Текст книги "Правила игры"

Автор книги: Олег Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 19
СОКОЛИНАЯ ОХОТА

Изучив персональные дела четверых бывших «полярников», отложенные в долгий ящик под нижней полкой нашего с Гудвином купе, я почерпнул из них дополнительные сведения, придавшие Митькиной версии сравнительно законченный характер. Сравнился без особых усилий Отар Кипиани, младший менеджер финансово-промышленной группы, с убиенным охранником филиала «Дека-Банка» Семеновым, и без видимых натяжек сопоставился утопленник Вирки с исполнительным директором бельгийского отделения «Третьего полюса» Рокотовым. Совпали примерно и даты их «выбывания». Добавив к ним Стрижа с Варданяном, я приобрел таким образом схему размена более-менее равнозначных фигур. Что и требовалось доказать.

Итак, шахматная партия существовала. Ставки в ней, судя по количеству пролитой крови, были чрезвычайно высоки. По гипотетическим условиям игры соперники лишь утратили возможность ее продолжения из-за моей феноменальной живучести. Остановить же партию вовсе какими-то жалкими публикациями-однодневками было утопией. Остановить я ее мог только прямым попаданием в голову извращенца Маевского. Подобрался я к нему раз, сумел бы подобраться и второй. Тем более обладая его адресами и явками. А ежели не подобраться, так подстрелить с дальней дистанции. Я, конечно, не Ли Харви Освальд, но и Маевский не президент супердержавы. Что до нравственного аспекта подобного мероприятия, то здесь я и вовсе чувствовал себя неуязвимым: прикончить бешеную собаку – поступок благой со всех точек зрения. Здесь я только оказал бы услугу себе и обществу. А рассуждать о подмене собой органов юстиции при наличии в этих органах такой сволочи, как следователь Задиракин, было в моем положении верхом фарисейства и глупости. Загвоздка была совсем в ином. Остановив игру на нынешней ее стадии, я спокойно бы вернулся к своей оседлой жизни и сохранил бы ее всем остальным кандидатам в покойники. А победитель отпраздновал бы свой досрочный успех. Вот это обстоятельство и удерживало меня всерьез от нанесения превентивного удара. Победителей, как известно, не судят. Тем более что и судить-то в данном случае было бы некого. Кто он, этот самый победитель, я так бы никогда и не узнал. А смерть Ивана Ильича, как и гибель еще пятнадцати ни в чем не повинных душ, осталась бы не отомщенной. Сидя в купе и размышляя таким приблизительно манером, на беду свою, да и не на свою, я думал о мертвых больше, чем о живых. Праведное чувство мести подталкивало меня на поиски второго шахматиста, и не ведал я, какой ценой они будут оплачены в самом ближайшем будущем.

– Что это?! – пронзительный крик Родиона вернул меня в реальность.

Я бросил папки на стол и выглянул за окно. Историк, будто ужаленный, размахивал моей курткой.

– Что это?! Что это?! – причитал он испуганно. – Боже мой! Что это?!

«Сотовый!» – смекнул я и бросился спасать педагога.

Когда я спрыгнул на насыпь, Родион уже яростно лупил курткой по рельсам.

– Зачем вы мою одежду-то взяли, коллега? – Отобрав у него замызганное до безобразия кожаное изделие, я стал шарить по карманам.

– Почистить хотел! – Родион с опаской наблюдал за моими действиями. – Там пятно было на подкладке!

«Моторола», несмотря на все усилия историка, продолжала еще подавать признаки жизни.

– Слушаю! – рявкнул я, откидывая крышку микрофона.

– Правильно делаешь! – произнес знакомый голос Игоря Владиленовича. – Твоя девка у нас.

И сразу его сменил Маринин:

– Сашка! Ты?!

– Мэри?! – От волнения я выронил трубку и поймал ее на лету. – С тобой все в порядке?!

– Не слушай их! – Голос Марины дрогнул. – Они не посмеют!

В эфир снова вышел Караваев.

– Узнал, любовничек?! – В его интонации прозвучало откровенное злорадство.

– Что вы предлагаете? – Я постарался говорить как можно спокойнее.

Называется это сделать хорошую мину с «фосками» на руках.

– Обмен, – сказал Караваев. – Честную сделку. Тебя на твою маркизу. На размышления даю час, на обмен – сутки. Успеешь завещание написать. Если откажешься, то мы ее…

– Можешь не продолжать, сучий потрох, – перебил я Караваева. – Куда перезвонить?

Записав на пачке «Примы» контактный телефон – запросы мои по мере скитаний становились все скромнее, – я отключился.

– Что такое «сучий потрох»? – заинтересовался Родион.

– Непереводимая игра слов. – Я надел куртку и вернулся в купе.

Надо было что-то срочно придумать. Мое упорное нежелание загибаться, помноженное на подстрекательство мстительного сподручника, вывело Маевского из себя окончательно, и он решился на поступок, оскорбляющий всякую память о брате. Я был уверен, что на такое он не пойдет. А он пошел. По этому поводу, насколько мне помнится, шахматная Королева из «Алисы в Зазеркалье» привела замечательный пример: «А вот еще пример на вычитание, – сказала Черная Королева. – Отними у собаки кость – что останется?» Алиса задумалась: «Кость, конечно, не останется – ведь я ее отняла. И собака тоже не останется – она побежит за мной, чтобы меня укусить… Ну и я, конечно, тоже не останусь!» – «Значит, по-твоему, ничего не останется?» – спросила Черная Королева. «Должно быть, ничего». – «Опять неверно, – сказала Черная Королева. – Останется собачье терпение!» – «Не понимаю…» – «Это очень просто! – воскликнула Черная Королева. – Собака потеряет терпение, верно?..» Верно. Бешеная собака Маевский потерял всякое терпение. Ломаться и чиниться он мне возможности не оставил. «Zugzwang, – заметил бы Митька Вайс, будь он рядом. – Необходимость сделать ход, ведущий к ухудшению позиции либо к материальным потерям». Положение мое и без того было хуже губернаторского, а материальные потери сводились к физическим. Мало того, у меня и на обдумывание ситуации времени было негусто.

– Цейтнот, – пробормотал я, любуясь унылым пейзажем Москва-сортировочная. – Цейтнот и цугцванг. И пакгауз напротив.

Из этой немецкой галиматьи само собой сложилось слово «цейхгауз». На этом моя игра в скрэббл закончилась. Кто предупрежден, тот вооружен. А вооружившись как следует, я мог еще что-то противопоставить зарвавшимся противникам.

Позвонив Руслану, я договорился с ним о немедленной встрече. И только после набрал контактный номер Караваева.

– Ходынское поле, – сообщил я, дождавшись его гнусного «алло». – Старый аэродром. Завтра в девять ноль-ноль.

Собираясь на рандеву, я заглянул к Родиону. Облезлый тощий кот лакал из консервной банки молоко и слушал «Поучение» Владимира Мономаха, читаемое историком по памяти: «Я не полагался на посадников и бирючей, – внушал Родион четвероногому питомцу, – но сам следил за порядком в своем хозяйстве. Я заботился и об устройстве охоты, и о конях, и даже о ловчих птицах, о соколах и ястребах».

Кот был подобран обходчицей Клавдией и наречен Мамаем. Имени своего он удостоился за склонность к ночным набегам на привокзальные помойки. Наставления русского князя Мамай слушал рассеянно. Забота о ястребах волновала его постольку-поскольку. О воробьях он еще мог позаботиться, да и то это потребовало бы от него недюжинной сноровки.

– У вас какие диоптрии, коллега? – отвлек я Родиона от педагогической деятельности.

– Три с плюсом. – Учитель снял очки и осмотрел их, словно убеждаясь в правильности поставленной отметки.

– А запасные есть?

Были и запасные, представлявшие собой точную копию обиходных. Даже смычка между стеклами была так же схвачена пластырем. Родион достал их из чемоданчика, снятого с багажной полки.

Дальнозоркость историка при моей дальновидности могла сослужить мне известную службу. Очки, разумеется, не бог весть какая маскировка, но вкупе с отпущенными усами они годились. Примерив сей прибор дневного видения и убедившись, что он функционирует – во всяком случае, мне в нем кого-то узнать проще, чем кому-то – меня, – я отправился на свидание с Русланом.

Свидание, к нашему обоюдному согласию, было назначено в Сокольниках. Прежде наезживала сюда верхами государева челядь, и в ее окружении сам властелин всея Руси принимал от сокольника на парчовую какую-нибудь рукавицу любимого кречета в клобучке, и начиналась потеха царская. Но нас там, как говорится, не стояло. Зато стояли мы на слякотной многолюдной улице Русаковской, поджидая запаздывающего приятеля: я и мое терпение.

Наконец пожарной масти «Фольксваген», вывалившись из потока машин, вильнул к обочине.

– До Щелково, шеф! – засипел я, распахивая дверцу.

– Исчезни, баклан, – процедил сквозь зубы организованный преступник.

Зря, оказывается, я в бинтах давеча томился.

– А так лучше?! – спросил я, снимая очки, своим уже голосом.

– Значительно, – усмехнулся Руслан. – Ну садись, ошибка резидента, рассказывай, что поганого на свете.

– Прижали меня. – Я устроился рядом и задымил дешевой сигаретой. – Как салагу прижали. Завтра с утра сдаваться пойду.

– Жаль!

– Чего тебе жаль?

– Пол-лимона баксов, – сказал он сухо. – Лучше б я сам тебя сдал, урода.

– Ты глухой?! – разозлился я. – Прижали, говорю! Девчонка у них моя!

– Так! – Он ударил кулаком по рулевому колесу. – Так!.. Так!

– Другое что-нибудь знаешь?! – Я загасил сигарету в полной окурков пепельнице.

– Попали, – выдавил Руслан, играючи желваками. – Попали – надо отвечать.

– Цейхгауз? – спросил я.

– Есть, – отозвался он, подумав. – В Пушкино. Абрек из горячих точек наладил. Там богато.

Абрек, он же грузинской национальности торговец оружием Гоча, снимал, по словам Руслана, в подмосковном городе частный домик. В арсенале у него якобы имелось все, от пластита до «мухи». Знатный был у Гочи арсенал. Это обнадеживало.

– Но как они номер мой установили?! – пробормотал я с досадой. – Ума не приложу!

– Ты кому еще звонил? – насторожился Руслан.

«Маевскому звонил! – спохватился я. – Прав Руслан! Урод я! Урод, каких мало! Не позвони я Маевскому, у них бы и возможности не было меня шантажировать. А теперь поезд ушел. Теперь они, в случае моей неявки, слово сдержат. Выкурили они меня, подонки».

Молчание мое было красноречивей всякой исповеди.

– Ты хоть про такое устройство, как определитель номера, слышал?! – искоса посмотрел на меня Руслан. – Лучше соври, а то я тебе рыло набью! Дай сюда трубу!

Я безропотно вернул ему «моторолу», и он забросил ее в ближайшие кусты. Но было уже поздно. Длинная автоматная очередь разнесла заднее стекло и прошила «Фольксваген» поверх наших голов, которые мы дружно успели опустить под панель. Старый «окопный» инстинкт выручил нас в первую минуту обстрела. Но вряд ли бы выручил во вторую, если бы Руслан не успел завести мотор и не стартанул как раз тогда, когда микроавтобус, откуда нас поливали, не притормозил чуть впереди. Резко обогнув его справа, Руслан погнал «Фольксваген» в сторону Преображенки.

– Убивать мало таких раздолбаев! – прорычал он, петляя между машинами.

– Еще бы! – поддержал я его, оглядываясь.

– Про тебя говорю! – заорал он. – Кто «мобильник» в режиме ожидания оставил?! Они же нас по соте засекли, пока мы базарили!

Уже потом я узнал, что, оказывается, вычислить при соответствующих затратах через станцию обслуживания примерное местоположение подключенного абонента – задача не самая сложная. Он всегда находится в радиусе действия так называемой соты. А прочесать район и найти цель – вопрос упорства и везения. И решился этот вопрос явно не в нашу пользу. Остается только догадываться, почему боевики Караваева меня раньше не достали. Очевидно, их сбило со следа близкое расположение Казанского вокзала. Там они, очевидно, меня и разыскивали.

– Падла! – выругался Руслан, когда «Фольксваген», обгоняя, зацепил крылом ползущий впереди грузовик.

Автомобиль повело юзом и чуть не вынесло на встречную полосу, но Руслан успел его выровнять. Случайная микроавария позволила нашим преследователям наверстать упущенное, и я уже рассмотрел за кормой торжествующую физиономию Виктора Сергеевича Музыканта. Рядом с ним, высунув ствол автомата в окно, подпрыгивал от нетерпения заплечных дел мастер Ланцет. Шанс реабилитироваться в глазах начальства и жажда наживы гнали их неудержимо вперед. А личные счеты удесятеряли повсеместное желание выиграть гонку. Микроавтобус почти поравнялся с нами и стал обходить «Фольксваген».

– Достали, козлы, – лихо тормознув, Руслан пропустил вперед и его, и следующую автоматную очередь.

С пешеходной зоны донеслись вопли разбегавшихся в разные стороны прохожих.

– Все равно тачка застрахована! Держись, Саня, за свое мужское достоинство! – пригнувшись к рулю, Руслан утопил педаль газа.

«Фольксваген» рванул с места и, врезавшись по касательной в борт микроавтобуса, столкнул его на пути под колеса наезжающего трамвая. Лобовой удар – это я успел заметить прежде, чем мы умчались вдаль, – смял кабину дерзких наших преследователей и умножил потери любительской труппы Караваева до четырех единиц. Как-то их там Варан с Глыбой встретили? «Здорово, соколы! – поприветствовал их, быть может, Глыба. – Хороша ли была охота?!» – «Да так себе охота! – быть может, ответил экспедитор «Третьего полюса». – Фарта не было! Ну, а вы тут как, черти, живете?!» – «А черти – это не мы! – поди, разъяснил ему Варан. – Черти сейчас появятся!»

– Сваливаем! – бросил Руслан, загоняя изувеченное авто в ближайший переулок.

– С ней-то как? – выбравшись на тротуар, я не без сожаления посмотрел на разбитую машину.

– Сообщу об угоне. – Руслан зашагал, не оглядываясь, прочь. – Сейчас о другом надо подумать!

И я знал, что этим другим был я. «Настоящий друг, – сказал Проявитель, – проявит себя тогда, когда фортуна сыграет с нами злую шутку». Шутка. Это сказал сатирик Энний Квинт, автор эпической «Летописи» (от Ромула до ихних дней).

ГЛАВА 20
А НАДО БЫЛО МНОГОЕ УСПЕТЬ

Мы спорили до хрипоты уже минут пятнадцать. Так долго мы спорили только раз: лежа за камнями под шквальным огнем солдат ислама. Мой товарищ был ранен осколком противопехотной мины, разорвавшей в клочья прапорщика Сомова. Осколок засел у Руслана в бедре, а сам Руслан – у меня в печенках. Тогда он требовал, чтобы я уходил один, теперь же категорически настаивал, чтобы я взял его с собой.

– Моя это проблема! – продолжал я упорствовать. – Если тебя там положат, я же последней гнидой стану!

– Значит, ты хочешь меня в последние гниды определить?! – Негодование переполнило Руслана и полилось через край. – Ты, значит, снова первой останешься, а я опять последней буду?!

Крыть мне было нечем, и я отступил. С большим облегчением, надо сознаться. Руслан стоил дюжины караваевских наемников. При удачном раскладе с его помощью я мог не только вытащить Марину из этой передряги, но и выскочить сам.

На все про все оставалось 18 часов, а успеть надо было многое. Прежде всего – съесть блины, коих Руслан заказал целую гору. Застеленные блинами тарелки источали дразнящий аромат, возбуждая желание взяться за еду всерьез и надолго.

До того нам пришлось отстоять небольшую очередь в блинной через дорогу от станции метро, но даже и небольшая очередь после парочки тех, что выпустил в нас из «Калашникова» Ланцет, привела Руслана в сильное раздражение. Он вообще отвык от очередей. Руслану проще было отстоять какую-нибудь безымянную высоту от наседающих «духов», чем эту очередь.

– Эй, мужик! Ты будешь крайний?! – обратился к нему, пристраиваясь сзади, какой-то стриженный «под ноль» работяга в телогрейке и шапке на босу голову.

– Кто мужик?! – побледнел Руслан. – Кто будет крайний?!

И работяга погнался за шапкой, улетевшей чуть не к выходу.

– Милиция! – сдавленно пискнула повариха, обслуживавшая клиентов на раздаче.

– Кто милиция?! – обернулся к ней рассвирепевший мафиозо.

– Дуся, поди-ка, там блины подгорают! – Быстренько оттеснив повариху от прилавка, ее место заняла тертая кассирша. – С чем желаете?! С маслом, со сметаной, с сиропом?! Сметана свежая!

– Вы мне сначала пробейте! – возмутился уже отоварившийся гражданин с портфелем.

– Сейчас я тебе пробью! – Кулак Руслана свистнул в воздухе, но гражданин успел отскочить.

– Хулиганье! – крикнул он, покидая блинную.

Кассирша обслужила нас быстро и вежливо.

– Крайнего нашел! – все еще продолжал кипеть Руслан. – Где, бля, салфетки, я не понял?!

Салфетки были доставлены с курьерской скоростью.

– Вот они! – В блинную, сопровождаемый милиционером, вернулся обиженный у кассы гражданин.

Его перст был нацелен прямо на меня. Не зря он зовется указательным.

– Командир! Что за бардак?! Это город образцового быта, или мы опять не туда заехали?! – Пятьсот рублей одной бумажкой, протянутые Русланом, исчезли в широком кармане милицейской шинели.

– Ты что же это себе позволяешь?! – развернулся милиционер на сто восемьдесят градусов. – Ну-ка, пройдем в отделение!

– А в чем дело?! В чем дело?! – залепетал крепко взятый за шиворот владелец портфеля. – Я в командировке!

– Вот мы тебе и отметим командировочный лист! – подтолкнул его к дверям охранник порядка.

– Нет, а в чем дело?! – донеслось уже с улицы.

– А дело в том, – уплетая блины, заметил гангстер, – что зарплату ментам надо вовремя платить. Люди за нас жизнью рискуют.

– Ручка есть? – поинтересовался я.

И, взяв у Руслана ручку, начал чертить на салфетке схему Ходынского поля. Примерный план действий стал у меня зарождаться, когда Руслан настоял на своем участии в завтрашней операции, а уж окончательно оформился в процессе дальнейшего совместного обсуждения. Весомая роль отводилась в нем вертолетчику Журавлеву.

С Журавлевым мы пили спирт еще на фронтах империи. Оттого ли, что вертолетный полк Журавлева был закреплен за нашей десантной бригадой, или оттого, что технический этот напиток славился повышенной крепостью, но только называли мы его «закрепителем». Обряд «закрепления» фактически предшествовал каждому нашему боевому вылету. Вылетов было много. Спирта – не меньше.

Случалось, Журавлев прилетал за нами уже хмельной.

– Совсем оборзели! – рычал батальонный Дикович, наблюдая за его пикирующим транспортом класса «Ми-24», на брюхе которого в пику американским «апачам» был намалеван бородатый Хо Ши Мин.

– Лучше синица в руке, чем Журавль в небе, – нервно острил, задрав голову, ефрейтор Панченко.

В действительности все, от ефрейтора до батальонного, знали, что Журавлев – ас высшей пробы. Свою «вертушку» он мог посадить в самом гиблом ущелье. И сколько он вывез из окружений наших ребят, столько их не пропало без вести и не вернулось домой в запаянных цинках, потому что из тех окружений своими ногами никто не выходил. Так что с Журавлева его маленькие слабости списывали вместе со спиртом.

– Опять на взводе?! – встречал вертолетчика дежурным вопросом наш батальонный Дикович.

– Никак нет! – выбрасывая ноги из кабины, докладывал Журавлев. – Опять на предохранителе!

После артподготовки мы заползали в чрево его «троянского пегаса» и отправлялись в горы метелить басмачей. Или чтоб, наоборот, они нас метелили.

Теперь Журавлев зарабатывал извозом в частном аэроклубе «Стрекоза» на таком же, как и он сам, потрепанном геликоптере «Ми-2».

Доводилось и Руслану прибегать пару-тройку раз к услугам старого авиатора. Но все это были вполне безобидные загородные прогулки. Согласится ли Журавлев на мое щекотливое предложение, оставалось только гадать.

– Ты еще не все телефоны повыбрасывал? – справился я у своего горячего друга.

Его мобильник был при нем, чем он и воспользовался.

– Хаза! – Набрав на трубке цифровую комбинацию, Руслан стал отдавать насущные распоряжения: – Возьми-ка в моей заначке десять штук и чеши сюда галопом!.. Как куда?! В блинную! Напротив метро «Сокольники»!

Пока он вел переговоры, я составлял на чистой салфетке список необходимого нам вооружения.

– Какой тут выход?! Из какого вагона?! – спросил Руслан, прикрывая трубку ладонью.

– Здесь один выход, – отозвался я.

– Совсем, бля, Москвы не знаешь! – отчитал он своего помощника. – Тут один, бля, выход! Все! Жду через полчаса! Да! И пригони «Ауди»!.. У меня их что – гараж?!

Реестр получился внушительный: пистолет, гранаты – 4 штуки, укороченный вариант снайперской винтовки «Тигр» с обоймой на десять патронов, оптический прицел переменной кратности «ППС» и автомат «Вихрь».

– Не хило! – Пробежав список глазами, Руслан спрятал салфетку в карман. – Ты еще базуку забыл!

– Базуку они с собой привезут. А вот взрывное устройство с дистанционкой не повредит. Определенно не повредит взрывное устройство!

– На хрена оно надо, если не повредит?! – набирая следующий номер, хмыкнул Руслан. – Алло! Аэроклуб?! Журавлева мне!.. Подожду! А помнишь, Угарыч, последний наш вылет?

Я помнил. Еще бы я его забыл!..

– Бухаем?! – заходя за вертолет, набычился для вида прапорщик Сомов.

Мы сидели по-турецки на жухлой траве и пускали по кругу черпак с отломанной ручкой. Это был наш счастливый черпак. Даже пробитый в одной из перестрелок разрывной душманской пулей, он был впоследствии тщательно залужен и вернулся в оборот.

– Для поднятия боевого духа, товарищ прапорщик! – Журавлев протянул черпак Сомову. – Исключительно!

– Дух уже поднялся. – Осушив плошку, Сомов задержал дыхание и запил спирт водой из фляги. – Дух уже на перевале. Сегодня он, сука, даст нам прикурить.

– И когда мы уже, товарищ прапор, с сумками в магазинах бегать начнем, а не с магазинами в сумках?! – Ефрейтор Панченко, набивая рожок патронами, сплюнул.

– Когда раком свистнешь! – огрызнулся Сомов.

Он был зол и возбужден. Через два часа его не стало. Не знаю, правда ли нам дано предчувствовать свой конец. Может, узнаю еще.

– А это – запросто! – оживился Панченко, расстегивая галифе. – Кто у нас гороховой каши маю ел?!

– Отставить! – одернул его Сомов. – По машинам, бродяги! Штурмовики отработались!

Белая сигнальная ракета на излете погасла в безоблачном небе…

– В небе?! – переспросил в трубку Руслан. – А когда сядет?! Ясно! Передайте ему, что Руслан звонил! Пусть меня дождется!

Бросив мобильник на стол, он закурил сигарету.

– У нас не курят! – накинулась на него уборщица, шваброй разводившая слякоть под нашими стульями.

Профессия уборщиц вообще стимулирует приступы мизантропии. Обыкновенно уборщицы любят елозить тряпкой поближе к засидевшимся посетителям, как бы невзначай заставляя их задирать ноги или переставлять с места на место. Своего рода это намек. Сама традиция вытирания полов после ухода непрошеного гостя родилась еще в глубокой древности, но именно современные уборщицы ее оптимизировали. Именно они начали вытирать полы загодя, чтоб их – нас то есть, сволочей! – при виде грязной тряпки перевернуло и вывернуло.

– А вы меня убейте, – посоветовал ей Руслан.

Оскорбленная служительница культа чистоты, бормоча под нос что-то о наглецах и бездельниках, удалилась.

– Вот и Хаза. – Руслан посмотрел на часы. – Точность – вежливость снайперов.

Хаза, высокий блондин в красных ботинках, подошел к нам и протянул Руслану ключи.

– Двенадцать привез! – Перед нами легла пачка «зеленых», перетянутая резинкой.

– За что я тебя ценю, – Руслан похлопал его по плечам, – так это за все.

Через минуту мы уже сидели в стального оттенка «Ауди».

– Разделимся, – предложил мафиози, отсчитывая мне деньги. – Бери три тонны баксов и дуй в Тушино. Журавлю скажи, что после дела еще столько получит. Я – к Гоче за железом. Встретимся в девять на стоянке.

– А если не согласится? – вслух выразил я терзавшие меня сомнения.

– Журавлев-то?! – фыркнул Руслан. – За шесть-то штук?!

И он, тонкий знаток человеческой психологии, оказался прав. Он и прежде в людях редко ошибался. Вертолетчик, найденный мной в результате долгих скитаний по тушинской равнине у стоящего на отшибе ангара, согласился сразу. Когда же я честно предупредил его, что будет стрельба, он и ухом не повел.

– Ты что, Угарыч, – спросил он, глядя в землю, – думаешь, я совсем уже сдал?

Уточнив с ним до мельчайших подробностей все детали предстоящей операции, я пустился в обратный путь.

На платной стоянке возле вещевого рынка ЦСКА Руслана еще не было. Вернее, уже не было. Серебристый «Ауди» пустовал в неровном строю иномарок и отечественных средств передвижения, выдаваясь почти на полкорпуса вперед. «Надейся и жди!» – гласила прижатая дворником к стеклу выдающегося его автомобиля четвертка бумаги. Если бы это послание не намокло от снега, я счел бы его суховатым. На что мне следовало надеяться, в нем не уточнялось. На то, вероятно, что ожидания мои когда-нибудь да увенчаются успехом.

«Хуже потерять бдительность, чем военный билет», – учил нас высокому искусству выживания покойный прапорщик Сомов. И вспомнил я об этом, почувствовав, как между лопаток в спину мне уперлось что-то твердое.

– Не оборачиваться! – скомандовал хриплый голос. – Руки!

– Что – руки? – справился я, оборачиваясь.

– Хватай! – Руслан протянул мне тяжелый пистолет. – Бери, бери! Не тушуйся! Армейский кольт. Похлеще нашего «токаря» лупит!.. А вот в дуло заглядывать не обязательно. Пуля не воробей: вылетит – враз поймаешь.

– Остряк хренов. – Я осмотрел кольт и сунул его за пояс под куртку. – Бродил-то где?

– В Кабарде! – Он выволок, открыв машину, из-под водительского сиденья спортивный рюкзак. – Ну и что Журавль?! Согласился?!

– К пяти прилетит. – Кивнул я.

– Тогда пойдем подышим. – Хлопнув дверцей, он повесил рюкзак на плечо и зашагал мимо бывшего легкоатлетического комплекса. – Дежурного я уже зарядил. Все тихо будет. Без шухера.

Поспешая за другом, я бросил на него взгляд, исполненный неподдельного восхищения. Ночная посадка журавлевского «Ми-2» на территории заброшенного аэродрома до этого представлялась мне самым уязвимым звеном во всей авантюре. Мне, но не Руслану. Он решил вопрос в нашу пользу со свойственной бандюкам прямолинейностью: «отстегнул» дежурному диспетчеру, и вся недолга.

– Мы от Сергеева, – упредил Руслан стерегущего изнутри караульную будку молодца.

– От Станислава Гаврилыча или от Гаврилы Петровича? – взялся тот уточнять скуки ради.

– От какого еще Гаврилы?! – Руслан грохнул кулаком по стеклу. – От Сергеева, сказано! Тащи сюда свою задницу!

Сторож молча покинул пост и распахнул перед нами калитку рядом с воротами, закрывающими въезд на бетонную трассу. Дальше простирался незастроенный участок Ходынки, представлявший собой часть суши, со всех сторон окруженную Москвой.

Ходынское поле в отличие от Бородинского сохранило в народной памяти славу печальную. На нем также полегла пропасть людей, но не за свободу отчизны, а за понюшку табаку. Точнее, за чарку вина и дармовой пряник, обещанный начальством по случаю восхождения на престол последнего русского государя. Отсюда начинался трагический путь монарха-великомученика в подвалы Ипатьевского дома. С коронации. Уже после этих прискорбных «гуляний» в западной оконечности поля было оборудовано артиллерийское стрельбище. По соседству с полигоном разместились Николаевские казармы. А накануне Первой мировой близ военных лагерей возник аэродром. На этом аэродроме Владимир Ленин в восемнадцатом принял военный парад. Не коронация, но тоже приятно. Через пару месяцев царя Николая на всякий случай угробили.

Не знаю, как народ, но аэропланы с давних пор на Ходынке сильно измельчали. Беспризорное поле нынче служит местом сбора энтузиастов потешного воздухоплавания. Авиамоделисты съезжаются сюда по выходным, и тогда небо над Ходынкой снова оглашает рев моторов, но только уже игрушечных. Когда-то я тут выгуливал свое малочисленное семейство: щенка-спаниеля Кита и студентку Щуки Дашеньку Безродную. Променады эти у нас назывались «воскресниками». Особенно их жаловал Кит. Ему нравилось облаивать жужжащие крестики радиоуправляемых кукольных самолетов.

Последним свидетельством былого величия Ходынки служила безлюдная авиационная выставка, разместившаяся сразу за зданием спортивного комплекса. Туда-то мы с Русланом и направлялись.

– Бляха-муха! – выругался Руслан, споткнувшись в темноте о край бетонной плиты.

Он включил фонарь и осветил ограждение механического кладбища. Слева от нас возвышался мертвый гигант «Ми-6» с опавшими лепестками винта. Прямо перед ним разлагалась тушка ржавого детеныша. Луч света бродил в темном царстве реактивных истребителей, выхватывая отдельные фрагменты мрачной картины полураспада.

– Вон там, кажется, место есть! – Руслан высветил пятачок между нарой фронтовых бомбардировщиков.

Мы осмотрели посадочную площадку. На первый взгляд журавлевский геликоптер должен был здесь поместиться. Да и на второй тоже.

Фонарь в руке Руслана мигнул и погас.

– Батарейка села. – Руслан постучал по его металлическому корпусу. – Или лампочка отошла?

– А что хуже? – осведомился я, щелкая «зиппо».

– Хуже, если батарейка села. – Руслан при мерцающем пламени зажигалки стал отвинчивать стеклянный колпак.

– Тогда лампочка отошла, – выбрал я меньшее из двух зол.

Выбор оказался верным. Фонарик вспыхнул с новой силой, и мы побрели искать подходящий объект для установки заряда.

– Е-мое! – воскликнул Руслан, замерев у бездействующей пусковой установки. – Типа «земля – воздух» ракета! Сойдет, что ли?!

– Почему бы и нет? – Я присел рядом на корточки.

– На сколько ставим? – Руслан расстегнул рюкзак и осторожно извлек из него взрывное устройство.

– Ты же говорил, что у этого Гочи любые!

– Любые, – подтвердил Руслан, созерцая мину с часовым механизмом. – Кроме тех, что с дистанционкой. Было две штуки, да меня курганские опередили.

– Ставь на девять двадцать, – прикинул я. – Надеюсь, к этому времени все подтянутся.

Закончив возню с зарядом, мы вернулись на взлетную полосу.

– Метров триста! – вздохнул Руслан, прикидывая на глазок дистанцию до крыши бывшего легкоатлетического манежа.

– Метров двести, – поправил я.

– Какая разница?! Все равно до фига!

Я давно заметил, что он как-то мнется. Словно хочет мне сообщить нечто важное, да не знает как.

– Ну? – взял я его за плечо. – Выкладывай.

– Не могу я стрелять! – процедил он сквозь зубы, резким движением стряхнув мою руку.

– Ладно, – попытался я его успокоить. – Это как раз нормально.

– Да нс понял ты, урод! – взвился он. – У меня зрение сдохло! Астигматизм!

Кто бы мог подумать, что у Руслана, так лихо катавшего шары, были проблемы со зрением!

– Иди ты! – опешил я. – Чего ж очки не носишь?

Спросил я скорей по инерции. Конечно же, гордый джигит в жизни бы очков не надел. Бывает такая гордость. Редко, но такое ее проявление случается.

– А контактные линзы?

– Не поверишь, – признался Руслан. – Боюсь. Как представлю эти присоски…

Я поверил. Я, например, до сих пор от червей дождевых шарахаюсь. А Руслан, отважный и дерзкий гангстер, боялся контактных линз.

– Поехали! – На лице его мелькнуло подобие улыбки. – Поехали! Есть решение!

– Куда?! – Я бросился его догонять, скользя по обледеневшей бетонке.