Текст книги "Николай II в секретной переписке"

Автор книги: Олег Платонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 72 страниц)

Как скверно пахнут эти новые чернила! Я опять надушу письмо.

Царское Село. 3 сентября 1915 г.

Мой милый, дорогой Ники.

Серый день. Проглядывая газеты, я увидела, что Литке[382]382
  Литке Константин Николаевич, граф, полковник лейб-гвардии Преображенского полка, убит 31 августа 1915 года.


[Закрыть] убит – как это грустно! Он был одним из тех немногих, которые еще ни разу не были ранены, и притом такой хороший офицер. Бог мой, какие потери, сердце кровью обливается! Но наш Друг говорит, что они светильники, горящие перед престолом Господа Бога, а это восхитительно! Дивная смерть – за Государя и за родину свою! Не следует слишком много думать об этом, это уж очень больно. – Сын Павла уехал вчера вечером. после того, как утром причастился. Теперь оба ее сына на фронте, – бедная женщина, а это ведь изумительно одаренный мальчик, – поэтому-то его отъезд еще больней. Он скорее, нежели всякий другой, может быть взят из этого мира страданий[383]383
  Речь идет о сыне Великого князя Павла Александровича от морганатического брака с Гогенфельзен, с 1916 года получил титул князя Палей.


[Закрыть]! – Не найдешь ли ты нужным вызвать к себе Юсупова? Дай ему инструкцию и скорее отошли его обратно в Москву. Он совершенно напрасно сидит здесь в то время, когда его присутствие ежеминутно может стать необходимым, – она удерживает его здесь. Но за Москвой нужен глаз, и нужно все заранее подготовить и действовать в согласии с военными властями, иначе снова возникнут беспорядки. Щербатов – ничтожество, – чтобы не сказать хуже, – и он не сможет помочь, если возникнут беспорядки, я в этом уверена. Только бы поскорей от него отделаться и чтобы ты мог хоть мельком взглянуть на Хвостова, годится ли он для тебя, – а не то Нейдгардт (последний такой педант!).

Слава Богу, ты продолжаешь быть таким же энергичным – пусть это чувствуется во всем и во всех твоих приказаниях здесь, в гадком тылу!

Мы будемпить чай у Михень.

Вот имена сыновей Маи Плоутин. Она умоляет дать сведения о них. Не может ли кто-нибудь в твоем штабе, либо Дрентельн, постараться раздобыть справку о них?

Ну, я, как обычно, поставила мои свечки, забежала поцеловать Аню, так как она уезжала в Петергоф, – затем была в лазарете на операции.

Твой Эристов завтракал с нами. Он постарел, чуть-чуть прихрамывает, – был ранен в ногу и лежал в Киеве, – не вынес лазаретного режима и устремился к нам.

Затем я приняла Игнатьева (министра) и долго с ним обо всем беседовала, высказывала ему мое мнение относительно всего. Они должны знать мое мнение о них и о Думе. Я говорила о старике, об их безобразном отношении к нему, и обратилась к нему, как к бывшему Преображенцу,с вопросом, что стали бы делать с офицерами, которые бы подкапывались под своего командира, жаловались на него, ставили ему препятствия и выражали бы нежелание с ним работать, – они бы моментально вылетели, – он согласился с этим. Так как он хороший человек, я это знаю, то я распространилась еще о многом другом, и он, думается мне, после этого на многое стал смотреть более правильно. – Была у меня гр. Адлерберг, после чего мы приготовляли бинты на складе.

О., Т. и я пили чай у Михень. Даки тоже была там, у нее был какой-то старообразный вид, – она была даже некрасива, жаловалась на головную боль и озноб, – она была прескверно причесана. – Мы поговорили о многом, и они смотрят как должно, на все. Они тоже возмущены всеобщей запуганностью итрусостью и тем, что никто не хочет нести на себе ответственности.

Она возмущается “Новым временем” и находит, что следует принять строгие меры против Суворина. Михень известно, что Милица ведет переписку с Сувориным. Заставь полицию это выяснить, ведь это уж форменная измена.

Посылаю тебе газетную вырезку, касающуюся Гермогена[384]384
  Саратовский епископ Гермоген, был уволен за участие в интригах против Распутина, после увольнения жил в Жировицком монастыре (Белоруссия), а позднее в Николо Угрешском монастыре под Москвой.


[Закрыть]. Николаша снова издал приказ о нем, а ведь это касается исключительно Синода и тебя, – какое право имел он позволить ему ехать в Москву? Тебе или Фредериксу следовало бы протелеграфировать Самарину, что ты желаешь, чтоб его отправили прямо в НиколоУгрешск, так как если он останется в обществе Восторгова, то они снова заварят кашу против нашего Друга и меня. Пожалуйста, вели Фредериксу телеграфировать об этом. – Я надеюсь, они не устроят никакого скандала Варнаве; ты – господин и повелитель России, ты самодержец – помни это.

Затем я приняла генерала Шульмана из Осовца. Его здоровье все еще в неважном состоянии, а потому он еще не может вернуться на фронт. – Дядя Мекк долго пробыл у меня, и мы много говорили о делах, а затем обо всем остальном. Он находит Юсупова никуда не годным. Михень говорила, будто Феликс ей сообщил, что его отец подал прошение об отставке, но еще не получил ответа.

В городе идут крупные забастовки. Дай Бог, чтобы приказы Рузского были энергично выполнены! Мекк также весьма враждебно относится к Гучкову. Он говорит, что и другой брат[385]385
  Брат известного масона, организатора заговора против Царя Гучкова А.И., Гучков Николай Иванович, тоже масон, был городским головой в Москве.


[Закрыть] слишком много болтает. Милый, запрети этот московский сьезд[386]386
  Речь идет о съездах земского и городского союзов, прошедших в Москве 6 сентября. Опасения Царицы о характере деятельности этих съездов сбылись – они во многом носи ли антиправительственный характер. Именно на этом мероприятии масон В. Гурко заявлял: “Нам нужна власть с хлыстом, а не власть, которая сама под хлыстом” (лживый намек на то, что друг Царя Г. Распутин был хлыстом, религиозным сектантом).
  Другой масон Шингарев вещал: “После севастопольского грома пало русское рабство. После японской кампании появились первые ростки русской конституции. Эта война приведет к тому, что в муках родится свобода страны и она освободится от старых форм и органов власти”. Так по сути дела провозглашалась идея благотворности поражения России в войне для захвата власти масонскими заговорщиками.


[Закрыть],– это совершенно недопустимо: он будет похуже Думы, и опять пойдут бесконечные скандалы.

А вот еще о чем следует серьезно подумать – это вопрос о топливе – если не будет ни топлива, ни мяса, то это может вызвать скандалы и бунты. Дорога Мекка подвозит в Москву массу дров, но этого мало, а между тем об этом недостаточно серьезно заботятся.

Прости, что я тебе докучаю, родной мой, но я стараюсь собирать все сведения, могущие тебе пригодиться. – Помни о Суворинских статьях, за ними надлежит иметь наблюдение. – Надо их укротить.

Очень грустно, что невозможно привлечь беженцев к работе, они не хотят, и это скверно; они ждут, чтобы для них другие все делали, чтобы им все давали, а сами совершенно не хотят работать.

Ну, сейчас это письмо пора отправлять. Икона тебе от игумена Серафима (от него ты получил икону св. Серафима, которую ты держал в руках). Сласти, помадки от Ани.

Серый день и всего 8 градусов.

Милый, пожалуйста, посылай твоих свитских на разные заводы, фабрики, для осмотра их – твой глаз. Даже если они и не очень в этом разберутся, все же люди будут чувствовать, что ты наблюдаешь, добросовестно они исполняют твои приказания или нет. Пожалуйста, дорогой мой.

Шлет тебе нежные поцелуи, горячие молитвы и благословения, мой муженек, твоя старая

Солнышко.

Бог поможет – будь стоек и энергичен, и справа и слева – потряси и разбуди всех, и крепко ударь, когда понадобится! Тебя должны не только любить, но ибояться. Тогда все пойдет хорошо.

Правда ли, что славный Димка тоже едет в Тифлис? – Целая свита из твоих приближенных направляется туда. Это уж слишком, – он нужен тебе для иностранцев и для поручений.

Все дети тебя целуют.

Царское Село. 4 сентября 1915 г.

Мой родной, милый,

Я сегодня все утро провела в постели, так как смертельно устала и плохо спала. Голова моя не переставала работать, и я мысленно продолжала говорить – я вчера очень много говорила, и все на одну и ту же тему, покуда совершенно не одурела. А сегодня с утра снова говорила с Боткиным. Это ему на пользу, помогает мыслям его выбраться на правый путь, так как и он не вполне как должно понимал все. Приходится быть лекарством для смущенных умов, подвергшихся влиянию городских микробов, – уф!! – Она вчера получила эту телеграмму. Быть может, ты запишешь ее себе и пометишь 3-м сентября на листе с Его телеграммами, который я дала тебе перед твоим отъездом. – “Помните обетование встречи, это Господь показал знамя победы, хотя бы и дети против или близкие друзья сердцу, должны сказать пойдемте по лестнице знамя, нечего смущаться духу нашему”. А твой дух бодр, так же бодра и я, полна предприимчивости и готова разговаривать вовсю. Все должно хорошо пойти, и так оно и будет, – только нужно иметь терпение и уповать на Господа Бога! Правда, потери наши огромны, наша гвардия погибла, но все неизменно бодро настроены. Все это легче переносить, чем здешнюю гниль. Я ничего не знаю о забастовках, так как газеты (к счастью) совершенно не поминают о них.

Аня шлет тебе привет. Пожалуйста, протелеграфируй мне: “благодарю за письма, икону, помадки”. Это бы очень обрадовало ее.

Вчера в 101/2 вечерамне доложили о неожиданном приезде тети Ольги – у меня как бы остановилось сердце, я уже подумала, что один из ее мальчиков убит. Слава Богу, ничего подобного. Она только хотела узнать, знаю ли я о том, что происходит в городе, и вот мне снова пришлось в четвертый раз за этот день пуститься в разговор и пояснить ей многое, так как ей кое-что было непонятно, и она не знала, чему верить. Она была очень мила. Славная она женщина!

Вот прошение, адресованное Алексееву. Ты ведь помнишь – этот же офицер, несколько раньше, просил разрешения набрать дружину. Вот, ты обдумай это, быть может, было бы хорошо набрать такую дружину и держать ее в резерве на случай беспорядков, либо для замены какого-нибудь полка, отведенного для отдыха с позиций в тыл. – А как обстоит дело с дружиной латышей? Распустил ли ты ее, распределив ее участников по другим полкам, что ты намеревался сделать и что во всех отношениях было бы безопаснее и правильнее?

У детей начались зимние занятия. М. и А. недовольны, а Бэби ничего не имеет против и даже согласен увеличить учебные часы, а потому я сказала, чтоб уроки длились 50 минут вместо 40, так как сейчас, слава Богу, он значительно окреп. Все время приходят длинные письма и телеграммы, но я весь день с горячим нетерпением ожидаю письма от тебя.

Эристов спросил, почему у нас нет телефона, проведенного непосредственно из твоей комнаты в мою, как это было у Н. и С.[387]387
  Великий князь Николай Николаевич и его жена Анастасия Николаевна (Стана).


[Закрыть] в Киеве. Это было бы восхитительно, и ты бы мог сообщать добрые вести или передавать какой-нибудь вопрос. Но это как тебе будет угодно, а мы бы старались тебе не докучать, так как я знаю, что ты не любишь разговаривать. Но это был бы исключительно наш частный провод, и нам можно было бы разговаривать без опасений, что ктонибудь подслушивает. Это могло бы пригодиться в каком-нибудь экстренном случае. К тому же так отрадно слышать твой нежный голос! Кто-нибудь из твоих слуг мог бы подходить в случае твоего отсутствия. Если нам понадобилось бы поговорить по делу с Воейковым, ты бы также нам это позволил. – Сейчас должна поставить свои свечки у Знамения, а потом встаю. К завтраку жду Митю Ден. затем приму командира Св. Каз. полка из Царской ставки сенатора кн. Голицына[388]388
  Голицын Николай Дмитриевич, председатель комитета по оказанию помощи русским военнопленным во вражеских странах, с января 1917 года – председатель Совета Министров.


[Закрыть] по делам военнопленных, Зейме из моего поезда-склада, Хартена. ком. Тверц.– И так каждый день! Если дождь пройдет, выйду на воздух.

Хочу сегодня вечером побывать в церкви. – А. шлет тебе нежнейший привет. После завтрака погода прояснилась, и мы покатались. – Девочки были в концерте. – Так жажду новостей! Целую тебя без конца, любовь моя, и жажду тебя. Ведь ты, вероятно, приедешь всего на несколько дней? – Мне, увы, нечего тебе рассказать интересного. Мысленно постоянно с тобой. Посылаю тебе цветы, подрежь немного стебли, тогда они дольше продержатся.

Благослови тебя Бог! Навсегда твоя старая

Женушка.

Привет Кириллу, Дмитрию и Борису.

Могилев. 4 сентября 1915 г.

Моя милая душка,

Несчетно целую тебя за твои дорогие письма; последние два восхитительно пахли твоими духами, которые прошли даже сквозь конверт в виде сального пятна!

Когда увидишь Павла, скажи ему, что я намереваюсь впоследствии отправить его к армиям. Георгий теперь переходит из одной армии в другую. Он телеграфировал, что 1-го сентября в Лиде его поезд подвергся бомбардировке с аэропланов и что было убито около 20 человек!

Вчера прибыл Борисс интересными бумагами для меня от ген. Олохова[389]389
  Олохов Владимир Аполлонович, генерал от инфантерии.


[Закрыть] – он сменил Безобразова. Приятно слышать со всех сторон такие похвалы Борису и как его любит не только его собственный полк, но и другие. У меня явилась мысль назначить его походным атаманом вместо превосходного ген. Покотило[390]390
  Покотило Василий Иванович, генерал от кавалерии, наказный атаман войска Донского.


[Закрыть], который недели две тому назад уехал обратно, на Дон. Я уверен, ты спросишь меня: почему не Мишу? Но я хочу попробовать подержать его около себя, а там посмотрим. Может быть, он сможет получить командование кавалерийским корпусом Хана-Нахичеванского.

Несколько дней тому назад я получил просьбу Юсупова освободить его от Москвы и согласился на это, тем более, что весьма энергичный и хороший ген. Мрозовский[391]391
  Мрозовский Иосиф Иванович, генерал от артиллерии.


[Закрыть], только что назначен команд. войсками Московск. военн. округа.

Там и на войне он командовал гренадерским корпусом, знает город и покажет себя, я надеюсь, когда настанет момент.

Ты спрашиваешь моего совета насчет приема 3 германских сестер – я думаю, конечно, да, – особенно если мама принимает их. Такие вещи здесь кажутся гораздо более простыми и ясными. Голубка моя, мне так недостает тебя временами, и я чувствую себя таким одиноким!!!

Германцы вливаются в прореху между нашими войсками в Двинске и другими, что у Вильны, и это сильно озабочивает Алексеева, так как сведений и подробностей не имеется. Их кавалерийские патрули со следующей позади пехотой дошли до железной дороги у Полоцка! Это движение опрокидывает наш план подвоза резервов к двум упомянутым городам. Можно в отчаяние прийти, когда ты не в состоянии передвигать и сосредоточивать войска так быстро, как хотел бы.

Он (Алекс.) сказал мне нынче, что находит необходимым перенести ставку, и полагает, что для этого подошла бы Калуга. Это очень печалит меня, потому что я снова буду чувствовать себя далеким от армии. Он отправил кого-то, и Воейкова тоже, для выбора подходящего места. Может быть, он и прав, номне эта мысль очень не нравится. Если Бог вновь пошлет нам благословение, и мы сможем остановить это нашествие неприятеля – тогда, разумеется, ставка останется в Могилеве, что и удобно, и целесообразно – здесь все близко и под рукой.

Мой друг ген. Вильямс показал мне телеграмму о благополучном прибытии двух новых подводных лодок в Балтийское море. Теперь в нашем флоте пять английских лодок. Это, если помнишь, результат моей телеграммы к Джорджи – той, которую я послал ему перед отъездом. Видела ли ты в газетах речи Китченера и Ллойд-Джорджа о войне и роли, которую играет в ней Россия? Очень верно. Дал бы только Бог, чтоб они и французы начали теперь – давно пора!

Только что получил твое милое письмо с двумя газетными вырезками и письмом Марии. Благодарю тебя от всего сердца за все, что ты пишешь, а также за ящик со сластями, которые великолепны. Завтра приму Щербатова, который приезжает сюда, а также Поливанова. Димка Голицын просил позволения уехать впоследствии в Тифлис – он может быть хорошим помощником Никол., так как хорошо знает тамошнее общество и народ, – и я разрешил ему последовать за Н. Лучше тусть его окружают хорошие люди!

Ну, я должен кончить, уже поздно. Спокойной ночи, спи крепко, моя бесценная женушка.

5-го сент. Доброе утро, мое возлюбленное Солнышко. Пасмурно и холодно, и похоже на дождь. Мне сейчас нужно принять две депутации, а затем я отправляюсь на обычный доклад. Нынче тезоименитство Эллы. Благослови Бог, моя драгоценная женушка, тебя и детей! Всех вас нежно целую.

Неизменно твой старый муженек

Ники.

Передай, пожалуйста, А. это письмецо.

Царское Село. 5 сентября 1915 г.

Мой любимый,

Серая погода. – Армия Иванова опять имела успех, но как тяжко на севере, хотя я уверена, что Бог поможет! – Переводим ли мы туда еще войска? Прямо несчастье, что у нас так мало железных дорог!

У меня ничего нет интересного, чтобы сообщить тебе. Была вчера в нашей нижней церкви с 6 1/2 до 8 часов и много за тебя молилась, мое сокровище. Вечером мы вязали, как всегда, и легли около 11 часов. – Я должна встать и причесаться до прихода Боткина, так как послала за Ростовцевым к 10 часам. – Целую тебя!

Ну, вот, был у меня Ростовцев, и я ему сказала, что мы едем в город и чтобы он нас встретил на вокзале с Апраксиным, Нейдгардтом, Толстым. Оболенским. Так все это и было в 3 часа (М.Д. встретил нас с нашими автомобилями), и на вокзале Р. передал им мое желание посетить беженцев. – Мы поехали без предупреждения и осмотрели 5 мест, – один ночлежный дом, который стоял пустым – около Нарв.cocm.[392]392
  Нарвской заставы.


[Закрыть], где женщины с детьми спят в двух лагерях; в соседнем доме помещаются мужчины. – Многие из них ушли искать работу. – Затем мы видели место, куда их сначала привозят, записывают и где их осматривают доктора – там есть баня и столовая. – Затем были в другом месте, на бывшей шоколадной фабрике, где живут женщины с детьми, – все целовали мне руки, но со многими я не могла объясняться, так как они польки или латышки. – Вид у них был не очень несчастный и грязный. – Самое трудное найти для них работу, так как у них много детей. – Рядом с пакгаузом выстроено прекрасное новое деревянное здание, с большой кухней, столовой, спальнями и ваннами – поезда подходят прямо туда.

Но после всего этого я устала и не могу идти в церковь. – Интересно, поймешь ли ты мою телеграмму. Она написана в Эллином стиле, но А. просила меня скорее это сделать, так как Масалов говорил с ней по телефону и сказал, что Щербатов сегодня тебя увидит. – Газеты готовятся опять начать кампанию против нашего Друга и Ани. Щербатов обещал здесь Масалову остановить это, но это исходит из Москвы, и он не знает, как за это приняться. – Но это необходимо запретить. Самарин будет, наверное, продолжать в том же духе – такой позор, только чтобы и меня туда втянуть! – Будь строг! – А что насчет Юсупова? Он не намерен возвращаться и подал в отставку, хотя это никогда не делается во время войны. – Нет ли у тебя способного генерала, который мог бы его заменить? Только он должен быть действительно энергичным. – Все мужчины стали теперь бабами!

Со мной завтракала m-me Зизи, так как сегодня ее именины. Затем мы разговаривали, и я многое ей объяснила, за что она была благодарна, так как это открыло ей глаза на многое, что было неясно.

Ты знаешь, что этот рамоли Фредерикs сказал Орлову (который повторил это Зизи), что я чувствую, что он меня не любит, – так что тот продолжал оправдываться и доказывать свою невинность. Графиня Бенкендорф[393]393
  Бенкендорф Мария Сергеевна, жена графа П.К. Бенкендорфа.


[Закрыть] выразила А. свой восторг по поводу его отставки, заметив, что давно пора, так как он позволяет себе говорить ужасные вещи. – Добрые старики Бенкендорф намекнули вчера А., что мне надо бы посетить беженцев, и вот я немедленно это сделала, потому что знаю, что это может вызвать интерес к этим несчастным существам.

Фабрики возобновили свою работу, но в Москве, боюсь, еще нет.

Кусов писал (он не получил ни одного письма от А. и очень огорчен, что мы его все забыли), что он сильно обрадован известием о тебе и объяснил своим солдатам значение этого события. У него много материала для писем, – много вещей, о которых ты не знаешь, и которые делаются не так, как следует, – но он не рискует писать открыто. – Зизи меня спросила, кто этот генерал Борисов, который при Алексееве, так как она слыхала, что он пользовался нехорошей репутацией во время японской войны!

Сегодня утром зашла на 1/2 часа в церковь, затем была в лазарете (но не работала) – там лежат восемь человек из твоего 3-го стрелкового полка, раненных 30-го, – один из них сказал, что все жаждут мира, – это я впервые услыхала! – Они вообще много болтали. – До свидания, мой дорогой ангел, целую и благословляю тебя, тоскую по тебе.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Я сказала М. Ден, что ты намереваешься послать свою свиту осмотреть возможно большее число заводов и фабрик. Он нашел, что это блестящая мысль, так как все почувствуют присутствие твоего глаза повсюду. – Начни их посылать и вели им представлять тебе доклады. – Это произведет на всех великолепное впечатление и поощрит к дальнейшей работе. – Составь список свободных свитских (без немецких фамилий): Дм. Шереметев, так как он свободен, Комаров (раз он сам тебе это говорит), Вяземский, Жилинский, Силаев, – “менее способных” ты можешь посылать в более спокойные и безопасные места; Митя Ден, Ник. Михайлович (так как он в хорошем настроении духа), Кирилл, Баранов. Только сделай это немедленно, дружок. – Если я тебе надоедаю, то извини меня, но я должна быть твоей памятной запиской. – Михень пишет про того же человека, что Макс и Мавра. Фрици ручается за него, что он не шпион и благородный человек. – Бумаги, касающиеся его, я думаю, находятся в городе в Главном Штабе; это Николаша приказал его засадить. – Он с самого начала войны сидит в настоящей тюремной камере, с маленьким оконцем, как преступник, – вели его содержать прилично, как других пленных офицеров, если не желают его выменять на Костиного[394]394
  Адъютант Великого князя Константина Константиновича.


[Закрыть] адъютанта. Он написал Адини[395]395
  Александрина, жена датского короля Христиана X.


[Закрыть], что слух о войне дошел до него, когда он был “высоко в горах Кавказа в научной экспедиции”, и тогда он помчался обратно по кратчайшей дороге. – Он доехал до Ковеля 20-го июля и на станции узнал об объявлении войны – поезда уже дальше не шли. – Он назвался офицером и попросил разрешения проехать через Швецию или Одессу; но вместо этого его взяли в плен, посадили в тюрьму в Киеве, как шпиона, где его до сих пор и держат. Он клянется честью, что только путешествовал, без всяких злых умыслов, и был далек от какого бы то ни было шпионства. Он страдает от разлуки с женой и детьми и от того, что не может исполнить своего долга. – Он умоляет, чтобы его обменяли или, по крайней мере, улучшили его положение. – Бедный Илото, если его, не повинного ни в чем, заключили в тюрьму, то чем скорее его выпустят и будут с ним обращаться, как с германским офицером, захваченным в России после объявления войны, тем это будет лучше и корректнее. – Когда Михень справлялась о нем, ей ответили, что ничего против него не имеют. Сазонов только сказал, что он давал о себе неправильные сведения – не то холостой, не то на свадебном путешествии – но это ничего не значит (может быть, есть какая-нибудь любовная интрига), и когда за него опять просили, то Никол. или Янушкевич ответили, что не помнят причины его ареста, но, очевидно, таковая имеется и поэтому он должен там оставаться. Это слабо, как сказали бы дети. – Ах, вот Михень посылает мне письмо его жены к Адини. – Они хотели путешествовать, он собирался показать ей Петроград и Москву, отдохнуть после тяжелой работы и освежить свои знания русского языка. Они выехали из Штеттина в начале июля 1914 г. Ради предосторожности муж ее захватил дипломатический паспорт(?). – В последнюю минуту их друзья из Курляндии дали им знать, чтобы они не приезжали, так что они провели неделю в Петрограде, неделю в Москве и осматривали город. – Там они расстались, так как ее плохое здоровье помешало ей сопровождать его на Кавказ к друзьям. – Она ежедневно получала от него известия, сначала из Тифлиса, затем из окрестностей его, где он гостил у Н.Ф. Кутшенбах. которого с женой убили во время войны. Через германского консула в Тифлисе он достал билет в Берлин, но доехал лишь до Ковеля. – Единственная немецкая сестра милосердия, которая находится здесь, фон-Пассов – его невестка, – она теперь приехала сюда, чтобы осмотреть наших пленных. – Помести его в приличные условия, он рискует потерять здоровье, и Фрици ручается за него. – Если ты не можешь его обменять, то, по крайней мере, пусть он живет в хороших условиях, со светом и воздухом. – Извини, что я пишу тебе все это, но тебе следует знать то, что Адини слыхала, – не следует быть жестоким, что неблагородно, и надо, чтобы после войны хорошо об нас отзывались. Мы должны доказать им, что стоим выше их “культуры”. – Я очень тебе надоедаю, извини меня, но ты не преследуешь так, как Н. и Янушк. Они были так безжалостны в Б. провинциях. Это не вредит войне и не означает мира.

Горемыкин придет ко мне завтра в 3 – очень неудобный час, но он только тогда и свободен. – Передай Н.II., что мы очень благодарим его за письма и приветы. Храни тебя Господь! – Еще раз тысяча горячих поцелуев.

Холодно и идет дождь.

Передай мой сердечный привет и пожелания Дмитрию.

Царское Село. 6 сентября 1915 г.

Мой любимый, дорогой Ники,

Каждое утро и вечер я крещу твою подушку и одну из твоих икон. – Я тебя всегда крещу, когда ты спишь, а я встаю, чтобы поднять занавески. – Твоя жена спит совсем одна здесь, и ветер меланхолично завывает в трубе. Как тебе должно быть тоскливо, мой дружок! – Надеюсь, что твои комнаты, по крайней мере, не слишком безобразны? – Не может ли Н.П. или Дрентельн их снять? Целый день с нетерпением жду твоей телеграммы, а она приходит или во время обеда или только к 11 час. вечера.

Столько теперь желтых и красных листьев и – увы! многие уже падают. Печальная осень наступила. Раненые приуныли, так как не могут сидеть на воздухе, и члены их болят от сырости, – они все стали барометрами. – Мы их как можно скорее отсылаем в Крым.

Таубе вчера уехал с некоторыми другими в Ялту (его рана нуждается в особом уходе), мой маленький Иванов тоже. – А. вчера с нами обедала. – Сегодня рожденье Изы, поэтому я ее пригласила сегодня с Аней к завтраку.

О, дорогой мой, – уже две недели, как ты уехал, – я так тебя люблю и жажду обнять тебя и покрыть твое дорогое лицо нежными поцелуями и смотреть в твои большие, чудные глаза! Теперь ты не можешь помешать мне говорить тебе это, гадкий мальчик.

Когда доставишь ты нашим дорогим войскам эту радость? Наврузов написал, что он, наконец, через 9 месяцев попробовал вернуться в свой полк, но доехал только до Kapca, так как рана его вторично открылась, – свищ, – и ему нужны перевязки. Таким образом, его надежды опять рухнули, но он просил работы у Ягмина. и тот назначил его в Армавир, для обучения молодых солдат, а также для наблюдения за молодыми офицерами, так что марш. эксп. дает ему занятие.

Так приятно, когда наши дорогие раненые помнят нас и пишут нам. M-me Зизи тоже часто получает весточки от тех, которые лежали в Большом Дворце.

Имеешь ли ты известия от Миши? – Я понятия не имею, где он. – Заставь его немножко пожить с тобою – вдвоем, возьми его совсем к себе. – H.П. пишет очень довольные и бодрые письма, – все лучше, чем город.

Оказывается, тетя Ольга перед визитом ко мне примчалась в отчаянии к Павлу со словами, что революция уже началась, будет кровопролитие, нас всех прогонят, что Павел должен спешно бежать к Горем. и т.п., – бедная женщина! – Ко мне она пришла уже спокойнее и ушла совсем успокоенной, – они обе с Маврой испугались, – вероятно, и до них дошла атмосфера Петрограда.

Пасмурно и только 5 градусов. – Старшие девочки пошли в церковь в 9 часов, а я пойду с остальными в 101/2. – Иза простудилась – у нее 38 сегодня утром, так что она должна лежать. – Известия с фронта опять совсем хорошие на юге. Но германцы совсем близко or Вильны, это ужасно – силы их там огромны. Ты телеграфировал, что написал мне, так что я с нетерпением жду письма, милый, – грустно переписываться только по телеграфу, по которому ничего нельзя сообщить. Но я знаю, что у тебя нет времени писать, а после тяжелой работы очень трудно и скучно садиться за писание писем. Кроме того, у тебя каждая минута занята, я это знаю, мой родной.

У меня был Маркозов от 6 1/4 до 8 часов, так что должна писать во время еды, страшно интересно. – Все, что он говорил, может быть полезным для разъяснения разных недоразумений. – сегодня не могу всего тебе написать. Старик был у меня, – ему очень трудно, министры скверно к нему относятся. Кажется, они намерены просить отставки, – и хорошо делают! Сазонов больше всех кричит, волнует всех (даже если его совсем не касается), не ходит на заседания Совета Министров это ведь неслыханная вещь! Председатель должен был бы ему сказать, что ты слышал об этом и очень им недоволен. Я это называю забастовкой министров. Затем они распространяют и рассказывают все, что говорилось и обсуждалось в Совете, а они не имеют права этого делать, это очень сердит старика. Тебе следовало бы телеграфировать старику, что ты запрещаешь разглашать то, о чем говорилось в Совете Министров и что никого не касается. Есть вещи, которые могут и должны делаться известными, но, конечно, не все. Если он в чем-либо тебе мешает, служит помехой твоей работе, то уволь его (он сам все это говорит), но если ты его удерживаешь, то он исполнит все твои приказания и приложит к этому все свои усилия. Он просит тебя обдумать это к твоему возвращению и решить окончательно, а также найти преемников Сазонову и Щербатову. – Он сказал Щербатову, что находит необходимым присутствие в Москве человека, им назначенного, для участия на всех предстоящих съездах, чтобы запретить дебатировать вопросы, их не касающиеся. Как министр внутренних дел, он имеет право на это. Щербатов сперва на это согласился, но, повидав некоторых москвичей, переменил мнение и больше уже не соглашался. Горемыкин просил его тебе все это высказать – сделал ли он это? Ответь мне. Затем он просит тебя скорее отправить Мрозовского в Москву, так как его присутствие может понадобиться там каждый день. Я не одобряю ухода Ю. (это ее вина)[396]396
  Имеются в виду главноначальствующий Москвы князь Ф.Ф. Юсупов и его жена З.Н. Юсупова, активно интриговавшая против Царицы.


[Закрыть], но он не многого стоил. – Вот теперь мы очистили Вильну – какой ужас! Но Бог поможет, – это не наша вина, мы понесли такие огромные потери. Скоро праздник Пречистой Девы – 8-го числа (это мой день, помнишь m-r Philippe?), – и она нам поможет!

Наш Друг телеграфировал, – вероятно, в ответ на ее письмо, посланное с Его женой, – и Он так говорит про все внутренние затруднения: “что вас смущает, не бойтесь, Покров Матери Божией над вами – ездите во славу больницам, враги пугают, верьте”. Ты знаешь, что страха у меня нет. В Германии меня теперь тоже ненавидят, – Марк. это рассказал, – и я понимаю, что это вполне естественно.

Я понимаю, как тебе должно быть неприятно менять твое местопребывание, но, конечно, тебе необходимо быть подальше от боевой линии. Но Бог не оставит наши войска – они такие храбрые.

Должна кончать письмо, дружок. Относительно Бориса – хорошо, но разве сейчас подходящее время? Заставь его остаться на фронте, а не возвращаться сюда. Он должен начать вести лучшую жизнь, чем в Варшаве, и оценить великую честь для такого молодого, как он, быть при тебе.

Конечно, жаль, что это не Миша. Немецкие сестры милосердия выехали в Россию, матушка не успела их повидать, – меня же они и не спрашивали – вероятно, ненавидят. О, мое сокровище, я так тоскую по тебе, тяжело не иметь возможности обнять тебя и поцеловать! Ты так одинок в своем беспокойстве о военных событиях. Да благословит, поможет, укрепит и утешит тебя Господь! Навсегда твоя старая

Женушка.

Царское Село. 7 сентября 1915 г.

Дорогой, любимый муженек,

Холодно, ветрено, дождливо, – дай Бог, чтобы дороги испортились! Я прочла газеты – ничего не сказано про потерю Вильны – и опять все мешается – успехи и неудачи, – да иначе и быть не может, – и радуешься малейшему успеху. Я не думаю, чтобы враг отважился еще продвинуться вперед, – было бы безумием войти в глубь страны, потому что позднее настанет ведь наш черед наступать. Хорошо ли поступает снаряжение, снаряды и ружья? Пошлешь ли ты людей из своей свиты для ревизий? Твоя бедная голова, должно быть, сильно утомлена всей этой работой, в особенности внутренними вопросами. Теперь резюмирую то, что сказал старик. Надо найти нового министра внутренних дел (я ему сказала, что ты еще не решил относительно Нейдгардта, – может быть, по возвращении ты еще раз подумаешь о Хвостове), также заместителя Сазонову, которого он находит совершенно невозможным: потерял голову, волнуется и кричит на Горемыкина. И, наконец, вопрос: намерен ли ты держать последнего? Но, конечно, не надо министра, ответственного перед Думой, как они добиваются. Мы для этого не созрели, и это было бы гибелью России. Мы не конституционная страна и не смеем ею быть. Наш народ для этого необразован и не готов. Слава Богу, наш император – самодержец, и должен оставаться таким, как ты это и делаешь, – только покажи больше силы и решимости! Я все-таки поскорее бы убрала Самарина и Кривошеина;последний сильно не нравится старику, он виляет – и левый, и правый – и возбужден невыразимо. Горемыкин надеется, что ты не примешь Родзянко (ах, если бы удалось найти на его место хорошего, энергичного человека, который держал бы Думу в руках). Бедный старик искал у меня поддержки, говоря, что я “сама энергия”. На мой взгляд, лучше сменить бастующих министров, а не председателя, который еще великолепно будет служить, если ему в сотрудники дадут приличных, честных, благонамеренных людей. Он только и живет для службы тебе и твоей стране, знает, что дни его сочтены, и не боится смерти от старости, или насильственной смерти от ножа или выстрела. Но Бог и Пресвятая Дева его сохранят! Наш Друг прислал ему ободряющую телеграмму. Маркозов – нет, я сначала кончу про Г. – он просит найти кого-нибудь для Москвы и, кроме того, поскорее послать туда Мрозовского, так как эти съезды в Москве могут стать слишком шумными, и поэтому там необходимо иметь глаз и голос министра внутренних дел. Да, кроме того, это и вполне законно, так как Москва на военном положении и непосредственно подчинена министру внутренних дел, – верно? Он считает, что Нератов[397]397
  Нератов Анатолий Анатольевич, товарищ министра иностранных дел.


[Закрыть] не годится на место С.[398]398
  Сазонов С.Д.


[Закрыть] (я только так назвала его имя). Он с детства знает его и говорит, что он никогда не служил за границей, а это нельзя для такого места. Но где же найти людей? – Извольского[399]399
  Извольский Александр Петрович, бывший министр иностранных дел, посол в Париже.


[Закрыть] с нас довольно, – он не очень верный человек, – Гирс[400]400
  Гирс Михаил Николаевич, посол в Константинополе.


[Закрыть] мало чего стоит, Бенкендорф[401]401
  Бенкендорф Александр Константинович, посол в Лондоне.


[Закрыть] – одно его имя уже против него. Где у нас люди, я всегда себя спрашиваю, и прямо не могу понять, как в такой огромной стране, за небольшим исключением, совсем нет подходящих людей? Мой разговор с Маркозовым был очень интересным (он немного слишком самонадеян). Он может рассказать много полезных вещей и устранить недоразумения. Поливанов его хорошо знает, и он уже уладил один вопрос. Оказывается, был приказ о снятии погон с пленных офицеров, что вызвало сильное негодование в Германии, что я вполне понимаю – зачем унижать пленного? Это один из неправильных приказов ставки в 1914 г., – слава Богу, что теперь это все изменено. Он тоже понимает и согласен с тем, что мы должны стараться быть правыми, а иначе они немедленно отплачивают нам тем же. И когда, наконец, эта ужасная война окончится и ненависть утихнет? Я жажду, чтобы про нас говорили, что мы всегда благородно поступали. Для офицера уже достаточно тяжело попасть в плен, и они не забудут унижений и жестокостей, – пусть они унесут с собой на родину воспоминание о христианском, благородном обращении. Никто не просит роскоши. Они действительно облегчают и улучшают положение наших пленных – я видела фотографии наших раненых, сделанные Максом в Сааламе – имение тети Маруси[402]402
  Мария Максимилиановна, принцесса Лейхтенбергская, жена принца Вильгельма Баденского.


[Закрыть] – в саду около русской хижины, в которой Макс когда-то играл, – у них сытый и довольный вид. Их самая сильная ненависть прошла, а наша искусственно поддерживается противным “Новым временем”. Я должна поскорее одеваться, так как у нас сейчас операция, а до этого я хочу поставить свечки и помолиться за тебя, как всегда, мое сокровище, мой ангел, мое солнышко, мой бедный многострадальный Иов[403]403
  Царь родился в день, когда празднуется память преподобного Иова.


[Закрыть]. Осыпаю тебя поцелуями и грущу, что ты так одинок.