Текст книги "Правила игры"

Автор книги: Олег Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 8
«МОСКВА – СИМФЕРОПОЛЬ»

– Что?! Впадло, Угорь, со старым корешем банку раздавить?! – прохрипел кто-то сбоку.

Услыхав свое школьное прозвище, я приостановился.

Гудвин занял пенек под угловой башней, там, где монастырская стена исполняла крутой поворот в сторону Шаболовки. Причем обе его ноги были уже на месте, а пристегнутая к правому колену деревяшка целилась в осеннее пасмурное небо, словно зенитное орудие.

– С глазом-то что? – Я подошел и остановился рядом. – Тоже замаскированный?!

– Не… – Гудвин тронул пальцем черную повязку. – Глаз мне по-настоящему выбили. У Елоховской. Хлебную точку хотел занять. Сорвалось, блин.

Раскурив две сигареты, одну я протянул Гудвину.

– Все такой же! – Он затянулся, отцепил самодельный протез и стал его бережно заворачивать в газеты, расстеленные на жухлой траве. – Я тебя сразу признал! Еще на входе.

Пока он укладывал в рюкзак орудие производства, я размышлял над списком Штейнберга. Это он Курбатову ни о чем не говорил, а мне говорил очень даже о многом. Из четырнадцати фамилий, указанных в списке, восемь были мне известны: я сам и еще семь человек являлись сотрудниками «Дека-Банка». Причем я, Шавло, Матвеева и Лернер оставались ими по сей день, а вот остальных четверых можно было с разной степенью вероятности упоминать в прошедшем времени. По крайней мере двоих определенно: Яновского и Шумову.

Оператор Миша Яновский около года назад разбился на Кольцевой. По общепринятой версии, здесь имел место несчастный случай. Миша заснул за рулем по пути на рыбалку. С рыбалки – это я еще мог понять, но на нее! Помню, как мы с ним судачили о предстоящей ловле. Именно за судаком собирался Мишка отправиться в свой законный отпуск на берега Урала. Каждое лето он привозил из поездки до ста килограммов рыбы. И это, конечно, все были не кутилинские головешки. Это были судаки, налимы и даже осетры. Как правило, за неделю до очередного отпуска Яновский приходил в сильное возбуждение и с трудом мог усидеть за кассовой стойкой. А тут – на тебе! Заснул за рулем!

Анна Сергеевна Шумова, заведующая кредитным отделом, примерно спустя месяц после этого события повесилась на даче. Самоубийство. Ходили слухи, что из-за мужа. Муж, дескать, изменял. Вполне возможная вещь. Лично у меня Анна Сергеевна никак не создавала впечатления обманутой жены. Скорее, наоборот, она могла обмануть кого угодно вплоть до налоговой полиции.

Далее – Ольга Половинкина, единственный представитель слабого пола в рядах сотрудников охраны. Хотя принадлежность ее к таковому я бы считал условной. Слабость у нее была разве только к девушкам. При этом, как я подозреваю, и в интимных отношениях она скорее исполняла роль активного партнера. Что же касается всего остального, включая профессиональную подготовку, то здесь она свободно могла дать фору самым испытанным бойцам. Довелось мне как-то быть ее спарринг партнером в тренировочном зале, и, надо сознаться, бланш она мне поставила яркий. В октябре прошлого года Ольга пропала без вести. Просто не вышла на дежурство. Ни соседи, ни родственники объяснить причину ее исчезновения так и не смогли.

И наконец, Ашот Левонович Варданян, начальник отдела внешних сношений банка, уволился по собственному желанию за неделю до того, как пуля киллера просвистела над моим ухом во дворе собственного дома. Фамилию «Варданян» Александр Дмитриевич Курбатов где-то когда-то слышал.

Итак, что мы имели? Мы имели трех фигурантов по этому темному делу в зоне досягаемости: Матвееву, Лернера и Шавло. И кроме того, еще шесть фамилий неизвестного происхождения. Больше, чем ничего, спасибо Штейнбергу.

– И мой сырок со мною! – пропел Гудвин, извлекая из кармана рюкзака плавленый сырок «Дружба» в серебристой фольге. – Так ты, Угорь, хоронил кого или грехи старые замаливал?

Следом появились обещанная банка из-под майонеза и бутылка из тех, какие в народе до сих пор еще называют «Чебурашками». Я бы на месте автора-сказочника в суд подал на всех, кто подобными «Чебурашками» торгует, за оскорбление чести и достоинства этого безобидного зверька. Пойло в них случается самое что ни на есть омерзительное.

– Всего понемногу. – Морщась, я выпил теплую дрянь и закусил плавленым сырком. – А ты, стало быть, в христорадники подался?

Заканчивали мы в ржавом списанном вагоне «Москва – Симферополь» на запасных путях Курского направления.

– Вернулся я, дембель, из стройбата, – рассказывал Гудвин, сидя за столиком обшарпанного купе, – отгулял положенное, и братья мои старшие сказали: «Ша, Серега! Пора за ум браться! Чему тебя родина-мать в Красной армии научила?!» А что я могу? Могу – копать, могу – не копать! «Я б, – говорю, – в байданщики пошел! Душа моя к путешествиям расположена! Вы-то везде посидели, а я только в Сыктывкаре три четверти песка с одной цемента на стройках социализма размешивал!» – «В байданщики так в байданщики», – отвечают. И отдали меня на обучение к деловому человеку. Ну, теорию-то я быстро усвоил… Теорию-то…

В наше купе отчаянно забарабанили. Гудвин открыл замок и толкнул дверь. В проходе, переминаясь с ноги на ногу, болталась сутулая личность в мятом костюме и очках, перемотанных на дужке грязным лейкопластырем.

– По малой нужде хочу, сил нету! – забормотала личность, дергая подбородком. – А туалет закрыт! Что делать? Что делать?

– Совсем охренел, интеллигент?! – рявкнул Гудвин. – Дуй на улицу! Там кругом сортир! Москва-сортировочная!

– Понял! – Странный персонаж рванул по коридору и загремел в тамбуре по ступенькам.

– Учитель, – пояснил Гудвин, лениво наполняя опустевшие стаканы. – В шестом купе едет вместе со своей крышей в Ташкент. Раньше он там историю преподавал, а как зарплату перестали платить, так и подался в столицу на заработки. Тут-то у него и произошло в мозгах короткое замыкание. Какие-то сволочи его по башке железной трубой пристроили. Сам понимаешь, какие у него теперь заработки. Вот я его и подкармливаю… А историю он хорошо знает! Вчера про императора Веспасиана лекцию читал, так я прямо заслушался! Представляешь, этот бес в Мадриде, или где он там правил, оказывается, еще тысячу лет назад платные нужники завел в общественных местах! «А деньги, – сказал, – хоть подотрись ими, не пахнут»! Заграница, брат!

Мы выпили и закусили. По соседнему пути с грохотом и лязгом медленно двинулся товарный состав.

– В общем, теорию я усвоил, – подперев щеку ладонью, продолжил Гудвин свое жизнеописание. – А как стажировка пошла, так я и засыпался. Первый угол я двинул у мусора командировочного в поезде. Там и было-то всего: смена белья, мундир его паскудный с документами да бритва электрическая. Ну, сошел я в Туле, городе оружейников, переоделся в ментовской прикид и попер с ревизией в местное «сельпо». «Кто тут, – спрашиваю, – у вас директор?» – «А на что он вам?» – интересуется корова грудастая за прилавком. «А на то, – сурово я отвечаю, – что имеется сигнал о расхищении государственной собственности в виде обвесов и обмеров, гражданочка!» Пока базар-вокзал, директорша пилит: «У вас, товарищ капитан, плановая проверочка или как?!» – «Еще бы не плановая! Мы с товарищами два года это дело планировали! Компру на вас, блядей, собирали! Так что выкладывайте на лапу, сколько там причитается, и разбежимся в разные стороны! А не то, – заявляю, – баланда ваша стынет в общей камере строгого изолятора!» Тут она, конечно, побледнела И прямоходом в кабинет. Жду стою. Пять минут жду, десять… «Бабки, – думаю, – собирает, морда воровская!» А через пятнадцать минут подрулил местный наряд и закрыли меня, теплого, несмотря на все мое капитанство. В общем, сорвалось, блин. Оказывается, у директорши этой муж в тульских органах был начальник. Так что, пока я у прилавка топтался, она, гнида, своим телефонным правом воспользовалась, и «встать, суд идет»! Вон когда еще коррупция-то началась в эшелонах! А ты говоришь! Ну что?! Еще по одной?!

Пить я больше не хотел, да и Гудвина развезло так, что он пепел стал в беретку стряхивать.

За окном послышались шум, чья-то брань и глухие удары.

– Родиона метелят! – Гудвин, пошатываясь, встал и расчехлил свой протез. – Опять педагог замечание сделал кому-то! Вот неугомонный черт! «У нас, – говорит, – свободная страна! У нас каждый другому замечание сделать может!»

Он вывалился в коридор и, ударяясь о двери купе, побрел с протезом на плече к тамбуру. Я бросил в окно недокуренную сигарету и отправился следом.

Учителя били чуть в стороне от вагона. Цыгане обоего пола и разного возраста окружали его плотной толпой и, уже лежачего, пинали ногами.

– Замочу, жиды пархатые! – Вращая над головой полированный деревянный снаряд, Гудвин пошел в атаку. Но, споткнувшись о рельс, растянулся на щебенке.

Цыгане, отчаянно галдевшие, даже не заметили его появления. В два прыжка я достиг эпицентра событий и, раздавая щедрые оплеухи, выдернул педагога из толпы разгневанных кочевников.

– Скифы! – верещал Родион, брыкаясь в моих объятиях. – Язычники! Всех в костер!

Из разбитой губы у него сочилась кровь, но воинственный дух историка не покинул.

Крепко ухватив его за шкирку, я отступил к вагону. Между тем разгневанные «конокрады» и «гадалки», перестроившись, начали контрнаступление. Они стремительно приближались полукольцом, и о стены вагона над нами уже загремели булыжники, когда подоспела неожиданная помощь в лице Гудвина. Очнувшись, он с тыла напал на цыганский табор. Глухие удары его тяжелого протеза мигом пробили брешь в рядах супостатов и обратили их в бегство. Гудвин, разгоряченный и растрепанный, кинулся было в погоню, да на пути его вырос все тот же рельс, одолеть который ему оказалось не под силу. Снова рухнув на железнодорожную насыпь, он глухо выругался.

– Родион Петрович! – представился учитель истории, встряхнув мою руку. – Спасибо, коллега! Вы были на высоте! Совсем у этих варваров чувство меры отсутствует!

– Ты бы, Родион Петрович, лучше в штаны справлял нужду! – Гудвин, задыхаясь, подошел к вагону. – Тебя на парашу под конвоем водить надо!

– Понимаете, Сережа, – учитель поправил очки, чудом удержавшиеся на его носу во время инцидента, – у меня есть принцип не спускать безобразие! А они мусорят на путях! Бутылку бросили из-под «фанты»! Я сделал им замечание. Мусор, Сережа, надо в урну опускать!

– Принцип у него! – рассвирепел Гудвин. – Да ты хоть знаешь, где здесь ближайшая урна?!

– Но, Сергей… – попытался возразить Родион Петрович.

– Твое место какое?! – перебил его Гудвин.

– Двадцать первое на нижней полке! – Учитель с готовностью предъявил нам расписанную фломастером бумажку.

– Вот и шагай на свое место! – Гудвин указал протезом на дверь вагона. – Поезд отправляется через пять минут! Отъезжающих прошу очистить перрон!

Учитель вцепился в поручни, затопал наверх по ступенькам.

– Пришлось билет ему выписать! – Гудвин повертел у виска пальцем. – Зайцем он, видите ли, ехать не желает!

Вернувшись в купе, мы таки с Гудвином достали еще бутылку. Вернее, он ее достал из ящика под сиденьем.

– Ну, а тебя-то как занесло в инвалиды? – поинтересовался я, занюхивая рукавом очередные сто пятьдесят.

– Не поверишь! – вздохнул Гудвин. – Как освободился я в девяносто четвертом из ИТК, что у вас тут делается как увидел!.. Мама родная! «Ну куда я со своей справкой! – думаю. – Кому я в новой этой жизни нужен?!» Домой возвращаться? Опять братья уркаганы? Опять этап? Нет! – решил. – Хрена лысого! Лучше на воле мыкаться, чем на киче авторитет! А главное, слышь! Еду как-то в электричке, смотрю – негры по проходу шныряют: «Сами мы нездешние! Осталися без дому! Подайте Христа ради, кто сколько может!» Тут-то меня и разобрало! Это что ж на Руси делается, братья православные?! Черные подаяния просят, а я, белый человек, без копья?! Вот так! Будь здоров!

Гудвин выпил и закашлялся.

– Ладно, Робин-Гудвин! – Чувствуя, что туман в моей голове начинает сгущаться, я лег на полку. – Давай спать!

– Спать так спать! – Гудвин полез наверх. – С зоны привык на верхних нарах чалиться!

«Почему стоим?» – подумал я с тревогой, когда гудок электровоза выдернул меня под утро из забытья. И тотчас вспомнил весь предыдущий день, за исключением разве последнего аккорда: где и когда я снял ботинки – этого я вспомнить не мог. Опустив разутые ноги на пол, я тупо обшарил взглядом купе и выглянул в коридор. Ботинки, начищенные до блеска, находились именно там. «Родион Петрович! – смекнул я сразу. – Наведался, верно, после отбоя и навел порядок в подразделении».

Гудвина я решил не будить. Кое-как приведя себя в порядок, начертал ему короткую записку и покинул гостеприимный вагон.

Вопреки здравому смыслу, воображение мое с похмелья трудилось куда лучше, чем на ясную голову. По пути в Бескудниково я попробовал соединить «Третий полюс» с «Дека-Банком», и вышло следующее. Со слов Руслана, одной из сфер деятельности «Третьего полюса» являлся нефтяной бизнес. А в названии моего банка смутно просматривалась единица меры жидких тел, каковой чаще всего принято измерять бензин и прочие нефтепродукты. Допустим, в составе учредителей обоих предприятий, взаимосвязанных на деловом рынке общими финансовыми интересами, ключевую позицию занимает брат Ивана Ильича по матушке Аркадий Петрович Маевский. Что тогда получается? Получается, что управляющий казино «Медный сфинкс» когда-то случайно добыл сведения, из которых следовало, что я и еще тринадцать душ занесены, как говорили древние римляне, в проскрипции. То есть нас собрались не просто уволить, а поочередно – учитывая сомнительные обстоятельства гибели Яновского, Шумовой и, вероятно, Половинкиной – пустить в расход. Причем собрались давно и окончательно. Допустим теперь, что Иван Ильич, учитывая его с Мариной родственные отношения, знал о нашей с ней близости и, как человек неравнодушный к ее чувствам, попытался вытащить меня из этой мясорубки. Тогда это объясняло желание Штейнберга услать «мальчишку-охранника» от греха подальше и нежелание, учитывая все те же родственные отношения, только уже с братом, ввести его, то есть меня, в курс дела. Словом, это полностью объясняло все следствия. Но даже частично не объясняло причин. Насколько я понимал, все четырнадцать указанных в его посмертной записке персон, во-первых, не были связаны друг с другом, во-вторых, судя по мне во всяком случае, не имели в структуре концерна сколько-нибудь значительного веса и, в-третьих, маловероятно, что обладали информацией, угрожающей жизнедеятельности олигарха. Короче, логики в поведении моего противника или таковых по-прежнему не прослеживалось. Либо я вообще не с того боку подходил к данным фактам и не под тем углом их рассматривал. Что и подтвердилось последующим ходом событий.

Так или иначе, погруженный в собственные мысли, я доехал до нужной остановки. Затем прошел между «хрущевскими» пятиэтажками, выстроенными вдоль бульвара в длинную шеренгу, к дому Андрея и вдруг замер. Белые «Жигули» у дальнего подъезда почему-то сразу привлекли мое внимание, хотя до них стояло еще не менее шести припаркованных машин.

По гороскопу я – Рыба, и при всем скептическом отношении к зависимости личных качеств от случайного скопления звезд интуиция у меня развита отменно.

Кто бы ни находился в этих «Жигулях» – если там вообще кто-то находился, – заметить меня на таком расстоянии он не мог. Обогнув дом с обратной стороны, я выглянул из-за угла. За рулем машины сидел молодой парень в сером костюмчике. Я видел только его затылок и профиль, когда он поворачивал голову к подъезду. Возможно, он дожидался и не меня. Возможно, он вообще никого не дожидался, но гадать в моем положении было противоестественно. Вместе с тем я настолько устал и обозлился, что решил действовать напролом. Подойдя сзади к открытому окну, из которого струился дымок, я просунул руку и тыльной ее стороной сделал зажим на горле водителя. Тот захрипел и выронил сигарету.

– Ничего не говори! – предупредил я его, сдавливая горло еще сильней. – Руки на руль! Убью!

Глаза у паренька выползли из орбит, и он судорожно вцепился в рулевое колесо.

– Сколько вас?! – Я слегка ослабил хватку.

Он поспешно поднял два пальца вверх. Прижав следопыта изнутри к дверце машины, я свободной правой резко распахнул ее снаружи. Парень вывалился мне под ноги, и его тут же стало рвать.

– Это ничего. – Я похлопал его по спине. – Меня тоже от вас давно тошнит.

Когда он слегка успокоился, я помог ему встать и быстро обыскал. Паренек был до смерти перепуган, близок к обмороку и далек от всякой мысли о сопротивлении.

– Ого! – Я выудил из бокового кармана его пиджака «макаров». – Статья 222 Уголовного кодекса! Незаконное ношение оружия либо его основных частей! До четырех лет с конфискацией имущества!

Парень посмотрел на меня с болью в глазах.

– И за подделку документов два года! – Я извлек из другого его кармана удостоверение сотрудника ГАИ. – Статья 327 того же Кодекса!

– Это настоящее, – прошептал он.

– И за дачу заведомо ложных показаний еще парочку! – подвел я итоги. – Смотри статью 307! В обшей сложности у нас набегает восемь лет исправительных работ. Хотя чистосердечное признание и сотрудничество смягчит, я думаю, твою участь. Ну что? Будем сотрудничать?

Он обреченно кивнул.

У меня иной раз такое ощущение, что этих ребят уже набирают в органы прямо со школьной скамьи.

– Будем сотрудничать. – Я подтолкнул его к подъезду. – Пошли. Пятый этаж, восемнадцатая квартира. Лифта нет, извини. Пока дойдем, рассказывай, кто вас на задание послал.

– Начальник велел проверить адрес, – докладывал паренек, поднимаясь по лестнице. – По оперативной установке здесь проживает свидетель наезда, Журенко Андрей Георгиевич, шестьдесят второго года выпуска… Рождения то есть… А вы из РУБОПа?!

– Из него, – согласился я. – А что напарник твой наверху застрял?

– Не знаю! – Юный инспектор пожал плечами. – Двадцать минут жду! Рацию-то мы сдали после смены.

– А почему машина без опознавательных знаков?

– Да ведь это мой «жигуленок»! – пояснил он с готовностью. – С ночного дежурства мы! В гражданку переоделись уже, а начальник адресок этот велел проверить. И если, значит, свидетель по нем…

– По нему, – поправил я.

– По нему… То задержать и доставить в наше ГИБДД для выяснения. И оружие велел с собой захватить на всякий случай.

Так мы за разговорами добрели до пятого этажа. Дверь в квартиру Журен ко была приоткрыта. Я поднес палец к губам и жестом приказал инспектору зайти внутрь. Для начала он опрокинул в прихожей ящик с картофелем.

– Вась, ты? – раздалось из глубины. – До Совка, чертова мать, не могу дозвониться! Занято, к свиньям!

– Совок – это кто? – спросил я, заглядывая на кухню.

Медно-рыжий, с веснушками на добродушном лице юноша не старше моего сопровождающего сидел за столом и накручивал телефонный диск. Он вопросительно посмотрел на вошедшего следом Васю.

– Из РУБОПа! – поспешил объявить его напарник, трогая шею.

– Это Совков! Наш отделенный! – Рыжий встал и опустил руки по швам. – Лейтенант! Дверь-то нараспах была, когда я пришел! Может, взлом?!

– Разберемся. – Я закурил и кивнул все еще бледному водителю. – Ты, Василий, присаживайся! Не обессудь, что помял тебя! Сам знаешь, какая обстановка в городе! Выборы скоро!

Вася посмотрел на меня с пониманием и присел на уголок табуретки.

– А вы, товарищ… – обратился я к рыжему.

– Заяц! – отрапортовал тот, вытягиваясь. – Младший сержант!

– Вы, товарищ Заяц, вольно и звоните куда вы там дозванивались. – Я зажег газовую конфорку и налил в чайник воды из-под крана. – Чаю хочешь, Василий?!

Тот вздрогнул и отказался.

После серии безуспешных попыток сержант попал наконец в отделение.

– Это Заяц, господин лейтенант! – заорал он, опасаясь, быть может, что его не расслышат и снова придется полчаса набирать проклятый номер. – Тут с вами из РУБОПа хотят говорить!

Он с облегчением передал мне трубку.

– Угаров, – сухо представился я. – Вы, лейтенант, отзовите своих ребят. Они после ночного дежурства как-никак.

На другом конце провода возникло замешательство.

– Угаров?! – услышал я голос начальника охраны Шибанова. – Это ты, Александр?! Ты куда пропал?!

– Подожди. – Я прикрыл микрофон ладонью и обернулся к инспекторам. – Свободны, ребята! Благодарю за службу!

Рыжий, несмотря на штатскую свою форму одежды, отдал честь и потопал к выходу, а Вася замялся на кухне.

– Ах да! – Я вернул ему служебное удостоверение с «Макаровым» и дождался, пока в прихожей хлопнет дверь.

– Слушай меня, Шибанов! – возобновил я прерванный разговор. – Если с Журенко что-нибудь случится, я тебе член оторву!

– Дурак ты, Сашка! – обиделся мой шеф. – Это же я к Андрею ребят направил, чтоб они, если он жив еще, в отделение его привезли, где мой свояк начальником! К телефону-то у Журенко третий день никто не подходит! Я и тебя, дурака, хотел проинструктировать, да ты сам шибко умный оказался! Пропал и с концами!

– Это ты, Шибанов, пропал, – снова постарался я донести до него свою мысль. – Моли Бога, чтоб Андрей в живых остался!

– Меня пугать-то не надо! – помолчав, отозвался Шибанов. – Я и так испуганный! Ты Варданяна помнишь? Того, что в банке отделом заведовал?

– Ну? – насторожился я.

– Зарезали его в подъезде! Через пять дней после того, как в тебя, дурака, пальнули, понял? А до него, как выяснилось, еще троих наших сотрудников грохнули в питерском филиале!

– Как фамилии? – спросил я.

– Не в этом суть! Главное, что следователь меня уже два раза вызывал! Тебя тоже ищут. Хотя без особого рвения почему-то.

– Как фамилии? – рявкнул я.

– У меня своих забот по горло! – огрызнулся Шибанов. – Какие там фамилии? Я что – дознаватель, с подобными вопросами к управляющему лезть? В общем, я тебя, пацан, предупредил! И Журенко, если увидишь, скажи, чтоб он мне дозвонился! А сам пока не высовывайся! Все!

В трубке раздались короткие гудки. Я положил ее на аппарат и обошел квартиру. Следов обыска я, однако, не заметил. Если верить сержанту Зайцу, дверь была открыта. Значит, кто-то меня вычислил. И дал понять, что вычислил. Кто и зачем?! «Полярники» непременно оставили бы засаду! Я понимал, что запутываюсь все больше и больше. Приблизиться к Рогожину и тем паче к Маевскому в настоящий момент было равносильно самоубийству. «А не махнуть ли в Питер на недельку? И не поискать ли там концов? – спросил я себя и сам же ответил: – Махнуть! Махнуть мне на недельку в Питер! Поискать мне там концов!»

Идея была не так уж и плоха. Пока мои преследователи здесь будут метаться, я возьму-ка лучше паузу и заодно проверю свои догадки.

Сказано – сделано. Достав из-под своего отмокающего в ванной гардероба целлофановый пакет с двумя пачками долларов и «береттой», я рассовал его содержимое по карманам, запер квартиру и отбыл на Ленинградское шоссе. Выловленный из воды «Уленшпигель» остался висеть на бельевой веревке. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Итак, поездом я сегодня уже путешествовал, а садиться с оружием в самолет у нас все еще затруднительно. Не пускают в наши самолеты честных граждан с оружием. Оставался автостоп.