Текст книги "Николай II в секретной переписке"

Автор книги: Олег Платонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 72 страниц)

Теперь должна кончать, дружок, уже 7 часов, – все это я написала в 1/2 часа, так что извини ужасный почерк.

Правда, дружок, он, по-моему, самый подходящий человек, и наш Друг об этом намекал А. – в своих телеграммах. Я всегда осторожна в своем выборе, но здесь у меня не было такого чувства, как когда Щ. мне представлялся. Он также понимает, что надо остерегаться Поливанова, – с тех пор, как Гучков попал в Гос. сов., – он не очень ему доверяет. Он видит и думает, как мы, – все время почти он вел разговор сам. Попробуй взять его теперь, потому что Щ. должен уйти: человек, который открыто показывает телеграммы твои и Григ., которые он и С. перехватили, – такие люди недостойны быть министрами, – они не лучше Макарова, который показывал посторонним мое письмо к нашему Другу, а Щ. тряпка и дурак. Если даже старик будет ворчать, не обращай внимания, подожди и посмотри, как он себя покажет. Хуже Щ. он не может быть, а я думаю, что в 1000 раз лучше. Дай Бог, чтобы я не ошибалась, и я искренно верю, что нет. Я помолилась прежде, чем принять его, так как немного боялась этого разговора. Он смотрит прямо в глаза.

Прокатилась в Павловск с 5-ю девочками, – погода была дивная. Была 1 1/2 часа в церкви. Наденька держалась молодцом. Петя надеется тебя еще здесь застать, а затем уедет на юг из-за своих легких.

Благословляю и целую тебя без конца. Хвостов меня освежил, я не падала духом, но жаждала, наконец, увидать “человека”, а тут я его видела и слышала. Вы оба вместе поддерживали бы друг друга.

Благословляю тебя. Да хранит тебя Господь, мой ангел, и Пречистая Дева! Осыпаю тебя нежными поцелуями.

Навсегда, муженек мой, твоя старая

Солнышко.

Никто не знает, что я его принимала.

Анастасия очень горда и счастлива, получив твое письмо.

Поклон Фредериксу и Н. П. Привет Мише и Дмитрию.

Могилев. 17 сентября 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Курьер отправляется перед вечером в такой час, что у меня никогда не бывает времени написать спокойно. Часто со мною сидит Миша и я теряю свободное время, а поздно вечером вынужден копаться в моих бумагах. Слава Богу, дела наши идут хорошо, а наши чудесные войска наступают между Двинском и другим местом у Свенцян. Это дает мне возможность приехать домой на недельку – я надеюсь прибыть в среду утром! Это будет счастливый день!

Алексеев надеется, что теперь, пожалуй, не будет надобности переносить ставку, и это хорошо, особенно с моральной точки зрения. Вчерашнее заседание ясно показало мне, что некоторые из министров не желают работать со старым Гор., несмотря на мое строгое слово, обращенное к ним; поэтому, по моем возвращении, должны произойти перемены.

Жаль, что у меня нет времени ответить на все твои вопросы. Благослови тебя Бог, моя милая, бесценная женушка; я все не перестаю думать о нашем свидании. Крепко целую тебя и всех детей и остаюсь, неизменно твой старый

Ники.

Миша благодарит и шлет привет.

Царское Село. 17 сентября 1915 г.

Дорогой мой ангел,

Только одно слово прежде, чем лягу спать.

Я весь вечер беспокоилась, не получая от тебя телеграммы, – наконец, в то время, как меня причесывали, телеграмма пришла – в 12 ч. без 5 м. Подумай, как долго она шла: отправлена из ставки в 9 ч. 56 м., а здесь 11 ч. 30 м. А я, глупая, начала беспокоиться и нервничать. Я 4 раза тебе телеграфировала о Хвостове и надеялась, что ты ответишь хоть словечко на это. Я в письме несколько дней тому назад просила тебя принять его, так как он этого добивался, но ты не ответил. А теперь он опять просил – перед своим отъездом в деревню – поэтому я утром в 8 ч. 30 м. тебе телеграфировала, после того, как видела его. Я очень рада, что все идет хорошо. Это имеет большое значение, и дух населения поднимется. Миша из Орши по телеграфу благодарит меня за письмо, – это хорошо, что он потом опять будет с тобою. Мари сказала, что Дмитрий написал, будто он вернется сюда с тобою. Зачем это, дружок? Павел настоятельно просит отослать его в полк.

Он повторил это, когда пил у меня чай в понедельник. У Мари хороший вид, волосы у нее выросли и стали густыми. У нее неприятности со своим главным доктором, и она хочет от него отделаться. Орловы все еще в городе, по-видимому, и продолжают болтать. Фредерикс обязан это остановить, – это безобразие, – только пусть старик не называет опять моего имени.

Подумай, Стана уволила свою верную фрейлину m-lle Петерс.[457]457
  Петерсон Анна Карловна, фрейлина Великой княгини Анастасии Николаевны.


[Закрыть] Я предполагаю, что она вдруг нашла ее имя слишком немецким и хочет взять себе даму с Кавказа, которая могла бы ей помочь стать популярной. О, она постарается там всех обворожить!

Теперь я должна попытаться заснуть. Я перекрестила и поцеловала, по обыкновению, твою осиротелую подушку и полежала на ней. Подушка – увы! – может только получать поцелуи, но не отвечать на них. Спи спокойно, дорогой, желаю тебе увидеть жену свою во сне и почувствовать ее ласкающие руки вокруг тебя! Да хранит тебя Господь и его Св. ангелы! Спокойной ночи, мое сокровище, мой многострадальный Иов!

18-госентября.

Доброе утро, мой маленький. Пасмурно и дождливо, а вечер был такой чудесный, луна и звезды сияли, так что я даже открыла половину окна (форточка всегда открыта). Теперь же, подняв занавески, я совсем разочаровалась, всего лишь 6 градусов опять. – Чувствую себя лучше, поэтому хочу заглянуть к А. в Большой Дворец (после Знамения), по дороге к одному молодому офицеру, которого только что привезли, – ему только 20 лет, и очень опасная рана в ноге. Владимир Николаевич думает, что придется ее отнять, так как на ноге и в ране на плече начинается заражение крови. Он хорошо себя чувствует, не жалуется, это всегда плохой признак, – и так трудно решить, что делать, когда смерть так близка: дать ему умереть спокойно или рискнуть на операцию. Я бы решилась на последнее, так как всегда остается луч надежды, когда организм молод, хотя теперь он очень слаб и сильный жар. По-видимому, в течение недели рана его не перевязывалась, – бедный мальчик! Поэтому я хочу взглянуть на него. Я не заходила в ту комнату в течение 6 месяцев, – нет, я раз там была, после смерти моего бедного Грабового. Оттуда пойду в наш лазарет, так как не была там целую неделю, и скучаю по ним, а они по мне. Говорят, один из моих улан, вольноопределяющийся Людер (что-то в этом роде), привезен к нам. Он не ранен, но ушиблен где-то, мне не смогли хорошенько объяснить.

Я с удовольствием вспоминаю разговор с Хвостовым и жалею, что ты его не слышал, – это человек, а не баба, и такой, который не позволит никому нас затронуть, и сделает все, что в его силах, чтобы остановить нападки на нашего Друга – как он тогда их остановил. А теперь они намереваются снова их начать. Щ. же и С., конечно, не воспротивятся этому. Напротив, поощрят – ради популярности. Я надоедаю тебе этим, но хотелось бы тебя убедить, будучи честно и сознательно сама в этом уверенной, что этот очень толстый, опытный и молодой человек – тот, которого бы ты одобрил (а также и ту старуху, которая пишет тебе об этом). Он хорошо и близко знает русских крестьян, так как много жил среди них, – и тех типов тоже, и не боится их.

Он знает также этого толстого священника, теперь, кажется, архимандрита, друга Гр. и В., так как он 4 года тому назад, во время тяжелых лет, помогал ему, когда был губернатором; он так хорошо говорил с мужиками и убеждал их. Он находит, что влияние хорошего священника всегда должно быть использовано, и в этом он прав; они вместе устроили все для св. Павла Обнорского, и теперь он поехал в Тобольск или Тюмень. Поэтому С. и К° сказали В., что не одобряют его и постараются отделаться от него. А. говорит, что тело его огромно, но душа чистая и высокая. Я сказала Хвостову, как грустно, что злонамеренные люди всегда имеют больше мужества и поэтому скорее достигают успеха, на что он правильно ответил, что у других – дух и чувство, которыми они руководятся, и Бог им поможет и не оставит.

Земский Союз также, по моему мнению, зашел слишком далеко и слишком много забрал в свои руки. Это чтоб впоследствии можно было говорить, что правительство не заботилось как следует о раненых, беженцах и наших пленных в Германии и т.д., и только земство их спасло. Кривошеин должен бы держать его в руках. Это он его создал (блестящая мысль), только надо внимательно за ним следить, так как в нем много дурных людей – на войне, в их больницах и на питательных пунктах. Он находит, что Кривошеин слишком много видается с Гучковым. Хвостов никогда не нападал на немецкие имена баронов или преданных людей, когда говорил о немецком засильи, но все внимание обратил на банки, что совершенно верно, – чего никто еще до сих пор не делал (министры увидели свои ошибки). Он говорил также о продовольственном и топливном вопросе; Гучков, член Петроградской Думы, даже это забыл, наверное намеренно, чтобы обвинять во всем правительство. И это его преступная ошибка, что он не подумал об этом несколько месяцев тому назад. А теперь могут возникнуть на этой почве большие беспорядки, что совершенно понятно. Надо проснуться и заставить людей работать. Это не твое дело входить во все подробности – Щ. с Кривошеиным и Рухловым[458]458
  Рухлов Сергей Васильевич, министр путей сообщения.


[Закрыть] должны были это предвидеть. Но они заняты партийной работой и стараются съесть старика.

Я была счастлива получить твое дорогое письмо от вчерашнего числа и благодарю тебя за него от глубины души Я понимаю, как тебе трудно найти время мне писать, и поэтому я вдвойне счастлива, когда вижу твои дорогие строки. Миши тебе, вероятно, недостает теперь. Как мило с твоей стороны, что ты его удержал у себя некоторое время! Я уверена, что это было для него полезно во всех отношениях. Я буду довольна, если тебе не придется перенести ставку. Я была очень огорчена этим предположением, в особенности – из-за его морального значения, а так как Бог благословляет наши войска, и дела действительно как будто налаживаются, и мы твердо удерживаем свои позиции, то тебе нет надобности переезжать. Но что относительно Ал., который остается один? Следовало бы вызвать Иванова, чтобы он разделял с ним работу и ответственность. Тогда ты был бы более свободен в своих поездках в Псков, или куда захочешь.

Ну, дружок, с этими министрами ничего не поделаешь! И чем скорее ты их переменишь, тем будет лучше. На место Щ. возьми Хвостова, а вместо Самарина я рекомендую преданного старого Николая КонстантиновичаШведова[459]459
  Генерал-лейтенант, вице-президент практической восточной академии.


[Закрыть], хотя, конечно, не знаю, считаешь ли ты возможным, чтобы бывший военный занимал место обер-прокурора Св. Синода?

Он хорошо изучил историю церкви и имеет известную библиотеку церковных книг и в бытность свою во главе академии востоковедения изучил нашу церковь, очень верующий и безгранично предан (называет нашего Друга отец Григорий) и хорошо о Нем отзывался, когда видел Его и имел случай поговорить о Нем в армии Иванова, где навещал своих бывших учеников. Он глубоко лоялен, но ты его лучше меня знаешь и можешь судить, основательно ли мое предложение. Мы его потому только вспомнили, что он жаждет быть мне полезным, содействовать тому, чтоб народ меня узнал, и быть противовесом “гадкой партии”. Такого человека хорошо иметь на высоком месте, но, как я уже сказала, ты его лучше моего знаешь. А то возьми Хвостова (из юстиции) и еще другого на его место, которого я тебе назвала на днях и который распутывал дела в Москве. Но кого взять вместо длинноносого Сазонова, если он постоянно будет в оппозиции?

Я сегодня получила прилагаемое от Эллы, так как она прочла в газетах, что Юсупов уволен от службы, но не сказано, что – согласно его прошения, что звучало бы лучше, и потому, наверное, все думают, что он в чем-нибудь провинился. Он, я полагаю, с радостью бы вернулся, если бы ему дали военную власть, о которой он просил, но она все испортила. Конечно, это не потеря, хотя мне жаль, что приказ об его увольнении не был лучше составлен, так как он имел хорошие и честные намерения. Ты мог бы ему написать словечко, если у тебя найдется время, хотя правда, что во время войны не просят об отставке. – Я только что прочла, что старый Феликс официально уволен, когда просил отставки – это, наверное, ошибка, нельзя ли что-нибудь сделать, так как это произвело очень неприятное впечатление? Даже про уволенных людей пишут – “согласно прошения”. – Я тебе об этом телеграфировала, так как не знала, что ей отвечать. Надо, по-моему, делать разницу между Джунковским и Юсуповым: один – изменник, а другой глуп, но искренно предан.

Жена Павла была мила, но надоедала мне своей манерой говорить, как она предана и т.д. Прелестная дочь Лэдинга венчается в воскресенье. Это моя крестница, так что я ее сегодня благословила. Днем я посидела спокойно, и А. читала мне вслух. Утром я была у бедного мальчика, затем в нашем госпитале – вязала и разговаривала. Дождливый, серый день. А. имела с m-me Зизи длинный разговор о нашем Друге и Орлове, и многое ей объяснила. Она взяла с нее обещание не рассказывать в ставке про историю с О. и телеграмму Н.П. Она была в ужасе и вся позеленела, и сказала, что помнит, как все адъютанты во время войны каждый день писали свои доклады (она не поняла кому, Амама или дорогой матушке). Она хочет еще ее повидать и объяснить еще много вещей, так как эта старушка безгранично нам предана и может быть полезной, если будет видеть все в правильном освещении. Я тот раз многое ей объяснила, за что она была очень благодарна. Правда ли то, что кн. Палей говорит, – будто Барк телеграфировал, что он не может сделать заем до созыва Думы? Я боюсь, что это – ловушка. Хвостов умолял ни за что не созывать ее до 1-го ноября, как и было объявлено. Он знает, что этого добиваются, но полагает, что это было бы неправильной уступкой, так как надо иметь время обдумать все действия до того, как они соберутся, и приготовиться к отпору. Толстый Андр. сказал А. по телефону, что Хвостов остался очень доволен этим разговором, и много других любезностей, которые я не стану повторять.

Есть ли у тебя место для моих писем? Я пишу целыми томами. Бэби деликатно начал опять спрашивать, возьмешь ли ты его с собою в ставку, но в то же время ему грустно расставаться со мной. Но ты бы чувствовал себя хотя на время менее одиноким, а когда соберешься уехать к войскам, то я могла бы приехать за ним. Феодоров уже там, так что для него достаточно было бы одного m-r Жильяра. А один из твоих адъютантов мог бы по утрам сопровождать его в автомобиле. Он мог бы каждое утро брать свои французские уроки, а днем кататься с тобой. Только он не может гулять, но он мог бы на остановках играть возле автомобиля. Есть ли комната рядом с твоей или он может спать вместе с тобою? Обдумай все это спокойно. Наш Друг все время телеграфирует про Покров. Я уверена, что 1-е октября принесет какое-нибудь особое благословение и Пречистая Дева тебе поможет. Завтра уже 4 недели, как ты нас покинул, – неужели мы действительно будем иметь радость видеть тебя в среду? – Я живу этой надеждой.

Но увы! Тебе придется иметь больше неприятностей, чем приятных вещей. Какая будет радость держать тебя опять в своих объятиях, ласкать, целовать и чувствовать твою ласку, по которой я так стосковалась – ты не знаешь, ангел мой, как я по тебе скучаю!

Должна, однако, кончать и отослать письмо. Храни тебя Господь! До свидания, дорогой Ники, моя радость и свет, солнце и мир моей жизни!

Крещу тебя и целую без конца. Навсегда твоя сердечно любящая женушка

Аликс.

P.S. Как иностранцы? Симпатичный молодой ирландец все еще там? Привет старику и Н.П. – Нини теперь здесь, благоразумна, мила и в отчаянии от поведения своего мужа в прошлом месяце, – озабочена тем, как он себя теперь ведет. Она надеется, что он докладывает тебе о делах правильно и добросовестно. Не говори ему этого, дружок. Дети все тебя целуют. Бэби печет яблоки и картофель в саду. Девочки пошли в госпиталь.

Я не знаю, почему Борис опять здесь.

Фролов был в отчаянии. На него негодовали, что он позволил напечатать статьи про нашего Друга, хотя это была вина Щ. Фролов зорко следил, чтобы это не повторялось, а теперь его сменили.

Хвостов имеет тоже свои взгляды на печать. Ты, наверное, подумаешь, что у меня вырос “хвост”. Гадон очень вредит нашему Другу, распространяя про него клеветы, где только можно.

Спасибо большое за хорошо написанную вырезку из газет об общем положении. Сегодня утром газеты с известиями из ставки мне понравились, – не сухо изложено, и хорошо разъясняется читателям общее положение.

Могилев. 18 сентября 1915 г.

Бесценное возлюбленное Солнышко,

Твои милые письма так глубоко меня трогают, что я просто в отчаянии, что не могу отвечать в том же роде; я даю тебе, может быть, лишь десятую долю того, что ты мне даешь твоими любящими строчками.

Я нахожу, что чем дольше длится разлука, тем глубже и крепче делаются узы, связывающие нас. Месяц это много. Странно, как точно наш Друг предвидел срок, который я буду отсутствовать: “месяц проведешь там. а потом вернешься”. Теперь, когда я уеду, наши казаки (Конвой), конечно, останутся здесь; в Царском стоит другая половина, так что Граббе просил меня предложить тебе располагать казармами – новыми – для твоих раненых до конца войны. Он явился и просил меня написать тебе об этом, зная, что это доставит тебе удовольствие.

Только что получил твое последнее милое письмо от 17-го, в котором ты говоришь о хорошем впечатлении, произведенном на тебя молодым Хвостовым. Я уверен был в этом, зная его по прошлому, когда он был губернатором в Вологде, а позднее в Нижнем. И чтобы не терять времени, я немедленно повидаю его в тот день, как приеду, в 6 часов. Может быть, старший Хвостов пригодится на место С.[460]460
  Самарина.


[Закрыть]

На другой день после нашего заседания он попросил позволения увидеть меня и вошел весь дрожащий от негодования на остальных. Он хотел знать, желаю ли я удерживать его. Я, разумеется, сказал, что желаю, – но теперь он будет на другом посту, – этого я ему не сказал, так как тогда еще не знал сам.

19 сентября. Это правда, что старик назвал Крыжанов., но я отверг его. Крашенинников превосходный, энергичный человек и будет хорош как министр юстиции. Это главные вопросы, на которые я спешу ответить. А теперь я должен кончить. Благослови тебя Бог, моя бесценная любимая птичка! Страстно и нежно целую тебя и детей. Поблагодари А. за ее письмо.

Всегда твойстарый муженек

Ники.

Царское Село. 19 сентября 1915 г.

Мой любимый душка,

Сегодня месяц, как ты уехал, – это было в субботу вечером, 22-го августа. Слава Богу, мы надеемся тебя скоро увидеть среди нас – о, какая это будет радость!

Пасмурно и дождливо опять.

Благодарю, что сразу ответил мне про Юсупова.Я немедленно телеграфировала об этом Элле, это ее успокоит. – Я рада. что проводы Воронцова были так удачны. Как-то там все теперь устроится – это гнездо снова собирается! – Стана взяла жену своего Крупенского[461]461
  Жена Крупенского М.Г.


[Закрыть] к себе. – Ее муж был самым вредным болтуном в старой ставке – он нехороший человек. – Надо постоянно следить за их действиями – это очень опасный враг теперь. Недаром наш Друг заканчивает свою телеграмму словами: “На Кавказе солнца мало”. – Это больно, что он[462]462
  Великий князь Николай Николаевич.


[Закрыть] так переменился, но эти женщины держат своих мужей под башмаком.

Я вижу, что Даки была в Минске и посетила лазареты и беженцев!

Борис придет к чаю. – Я поставила свечки у Знаменья и горячо молилась за тебя. – Затем пошла в лазарет и вязала, сидя в разных палатах, – я беру с собой работу, чтобы не ходить в перевязочную, куда меня постоянно тянет; перевязала только одного офицера. – Утром кончила чтение бумаг Ростовцева, которыенемогла раньше прочесть, хотя и читала их до 2-х часов ночи в постели. – Видела др. Пантюхина[463]463
  Почетный лейб-медик.


[Закрыть] из Ливадии. Мы говорили с ним о госпиталях и санаториях, которые, как он надеется, смогут начать работать в январе. Это будет большое облегчение, когда они откроются.

Мы ездили в Павловск. Погода была мягкая, временами накрапывал дождь.

Борис рассказал мне про свое новое назначение, которое, кажется, сильно его обрадовало, так как будет много дела. Затем пришла Иза с бумагами. – В 7 часов пойду с Бэби в церковь. – Граббе написал своей жене, что заседание министров было очень бурным, и они не хотели тебя слушаться, но что ты был очень энергичен – настоящий царь. Я была так горда, когда А. мне это сказала. Ах, дорогой, чувствуешь ли ты свою силу и мудрость теперь, когда ты во главе всего, и будешь ли ты продолжать быть энергичным, решительным и не поддаваться влиянию других?

Мне понравилось, как Борис отзывался о тебе и перемене в ставке, как там получаются теперь сведения со всех сторон, и какой ты сам веселый.

Слава Богу, наш Друг оказался прав. – Мне Веселовский телеграфировал, что он болен и должен покинуть полк, чтобы заняться своим здоровьем. – Может быть, ты будешь в церкви в одно время с нами, это будет приятно. Мой поездсклад № 1 теперь в Ровно и оттуда разъезжает с отрядом автомобилей, который сформировал и дал мне кн. Абамелек из Одессы, – он находится при нем. Они раз возят белье и т.п. вдоль всего фронта, и делали это даже под сильным огнем. Я так рада, что Мекк телеграфировал из Винницы, где находится мой большой склад. Варнава уехал в Тобольск, наш Друг просил его туда отправить. Старик сказал, что ему больше не следует появляться в Синоде. Говорят о том, что С. вернулся из ставки и сразу начал дело против Варнавы и хочет его уволить. – Прошу тебя, запрети это, если дойдет до тебя и если это правда.

Я должна кончать и одеваться для церкви. – Каждый вечер от 9 до 9 1/2 часов Мария, Бэби, я и m-r Ж. или Владимир Николаевич играем в “тише едешь, дальше будешь”. Очень уютно обедаем посредине игральной комнаты. – Спокойной ночи, мой дорогой, да хранит и защитит тебя Бог! Целую тебя. – Навсегда, дорогой Ники, твоя любящая

Женушка.

Я приму французов в понедельник в 41/2 часа, так как они завтракают на Елагине.

Такой позор – ни здесь, ни в городе нельзя достать муки! Перед магазинами на улицах стоят длинные очереди. – Отвратительно все организовано. Надо предвидеть вещи, а не ждать, пока они случатся. – Оболенский – идиот!

Царское Село. 20 сентября 1915 г.

Дорогой мой душка,

Я сегодня с большим интересом читала газеты. Обещанное разъяснение нашего положения на театре войны ясно изложено, а также работа за месяц, которую ты сделал для удержания неприятеля.

Серое дождливое утро, но не холодно.

Сегодня утром у нас был молебен в Красном Кресте, и потом я раздавала дипломы дамам, окончившим курсы сестер милосердия и получившим красный крест. – У нас большой недостаток в сестрах. Многие утомлены, или больны, или желают быть отправленными на передовые позиции, чтобы получить медали. Работа здесь однообразная и беспрерывная, а на фронте больше возбуждения, постоянные перемены, даже опасность, неизвестность, и не всегда много дела. Конечно, это гораздо привлекательнее. – Одна из дочерей Трепова работала около года в нашем госпитале для инвалидов, но после смерти своей матери никак не могла успокоиться, поэтому уехала на фронт и уже получила медаль на георгиевской ленте. – Посылаю тебе письмо от Булатовича, которое он послал для тебя через А., и краткое изложение ее разговора с Белецким[464]464
  Белецкий Степан Петрович, с 28 сентября товарищ министра внутренних дел.


[Закрыть]. Это, кажется, действительно человек, который мог бы быть весьма полезным министру внутренних дел, так как он все знает. – Джунковский его съел именно тогда, когда необходимо иметь все нити в руках.

Он говорил, что всюду жалуются на Щ., на его бездеятельность, непонимание своих задач и обязанностей. Он весьма плохого мнения о толстом Орлове и уверен, что мое затерявшееся длинное письмо к А., отправленное со “Штандарта” в К. к ней в деревню – находится в руках О. Он говорит, что Джунковский вручил эти грязные бумаги о нашем Друге брату Маклакова, так как предполагают поднять этот вопрос в Думе и в газетах, но, Бог даст, если ты найдешь Хвостова подходящим, он положит этому конец. – К счастью, он еще тут и даже был у Горемыкина, чтобы изложить старику все эти мысли. – Андр. дал А. честное слово, что никто не будет знать, что Хвостов и Белецкий бывают у нее (она видается с ними в своем доме, не во дворце), так что ее имя и мое не будут в этом замешаны. Увы, – Гадон иШерв.[465]465
  Шервашидзе Георгий Дмитриевич, князь, заведующий Двором вдовствующей Императрицы Марии Федоровны.


[Закрыть], кажется, распространяют много дурного про Гр. – Шерв. это делает в качестве друга Джунковского, – конечно, зная настроение бедной Эллы и желая помочь, – и таким образом приносит вред: на глазах у других восстановляет Елагин против Ц.С., – это дурно и несправедливо[466]466
  Елагин против Ц.С. (Царское Село)
  , т.е. восстанавливает мать Царя Марию Федоровну против своего сына и его жены.


[Закрыть]. Этим он расстраивает нервы дорогой матушки и Кс., вместо того чтобы поддерживать ее в добром настроении и прекратить сплетни.

Величайшую радость доставило мне твое дорогое письмо. Твои теплые слова были бальзамом для моего сердца. – Да, друг мой, разлука еще больше сближает, так как сильнее чувствуешь, что утрачено, и письма служат большим утешением. Действительно, Он предсказал в точности продолжительность твоего отсутствия. Однако, я полагаю, что ты желал бы иметь больше контакта с войсками, и буду рада за тебя, когда тебе можно будет делать объезды. – Конечно, этот месяц был слишком важным, тебе пришлось вникнуть в работу и планы с Алексеевым, и время было такое серьезное на фронте. – Но теперь, благодаря Богу, все, кажется, идет удовлетворительно.

Скажи Граббе, что я в восторге от его предложения. – Вильчковский очень нуждался в новых бараках и, полагаю, написал ему и Воейкову об этом. Я сказала, что не могу ничего ответить до твоего приезда. – Я давно уже имела это в виду, но благоразумно молчала об этом. Теперь могу только сказать, что я в восторге. Эти бараки близко от станции, и такие просторные, высокие и чистые, новые с иголочки; у нас имеется община, которая только и ждет быть помещенной в них. – Благодари его очень от моего имени.

Старик просил меня принять его в 6 часов завтра, вероятно, с поручениями для тебя или с сообщением о разговоре с Хвостовым. Мне интересно узнать, что он расскажет о заседании в Могилеве. – Какая чудная телеграмма от нашего Друга и какое мужество она придаст тебе! – Конечно, как только С. уйдет, необходимо будет удалить некоторых членов Синода и назначить новых. – Жена нашего Друга приходила, А. ее видела; она такая грустная и говорит, что Он ужасно страдает от клеветы и подлых сплетен, которые печатаются о Нем. Давно пора положить этому конец. – Хвостов и Белецкий – вот люди, которые могут это сделать, только необходимо, чтобы оба Хвостова действовали в полном согласии. – Все должны быть заодно.

Но что ты думаешь относительно Сазонова? Я думаю, что так как он очень хороший и честный (но упрямый) человек, то, когда увидит новый, энергичный состав министерства, он подтянется и опять сделается мужчиной. Атмосфера вокруг него заела его и сделала кретином. – Есть люди, которые становятся выдающимися в тяжелые времена и при больших трудностях, а другие, напротив, обнаруживают тогда свое ничтожество. – Сазонову необходимо сильное возбуждающее средство, и как только он увидит, что работа налаживается, а не распадается, он почувствует себя окрепшим. – Я не думаю, чтобы он был так вреден, как Щ. и С., или даже мой приятель Кривошеин – что с ним случилось? Я горько в нем разочаровалась.

Дорогой мой, если представится случай в поезде, поговори с Н.П. и дай ему понять, что ты рад пользоваться моим содействием. – Он мне раз написал очень тревожное письмо о том, что мое имя слишком часто упоминается, что Горемыкин видается со мною и проч. – Он не понимает, что моя обязанность, хотя я и женщина, помогать тебе, где и когда могу, тем более во время твоего отсутствия. – Не говори ему, что я об этом упоминаю. – Но сведи разговор на эту тему с глазу на глаз.

Муж его кузины в Думе, и, может быть, он иногда пытается сообщать ему вещи в неверном освещении или влиять на него. – Он сказал Акселю Пистолькорсу, что я даю офицерам молитвенные пояски Григ. – какая чепуха! Они все любят эти пояски с различными молитвами, и я даю их каждому офицеру, едущему на войну, и даже двое, которых я ни разу не видала, попросили у меня пояски с молитвой отца Серафима. Мне говорили, что солдаты, которые носили эти пояски в последнюю войну, не были убиты. Я так редко видаю Н.П., что не приходится иметь длинных разговоров. – А он так молод! Все эти годы я его направляла, а теперь он неожиданно вошел в совсем новую жизнь, видит, какие тяжкие времена мы переживаем, и дрожит за нас. – Он стремится помочь, но, конечно, не знает, как за это приняться. – Боюсь, что Петроград наполнит его уши всякими ужасами. – Прошу тебя, посоветуй ему не обращать внимания на то, что будут говорить. Это может хоть кого взбесить! – Мое имя и без того слишком треплется гадкими людьми.

Мы сегодня утром были в церкви, потом я каталась, и после Красного Креста посетила Силаева. Его жена так похожа на своего сына Рафтополо – даже смешно. – Их маленькие дети прелестны. – Теперь наши 5 цыплят у Ани в Большом Дворце; они там играют с Ритой X. и Ириной Толстой. Какая радость – через 3 дня, Бог даст, ты вернешься к нам – это чудесно!

Дорогой мой, радость моя, ожидаю тебя с таким нетерпением! – Прощай, дорогой, благословляю и целую без конца, с глубокой и искренней преданностью все сильнее с каждым днем. Спи хорошо. – Я все-таки напишу тебе еще завтра, если выедут тебя встречать, так как, может быть, придется что-либо сообщить после разговора моего с Горемыкиным.

Дорогой Ники, навсегда твоя нежно любящая старая женушка

Аликс.