Текст книги "Правила игры"

Автор книги: Олег Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 2
МАЛЕНЬКИЕ ЛЮДИ

Первым моим желанием на следующее утро было собрать вещи и исчезнуть из города. Вторым – встать и почистить зубы. Здраво рассудив, что оба эти желания у меня в ближайшее время не пройдут, я вместо этого закурил сигарету.

С улицы доносился визгливый женский голос «деревянной леди». Таким титулом наградил ее Кутилин за особые заслуги в охране окружающей среды. Волевое лицо, кудрявая шапка волос и поджатые губы действительно придавали ей известное сходство с бывшей премьершей британских островов по прозвищу «железная леди». Полина, как ее звали все остальные обитатели нашего подъезда, давно уже состояла на учете в психиатрическом диспансере. Диагноз у нее был довольно распространенный для большинства ветеранов с расшатанными демократией нервами: борьба за справедливость вплоть до ее полной победы в радиусе личного присутствия. Объектом особого попечения «деревянной леди» являлся гигантский тополь, произраставший под нашими окнами. Его когда-то посадил покойный муж Полины, заслуженный строитель Евгений Адольфович Левинсон. Несмотря на убеленную сединами голову, для всех доминошников и дворовых алкашей он до самой кончины оставался просто Жека или Джек. Кому как больше нравилось. Это был милейший и щедрый человек. На безвозвратно одолженные местным ханыгам трешки и пятерки Жека вполне бы мог приобрести «Запорожец» или даже «Москвич». Может быть, еще и поэтому ненависть Полины к владельцам личного транспорта носила почти классовый характер.

При жизни Жека сносил бодро все выходки эксцентричной супруги. Она дико ревновала его к родственницам, подругам, знакомым и посторонним. Ежедневные скандалы в семье Левинсонов сотрясали подъезд, проникая сквозь потолочные перекрытия вплоть до нашего шестого этажа. А звукоизоляция в доме была хорошая. Как-никак строил его когда-то сам Евгений Адольфович, в должности прораба руководивший бригадой немецких военнопленных. В нем же он получил свою первую и последнюю отдельную квартиру. В общем, согласно кавказской поговорке, прораб Левинсон жизнь прожил не зря: он построил дом, вырастил сына и посадил дерево. Теперь в дом его въехал капиталист Бурчалкин, сын Мишаня стал законченным наркоманом, а дерево отравляло летом жизнь всем обитателям подъезда, окна которых выходили во двор. Запаса тополиного пуха на могучей развесистой кроне, вздымавшейся до уровня крыши, с избытком хватало на весь летний сезон. Мне, в общем, тоже не доставляло удовольствия ползать по полу с мокрой тряпкой, но закрывать окно в душную погоду хотелось еще меньше. Попытка спилить вредный тополь посредством составления коллективной заявки в службу «единого заказчика» окружной префектуры, равно как и частная инициатива Бурчалкина, за свой счет пригнавшего шабашников, были беспощадно подавлены неистовой Полиной. Память любимого мужа она готова была защищать до конца. И конец этот, судя по всему, скоро не ожидался.

– А вызывай! – вопила внизу Полина. – Вызывай свою говенную милицию! Я тебе еще колеса проткну, мироед поганый!

Уже месяц, как война между владельцем «Гранд Чероки» и «деревянной леди» набирала обороты. Последняя считала, что выхлопные газы машины отравляют корневую систему тополя. После серии устных предупреждений она перешла к открытым боевым действиям. Для начала подожгла газеты в почтовом ящике неприятеля. Доказать, впрочем, что это ее рук дело, Бурчалкину не удалось. Потом она взялась долбить перед домом асфальт, пытаясь таким образом уничтожить все подъездные пути. Каждое утро она, как на ударную вахту, выходила со стамеской во двор, и сегодня ее самозабвенный труд, судя по крикам, растопил-таки ледяное презрение Бурчалкина, вынудив его вступить с Полиной в открытый диспут.

Я встал с дивана, отжался положенное число раз, взял полотенце и вышел в коридор. Все полотенца и предметы одежды я предпочитал держать в своей комнате после того случая, когда мой сосед в припадке вдохновения ворвался в ванную и вытер перепачканные масляной краской кисти о мой полосатый халат. Хотя его собственный висел на соседнем крючке.

– Пикассо, – утешил меня Кутилин, – как-то заныкал у Матисса тряпку для вытирания кистей, попросил его на ней расписаться и!.. Ты же знаешь, какие французы жлобы! У них снега зимой даром не выпросишь!

То, что снег в Париже – явление еще более редкое, чем картины предводителя фовистов, Юра в расчет не брал.

– И?! – подстегнул я Кутилина, чувствуя, что он сел на любимого конька.

– И впоследствии выручил за тряпку баснословные барыши, как за авторскую работу великого Анри! Хочешь, я тоже распишусь?!

– Валяй, – вздохнул я.

Польщенный Кутилин оставил на рукаве моего халата размашистый автограф, после чего я с чистой совестью выкинул его на помойку.

Дверь в студию была приоткрыта, и я, направляясь в ванную, заметил Кутилина, восседавшего за мольбертом. В левой руке на отлете он держал раскрытую книгу и, стреляя в ее сторону взглядом, водил сангиной по холсту.

– И как они все это рисуют?! – бормотал Юра.

На свет, надо думать, рождалось что-то философическое типа «Читает перед завтраком».

Только я закончил водные процедуры, как в дверь нашей обители раздался стук. Стучали громко и настойчиво. Мы с Кутилиным (я – из ванной, он – из студии) выглянули одновременно.

– Кого бы это? – хмуро глядя на меня, спросил художник.

– Стой, где стоишь! – прошептал я, в полной мере разделяя его озабоченность.

Дело в том, что звонок у нас заменяла столярная киянка, висевшая снаружи на гвоздике. Мой сосед, где мог, старался подражать мастерам близкой ему по духу «барбизонской» школы, которые электричества не ведали. Если ему случалось писать по ночам, то делал он это исключительно при свете керосиновой лампы. На мой вопрос, пользовались ли барбизонцы керосином, Кутилин презрительно отмолчался. Первый наш бронзовый молоток со змейкой на рукоятке, приобретенный Кутилиным в антикварном магазине, был украден почти сразу. Последующие тоже время от времени исчезали, но Юра с упорством, достойным настоящего апологета, вешал новые удешевленные образцы. Над киянкой была привинчена табличка, гласившая: «Кутилину стучать три раза, Угарову – четыре».

Судя по количеству произведенных в настоящий момент ударов, кто-то ошибся дверью. И этот кто-то продолжал стучать беспрерывно.

«Дятел-дятел, сколько мне жить осталось?» – подумал я, накидывая свой новый турецкий халат. После чего метнулся в комнату, достал пистолет, снял его с предохранителя и сунул в карман. Настойчивый стук продолжался. Держа руку в кармане, я подошел к двери:

– Кого надо?!

– Откройте! Милиция! – Голос Егорова я узнал сразу.

Когда-то мы учились с ним в одном классе и даже ездили в один пионерлагерь. Витя Егоров мечтал стать писателем, а стал нашим участковым.

Впустив участкового, я проводил его на кухню.

Он почти не изменился, Витя Егоров. Такой же сутулый и долговязый. Те же запавшие щеки. Только резкие морщины на великомудром его челе свидетельствовали о том, что забот у Вити хватало с избытком.

– И что я могу?! – с порога стал объяснять Егоров. – Отправить ее на принудительное лечение?! Так она каждые три месяца в психушку ложится! А больше недели ее там не держат! Не буйная, говорят!

– Это про кого?! – поинтересовался вездесущий Кутилин. – Про Полину, что ли?! Если она не буйная, то я – Врубель! Водку будешь?

Юра открыл холодильник и достал початую бутылку «Смирновской».

– Разве за компанию… – согласился Егоров, снимая фуражку и вытирая ладонью вспотевший лоб.

– Можно за компанию, а можно и за что другое. – Юра наполнил три лафитника и вытряхнул на блюдце из банки маринованные огурцы.

– Вообще-то я на службе не употребляю, – предупредил нас Витя.

– Это же водка, а не бранные выражения! – утешил его Кутилин, поднимая свой лафитник. – Мы все служили понемногу кому-нибудь и кое-где! Ну, во славу русского оружия!

Вспомнив про пистолет, я опустил руку в карман и поставил его на предохранитель.

– А вообще как? – спросил Витя. – Хорошо в банке платят?

– Нормально, – ответил я. – Слушай, Витек, ты давай не темни. Чего там у тебя в ридикюле?

– А нам второй месяц зарплату задерживают, падлы, – пожаловался Егоров, вынимая из папки лист бумаги. – Жена уже всю плешь проела. Может, мне тоже в охранники пойти, как думаешь?

Я пожал плечами. Мы с Витей оба отлично знали, что на своем участке он имел долю и с коммерческих палаток, и с частных предприятий на дому, вроде тех, где «снимают сглаз и порчу», и с незаконно проживающих в столице представителей ближайшего зарубежья, включая Вьетнам и Корею.

– Сигнал поступил на тебя. – Витя протянул мне исписанный от руки лист.

Положив лист на стол, я прижал его пустой стопкой.

– По второй?! – расценив это как намек, оживился Кутилин.

Мы снова выпили.

– А своими словами?.. – спросил я.

– Своими не могу. – Морщась, Егоров закусил огурцом. – Словами гражданки Спичкиной могу, из шестой квартиры! С ее слов так выходит, что вы, Угаров, вечером вчерашнего числа избили во дворе неизвестного, после чего безнаказанно удалились черт знает куда. Было такое?

– Было такое? – спросил я у Кутилина.

– Было и такое, – подтвердил Юра. – А знаете ли вы, господин участковый, чем этот неизвестный гражданке Спичкиной мужчина занимался на вверенном вам участке?!

– Чем? – насторожился Егоров.

– Рукоблудством! – торжественно сообщил Кутилин, положив на банку с огурцами руку, словно на Библию. – Под присягой говорю! Причем, заметьте, напротив детской площадки!

– То есть?! – поперхнулся Витя.

– То есть – дрочил! – пояснил Кутилин. – Выражаясь доступным языком. Дрочил, гражданин начальник, на виду у изумленной публики! И как, по-вашему, должен был отреагировать законопослушный человек, когда это все такое творится за вашей спиной?! Стыдливо опустить глаза и бочком проскользнуть за пивом?! Между прочим, он вашу работу сделал!

– Как он выглядел? – Витя повернулся ко мне.

– Устроили, понимаешь, рассадник! – распалился Кутилин. – Преступность гуляет, как ветер в голове органов, которые тем временем спят! Спят наши органы! Проспали государство! Или просрали?! Не важно! Только смелые одиночки вступаются за честь!..

За чью честь вступаются «смелые одиночки», Юра не придумал и потому закончил свою речь риторическим вопросом:

– А судьи где?!

Мой сосед заглянул под стол, видимо, в поисках народных заседателей.

– Как он выглядел?! – Покраснев, Егоров изготовился записывать, для чего достал из папки шариковую ручку.

– Да как ты. – Я уже стал уставать от этого бессмысленного разговора. – Как все. Тебе что – фоторобот составить?

– Тем более что его после встречи с Саней родная мать не узнает, – вставил Кутилин.

– Разыщем. – Егоров взял фуражку и направился к выходу. – Ты, Александр, заходи. Жена рада будет. Посидим, старое помянем.

«Кто старое помянет, тому глаз вон», – подумал я. Из-за Егорова меня когда-то чуть из школы не выгнали.

– Стой! – страшным голосом вскричал вдруг Кутилин и скрылся в студии.

Оттуда он вышел с глиняной свистулькой кустарного производства.

– Это – тебе! – протянув участковому свистульку, сказал Юра. – Презент! Штучная вещь! Таких всего две: у Майкла Джексона – ему Коржаков подарил – и теперь у тебя!.. С властью дружить надо, – объяснил Кутилин свой широкий жест, когда дверь за участковым захлопнулась.

Пора было и мне собираться. Следующий исполнитель вполне мог оказаться снайпером. Если уж меня «заказали», то операция завершится только после моих похорон. А этого я допустить не мог и, честно говоря, не хотел.

Журенко должен был заехать за мной примерно через час.

Дозвониться до него мне удалось только за полночь. Андрей коротал время в семье очередной кандидатки на роль «культурной девушки». Журенко любил знакомиться с родителями своих будущих невест, особенно с потенциальными тещами.

– Если хочешь познать, какой станет твоя половина в старости, – внимательно присмотрись к мамаше. В частности, когда она тебя провожает. Если она на прощание скажет: «Заходите еще», значит, надо забыть в этот дом дорогу и, фигурально выражаясь, стряхнуть пыль со своих стоп-сигналов, – делился Журенко со мной житейским опытом.

Почему-то фразу «заходите еще» Журенко расценивал как верный признак мещанского воспитания.

Андрей без лишних вопросов согласился приютить меня в своей малогабаритной берлоге, где я мог бы спокойно обдумать свои дальнейшие действия.

Для Марины я оставил у Кутилина записку: «Обстоятельства таковы, что я вынужден уехать. Целую все твои родинки и все, что между ними».

– А на словах я не могу ей передать?! – почему-то обиделся Кутилин.

– Можешь, – успокоил я Юру. – На словах ты ей можешь передать все, что сочтешь нужным. Слов ты знаешь много.

Упаковав в сумку необходимые в изгнании вещи, я облачился в костюм и прихватил с собой все наличные деньги, какие у меня еще оставались. Трофейную «беретту» с глушителем я переложил в кобуру, которая удобно помещалась у меня под мышкой. Кобуру эту, израильского производства, я когда-то купил на Маросейке для ношения служебного оружия. Преимущество ее заключалось в обрезанной нижней части, позволяющей носить в ней «ствол» любой длины.

– Даже футлярам они обрезание делают, – ехидно заметил Журенко, прочитав клеймо изготовителя.

Телефонный звонок застал меня уже в дверях.

– Сань, ты извини! Аккумулятор, гад, сел! – выругался в трубку мой напарник. – Я тут на Дмитровке стою.

– Он сел, ты стоишь, а мне что – ложиться прикажешь?! – вспылил я.

– Придумай что-нибудь! Такси возьми! У тебя деньги есть? Я как только заведусь – сразу домой, ладно? Там и встретимся!

– Ладно. – Я дал отбой и набрал номер вызова такси.

– Ждите ответа! – посоветовал механический голос.

Ждать мне было не привыкать. Я закурил и успокоился.

Автомобиль Журенко, несгораемый ящик защитного цвета, в простонародье именуемый «козлом», не в первый уже раз подводил своего хозяина. Оно и не удивительно: форма его соответствовала содержанию. Колеса, детали двигателя, аккумулятор и прочие машинные затеи Журенко доставал когда-то в таксопарках и автоколоннах. Даже горючее в советскую эпоху по большей части приобреталось им у городских поливальщиков.

«Зато не угонят», – утешал себя Андрей.

Это точно. Угнать его сборный драндулет было мудрено.

Наконец диспетчер принял вызов, записал мой адрес, и я, прихватив сумку, спустился вниз.

Такси подъехало гораздо быстрее, чем я ожидал. В общем-то подобная скорость обслуживания должна была меня насторожить. И она меня насторожила.

– Кто в Бескудниково заказывал?! – опуская стекло, спросил водитель.

Не дожидаясь ответа, он вылез из салона и открыл багажник.

– Сумочку лучше сюда положим! – Он приветливо мне подмигнул. – А доедем быстренько! С ветерком! Вы уж только накиньте сверху, сколь не жалко!

Его рябая морда внушала доверия не больше, чем бультерьер господина Бурчалкина.

Я поставил сумку в багажник и распахнул дверцу напротив водительского места. На заднем сиденье развалился мрачный субъект в плаще и темных очках. Обычно в осенний пасмурный день такие очки надевают с похмелья.

– А я пассажира подобрал! – суетливо усаживаясь за руль, известил меня таксист. – Ему по пути. Не возражаете?! В компании оно веселее!

Пассажир сунул руку за пазуху.

– Не возражаю, – ответил я, нажимая на спусковой крючок.

Пистолет я научился выхватывать почище Грязного Гарри, факультативно тренируясь в хранилище нашего банка.

Пуля попала точно в грудь пассажиру. Он умер сразу. Отброшенный выстрелом на спинку, он мгновение посидел, будто размышляя, в каком теперь направлении отлетит его душа, и завалился набок.

Ряженый таксист – похоже, страсть к лицедейству в этой любительской труппе носила поголовный характер – застыл с окаменевшим лицом.

– Поехали. – Я сел рядом и положил пистолет на колени.

– Куда?! – Водитель очнулся и посмотрел на меня, как на змею.

– В Ялту! – рявкнул я.

Трясущейся рукой он повернул ключ зажигания, и «Волга» тронулась с места.

«Быстро они сработали! – Я закурил сигарету. Уже, наверное, двадцатую за неполный день. – Да, сработали быстро. Но как?! Неужто телефон прослушивают?! Чушь! Утопия! Не из ФСБ же они, в самом деле! Не из ФАПСИ, РУБОП и прочих аббревиатурных учреждений, располагающих соответствующими полномочиями и возможностями. Да и вообще, для агентов спецслужбы они ведут себя по меньшей мере нелепо».

«Волга» выехала на Ленинградский проспект и влилась в плотный автомобильный поток.

– Чего заскучал? Давай, что ль, музычку послушаем. – Я включил магнитолу.

Оказалось, музыку послушать нам было не суждено. Из динамика донеслось монотонное шипение. Я отмотал пленку назад и снова нажал на «плей».

«Когда она зайти-то должна?! – зазвучал в салоне голос Кутилина. – Сегодня или когда?! Слушай, Сань, а может, она мне попозирует в твое отсутствие?! Фигура у нее, как у Клавдии Фишер!.. В смысле – Шифер! Обнаженная махом, а?!» – «Не может, – отозвался я. – Шифер – это чем крышу кроют. Опять ты моим станком рожу скоблил?! У тебя же свой на полке лежит!» – «Мы – стахановцы! – Баритон художника стал удаляться. – Осваиваем многостаночное движение!»

– Вы что, слесаря присылали? – Я выключил магнитолу. – А тараканов ваша фирма не выводит?

Шофер криво усмехнулся.

«Пьяный проспится, дурак – никогда!» – Я стал тщательно обыскивать собственный костюм и, добравшись до воротника, на внутренней стороне, обнаружил «жучок».

Прицепить его могли где угодно. Даже на службе. Даже скорее всего на службе. Или по пути на таковую. В остальное время я предпочитаю джинсы и куртку. Если «жучок» мне подвесили в банке, стало быть, среди моих сослуживцев имеется их человек. А может, и не один.

– У «Сокола» развернешься в сторону центра, – скомандовал я.

Водитель повиновался беспрекословно. Надо думать, его вдохновляло прикрытое плащом остывающее на заднем сиденье тело партнера.

Мимо окна промелькнула станция метро имени ловчей птицы, за которой блеснули позолоченные купола храма Всех Святых.

Район этот я знал очень хорошо. Не сказать, чтобы я провел здесь все детство, но определенный его период провел именно здесь. В доме на улице Алабяна жил двоюродный брат моей матушки, артиллерийский офицер запаса. Нравом он был чрезвычайно весел, темперамент имел вулканический. Репродукция полуобнаженной наяды висела у него даже в гараже. Еще я запомнил гриб в стеклянной банке на подоконнике его кухни, фарфоровую балерину, вольтеровское кресло с плюшевой обивкой и, главное, телевизор «КВН». В наполненной глицерином емкости, призванной увеличить размеры кукольного экрана, плавали и тонули первые киногерои моих детских лет: раненый Чапаев, Офелия в белом платье, негоциант Садко и псы-крестоносцы, чьи рогатые шлемы, словно морские мины, то исчезали, то снова появлялись над водой Чудского озера.

– Ну, давай. – Я устроился поудобнее. – Рассказывай. Можешь – подробно. Нам спешить некуда.

– Значит, Варан когда вчера облажался… – начал «таксист».

– Погоди-ка… – Положив «жучок» на панель перед лобовым стеклом, я смотал кассету на начало и включил запись. – Давай дальше. Уже интересно.

– Значит, нас на тебя поставили, – нехотя продолжил рябой.

– Кого – нас?! Нас всех?!

– Меня и, – он кивнул через плечо, – вон его. Глыбу, значит. Должны были тебя завалить не позднее сегодня и скинуть где-нибудь за городом.

– Допустим, – согласился я. – Ну а если бы за мной приятель заехал, тогда как?

– Тогда – обоих, – угрюмо ответил шофер. – Нам за скорость заплатили, а не за количество.

– Что такая спешка? – поинтересовался я.

– Это ты у Галембы спроси.

– Спрошу, – пообещал я. – Всенепременно спрошу. Ты только адресок подскажи. За мной дело не станет.

– Здесь тебе не справочное бюро, – огрызнулся мой собеседник.

Я слегка ткнул его в бок дулом пистолета:

– Притормози-ка!

– Проспект Мира, 9, АО «Сахара»! – скороговоркой выпалил водитель.

– Молодец. – Я убрал «беретту» в кобуру. – Пять. Не знаю, правда, какую отметку тебе начальство поставит.

– Уже никакую, – мрачно отозвался рябой.

Из чего следовал вывод, что павший в неравном бою со мной Глыба и был основным в этом дуэте.

– А Галемба?

– Клал я на Галембу… – Заморосил дождь, и водитель включил дворники. – Галемба человек маленький. Он только чужие приказы озвучивает.

«Нормально, – подумал я. – Кругом сплошные маленькие люди. И все эти маленькие люди, пигмеи сахарские, охотятся за мной, маленьким человеком, не имеющим понятия, чем он удостоился чести подобной. Интересно, есть среди них хоть кто-нибудь большой? Какой-нибудь исполин, стоящий на вершине холма и под барабанный бой загонщиков управляющий этим увлекательным сафари?»

– Куда ехать-то? – нарушил мой водитель затянувшееся молчание.

Кажется, пора было внести перелом в нашу схватку с таинственным вождем низкорослого племени.

– Туда и ехать. – Я вынул кассету из магнитолы и опустил в боковой карман. – Сейчас мы твое АО на проспекте Войны будем прописывать.

– Только без меня! – Рябой дал по тормозам. – Свою пулю я и здесь могу получить!

Сзади отчаянно засигналили.

– Хрен с тобой. – Я понял, что большего от него не добьюсь. – Вези до Сухаревки, а там вали на все четыре стороны, живодер.

Дальнейшее наше путешествие заняло не более пятнадцати минут.

– Ну, теперь все выкладывай! – потребовал я, когда «Волга» остановилась в указанном месте.

– Да я ж рассказал больше, чем знаю! – Водитель отпрянул от меня, как от заразного. – Мне и так хана!

– Из карманов все выкладывай! – гаркнул я и, чтобы определить серьезность своих дальнейших намерений, врезал ему ребром ладони по шее.

На панель передо мной тут же посыпались ключи, водительские права, бумажник и пара удостоверений в ламинированных обложках.

Большинство представителей великовозрастной шпаны напоминают мне старые автоматы с газировкой. Стоит их только ударить как следует, и результат не заставит себя ждать.

Удостоверения рябого заинтересовали меня больше всего. В правом нижнем углу каждого красовалась оплывшая физиономия моего визави. Отличались они тем, что первое было выписано на имя сотрудника частного охранного предприятия «Близнецы» Виктора Сергеевича Музыканта, а второе – на имя того же Музыканта, но экспедитора финансово-промышленной группы «Третий полюс».

То, что помимо общеизвестных Северного и Южного на нашей планете и даже в нашем городе существует еще один «полюс» со своим населением отморозков, я уже как-то слышал. И слышал не от кого другого, как от руководителя казино «Медный сфинкс» Ивана Ильича.

– На чем играешь, Музыкант? – поинтересовался я, ощупывая кожанку рябого на тот случай, если в ней что-то затерялось.

Мой клиент, плотно сжав губы и вцепившись в штурвал, с тревогой, словно вахтенный матрос, всматривался в пелену дождя, за которой маячили скалы института Склифосовского. Его тревога объяснилась довольно быстро.

– На волынке, разумеется! – Я вытащил из-за брючного ремня за его спиной точную копию моей «беретты», разве что без глушителя. Надо полагать, частное охранное предприятие «Близнецы» по мере сил насаждало в своих рядах единообразие, достойное регулярной армии.

Оба удостоверения Музыканта отправились в мой карман вслед за кассетой и «жучком», а из пистолета-близнеца я вынул обойму – при подобном развитии событий патроны у меня могли скоро закончиться! – и, предварительно стерев полой пиджака отпечатки своих пальцев, положил его в бардачок. После чего отсчитал сто рублей собственных денег, бросил их на панель рядом с личными вещами «полярного экспедитора» и вышел под дождь.

– Маловато будет, – пробормотал мне вслед рябой Музыкант.

Совсем в роль вошел, сукин сын!

Когда «Волга» укатила в пасмурную темную даль, я вспомнил про свою сумку. По счастью, деньги и документы остались при мне. В сумке лежали только джинсы, рубашка, свитер, туалетные принадлежности и «Легенда об Уленшпигеле». «Легенду» было жалко, а бритвой «жиллетт» экспедитор после Кутилина даже вены бы себе не вскрыл, чтобы смыть позор своего предательства. Кутилинская щетина любое вечное лезвие превращала в тупой, как секретарша директора нашего банка, кусочек стали.

Так или иначе, пепел Клааса бился в мою грудь, и я побрел к светофору.

«Кто по городу не ходит – тот четыре раза водит», – с этой детской приговоркой я перешел через Садовое и очутился на проспекте Мира.

В доме номер 9 АО «Сахара» не было и в помине.

«Ай да экспедитор! – усмехнулся я. – И ай да я!»

Есть такой старый анекдот. Жена говорит мужу: «Вася! Я долго от тебя это скрывала, но больше молчать не имею права! Ты, Вася, идиот, каких свет не видел! И даже на всемирном конкурсе идиотов ты займешь только второе место!» – «Почему?!» – спрашивает Вася. «Да потому, что ты идиот!»

Опустив в ближайшую урну бесполезную кассету, я направился обратно к метро.

До Якиманки отсюда было рукой подать, и я решил навести хоть какие-то справки у драгоценного Ивана Ильича.