355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Платонов » Николай II в секретной переписке » Текст книги (страница 22)
Николай II в секретной переписке
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 05:24

Текст книги "Николай II в секретной переписке"


Автор книги: Олег Платонов


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 72 страниц)

Операция прошла благополучно. Днем мы ходили в лазарет Большого Дворца. Куломзин приходил ко мне представляться и принес отчет о деятельности Романовского комитета; очень интересный разговор о всяких вопросах.

Вот тебе, дружок, список имен лиц (очень, к сожалению, небольшой), которые могли бы быть кандидатами на место Самарина. – А. получила этот список от Андрон., который говорил об этом с митрополитом. Он был в отчаянии, что Самарин получил это место, так как он ничего в церковных делах не понимает. Он, вероятно, видался с Гермогеном в Москве, – во всяком случае, он посылал за Варнавой, оскорблял и бранил при нем нашего Друга, – сказал, что Гермоген был единственный честный человек, потому что не боялся говорить правду про Григория, и за это был заключен, и что он, Самарин, желает, чтобы В. пошел к тебе и сказал бы тебе всю правду о Григ., но В. отвечал, что не может этого сделать, только если тот ему сам скажет и пошлет от себя. Я немедленно телеграфировала старику, чтобы он принял В. и расспросил его обо всем. Надеюсь, что старик затем поговорит серьезно с С. и задаст ему головомойку. Ты видишь теперь, что он не слушает твоих слов – совсем не работает в Синоде, а только преследует нашего Друга. Это направлено против нас обоих – непростительно, и для теперешнего тяжелого времени даже преступно. Он должен быть уволен. – Вот тебе: Хвостов (министр юстиции) очень религиозный, знающий церковь, сердечный и преданный тебе человек. Гурьев (Директор Канцелярии Синода) – очень честный, давно служит в Синоде (любит нашего Друга).

Он называл еще Макарова[404]404
  Макаров Александр Александрович, бывший министр внутренних дел.


[Закрыть]
, бывшего министра, но он совершенно неподходящ, – мелкая, ничтожная личность.

Но он[405]405
  Андронников.


[Закрыть]
 продолжает восхвалять Хвостова[406]406
  Хвостов А.Н.


[Закрыть]
 и убеждает в этом Горемыкина. Он хочет ему его представить, чтобы старик убедился, что этот человек готов дать себя разрубить на куски для тебя (он постоит за нашего Друга и никому не позволит о Нем плохо отзываться). Его бестактность ничего не значит теперь, – нам нужен энергичный человек, знающий людей, и с русским именем. Куломзин тоже ненавидит “Новое время”' и находит, что “Моск. в.” и “Русское слово” гораздо лучше. Я немного беспокоюсь о том, что происходит в Москве. Андрон. говорит, что Петр. забастовки[407]407
  Петроградские забастовки.


[Закрыть]
 вызваны огромными промахами Щербатова, который сажал в тюрьму людей, совершенно непричастных к делу. Надеюсь, что Воейков меньше слушает Щ. – он такое ничтожество, слабовольный, и очень этим вредит.

Какие мои письма к тебе скучные! Но мне так хочется тебе помочь, дружок, и многие обращаются ко мне, чтобы передать тебе разные вещи.

Соня Ден пила с нами чай, она едет в Кореиз, так как ей нужен лучший климат. Она счастлива, что ты там, и вполне понимает твое пребывание там в эти трудные времена. Вчера мы пили чай у Мавры в Павловске. – Т. Ольга тоже там была, – она нездорова; в воскресенье она работала от 10 ч. до 2 1/2 час. в лазарете и переутомилась, но не хочет слушать благоразумных советов.

Я её понимаю, и по опыту знаю, что надо меньше делать, – увы, – поэтому я реже работаю, чтобы сохранить свои силы для более важных вещей.

Вчера мы провели вечер у Ани, где был также Шурик, Юзик, друзья Марии и Алекс. Павлович[408]408
  Саблин Алексей Павлович, брат Н.П. Саблина.


[Закрыть]
, который рассказывал нам про ставку – он завтра опять туда едет.

Посылаю тебе письмо А. про ее брата, хотя я ей советовали его не посылать, ты ведь сам от себя сделаешь все, что надо, для мальчика, который так много работал. Сейчас должна одеваться, чтобы идти в церковь. Холодно, сыро и дождливо – пусть по крайней мере хорошенько испортятся дороги. С нетерпением жду известий – Бог поможет! До свидания, мой дорогой, покрываю твое лицо нежными поцелуями – так хочется обнять тебя и забыть все хоть на минуту!

Навсегда твоя старая

Солнышко.

P.S. Вот еще письмо дорогого Бэби.

Могилев.

7 сентября 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Горячее тебе спасибо за твое милое письмо, в котором ты писала о своем посещении беженцев в разных местах города! Какая превосходная мысль и как хорошо, что ты сама побывала и видела все сама! О том, как работает твоя голова, я могу судить по обилию предметов мыслей и имен, о которых ты говоришь в своих письмах. Я справлюсь относительно Плото и постараюсь сделать, что можно будет. Это правильно – посылать членов свиты на те заводы, которые работают на армию, и я скажу это старику, который припадает к твоим стопам!

Вчера неожиданно вернулся Георгий; вид у него загорелый и здоровый; он видел 30-й армейский корпус, но не мог пробраться к гвардейцам северной армии, так как шли жестокие бои. Он рассказал мне уйму интересных вещей. Нынче я отправил Кирилла навестить ген Иванова и его три великолепных армии после их недавних успехов. Он везет с собой свыше 4.200 крестов, а также офицерские ордена; он в восторге, что получил такое дело.

Вчерашний день, хоть и воскресный, был очень деловой. В 10 ч. церковь, от 11 до 12 ч. 30 м. – работа в штабе, большой завтрак, потом доклад Щербатова; я сказал ему все. Получасовая прогулка в саду; от 6 до 7 ч. 30 м, – доклад Поливанова в присутствии Алексеева, а после обеда его частный доклад, а затем куча паршивых бумаг для подписи. Щербатов на этот раз произвел на меня гораздо лучшее впечатление, чем в Царском: он робел гораздо меньше и рассуждал здраво. Насчет Москвы он повторил, что нет оснований тревожиться съездом[409]409
  См. сноску 386.


[Закрыть]
, ибо если они вынесут глупые резолюции, то их не разрешат к напечатанию, и таким образом никакой беды не выйдет. Правильно!

Я тоже люблю тебя и очень много дал бы, чтобы угнездиться около тебя в нашей удобной старой постели; моя походная постель так жестка и тверда! Но я не должен жаловаться – сколь многие спят на сырой траве или в грязи!

Благослови тебя Бог, любовь моя, и детей! Нежно и страстно целую тебя без счета.

Неизменно твой старый муженек

Ники.

Царское Село.

8 сентября 1915 г.

Мой любимый,

Жажду узнать, какие новости. Вот уже 10 1/2 часов, а “Новое время” еще не выходило. Я не знаю совсем, что происходит, потому что больше не получаю телеграмм, как раньше, когда ты был в ставке. Очень холодно, ночью было всего 3 градуса, пасмурно и ветрено. Старшие пошли к обедне в 9 часов, а младшие сейчас, я тоже за ними пойду. Только что читала огромнейший доклад Ростовцева. Княгиня Ухтомская, муж которой в 4-м стрелковом полку, очень беспокоится за него, так как некоторые товарищи его рассказали ей, что видели его, как он был ранен и упал, тогда как никто из санитаров его не принес, – привез ли Борис списки? Но это могло случиться и позднее. В городе ходят слухи, будто вся гвардия была окружена, но я ничему неофициальному не хочу верить. Иду одеваться для церкви.

Служба вчера была хорошая и пели хорошо.

Дорогой, так трудно, когда есть что-нибудь, что необходимо тебе немедленно сообщить, и я не знаю, не читает ли кто-нибудь наших телеграмм. Я опять принуждена была телеграфировать тебе неприятную вещь, но нельзя было терять времени. Я просила ее записать, как сумеет, разговор Суслика[410]410
  Епископ Варнава, почитатель Г. Распутина, которого в то время травил обер-прокурор Синода Самарин.


[Закрыть]
 в Синоде. Этот маленький человечек вел себя с замечательной энергией, защищая нас и нашего Друга, и резко отвечал на все их вопросы. Хотя митрополит очень недоволен С., все же он во время этого расспроса был слаб и – увы! молчал. Они хотят выгнать Варнаву и поставить Гермогена на его место, – видал ли ты когда-нибудь такую наглость? Они не смеют этого сделать без твоей санкции, так как он был наказан по твоему приказанию. Это опять Николашины дела (под влиянием женщин). Он его заставил, – без всякого права, – оставить место и уехать в Вильну, чтобы жить там при Агафангеле[411]411
  Архиепископ Ярославский и Ростовский.


[Закрыть]
, и, конечно, этот последний, С. Финлянд.[412]412
  Сергий, архиепископ Финляндский, член Синода.


[Закрыть]
 и Никон[413]413
  Архиепископ Вологодский, член Синода.


[Закрыть]
 (этот злодей с Афона) в течение трех часов нападали на В. по поводу нашего Друга. Сам. поехал в Москву на 3 дня, – наверное, чтобы повидать Гермогена. Посылаю тебе газетную вырезку о том, что ему разрешено, по приказанию Н., провести 2 дня в Москве у Вост.[414]414
  Востоков Владимир Игнатьевич, священник московской церкви Никиты Великомученика, активный участник травли Г. Распутина.


[Закрыть]
,с каких пор имеет он право вмешиваться в эти вопросы, зная, что по твоему приказанию Гермоген был наказан? – Как они смеют идти против твоего разрешения насчет величания[415]415
  Имеется в виду величание митрополита Иоанна Максимовича, за канонизацию которого выступали епископ Варнава и Г. Распутин.


[Закрыть]
? До чего они дошли! Даже там господствует анархия! И это все вина Н., так как он (намеренно) предложил Самарина, зная, что этот человек сделает все, что в его силах, против Григ. и меня. Но теперь и тебя в это втянули, и это преступно, – особенно в такое время. Несколько раз уже старик предупреждал С. не затрагивать этого вопроса, – поэтому он сильно оскорблен, – он это сказал В. Он находит, что С. должен немедленно уйти, иначе они вынесут в публику всю эту историю. Я нахожу, что этих двух епископов надо немедленно выгнать из Синода. Пусть Питирим займет там место, так как наш Друг боится, что Н. будет его преследовать, если узнает, что П. почитает нашего Друга. Найди других, более достойных епископов. Забастовка Синода в такое время ужасно непатриотична и нелояльна. Почему они во все это вмешиваются? Пусть они теперь поплатятся за это и узнают, кто их повелитель. Посылаю тебе газетную вырезку (ты скажешь “опять”) – нет, я лучше сама тебе это выпишу. Львов[416]416
  Львов Георгий Евгеньевич, князь, главный уполномоченный Всероссийского Земского Союза, один из главных российских масонов, организатор заговора против Царя, позднее председатель Временного правительства.


[Закрыть]
 разрешил В.И. Гурко[417]417
  Гурко Владимир Иосифович, камергер, член Государственного совета, активный масон.


[Закрыть]
 говорить в Москве, и тот между прочим сказал: “Мы желаем сильной власти – мы понимаем власть, вооруженную исключительным положением, власть с хлыстом” (докажи им теперь всюду, где можешь, что ты самодержавный повелитель), “но не такую власть, которая сама находится под хлыстом”. Это – клеветническая двусмыслица, направленная против тебя и нашего Друга. Бог их за это накажет. Конечно, это не по-христиански так писать – пусть Господь их лучше простит и даст им покаяться!

Варнава рассказал Гор., как любезен был с ним губернатор до его приезда сюда, пока не получал гадких приказаний от Щербатова, т.е. Самарина. Про меня он сказал Суслику, что я глупая баба, а про А.[418]418
  Вырубову.


[Закрыть]
 такие отвратительные вещи, которые он даже не может повторить. Горемыкин настаивает на его немедленном увольнении. Посмотри в моем письме, дней 5 тому назад, я назвала тебе одного, которого рекомендует наш Друг. Только все это надо сделать поскорее, тогда и результаты будут лучше. Самарин и Щербатов знают твое мнение и желания, но они с ними не считаются, вот в чем главное.

Отдай определенные приказания старику, тогда ему легче будет их исполнять. Он жаловался Варнаве, как ему трудно работать, имея всех против себя. Если б ты только мог дать ему новых министров! Самарин приказал В. поехать к тебе. Это было бы, конечно, хорошо, – он мог бы тебе все рассказать, – но это отнимет у тебя время, а теперь надо торопиться с решениями. Ты теперь сам видишь, что С., как С.Ив.[419]419
  С.И. Тютчева.


[Закрыть]
, – непоправимо узкий человек. Он должен заботиться о своих церквах, духовенстве и монастырях, а не о том, кого мы принимаем, – теперь его мучит совесть. Вот и выходит: “кто другому яму роет, сам в нее попадет”, – как было и с Н. – Скорей смени министров. Он не может больше с ними работать. Если ты дашь ему категорическое приказание, он может им передать, – это легче, – но разговаривать с ними он отказывается. Великолепно было бы выгнать некоторых из них и оставить старика, – они этого заслуживают, – обдумай это, пожалуйста .

Тяжело не быть с тобою и не иметь возможности спокойно поговорить обо всем!

Насчет известий с войны наш Друг пишет следующее (прибавь это к твоим остальным телеграммам): “8сентября. Не ужасайтесь, хуже не будет, чем было, вера и знамя обласкает нас”. – Посылаю тебе телеграмму от Е. Витгенштейн, урожденной Набоковой (большой друг Гротена, была в Мариином поезде). Она просит прислать ей медалей. Ты, может быть, дашь Фредериксу распоряжение об этом – и телеграмму тоже. Иконы я могу ей прямо прислать.

Вот тебе, дружок, речь Хвостова. Читая ее, ты поймешь, почему Павел ее не одобрял. Он открыто выступает против Джунковского. Сохрани ее на всякий случай, и, если будут на него нападать, ты всегда можешь сослаться на эту его речь. Она исполнена ума, честности и энергии. Видно, что этот человек жаждет быть тебе полезным. – Приказал ли ты водворить порядок и справедливость в балтийских провинциях? Это необходимо, – бедные люди очень там страдают.

Только что прочла до конца речь Хвостова, – очень толковая и интересная, но я должна сказать, что наша собственная славянская натура, лишенная всякой инициативы, виновата во всем. Мы должны были бы с самого начала удержать банк в наших руках. Раньше никто не обращал на это внимания, теперь все ищут всюду немецкого засилья. Но уверяю тебя, что мы сами навлекли его на себя своей ленью. – Обрати внимание на стр. 21, 22 про Джунковского – какое он имел право телеграфировать такую вещь? Это было возможно лишь при исключительных обстоятельствах, и это звучит отвратительно. – Я думаю, что тебя это все заинтересует, так как знакомит с его взглядами на банк и т.д. Затем посылаю тебе письмо А. про Варнаву и Синод. Анастасия тебя целует и извиняется, что не написала, но мы поехали кататься (конечно, девочки мерзли), а затем в Дом Инвалидов, где разговаривали со всеми в течение 1 1/2 часов. Мы заехали за Аней в прелестный домик графини Шуленбург. Затем они пошли в свои лазареты, а после чаю – к Ане, чтобы поиграть с молодежью.

Голова кружится от всех разговоров, но дух мой бодр, – дружок, и готов на все, что тебе надо. Варнава завтра придет ко мне. Продолжай быть энергичным, дорогой мой, пусти в ход свою метлу – покажи им энергичную, уверенную, твердую сторону своего характера, которую они еще недостаточно видели.

Теперь настало время доказать им, кто ты, и что твое терпение иссякло. Ты старался брать добротой и мягкостью, которые не подействовали, теперь покажи обратное – свою властную руку. Кусов написал А., между прочим, что жалко, что такой человек, как Михеев[420]420
  Михеев Борис Александрович, полковник лейб-гвардии Атаманского полка.


[Закрыть]
, приехал от твоего имени, так как он не умеет вести себя в качестве твоего представителя и говорить. – Ангел мой, мне так грустно надоедать тебе каждый день, но я не могу иначе. Жажду целовать тебя и смотреть в твои любимые глаза. Благословляю и целую тебя без конца, с истинной и глубокой преданностью. – Храни и направи тебя Господь!

Навсегдатвоя старая

Женушка.

Не думаешь ли ты отослать Дмитрия обратно в полк? Не позволяй ему слоняться без дела. Это для него прямо гибельно. Он ни на что не будет годен, если характер его не исправится на войне. Он был на фронте всего лишь один или два месяца.

Царское Село. 9 сентября 1915 г.

Мой родной, милый,

Вот, наконец, солнечное утро, и мы, “конечно, поедем в город”, как говорит Ольга. Но ничего не поделаешь, я должна идти в лазарет. – Вчера мы были в инвалидном доме. Я в течение 1 1/2 часа говорила с 120 солдатами, а затем еще с целой массой, которые все собрались в одной комнате. Но почему я тебе все это пишу? Ведь я вчера уже писала тебе – я совсем ошалела. – Слава Богу, что известия на севере немного лучше, т.е. около Вильны – Двинска. Ты сообщил, что мы очистили Вильну прошлой ночью, но они ведь еще не успели в нее вступить? – С нетерпением жду сегодня обещанного тобою письма – это для меня всегда такая радость! – Вот! получила сейчас твое драгоценное письмо и сердечно благодарю за него. Я держу его в левой руке и целую его, мой друг. – Как m-me Плаутин несказанно обрадуется, когда узнает, что ее сыновья невредимы! Очень благодарю за то, что ты справился. – Какая чудная телеграмма от нашего Друга!

Это хорошо, что ты теперь взял к себе Кирилла, после Георгия, – таким образом они чередуются друг с другом. Только не посылай[421]421
  Не посылай с ответственными поручениями Великого князя Дмитрия Павловича.


[Закрыть]
 Дмитрия. Он слишком молод и воображает о себе. Хотелось бы мне, чтобы ты его отослал от себя! Только не говори, что я этого желаю.

Да, у тебя масса дела. – Щербатов произвел на тебя лучшее впечатление, но, по-моему, он никуда не годится, слишком слаб и не хочет работать дружно со стариком. Вот видишь, до чего они[422]422
  См. сноску 386.


[Закрыть]
 договорились в Москве, – опять о тех же пунктах, которые они решили сначала выключить, и об ответственном министерстве. Ведь это совершенно невозможно, даже Куломзин это ясно видит. Неужели они действительно имели нахальство послать тебе телеграмму, которую собирались отправить? – Как бы хорошо дать им почувствовать железную волю и руку! До сих пор твое царствование было исполнено мягкости, теперь должно быть полно силы и твердости. Ты властелин и повелитель России, Всемогущий Бог поставил тебя, и они должны все преклониться перед твоей мудростью и твердостью. Довольно доброты, которой они не были достойны. Они думали, что смогут обернуть тебя вокруг пальца. Все, о чем они говорили в Москве, было вчера напечатано в газетах!

Сегодня я видела бедного Варнаву. Милый мой, это отвратительно, как С. обращался с ним, сначала в гостинице, а затем в Синоде. Это прямо неслыханный допрос, и он так гадко отзывался о Григ. – и называл Его самыми ужасными словами. Он заставляет губернатора следить за всеми Его телеграммами и пересылать их ему. Как преступны его слова насчет величания – что ты не имеешь права разрешать такой вещи, на что В. благоразумно ему ответил, что ты главный покровитель церкви, а С. дерзко возразил, что ты еераб. – Как безгранично нахально и более чем неприлично, развалившись в кресле, скрестив ноги, расспрашивал он епископа про нашего Друга! – Когда Петр Великий по собственному почину приказал величание, это было немедленно исполнено, на самом месте и в окрестностях. После величания панихиды прекращаются (как когда мы были в Сарове, прославление и величание шли одновременно), а они теперь опять заказали панихиды и сказали, что не исполнят твоего приказания. – Дружок, ты должен быть тверд и заявить Синоду категорически, что ты настаиваешь на исполнении своего приказания, и величание должно продолжаться! В этих молитвах мы теперь нуждаемся больше, чем когда-либо. – Они должны знать, что ты очень ими недоволен, и прошу тебя, не допусти, чтобы прогнали В. – Он великолепно постоял за нас и Гр. и доказал им, что они намеренно действуют в этом против нас. – Горемыкин был сильно оскорблен, возмущен и несказанно шокирован, когда узнал, что губернатор (которого Джунковский заставил переменить мнение и всячески подстрекал) сказал В., что я сумасшедшая баба, а Аня мерзавка и т.д. – Как он может после этого оставаться? Ты не должен допускать таких вещей. – Это последние козни диавола, чтобы посеять всюду смуты, – но это ему не удастся. – С. горячо хвалил Феофана[423]423
  Епископ Кронштадтский.


[Закрыть]
 и Гермогена, и желает поместить последнего на место В. – Вот видишь всю их грязную игру! – Несколько времени тому назад я тебя просила сменить губернатора. Он шпионит за ними, следит за каждым шагом В. в Покровском[424]424
  Сохранились документы такой слежки за Распутиным в его родном селе Покровском.


[Закрыть]
 за поведением нашего Друга и телеграммами, которые Он отправляет. Это дело рук Джунковского и С., подстрекаемых Н. и черными женщинами. – Агафангел так плохо говорил (из Ярославля). Его следует послать на покой и заменить Сергием Финляндским, который должен покинуть Синод. Никона надо тоже выгнать из Государственного совета, где он членом, и из Синода, – у него, кроме того, на душе грех Афона. – В этом Суслик совершенно прав, – надо дать Синоду хороший урок и строгий реприманд за его поведение. – Поэтому скорее убери Самарина. – Каждый день, что он остается, он приносит вред. Старик того же мнения. Это не женская глупость. Потому-то я так ужасно и плакала, когда узнала, что тебя заставили в ставке его назначить, и я написала тебе о своем отчаянии, зная, что Н. предложил его потому, что он враг Гр. и мой, а, следовательно, и твой. В разговоре с митрополитом Владимиром (они его тоже свели с ума) В. сказал, что С. сломит себе шею своим поведением и что он еще не обер-прокурор, на что Владимир возразил: “ведь государь не мальчик и должен знать, что он делает”, и будто ты долго упрашивал С. принять этот пост (я сказала Горемыкину, что это неверно). Что ж, пусть они увидят и почувствуют, что ты не мальчик, и что всякий, оскорбляющий и преследующий людей, которых ты уважаешь, оскорбляет этим тебя! Они не смеют привлекать епископа к ответственности за то, что он знает Гр. Я не могу повторить тебе всех слов, которыми они называли нашего Друга. – Извини меня, что опять тебе надоедаю, но я хочу убедить тебя, что ты должен скорее сменить С. Я буду страдать, если он останется, и эта мысль не будет покидать меня. Ты слышал, как губернатор обо мне отзывался, и здесь – в некоторых кругах плохо против меня настроены, а теперь совсем не время порочить имя своего Государя или его жены. – Только будь тверд (ты помнишь, что Он просил тебя долго не отсутствовать?) и ни за что не назначай его в Государственный совет, как бы в виде награды за то, что он себя так вел и открыто говорил о тех, кого мы принимаем, и в таком тоне отзывался о тебе и твоих желаниях. Этого нельзя больше терпеть, и ты не имеешь права допускать этого! – Это последняя борьба за твою внутренюю победу, покажи им свою власть. – Вспомни, как он в 6 дней выгнал старика Даманского (из-за Григ.) и дал 60000 его преемнику для устройства квартиры – отвратительный поступок! Я сегодня придумала помощника для нового обер-прокурора – кн. Живаха[425]425
  Жевахов Николай Давидович, князь, в сентябре 1916 года товарищ обер-прокурора Святейшего Синода.


[Закрыть]
. Ты его, наверное, помнишь, – совсем молодой, знаток церковных вопросов, очень лоялен и религиозен (Бари-Белгород)[426]426
  Жевахов Н.Д., происходит из рода, который дал святого Иоасафа Белгородского, канонизированного в 1911 году.


[Закрыть]
,согласен ли ты?

Разгони всех, назначь Горемыкину новых министров, и Бог благословит тебя и их работу!

Прошу тебя, дружок, и – поскорее! Я написала ему, чтоб он дал список имен, как ты просил, но он умоляет тебя найти преемников для Сазонова и Щербатова. – он слишком слаб, хотя тебе он в последний раз больше понравился. – Я уверена, что Воейков (его лучший друг), сказал ему, как себя теперь держать. Не слушайся В. – он был неправ все это тяжелое время и оказался плохим советчиком. Это, конечно, пройдет, – он тщеславен и боится за свою шкуру. – О, Боже! Что за люди!

Моя икона с колокольчиком (1911г.) действительно научила меня распознавать людей. Сначала я не обращала достаточного внимания, не доверяла своему собственному мнению, но теперь убедилась, что эта икона и наш Друг помогли мне лучше распознавать людей. Колокольчик зазвенел бы, если б они подошли ко мне с дурными намерениями; он помешал бы им подойти ко мне – всем этим Орловым, Джунковским и Дрентельнам, которые имеют этот “странный страх” передо мною. За ними надо усиленно наблюдать. А ты, дружок, слушайся моих слов, – это не моя мудрость, а особый инстинкт, данный мне Богом помимо меня, чтобы помогать тебе.

Дорогой мой, посылаю тебе бумагу, которую по моему желанию написал один из раненых, так как я боялась неверно изложить его просьбу. Было бы хорошо, если бы полк мог получить этот участок земли для постройки мавзолея для павших офицеров.

Может быть, ты попросишь Фредерикса передать твое приказание Щербатову, так как у тебя не хватает времени самому все делать?

Этот маленький образок тебе от Ани. Она сегодня была в часовне, пока мы осматривали лазареты, оба под моим покровительством. – Один устроен для 60 офицеров на Конно-Гвардейском. бульваре, очень хороший, а другой на Выборгской стороне, между тюрьмами, в котором сразу разместили 130 человек. Несколько Семеновцев из Холма стрелки и т.д., – один из них был год в Германии, – там очень хорошо и чисто устроено. – Мостовые были ужасны. Видишь, я появляюсь в шикарных и в самых бедных и несчастных местах, – пусть видят, что мне безразлично, что говорят, – я буду продолжать бывать всюду, как всегда. – Теперь я чувствую себя лучше и потому могу это делать.

Погода такая солнечная. – Из Знамения я в своих дрожках поехала вокруг бульвара, – по дороге в лазарет, чтобы подышать свежим воздухом. Естьли возможность твоего скорого приезда? Я думала о Новгороде (не говори В.), и Ресин уже наводил справки. – От главной магистрали это, на лодке или автомобиле даже, слишком далеко – 60 верст, так что надо пользоваться узкоколейной дорогой. Ночь можно провести в поезде, – приехать туда утром, позавтракать и т.д., и вернуться к 10 1/2 часам вечера, потому что я должна осмотреть собор. Там теперь новобранцы, и поэтому я думаю, не лучше ли мне дождаться твоего возвращения. Если так, то телеграфируй мне “подожди с Новгородом”, – тогда я так и сделаю. Наш Друг желает, чтобы я больше разъезжала, но куда?

Списал ли ты для себя на отдельной бумажке Его телеграмму? – Если нет, то вот она опять: “7 сентября 1915 г., не опадайте в испытании прославит Господь своим явлением”. – У Ольги сегодня вечером заседание комитета, – поезд Алексея (Шуленбург) уже 4 дня стоит в Опухликах, был остановлен там до вызова в Полоцк. Он запросил по телеграфу коменданта Полоцка, но до сих пор не получил ответа, неужели мы оттуда отрезаны?

Мой поезд вернулся, и, говорят, там множество санитаров, которые ждут и не могут двинуться. Я надеюсь, это означает, что наши войска туда привезены? Массу женщин привезли для работ около озер, но им не было сказано, на сколько времени, так что они не успели захватить с собой теплой одежды; они получали суточные во время дороги – 30коп., а дорога продолжалась 5 дней. Губернаторы, наверное, с ума сошли! – Никогда нет здесь порядка! Меня это приводит в отчаяние; этому мы должны были бы научиться у немцев.

Поезд сестры Ольги привозит много раненых офицеров и солдат и 90 беженцев; я им велела всегда подбирать их по дороге.

Дорогой, сколько всюду дела! Мне хочется во все вмешиваться (Элла это делает очень удачно), чтобы разбудить людей, привести все в порядок и объединить всех. – Все идет так неправильно, одними толчками и порывами, и так мало у всех энергии (это приводит меня в отчаяние, у меня-то ее довольно, несмотря на то, что иногда чувствую себя больной, хотя, слава Богу, сейчас этого нет; я благоразумна и не переутомляюсь). Должна кончать свое бесконечное письмо. – Не слишком ли я много пишу? Мужество, энергия, твердость – будут вознаграждены успехом. Ты помнишь, Он говорил, что слава твоего царствования скоро наступит, и мы будем вместе за нее сражаться, так как в этом слава России. Ты и Россия – одно!

Любимый мой, да, моя постель гораздо мягче твоей походной, – как бы я хотела, чтобы ты мог ее со мной разделять! – Только в твое отсутствие я вижу сны. – 2 1/2 недели, как ты уехал! – Крещу тебя, покрываю поцелуями, мой ангел, и прижимаю к груди. Господь с тобой!

Навсегда твоя старая

Солнышко.

Могилев. 9 сентября 1915 г.

Дорогая моя, возлюбленноеСолнышко,

Спасибо, спасибо за твои милые длинные письма, которые теперь получаются регулярнее – около 9 ч. 30 м. вечера. Ты пишешь совершенно так, как говоришь. Поведение некоторых министров продолжает изумлять меня! После всего, что я им говорил на знаменитом вечернем заседании, я полагал, что они поняли и меня, и то, что я серьезно сказал именно то, что думал. Что ж, тем хуже для них! Они боялись закрыть Думу– это было сделано! Я уехал сюда и сменил Н., вопреки их советам; люди приняли этот шаг как нечто естественное и поняли его, как мы. Доказательство – куча телеграмм, которые я получаю со всех сторон – в самых трогательных выражениях. Все это ясно доказывает мне одно, что министры, постоянно живя в городе, ужасно мало знают о том, что происходит во всей стране. Здесь я могу судить правильно об истинном настроении среди разных классов народа: все должно быть сделано, чтобы довести войну до победного конца, и никаких сомнений на этот счет не высказывается. Это мне официально говорили все депутации, которые я принимал на днях, и так это повсюду в России. Единственное исключение составляют Петроград и Москва – две крошечных точки на карте нашего отечества!

Милый Шавельский вернулся из поездки к 2-м корпусам у Двинска и 3-му за Ригой. Он сообщил мне массу утешительных вещей – разумеется, и печальных – но бодрый дух царит над всем. То же самое я слышу от Георгия, Мордвинова и толстяка Каховского[427]427
  Каховский Г.В., офицер 4-го лейб-гвардии Стрелкового Императорской фамилии полка.


[Закрыть]
, который его сопровождает. Они все еще дожидаются здесь первого случая отправиться к другим войскам на север. Миша запросил по телеграфу, можно ли ему приехать к концу недели; я очень рад видеть его здесь.

Ну, моя бесценная птичка, я должен кончить. Благослови Бог тебя и детей! Я так люблю тебя и усердно молюсь за тебя каждый день. Посылаю телеграммы от нашего Друга – Его сын, значит, взят. Горячо благословляю и целую тебя.

Всегда твой

Ники.

Царское Село. 10 сентября 1915 г.

Мой дорогой,

Да, правда, известия лучше – я только что просмотрела газеты. Какое будет счастье, если подкрепление с юга подоспеет вовремя! Я так молюсь об этом.

Статьи о Варнаве в газетах неправильны. Он твердо и ясно отвечал на все вопросы и показал твою телеграмму про величание. – В прошлом году Синод имел все документы относительно чудес, и Саблер все же не хотел допустить величания этим летом. Они должны считаться с твоей волей и приказанием – дай им это почувствовать. В. умоляет тебя поторопиться с увольнением Самарина, так как он и Синод затевают новые гадости, и он, бедный, должен туда опять явиться для пытки.

Горемыкин тоже находит, что надо поторопиться (увы, еще нет списка от него!). Очень хвалят краснолицего Прутченко, но его брат и жена вели себя отвратительно по отношению к нашему Другу. – Горем, хочет поскорее тебя повидать, – и раньше всех других, – когда ты вернешься, но если ты не скоро будешь, он хочет к тебе поехать. Он готов накричать на епископов, по словам В., и разогнать их.

Ты лучше вызови старика к себе.

Все желают твердого правительства, так что после ухода старика выгони остальных и назначь решительных людей. – Прошу тебя, поговори серьезно о Хвостове – как министре внутренних дел – с Горемыкиным. Я уверен, что он – подходящий человек для теперешнего момента, так как никого не боится и предан тебе.

Вот опять некрасивая вещь про Н., которую я обязана тебе сказать. Все бароны послали В. Рейтерна к Н. в ставку. – Он просил от имени всех их прекратить преследования, потому что они больше не в состоянии переносить. Н. отвечал, что он с ними согласен, но ничего не может сделать, так как приказания идут из Царского Села. – Разве это не гадко? – С. Ребиндер – артиллерист – передал это Але. Рейтерн был очень удивлен, что Суворин был принят Н. – Это необходимо выяснить. Такая ложь не должна лежать на тебе. Им надо объяснить, что ты справедлив к тем, кто лоялен, и никогда не преследуешь невинных. – Человек, который осмелился написать что-то против Н., был засажен на 8 месяцев. Когда дело касается Н., они умеют расправляться с печатью. – Когда в эти 3 постных дня читались молитвы за тебя, то перед Казанским собором от Синода было роздано 1000 портретов Н. – что это значит? – Они замышляли совершенно иную игру. Наш Друг вовремя раскрыл их карты, и спас тебя тем, что убедил прогнать Н. и принять на себя командование. Со всех сторон доходит все больше и больше про их грязную, изменническую игру. – М. и С.[428]428
  Милица и Стана (Анастасия) Николаевны, Великие княгини.


[Закрыть]
 распространяли в Киеве всякие ужасы про меня, – что меня собираются запереть в монастырь[429]429
  В 1915-1916 гг. существовало несколько вариантов отстранения Царя от власти. В самом Императорском Доме в лице некоторых Великих князей и прежде всего Великого князя Николая Николаевича, в качестве первого шага к этому предлагалось сослать Распутина и заточить в монастырь Царицу.


[Закрыть]
, – одна из замужних дочерей Трепова была так оскорблена этими речами, что попросила их покинуть комнату. Она написала об этом графине Шуленбург.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю