Текст книги "Черная маркиза (СИ)"
Автор книги: Олеся Луконина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
Как это всё бесило Грира, словами не передать.
Между тем Лукас с Марком спешно дорабатывали своё устройство для спуска под воду, которое они назвали «ватерланг» – «водные лёгкие», а галеон терпеливо дожидался на дне, надёжно удерживаемый цепью, прочно закреплённой на носу «Разящего».
Расклад сил вокруг галеона тоже определился. Всем Карибам стало ясно, что галеон не только существует, но и что он – законная добыча исключительно «Маркизы» и «Разящего», и не только ввиду их явного боевого превосходства, но и ввиду того, что только их техническая оснащённость позволяла достать со дня океана пресловутое индейское золото.
Но забывать про чужие загребущие руки Грир не собирался, как и недооценивать несомненное желание окружающих оттяпать хоть часть бесценного груза, едва только тот будет поднят на поверхность. Поэтому он решил заручиться поддержкой губернатора ближайшего крупного острова Сан-Висенте – на всякий случай. О чём Грир и объявил Морану и Дидье, вызвав их как-то вечером на мостик «Разящего».
Услышав о грядущих дипломатических ходах, Дидье озадаченно почесал в затылке, а Моран раздумчиво кивнул и осведомился:
– Ясно. Когда у губернатора ближайший бал?
– Че-го-о? – после паузы возопил Дидье, буквально подпрыгнув на месте.
Грир, не в силах сдержать смешка, хлопнул обоих по плечам и тут же отдёрнул руки, будто обжёгшись.
Молокососы соображали отменно.
Бал! Это именно то, что требовалось, чтобы обаять губернатора Стила и перетянуть его на свою сторону. Ну и чтобы продемонстрировать ему, на чьей стороне следует находиться.
– Бал! Хорошие манеры, роскошная одежда и светская болтовня… – протянул Грир, внимательно разглядывая обоих огольцов и незаметно усмехаясь.
– Без меня, кэп, – решительно заявил Дидье, потихоньку отступая назад к трапу. – Манеры! Одежда! Камзол, что ли? И эти, как их, кюлоты?! И этот, как его, менуэт, прости Господи! Да провались оно! Вон Моран пусть менуэты выплясывает.
Он угрюмо покосился на канонира, который ехидно и тонко ему улыбнулся.
– У губернатора прелестная молодая жена, – не менее ехидно заметил Грир, наблюдая за маневрами капитана «Маркизы». Он от души наслаждался, представляя себе Дидье в малиновом камзоле и обтягивающих ноги чулках с кюлотами. Нет, скорее в серебристом камзоле. И с этой его золотисто-русой гривой, собранной сзади и перевитой бархатной лентой.
Чёрной.
– Она замужем, – с совершенно таким же ехидством отпарировал Дидье, невольно, впрочем, ухмыльнувшись.
– И столь же прелестная дочка от первого брака, – продолжал Грир, неудержимо лыбясь – впервые, наверное, за целую неделю, а то и больше. – Семнадцати лет.
Моран тоже фыркнул, переводя смеющиеся глаза с одного на другого.
– Я женат, – отрезал Дидье и прищурился, склонив встрёпанную голову к плечу. – Какого дьявола, кэп? Можно подумать, губернатору понравится, если я буду ухлёстывать за его красотками! Да он взбеленится, как бешеная собака!
– Да кто тут вообще говорит про ухлёстывать? – Грир невозмутимо скрестил руки на груди и поднял брови со всем укоризненным недоумением, на какое только был способен. – У тебя мысли вечно в одну сторону направлены, а я так и слова про это не сказал… – Дидье зашипел от возмущения, а Грир, проглотив смешок, спокойно продолжал: – Произвести впечатление – вот наша задача. Благоприятное впечатление! – Он назидательно поднял палец. – Мы это будем делать все втроём, не переживай. И да, камзолы и кюлоты. И туфли! Дидье застонал в голос и выругался длинно и замысловато, а Моран откровенно расхохотался. И глядя на них, Грир невольно в очередной раз подумал о том, до чего же красивы оба эти стервеца, хоть и совсем по-разному.
* * *
На следующее же утро Грир и Моран, неумолимые, как ангелы мщения, поднялись на борт «Маркизы», – Моран, правда, то и дело покусывал губы, чтоб не улыбаться, – и расторопно встали по обе стороны от растерянно поднявшегося с палубы Дидье.
Тот до их театрального появления преспокойно валялся себе на животе, болтая босыми ногами и внимательно изучая собственноручно начерченную лоцию островов.
– Вы чего это тут… воздвиглись? – с подозрением сощурился он, машинально сворачивая лоцию. – Как эти… джинны. Знаешь, кто такие джинны, кэп?
Моран хмыкнул, а Грир пропустил явно имевший целью их отвлечь дурацкий вопрос мимо ушей и непререкаемо распорядился:
– Давай-ка разворачивай свою посудину к Тортуге… звонарь. Пора тебе прибарахлиться.
– Ага, как же, прям щас! – огрызнулся Дидье, сердито сверкнув глазами.
– Ну не сейчас, а часа через два точно там будем, – всё так же спокойно поведал Грир под откровенное фырканье Морана и крепко взял Дидье за плечо, оглядывая сверху донизу – от вихрастой головы до босых ног. Залатанные штаны его были подвёрнуты, загорелая кожа светилась в прорехах фуфайки. Грир незаметно вздохнул и строго закончил: – Это приказ, garГon, и он не обсуждается.
– А мы не в бою, кэп, – строптиво возразил Дидье, выворачиваясь из-под его ладони и отступая к борту, явно готовый кинуться в воду, чтобы спастись от жуткой участи, ему уготованной. – Мы не в бою, чтобы ты мне приказывал!
– О, хорошо, что про бой напомнил, – Грир поднял брови, будто что-то припоминая, и серьёзно кивнул. – За тобой должок… или ты подзабыл?
Дидье беспомощно возвёл глаза к небу. Небо безмятежно синело себе, и никакой ангел Господень не являлся оттуда, дабы защитить его от покупки в чёртовой модной лавке чёртова модного тряпья.
Но так просто сдаваться Дидье не собирался и решительно перешёл в наступление.
– Про должок помню, – облизнув губы и посмотрев Гриру в глаза, сумрачно сказал он и снова с ужасающей ясностью увидел перед собой залитую кровью палубу и Грира, который, не раздумывая, встал между ним и летящей смертью. – Но ты как-то… без толку его взыскиваешь, кэп.
Он запнулся и прикусил язык, проклиная себя за глупую обмолвку. Боже, ну что он городит!
– А-а… – ласково протянул капитан «Разящего», опять беря его за плечо и заглядывая в лицо – так выразительно, что у Дидье вдоль позвоночника пробежал морозец. – Без толку, значит? Интере-есно… А позволь узнать, каким это образом мне стоило бы его взыскать, чтобы… с толком?
– Tabarnac de calice! – с неизбывной тоской выругался Дидье под ставшее уже неудержимым злорадное фырканье Морана и снова вывернулся из-под руки Грира. – Не позволю. То есть, не знаю. То есть… не помню! Лавка так лавка, хрен с ней, ебись она конём… то есть гори она огнём, чтоб её! Моран, ну чего тебя там разбирает, сто чертей тебе в глотку?!
…Лавка, впрочем, огнём так и не загорелась, не говоря уж о коне. Она и вправду была богатой и дорогой, судя по раззолоченной вывеске над входом и негритёнку-прислужнику, с поклоном распахнувшему дверь перед ними троими.
Хотя Дидье попытался замешкаться у порога, с кривой ухмылкой покосившись через плечо на Морана с Гриром:
– А давайте передумаем, а? Дался вам этот губернатор с его балом…
– Шагай, – лаконично отозвался Грир, – пока я тебе не помог. Или не взыскал… с толком. Болтун.
Дидье вновь смачно и уныло чертыхнулся, а Грир, едва успев скрыть улыбку, поймал искрящийся взгляд Морана.
Всё это было забавно до невозможности – и явная ревность Морана, и откровенное недовольство Дидье, не привыкшего носить что-либо, кроме своих холщовых штанов да рубахи.
Грир оглядел богато разряженные манекены и с удовольствием представил, как будет выглядеть Дидье в этих дорогих тряпках. Он абсолютно не сомневался, что самую роскошную одежду Дидье Бланшар будет носить так же непринуждённо, как и свои дырявые штаны. Чтобы это понять, достаточно был хоть раз увидеть, с какой естественной грацией он двигается – взлетая ли на мачту, отплясывая ли в трактире или почёсывая пузо блохастой корабельной шавке.
Значит, нужно было только заставить его носить эту одежду.
Грир снова перевёл взгляд на Морана. Вот уж кого не нужно было заставлять носить изысканные наряды! Капитан «Разящего» в очередной раз задумался над тем, из какой семьи вышел его канонир, и как он попал на Карибы. Благородное происхождение Морана безошибочно прочитывалось на его тонком лице, в гордой осанке, изящных манерах и в этой привычке носить богатые наряды так же естественно, как Дидье носил свои лохмотья.
Подобно Дидье Бланшару, Моран Кавалли никогда и ничего о себе не рассказывал.
Отогнав эти несвоевременные мысли, Грир небрежно снял треуголку и слегка поклонился, приветствуя хозяйку, модистку и служанку, которые воззрились на посетителей с восхищением и опаской.
Женщины были очень похожи друг на друга – пухленькие, круглолицые и светлоглазые. Грир рассеянно подумал, что они, должно быть, родственницы. Странно, что до сих пор он ни разу не посещал эту лавку.
Мягко и максимально обаятельно улыбнувшись всем трём женщинам, он проговорил:
– Позвольте вас поприветствовать, дамы. Отличное сегодня утро. Этому джентльмену, – он весело покосился на угрюмо молчавшего, как могила, Дидье, – нужен полный гардероб – начиная с шейного платка и заканчивая туфлями.
Услышав про шейный платок, Дидье сперва в очередной раз обречённо возвёл к небу, точнее, к потолку лавки, свои зелёные глазищи. А потом всё так же молча, но с помощью крайне выразительной пантомимы изобразил висельную петлю – даже язык высунул в конце этого представления, не постеснялся.
Моран позади него беззвучно затрясся от смеха, дамы смятенно округлили и без того расширившиеся глаза, а Грир интимно и грустно поведал, наклонившись к ним поближе:
– Это мой племянник, дамы, мой несчастный племянник, сын моей младшей сестры, упокой Господь её праведную душу. Бедняга глухонемой от рождения, увы.
Дидье поперхнулся от неожиданности, а Моран едва слышно застонал. Грир же печально продолжал, мысленно благословляя тот день, когда ему с подачи Морана вздумалось посетить губернаторский бал:
– Родственники до сей поры содержали его в доме призрения, ибо он совершенно необуздан, как вы могли заметить. Но теперь я самолично решил заняться его воспитанием и начать с покупки приличной одежды вместо этих… – Он сделал выразительную паузу: – Лохмотьев, что сейчас на нём. Второй мой племянник, – он перевёл скорбный и предупреждающий взгляд на Морана, ошеломлённо вытаращившего глаза, – тоже несколько не в себе, увы. Но его хотя бы одевать не надо.
Глядеть на вытянувшиеся физиономии обоих паршивцев, по коим прокатился целый шквал самых разнообразных эмоций, было чистым, незамутнённым наслаждением.
Хозяйка лавки растерянно откашлялась и пролепетала:
– Капитан…?
Грир, чуть посерьёзнев, – о Боже, да кому он тут уподобляется?! – невозмутимо пояснил:
– Вряд ли нам удастся заставить его раздеться для примерки. – Он невинно посмотрел в опасно сузившиеся глаза Дидье. – Но я верю в вашу деловую сметку, мадам, в ваш опыт и в то, что ваши прекрасные глаза и без портновской линейки определят нужные размеры…
Снова внимательно поглядев в свирепое лицо капитана «Маркизы» и сообразив, что тот вот-вот рванёт прочь отсюда, Грир решил упредить возможность ретирады и прошептал, склонившись к его уху, аж покрасневшему от гнева и смущения:
– Должок.
Дидье сверкнул глазами, но не проронил ни слова. Застыл, будто статуя, с подозрением косясь на щебечущих женщин, будто опасаясь, что те вот-вот кинутся его раздевать. Очевидно, сейчас это его совсем не прельщало.
А модистки сперва цепко оглядели его с головы до пят, а потом резво принялись носить к прилавку груды одежды, каждый предмет которой Грир придирчиво рассматривал, а потом принимал или отвергал.
Здесь были и пресловутые кюлоты, и чулки с подвязками, при виде которых Дидье скорчил такую рожу, будто действительно вышел из дома для умалишенных, и два камзола – серебристо-белый и тёмно-синий – и стопка батистовых рубашек…
Моран с любопытством разглядывал каждую вещь, отпуская соответствующие реплики, а Дидье только молча скрипел зубами и закатывал глаза, и всё это продолжало радовать Грира просто неимоверно.
Но когда долгий процесс отбора подошёл к концу, и настало время расплачиваться за покупки, Грир всем нутром понял, что вот сейчас-то и грянет взрыв.
И взрыв грянул. Но он был похож скорее не на извержение вулкана, что естественно было предположить, а на атаку сокрушающего корабль айсберга – белого и ледяного.
– Сколько? – бесстрастно осведомился Дидье, вернув себе дар речи, – к крайнему изумлению лавочниц, – и легонько отстранил Грира. Хозяйка лавки растерянно назвала сумму, почти жалобно на него воззрившись. Моран сзади, не утерпев, присвистнул, а Дидье, и глазом не моргнув, извлёк из кармана свой потёртый кошель.
– Это моя забота, – ровно произнёс Грир, беря его за локоть, но тот в ответ полоснул его потемневшим от ярости взглядом и отчеканил:
– Я не идиот, не дитя и не родственник тебе, капитан. Я ни гроша от тебя не приму!
– Но поездка сюда за покупками – моя идея, – так же ровно заметил Грир, не выпуская его.
Дидье, впрочем, и не думал вырываться. Зелёные глаза его опять сверкнули гневом, но голос был по-прежнему совершенно ледяным:
– Это была зряшная идея, капитан. Но твоя. А я всегда плачу свои долги. Сам.
Он аккуратно опустил кошель в карман фартука отшатнувшейся лавочницы, рывком высвободил локоть из пальцев Грира и, даже не оглядываясь, вышел за дверь.
С королевским достоинством, хоть и был в своих обносках.
– Вот чёрт… – растерянно пробормотал Грир, провожая его глазами.
Дразнить Дидье Бланшара было приятно и весело, но…
Но он не собирался ни разорять его, ни оскорблять.
Грир беспомощно посмотрел на Морана, а тот, вдруг легко улыбнувшись, взял руку лавочницы и поднёс к губам, тепло глядя в её круглощёкое озадаченное лицо:
– Мы приносим вам свои извинения, мадам. Мы хотели… просто разыграть нашего друга. Могу я попросить вас вернуть нам его деньги? Мы сами заплатим за него, а его кошель я ему отдам.
– Развопится, как стая ворон, – угрюмо предрёк Грир и даже поёжился.
Мысль о том, что они потеряют завоёванное ими доверие Дидье, обожгла его как кипятком.
– Не развопится. Я ему скажу, что ты очень расстроился, – успокаивающе заметил Моран, улыбаясь углом рта. – Невыносимо, нестерпимо, нечеловечески расстроился. Просто ужас как.
– О да, – вымолвил Грир, моргнув. – Я расстроился.
* * *
Моран, видимо, действительно поговорил с Дидье, – хотя Грир, изо всех сил сдержавшись, не спросил его об этом, – потому что когда накануне бала капитан «Разящего» отправил на «Маркизу» сундук с купленными в лавке нарядами, сундук этот даже не отправился в море. Хотя Грир, стоя на мостике фрегата, уныло ждал, что с соседнего брига вот-вот раздастся взрыв отборной французской ругани, а потом и всплеск за бортом. Однако на палубе «Маркизы» царила почти идиллическая тишина.
Подозрительная тишина.
За час до назначенного губернатором времени бала Моран с Гриром, уже в полном парадном облачении, отправились на «Маркизу», чтобы забрать с собой Дидье.
Задрав голову к возвышавшемуся над ними борту судна, Моран вполголоса предрёк:
– Он наверняка велел близнецам соорудить ему какого-нибудь механического двойника, помяни моё слово.
– Или катапульту, которая сейчас забросит нас прямиком в трюм, – невесело усмехнулся Грир.
– В гальюн, – без тени улыбки подытожил Моран, тяжко вздохнув.
В общем, подымаясь на палубу «Маркизы», оба они были готовы решительно ко всему.
Только не к тому, что увидели.
Дидье Бланшар преспокойно восседал на бухте причального каната и что-то сосредоточенно вырезал из маленького обломка дерева – стружки так и сыпались на палубу.
При виде капитана и канонира «Разящего» он поднял глаза и поднялся сам. И безмятежно проговорил, чуть улыбаясь:
– Зеркала-то нету. Но огольцы сказали – я в порядке. Не соврали? – Он сдвинул тёмные брови, с некоторым удивлением глядя на изумлённо онемевших гостей. – Вы чего?
– Ничего, – кашлянув, наконец отозвался Грир.
Он, конечно, сам выбирал эти роскошные наряды. И хотел увидеть, как будет выглядеть в них Дидье. И подозревал, что вполне себе непринуждённо. Но он никак не ожидал, что этот босяк, скинув свои лохмотья и вырядившись в то, что выбрал для него Грир, превратится в принца крови.
Белоснежный с серебристым отливом камзол, богато расшитый серебряными же цветочными узорами, батистовая рубашка и светло-голубой шейный платок, белые же кюлоты и чулки в обтяжку, светло-голубые туфли с серебряными пряжками – Грир просто наглядеться не мог на всё это великолепие. Точнее, на Дидье в этом великолепии – на его статное тело, длинные ноги и озорные глаза, в которых наконец-то запрыгали знакомые черти.
Снова откашлявшись, Грир строго осведомился – для проформы, только чтоб опять заполучить контроль над собой и ситуацией:
– Парик?
– Ещё чего! – взвыл Дидье, который, очевидно, уже расслабился и решил, что неприятные сюрпризы закончились. – А сами-то?! Это несправедливо!
– Ну зачем ты его дразнишь? – укорил капитана Моран, вынимая из кармана своего вишнёвого с золотом камзола то, о чём думал Грир накануне – чёрную бархатную ленту, расшитую бисером, и протягивая её Дидье. – Просто свяжи волосы сзади, и всё. Помочь?
Дидье подозрительно поглядел в его совершенно серьёзные и даже невинные глаза, потом, похоже, решил, что канонир и не думал над ним потешаться, и пробурчал, выхватывая у него ленту:
– Сам. Не увечный небось, nombril de Belzebuth!
– А как ты сам с чулками-то справился? – так же серьёзно и невинно, как Моран, поинтересовался Грир, и Дидье с той же настороженностью на него покосился. А потом ехидно ухмыльнулся, прищурился и ответил врастяжечку:
– Я их столько снял, кэп, что надеть – плёвое дело.
– А, вот, значит, как, – степенно кивнул Грир. – Поня-атно…
Крышка трюмного люка невдалеке от них осторожно приподнялась, и в щели прорисовались любопытные и насмешливые, совершенно одинаковые физиономии близнецов. Дидье свирепо цыкнул на них, и физиономии тотчас исчезли.
Держа ленту в зубах, он небрежно прошелся пятернёй по своей взлохмаченной гриве, собирая её сзади в какое-то подобие хвоста, а потом так же небрежно скрутил его лентой:
– Готово, morbleu!
Моран с глубоким вздохом покачал головой и решительно шагнул к нему:
– Дай сюда, ты, не увечный!
Дидье в очередной раз поднял тоскливый взгляд к закатному небу, залитому алым светом. Но, не получив оттуда никаких вестей, послушно подчинился ловким рукам Морана, деловито доставшего позолоченный костяной гребешок из того же кармана, что и ранее ленту. А потом язвительно осведомился:
– Ты что, куафёром раньше был, а, канонир? Уй-й-й!
– Терпите, пациент, – отпарировал Моран, аккуратно причёсывая его сразу и гребешком, и собственными пальцами. – Сейча-ас. Вот та-ак… Теперь действительно tres bien!
Он отошёл на пару шагов и залюбовался результатом. И Грир залюбовался.
Совершенно открыто.
– Давайте отчаливать уже, – смешавшись под этими взглядами и прикусив губу, сумрачно бросил Дидье. – Пока вы ещё чего не выдумали… куафёры, ventrebleu!
«Куафёры» переглянулись, догоняя его у шлюпки, и Грир небрежно осведомился, кивая на его обтянутые чулками ноги:
– Не жмут?
– Туфли, что ли? – Дидье выпяти губы, лукаво покосившись на него. – Туфли – нет. Штаны вот – те жмут, не угадали твои девки с размером, putain de tabarnac!
И захохотал, слетая в шлюпку, а Грир подумал, что представить его на балу у губернатора своим глухонемым племянником навряд ли удастся.
А учитывая манеры и словарный запас Дидье Бланшара, вечер им предстоял весёлый.
Грир вздохнул, заранее с этим смиряясь.
Свесившись с борта «Маркизы», близнецы что-то заорали им вслед, корчась от смеха. Грир разобрал только «повеселиться» и вздохнул ещё раз.
* * *
Дидье всегда помнил одно простое правило охотника, которому его научил, когда он был ещё сопливым щенком, старик-индеец из племени ассинибойнов, кочевавшего рядом с их деревушкой. Старика звали Вичаша Вака, и он говорил – чтоб охота была удачной, стань зверем. Думай, как зверь, чувствуй, как зверь.
Ну а если зверь хочет ускользнуть от охотника, он должен думать и чувствовать, как охотник.
Рядом с канониром и капитаном «Разящего» Дидье чувствовал себя одновременно и охотником, и зверем. От их напряжения, витавшего в воздухе, от их неутолённого желания, обращённого на него и друг на друга, у него просто дух захватывало. Словно, опять же как в детстве, он летел на ледянке с обрыва, с самой крутизны – на замёрзшую речную гладь, обмирая от страха и восторга.
А сейчас к этому страху и восторгу прибавилось ещё одно щемящее чувство – тревога.
Слишком часто в последнее время он вспоминал о своём детстве.
Слишком часто ему снилась мать.
И сестрёнка.
Светлоголовая девчушка с широко раскрытыми глазами цвета моря.
Глазами их матери.
Глазами его дочери.
Сперва Дидье думал, что эти сны приходят к нему оттого, что он так отчаянно скучает по Ивонне. Оттого, что он в минуту слабости и болезни поведал Гриру и Морану то, чего не рассказывал раньше даже Тиш. Но сейчас он всё яснее понимал, что дело не в этом.
Святые угодники, его мать что-то хотела от него!
Он всегда знал о её незримом присутствии рядом с собой. И сразу поверил – именно она, решив, что только Грир сможет спасти жизнь её сына, подтолкнула его там, на мостике «Эль Халькона», заставив вовремя обернулся.
А потом Грир сам сделал шаг, без колебаний подставив себя под выстрел.
Morbleu, ну зачем, зачем?!
«По справедливости вот эта вот твоя разудалая жизнь, которой ты играешь, как младенец волчком, принадлежит мне. Понял? Мне!»
О да, он понял, ещё как…
«Надо мною никого, кроме Бога одного», – это присловье он тоже знал с детства.
Рar ma chandelle verte, этот губернаторский бал, дурацкий этот маскарад был совсем некстати именно сейчас, когда душу Дидье и без того грызло смятение, заставлявшее его часами без сна лежать на койке… а когда сны наконец приходили, они изводили его ещё пуще дурных мыслей.
Ладно, бал так бал!
В конце концов, это было даже весело…
Он, бродяга Дидье Бланшар, парень из квебекской деревушки, словно какая-нибудь Сандрийон, спешил на губернаторский бал, чтобы оказаться среди нарядных богачей, сам разряженный, как попугай!
И Эдвард Грир был его крёстной феей. Ухохотаться можно.
Дидье сидел на носу шлюпки, искоса разглядывая Грира и Морана, которые будто родились в своих раззолоченных камзолах: Моран – в вишнёвом, Грир – в тёмно-зелёном… и клялся себе лишний раз не открывать рта, чтоб их не позорить.
Господи, они были красивы, как черти, просто глаз не отвести.
Дидье хмыкнул и глаза поспешно отвёл. Небось они не девки, чего ими любоваться! И он не девка, чтобы на них пялиться…
Шлюпка мягко ткнулась в причал, и какой-то слуга в лиловой ливрее принял у Дидье швартовы.
Бальный зал губернаторского особняка был огромен и занимал целый этаж. Пляши – не напляшешься.
В хрустальных подвесках десятка люстр под потолком отражалось пламя свечей, лакеи в напудренных париках и камзолах, мало чем отличавшиеся по виду от господ, разносили вино и какие-то закуски на изящных подносах, благоухали цветы в высоких вазах, наяривал квартет настоящих музыкантов, а не старенькая виола Марка, звенел колокольчиками женский смех, сияли обнажённые женские руки и плечи…
Вот на каких балах любила царить Тиш. Маркиза Ламберт.
Дидье незаметно вздохнул и сделал вид, что ему всё нипочём.
Сперва он уныло следовал за Гриром и Мораном, которые вели себя самым что ни на есть непринуждённым образом – о чём-то учтиво болтали с незнакомыми людьми, кланяясь и расцеловывая ручки кокетливо хихикавшим дамам. Дидье просто держался рядом, что-то невнятно бормоча, когда Грир представлял его кому бы то ни было, в том числе губернатору Стилу и его жене Констанции, которая и вправду оказалась прехорошенькой рыжулей. Он даже осушил пару бокалов вина с подноса, который проносил мимо него очередной лакей, и сердито отвернулся от тревожного взгляда Морана.
Они что, думают, что он здесь напьётся, что ли?
Потом началась очередная пытка – танцы.
Это была совсем не та лихая пляска, что вечно звенела у него в крови, подмывая отбить чечётку хоть на тёплой палубе «Маркизы», хоть на дощатом полу какого-нибудь трактира. Это были благородные и чинные танцы, в которых кавалеры едва придерживали дам за кончики затянутых в перчатки пальцев, а дамы церемонно приседали перед ними в низких реверансах, метя юбками паркет.
Дидье представил себе, как здорово было бы сплясать чечёточку на эдаком паркете, и фыркнул себе под нос.
А Грир с Мораном, конечно, немедля отправились вытанцовывать все эти менуэты.
Ну и… попутного им ветра!
Дидье, конечно, подмечал любопытные и томные взгляды, которые бросали на него присутствовавшие дамы. Женщины – всегда женщины, графини они или служанки. Щебечущие, нежные, сладкие и забавные, как птички, они вечно искали рая у него в штанах… тем более сейчас, когда он по воле Грира щеголял в этих клятых коротких кюлотах, будь они неладны!
Снова усмехнувшись, Дидье отошёл сперва к высокому французскому окну, выходившему в сад, а потом направился в коридор, уводивший подальше от музыки, света и суматохи.
Чтоб Дидье Бланшар взял и ушёл с праздника, пусть чужого?!
Воистину он сам себя не узнавал.
Его душу продолжала снедать непонятная тревога, которую только усугубило выпитое вино.
Он толкнул первую же дверь в этом коридоре и вошёл в открывшийся полутёмный кабинет, освещённый только светом фонарей из сада. И оглядевшись, озадаченно присвистнул.
Ряды книг уходили вверх, до самого потолка, и казались бесконечными. Он в жизни своей не видел столько книг сразу. Если губернатор их все прочёл, ему впору быть королем, а не губернатором!
Дидье пробормотал это вслух и вздрогнул, услышав какой-то шорох неподалёку от себя. Порывисто развернувшись, он нос к носу оказался с худенькой девчушкой в белом бальном платье, сидевшей на странной деревянной лестничке. Лестничка, очевидно, предназначалась для того, чтобы доставать книги из-под самого потолка.
– Отец прочитал почти всю нашу библиотеку, – пролепетала она с какой-то застенчивой гордостью. – Но он не хочет быть королём. Он говорит, что счастлив здесь, на нашем острове.
Девушка осторожно, придерживая подол руками, спустилась вниз и встала перед удивлённо моргавшим Дидье.
Она казалась совсем малышкой, и в её тонких руках и хрупких плечах, выставленных напоказ из пышного платья, ещё только угадывалось будущее изящество. Но угадывалось безошибочно. Её тёмные кудри были собраны в аккуратный узел на затылке.
Дидье вспомнил, что ему представляли её в веренице незнакомых лиц, мужских и женских, промелькнувших перед ним в начале этого ошеломляющего вечера.
Абигайль Стил, дочь губернатора от первого брака.
Девочка, давно осиротевшая. Живущая с мачехой.
Она подняла на него растерянные глаза, золотисто-карие, цвета каштанового мёда, и тогда он нерешительно проговорил:
– Вам… меня представили, мисс Абигайль… То есть мисс Стил. Простите, я не знаю… – он пощёлкал пальцами, – всяких церемоний.
Она серьёзно кивнула, и её кудряшки вздрогнули у висков.
– Я вас помню. Вы Дидье Бланшар, капитан «Чёрной Маркизы».
Он тоже кивнул и, не удержавшись, спросил с любопытством:
– Почему вы прячетесь здесь?
– А вы? – ответила она вопросом на вопрос, снизу вверх уставившись на него. – Почему вы не на балу? Почему пришли сюда?
Помявшись, Дидье честно признался:
– Я вообще-то деревенский парень, мисс Стил… Абигайль. Я не умею вытанцовывать все эти танцы и разговаривать всякие разговоры.
«И на душе у меня темно, как в заднице», – едва не ляпнул он и прикусил язык.
– Я умею танцевать, но боюсь, – вздохнув, призналась Абигайль в ответ. – Надо выполнять фигуры, и, как вы сказали, вести правильные беседы, а все… все на тебя смотрят.
Дидье вновь вгляделся в её растерянные золотистые глаза и внезапно предложил:
– А давайте бояться вместе! То есть… – он смешался, но продолжал: – Я хочу пригласить вас на танец. И со мной вам не надо вести каких-то там правильных бесед… но я бы просто с вами поговорил. О вашем отце, об этих книжках и вообще. А что смотрят… – он широко улыбнулся, оглядывая её, – так есть на что посмотреть, потому что мы с вами – парни хоть куда!
Тонкие брови её вскинулись, доверчивые глаза расширились, а потом она засмеялась и зачарованно кивнула.
И, чёрт возьми, это оказалось совсем легко – танцевать с нею, глядя ей в глаза, сходясь и расходясь в фигурах танца, придерживая её за обтянутые перчаткой пальчики.
После него она танцевала с другими, – даже с Мораном, – и Дидье этому тихо радовался, стоя у окна, выходившего в сад. Но сердце его всё равно щемило странной печалью.
Он не мог понять, что с ним творится, morbleu!
Дидье снова предложил Абигайль руку, когда закончился очередной танец, но она покачала головой при новых звуках скрипок и просто встала рядом с ним у того же окна.
Спохватившись, Дидье спросил, мысленно хлопнув себя по лбу:
– Может быть, проводить вас к отцу или… к матери?
Но девчушка вновь отрицательно качнула головой и промолвила:
– Давайте постоим здесь. – И помолчав, добавила: – Моя мама умерла. Но Констанция – очень добрая. И мой отец любит меня. Моё имя означает «радость отца»… и он действительно мне радуется. Не знаю, почему я вам всё это рассказываю…
– Я тоже рад за вас, мисс Абигайль, – с облегчением заверил её Дидье. У него и вправду будто гора свалилась с плеч, когда она это сказала. – Просто счастлив вас слышать.
Пошарив в кармане, он нащупал там маленькую деревянную птичку-свистульку, которую вырезал, сидя на палубе «Маркизы» и думая о своей дочери. И протянул её Абигайль со словами:
– Давайте, дуньте, не стесняйтесь.
И она, вновь завороженно глянув на него своими медовыми глазами, послушалась.
Раздалась переливчатая трель, и девчушка так же переливчато рассмеялась, даже захлопав в ладоши. Дидье поймал на себе изумлённые взгляды губернатора и Грира и тихо сказал, наклонившись к уху Абигайль:
– Я вырезал её для своей дочки. Но могу подарить вам, хотите? Чтоб вы больше не грустили.
Его собственное сердце продолжала сжимать, выкручивать непонятная тоска, которую ни танцы, ни вино не могли унять. Он ещё раз поднёс к губам тоненькие пальчики девушки и, улыбнувшись ей, шагнул в сад, дышащий ветром и прошедшим дождём, прямо через это высокое, до пола, окно.
Луна светила так ярко, что был виден каждый камешек и лист. Песок на дорожке скрипел под его каблуками, в кустах трещали цикады. Дидье рассеянно расстегнул жёсткие манжеты своего серебристого камзола, да и сам камзол с рубашкой. С облегчением стащил с волос ленту, а с шеи – дурацкий шёлковый платок, кое-как запихнул всё это добро в карман и тряхнул головой.
Свобода.
Наконец-то, putain de tabarnac!
Впереди уже виднелась маленькая пристань, где осталась их шлюпка. Лакея здесь уже не было, шлюпка тихо покачивалась на мелководье.
