Текст книги "Черная маркиза (СИ)"
Автор книги: Олеся Луконина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
– При случае я отплачу тебе тем же!
– Мне этого не требуется, – легко и почти ласково ответил Грир.
У него просто пальцы заныли от желания запустить их в нечёсаную гриву этого паршивца, подтянуть его к себе близко-близко и уставиться в блестящие, сердитые и виноватые глаза.
Чтобы тот понял наконец… понял, что ему не уйти.
Святые угодники, да Грир готов был благословлять того испанского сосунка, который так кстати выпалил из своего сраного пистоля и сделал Дидье Бланшара его, Грира, должником!
– Я не собираюсь менять свою жизнь на твою, – закончил он с силой. – А если тебя так уж смущает, что ты теперь мне обязан… – Он выдержал длинную паузу и ехидно усмехнулся: – Тогда верни должок чем-нибудь другим.
Дидье настороженно сузил глаза:
– Это чем же?
– Я подумаю, – кротко отозвался Грир, машинально потирая грудь, на которой всё ещё болтался крестик Тиш Ламберт. – Подумаю и скажу. Потерпи немножко, garГon.
Дидье просверлил его взглядом и вихрем вылетел из каюты – вихрь этот был прямо-таки ощутимым, как порыв пустынного самума… и Грир опять беззвучно хохотнул.
– Чего ты от него хочешь? – угрюмо и напряженно осведомился Моран, молчавший всё это время.
Милостивый Боже, до чего же приятно было дразнить этих двух стервецов! Не всё же им его изводить…
Поглядев в синие сумрачные глаза своего канонира, Грир внезапно и абсолютно честно признался, улыбаясь во весь рот:
– Хочу его одеть.
– Чего-о? – изумлённо протянул Моран, не веря своим ушам.
– Хочу, чтобы он выглядел как капитан, а не как бродяга с большой дороги, – терпеливо разъяснил Грир. – Ты посмотри, в чём он ходит – как с пугала снял, пресвятые угодники! Только не проболтайся ему, а то шкуру спущу.
Моран машинально помотал головой, а потом плюхнулся на койку рядом с ним и облегчённо прыснул:
– Ты его не заставишь!
– Посмотрим, – прищурился Грир и наконец спохватился: – А ты чего тут расселся? Я тебя не звал. Проваливай.
Перестав улыбаться, Моран взглянул на него в упор и нерешительно пробормотал:
– Помочь тебе? – и неловко кивнул на его грудь. – Перевязать?
– Обойдусь, – буркнул Грир. И опять внезапно для себя добавил, когда насупившийся Моран уже стоял у двери каюты: – Я и тебя бы прикрыл, как его, понял? – И, дождавшись едва заметного кивка, устало закончил: – А если понял, выметайся.
* * *
Грир позволил себе всего лишь день отлежаться в каюте, после того, как «Разящий», «Маркиза» и «Эль Халькон» встали на якорь у рифов, окружавших пресловутый островок, который на некоторых картах и лоциях значился как Сан-Карлос, а на некоторых и вовсе никак не был поименован.
Едва поднявшись, он вызвал к себе Морана и с ходу потребовал принести запасную кирасу, на что тот понимающе кивнул.
Дидье Бланшара следовало начать натаскивать, и немедленно – отпустив команду испанского брига, Грир будто поднял над «Разящим» флаг с надписью: «Все сюда! Здесь происходит что-то любопытное!»
Надо было готовиться к худшему – к нашествию непрошеных гостей, одновременно ведя поиски галеона.
– Господь не обещал… Моисею… что будет легко, – прохрипел Грир себе под нос и охнул, вздевая на плечи броню. И вправду тяжеленная, как… как конь.
Хмыкнув, он взял в руки шпагу и сделал несколько выпадов. Тело ныло и стонало, но слушалось. Он по опыту знал, что дальше будет легче.
Отлично.
Он прихватил вторую шпагу и вышел на залитую утренним светом палубу фрегата. Там, у шлюпки, его уже ждал Моран, чьи глаза так и вспыхнули при виде шпаг, и он, не дожидаясь приказа, помчался к себе, чтобы тоже надеть кирасу.
Грир с насмешливым интересом покосился в сторону «Маркизы».
Дидье Бланшара ожидало весёленькое утро, но он об этом и не подозревал.
На палубе «Маркизы» царили мир, тишина и во человецех благоволение. Никто не орал, не надрывал животики со смеху, не пел и не плясал, как оголтелый. Со стороны камбуза доносилось дивное благоухание свежеприготовленного завтрака, для которого явно не пожалели специй, а вся маленькая команда брига жизнерадостно рассаживалась в тени полубака, готовясь этот самый завтрак смести.
Сервирован он, кстати, был на расстеленном тут же ковре, где стояли миски с овощным рагу и ячменными лепёшками, а вокруг в беспорядке были разбросаны яркие разноцветные подушки.
– Прямо сераль какой-то… – язвительно протянул Грир, удовлетворённо глядя на то, как ошалело подскочили Марк и Лукас. Последний, успев набить рот едой, даже поперхнулся, и Дидье с размаху хлопнул бедолагу по тощей спине. А потом хмуро отставил в сторону собственную непочатую миску и одним пружинистым движением поднялся на ноги.
Видя, как он угрюмо косится на их боевое снаряжение и на третью кирасу в руках у Морана, Грир сразу перешёл к делу:
– Надевай-ка свою новую кирасу, garГon, и бери шпагу, если не хочешь в следующем бою сидеть в трюме. Давай-давай.
– Ух ты! – Лукас тоже стремительно вскочил, небрежно отгребая в сторону ковёр и отпинывая подушки. Грир мельком подумал о том, что этого белобрысого воробья тоже стоило бы поднатаскать для боя. От второго близнеца толку ждать не приходилось, а вот этот явно не боялся хорошей драки.
– Bon matin! – скорбно пробурчал Дидье, ероша свои выгоревшие вихры.
– Доброе утро, – степенно отозвался Грир. – Не трусь, garГon – ты меня, больного дряхлого старикашку, и в кирасе враз одолеешь.
– На «слабо» меня ловишь, а, кэп? – нахмурился Дидье, увидев его волчий оскал, и чертыхнулся, принимая на плечи тяжесть железа. Фуфайка его была плотной, а плечи – крепкими. Выдюжит, решил Грир.
Марк бочком подобрался к своему капитану и тихо спросил:
– Может, ты поешь всё-таки сперва?
– Драться лучше с пустым животом, малыш, – рассеянно отозвался Дидье, пока Моран помогал ему затягивать завязки кирасы. – Принеси-ка шпагу из моей каюты. – Он остро глянул через плечо на Морана. – Тоже хочешь со мной драться?
Тот молча кивнул, не сводя серьёзного взгляда с лица Дидье.
– Кто останется в живых, тот и позавтракает, – тяжело вздохнул Дидье и тут же фыркнул, увидев, как вытянулась физиономия Марка. – Тащи сюда мою шпагу, говорю!
Сверкнув глазами, он схватил принесённую наконец шпагу.
Уже через минуту Грир понял – драться парень умеет, у него твёрдая рука и отменная реакция.
Но чёрт возьми, он его щадил! Щадил его, Эдварда Грира!
Капитан заметил эту откровенную наглость ещё тогда, когда Дидье с прищуром посмотрел на солнце и встал так, чтобы лучи не слепили противника.
Противника!
Уму непостижимо.
Грир был тронут до глубины души и одновременно рассвирепел так, что аж в глазах зарябило – похлеще, чем от солнечных лучей.
Да за кого его принимал этот щенок – действительно за дряхлого старикашку или за калеку?!
– Дерись как следует, зас-сранец! – заорал он, яростно и неудержимо тесня Дидье к планширу.
Кираса явно стесняла движения парня, но защита его была прочной, как сталь этой самой кирасы – Грир повсюду натыкался на стену этой защиты.
Но Дидье не нападал. Он только отбивался.
– Мы же не в бою, кэп! – проорал он в ответ, тяжело дыша. – Зачем это? Тебя же чуть не убили… из-за меня!
Клинок его шпаги со скрежетом отразил новый удар.
«Ладно же, чёртов ты сын, чистоплюй треклятый, я тебя заставлю шевелиться!» – мрачно подумал Грир, делая очередной выпад так, будто бы шёл в атаку снизу, но собирался закрутить перевод наверх. На этот трюк Дидье и попался, перейдя на верхнюю защиту.
Есть!
Его штанина чуть выше колена, прочерченная остриём шпаги Грира, стремительно окрасилась алым. Марк позади них горестно ахнул, Лукас выругался, но Дидье даже глаз не опустил.
– Атакуй, ч-чёр-рт бы тебя уже!.. – прорычал Грир. – Без штанов оставлю!
А этот малахольный, наоборот, отступил на шаг и встал, улыбаясь – кисть руки на уровне пояса и отведена влево, острие шпаги смотрит вниз. Грир на миг даже застыл от неожиданности, остановив свой летящий клинок… и тут Дидье снизу вверх нанёс по его шпаге скользящий удар, и та птицей взмыла в небо, блеснув на солнце.
И конечно же, прохвост так и остался стоять, весело лыбясь, вместо того, чтоб расплатиться с обезоруженным противником хотя б такой же царапиной, которой тот его только что пометил.
Близнецы за спиной радостно завизжали, а Моран вдруг сорвался с места, бросив Гриру запасной клинок. Глаза его пылали.
– Потанцуем? – азартно выкрикнул он, становясь в боевую позицию и салютуя Дидье своей шпагой.
Тот вскинул бровь, глядя на них двоих, и смех его прозвучал музыкой:
– Ну давайте!
И наконец ринулся в атаку.
Клинок его свистел в воздухе и мелькал перед глазами, выписывая петли и восьмёрки, и, чёрт побери, им даже пришлось попятиться – дальше и дальше, отбиваясь и дожидаясь, пока Дидье хоть чуть-чуть выдохнется… а Грир ошалел, вдруг услышав, что тот задорно напевает вполголоса – напевает, и вправду как на каких-то танцульках!
Они с Мораном переглянулись, начиная вновь теснить Дидье к борту, как вдруг к нему молнией метнулся Лукас. Пацанёнок уже не улыбался, губы его были плотно сжаты, а в руке он стискивал шпагу Грира – ту самую, что Дидье выбил у него несколько минут назад.
– Нечестно – вдвоём на одного! – со страстным вызовом кинул он, решительно встав рядом с Дидье, и Грир невольно подумал, что не ошибся в этом сопляке – яйца у него были. В отличие от братца.
Впрочем, в братце Грир как раз ошибся, что выяснилось сразу же.
– Эй, Лукас, говорю же – мы не в бою! – сердито выпалил Дидье, тоже перестав улыбаться. Брови его сошлись к переносице, а потом он взглянул куда-то за спины Грира и Морана, и глаза у него округлились.
Капитан «Разящего» попытался оглянуться, но было уже поздно. Какая-то чёртова штуковина ударила под колени сначала его, а потом Морана, и оба они не смогли удержаться на ногах, как ни старались. Изрыгнув непотребное ругательство, Грир бухнулся на палубу, радуясь тому, что «Разящий» и «Эль Халькон» находятся по другому борту «Маркизы», и никто из его команды не видит этого позорища.
– Что за хрень?! – прохрипел наконец Грир, недоумённо таращась то на шлёпнувшегося рядом Морана, то на странную чертовщину, которая напоминала… напоминала….
– Это швабра. Механическая швабра, – изрёк Моран, кусая губы, и уткнулся лбом в колени. – Бог ты мой… нас победила швабра!
Плечи его затряслись от хохота.
– Лукас же без кирасы, – торопливо пояснил Марк, осторожно пробираясь мимо них и со всех ног кидаясь к брату и Дидье.
– Да чтоб вам всем! – от души пожелал Грир, тоже не в силах удержаться от смеха.
А Дидье молча положил шпагу, потом сбросил на палубу грохнувшую кирасу и с наслаждением потянулся всем телом:
– Ух, и тяжёлая всё-таки, зараза, nombril de Belzebuth!
– Тренироваться надо, – назидательно произнёс Грир, следуя его примеру.
– Я буду, буду, – пообещал Дидье кротким голосом мальчика из церковного хора и наконец прыснул. – Ну что? Все живы? Тогда давайте уже завтракать, а? – И рассеянно глянул туда, куда ему указал глазами Грир – на прореху в своих штанах, где краснела длинная царапина. – Patati-patata!
* * *
Дидье выполнил обещание, упражняясь на шпагах каждый день, вместе с Лукасом и Мораном, в кирасах и без. Грир больше не вмешивался в эти игрища, рассудив, что негоже битому волку участвовать в щенячьих забавах… тем более, что наглые щенки вполне могли устроить ему какой-нибудь дурацкий сюрприз, наподобие той прегнусной швабры, и выставить его на смех. Нет уж, спасибо.
Но он постоянно краем глаза следил за тем, как сопляки на палубе «Маркизы» сперва дрались – и неплохо дрались, чёрт подери! – а потом хохотали и возились, как настоящие щенки, и… что греха таить, он им люто завидовал.
Продолжая яростно держать данное самому себе слово, Грир не прикасался к Морану и пальцем, и, хотя днём они понимали друг друга с полуслова, ночи – паскудно долгие – каждый из них проводил в одиночестве собственной каюты. Грир даже запирался изнутри, подальше от любого соблазна, – ну не дурь ли? – и Моран однажды ехидно поинтересовался у него:
– Боишься, что тебя русалки утащат, что ли?
И Грир понял, что мальчишка всё-таки наведывался к его каюте. Понял, сжал челюсти до хруста и промолчал.
В итоге он чувствовал себя прямо каким-то грёбаным монахом-отшельником, одиноко торчащим в своей келье и старательно умерщвляющим грешную плоть.
После таких подвигов воистину не стоило валяться на чужой палубе в куче полуголых паршивцев, будто бы на собственном корабле нечем было заняться.
Заняться действительно было чем. Пресловутый галеон с большой вероятностью находился именно там, где они и ожидали, подтверждением чему становились его обломки, какая-то утварь и монеты, поднимаемые со дна ныряльщиками, ибо глубина здесь была небольшой. Но вот чего никто не ожидал – так это землетрясения, произошедшего здесь, наверное, лет двадцать назад и опустившего галеон прямёхонько в узкую донную расселину.
Именно поэтому испанскую посудину до сих пор никто не нашёл.
Ломая голову над тем, как добраться до треклятого клада, Грир то и дело отправлялся в Порт-Ройял за каким-нибудь необходимым снаряжением, благо «Разящий», как и «Маркиза», оснащённый изобретениями близнецов, чуть не вчетверо увеличил скорость, форменными образом уподобившись «Летучему Голландцу».
Так Грир и упустил из виду появление очередного адова устройства близнецов, апробация которого едва не стоила жизни Дидье Бланшару.
А ведь он был так уверен в том, что Дидье прекратил наконец откалывать свои сумасбродные коленца и поднабрался ума-разума!
Ага, как же.
В это раз Грир с Мораном задержались в Порт-Ройяле дольше обычного, посчитав, что «Маркиза» и «Эль Халькон» на пару достаточно устрашат любого возможного мародёра. Тем временем близнецы, которые явно были ниспосланы роду людскому как Божья кара за его грехи, во время отсутствия «Разящего» соорудили некий аппарат для погружения на глубину. Сей аппарат состоял из прочного баллона с запасом воздуха, трубки, с помощью которой воздух из баллона поступал в лёгкие, прозрачной хреновины в виде маски, прикрывавшей глаза, и пояса со свинцовыми пластинами, служившими балластом ныряльщику.
Ну и кто же полез со всей этой трихомудией в расселину, ставшую вековой могилой для испанского галеона?
Зряшный вопрос.
Как потом выяснил Грир, перед тем, как спуститься в расселину, стервецы всё-таки провели несколько апробаций устройства невдалеке от рифа, на глубине в пять-шесть ярдов. И уж потом решили, что пора.
Не дожидаясь возвращения «Разящего», конечно же. Они прекрасно понимали, что Грир запретит им эти смертоносные фокусы, едва о них прознав.
И вот Грир с Мораном, вернувшись к островку после недельного отсутствия, обнаружили «Маркизу» и «Эль Халькон» покачивавшимися над расселиной, команды обоих бригов – напряжённо пялившимися в глубину, а Дидье Бланшара – сгинувшим в этой самой глубине.
Впрочем, он появился оттуда практически сразу же. Грир даже не успел придушить ни Лукаса, ни Марка, пришвартовав шлюпку с «Разящего» к той лодчонке, где они сидели с окаменевшими и очень бледными лицами в ожидании Дидье.
Грир только и спросил, заледенев на самом солнцепёке:
– Как давно… он там?
– Три четверти часа, – вздрагивавшим голосом отозвался Лукас, крепко державший в одной руке верёвку, уходившую в пучину, а в другой – карманные часы-луковицу.
– Что?! – не веря своим ушам, выдохнул Моран, вцепляясь Гриру в локоть.
– Там достаточно воздуха, в баллоне! – хрипло выпалил Марк, глядя на Грира круглыми голубыми глазами. – Воздух сжатый… сжатый под давлением… подаётся в дыхательную трубку! Мы же пробовали! Мы пробовали… трижды! Всё будет…
Он запнулся и втянул голову в плечи.
– Tres bien, да? – тихо спросил Грир. – Там, на глубине, адский холод и кромешная мгла. И…
– Акулы! – прохрипел Моран, прижав ладонь к губам. – Там могут быть акулы…
Он не договорил – верёвка в руке Лукаса отчаянно задёргалась, и тогда все они так же отчаянно принялись за неё тянуть.
А потом в четыре пары рук выдернули из моря появившегося на поверхности Дидье.
Тот выплюнул изо рта трубку, про которую толковал Марк, ведущую к диковинному устройству, закреплённому ремнями у него на спине. Парень был полностью одет – даже в башмаках, что мельком удивило Грира, но потом он понял, что одежда давала хоть какую-то, пусть призрачную защиту от леденящего холода глубин и возможных травм. С Дидье текли потоки воды, струйка крови сочилась из левого уха, на белках глаз проступили кровавые прожилки, но глаза эти возбуждённо сверкали, и так же шало сияла улыбка.
Тяжело дыша, он судорожно сжал в кулаке толстую цепь, а потом сунул её Лукасу, который стиснул её так же крепко.
– Tres bien! – выпалил наконец Дидье и ликующе засмеялся. – Он там! Кэп, я его подцепил, осталось только выудить! Кэп, он ждал там сто лет… ждал нас! И там так красиво… так.. – Он потряс головой и машинально стёр с лица воду и кровь, невидяще посмотрев на свою перемазанную в крови ладонь. – Ventrebleu, я что-то хреново слышу, будто по уху огрёб… Но это чепуха! Patati…
Он осёкся, когда Грир, схватив его за плечи, мокрые и ледяные, принялся срывать с него проклятую конструкцию.
– На борт! – процедил капитан, сверля его глазами. – К себе иди и лезь под самую горячую воду, какая тут у вас есть! – Он бешено повернулся к Лукасу, и тот съёжился. – Чего сидите?! К борту причаливайте, чтоб вам!
Шлюпка оказалась у борта «Маркизы», как по мановению ока, и Дидье первым взобрался наверх. Его пошатывало, движения были неуверенными, но на лице блуждала всё та же блаженная улыбка.
Он снова вывалился на палубу буквально через несколько минут, едва смыв с себя соль и натянув сухие штаны. И снова зачастил, лихорадочно блестя глазами и запустив пятерню в спутанные вихры:
– GarГons, наш галеон лежит там как на блюдечке! – Он вытянул перед собой ладонь, дунул на неё и расхохотался. – Мы его возьмём… выудим! И… mon Dieu, как же там красиво… как в лесу… как в храме… играет орган… и птицы поют…
Грир ещё сильнее похолодел, хватая парня за мокрый локоть и пристально заглядывая в глаза – зрачки Дидье расширились так, что занимали чуть ли не всю радужку, и это было так жутко видеть ещё и потому, что полопавшиеся сосуды залили алым белки глаз.
– Какие птицы, mon petit? – мягко спросил Грир враз осипшим голосом. – Это море. Ты же был в море. Какие тут птицы?
– Но они пели! – упрямо мотнув головой, возразил Дидье и облизнул губы. – Солнце светило, и галеон лежал там, на дне, среди деревьев… а у тебя тёплая рука, кэп… – Он пошатнулся, хватаясь за плечо Грира. – Я что-то… падаю, morbleu! Ноги не держат…
Разом подхватив начавшего оседать Дидье на руки, Грир дотащил его до каюты и пинком распахнул дверь. Обернулся к маячившим позади бледным потерянным лицам остальных и гаркнул:
– Одеяла несите! И рому! Живо, олухи!
Он так осторожно, как мог, опустил Дидье на койку и быстро его ощупал, тоже как мог бережно – внешних повреждений вроде бы не было, кроме свежего, недавно зажившего шрама на плече… но прямо под загорелой и влажной, покрытой мурашками кожей будто бы что-то похрустывало.
Всемилостивый Боже…
Прикусив губы, Дидье слабо попытался его отпихнуть и с усилием прохрипел:
– Больно, кэп… отчего… это? Я не понимаю… я… умираю, что ли?
Грир сам ничего не понимал, и сердце его сжималось и замирало от беспомощного отчаяния. Но наклонившись к Дидье, он ответил твёрдо:
– Да что ты всё о смерти толкуешь, garГon? Неужто ты считаешь, что я до тебя её допущу? Не-ет, даже и не думай!
– Правда? – выдохнул Дидье и опять, поморщившись, облизнул лопнувшие губы. Тело, сильное и крепкое, не подводившее его никогда, сейчас так внезапно и подло предало его, и, сморгнув, он стиснул руку Грира, будто ища у него защиты.
– Правда, – заверил тот со всей убедительностью, на какую был способен, боясь только, что голос дрогнет, и нетерпеливо обернулся, готовый к убийству застрявших невесть где долбоёбов с одеялами и ромом.
Он не знал, поможет ли Дидье тепло и согреет ли его ром, но надо было что-то делать, а не торчать столбом, беспомощно таращась в его искажённое болью лицо.
– Что с ним? – выпалил влетевший наконец Моран, державший в руках охапку одеял и бутылку, но Грир только отмахнулся. Он всё равно не знал, что отвечать.
Вдвоём они старательно укутали Дидье, и Грир снова отчаянно всмотрелся в его бледное лицо с полузакрытыми глазами. На веках обозначились голубоватые прожилки. Дидье дышал редко и тяжело, но пульс его частил под пальцами, когда капитан взял его за запястье.
Да что же это за напасть такая, Господь Вседержитель?!
– Я, наверно, знаю, отчего это… – раздался позади них дрожащий тонкий голос, и Грир так и вскинулся.
Марк!
– Азот не успел выйти из крови… перейти в дыхание… ты слишком быстро поднялся наверх… – Пацан сглотнул, переминаясь с ноги на ногу и переводя испуганный взгляд с Дидье на Грира. – И кровь стала… как шампанское… бурлит, если открыть бутылку… я не догадался раньше! Простите…
Голос его вдруг сорвался, и он мазнул рукавом по лицу.
– Потом поревёшь, – рявкнул Грир, хватая его за худое плечо. – Что делать, знаешь?
Он совершенно не понимал, о чём толкует оголец, но главное, что это вроде как понимал сам Марк.
– Кэп, не кричи так… ты его пугаешь, – едва слышно, но твёрдо проговорил Дидье со своей койки. – Не бойся, Марк, ты не виноват…
Да он до конца готов бы стоять за своих обормотов!
Выругавшись яростным шёпотом, Грир опять стиснул ладонью плечо мальчишки и прошипел:
– Соображай быстрее, ну!
– Кислород… – заикаясь, прошептал Марк, завороженно глядя в его потемневшее лицо. – Наверное, если взять чистый кислород… он поможет вытеснить азот и тогда…
– Найдёшь? Кислород этот свой? – Дождавшись утвердительного кивка, Грир подтолкнул Марка к дверям, где уже мялся Лукас. – Тащите же, олухи!
– Шампа-анское… – почти мечтательно протянул Дидье, снова закрывая глаза. – В крови… C'est drТle… Кэ-эп! Ты… что… де…
– Ле-жи, – властно распорядился Грир, выпрастывая из-под одеял его босые ноги и выливая себе на ладонь изрядную порцию рома из проворно откупоренной Мораном бутылки. – Забавно ему… забавник выискался. Лежи спокойно, не дёргайся, говорю! Моран, придержи-ка его.
Накачивать Дидье ромом наверняка не имело смысла и, возможно, было даже опасным. А вот растереть его, чтоб восстановилось кровообращение, коль у парня онемели ноги… Пока его остолопы ищут какой-то там кислород.
– Щекотно же, – растерянно запротестовал Дидье, блеснув глазами из-под одеяла, но не сопротивлялся, когда Моран порывисто обхватил его за плечи. – Не ругайся, кэп… я по-другому не мог… не мог их туда отпустить, они же щенята ещё совсем! Ну и ещё… – Слабая улыбка тронула его губы. – Интересно же…
– Ослята вы все, а не щенята, – отрезал Грир, снова плеснув рому в ладонь. – Вечно какую-нибудь пакость выдумаете… Интересно тебе! Прочухаешься – выпорю, так и знай.
Он запретил себе испытывать облегчение от того, что ноги у Дидье, кажется, вновь обретали чувствительность, судя по этому смущённому «щекотно».
Они постепенно согревались в его руках – эти босые ступни, узкие и шершавые, загрубевшие от постоянной беготни, с трогательно выступавшими косточками на щиколотках. Грир глубоко вздохнул, припомнив вдруг: «Чтобы давить виноград, нужны хорошие ноги»…
По тоскливым глазам Морана он увидел, что тот тоже это вспомнил.
– Олухов моих… только не трогай, – попросил Дидье, утыкаясь носом в плечо Морану. – Они так уж… устроены, они должны изобретать… иначе они жить не могут.
Иначе не могущие жить олухи ворвались в каюту, запыхавшись и с чем-то вроде небольшого кожаного бурдюка в руках. И замерли, уставившись на всех.
– Кислород, – бормотнул Лукас. – Надо прижать ко рту и… дышать.
– Слышал? Дыши! – скомандовал Грир, поднося бурдюк к губам Дидье. – А вы, засранцы – вон! Позову, как понадобитесь. – Он снова повернулся к Дидье, тревожно всматриваясь в его лицо и продолжая равномерно массировать ему ступни. – Давай, дыши и болтай чего-нибудь. – Нужно было убедиться, что парень вновь входит в разум. Птицы на дне перепугали Грира неимоверно. – А то ишь – помирать собрался. У тебя же дочка… и мамка небось в Квебеке твоём ждёт, все глаза исплакала по тебе, раздолбаю.
– Нет, – вымолвил вдруг Дидье, подымая какой-то очень усталый взгляд. – Не исплакала… и не ждёт. Она умерла. – Дыхание его пресекалось, но голос был спокоен. – Очень давно. Мне тогда было двенадцать.
Рука Грира дрогнула.
Он привык отнимать человеческую жизнь почти с такой же лёгкостью, что и жизнь какой-нибудь прихлопнутой им мошки. Почему же сейчас его так резанули слова о смерти совершенно незнакомой ему женщины?
Потому что это была мать Дидье.
Потому что в этом ровном: «Очень давно» – прозвучала такая боль, словно это случилось вчера.
– От чего она умерла, Ди? – глухо спросил Моран, заглядывая ему в глаза.
– Родами, – коротко ответил тот, а потом, сделав ещё один судорожный вдох, пробормотал: – Зачем я вам это… я никому…
И плотно сжал губы.
Грир подумал, что Дидье Бланшар, всегда болтая так много, о себе и вправду не рассказывал никогда. И ещё подумал, что они больше ничего не услышат. Но ошибся.
– Сестрёнка выжила… Мадлен, – медленно проговорил Дидье. – Моя Ивонна очень… – Он опять передохнул. – Очень на неё похожа.
– Она похожа на тебя, насколько я успел увидеть, – проворчал Грир. – А ты, выходит, на матушку свою.
Дидье улыбнулся ему удивлённо и благодарно:
– Ну… да, наверно…
Внезапно Грир вымолвил, даже не подумав:
– Это, видать, как раз матушка твоя подтолкнула меня там, на «Эль Хальконе». Чтоб я увидел, как тот испанский засранец в тебя целится… Как её звали-то?
– Даниэль… – прошептал Дидье.
Глаза его уже сами собой закрывались, а исцарапанные пальцы, державшие спасительный бурдючок, – разжимались. Грир снова стиснул его запястье – пульс бился гораздо ровнее, на острые скулы возвращался румянец.
– Ладно, уложи его, – приказал Грир Морану, подавляя желание пробормотать благодарственную молитву. В горле у него вдруг встал комок, и он откашлялся – сердито и растерянно.
Моран бережно подоткнул Дидье под голову подушку, поправил сбившиеся одеяла и поднялся с койки, часто моргая.
– Иди, – ровно велел ему Грир. И когда дверь скрипнула, захлопываясь, снова наклонился, тревожно вглядываясь в умиротворённое лицо Дидье.
Они с Мораном чуть было не потеряли его.
Грир даже удивился, сообразив, что думает о Моране, как о себе самом. И ещё больше удивился, обнаружив, что жадно касается губами губ Дидье.
Истрескавшихся, тёплых, желанных, сонно раскрывшихся губ.
У него закружилась голова, когда он наконец от них оторвался.
А Дидье только почмокал этими самыми губами, не открывая глаз.
И блаженно улыбнулся.
Чёрт его знал, кто ему сейчас снился.
Ангелина небось. Или Тиш Ламберт. Или Клотильда. Или… Моран.
Право, выбор был велик!
Эта мысль заставила Грира наконец отойти от его койки и почти вывалиться из каюты.
Он тут же наткнулся на Морана. И Марка с Лукасом, уставившихся на него, как кролики на удава.
– Так, – властно распорядился Грир, ткнув пальцем в Марка. – На кухню, чай заваривать. – Он вдруг вспомнил, что его тётка-англичанка считала именно чай средством от всех болезней, с лихорадки до корчей. – Покрепче и послаще. Как только ваш капитан проснётся – поить, смотреть за ним, одного не оставлять.
Он выбросил из головы мысль о том, как бы рьяно он сам сейчас ухаживал за Дидье, и стальными пальцами ухватил за локоть рванувшегося вслед за братцем Лукаса:
– Я тебя не отпускал, приятель.
Хорошенько встряхнув пацана, он притиснул его к планширу рядом с отпрянувшим Мораном:
– Вы чуть было не угробили своего капитана – ты это понимаешь?
Лукас сморщился, конвульсивно сглотнул, кивнул и прошептал:
– Ну… выпори меня за это.
– Если я начну, – процедил Грир сквозь зубы, – я тебя насмерть запорю, болван. – Он сделал паузу, не сводя с Лукаса горящего взгляда – он знал силу этого взгляда. – Понимаешь, за что?
Лукас шмыгнул носом:
– За Ди-и…
– За то, что вы всё скрыли от меня, чёр-ртовы поганцы! – зарычал Грир, ещё раз нещадно тряхнув его. – Я должен первым узнавать обо всём, что творится на моих кораблях! И первым решать, что вам всем нужно делать! Это понятно?
Лукас судорожно кивнул, не опуская глаз.
«Кажется, действительно проняло», – с удовлетворением подумал Грир.
– Я знаю, что вы не можете не придумывать свои… придумки, – проговорил он уже мягче, стукнув парнишку по лбу костяшками пальцев. – И понимаю, что если мы поднимем эту посудину, то только благодаря тому, что Дидье сегодня туда полез. Но… – он опять сделал выразительную паузу, – на его месте должен был быть я! Потому что я отвечаю здесь за каждого из вас. Это понятно?
Лукас опять кивнул.
– Что именно понятно? – вкрадчиво спросил Грир, склоняя голову к плечу.
– Что мы усовершенствуем своё устройство, и… и тогда ты сам полезешь в море! – отрапортовал Лукас окрепшим голосом.
– Верно, – серьёзно согласился Грир. – А теперь ступай к своему капитану.
– Есть! – с величайшим облегчением выдохнул Лукас и исчез в каюте.
* * *
Грир и Моран переночевали здесь же, на палубе «Маркизы», прямо на принесённых Лукасом одеялах. «Как два идиота», – мрачно думал Грир… но ему отчаянно не хотелось возвращаться на «Разящий» и изводиться там от беспокойства, а хотелось контролировать суету близнецов, видеть опрокинувшееся над головой звёздное небо и… вспоминать вкус губ Дидье Бланшара.
Утром они всё-таки отбыли на свой фрегат, предварительно проверив, как там Дидье.
А тот всё спал, подложив ладони под щёку, – безмятежно, будто дитя малое.
Он проспал почти двое суток, как убитый. А потом смёл всё, что было в камбузе, – судя по беспрестанной радостной беготне Марка с камбуза в его каюту, – и вылез на палубу вместе с сияющими близнецами, ухмыляясь смущённо – морю, солнцу и Гриру, который свирепо погрозил ему кулаком с мостика «Разящего», изо всех сил сдерживая такую же счастливую улыбку.
Дидье тут же причалил в шлюпке к борту фрегата, вскарабкался на мостик и пробормотал, виновато глядя на Грира исподлобья:
– Кэ-эп… мы никогда от тебя больше ничего не скроем… клянусь Мадонной!
И стиснул в ладони свой серебряный крестик.
Глаза его вновь прояснели, как морская гладь, раскинувшаяся вокруг, и, поглядев в эти доверчивые глаза, Грир только безнадёжно махнул рукой:
– Проваливай!
И конечно же, Дидье вёл себя как ни в чём ни бывало. Будто это и не он едва не сгинул в морской пучине, будто это и не он метался от боли на койке, бессознательно моля Грира о помощи, будто это и не он уснул на руках у него и Морана, рассказав им в полубреду то, чего не рассказывал никогда.
И мало того, теперь Дидье, невзирая на свои весёлые и полные искренней дружеской приязни повадки, старался ни с Мораном, ни с Гриром, ни с ними обоими наедине не оставаться.
