Текст книги "Черная маркиза (СИ)"
Автор книги: Олеся Луконина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
Тот действительно корчился от смеха, бултыхаясь в воде.
Поймав его за шкирку, Грир смачным подзатыльником отрядил его следом за Дидье и… расхохотался сам.
Вот теперь всё шло, как надо.
* * *
На берегу Дидье Бланшар не проронил ни слова. Только вслед за остальными торопливо оделся и ещё закутался в одеяло, которое Моран разыскал в кустах. А потом присел на обломок бревна, оцепенело глядя, как Моран проворно собирает хворост и сучья, а Грир деловито разводит костёр. Солнце резво выкатилось из-за холмов, отражаясь в розовеющей глади озера.
– Иди сюда, грейся, – приказал Грир, когда пламя весело затрещало, пожирая хворост.
– Да н-не х-холодно, – вяло отмахнулся Дидье, стуча зубами. – Patati-patata!
– Иди сюда, – с расстановкой повторил капитан «Разящего», и парень, помедлив, молча подсел к костру рядом с ним и Мораном, который нерешительно коснулся его руки и тревожно посмотрел на Грира.
Тот глубоко вздохнул и хмуро выговорил:
– Когда «Маркиза» вернётся из Шанхая, пойдёшь туда капитаном? Мне нужен надёжный человек. Который к тому же будет хорошенько держать в руках этих буйнопомешанных обормотов. Старик Оскар не справляется с ними.
Моран ахнул и, затаив дыхание, уставился на Дидье.
Тот поднял на Грира стремительно округлявшиеся глаза и чуть слышно выдохнул:
– Чего-о?
– Пока они этот несчастный бриг летать не научили и не отправились на нём на Луну, – невозмутимо продолжал Грир, пристально вглядываясь в его побледневшее лицо. – Лучше тебя этот корабль никто не знает.
– Чего? – одними губами повторил Дидье.
– Ты глухой, что ли? – ехидно поинтересовался Грир, вскинув бровь. – «Маркизе» глухой кэп не нужен.
– Я? На «Маркизу»? – срывающимся шёпотом пробормотал Дидье. – Капитаном?
Губы у него вдруг задрожали, и он, прикрыв локтем исказившееся лицо, рванулся было прочь, но Грир железной рукой удержал его на месте, и парень, сдаваясь, спрятал голову в коленях.
И наконец зарыдал.
Моран неловко обнял его за вздрагивающие плечи и притянул к себе, поверх его головы благодарно глядя на Грира.
– А, значит, всё-таки не глухой, – проворчал тот и потрепал Дидье по взлохмаченной макушке.
Он не знал, что такое творилось сегодня с ним самим. Сперва он почему-то пожалел этого малахольного, который сам подставил им задницу. Пожалел вместо того, чтобы всласть им натешиться, это он-то! Теперь он предложил мальчишке место, на которое позарились бы многие постарше и поопытнее бывшего старпома.
Но, чёрт возьми. Дидье имел больше прав на «Маркизу», чем кто бы то ни было в целом свете.
Он, Эдвард Грир, не мог вернуть Дидье Бланшару его разбитую любовь. Но его корабль – мог.
Любовь…
Он снова встретился взглядом с Мораном.
«Ты становишься сентиментальным, старый ты хрыч», – мысленно усмехнулся Грир и, повернувшись, тронул Дидье за плечо:
– Хватит тебе, garГon. Лучше ляг и поспи, что ли. Разве не устал?
Дидье прерывисто вздохнул, шмыгнул носом и утёрся рукавом. Вскинул мокрые глаза.
– Ещё как устал, – прошептал он, с облегчением растягиваясь возле костра. Моран быстро притащил ему ещё одно одеяло и кое-как укутал, а тот уже в полусне прошептал, сворачиваясь калачиком и подтягивая колени к груди:
– Я прямо сейчас не могу с вами пойти, кэп. Мне дочку найти надо. Ивонну.
– Кого?! – разинул рот Моран, но Дидье уже провалился в сон. Слабая улыбка светилась на его осунувшемся лице.
Моран обалдело уставился на Грира, а тот – на него. Воистину Дидье Бланшар преподносил им сегодня сюрприз за сюрпризом.
– Проснётся – всё расскажет, как миленький, – зловеще пообещал Грир.
Но проснулся Дидье нескоро. К вечеру, когда Грир с Мораном успели ещё пару раз искупаться, один раз вздремнуть, наловить рыбы и пожарить её в углях.
– Загнался совсем, дурак, – пробурчал Грир, наклоняясь над спящим Дидье и мимолетно проводя тыльной стороной ладони по его скуле. Тот даже не пошевелился, только тёмные ресницы чуть дрогнули.
– Эй! – гаркнул Грир и потряс Дидье за плечо, но тот лишь что-то невнятно бормотнул, отмахнулся и перевернулся на другой бок.
Выпрямившись, капитан озорно подмигнул озабоченно нахмурившемуся Морану:
– А ну-ка, дай ему рыбки жареной понюхать, что ли…
Расчёт оказался верным. От одуряющего аромата рыбы, запечённой в виноградных листьях, слюнки потекли бы и у мёртвого. Дидье приподнялся на локте, распахнув глаза, и непонимающе уставился на хихикающего Морана.
Потом оглянулся на Грира, немного помолчал, будто что-то вспоминая, зажмурился и сквозь зубы простонал:
– Tabarnac de calice d'hostie! Какой же я идиот…
Моран захохотал во всё горло, обхватывая его за шею, а Грир, присев рядом с ними на корточки, подцепил Дидье за подбородок, поворачивая к себе его всклокоченную голову:
– Ты помнишь, о чём мы толковали, когда ты вырубился, garГon?
– О «Маркизе», – сглотнув, ответил Дидье, впиваясь отчаянным взглядом в его сумрачное лицо. – Если мне это… не приснилось. Или?..
– Не приснилось, не сомневайся, – усмехнулся Грир, внимательно вглядываясь в его полные надежды глаза.
– Но сначала скажи, ты про какую дочку твердил? – с любопытством встрял Моран, продолжая держать бывшего старпома за плечи.
Тот глубоко вздохнул, потёр переносицу и гордо улыбнулся:
– Про свою. Ей уже три года, четвёртый. Я про неё ничего не знал. Её Ивонна зовут. Мне сказала… сказала… о чёрт! – Он запнулся и прикусил язык.
– Давай, давай, выкладывай, раз начал, – велел Грир, а Моран подхватил:
– Тебе же хочется рассказать!
– Ну хочется… – хмыкнул Дидье, почёсывая в затылке, а потом опять помрачнел. – Она сказала, что я трепач и шалопай. – Он глубоко вздохнул и обречённо развёл руками. – Так и есть.
– Кто «она»? – быстро осведомился Моран.
– Жаклин, – буркнул Дидье, не подымая глаз. – Жаклин Делорм.
Он опять глубоко вздохнул, а оба его собеседника, не сговариваясь, длинно присвистнули.
– Так вот почему она так цеплялась к Тиш… – протянул Грир. – Ну, ты силён, парень.
– Да какое там… – Дидье горько махнул рукой и вскочил, вывернувшись из-под ладони Морана. – Говорю же, я не знал! Я её… не запомнил даже. Я забыл её. Я всё забыл! Я чёртов растреклятый идиот, tabarnac de calice d'hostie! Я ни чёрта не стою, кэп, она права! А ты мне – «Маркизу»!
Задохнувшись, он умолк. Ноздри его раздувались, глаза сверкали.
Грир тоже поднялся и спокойно осведомился:
– Всё это небось случилось примерно так, как сегодня утром, нет? С горя, сдуру и спьяну?
– Ну-у… – вспыхнув, протянул Дидье, снова запуская пятерню в волосы. – Примерно так, капитан. Но я больше не буду. Нет, правда. Нет, ну чего вы… да ну вас, nombril de Belzebuth!
Моран уже просто катался по песку, и Дидье, не выдержав, присоединился к общему хохоту.
– Ты откуда родом? – поинтересовался Грир, когда они уже утолили первый голод и можно было разговаривать, не рискуя подавиться рыбьей костью.
– Из Квебека, – лаконично ответил Дидье, облизав пальцы.
Грир поднял брови:
– Ого. А сюда тебя почему занесло?
– Холодно там, – прыснул Дидье и пружинисто поднялся. Спустившись к озерцу, поплескал в лицо водой, вымыл руки, утёрся подолом рубахи и повернулся к костру. Глаза его просветлели и были очень ясными.
– Мне пора. Я вас найду, garcons.
– Точно найдёшь? – тревожно спросил Моран, вскакивая на ноги.
Встал и Грир.
– Клянусь Мадонной, – серьёзно заверил Дидье и, подойдя к ним, крепко и без колебаний обнял обоих.
У Морана почему-то встал комок в горле, когда он заглянул в его смеющиеся глаза, из которых наконец исчезла всякая горечь.
– С тобой, может, поехать? – хмуро предложил Грир. – А то ещё вляпаешься во что-нибудь, обалдуй. Куда хоть едешь, скажи!
Дидье только молча улыбнулся и, отойдя к кустам, принялся седлать спокойно пасшегося там стреноженного путами коня.
– Папаше Кевину передайте, я одра не спёр, я его отдам! – крикнул он, лихо взлетая в седло. – Adieu, garcons!
Когда топот копыт затих за поворотом тропинки, Грир внимательно посмотрел в замкнувшееся сразу лицо Морана.
– Вернётся, – уверенно сказал он. Ему почему-то захотелось успокоить Морана. Что за бабская блажь… – Ему ведь нужна «Маркиза». Он вернётся.
* * *
Дидье знал, что рискует головой, ошиваясь вблизи усадьбы Жаклин на Пуэрто-Сол. Корсаров вешали просто и беспощадно, таков был непреложный закон островов, а его принадлежность к береговому братству являлась несомненной для человека сведущего. Но желание увидеть ребёнка – своего с Жаклин ребёнка – пересиливало осторожность, и потому он второй день торчал в кустах жимолости, оплетавших садовую изгородь усадьбы «Очарование», и ждал.
Он дождался к вечеру второго дня.
Сначала за изгородью прозвучал строгий и сухой женский голос, и Дидье, даже не выглядывая из кустов, представил себе его обладательницу – высокую, прямую как палка матрону средних лет, затянутую в корсет, как в непроницаемую броню, с пучком волос на макушке, куда, словно кинжалы, воткнуты шпильки.
– Мисс Ивонна, я надеюсь, вы будете вести себя как подобает юной леди и прогуливаться благочинно, пока вас не пригласят ужинать. И не вздумайте снимать шляпку, как на прошлой прогулке, иначе солнце опалит вашу кожу.
– Да, мисс Дилан, – прозвенел в ответ едва слышный тоненький голосок, и Дидье нахмурился. Зачем Жаклин понадобилось нанимать к такой маленькой девочке гувернантку, да ещё и чопорную английскую треску? Но потом он вспомнил, что девочка уже умеет читать, и Жаклин, видимо, предусмотрительно решила пораньше развивать её способности.
Жаклин, в отличие от него самого, во всём была практична, palsambleu! С кем, с кем, а с матерью его ребёнку повезло, – подумал Дидье и вздохнул.
Не утерпев, он чуть высунулся из кустов и мимолётно ухмыльнулся. Образ чопорной трески, нарисовавшийся у него в голове при первых же звуках её голоса, почти точно совпадал с её реальным обликом – высокая сухопарая грымза лет сорока. Ошибся он только с пучком волос, проткнутым шпильками, ибо голову грымзы венчала тёмная унылая шляпка. Но тут же, напрочь забыв обо всём, Дидье жадно уставился на девочку.
Mon Dieu, да она же была совсем крошкой! Притом бледной и худенькой! Не кормит тут её никто, что ли?
Дидье опять нахмурился.
Из-под аккуратной соломенной шляпки Ивонны выбивались светло-русые локоны, а в тени этой шляпки блестели голубовато-зелёные глаза. Она вовсе не была рыженькой, как Жаклин. И эти глаза были такими знакомыми… скорее бирюзовыми, словно море в штиль, а совсем не ярко-изумрудными…
Малышка быстро оглянулась, провожая напряжённым взглядом прямую, как палка, спину гувернантки. А когда мисс Дилан скрылась за углом дома, Ивонна решительно направилась в глубину сада.
Дидье припомнил слова Жаклин о дочери. Тихая, робкая, задумчивая…
Он запустил пятерню в свои вихры и улыбнулся во весь рот. Да эта крошка была шустрой, как воробей! И явно себе на уме.
Он перемахнул через изгородь и бесшумно направился следом за Ивонной.
Девчушка обнаружилась сидевшей на корточках возле большой грязной лужи и деловито что-то вычерпывавшей из неё листом лопуха.
Дидье затаил дыхание, не зная, что ему делать дальше. Пугать девочку он совершенно не хотел, а она, конечно, испугается, увидев в саду незнакомого человека. Поэтому он топтался в тени огромного вяза, пытаясь сообразить, что же такое делает Ивонна, когда та повернулась и посмотрела прямо на него.
И вскочила.
Глазёнки её стали совсем круглыми, личико ещё больше побледнело, и Дидье обречённо понял, что сейчас она пронзительно завизжит и кинется к дому.
Он присел на корточки и приложил палец к губам.
Так они и застыли, глядя друг на друга.
Дидье вдруг сообразил, на кого похожа эта малютка. Она была точь-в-точь как его младшая сестрёнка Мадлен, оставшаяся в Квебеке.
Сердце у него ёкнуло, болезненно переворачиваясь в груди, и Дидье, не раздумывая больше, взмолился:
– Не бойся! Я тебя не обижу, клянусь Мадонной!
– Ты кто? – на выдохе спросила девчушка.
– Я… – Дидье замялся.
Вряд ли Жаклин когда-нибудь рассказывала дочери об отце, тем более таком непутёвом.
– Меня зовут Дидье Бланшар. Я подумал, что тебе нужно помочь, – выпалил он, – и вот… пришёл.
Ивонна удивлённо моргнула и прошептала:
– Ты, что ли, волшебник?
Дидье вдруг вспомнил Марка с Лукасом и с улыбкой покачал головой:
– Нет. Но я знаю настоящих волшебников, palsambleu! – Он поперхнулся последним словом и поспешно осведомился: – А тебя как зовут?
– Мадмуазель Ивонна Делорм, – церемонно представилась девчушка и сделала самый настоящий книксен, приподняв юбчонку, но поскользнулась на траве и звонко рассмеялась.
Что ж, по крайней мере, сушёная гувернантка недаром ела свой хлеб.
– Что это ты тут делаешь? – поинтересовался Дидье с живейшим любопытством.
– Там головастики! – Девочка повернулась и ткнула пальчиком в направлении лужи. – Солнце высушит лужу, и они умрут! А они ведь должны превратиться в лягушек. Я хочу перенести их в ручей. Пока не пришла мисс Дилан или Нэнси.
– Tres bien… – ошеломлённо пробормотал Дидье, пытаясь припомнить, спасал ли он когда-нибудь головастиков. – Но ты выпачкаешься, и эта твоя мисс Дилан будет тебя пилить. Так что давай я повыуживаю этих чертенят, а ты покажи мне, куда их перенести.
Ивонна кивнула, зачарованно глядя на него, и уже через минуту Дидье с трудом удерживал рвавшиеся наружу проклятия. Маленькие юркие паршивцы спасаться не желали, он весь вывозился в иле, а время неумолимо таяло.
Наконец последний мелкий засранец резво уплыл по течению ручья, и Дидье, улыбаясь, подумал о том, что по весне лягушачий концерт обитателям «Очарования» обеспечен. Он выпрямился и внимательно посмотрел на девочку.
А та неожиданно спросила:
– А эти головастики превратятся в принцев? Сначала в лягушек, а потом в принцев? Мама рассказывала мне сказку про Принца-Лягушку!
Дидье почесал в затылке. Не многовато ли принцев на один ручей?
– Ну, один-то точно превратится, – убеждённо заверил он. – Лет через… пятнадцать. И знаешь что? – Он понизил голос, глядя в доверчивые глаза Ивонны. – Он будет помнить, что это ты помогла спасти его. И найдёт тебя.
Про себя он мрачно подумал, что через пятнадцать лет надо будет хорошенько присмотреть за этим… принцем.
– Ты весь испачкался, – озабоченно сказала Ивонна, указывая на его заляпанные илом штаны.
Дидье беспечно махнул рукой и рассмеялся:
– Patati-patata! У меня нет такой строгой гувернантки, как у тебя. По правде говоря… – продолжал он заговорщическим шёпотом, – у меня вообще нет гувернантки.
И они оба прыснули.
– Ты уже большой, – заявила Ивонна, качнув локонами, – тебе не нужна гувернантка. И знаешь… – Бледное личико её омрачилось. – Я не хочу мисс Дилан. Она злая.
Дидье снова почесал в затылке. Если б он мог схватить эту девчушку в охапку и унести на «Маркизу» – подальше от всех этих нудных старых грымз, её нянек и гувернанток! Уж там-то солнце наверняка вызолотило бы её щёчки. И он был уверен, что ей бы понравились волшебные механизмы Марка и Лукаса. Но… palsambleu, он не имел на эдакое никакого права.
Какое будущее ждало бы его дочку на пиратском корабле? Она и так незаконное дитя, изгой в приличном обществе.
От этой мысли ему стало так больно, что дух перехватило, и он, скрипнув зубами, поклялся себе непременно что-нибудь предпринять.
Он снова присел на корточки перед Ивонной и, протянув руку, бережно заправил под шляпку выбившийся локон.
– Знаешь что? – сказал он срывающимся шёпотом. – Когда в следующий раз твоя мисс Дилан будет тебя ругать, ты просто опусти глаза – пускай она себе воображает, что ты как бы раскаиваешься… – Ну и чему ты учишь своего ребёнка, Дидье Бланшар?! – Стой молча и просто повторяй про себя: «Par ma chandelle verte»…
Ивонна ещё мгновение таращилась на него, а потом закатилась смехом:
– Зелёная сопля?!
– Я знаю, что леди так не выражаются, – виновато пояснил Дидье. Жаклин его убила бы, точно убила бы. – Но ты же не вслух…
Внезапно шагнув вперёд, девочка коснулась ладошкой его плеча, и сердце у него вновь перевернулось.
– Ты ещё придёшь? – прошептала она.
– Конечно, – заверил Дидье, откашлявшись. – Завтра. В это же время, сюда же. Клянусь Мадонной!
Придёт ли он? Да он не мог и представить себе, как вообще отсюда уйдёт!
У него даже промелькнула мысль о том, чтобы наняться в усадьбу Жаклин конюхом или грумом, пока её здесь нет. Он даже готов был забыть о палубе под ногами. И может быть, ему бы удалось уговорить на эдакое Жаклин, когда она вернётся. Но, palsambleu, его нахальная физиономия примелькалась на островах – слишком многие знали, что он несколько лет был старпомом «Маркизы».
Пиратского брига.
Поколебавшись, Дидье рискнул отправиться с ночёвкой в деревенский трактир. В кустах было слишком сыро по ночам.
В трактире под названием «Розовый букет» он весь вечер просидел в углу, как прибитый гвоздями, за единственной кружкой эля, надвинув на глаза шляпу. Он только раз сдвинул эту самую треклятую шляпу на затылок, рассчитываясь с трактирщицей – смуглой и статной женщиной с подёрнутыми сединой чёрными волосами. И, – putain de tabarnac, – всего-то заглянул в её глаза, вишнёвые и чуть раскосые. Ну и чуть задержал в своей руке её тёплые пальцы – когда отдавал ей деньги. Но она пришла в отведённую ему комнату, чтобы постелить ему постель, и осталась до рассвета.
Её звали Клотильда, и, как она без обиняков заявила, расшнуровывая платье на полной высокой груди и напряжённо глядя ему в лицо, её женская пора недавно окончательно минула.
– Так что ты можешь не вытаскивать из меня своё добро, парень, – ровно добавила она и плотно сжала губы, глядя на него с тоскливой надеждой, боясь, быть может, что он откажет ей, сочтя её старухой.
– Это неважно. Ты красавица, – искренне заверил её Дидье, с удовольствием спуская платье с её пышных плеч и вспоминая другие женские плечи, точёные и покатые. – Я не верю, что тебе больше двадцати пяти! Ты шутишь, должно быть, ma puce, девочка.
Клотильда облегчённо и недоверчиво рассмеялась, прижимая его к своей упругой груди:
– Чёртов враль!
Но что греха таить, он был рад, что не оставит в этом трактире ещё одно незаконное дитя. Palsambleu, пора было начинать думать об этом!
На постели, такой же пышной и мягкой, как сама хозяйка, он провалялся почти до следующего вечера – лениво дремал и размышлял, хотя ничего путного так и не придумал. Клотильда несколько раз наведывалась к нему, принося всякие вкусности и трогательно подымая на него свои вишнёвые глаза в ожидании ласк. Долго ждать ей не приходилось. Ему нравилось, как она расцветает под его руками и губами.
В четыре пополудни он наконец поднялся с постели, ополоснулся в тазу и надел свою одежду, заботливо вычищенную трактирщицей. Воистину, это была не женщина, а клад. Дидье вспомнил папашу Кевина, хозяина «Трёх бочек». Вот кому она была бы нужна, как воздух, как хлеб и эль! Дидье мысленно поклялся непременно рассказать Кевину про Клотильду.
Вскоре он вновь терпеливо торчал под кустами жимолости, скрашивая себе ожидание тем, что вырезал маленький кораблик из сухого обрубка орешины. Он раздражённо сморщился, услышав за изгородью резкий голос мисс Дилан. Право, обрубок орешины был не так сух, как эта несчастная треска. Дидье с усмешкой задумался о том, насколько быстро она растаяла бы в его руках лужицей горячего воска, захоти он этого.
Никакая женщина в мире не была для него загадкой.
Кроме одной-единственной.
Ивонны.
Его дочери, которую он совсем не знал.
Едва только гувернантка поступью громовержца удалилась в дом, Дидье вывалился, пригнувшись, из кустов и столкнулся с Ивонной нос к носу. Её круглые глаза горели любопытством и радостью, и он едва удержался от того, чтобы не вскинуть её на руки и не покружить. Но он ужасно боялся её напугать.
– Привет, это что? – выдохнула она, робко указывая пальцем на кораблик в его руке.
– Это бриг, – серьёзно объяснил Дидье, вновь присаживаясь перед ней на корточки. – С полной оснасткой. Только ему нужны паруса.
Ещё через пять минут он сосредоточенно изготовлял паруса из носовых платков Ивонны, обшитых дурацкими кружавчиками – Господь Вседержитель, ну кто шьёт ребёнку неполных четырёх лет платки с такими жёсткими финтифлюшками по краям?! Ими и нос-то недолго ободрать, много ли такому носишку надо…
Ещё через полчаса они запустили кораблик в ручей и отправились следом за ним вдоль берега, азартно наблюдая, как он мелькает и кружится посреди стремнины. Дидье наконец не удержался и посадил Ивонну себе на плечо. Она восторженно взвизгнула и заболтала ногами.
Вот единственная женщина, которая ему нужна.
Видит Бог, безо всех остальных он бы обошёлся, если бы перед ним встал такой выбор, и пережил бы отсутствие постельных утех.
Да он вообще бы стал монахом, putain de tabarnac! Лишь бы иметь возможность всегда запускать с нею кораблики.
Кораблик уплыл вниз по течению, и Ивонна расстроилась.
– Ну во-от… – протянула она и шмыгнула носишком.
Дидье осторожно опустил её на землю:
– Бриг отправился в море, – мягко пояснил он. – Кораблю всегда нужно море. А я сделаю тебе другой.
– Правда сделаешь? – оживилась Ивонна.
– Клянусь Мадонной! – горячо заверил он и повёл её вверх по тропинке – к изгороди.
Времени у них оставалось не так уж много.
– Твоя мама говорила, что ты умеешь читать, – задумчиво припомнил Дидье, вслед за девочкой пролезая меж прутьев ограды.
– Умею, – живо откликнулась Ивонна, поворачиваясь к нему.
– А я не очень, – вздохнул Дидье с грустью. – Я лентяй.
– Это потому что у тебя нет гувернантки, – объяснила Ивонна.
– Упаси Боже! – с деланным ужасом вскричал Дидье, и они расхохотались.
– Ты видел маму? Где? – внезапно выпалила девочка, уставившись ему в глаза. – Когда? Когда она вернётся домой?
– М-м… в Порт-Ройяле… У неё там дела, – осторожно ответил Дидье, тревожно глядя в её омрачившееся личико. – Но она скоро вернётся! Она очень умная, твоя мама, и очень любит тебя.
Ивонна молча кивнула, и тогда он не выдержал:
– Скажи, а где твой папа?
– На небесах, – серьёзно сказала девочка. – Он умер, даже когда я ещё не родилась. Мама говорила, что он был очень старенький.
Очень старенький, значит…
Дидье Бланшар почесал в затылке.
Пообещав Ивонне вернуться завтра на это же место, – а она пообещала ему принести свои книжки и научить его читать получше, – Дидье побрёл к дороге, ведущей в деревню.
Чёрт, ему просто необходимо было с кем-то посоветоваться!
С Гриром, например.
Почему ему вдруг пришёл на ум в качестве советчика капитан «Разящего», Дидье не представлял. Вряд ли у того были дети. Но он – и Моран – единственные в мире знали о том, что Ивонна – его дочь. Они и Жаклин.
Tres bien.
Дидье тряхнул головой, по извечной своей привычке откладывая тягостные размышления на потом. Например, на утро. Тем более что ночка ему предстояла отличная, если судить по предыдущей. Глядя на заходящее солнце, он мечтательно улыбнулся, а потом нахмурился. Этой ночью ему непременно нужно было поговорить с Клотильдой.
* * *
Но этой ночью Клотильда привела удивлённого Дидье в свою комнату на втором этаже. И гордо подбоченилась, увидев, как он застыл на пороге, разинув рот. Потому что возле её аккуратно расстеленной широкой кровати стояла огромная деревянная лохань, исходившая паром и источавшая ароматы лаванды и розмарина.
– Ты с ума сошла, женщина! – гаркнул Дидье, стремительно поворачиваясь к хозяйке.
– Это же для тебя, – вздрогнув, тихо произнесла она и нахмурилась. – Я думала, тебе понравится.
– Мне нравится! – процедил Дидье сердито. – Мне не нравится только, что ты таскала по лестнице клятые вёдра с клятой водой для этой клятой лохани, как ломовая лошадь!
– Я привыкла. И я сильная, – легко пожала плечами Клотильда. И добавила с лукавой полуулыбкой, искоса посмотрев на него: – И лошади не подымаются по лестницам.
Он едва удержал смешок и вместо этого, тоже сдвинув брови, грозно сказал:
– Так, значит? Шуточки шутишь, значит? Vertudieu, ладно…
– Не смей! – расхохотавшись, взвизгнула Клотильда, когда он взвалил её себе на плечо.
Она и вправду была сильной, но куда ей было справиться с ним! Плеск воды в лохани приглушил её визг и ругательства, а Дидье, тоже хохоча, как полоумный, мгновенно содрал с себя одежду и сам плюхнулся в лохань.
– Наглый ты щенок! Пусти меня! – задыхаясь, еле вымолвила хозяйка. – Посмотри, что ты наделал! В моей комнате воды по колено, моё лучшее выходное платье погибло, а ты… Отпусти, говорю тебе!
– Хватит уже болтать, – распорядился Дидье, крепко прижимая её к бортику лохани. Вода и вправду щедро лилась на пол, лучшее выходное платье окончательно погибало под его руками, а Клотильда безостановочно смеялась, пока не начала стонать.
Из лохани, кое-как обтеревшись, они перебрались в её постель. И там Клотильда уже не стонала. Она кричала, перекатывая по подушке растрёпанную голову, кусая Дидье за пальцы, когда он, смеясь, пытался зажать ей рот, и плакала – солёными и сладкими слезами, которые он нежно сцеловывал с её горячих щёк.
Они заснули лишь под утро, совершенно умаявшись, и когда Дидье наконец раскрыл глаза, в окно уже лезло солнце и петухи вовсю кукарекали во дворе, приветствуя новый день.
Он оглядел залитую водой и солнцем комнату, блаженно улыбаясь, и вдруг вспомнил, что так и не сказал Клотильде то, что хотел сказать вчера. Он вздохнул и посмотрел на неё, невольно залюбовавшись – она лежала, закинув правую руку за голову, простыня сползла с её плеч, обнажая высокую грудь, и разрумянившееся лицо казалось совсем юным.
Дидье склонился над ней и поцеловал в шею, а она, не открывая глаз, обвила руками его плечи, притягивая к себе.
– Я вчера не сказал тебе того, что собирался, – тихо проговорил Дидье, приподнимаясь на локте и внимательно глядя в её вишнёвые, тревожно распахнувшиеся глаза. – Ты… ты только не влюбляйся в меня, Кло. Не надо.
Женщина, продолжая смотреть на него, вдруг светло улыбнулась и обхватила ладонями его лицо:
– Я же не дура, мальчик. Ты пришёл сюда не ради меня и ради меня не останешься. Мне сорок три. На сколько лет я старше тебя? На двадцать?
Дидье молча опустил ресницы.
– Моя дочь, мой сын и мой муж погибли, когда позапрошлым летом сюда пришла оспа, – хрипловато продолжала Клотильда, обводя пальцами его скулы. – И всё кончилось разом. Но я живу, я всё ещё живу… и ты так хорошо показал мне, что я жива. Я рада этому. О, я любила любить… – Улыбка дрогнула на её полных губах, хотя в уголках глаз блеснули слёзы. – И ещё я рада тому, что именно ты – мой последний.
Сглотнув, Дидье неистово замотал головой.
– Это чушь! – горячо прошептал он. – Пусть тебе не двадцать пять, но ты должна любить, если хочешь! Пусть не меня, но… – Он снова, как ночью, зажал ладонью её рот. – Послушай, Кло. В Порт-Ройяле есть один трактир. Он называется «Три бочки», а хозяина зовут Кевин. Он ирландец, он потерял ногу в бою с испанцами, он сильный и добрый человек… и он очень одинок. Как и ты. Не говори ничего сейчас, но подумай об этом потом… когда я уйду. Хорошо, ma puce?
Женщина, как он сам несколько минут назад, молча опустила ресницы, и тогда Дидье осторожно отнял ладонь от её губ и поцеловал эти губы, снова ощутив соль её слёз.
Весь день он работал в трактире и во дворе – с превеликой радостью. Опустошил чёртову распрекрасную лохань и снёс её на кухню, повесил на изгородь насквозь промокший ковёр, нарубил дров для очага – наверное, на месяц вперёд, починил кое-какую мебель и, наконец, взялся за изгородь, в которой местами не хватало прутьев. Он не задумывался над тем, почему так торопится сделать всё это – в конце концов, он ведь не собирался уходить прямо сейчас! Но он почему-то знал, что должен всё успеть именно сегодня.
Дидье чувствовал пристальный взгляд Клотильды, наблюдавшей за ним с крыльца, и, мельком оборачиваясь, отвечал ей улыбкой. Она тоже улыбалась – тепло и немного печально.
Как и вчера, и третьего дня, Дидье отправился в усадьбу «Очарование», когда старинные тяжёлые часы на кухне трактира пробили четыре пополудни.
Он благополучно спустился по уже знакомой тропинке, миновал ручей и улыбнулся, вспомнив вчерашнюю погоню за корабликом. Сегодня он выпросил у Клотильды хороший прочный льняной лоскут, которым можно было оснастить не один, а пару кораблей. Точно! Два кораблика. Допустим, «Разящий» и «Маркизу»!
Если он не успеет сделать второй кораблик сегодня, то захватит его с собой в трактир, и тогда завтра они с Ивонной смогут устроить в ручье парусные гонки!
Всё ещё улыбаясь этим мыслям, Дидье перемахнул через изгородь.
И тут чьи-то цепкие руки крепко схватили его за плечи, а прямо под сердце упёрлось дуло мушкета.
Губернаторские солдаты в синих мундирах.
Сразу четверо.
Tabarnac de calice d'hostie de christ!
Дидье опомнился мгновенно и вывернулся легко. Что-что, а драться он умел. И так же мгновенно он выхватил одной рукой пистолет, а другой – нож.
Он ещё мог прорваться прочь отсюда, не щадя этих баранов, пытавшихся вцепиться в него, как псы.
Они бы, конечно, попробовали пристрелить его, но, видит Бог, смерти Дидье Бланшар не боялся никогда.
Но его дочь отчаянно рыдала на крыльце, хватаясь ручонками за перила, и кричала, захлёбываясь слезами:
– Нет! Нет! Не-ет!
Гувернантка тщетно старалась увести её в дом.
Господь Вседержитель, Дидье не мог допустить, чтобы его застрелили на глазах у Ивонны. Как не мог пролить при ней чужую кровь. Просто не мог!
Скрипнув зубами, он уронил наземь оружие и процедил:
– Я сдаюсь, et ta sœur!
И, конечно же, сразу получил удар прикладом в живот. Кто бы сомневался…
Все четверо солдат навалились на него, нещадно выкручивая руки и колотя по чему попало.
Сквозь их торжествующее рычание он всё ещё слышал отчаянный плач Ивонны. Почему треклятая грымза не может наконец увести её?!
Один из синемундирников, – судя по нашивкам, сержант, – встряхнул Дидье за волосы и, связывая ему руки ремнём, злорадно процедил:
– Ты хотел украсть ребёнка, чёртов пират! Теперь тебя вздёрнут!
– Я не собирался её красть! – прохрипел Дидье и снова получил удар прикладом – теперь уже по рёбрам. – Va te faire foutre!
– Как же, не собирался! – прокричала с крыльца гувернантка. Её обычно бесстрастное сухое лицо пылало гневом. – Ты нарочно её подманивал! Но я проследила за ней вчера!
– Уведи её уже отсюда! – заорал в ответ Дидье, краем глаза заметив, как вновь поднимается приклад, и успев чуть отклониться.
Но только чуть.
Приклад обрушился ему на голову, и наступила кромешная темнота.
* * *
Когда Дидье очнулся, то враз об этом пожалел.
Болело всё. Решительно всё, каждая жилка и косточка, будто накануне его методично и медленно пропустили через молотилку.
Рёбра с правой стороны наверняка были переломаны, потому что глубоко вдохнуть он не мог – в бок сразу словно вонзался кинжал. Во рту стоял медный привкус крови. Голова разламывалась на куски.
