Текст книги "Николай II в секретной переписке"

Автор книги: Олег Платонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 72 страниц)

Спала я плохо, устала, и голова болит, потому останусь в постели до завтрака. Павел просил разрешения прийти к чаю.

Дорогой мой, благодарю и еще раз благодарю нежно за милое письмо твое от 11-го, получила его с глубочайшей благодарностью и радостью. Я поцеловала его несколько раз и перечитывала без конца. Да, действительно, когда же, наконец, наступит счастливое время, когда мы уютно будем сидеть вместе в моей лиловой гостиной? Мы продолжаем пить чай в большой комнате, хотя, когда Павел ушел в 6 1/4 час., было уж совсем темно.

Да, насчет смены министров. В поезде Кусов ехал с Щербатовым, который называл старика сумасшедшим стариком, это уж заходит слишком далеко. Некоторые в Думе требуют назначения Щербатова на место Горемыкина. Я это понимаю, так как они с Щербатовым делали бы все, что им вздумается. Павел возмущен тем, что происходит в Москве, и депутацией, которая желала быть принятой тобою. Горячо благодарю за письмо старушки, оно мне очень понравилось, и я прочла его вслух А., – П. невысокого мнения о Мрозовском, говорит, что он такой хам, – он помнит его по службе. Я помню, он как-то раз раскричался на Гвардейский Экипаж за то, что один из людей не знал наизусть слов гимна. Да и бедная гренадерская дивизия так мало отличилась на войне! Правда ли, что Куропаткин[443]443
  Куропаткин Алексей Николаевич, генерал-адъютант, генерал от инфантерии.


[Закрыть] получил эту дивизию, или это одни только сплетни? Как-то он покажет себя теперь! Дай Бог, чтобы хорошо, – может быть, на менее важном месте он будет более подходящ.

П. спросил у меня, почему Н. все еще в деревне, и правда ли, что ты написал ему, чтобы он отдохнул на Кавказе в Боржоме. Я сказала – да, и что ты позволил ему оставаться 10 дней в Першине[444]444
  Имение Великого князя Николая Николаевича в Тульской губернии.


[Закрыть]. Милый мой, прикажи ему скорее ехать на юг. Всякого рода дурные элементы собираются вокруг него и хотят использовать его как знамя. Господь этого не допустит, но было бы безопаснее, если бы он скорее уехал на Кавказ. Ты дал ему 10 дней, а завтра уже будет три недели, как он покинул ставку. Будь тверд и в этом, прошу тебя. Я так рада, что П. понял игру, которую Н. затеял. Он вне себя от манеры адъютантов Н. выражаться. Я рада, что ты имел объяснения с В. – он так упрям и самонадеян, и друг Щербатова. Как я рада, что ты сделал смотр артиллерии, – какая это была награда артиллеристам! Непременно удержи Мишу при себе. Павел опять повторил, что он очень надеялся, что ты отошлешь Дмитрия в полк. П. находит, что жизнь, которую Д. теперь ведет, гибельна для него, так как ему абсолютно нечего делать, и он по-пустому тратит время. Это совершенно верно.

Если получишь известия о гусарах, сообщи мне, так как Павел очень тревожится за сына, который теперь в этом полку. Павел теперь здоров, но очень слаб, бледен и худ. Старая тетя Саша Н.[445]445
  Нарышкина Александра Николаевна, статс-дама.


[Закрыть] прибыла в город и будет у нас пить чай в среду. Ксения и Сандро завтракают у меня в тот же день.

Сегодняшние известия о союзниках – блестящи, если это правда. Слава Богу, если они начинают действовать теперь. Положение было трудное. Взяли 24 орудия и несколько тысяч пленных – это великолепно!

Я нахожу скверным, что министры сообщают посторонним подробности прений, происходивших в Совете Министров по разным вопросам. Наше необразованное общество (воображающее себя интеллигентным) читает все и схватывает лишь четвертую часть прочитанного, потом начинают обсуждать, – а газеты все критикуют – черт бы их побрал!

Михень писала, чтобы узнать опять насчет Плото, – нельзя ли что-нибудь сделать? – я так к тебе пристаю! В милом Петрограде говорили, что ты был здесь несколько дней, теперь говорят, что Гр. – в ставке. Право, здесь все более и более становятся кретинами, и я так жалею тебя, что ты сюда вернешься. Но я буду без ума от радости, когда ты будешь опять со мной, хоть и на очень короткое время, только бы услышать твой дорогой голос, видеть твое милое лицо и держать тебя долго, долго в своих объятиях. – Голова и глаза у меня болят, поэтому больше писать не могу. Прощай, дорогой, родной мой Ники.

Да благословит тебя Господь, да защитит и сохранит от всякого зла! Осыпаю тебя поцелуями.

Навсегда твоя старая женушка

Аликс.

Я тоскую по нашему госпиталю, в котором не была с четверга.

А. переселилась в Большой Дворец. Посылаешь ли ты твоих свитских по фабрикам, мой дорогой? Пожалуйста, не забудь этого.

Мои Александровцы – около Двинска, они понесли тяжелые потери людьми.

Дети все тебя целуют, Мария в восторге от твоего письма.

Юзик никогда не ездил в ставку, дети это выдумали.

Мне нравится рассказ об охоте на германцев близ Орши, – наши казаки их бы скоро разыскали. Целятся ли они опять на Ригу?

Дорогой мой, мне тебя так недостает! Твои письма и телеграммы – моя жизнь. Целую дорогого Мишу и Дмитрия.

Привет старику и Н. П.

Подумай об Иванове, дорогой мой. Мне думается, ты будешь спокойнее, если Иванов будет с Алексеевым в ставке. Ты тогда был бы свободнее в своих передвижениях. Если же ты останешься дольше в ставке, он мог бы делать объезды, все инспектировать и сообщать тебе и наблюдать за всем. Его присутствие было бы всюду полезно.

Спи хорошо, благословляю и целую тебя.

Могилев. 14 сентября 1915 г.

Моя возлюбленная душка-Солнышко,

Сердечное спасибо за твои милые письма, всегда являющиеся для меня источником радости и утешения. Только что приехал старик (Гор.), и я приму его в 6 час. Мне очень жалко тебя, что тебе пришлось так утомляться эти хлопотливые дни, – особенно перед m-me Б.

Пока еще трудно назначить день моего прибытия домой, потому что это связано с тем, когда ставка будет перенесена в Калугу, это отнимет пять или шесть дней, – так что, Бог даст, мы проведем вместе около недели! Какое счастье!

История с германским разъездом окончилась, как я и думал, потешным образом. Это был наш собственный разъезд из 7-ми казаков, который, заблудившись, отбился от одной из кавалерийских дивизий, значительно севернее Минска. – Они искали германскую конницу и забрались к югу до самого Могилева. Как глупо было выдумывать такую историю!

Погода по-прежнему чудесная. Я каждый день выезжаю в моторе с Мишей, и большую часть моего досуга мы проводим вместе, как в былые годы. Он так спокоен и мил – шлет тебе самый теплый привет.

В общем дела на фронте не плохи. Немцы продолжают нажимать на вершину Двинск, и в направлении Вильны к востоку, а также от Барановичей. В этих местах все эти дни идет очень серьезный бой.

Ну, дорогая моя, я должен кончить. Благослови Бог тебя и дорогих детей! В следующий раз напишу Анастасии.

Нежно целую вас всех. Всегда твой

Ники.

Царское Село. 15 сентября 1915 г.

Мой бесценный душка,

Серо, дождливо и совсем холодно. Я все еще не совсем хорошо себя чувствую, голова все время побаливает, но, несмотря на это, у меня заседание комитета по вопросу о наших пленных в Германии. За это дело взялось одно частное общество, охватывающее всю Россию, подстрекаемое Сувориным, так как он находит, что кн. Голицын работает вяло. – Мне не нравится эта мысль, так как я вижу в ней только желание мешать мне, вместо того чтобы слиться с нашим обществом. – Чувствуя себя плохо, я не была в состоянии пойти на панихиду по старому Арсеньеву,. но пойду или завтра вечером на вынос и парастас к Знамению, или туда же на похороны в четверг утром. Я послала крест из цветов от нас обоих и написала бедной маленькой Наденьке[446]446
  Фрейлине Н.Д. Арсеньевой, дочери недавно умершего адмирала Д.С. Арсеньева, воспитателя Великих князей Сергея и Павла Александровичей.


[Закрыть], а также выразила соболезнование от твоего имени ее братьям.

Целая страница истории прошлого уходит вместе с ним. Я сейчас же передала твое приказание относительно бумаг и писем из твоей библиотеки, которые находились у него.

Сегодня в газетах было напечатано о наших морских потерях, и теперь я все понимаю. Как хорошо, что англичане и французы, наконец, начали наступать, и, кажется, с успехом! Дай Бог, чтобы они продолжали, как обещали, в сентябре! Но какое упорное сражение на нашем фронте, – как ужасно видеть, что одни и те же местности и позиции по несколько раз переходят из рук в руки!

Как грустно, что тебе надо ехать в Калугу! Это такой большой город, и еще дальше, – вероятно, из-за железнодорожной линии? – Так странно, что тебе приходилось жить в разных местах, переживать так много, а я ничего не знала и не принимала участия в твоей жизни там. – Милый, нельзя ли обратить внимание на то, что происходит в Першине? Дурные слухи идут оттуда[447]447
  Речь идет о непрекращающихся интригах, которые вел Великий князь Николай Николаевич, находившийся в то время в своем тульском имении Першино, рядом с которым находилось имение одного из руководителей российского масонства князя Г.Е. Львова.


[Закрыть].

Как бы я хотела иметь что-нибудь интересное, веселое, чтобы сообщить тебе, вместо того чтобы постоянно возвращаться к одному и тому же вопросу!

Не забудь перед заседанием министров подержать в руке образок и несколько раз расчесать волосы Его гребнем. О, как я буду думать и молиться за тебя, мой любимый, – больше чем когда-либо! А. сердечно тебе кланяется. Говорят, что граф Тео Нирод[448]448
  Нирод Федор Максимилианович, генерал-майор свиты Его Величества.


[Закрыть] бросил службу, чтобы последовать за Н. Я нахожу, что он берет слишком большую свиту: адъютантов твоих, генерал-адъютанта и Орлова. Нехорошо, что он прибудет с целым двором и кликой, – я очень опасаюсь, что они будут пытаться продолжать там свои интриги. Дай Бог, чтоб им ничего не удалось на Кавказе, чтобы народ показал тебе свою преданность и не позволил ему играть слишком большую роль! Я боюсь Милицы и ее лукавства, – но Бог защитит против зла!

Ну, заседание прошло благополучно. Было 10 человек. Я посадила Ольгу рядом с собой, чтобы она привыкала видеть людей и знала, что происходит. Она умный ребенок, но недостаточно шевелит мозгами. До того у меня был Кусов в течение часа; он не хотел уезжать, не увидав меня еще раз. Ему противен город, и все его расстраивает, особенно то, что мое имя всюду на устах, будто бы я удалила О. и Дж. из-за нашего Др. и т.д. Он просит иметь глаз за тем, что происходит на Кавказе, чтобы они чего-нибудь не напортили там, и время от времени посылать туда кого-нибудь “понюхать воздух”. У него плохое мнение о всех них. В поезде Щ. сказал ему, что Горемыкин – рыхлый старик (но не сумасшедший, как говорит А.) и что необходимо сделать уступки, на что К. сказал, что это было бы очень опасно, так как если дашь палец, то захотят всю руку. Публика предпочитает Щ. Горемыкину. Я их понимаю, так как он слаб, при нем всякий может распоряжаться по своему усмотрению, – увы! – он напоминает флюгер. Бенкендорф сообщил мне, что он посылает Гебеля[449]449
  Гебель Александр Александрович, полковник, штаб-офицер для поручений.


[Закрыть] в Москву по случаю переезда – думаю, что твоего. Как грустно, что тебе надо так далеко ехать и быть вблизи этой гнилой Москвы! А. ездила в город к родителям до 5-ти; она подвезла Гротена до Ham.Бр.[450]450
  Брасова Наталия Сергеевна, морганатическая жена Великого князя Михаила Александровича.


[Закрыть] и обратно; ему было приятно подышать не больничным воздухом.

Я так беспокоюсь, как обойдется с министрами. Теперь, когда они уже приехали, поздно сменять их, а ведь это существенно важно. Только сначала ты должен увидать остальных. Пожалуйста, помни о Хвостове.

Знаешь, мой комитет будет принужден просить у правительства большую сумму для наших пленных. Мы никогда не имеем, сколько надо. Сумма, – увы! – в несколько миллионов. Но это необходимо, так как иначе дурной элемент воспользуется этим, чтобы сказать, что мы не думаем о них, что они забыты, и многое дурное смогут вдолбить им в голову, так как и среди наших пленных, наверное, найдутся эти гадкие красные твари.

Организация союза городов также образует общество для этой же цели, так что всего их будет 3, – и мы должны действовать в контакте с ними. Держи все в руках; их делегаты нуждаются в контроле. Они вмешиваются и помогают всюду, не только военнопленным, но и раненым и беженцам, для того чтобы после говорить, что правительство ничего не делало, а все они.

Теперь прощай, мой любимый, я устала, голова и глаза болят.

Прощай, дорогой возлюбленный, мой милый муж, моя радость, нежно, горячо целую тебя.

Навеки твоя старая

Женушка.

Пожалуйста, передай Мише прилагаемое письмо.

Привет старику и Н.П. Доволен ли ты тем, что происходит в Вильне, Двинскеи Барановичах? Идет ли все так, как ты желаешь?

Спи хорошо, чувствуй мое нежное присутствие.

Царское Село. 16 сентября 1915 г.

Мой дорогой, любимый,

Нежно, нежно целую и благодарю тебя за твое дорогое письмо. Ах, как я люблю получать весточки от тебя! Снова и снова перечитываю твои письма и целую их. Неужели мы скоро увидим тебя здесь? Это кажется слишком большим счастьем, чтоб было правдой. Тогда исполнится как раз четыре недели с тех пор, как мы расстались, – редкий случай в нашей жизни. Мы были так счастливы в этом отношении и потому сильно чувствуем разлуку. И особенно теперь, когда время такое тяжелое, полное испытаний, я более чем когда-либо жажду быть с тобою, чтобы придать тебе моей любовью и нежностью бодрость и храбрость, и поддерживать в тебе решительность и энергию.

Да поможет вам Бог, мой любимый, найти правильное решение по всем тяжелым вопросам – это моя постоянная, настойчивая молитва! Но я твердо верю в слова нашего Друга, что слава твоего царствования впереди. Всякий раз, когда ты, наперекор желаниям кого бы то ни было, упорствуешь в своем решении, мы видим его хороший результат. Продолжай в том же духе, полный энергии и разума, будь более уверен в себе и меньше считайся с советами других.

Воейков за это лето не поднялся в моем мнении. Я считала его более умным и не таким трусом. Он никогда не был моей слабостью, но я ценила его практичность в простых делах и порядочность. Но он слишком самоуверен, и это всегда раздражает меня и его тещу. Будем надеяться, что все это послужит ему хорошим уроком. Только он уж слишком настаивает на Щербатове, который – форменное ничтожество, хотя и добрый малый, – но я боюсь, что он заодно с Самариным.– Душой и сердцем буду молиться за тебя, – дай Бог, чтобы заседание Совета прошло благополучно. – В последний раз они довели меня до сумасшествия, и когда я из окна смотрела на них, мне не понравились их лица. Благословляю тебя издалека много, много раз. Дай тебе Бог мудрости и силы повлиять на них, дать им понять, как плохо они исполняли твои приказания в течение этих трех недель! Ты – властелин, а не какой-нибудь Гучков, Щербатов, Кривошеин, Николай III (как некоторые осмеливаются называть Н.)[451]451
  Николай III – Великий князь Николай Николаевич, которому его сторонники предрекали Императорскую корону.


[Закрыть], Родзянко, Суворин. Они ничто, а ты – все, Помазанник Божий.

Я очень, очень рада, что Миша с тобой. По этому поводу я и должна была написать ему; он – твой брат, его место при тебе, и чем дольше он пробудет с тобою, вдали от дурного ее влияния, тем лучше, и ты заставишь его смотреть на вещи своими глазами. Когда вы бываете вдвоем, говорите чаще про Ольгу, пускай он не думает о ней дурно. Так как ты очень занят, то попроси его просто написать ей вместо себя о том, что вы делаете, – это заставит лед между ними растаять. Скажи это просто, как будто бы ты и не предполагаешь, что это может быть иначе. Надеюсь, что у него, наконец, установились хорошие отношения со славным Мордвиновым и что он не обижает больше эту верную любящую душу, которая нежно привязана к нему.

Мне очень интересно было бы знать, что англичане писали по поводу твоего вступления на пост главнокомандующего? Я ведь не вижу английских газет, так что не имею никакого представления. Кажется, они и французы действительно продолжают продвигаться вперед. Слава Богу, что они наконец-то могли начать, и будем надеяться, что это заставит врага взять некоторые части с нашего фронта. Все-таки колоссально то, что немцы должны сделать, и нельзя не восхищаться, как превосходно и систематично у них все организовано. Если бы наша техническая часть была так хороша, как их, которая, конечно, есть результат длительного обучения и подготовки, имей мы такое же количество железных дорог, война уже давно была бы окончена. Наши генералы недостаточно хорошо подготовлены, хотя многие из них участвовали в японской войне, а немцы долгие годы не вели войны. Многому хорошему и полезному для нашего народа мы можем у них научиться, но от многого надо отвернуться с отвращением. Ты телеграфировал вчера вечером, что новости хороши, но в газетах было очень мало сведений, так что, вероятно, мы просто стойко задерживаем их. – Сегодня утром было 9 градусов, серо и дождливо, погода незаманчивая.

Маленькая Наденька Арсеньева приходила ко мне сегодня утром. Бедная девочка, она была так тронута моим письмом и твоим вниманием, которое я им всем выразила, что просила меня принять ее, так как никто не написал ей так сердечно. Бедное, наивное дитя, что будет с ней и ее братом, среди всех их старых кормилиц и гувернанток? Ее отец был все в ее жизни.

Все мои мысли, мой любимый, о тебе и об этих гнусных министрах, оппозиция которых приводит меня в бешенство. Помоги тебе Бог подействовать на них своей твердостью, знанием истинного положения дел и полным неодобрением их поведения, которое в настоящее время нельзя назвать иначе, как изменой! Я лично думаю, что ты будешь принужден сменить Щ., С., а также, вероятно, длинноносого С. и Кр.[452]452
  Щербатова, Самарина, Сазонова, Кривошеина.


[Закрыть] Они не могут измениться, а ты не можешь оставить этих типов бороться с новой Думой.

Как я устала от всех этих вопросов! С меня достаточно войны, всех тех несчастий, которые она принесла, – всех этих дум и забот о том, чтобы все было, как следует, чтобы войска, раненые, калеки, семьи и беженцы ни в чем не нуждались! Я буду с большим нетерпением ждать твоей телеграммы, хотя многого ты все равно не можешь в ней написать.

Я рада, что мои длинные письма не наскучили тебе и что тебе приятно их читать. Я не могу не беседовать с тобою, хотя бы на бумаге, иначе уж слишком тяжела была бы разлука и все остальное, что меня терзает. Гр. телеграфировал, что Суслик должен возвратиться, и дал нам понять, что Хвостов подойдет. Помнишь, Он однажды ездил к нему в Нижний Новгород (я думаю, по твоему желанию). Я так жажду, чтобы, наконец, дела приняли благоприятный оборот и чтоб ты мог целиком отдаться войне и интересам, с нею связанным.

Что ты думаешь относительно того, что я тебе писала по поводу Иванова, как помощника, и относительно того, чтобы Ал. не нес всей ответственности, если ты будешь время от времени уезжать сюда или на смотр войскам? Мне бы хотелось, чтобы это последнее ты предпринял поскорее, но экспромтом (en passant), без приготовлений, на автомобиле, из какого-нибудь людного места. Ведь никто не обратит внимания на 2, даже на 3 автомобиля, и ты сможешь обрадовать и себя и их.

Ксения и Сандро завтракали, тетя Саша придет к чаю, а потом, я думаю, мне нужно будет пойти на вынос тела Арсеньева, тем более что это недолго, а завтра на похороны к Знамению.

Я очень рада, что цветы прибыли свежими – они так веселят комнату, а главное, они вынуты из моих ваз с любовью и нежностью. Мне интересно знать, спросил ли ты Щербатова, что он хотел сказать, когда уверял тебя, что в газетах ничего не будет печататься относительно московских речей, – ведь на деле было помещено все, что они хотели. Трус!

Я выбираю фотографии с тем, чтобы напечатать к Рождеству альбом с благотворительной целью, такой, как у тети Аликс[453]453
  Александра, вдова английского короля Эдуарда VII.


[Закрыть]. Я думаю, он хорошо разойдется, подобно тем маленьким альбомам с моими фотографиями, которые тотчас же были распроданы здесь и в Крыму.

Прокатилась с А., М. и Ан. в Павловск. Погода была восхитительная, солнце светило, и все блестело, как золото. Прямо наслаждение такая погода! Первым делом я поставила свечи перед иконами Богоматери и св. Николая у Знамения и горячо помолилась за тебя. Церковь как раз чистили, убирали пальмами и синими коврами для похорон бедного старика – Арсеньева. Тетя Саша пила чай и без конца болтала, но без всякого злословия. Но я не могла долго пробыть с ней, так как хотела пойти вместе с Ольгой на вынос. Само собой разумеется, из-за старухи мы опоздали, и его уже выносили, так что мы прошли за ним вместе с Наденькойдо улицы, где гроб поставили на катафалк, и затем вернулись домой, так как завтра пойдем на похороны. На выносе были Степанов, посланный Эллой, Скарятин, ее старый брат, Балашов, два сына, Бенк., Путятины, Небольсин и 2 офицера морского корпуса. Наденька утром была со мной, говорила без умолку и не плакала, была очень ласкова и признательна. Она спрашивает тебя, могут ли они с братом остаться в маленьком доме, в котором они так долго жили вместе с родителями, могилы которых находятся в Царском Селе. Не правда ли, это можно, хотя бы на первое время, как ты думаешь? Элла писала и просила меня передать тебе, как много она думает о тебе, как постоянно горячо за тебя молится. Посылаю тебе ее бумагу, прочти и разберись в ней, пожалуйста! Воейков также может это сделать или, еще лучше, кто-нибудь из твоего нового штаба. Мне она больше не нужна.

Как хотелось бы улететь куда-нибудь вместе и забыть обо всем – так устаешь порой! Правда, дух бодр, но все эти толки внушают отвращение. Я боюсь, что Гадон[454]454
  Гадон Владимир Сергеевич, генерал-майор Свиты Его Величества, командир лейб гвардии Преображенского полка.


[Закрыть] играет на Елагином плохую игру, так как мне передают, что разговоры, которые там ведутся против нашего Друга, – ужасны. Старуха Орлова слышала это, она знает некоторых дам, которые там бывают. Когда ты увидишь бедную матушку, ты должен твердо сказать ей, как тебе неприятно, что она выслушивает сплетни и не пресекает их, и что это создает неприятности. Многие, я в этом уверена, были бы счастливы восстановить ее против меня, – люди так низки! Как бы мне хотелось, чтобы Миша мог помочь нам в этом! Дорогой мой, катаясь в П., встретила несколько казаков; я люблю их не только ради их самих, но и потому, что они тебя видели, защищали и сражались за тебя.

Должна кончать, мой любимый. Всемогущий Бог да благословит, защитит и направит тебя теперь и всегда!

Целую тебя с бесконечной нежностью и безмерной любовью, твоя навеки

Солнышко.

Ксения выглядит лучше, – ничего интересного они не рассказали.

Я так беспокоюсь, как все сошло.

Царское Село. 17 сентября 1915 г.

Мой родной, любимый,

С чувством величайшего облегчения прочла я твою дорогую телеграмму, в которой ты говоришь, что заседание с министрами сошло благополучно, и что ты имв лицо твердо сказал свое мнение. Господь вознаградит тебя за это, мое сокровище. Ты не можешь себе представить, как тяжело не быть с тобою в такое время, не знать, что обсуждается, и слышать здесь одни ужасы!

Милый, Хвостов был опять у А. и умолял, чтоб я приняла его, поэтому приму его сегодня. Из всего, что он сказал ей, видно, что он отлично понимает положение и думает, что с умением и умом можно будет все наладить. Он знает, что его дядя и Горемыкин против него, так как боятся его, потому что он очень энергичен. Но он больше всего предан тебе и поэтому предлагает тебе свои услуги. Попробуй, посмотри, не может ли он помочь. Он очень уважает старика и не захочет пойти против него. Он уже раз вовремя остановил запрос о нашем Друге в Думе, теперь они намерены опять обсуждать этот вопрос в первую очередь. С. и Щ. клевещут так много на Григ. Щербатов показывал телеграммы твои, нашего Друга и Варнавы многим лицам. Подумай, какая гадость (про Иоанна Макс.)!Это были частные телеграммы! – Хвостов и Варнава это рассказали. – Как они смеют брать телеграммы? Ведь чиновники на телеграфе приносят присягу. Следовательно, это сначала пошло через Джунковского, губернатора, Щербатова и Самарина (именно как мне В. уже сказал). Он хочет положить этому конец, знает все партии в Думе и умеет с ними говорить. Он предлагает своего дядю (министра юстиции) на место Самарина, так как он очень верующий и хорошо знает церковные дела, а на его место сенатора Крашенинникова[455]455
  Крашенинников Илья Сергеевич, сенатор, возглавлял расследования московских анти немецких беспорядков 6 мая 1915 года.


[Закрыть], которого ты послал в Москву для ревизии и которого все очень хвалят. Теперь, когда и Гр. советует взять Хвостова, я чувствую, что это правильно, и поэтому приму его. Он страшно перепугался, когда прочел в вечерних газетах, что Крыжановский (так ли его имя?) уехал в ставку, – он очень дурной человек, он тебе всегда сильно не нравился. Я это сказала старику. Сохрани Бог, чтобы он не вздумал советовать взять его опять!

Просмотрел ли ты произведение Хвостова? Приезжай как можно скорее и произведи смены, а то они продолжают подкапываться под нашего Друга, а это большой грех. Он не будет заигрывать с печатью, как Щ., а, напротив, будет следить за ней и не допускать вредных статей. Меня с ума сводит быть в неизвестности относительно того, что ты думаешь и решаешь, – это такой крест – переживать все издали! А, может быть, ты не предпримешь никаких перемен до своего возвращения, и я только напрасно мучаюсь? Телеграфируй хоть одно слово, чтобы успокоить меня. Если министры не сменены, телеграфируй: “перемен пока нет”, и если решил насчет Хвостова, напиши: “я помню про Хвост”, а если нет, то: “не надо Хвоста”. Но дай Бог, чтобы ты был хорошего мнения о нем! Я его принимаю, потому что он просит этого поскорее, – не знаю, почему он верит в мою мудрость и помощь. Это только доказывает, что он хочет служить тебе и твоей династии против этих разбойников и крикунов.

О, дружок, как ты мне дорог, как я жажду тебе помочь и быть серьезно полезной, – я так молюсь Богу сделать меня твоим ангелом-хранителем во всем! Некоторые на меня смотрят уже, как на такового, а другие говорят про меня самые злые вещи. Некоторые боятся моего вмешательства в государственные дела (все министры), а другие видят во мне помощника во время твоего отсутствия (Андрон., Хвостов, Варнава и другие).

Это доказывает, кто тебе предан в настоящем значении этого слова, – одни меня ищут, другие избегают, – разве не так, дорогой мой?

Прочти 36-й псалом, он так прекрасен и так укрепляет и утешает!

Я так страстно, страстно тебя люблю!

Только 6 градусов, но чудное, солнечное утро – настоящий дар Божий. Спала неважно, заснула только после 3 часов, грустные мыслименя не покидали. Почему выбрали Калугу, так далеко на юг? Проедешь ли ты через Псков, по дороге сюда, чтобы повидать Рузского и, может быть, некоторые части войск?

Как противно, что Гучков, Рябушинский, Вейнштейн (наверное, настоящий жид), Лаптев и Жуковский выбраны в Гос. сов. всеми этими скотами! Вот будет действительно приятная работа с ними! Хвостов надеется, что с умом и решимостью удастся все наладить через 2-3 месяца.

Ах, если б он мог сделать это, даже если старик из страха против него! Можно быть уверенным, что он будет действовать осторожно, и раз он намерен защищать нашего Друга, Бог благословит его работу и преданность тебе, – а другие, как С. и Щ., просто нас продают – такие трусы!

Я вижу также, что кн. Туманов будет здесь вместо Фролова – это хороший выбор. Прошу тебя, постоянно следи за Поливановым.

С художником Маковским[456]456
  Маковский К.Е.


[Закрыть] случилось ужасное несчастие. Лошадь его испугалась и бросилась на трамвай. Он лежит в госпитале с сотрясением мозга и раной на голове. Сейчас я должна поскорее встать и одеться к отпеванию старика Арсеньева. Обедня начинается в 10 час., так что мы пойдем к 11 час. Я возьму с собой О. и Т.

Ну вот, я больше часу говорила с “Хвостом” и полна наилучших впечатлений. Я, по правде сказать, была немного взволнована, потому что А. иногда увлекается людьми. Мы говорили о всевозможных вопросах, и я пришла к заключению, что работа с таким человеком будет удовольствием. Такая ясная голова, так отлично понимает всю тяжесть положения и как можно справиться с этим! Это много, так как здесь критикуют, но редко предлагают что-либо взамен. Он, конечно, тоже в ужасе, что Гучков и Рябушинский попали в Государственный совет, – это такой скандал, так как все знают, что Гучков работает против нашей династии. Мне хочется, чтобы ты хорошенько с ним поговорил. Между прочим, он мне сказал, что Щ. показывает всем, кому попало, все телеграммы твои и нашего Друга, – многие в ужасе, другие в восторге. Какое он имеет право копаться в частных делах своего Государя и читать телеграммы? Как я могу быть уверенной, что он и за нашими не будет следить? После этого я не могу назвать его честным и порядочным человеком. Кривошеин хорошо знаком с Гучковым, так как женат на москвичке (тоже из купеческой семьи, а они все заодно).

У меня столько мыслей в голове, что я не знаю, с чего начать.

Во всяком случае, он находит, что ты должен скорее сменить министров, в особенности Щ. и С., так как старик не может с ними сопротивляться Думе. Поговорив с ним, я теперь могу откровенно тебе посоветовать взять его без всяких колебаний. Он хорошо говорит и не скрывает этого, что большое преимущество, так как нам нужны люди, которые имеют дар слова и всегда готовы ответить вовремя и метко. Он смог бы бороться в этом поединке с Гучковым, и Бог бы его благословил на это. Конечно, у него слишком много ума и такта, чтобы намекать на себя. Он только благодарил горячо, что я ему позволила высказать все, что у него было на душе, так как он возлагает на меня свою надежду помочь правому делу для пользы тебе, Бэби и России. Все дело в Москве и Петрограде, где скверно, но правительство должно все предвидеть и готовиться к тому, что будет после войны, – и этот вопрос он находит одним из самых важных. А если он будет в Думе, то ради блага страны он должен будет сказать все это и невольно указать на слабость и непредусмотрительность правительства. После войны все эти тысячи рабочих, работающих на фабриках для нужд армии, останутся без работы и, разумеется, составят недовольный элемент, с которым придется иметь дело. Поэтому уже теперь надо все это обдумать, все места, фабрики должны быть взяты на учет, надо выяснить количество рабочих рук, и решить, какое им дать дело, чтобы они не очутились на улице. Надо много времени, чтобы все обдумать и приготовить, и он, конечно, совершенно прав, что это вопрос величайшей важности. Потом будет столько недовольных элементов! Теперь у них пока деньги есть, – когда же войска вернутся и люди разойдутся по своим деревням, многие – больные, увечные, многие, которые теперь поддерживаются патриотическим духом, окажутся недовольными и будут дурно действовать на рабочих, – поэтому нужно об них подумать. И видно, что Хвостов это устроит. Он удивительно умен. – не беда, что немного самоуверен, это не бросается в глаза, – он энергичный, преданный человек, который жаждет помочь тебе и своему отечеству. Затем предстоят приготовления заранее к выборам в Думу (позднее) – дурные готовятся, хорошие тоже должны “canvass”, как говорят в Англии. Он говорит, что m-me Столыпина сильно старается за Татьяниного Нейдгардта, желая сама опять играть роль, но он находит его совсем неспособным. Ты бы наслаждался работой с этим человеком. Тебе не пришлось бы ни подгонять его, ни подталкивать, он одинаково добросовестно работал бы с тобою, и в твое отсутствие. Он хорошо справлялся в своих губерниях во время революции (в него стреляли). Оказывается, это он просил, чтобы ремонтировали раку преп. Павла Обнорского, я совсем про это забыла. Он говорит, что старик его боится, потому что стар и не может применяться к новым требованиям (как ты сам мне это говорил), – он не сознает, что невозможно не считаться с новыми веяниями, и нельзя их игнорировать. Дума существует – с этим ничего не поделаешь, а с таким хорошим работником старик отлично справится. Очень хорошо, что ты не принял Родзянко – они тотчас же повесили носы. Ты распустил Думу, а они думали, что ты не посмеешь, все это отлично. Теперь ты, слава Богу, не принял московскую депутацию – тем лучше; они намереваются опять просить, но ты не соглашайся, а то можно подумать, что ты признаешь их существование (что бы ты им ни говорил). Это великолепно, что ты поехал на войну, и он возмущен, что нашлись люди столь слепые, непатриотичные и боязливые, что восставали против этого. Он знает способ, как поступать с печатью, и не будет заигрывать с ней, как Щ.