Текст книги "Николай II в секретной переписке"

Автор книги: Олег Платонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 72 страниц)

О, дружок, даже до армии Иванова (некоторых частей) дошли эти слухи, – разве это не подлая сплетня? – Я знала, чтоДжунковский на неопределенное время уехал на Кавказ – вот: “рыбак рыбака видит издалека”, какое новое зло они замышляют? – Пусть лучше остерегаются за свою собственную шкуру!

Мы, т.е. Ольга, Ресин, А. и я, ездили в Петергоф. – Мы ее оставили у родителей ее, и поехали дальше к местному лазарету. Там на этот раз было чисто и не было очень тяжело раненых. Затем отправились в маленькую общину Красного Креста около Английского П.[430]430
  Английского парка.


[Закрыть], где было несколько офицеров, – затем в новую городскую думу около озера, где тоже было немного раненых – не тяжелых. Выпили чашку кофе у Танеевых и вернулись домой. – Татьяна Андреевна пришла проститься, потом мать Екатерина и игуменья, и говорили без конца. – Она принесла бумагу о новых аэропланах, которые изобретатель показывал уже раньше в ставке, где изобретение было одобрено. Его бумаги теперь где-то застряли, так что я посылаю тебе новую обо всем этом, ускорь это дело. Какой-то Рубинштейн[431]431
  Рубинштейн Д.Л., крупный финансовый делец и аферист, пробовал проворачивать свои темные махинации через Распутина, но был выгнан им. Хотел так же, как и Манус И.П., получить высокий государственный чин, который упрочивал бы его положение и служил прикрытием разных афер.


[Закрыть] дал уже 1000 руб., и согласен дать еще 500000 руб. на изготовление аппарата, если он получит то же самое, что и Манус[432]432
  Манус И.П., действительный статский советник, директор правления товарищества Санкт-Петербургского вагоностроительного завода.


[Закрыть]. Как некрасивы эти просьбы в такое время, – благотворительность должна покупаться – как гадко! Затем приходила Мария, а теперь я пишу, и совсем одурела – меня поездка в автомобиле страшно утомила. Я видела море, мое море! И так стало грустно, вспомнилось счастливое мирное время; наш дом без тебя – мы проехали мимо, – такая боль в сердце и столько воспоминаний!

Я получила милые письма от Эрни, Онор и г-жи Текстор. Он передал их сестре милосердия, баронессе Икскюль, которая приехала, в надежде, что я ее приму и помогу ей. Твоя матушка ее не приняла, потому и меня не просили принять, большая ошибка с ее стороны. – Эти сестры могли бы нам рассказать про наших пленных. – Эрни много о тебе думает – посылаю тебе его письмо. – Г-жа Текстор живет в В. и дает детям уроки немецкого и английского; вереск цветет, и там так прекрасно, – я тебе покажу письмо, когда вернешься. – Он ничего не просит, только полон любви к нам. Твой полк имел больше счастья, чем красные драгуны, у которых остался невредим только один офицер. Младший сын Морица медленно оправляется от полученных ран. – В. Ридезел[433]433
  Обер-церемониймейстер гессенского Двора.


[Закрыть] (очень милый, был с Сандро в Болгарии) потерял на войне трех сыновей. – Племянник Онор тоже убит.

Погода сегодня дивная. – Я утром была в госпитале, – прибывает еще один Крымец. Теперь пора отсылать письмо.

Благословения, горячие, ласковые, нежные поцелуи и любовь без конца! Твоя старая

Солнышко.

Я рада, что ты увидишь Мишу.

Есть ли у тебя отчет о потерях гвардии? – Все так волнуются, жены беспокоятся за своих мужей, – не может ли кто-нибудь выписать их имена и прислать мне? Скажи Фредериксу, что молодая г-жа Воронова (он только что убит) страшно бедна, ты поддерживал его в полку, помогая ему, – теперь она лишается этого, и Шульгин меня спросил, нельзя ли что-нибудь для нее сделать, так как он был таким хорошим офицером.

M-me Литке благодарит за цветы, которые я послала от нас обоих.

Маня Плаутин страшно благодарит тебя.

Царское Село. 11 сентября 1915 г.

Мой дорогой, любимый,

День был такой серый, что мне даже взгрустнулось, но теперь солнце опять выглянуло из-за облаков. Окраска деревьев принимает теперь такие чудные оттенки, – желтые, красные, медные. Грустно подумать, что лето миновало и что приближается бесконечная зима. Странно было увидеть милое море. Но какое оно грязное! С болью в сердце увидела вдали “Александрию”[434]434
  Императорская яхта.


[Закрыть], и вспомнила, с какой радостью мы ее всегда встречали, зная, что она отвезет нас на наш дорогой “Штандарт” и в шхеры! Теперь все это лишь сон!

Что это Болгария задумывает и почему Сазонов такой размазня? Мне кажется, что народ сочувствует нам и только министры и дрянной Фердинанд мобилизуют, чтобы присоединиться к неприятелю, окончательно раздавить Сербию и жадно накинуться на Грецию. Удали нашего посланника в Бухаресте, и я уверена, что можно убедить румын пойти с нами[435]435
  Царица была права, но и ей тогда не было известно, что русский посол в Румынии масон С.Н. Поклевский-Козелл был просто изменник и, по-видимому, выполнял указания “союзников” не допустить усиления позиции России в этом регионе. В 1915 году Царь ждал, что Румыния выступит на стороне России, Поклевский-Козелл сделал все, чтобы она осталась нейтральной.


[Закрыть]. Правда ли, что собираются послать к тебе Гучкова и еще других с депутацией из Москвы? Тяжелое железнодорожное несчастие, от которого он один бы только пострадал, было бы заслуженным наказанием от Бога. Они заходят слишком далеко, и этот дурак Щербатов ничего не достиг зачеркиванием некоторых мест в их речах. Действительно, это – негодное правительство, раз оно не желает работать со своим Государем, но идет против него!

Я остаюсь в постели до завтрака, поездка в автомобиле меня растрясла, и я устала от посещений лазаретов три дня сряду. Хотелось бы знать, когда ты сможешь приехать и на сколько дней? И как ты устроился с Ал. насчет твоего отъезда?

Старик просил меня принять его сегодня вечером, и так как я знаю, что он должен повидать тебя, то я уже тебе телеграфировала. Он считает необходимым немедленно удалить С. Он сказал это Андр. Они предлагают на его место Макарова, но он совершенно не годится, так как нехорошо показал себя в истории с Гермогеном. Другой кандидат – редактор “Правительственного вестника” шталмейстер кн. Урусов, очень тебе преданный, религиозный (познакомился с нашим Другом), – думаю, что будет самым лучшим, – притом немедленно. Пишу тебе это для того, чтобы у тебя было ясно в голове, – он, может быть, представит тебе еще других кандидатов. История с В.[436]436
  Епископом Варнавой.


[Закрыть] заходит слишком далеко. Он не появлялся больше в Синоде, потому что не желает слышать, как смеются над твоими приказаниями. Митрополит назвал твою телеграмму “глупой”, такая дерзость не должна быть терпима. Ты должен действовать метлой и вымести всю грязь, накопившуюся в Синоде. Весь этот шум из-за В. только для того, чтобы трепать имя нашего Друга в Думе. Когда С. принимал эту должность, он заявил своей партии в М., что соглашается исключительно только с целью избавиться от Гр., что он сделает все от него зависящее, чтобы в этом преуспеть. В Думе бились об заклад, что они помешают тебе ехать на войну, – а ты поехал, – говорили, что ты не посмеешь закрыть Думу, – но ты ее закрыл. Теперь они утверждают, что ты не можешь уволить С., но ты это сделаешь, – а также и тех епископов, которые сидели там и глумились над твоими приказаниями. Ты, наверное, не имел времени прочесть статьи об обвинении В. Синодом за прославление. Ты должен показать, что ты Государь (мы выгнали С. Ив. Т.[437]437
  Софью Ивановну Тютчеву.


[Закрыть]), и ее друг тоже полетит со своей нелепой, нелояльной, сумасбродной идеей о спасении России. Одни только напыщенные слова! Горемыкин должен ему сказать, что ты его выбрал, считая человеком, который будет работать для тебя и для церкви, а он оказался шпионом за действиями и телеграммами В. и Гр., взяв на себя роль их обвинителя, и сомневается в твоих желаниях и приказаниях. Ты глава и покровитель церкви, а он старается подорвать твой престиж в глазах церкви. Немедленно уволь, мой дорогой, его, а также Щербатова. Сегодня вечером он разослал циркуляр во все редакции газет, что им дозволяется печатать все, что угодно, против правительства (твоего правительства), – как он смеет? – только не против тебя. Но они делают все исподтишка, разными намеками, – он же играет в открытую, – действительно, настоящий глупец! Прошу тебя, назначь Хвостова на его место. Просмотрел ли ты его книгу? Он очень желает меня видеть, считает, что я одна могу спасти положение, пока ты в отсутствии (сказал это Андр.), хочет поговорить со мной по душе и высказать мне все свои мысли. Он очень энергичен, никого не боится, и всецело предан тебе, что самое важное в нынешнее время. Он делает бестактности, но можно предупредить его их не делать. Он хорошо знает Думских и не позволит им нападать ни на кого, и умеет говорить. Пожалуйста, дорогой, серьезно подумай о нем. Он не такой трус и тряпка, как Щ.[438]438
  Щербатов.


[Закрыть]. Правительство должно быть налажено, как следует. Старику нужны хорошие, преданные, энергичные люди, чтобы помогать ему в его работе на старости лет. Он не может так продолжать, как сейчас. Ты ему должен сказать все, расспросить, – он слишком осторожен и обыкновенно ждет, чтобы его спросили, тогда он излагает свои впечатления и то, что знает. Поддержи его, покажи ему, что он тебе нужен, что ты ему доверяешь и дашь ему новых сотрудников, и Господь благословит его работу.

Возьми клочок бумаги и запиши себе, о чем тебе нужно переговорить, и затем дай эту бумажку старику, чтобы ему легче было запомнить все вопросы: 1)Самарин. 2) Щербатов – Синод, 3) Сазонов, 4) Кривошеин, тайный враг и все время неверен старику, – 5) как дать знать баронам, что Н. передал им великую ложь, будто он получил приказание из Царского преследовать баронов, – это нужно выяснить тонко и умело. Старик всегда просит, чтобы ты действовал быстро и решительно. Когда ты даешь категорические ответы или приказания, то ему гораздо легче, потому что они принуждены слушаться.

Я тебе надоедаю, мой бедный, но они приходят ко мне, и я не могу ничего другого делать для блага твоего, Бэби и России.

Будучи там, ты можешь все ясно и спокойно обсудить. Я также спокойна и тверда. Только когда нужно произвести перемены, чтобы избавиться от дальнейших безобразий и грязи, как теперь в Синоде под предводительством этого так называемого “джентльмена” Самарина, – я прихожу в ярость и умоляю тебя поторопиться. Он не смеет относиться к твоим словам, как к copy, – никто из министров не смеет поступать, как они это делают, после того, как ты так с ними говорил. Я тебе говорила, что С. глупый нахал. Вспомни, как он дерзко держался со мной в Петергофе прошлым летом в деле об эвакуации, его сравнение Петербурга с Москвой и т.д. Он не имел права так говорить со своей императрицей, как он это делал. Если бы он желал мне добра, он употребил бы все усилия, чтобы сделать по моему желанию; он бы направлял меня и помогал мне, и дело было бы великое и популярное. Но я чувствовала антагонизм, как у друга С. И. Вот причина, почему его тебе предложили, – вовсе не из-за блага церкви. Я таким типам неудобна, потому что энергична и стою за своих друзей, кто бы они ни были.

Когда Думу закрыли, они говорили на частном совещании всякие гадости про Аню и ее бедного отца – так возмутительно! Это ли преданность, я тебя спрашиваю? Покажи им кулак, накажи, яви себя государем! Ты – самодержец, и они не смеют этого забывать, а если они это делают, как теперь, то горе им!

Благодарю тебя крепко за твое очень милое и дорогое письмо. Я была в таком восторге, получив его, и все перечитывала его. Как я рада, что ты получаешь столько хороших телеграмм, – это является свидетельством и наградой! Господь благословит тебя за это, ты этим поступком спас Россию и престол. Мне бы хотелось, чтобы тебе удалось поговорить по душе с Шавельским обо всем, что произошло, и о нашем Друге. Пригласи его к чаю наедине. А. с ним однажды говорила, но душа его была полна всяких ужасов, и я уверена, что Н. это поддерживает. Ольга благодарит Мордвинова за письмо.

Я боюсь, что Миша будет просить титула для своей жены. Это неприятно – она уже бросила 2-х мужей, к тому же он твой единственный брат (Павел не в счет). Почему Борис все еще с тобой? Он должен бы уже вернуться в полк, – не правда ли? Гр. прислал отчаянные телеграммы о своем сыне, просит принять его в Сводный полк. Мы сказали, что это невозможно. А. просила Воейкова что-нибудь для него сделать, как он уже прежде обещал, а он ответил, что не может. Я понимаю, что мальчик должен быть призван, но он мог бы устроить его санитаром в поезде или чем-нибудь вроде этого. Он всегда ходил за лошадьми в деревне; он единственный сын, – конечно, это ужасно тяжело. Хочется помочь и отцу и сыну. Какие чудные телеграммы Он опять прислал!

У меня был старый Раухфус – за эти три месяца устроено множество яслей по всей России нашим обществом материнства и младенчества. – Для меня большая радость, что все так горячо на это откликнулись и сознали важность этого вопроса, – особенно теперь нужно заботиться о каждом младенце, в виду тяжелых потерь на войне. Говорят, что гвардия опять сильно пострадала.

Мы ездили в Павловск, – прекрасный воздух и яркое солнце! Нас сопровождали славные казаки с георгиевскими крестами.

Теперь я должна кончать, мое солнышко, мой любимый. Я тоскую по тебе, целую тебя без конца, крепко обнимаю. Да благословит и сохранит тебя Бог, да даст Он тебе силу, здоровье, бодрость, мужество, твердость решений, мудрость и мир!

Навсегда, Ники мой, твоя старая женушка

Аликс.

Радость детей по поводу твоих писем неописуема. Все они, слава Богу, здоровы.

Могилев. 11 сентября 1915 г.

Мое драгоценное Солнышко,

Будь благословенна за два твоих милых письма! Я часто их перечитываю, и тогда мне кажется, что ты лежишь на своей софе, а я слушаю тебя, сидя в своем кресле у лампы. Когда же настанет эта счастливая минута? Бог даст, если дела у Двинска пойдут лучше, и положение наших войск укрепится, я, пожалуй, найду возможность слетать в Ц.С. Ведь гут столько дела – эти смены министров и укрепление позиции старика! Я вызову его сюда, времени нельзя терять! Старый Фред. отлично это понимает и уговаривает меня держаться Гор., что очень мило с его стороны.

Все это я объяснил и В. во время наших прогулок. Он как будто понял это, наконец, как следует.

Нынче утром В. доложил мне о нелепых слухах, циркулирующих здесь в городе, будто где-то около Орши (90 верст отсюда) видели германский кавалерийский разъезд. Тотчас же по всем направлениям были разосланы конные жандармы – и часть конвоя. Разумеется, до сих пор не отыскали и крысы. Все это так глупо, и я искренно смеялся.

Нынче после обеда, выезжая в моторе, я остановился посмотреть полевую батарею, которая прибыла издалека для защиты этого города от аэропланов. Вот это я понимаю! Было очень приятно видеть офицеров, солдат и лошадей, у которых такой прекрасный, здоровый вид, – 17 человек получили ордена. Проезжая дальше, встретил большой отряд солдат, маршировавших к городу. Я остановился, вылез и пропустил их мимо себя. Это был 2-й батальон Владивостокской крепостной артиллерии; он прибыл из Брест-Литовска, марширует ровно месяц по шоссе, и направляется на север к Орше. На взгляд, люди прибыли в очень хорошем состоянии; в повозках у них лежат несколько больных, которых они оставят в лазаретах перед уходом отсюда.

Только что прибыл Миша. Он сидит в моей комнате и читает газету. Он просил позволения побыть еще немного. Вчера два его полка произвели отличную атаку и взяли 23 офицера и свыше 400 пленных – все венгерцы.

Ты спрашиваешь меня о поездке в Новгород – разумеется, поезжай теперь без меня, так как у меня, вероятно, не будет времени, когда я вернусь домой. Мне и думать нельзя уехать раньше 15-20-го.

Ну, птичка моя, мне пора кончать. Люблю тебя страстно, вечной любовью. 1000 благодарностей за твой милый № 350, только что полученный. Благослови Бог тебя и детей! Всех вас нежно, нежно целую.

Всегда, моя душка-Солнышко, твой старый

Ники.

Царское Село. 12 сентября 1915 г.

Мойлюбимый,

Пасмурно, идет дождь. Плохо спала, голова побаливает, все еще чувствую себя усталой после Петергофа и чувствую сердце. Ожидаю Беккер. Как мне хочется, чтобы наступило для меня время писать только простые и приятные письма вместо надоедливых! Но дела идут совсем не так, как следовало бы, и старик, который был у меня вчера вечером, очень расстроен. Он жаждет твоего возвращения, хотя бы на три дня, чтобы ты все увидел и произвел нужные перемены, так как он находит крайне трудным работать с министрами, которые в оппозиции. Нужно решить, уходит ли он, или он остается, а меняются министры, что было бы, конечно, лучше всего. Он пошлет тебе доклад о печати – они руководствуются приказаниями Н., данными в июле, что можно писать что угодно о правительстве, только нельзя касаться тебя. Когда Горемыкин жалуется Щ., тот сваливает всю вину на Поливанова и наоборот. Щ. солгал тебе, когда утверждал, что не будут печатать сказанного в Москве – они продолжают все писать. Очень рада, что ты отказался принять этих субъектов. Они не смеют употреблять слово “конституция” и только подкрадываются к нему. Воистину это было бы гибелью России и, как мне кажется, изменой твоей коронационной присяге, ведь ты, слава Богу, самодержец! – Перемены должны быть произведены, но не могу понять, почему старик против Хвостова– его дядя не очень его любит, и они говорят, что он о себе думает, будто все знает. Но я объяснила старику, что нам нужен человек с решительным характером, не трус. Он член Думы, так что имеет то преимущество, что всех знает и сумеет с ними разговаривать, а также охранять и защищать твое правительство.

В сущности, он никого не предлагает, а нам нужен “человек”. Он просил меня сказать Варнаве, чтобы тот не появлялся в Синоде и сказался бы больным, что было бы самым лучшим, хотя газеты и будут в ярости, если он не появится. Но он им все сказал и на все ответил, – большие скоты, я не могу их иначе назвать. Если б только ты приехал, то тебе тотчас же следовало бы повидать митрополита и сказать ему, что ты запрещаешь касаться этого вопроса и что ты настаиваешь на исполнении твоих приказаний. Он плакал от отчаяния, когда назначили Самарина, а теперь совершенно в его руках, – но он должен услышать твердое слово от тебя. Твой приезд сюда будет карательной экспедицией. Не будет тебе покоя, мой бедный, но это необходимо сделать без замедления, – они не переставая пишут.

Но они никого не могут предложить. Макаров не годится. Арсеньев[439]439
  Арсеньев Василий Сергеевич, масон.


[Закрыть] из М. вопил против нашего Друга. Рогозин ненавидит нашего Друга. Кн. Урусов (я его не знаю) – знаком с нашим Другом, – о нем очень хорошо отзываются. У меня голова болит от охоты за людьми. Но лучше кого угодно, но не С., который открыто идет против тебя своим поведением в Синоде.

Неужели ты не можешь раньше вернуться, милый? Дела принимают как будто лучший оборот и, даст Бог, пойдут еще лучше. Интересно знать, какие войска ты видел. У старика заседание министров в воскресенье, вот отчего он не может сегодня выехать. Если ты вернешься в четверг, то он говорит, что ему не надо до этого к тебе ездить. Но я нахожу, что тебе было бы теперь удобнее повидать его, переговорить обо всем и подготовить все к твоему возвращению.

Он говорит, что на Сазонова жалко смотреть – настоящая мокрая курица, – что с ним случилось? Он ничего не сообщает Горемыкину, а тот должен знать, что происходит. Все министры никуда не годятся, а Кривошеин продолжает действовать исподтишка, как он говорит. – Все так некрасиво и так неблагородно! Им нужна твоя железная воля, которую ты им покажешь, не правда ли? Ты видишь результаты того, что взял все в свои руки. Сделай здесь то же самое, будь решителен, сделай им самый строгий выговор за их поведение и за то, что не слушались твоих приказаний, отданных на здешнем заседании. Мне эти трусы более чем опротивели.

Может ли Алексеев в ближайшее время обойтись без тебя дня 3? Ответь на это, если можешь. Ты не можешь себе представить, как мучительно, что нельзя телеграфировать всего, что и хочется и следовало бы сказать, и не получать ответа! У тебя нет времени отвечать на мои вопросы, которых 1000, но которые всегда одни и те же, так как они неотложны, и я уже устала думать и видеть, как все дела плохи, и как это начинает распространяться по стране. Эти типы всюду говорят против правительства и т.д., и сеют семя недовольства. До созыва Думы (через месяц) должен быть сформирован сильный кабинет, и при этом поскорее, чтобы дать им время заранее начать работу и подготовиться совместно. Он предложил мне повидать С., но что толку? Этот человек никогда меня не послушается и будет делать из противоречия и злобы все наоборот. Я его теперь слишком хорошо знаю по его поведению, которое, впрочем, меня не удивило, так как я знала, что он будет такой. Горемыкин хотел бы, чтобы ты вернулся и все это сделал, – только не теряй времени. Ты сам спокоен, и это хорошо, но все-таки, мой дорогой, вспомни, что ты немного медлителен, а тянуть время никогда не хорошо.

Старшие девочки пошли в лазарет, трое младших учатся. А. едет в город к Але и к матери до 3-х, а я прилягу до завтрака, так как сердце немного расширено, и очень утомлена. Теперь Юзик уже должен быть в ставке.

Неужели правда, что мы опять в 200 верстах от Львова? Нужно ли нам торопиться вперед, и не повернуться ли нам и раздавить немцев? Что насчет Болгарии? Иметь их на своем фланге было бы более чем скверно. Фердинанда, наверное, подкупили.

Как настроение Миши? Поцелуй от меня дорогого мальчика. Еще не получала известий от Ольги – ее приезд был такой унылый. Мы ее почти не видали, – она была такая грустная, озабоченная.

Только что получила надушенное письмо от Ольги Палей. Павлу лучше, она, наконец, получила известие о мальчике. Он ехал неделю до своего полкового обоза и теперь надеется отыскать полк. Кажется, уланы недалеко от Барановичей. Серьезные сражения происходили на какой-то реке недалеко оттуда – какие всюду битвы! Это не тот Макензен, которого мы знали? В Иркутске находится князь Бентгейм (родственник Марии Эрбах). Эрни спрашивает, есть ли какая-нибудь возможность его обменять? Он, оказывается, последний в роде. Может быть, вместо него могли бы вернуть кого-нибудь из наших? Он только так спрашивает, не зная даже, возможно ли это. Я уведомлю Рост.[440]440
  Ростовцева Я.Н.


[Закрыть] об этом. Я сомневаюсь, чтобы это было возможно, разве только если он даст честное слово не сражаться больше против союзников. Я думаю, что его могут обменять только при таком условии. Я напишу об этом Рост., и тот, кого это касается, будет знать, что делать, – я не имею понятия, кого нам попросить взамен, и даже позволено ли это. Э. также возмущен газами, но он говорит, что когда он был в сентябре прошлого года под Реймсом, англичане уже употребляли газы, – германское производство лучше, – немцы делают более сильные газы. – А. была в городе у “Всех Скорбящих Радости” и привезла этот маленький образок для тебя.

Представь себе наше удивление – внезапно появляется Кусов. Всю его кавалерию отсылают в Двинск, и он во время ее передвижения кинулся сюда, приехал в город сегодня утром, вероятно, уедет завтра, – повидался с женой и уезжает прямо в Двинск, чтобы встретить полк. У него были большие потери, он в отчаянии от твоего Трубецкого, который делает ошибку за ошибкой, и никто ничего не смеет сказать, потому что, говорят, ты его особенно любишь (в чем К. сомневается). Благодаря ему полк К. окружили, потому что Юрий увел к себе 3 батальона пехоты, которые их защищали. Но они пробились, и только много лошадей попало к неприятелю, так как это было на месте их стоянки. Он довольно определенно сказал свое мнение по поводу этого Трубецкому. Он прилетел сюда, чтобы узнать, что вообще происходит, так как письма никогда до него не доходят, и он хотел обо всем сам узнать. Ему уже опротивел город, и он вне себя от “гнилой атмосферы”. Жалел, что ты послал Михеева, потому что он такой непредставительный, не умеет объединять людей вокруг себя, говорить и благодарить от твоего имени. Он видел Кабардинцев несколько времени тому назад. Без конца расспрашивал и говорит, что “дух” в армии прекрасный. Так хорошо и так освежает видеть человека непосредственно оттуда! Здесь как-то падаешь духом, хотя я твердо верю, что все будет хорошо, если Бог даст необходимую мудрость и энергию. Ты не находишь, что почерк Бэби становится очень хорошим и аккуратным? Я сегодня сидела спокойно дома, приняла m-me Зизи. Почему Борис не в своем полку? 3 наших кавалерийских дивизии получили приказание прорваться через немецкий фронт, что они и сделали, и теперь находятся в их тылу. Татьянин полк также там. Благословения и поцелуи без конца, мой дорогой.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Царское Село. 13 сентября 1915 г.

Мое родное сокровище,

Я очень рада, что у вас хорошая погода. Здесь настоящая осень. Час тому назад проглядывало солнце, а сейчас опять пасмурно. 4 девочки пошли в церковь к ранней обедне. Пришел инж.-механик, так что я в его обществе.

Итак, ты не можешь приехать до конца будущей недели? Я этого боялась, так как у Двинска все обстоит очень серьезно, – но как мужественны обе стороны! Да поможет и да укрепит Господь наши дорогие войска! Газеты продолжают меня раздражать, обсуждая и вздыхая над введением цензуры, – это надо было сделать много месяцев тому назад. В Англию едет курьер сегодня вечером – должна этим воспользоваться, чтобы написать Виктории, а это письмо кончу, как всегда, позднее.

Сазонов говорит, что обмен пленных касается Алекс., так что я не знаю, как быть с кн. Бентгейм. Не могу же я просить за немца (даже, как я думаю, не раненого или давным-давно поправившегося)! На кого бы можно было его обменять? Я рада, что ты написал милое письмо старику, – оно поможет ему в его тяжелом положении. Сегодня 3 недели, как ты прибыл в ставку. Когда Н. уезжает в Тифлис? Сегодня газеты сообщают, что Джунковский отправляется в армию и не будет больше состоять под начальством Алека по санитарным вопросам.

Милый мой муженек, всегда в мыслях с тобою, хотелось бы знать, как ты выглядишь и как себя чувствуешь. Не сомневаюсь, что гораздо лучше, чем здесь. Я тебе писала вчера про Ю. Трубецкого, потому что за ним нужен глаз, ибо он действительно далек от совершенства и все путает. Я вмешиваюсь не в свои дела? Нет, я и не собираюсь, но только повторяю то, что Кусов говорил, так как знаю, что он мне сообщает разные вещи в надежде, что я их передам. Какие новости с Черного и Балтийского морей?

Я провела день на софе в углу своей большой комнаты, и А. читала мне вслух, – в 4 мы пили чай, а затем дети отправились к А. на час повидать каких-то детей. Я забралась в постель для того, чтобы быть в состоянии пойти сегодня в церковь, служба будет от 6 до 8, я пойду около 7, больше у меня нет сил выстоять, так как не могу принимать капель и устаю, но сердце сегодня не было расширено.

День серый. M-me Горд.[441]441
  Гордеева Валентина Сергеевна, член благотворительного Комитета Великой княгини Елизаветы Федоровны.


[Закрыть] нашла положение вещей в Москве лучше, чем ожидала. Петроград она находит сейчас отвратительным, и я с ней, пожалуй, согласна. Я дала Зизи бумаги про Иоанна Максимовича, как нашли его могилу. Она была благодарна и взволнована, так как это показало ей все в совершенно другом свете. А теперь я приказала А. послать их о. Алекс.[442]442
  Отец Александр Васильев, духовник царской семьи.


[Закрыть], так как хочу, чтобы другие поняли, в чем дело и как неправильно поведение Синода. Если они находят, что ты был не вправе отдать такое приказание, все-таки они должны были бы за него вступиться и легализовать с своей стороны, вместо того, чтобы намеренно идти наперекор твоим приказаниям. И все это единственно только из оппозиции, чтобы повредить Варнаве и выставить нашего Друга в плохом свете!

Мое письмо скучное, не видала ничего интересного. А. переезжает на неделю в Большой Дворец, чтобы можно было вычистить ее комнату, поправить шаткие потолки и замазать окна на зиму. Данини будет за этим наблюдать. А пока она может заняться лечением электричеством и сильным светом, который у нас имеется в лазарете в соседней комнате, и Вл. Ник. займется этим. Кроме того, там работает также ее Федосья Степановна, которая массирует раненых офицеров.

Прилагаю письмо от Ольги и опять посылаю цветы. Фрезия держится очень долго, и в воде распускается каждый бутон.

Листья становятся желтыми и красными. Я вижу это из окон своей большой комнаты. Мой дорогой, ты мне никогда не отвечаешь про Дмитрия. Почему ты не отсылаешь его обратно в полк, как надеялся Павел? Он очень огорчен, что мальчик проводит лучшие годы своей жизни – да еще в такой важный момент – ровно ничего не делая. Получается нехорошо – ни один из Великих князей не находится на фронте, изредка только Борис, а бедные Константиновичи всегда больны. Я так надеюсь, что получу от тебя письмо до отправки этого. Поэтому сначала отдохну, а затем кончу.

Ну, я должна его отправить. Целую тебя и крещу много раз, мое солнышко, мое сокровище.

Целую тебя нежно. Да благословит и сохранит тебя Бог!

Нежные поцелуи от твоей старой

Женушки.

Царское Село. 14 сентября 1915 г.

Мой дорогой, любимый,

Получила твою дорогую телеграмму сегодня утром, когда встала, и так была благодарна, потому что не имела известий целый день. Я была очень утомлена и легла спать в 11 час. 20 мин.; телеграмма была отправлена из ставки в 10 час. 31 м. и получена здесь в 12 час. 10 мин. Слава Богу, известия лучше. Но что ты сделаешь, чтобы, когда будешь уезжать сюда или на фронт, Алексеев не оставался единственным ответственным лицом? Не вызовешь ли ты к себе Иванова, а Щербатова – на его место? Ты будешь покойнее, и Алексеев не будет нести один всей ответственности. Итак, в конце концов, тебе придется переехать в Калугу. Какая досада! Хотя, кажется, отсюда ближе, чем теперь, – только ты будешь так далеко от армии! Но если Иванов будет помогать Алексееву, то ты мог бы прямо отсюда поехать осмотреть некоторые части войск. – Ничего не знаю, что произошло на море, но прочла сегодня в газетах о геройской кончине капитана 1-го ранга С.С. Вяземского (пал в бою); офицеры и команда его корабля объявляют об этом, тело его будет привезено с Балтийского вокзала. Затем капитан 2-го ранга Вл. Ал. Свиньин также пал смертью храбрых. Что это значит? Петр Васильевич на днях сказал детям, что “Новик” был в бою, но, так как морские известия не сообщаются газетам, то я беспокоюсь, что это значит. Когда тебя здесь нет, я, конечно, по утрам узнаю новости только из “Нового времени”. Если у тебя есть хорошая весточка, телеграфируй, так как приходится часто слышать неверные известия, и я всегда предупреждаю, чтоб им не верили.

Что делает Воейков? Я не могу забыть его сумасшествия здесь и ужасного поведения с А. Остерегайся, как бы он не забрал там все в свои руки и не вмешивался бы во все, так как старый Фредерикс стар и – увы! начал выживать из ума. А Воейков, при своем властолюбии, крайнем честолюбии и самоуверенности, постарается взять на себя обязанности, которые его не касаются. – Не нужно ли тебе еще кого-нибудь для сношений с иностранцами, или приема депутаций, или для отдачи приказаний, которые ты не имеешь времени делать сам, кого-либо из генерал-адъютантов или кого-нибудь в этом роде? Освободился ли ты там от лишних людей? Я рада, что Борис вернулся опять обратно. Надеюсь, что ему удастся получить списки потерь, жены здесь страшно беспокоятся.

Говорят, что Лейхтенбергский ранен, я забыла, каким он полком командовал. Особенно дамы Преображенского полка нервничают. Хотелось бы знать, какие войска ты осматривал на днях. Теперь старик с тобой. Глупо, что в газетах печатают, когда он бывает у меня, – это узнается в городе, потому что мои приближенные об этом не знают. Некоторые сердятся, что я вмешиваюсь в дела, но моя обязанность – тебе помогать. Даже и в этом меня осуждают некоторые министры и общество; они все критикуют, а сами занимаются делами, которые их совсем не касаются. Таков уж бестолковый свет! Я уверена, что ты слышишь гораздо меньше сплетен в ставке, и благодарю Бога за это. Церковная служба шла от 6 до 8 час., мы с Бэби пришли в 71/4.