Текст книги "Правила игры"

Автор книги: Олег Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

Шибанов дернул подбородком.

– Я ему информацию на каждого подготовил! Потом сообразил только, что людей убирают! И все тех самых, кем он интересовался!

«Не врет!» – прикинул я. Не годился Шибанов на ту роль, что я ему сгоряча отвел. На нее вообще мало кто годился помимо Караваева. Мне вдруг стало ясно, что лишнего главного чистильщика я сам сочинил от избытка фантазии. Одного палача-распорядителя для «шахматистов» было вполне достаточно. Кто бы ни были они и как бы ни велики были их возможности, лишнего риска они бы избежали. Постарались бы избежать. А лишнее посвященное лицо – это и есть лишний риск. Значит, Караваев Игорь Владиленович снимал с доски равно как черные, так и белые фигуры. И второй список, если он существовал, следовательно, тоже находился у него.

– Ну, будь здоров, Шибанов. – Я открыл дверцу. – Можешь доложить своему гэбэшнику, что я заходил. Крест на холмик получишь. На шею вряд ли дадут.

– У меня семья, три дочки! – Шибанов совсем раскис. – Это же я тебе его сдал, Сашок! Если он узнает, мне хана!

– Не хочешь, чтоб знали о твоих поступках, не совершай их, – усмехнулся я, – гласит старая китайская пословица.

ГЛАВА 17
СПИСОК ЗЛОГО ВЛАСТЕЛИНА

В новелле Франца Кафки «Художник трапеции» изложена история про человека, достигшего совершенства в проделывании всяких штук на гимнастическом воздушном снаряде. Маэстро так сроднился со своим атрибутом, что попросту не мог без него существовать. Лишь под куполом цирка, раскачиваясь над головами ошеломленных его упражнениями зрителей, он чувствовал себя в безопасности. Вынужденный порою спускаться вниз, дабы совершить переезд на следующую площадку, маэстро испытывал ужасающие страдания. Болезнь его можно было бы назвать гипсофобией наизнанку.

Как известно, история на месте не стоит. Куда больших высот в том же рискованном жанре достигла заслуженная артистка РФ Эльвира Леопольдовна Сташевская. Свое звание она получила за победу на международном конкурсе цирковых акробатов во Франции, где исполнила каскад сногсшибательных трюков на трапеции, прицепленной к летящему вертолету. Познакомился я с ней, работая некогда в шапито. Суровая и требовательная, Эльвира гоняла своего ассистента, как дрессировщик болонку: «Стоять! Лежать! К ноге!» Две, впрочем, последние команды не отказался бы выполнить при виде этой прелестницы ни один мужчина. Кто не знал ее близко, вряд ли угадал бы, что Эльвире перевалило за сорок и что стройный красавец юноша, выступавший в номере канатоходцев под именем Антон Пестик, был ее сыном. Чтоб не компрометировать Эльвиру, деликатный в таких вопросах Антон взял фамилию отца. С Антоном я знался накоротке. Пиво сближает людей. А в пивном баре «Пльзень», расположенном в трех шагах от циркового шатра, мы с Антоном провели многие свободные часы. С пагубной в его профессии страстью к алкоголю Антон расстался в югославском еще городе Загребе. Но случилось это даже не тогда, когда он, демонстрируя на репетиции свою удаль знойной хорватке, сделал без лонжи на канате сальто назад и, пролетев двенадцать метров, опустился на широкую спину администратора, нарочно прибежавшего на арену, чтобы остановить пьяное безобразие. Случилось это чуть позже. Когда Антон, проснувшись в постели покоренной его соскоком хорватки, открыл глаза и узрел над собой люстру, висевшую под углом 45 градусов.

– И тут я понял, что кранты! – излагал мне по возвращении Пестик. – «Белка» в чистом виде как она есть! Психовоз можно смело вызывать! И выпил-то всего три пузыря «метаксы»!

Натянув одеяло на голову, Пестик стал отбиваться ногами от перепуганной автохтонки, тащившей его из постели. Оказалось, землетрясение, предписанное еще накануне местными сейсмологами, давно уж выгнало всех жителей Загреба на улицы. И только пропустившая в любовно-хмельном угаре все на свете интернациональная пара встретила стихийное бедствие силой в шесть баллов под кровлей двухэтажного дома.

– Ну чувствую, что трясет меня! – подтягивая к себе кружку «Ячменного колоса», делился Пестик пережитыми впечатлениями. – Колотит, бля, так с похмелюги, что аж пол ходуном! Ну все! Давай по последней, и баста! Завязываю!

Символическая кружка пива, опорожненная при мне все в том же «Пльзене», воистину оказалась для Антона последней. Больше Пестик на протяжении всего нашего знакомства – а протянулось оно еще лет на десять – не выпил ни капли спиртного. Честь ему и хвала.

В последующие годы Антон посвятил себя другой, не менее опьяняющей страсти: альпинизму. Точнее говоря, скалолазанию. По весне он где-нибудь в Царицыно тренировался на стенах заброшенного дворца в бывшей вотчине поэта Кантемира, летом же – штурмовал позвонки Главного Кавказского хребта. Как-то он звал меня с собой, и я отозвался. Отвесные скалы, и особенно те, что с отрицательным уклоном, требуют от своих покорителей цепкости и сноровки. А вот избыток воображения категорически тут противопоказан. Зато из меня вышел отменный наблюдатель. Так что какой нынче Антон канатоходец, мне трудно судить, но скалолаз он знатный. Его-то мне было и надо. И я даже знал, где его искать.

Болтаясь по центру и убивая время до встречи с Шибановым, я заметил в театральном киоске билеты на представление труппы лилипутов. Когда труппа объявлялась в Москве, с нею вместе объявлялся и Паша Искрометный, он же – закадычный друг Пестика. А когда объявлялся Паша, Антон обязательно проведывал его после спектаклей в гостинице «Арена», где лилипуты селились по традиции.

Паша Искрометный имел над Антоном непостижимую власть. Пестик, умница и красавец, чуть не молился на капризного альрауна. Каждая идиотская сентенция Паши вызывала у него бурный восторг. К тому же Паша был безбожным вруном и, хуже того, мнил себя остроумцем. Оттого и псевдоним он взял себе такой показательный. Я уж и не знал, в чем тут была закавыка. То ли Антон, щедро наделенный от природы всем, что пожелал бы любой смертный, испытывал некое подсознательное чувство вины перед своим идолом, то ли видел в нем достоинства, неуловимые для грубых натур. По крайней мере, я их не улавливал. Мне лично Паша напоминал крошку Цахеса, чей кок, расчесанный гребенкой сострадательной феи, напускал такого туману в очи добрых бюргеров. Только без бюргеров. Бюргеров с успехом заменял Антон, угощавший лилипута коньяками в гостиничном ресторане. За этим занятием я его и застал.

Но прежде я дозвонился до Аркадия Петровича Маевского, разыскав его по одному из приватных номеров, любезно предоставленных мне детективом Галембой.

– Откуда у вас этот номер? – грубо спросил Маевский, когда я представился и напомнил ему о нашем мимолетном знакомстве на форуме лучших сил державы.

– От верблюда, – ответил я без обиняков.

Какие обиняки между жертвой и хищником-гурманом, согласным выложить аж полмиллиона долларов, лишь бы сожрать поскорее свою добычу?

– Верблюда вы знаете, но речь не о нем, – перешел я к сути. – Я та самая пешка, за которой вы гоняетесь. Меня эти гонки утомили. Наш разговор – последний шанс договориться полюбовно и сэкономить ваши честно заработанные средства. Вы ведь их честно заработали?

На провокацию Маевский не поддался. Однако же и трубку не бросил.

– Не знаю, во что вы там играете, – продолжал я через паузу, – но как бы там ни было, предлагаю вам сдаться. Прокурору ли, сопернику ли – мне без разницы. Этим вы сохраните свою драгоценную жизнь. Ведь она у вас драгоценная, не так ли, Аркадий Петрович?

– Вы сумасшедший, – бесстрастно сказал Маевский.

Сказал и отключился. Мой ультиматум был ему как слону дробина.

Ближе к ночи я добрался до окраинной гостиницы. Справившись у «ключника» о местонахождении лилипутов, я получил в ответ гримасу. Другое дело – двадцать рублей. Тут же во всех подробностях мне было поведано о том, что труппа празднует именины какой-то Мальвы и что многих уже пришлось разнести по номерам, включая знаменитого метателя ножей Спиридона Бокалова.

Бокалова я знал. Он мне нравился. Выступал он в паре со своей женой Лизой. Спиридон замечательно владел собой и навыком выбивать с помощью кнута цветок из губ своей возлюбленной. Обыкновенно это была астра. «Астерия», как называл ее кнутобой. Гвоздем его программы являлось метание ножей мимо цели. Отважная Лиза становилась спиной к фанерному щиту, и Спиридон метров с десяти обкладывал ее остро заточенными клинками.

– А ну как, Спиридон, жена тебе наскучит? – посмеивались над ним товарищи по цеху. – Чуть левее возьмешь и – несчастный случай на производстве!

– Не наскучит, – добродушно отмахивался Бокалов. – Она «Камасутру» изучила.

Это был ответ человека, знающего, что ему надо от жизни.

Спустившись в ресторан, я сразу подметил в полумраке зала, освещенного бордовыми ночниками, шумную компанию циркачей-лилипутов. Антон среди них возвышался, как Эльбрус возвышался бы над сопками, если бы на Кавказе были сопки.

– Очаровательная Мальва! – шутил на полную громкость Паша Искрометный. – Ты у нас такая маленькая, что почти незаметно, какая ты страшненькая!

– Это вам, Саша, чистая тарелка, – усадила меня за стол жена Бокалова, только я приблизился. – Почему вы невеселы? У нас веселье. Искрометный сегодня в ударе.

– Я всегда в ударе! – Паша стрельнул в меня исподлобья сердитым взглядом. – Не то что некоторые!

Меня Паша не жаловал.

– Вы накладывайте себе. Или нет! Давайте-ка лучше я вам положу! – Милая Лизавета взялась меня потчевать. – Жаль, что Спиридон устал. Он бы вам обрадовался!

– Устал! – фыркнул Паша, наполняя свою рюмку. – Бокалов твой пить не умеет! Даром, что Бокалов. Вон Антоха не умеет, так и не пьет.

Пестик улыбнулся.

– Извините, что без подарка, – обратился я к Мальве. – Разве только это. – И пододвинул к ней стодолларовую банкноту.

– Ну зачем, – смутилась именинница. – Это совсем не обязательно!

– Бери! – приказала ей Лиза. – Когда от своих, то можно!

Мальва убрала деньги в сумочку.

– А я могу на руках вокруг Кремля обойти. – Искрометный с вызовом посмотрел на окружающих. – Запросто! Два раза могу!

– Фенарди четыре часа вертелся мельницей, – процитировал я Ноздрева.

– Какой еще Фенарди?! – насторожился ревнивый Паша.

– Финарди, – поправил меня иллюзионист Лежебокин. – Шведская труппа Финарди выступала в начале прошлого века на Старой Басманной.

Несмотря на маленький рост, Лежебокин имел большую и светлую голову, в которой помешалась пропасть разнообразных сведений из жизни циркачей.

– Пусть он уйдет! – вдруг обиделся на меня Паша. – Или сам я уйду!

Так он и сказал: не «я сам», а «сам я».

– Подожди меня в холле, – попросил Антон.

Простившись с лилипутами, я вышел. Спустя минут двадцать вышел и Пестик.

– По мою душу? – Антон размял папироску.

– Работа есть. – И я описал ему в общих чертах его задачу.

Заехав предварительно к Пестику домой за необходимым снаряжением, около двух часов ночи мы высадились из его машины у «Третьего полюса».

– Крутовато! – Глядя на торцовую стену, Антон присвистнул.

– Другой у меня нет, – вздохнул я. – Ну что? Возьмешься?

Фасад здания был полностью остекленным, зато поперечные его стены были выложены из бетонных плит высотой с человеческий рост.

– Попробую. – Антон ладонью погладил шероховатую поверхность нижней плиты.

Расстояние до соседнего корпуса с такой же глухой стеной было аршина три. С улицы эта сторона оставалась необозримой. Так что риск заключался собственно в подъеме.

– Ты завещаешь мне свою обувь? – мрачно поинтересовался я, наблюдая за тем, как Пестик разувается.

Мне доподлинно было известно, что скалолазы работают по высшей категории сложности исключительно босиком, но я отчего-то полагал, что это правило действует лишь до начала заморозков.

– Мечтай!

Человек-паук Антон Пестик сплюнул, перекрестился и начал восхождение. Вставляя пальцы в зазор каждой следующей плиты, он подтягивался, затем забрасывал правую ногу, нащупывал еле заметный вверху выступ и, перенося на него вес тела, выпрямлялся, будто пружина замедленного действия. После каждого этапа Антон отдыхал, распластавшись по стене. Подъем на 16-этажную высоту занял у него около полутора часов. А бояться я за него перестал уже минут через десять. Его синхронно повторяющиеся раз за разом движения подействовали на мои страхи усыпляюще. Я просто стоял и, задрав голову, смотрел на него. Шея моя совсем онемела. Изредка я поглядывал на часы. Наконец Антон исчез за парапетом крыши, и вскоре к моим ногам, размотавшись в воздухе, упала капроновая лестница.

Дурно мне стало где-то на половине пути.

– Вниз не смотри, придурок! – крикнул Антон. – Еще немного!

Сжав зубы, я одолел остаток дистанции.

– Ну и видок! – Антон рассмеялся, встречая меня на крыше. – Как будто ты осиное гнездо проглотил!

В совершенном изнеможении я рухнул на мокрый гудрон.

– Хорошо, что сегодня подтаяло, – заметил Пестик, присаживаясь на крышку вентиляционной шахты. – А то бы… – Не договорив, он обулся, достал папиросы и закурил.

– Теперь-то можно?! – переведя дыхание, я с опаской глянул вниз.

Дно ущелья между стенами зданий терялось в темноте. Если бы я не был свидетелем восхождения Пестика, ни за что бы не поверил в подобное.

– Слушай, все хочу спросить, – оперевшись спиной о парапет, обратился я к Пестику. – Ты где «Казбек» достаешь советского производства?

– На чердаке. – Антон затянулся, полыхнув алым угольком. – Дед мой там целый склад устроил. К войне, наверное, готовился. Полез я как-то наверх, смотрю – мать честная! Крупы, сахар, макароны, тушенка! Ну и коробок десять «Казбека»! С тех пор и кайфую.

– Да, были мужики, – отозвался я.

– Почему были?! – возразил Антон. – Они и нынче здравствуют! Возьми хоть Пашу Искрометного. Когда я ногу на Вольной Испании сломал, он меня трое суток пер на своем горбу до ближайшего лагеря. Весу-то в Пашке не больше пуда. Вот и прикинь! Жрать нечего, дороги не знает, я без сознания… Представляешь?! А я еще его с собой в горы брать не хотел!

Я представил. Представил и подумал, что скверно я в людях разбираюсь. Совсем не разбираюсь.

– Ну и что дальше? – Антон щелчком отбросил папиросу, и она, прочертив огненный след, исчезла в темноте.

– Дальше спуск на четыре этажа. – Я пересек широкую площадку по диагонали и, перегнувшись через парапет, провел воображаемую прямую до нужного окна.

Выбрав наш пустой невод, Антон сбросил примерно четвертую его часть с крыши в указанном месте и закрепил ячейку за железное ухо, каковыми в достатке было оснащено низкое бетонное ограждение.

– Теперь я один. – Подергав лестницу, я проверил ее на прочность.

Хотя на прочность скорее в тот момент надо было меня проверять. Поджилки мои все еще тряслись, и шагать снова по мягким ступеням, ощущая под собой убийственную пустоту, мне хотелось меньше всего.

– Ты подожди, пока я спущусь, и тем же путем возвращайся обратно. – Я обнял Антона и пополз вниз.

– А лестница как же?! – крикнул он.

– Черт бы с ней! – выругался я, сражаясь не столько с капроновой стремянкой, мотавшейся на ветру, сколько с мандражом. – Когда ее найдут, нас с тобой здесь не будет!

– Хорошая лестница! – едва расслышал я его бормотание. – Из Турции привезли!

И чего только в Турции не делают!

Ошибся я всего на окно. По счастью, соседняя фрамуга была открыта. Начальник отдела кадров «Третьего полюса» любил проветривать помещение. Раскачавшись, я ногами вперед нырнул в зияющую щель. И, съехав по фрамуге, точно по горке, упал на подоконник уже внутри.

Игорь Владиленович оставил для меня на компьютере прилепленную скотчем записку: «Без разрешения не включать!»

Сумрачная подсветка большого аквариума отбрасывала на стены его ихтиологического кабинета мерцающие блики. Похожие на молоточки, фиолетовые телескопы стучались беззвучно в толстое стекло. Скалярии, шевеля плавниками, гуляли туда и сюда в своем аквапарке, словно дамы с собачками. На роль собачек шли меченосцы, чьи тонкие заостренные хвосты тащились за ними, словно брошенные поводки.

Разрешения спросить было не у кого, и, устроившись за массивным столом, я запитал компьютер. Параллельно я занялся обыском. Сейф Караваева, замурованный в стену, был по зубам разве что видавшему виды медвежатнику. Ящики стола частью были заперты, а частью и нет. Те, что были заперты, я бесцеремонно взломал ножом для разрезания бумаги и вывалил их содержимое на пол. В основном тут оказались папки с личными делами сотрудников. К ним я решил вернуться позже, если возникнет надобность. В самом верхнем ящике, расставленные аккуратно в ряды, хранились дискеты. Среди них были как надписанные, так и пустые. Просмотреть их все до утра представлялось нереальным, и я оставил дискеты в покое. Положившись на удачу, да еще на то, что Игорь Владиленович пользуется списком достаточно часто, а потому держит его не только на дискете, но и в памяти «писюка», я вернулся к компьютеру. На белом прямоугольнике посреди черного поля меня поджидала надпись: «Enter password». Вот это явилось для меня абсолютным сюрпризом. Компьютер был заперт. Осмотрительный Игорь Владиленович поставил его на пароль. Какой у старого жандарма мог быть пароль? После непродолжительных размышлений я попробовал слово «порядок». Верно потому, что заведующий кадрами был аккуратистом. Самые основные склонности человеческой натуры обнаруживаются именно в мелочах. И обнаруживаются тем более, чем их носитель старше. У Караваева все лежало и стояло исключительно в отведенных местах. Даже карандашная точилка, привинченная слева от меня и чем-то напоминавшая карманную мясорубку, отдыхала для новых дел в блеске и чистоте, между тем как цветные карандаши, доведенные до совершенства, покоились в сияющей латунной гильзе, одинаково острые и равной высоты. Да и вся остальная канцелярия Игоря Владиленовича была такова. Правда, я внес в ее распорядок столь существенные изменения, что обеспечил кадровика работой по меньшей мере на день.

Компьютер между тем не загрузился. Следующее слово, испытанное мной в качестве пароля, а именно «кинология», тоже не помогло. Пристрастия Караваева к собаководству его электронный сторож не разделял. Я попробовал ввести фамилию основоположника взрастившей Игоря Владиленовича организации, и эта попытка завела меня в окончательный тупик. Дзержинский, со свойственной ему прямотой и решительностью, заблокировал компьютер наглухо. «Access denied» – гласило новое сообщение, появившееся в рамке. Что даже при моем бедном английском означало: «Доступ закрыт». В сердцах треснув по макушке ни в чем не повинный монитор, я посмотрел на часы. Короткая стрелка перепрыгнула за шесть. Я закурил, стряхивая пепел в латунный стаканчик с карандашами и прикидывая, каким образом вернуть компьютер хотя бы в исходное состояние. В итоге задачка оказалась проще, чем я себе представлял. Достаточно было выдернуть штепсель из сети и снова воткнуть его в розетку, как предложение ввести пароль вернулось на экран. «Какое же слово мог использовать этот мерзавец в качестве ключа?!» – с ожесточением я взялся перебирать все мыслимые варианты. И тут взгляд мой упал на аквариум. «Под пыткой молчать будут! – вспомнил я обращенное на рыбок излияние чувств кадровика. – Не сдадут отца родного ни за деньги, ни за почести!» «Телескоп» – набрал я на панели прозвище фиолетовых «молоточков». И компьютер ожил. И впустил меня в свою систему «Windows 95». Настучали все-таки «молоточки» на Караваева! Сдали со всеми потрохами, причем бесплатно. А ведь знал Игорь Владиленович, что никому верить нельзя. Как говорит наш беззаботный народ: «И на старуху бывает проруха».

Пробежавшись по меню, я заглянул в «Последние открываемые документы». Документов Караваев открывал на текущий период много, но нужного мне списка среди них не значилось. Не значилось так не значилось. Зато следующая выбранная директория – «Личное» – оказалась той самой. Сперва известный мне файл со списком Штейнберга, а затем и неизвестный, но тоже с фамилиями и датами, возник на экране монитора. Фамилий в нем было также четырнадцать, и напротив восьми были проставлены числа.

Некто Питер Анспак поместил когда-то в Интернете «Evil Overlord List», или «Список злого властелина». Разбирая ошибки, совершаемые меднолобыми кинозлодеями из фильма в фильм, в результате которых они неизменно проигрывают хорошим ребятам, Анспак разработал свой устав. Определенные им для злодея 100 правил поведения не оставляли никаких шансов на победу героям со знаком плюс. Вспоминается, например, такое: «Когда я поймаю моего врага и он спросит: «Скажи мне, прежде чем ты убьешь меня, в чем было дело-то?» – я отвечу: «Нет!» И пристрелю его. Или нет. Лучше сначала пристрелю, а уж потом скажу «нет». Остальные правила были в том же примерно духе. Насколько я мог судить, мои злодеи следовали этому кодексу неукоснительно. Объяснять мне, в чем дело, они не собирались. Они даже не собирались отказывать мне в объяснении. С них достаточно было меня пристрелить. И раз так, мне предстояло все ответы получить самому.

Используя первую подвернувшуюся под руку дискету, я сбросил на нее с компьютера искомые сведения и взялся за папки, вываленные мной раньше из ящиков стола. Сведения к этому обязывали.

Перечень лиц, добытый в результате моей рискованной акции, выглядел следующим образом:

ТРЕГУБОВА 6.8.9.	ШИПИЛОВ
СМИРНОВ	СТРИЖ 1.10.9.
ВАРАПАЕВ 11.9.8.	РУБЦОВ
ГАЛУШКИН	ЛЮБШИН
КИПИАНИ 8.4.9.	ПОТЕХИНА 3.1.9.
РОКОТОВ 22.5.9.	НИКОЛЬСКИЙ 29.10.8.
МИХАЙЛОВА	КАТЫШЕВ 12.5.9.

Из всех перечисленных о чем-то мне говорила только фамилия Стриж. Стриж был опознан Курбатовым по фотоснимку, сделанному на похоронах Штейнберга, как директор загородного ресторана «Последний рубеж», имевший с Иваном Ильичом какие-то личные дела. Судя по дате, проставленной рядом, Стриж больше не имел никаких личных дел не только с Иваном Ильичом, но и с кем-либо вообще. Если, конечно, это было то, что я думал.

Личные дела… Ими-то я и занялся. Четыре дела – Кипиани, Рокотова, Потехиной и Варапаева – я извлек из груды папок. Все они были сотрудниками «Третьего полюса». На каждой папке в правом верхнем углу стояло аккуратно выведенное синим маркером слово «выбыл». Педант Караваев и здесь остался верен себе. Отложив их изучение до лучших времен, я обесточил компьютер и проверил дверь. Она, как и следовало ожидать, оказалась заперта снаружи. Устроившись подле нее в кресле, я стал караулить Игоря Владиленовича. В конечном счете повидаться с ним было даже уместно. «Когда еще встретимся? – подумал я сквозь дрему. – Да и встретимся ли? Караваев – тип непредсказуемый. Возьмет да и окочурится!»

В 9.00 ключ повернулся в замке. Игорь Владиленович прибыл строго по расписанию. Дверь открывалась внутрь и потому в момент открытия заслонила меня от Караваева. Раздеваться он, как я понимаю, начал еще в коридоре, поскольку сразу направился к вешалке и засопел, стаскивая уже расстегнутое пальто.

– Доброе утро! – Я пинком захлопнул дверь и шагнул к долгожданному хозяину кабинета.

Уронив шапку, он повернулся ко мне лицом. И как раз вовремя. Плотный удар в челюсть кадровика вернул ее на место, как только она стала отваливаться. Караваев сел на пол. Он бы и лег, да я его придержал за шкирку.

– Вижу, что рад, – заметил я.

Куда девался весь его напускной оптимизм? Девался куда-то. Остались лишь злобные колючки вместо глаз.

Караваев шевельнул губами с намерением что-то произнести, но слушать его у меня лично охоты не было. Повторным апперкотом я оборвал тщетные попытки Игоря Владиленовича, после чего подтащил его к аквариуму.

– А это тебе за купание в гараже! – Насильственно вернув Караваева в вертикальное положение, я окунул его голову в воду.

Перепуганные меченосцы и скалярии брызнули в стороны.

– Вирки себя чувствовал хуже, когда в Неве тонул! – Я выдернул Караваева из аквариума, дал ему вздохнуть и вновь погрузил в пучину.

Отпустил я его, лишь когда он досыта нахлебался. Караваев стал валиться на спину и, уцепившись за стенку аквариума, потащил его за собой. Тяжелая стеклянная емкость с грохотом опрокинулась на паркет. Золотые и серебряные рыбки, фиолетовые телескопы и малиновые «ромбики» затрепыхались вокруг Игоря Владиленовича, который, загребая руками воздух, ворочался на полу посреди мелководного озера.

– Я с тобой еще не закончил, чекист! – предупредил я его, покидая кабинет.

В коридор выглядывали переполошенные шумом сотрудники «Третьего полюса». Охранник, дежуривший на входе, маялся, не зная, то ли ему бежать к месту происшествия, то ли оставаться на боевом посту.

– Там у вас мужчина тонет, – разрешил я мимоходом его сомнения.

И вахтенный, бросив службу, метнулся на выручку заведующего кадрами.

Дверь лифта уже закрывалась за мной, когда истошные вопли Караваева достигли наконец моего слуха.