – нельзя зашивать на человеке, память пришьёшь.
Он хмыкнул – это и вправду было смешно, и тут же осёкся – капитан почему-то становился всё мрачнее и мрачнее. Как грозовая туча.
Грир аккуратно затянул последний узел, смочил чистую тряпицу в остатках рома и быстро провёл ею по свежему шву сверху донизу под сдавленное шипение Дидье.
– Всё. Только перевязать.
Он обтёр руки другой тряпицей и крепко взял Дидье за здоровое плечо, вновь остро глядя ему в глаза из-под сошедшихся к переносице бровей:
– Ну что?
– Tres bien, – пробормотал Дидье растерянно. – Скажи же, кэп… если я расскажу про это Жаклин, она согласится за меня выйти?
Грир отвёл взгляд. Боже правый, Боже карающий, Боже милосердный…
Этот чёртов паршивец перевернул ему всю душу и сам не заметил этого.
– Почему ты не рассказал всего этого Тиш и остальным?
– Я обещал молчать, – просто объяснил Дидье. – И даже после смерти этого человека… я чувствовал, что надо молчать. Не знаю, почему.
Грир сдерживался изо всех сил.
– Что из сказанного тобой знает губернатор?
– Всё, кроме настоящего названия острова, – легко отозвался Дидье. – Я же не дурак.
– Ты не дурак, да… – медленно произнёс Грир, а потом загремел, уже не в состоянии сдержаться: – Ты идиот! Полоумный идиот! Вон! – проревел он, швырнув в распахнувшуюся дверь камбуза пустую бутылку из-под рома, и дверь мгновенно захлопнулась. – А мне – мне! – ты сказал настоящее название этого сраного острова?!
Дидье молча кивнул.
– Почему?! – прорычал Грир.
Дверь вновь слегка приоткрылась, и на этот раз он швырнул в неё табуретом, на котором раньше сидел.
– Почему? – повторил он очень тихо, запуская пальцы в вихры Дидье и снова впиваясь взглядом в его широко раскрытые глаза.
В которых не было и тени испуга или смятения, а только упрямая решимость.
Дидье повёл здоровым плечом и уверенно сказал:
– А кому мне ещё рассказывать? Это же ты.
– Я… что?!..
Ещё несколько мгновений Грир вглядывался в его лицо, а потом опустил руку и поискал глазами табурет.
Аккуратно поставил его возле стола, сел и потёр ладонью лицо.
– Я добр и справедлив, как Господь Вседержитель, который всё поймёт и простит, так, что ли, Дидье Бланшар?! Заткнись! Я не желаю ничего больше слышать! – гаркнул он, увидев, как Дидье, улыбнувшись, раскрыл было рот. И продолжал ровным голосом: – Она согласится. Это же приданое вашей дочери. И когда мы поможем ей достать твой чёртов галеон, она наконец отвяжется от меня со своей чёртовой Ост-Индской. Хоть какая-то польза… – Он опять потёр лицо и свирепо глянул на продолжавшего неудержимо лыбиться треклятого шалопая. – Что смешного-то?! У тебя и вправду горячка, парень!
– Плевать, кэп, она согласится, я сейчас же женюсь, а вы с Мораном будете свидетелями на нашей свадьбе! – воскликнул Дидье Бланшар и наконец расхохотался.
* * *
Прежде чем опуститься на одно колено перед потерявшей дар речи Жаклин Делорм, Дидье как следует смыл с себя кровь и тюремную грязь в оборудованной близнецами душевой, с улыбкой слушая, как беснуется за перегородкой Грир, требуя, чтоб он немедля прекратил валять дурака и портить свеженаложенную повязку. Потом Дидье с наслаждением переоделся во всё чистое, рассеянно подумав о том, что одёжки Лукаса ему почти подходят, хоть это и не свадебный камзол. И ещё с беспокойством подумал, что Жаклин, наверное, мечтала вовсе не о такой свадьбе.
И уж точно не с ним.
Он тяжело вздохнул.
Поерошив ладонью влажные волосы. Дидье наконец вышел из-за перегородки и вздохнул ещё раз. В каюте топтались изумлённо хмурившаяся Жаклин, очень мрачный Грир, Моран, почему-то кусавший губы, и Марк с Лукасом, самовольно удравшим с вахты. Все они уставились на Дидье так, будто тот был диковинным африканским зверем орангутангом.
Цирк им тут бродячий, что ли?
Дидье умоляюще покосился на Грира, но капитан «Разящего» только злорадно ухмыльнулся. Ясно было, что тут от него помощи ждать не придётся, а придётся выглядеть полным и законченным идиотом, вот что.
Что ж, ладно.
– Morbleu! – буркнул Дидье себе под нос и, решительно подойдя к Жаклин, так же решительно опустился перед ней на одно колено, прикидывая, успеет ли отстраниться, если мадам Делорм вздумает собственным коленом сломать ему нос или выбить зубы. Ему вот на её месте наверняка захотелось бы это сделать.
