Текст книги "Танец ангела"

Автор книги: Оке Эдвардсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

19

После того как основательно нападал снег, пришел холод. За ночь все застыло и замерзло. Свет понедельничного утра преломлялся на морозе красиво, загадочно и немного страшно.

Ларс Бергенхем протрусил на кухню, сварил кофе, поднял жалюзи и выглянул в окно. Деревья оказались завернуты в несколько слоев изморози. Пока он стоял у окна, туманная дымка рассеивалась и цвета обретали обычную силу. Ему пришло в голову, что цвета уходили переночевать, а теперь возвращаются и один за другим проскальзывают на свои привычные места. Куст, бесцветный до прозрачности, потемнел сразу, как часы показали восемь, позади из снега вырос едва видный ранее деревянный забор, а его машина обрела очертания и блеснула под брызгами солнца из-под снежного капюшона.

Сегодня он работал в вечернюю смену. Мартина еще спала. Ему почему-то не сиделось на месте, как будто кто-то нашептывал что-то в груди. Он залпом выпил кофе, поставил чашку в посудомойку и пошел в ванную. Умылся, почистил зубы, потрогал языком обломленный край зуба – при полоскании побаливает от горячего.

Стараясь не шуметь, Ларс Бергенхем вернулся в спальню и выбрал из шкафа одежду, складывая ее на стул у двери. Мартина заворочалась в полусне, одеяло сползло и обнажило бедро, теплый холмик живого посреди белого пейзажа постели. Он подкрался и тихонько провел по коже пальцами, а потом губами. Она вздохнула не просыпаясь.

Он оделся: свитер потолще, ботинки потеплее, кожаная куртка, шапка, перчатки. Дверь открылась с трудом, снаружи припирал свежий снег.

Пришлось взять лопату, разрубить наст, лежавший, как крышка, на мягком снеге, проложить дорогу к машине. «Летом надо обязательно положить навес, – думал он. – Если, конечно, удастся найти недорогие доски».

Он смахнул с машины снег и попытался ее открыть, чтобы достать скребок, но ключ не влезал даже на миллиметр. Он тупо стоял и смотрел на пузырек с маслом для замка, лежавший в кармане пассажирской двери. Как глупо, подумал он.

Бергенхем попробовал всунуть ключ в другие двери и в багажник, но ничего не вышло. Тогда он пошел в сарай, откопал проволоку, просунул ее между дверью и стойкой и через десять секунд был внутри. Оставив ключ на крыше, он залил масло во все замки, попробовал открыть – результат был налицо. Он засунул пузырек в карман, взял скребок и стал аккуратно счищать лед со стекол. Когда все было готово, он почувствовал удовлетворение, как будто умыл, побрил, причесал автомобиль перед выездом в люди.

Мотор кашлянул, Ларс врубил обогреватель на полную мощность, нажал на кнопку радио, и в салон ворвался Фил Коллинз. Дорога шла вдоль канала. Вскоре ему надоело, и он поставил кассету группы «Р.Е.М.», лежавшую у него в бардачке уже лет пять. Тогда, сразу после выхода, диск «Автоматика для народа» занял второе место в британских чартах, он хорошо это помнил, потому что как раз той зимой, в 1992-м, у него был последний семестр в полицейской школе и часть его они проучились в Лондоне. Он был счастлив и пьян в пабе «Ковент-Гардена» и проснулся в постели с веселой девчонкой у нее дома в Камдене, но как он туда попал, вспомнить не удалось.

Автоматика для людей.

«Я автоматически встаю на сторону людей, потому что это моя работа», – говорил он тогда в пабе, и она улыбалась ему и флиртовала до самой постели.

Весной он встретился с Мартиной.

Он ехал в южном направлении, через километр поле уступило место урбанистическим пейзажам. Справа дымилась труба завода «Вольво», впереди громоздился мост, нависая с небосклона, цистерны с нефтью блестели и резали глаза.

На шоссе медленно двигалась вторая волна часа пик – конторские служащие ехали в центр города.

Въехав на середину моста, он бросил взгляд направо, на фиолетовую линию горизонта, – в разное время года она выглядела по-иному. Зимой горизонт большей частью был закрыт от взоров, как будто посреди моря выросла стена. Но таким утром, как сегодня, синева расступалась и светлела вдали. Город снова открыт.

Съехав с моста, он без цели поехал на запад. Беспокойство в груди не проходило, впрочем, ему было не привыкать к такому состоянию, когда некто нашептывает в ухо и надо ехать или идти… В последнее время оно только усилилось. Ему пришло в голову, что это может быть связано с мягким тупым конусом, торчащим из живота Мартины, и ему стало стыдно за свои мысли.

Доехав до площади Фролунда, он развернулся и поехал обратно через туннель. Под землей он чуть не потерял сознание, но туннель кончился, и он затряс головой и заморгал, когда свет обжег его глаза. Его вдруг одолел страх, предчувствие нехорошего, бросило в дрожь, и он попытался провернуть дальше уже повернутый до упора регулятор тепла. Обратно через мост он ехал, уставившись прямо перед собой.

В Молнлике такси занесло на повороте. Вылетев на соседнюю полосу, машина выровнялась и просвистела мимо рейсового автобуса. Настоящее ралли Гетеборг – аэропорт Ландветтер, подумал Винтер. Он не опаздывал, но, похоже, для таксиста было делом чести добраться до аэропорта так быстро, как только возможно.

Из внутреннего кармана куртки зажужжал телефон. Винтер вытащил антенну и услышал запыхавшийся голос матери – должно быть, устала от утренних пробежек между холодильником и кухонным столом.

– Эрик! Ты дома?

– Я еду в аэропорт.

– Ты такой умница, Эрик.

Эрик смотрел на шофера. Тот сидел с остекленелыми глазами, как будто готовился вывернуть руль и врезаться на всем ходу в скалу у дороги.

– Ты часто ездишь по работе.

– Обычно не дальше площади Эрнста Фонтелля.

– А что там?

– Здание полиции.

– Я поняла.

– Вот и все мои поездки. Велосипедные, как правило.

– А сейчас ты куда?

– Лондон.

– Это настоящая командировка, хоть я и не люблю Лондон.

– Мы уже это обсудили. Ты что-то хотела?

Среди обычных шумов на линии, кажется, можно было различить обрывки слов, вплетающихся друг в друга, остатки неизвестных голосов, говорящих на новом загадочном языке.

– Я не могу позвонить своему сыну просто так?

– Я уже подъехал, – соврал он.

– После разговора с тобой я позвонила Карин, ты же спрашивал. Она сказала, что ты был очень добр с ними.

Винтер промолчал.

– Еще она сказала, что Лассе очень плохо все это перенес и она сама не ожидала, что справится лучше, чем он.

Водитель сбавил скорость и перестроился направо. Сзади раздался шум, и Винтер оглянулся. Автобус их догнал и держался впритык и, казалось, готовил безумный обгон прямо под знаком «уступите дорогу» в сотне метров впереди.

– Это сложно пережить, – сказал Винтер.

– Не слышу!

– Им придется многое еще пережить после смерти Пэра. Это надолго.

– Кретин безмозглый! – закричал водитель с диким взглядом, хотя минуту назад стеклянные глаза не выражали ничего. Он злобно смотрел в зеркало заднего вида, не на Винтера, а на автобус, который резко затормозил и остановился в полуметре от идущей за ним машины.

– У них с головой не в порядке, – сказал он, взглянув в зеркале на Винтера. – Носятся, прямо им не терпится.

– Он по расписанию ездит, наверное, пора было остановиться, – закрыв микрофон, пошутил Винтер.

Водитель хмыкнул.

– Эрик, что ты сказал?

– Ничего.

– Что ты там делаешь?

– Я приехал в аэропорт.

– Не забудь позвонить Лотте.

– Не забуду. Пока, мама.

– Смотри, чтобы в Лондоне…

Он опустил телефон и нажал отбой.

В зале вылета он отстоял четверть часа в очереди и наконец протянул женщине за стойкой билет и паспорт. Справа шла регистрация рейса на Канары, и над толстой длинной очередью витал шепоток радостного предвкушения.

Винтер попросил место в проходе, желательно у экстренного выхода – это из-за ног, и в салоне для некурящих. Но оказалось, что Британские авиалинии уже запретили курить на всех рейсах.

Когда женщина закончила с его бумагами, он подумал о тех бесконечных списках пассажиров, что поступали в его отдел. Непомерная работа: все, кто прилетел в Гетеборг из всей Британии в последние два месяца. Зато есть что показать, если кто поинтересуется: да, вот лежат полные списки, у нас есть вся информация. Когда вы дадите нам еще три тысячи сотрудников и три года на расследование, мы проработаем эти списки, а вам остается надеяться, что убийца летел под настоящим именем.

«Корпят ли над ними люди Макдональда? – подумал он. – Наверняка списки просто валяются, как и у нас. Но никогда нельзя знать заранее. Не угадаешь». Он взял свой билет, паспорт, посадочный талон, улыбнулся женщине, проследил взглядом уплывающую от него сумку и пошел на паспортный контроль.

По сравнению с солнечным светом на улице в лесу за домами было холодно и темно. Дыхание Анеты Джанали зависало в воздухе облачками.

– Ты ведь к такому не привыкла? – спросил Фредрик Хальдерс.

– К чему?

– К морозу. Ты же такого раньше не видела?

– Выражайся яснее, – сказала Анета, хотя уже поняла, к чему это он.

– Это называется снег, – показал Хальдерс. – И мороз.

Он попытался схватить воздух.

– Ну-ну.

– У вас дома такого ведь не было?

– Где дома?

– Ты же сама прекрасно знаешь, где был твой дом.

– Скажи сам.

Хальдерс повернулся и посмотрел сверху вниз на черное лицо Анеты рядом с ним.

– В Уагадугу, – наконец сказал он.

– Чего?

– В Уагадугу, ты же оттуда.

– Ах вот что.

– Столица Верхней Вольты.

– Надо же.

– Теперь больше известной как Буркина-Фасо.

– Впервые слышу.

– Ну как же, Буркина-Фасо, – повторил он.

– Я родилась в Западном роддоме Гетеборга.

– В Уагадугском отделении Западного роддома Гетеборга, – сказал он, и они оба расхохотались.

Они вошли в первый дом по той улице, где все произошло. Подъезды соединялись внутри переходами, и в одном из них еще недавно жил Джейми Робертсон.

Они обходили квартиры по второму разу, чтобы найти тех, кто не был дома при первом обходе и не откликнулся на оставленные сообщения.

Неяркое позднее утро непривычно освещало город, глухими отблесками, как матовая лампа, но после темной зимы любой свет был удивителен.

Анета Джанали позвонила в первую дверь. Слышался шорох и голос с верхнего этажа. Только после третьего звонка за дверью раздались шаги. Дверь широко открылась. Мужчина лет тридцати пяти – сорока, с пышной шевелюрой, в широких подтяжках поверх белой рубашки и с расстегнутыми манжетами – похоже, его застали в процессе сборов на вечеринку. На шее болтался незавязанный галстук. Тусовка среди недели, для своих, подумала Анета. Мужчина выглядел элегантно, но слегка потрепанно, и дрожащие руки и увлажненные глаза выдавали любителя алкоголя.

– Да?

– Полиция, – бухнул Хальдерс с обычной бесцеремонностью.

Эта работа как раз для него, подумала Анета. Он любит вторгаться в дома. Оттого он и ходит тут год за годом и не продвигается дальше. То ли он сам не осознает причины, то ли уже поздно что-то менять.

– Да? – сказал мужчина и взялся за галстук. Итальянский, подумала Анета, кажется, шелковый, и, наверное, дорогой. Винтер сказал бы точно.

– Можно войти на минуточку? – спросила она.

– А вы по какому поводу?

– Нам надо задать несколько вопросов.

– О чем?

– Может, мы зайдем? – Хальдерс обвел рукой лестницу, показывая, что не на площадке же задавать такие вопросы.

Мужчина, убежденный доводом, отступил назад, как перед вооруженными грабителями. Он подождал, пока они вошли, закрыл дверь и жестом пригласил пройти. Пройдя через холл, они оказались в самой большой комнате из всех виденных в этом доме. Анета огляделась: высокий потолок, побелка, пространство и все остальное бросалось в глаза, в отличие от той комнаты, где убили Джейми. Его квартира была меньше, проще, и даже высокие потолки там не смотрелись.

– Просторно у вас, – не удержалась Анета.

– Да, я сломал одну стену.

– Сам? – спросил Хальдерс.

Мужчина посмотрел на него, как на клоуна. Потом повернулся к Анете и спросил:

– Вы по поводу убийства?

Но ему никто не ответил. Хальдерс уставился в стену, Анета смотрела на мужчину.

– Убийства парня из соседнего подъезда, – уточнил он.

– Да, – ответила Анета. – У нас буквально пара вопросов.

– Я слушаю.

– Вы были дома примерно в то время, когда это произошло? – Она назвала день и час.

– Кажется, да. Но я улетел сразу после этого, утром.

– Вы знаете, о каком мальчике речь?

– Конечно. Мне не удалось остаться в неизвестности.

– Что вы имеете в виду?

– Об этом же непрерывно говорили по ТВ и в газетах. Не то чтобы я часто смотрю телевизор, но сегодня за полдня я просмотрел кучу газет и не узнать все в подробностях было невозможно. – Он кивнул на письменный стол с пачкой газет. Уже просмотренные раскрытые газеты валялись рядом на полу.

– То есть вы только что приехали? – спросила Анета.

– Несколько часов назад.

– Куда вы ездили?

– Какая разница?

– Если разницы нет, то ничего не мешает ответить.

– Я был в отпуске. На Гран-Канарии. Не заметно?

Он принял встревоженный вид, как будто опечалился отсутствием шикарного загара: неужели поездка прошла зря? Он сходил в холл за бумажником и вытащил билет.

– Вот доказательство.

– Вы видели этого молодого человека… ранее? – спросил Хальдерс, не взглянув на «доказательство».

– Когда – ранее?

– Вы видели когда-нибудь, как он входил или выходил?

– Да.

– Да?

– Я же говорю, что видел. Мы иногда пересекались, когда я возвращался особенно поздно. Я вожу трамвай, – объяснил он.

«Да, – подумала Анета, – совсем поздно ходит только трамвай. А иногда и он не приходит. Но мужчина скорее похож на директора отделения банка, чем на водителя трамвая. Смотрите-ка». Она представила, как Эрик Винтер сидит в водительской будке и ведет позвякивающий трамвай по Брюнс-парку.

– Он был один? – спросила она, надеясь, что ее внутренняя улыбка осталась незамеченной.

– Что?

– Когда вы встречали мальчика в подъезде, он был всегда один?

– Не всегда.

– Не один… – повторил Хальдерс.

– Когда вы в последний раз видели его с кем-то?

Мужчина задумался, и когда наконец вспомнил то, что пытался вспомнить, в одно мгновение побелел как полотно и покачнулся, схватившись за стол.

– Боооже, – пробормотал он.

– Что такое? – спросил Хальдерс, шагнув вперед, чтобы поддержать его. «Он ясно вспомнил картинку и думает, что это и был убийца. Не опережать его своими догадками. Чертовски важный, ключевой момент».

– Когда вы в последний раз видели мальчика с кем-то еще?

– Ккккажется, в тот день…

– В какой?

Мужчина справился с собой и заговорил обычным голосом.

– Я видел его с мужчиной, – сказал он и вдруг опустился на пол. Анета и Хальдерс переглянулись. – Сейчас, сейчас, – сказал мужчина и начал листать газеты, лежащие на полу. Я тут видел дату…

Они могли подсказать дату, но молчали.

Мужчина поднялся с газетой в руках.

– Господи! – Он посмотрел на авиабилет. – Именно тогда.

– Что тогда? – спросил Хальдерс.

– Я видел мальчика как раз накануне вечером… перед тем как это все случилось. – Он смотрел на полицейских.

– И вы только сейчас об этом говорите? – спросил Хальдерс.

– Я же улетел рано утром… сразу после этого.

– На Гран-Канарии?

– Да. В Пуэрто-Рико.

– Пуэрто-Рико в другом конце света от Гран-Канарии!

– Дааа… – неуверенно протянул мужчина, как будто сомневался, где же он провел отпуск.

– Там же есть шведские газеты.

– Я не читал никаких газет, – ответил мужчина с глубоко огорченным видом. Анета поняла его и сделала знак Хальдерсу.

– Я узнал обо всем только сегодня.

– Да, – сказала Анета.

– Совсем ничего не знал, – повторил мужчина.

– Вы бы узнали того, кто был в тот день с Джейми, если бы увидели его еще раз?

Мужчина сделал неопределенный жест.

– Я видел его в основном со спины.

– Но это был мужчина? – спросила Анета.

– Да, высокий, они поднимались по лестнице, когда я проходил через холл. Или они стояли у лифта…

Хальдерс посмотрел на Анету.

– Мы бы хотели, чтобы вы проехали с нами для более подробной и основательной беседы, – сказал он.

– Основательной? Я что… вы меня подозреваете?

– У вас есть интересующие нас сведения, и мы бы хотели, чтобы вы постарались вспомнить как можно больше.

– Но я так… устал.

Тут Хальдерс подумал: «Мужик, не заставляй меня говорить, что я имею право задержать тебя на шесть плюс шесть часов».

– Хорошо, конечно, – сказал мужчина, оценив ситуацию, – я только на секундочку…

Он выбежал из комнаты, и из туалета донесся звук мучительно опустошаемого желудка.

– Когда улетает самолет Винтера? – спросил Хальдерс у Анеты.

– Думаю, сейчас. Он сказал, без пятнадцати одиннадцать, и это через десять минут.

– Срочно звони. – Он показал на ее правый карман.

Она достала мобильный и набрала номер.

– Как мы жили без этих наворотов раньше? – сказал Хальдерс про мобильник, больше для самого себя.

– Не отвечает.

– Конечно, он сел в самолет, отключил телефон и сосредоточился на ногах стюардесс и выборе вина.

Они услышали новый приступ из туалета.

– Звони в аэропорт, – сказал Хальдерс.

– У меня нет номера…

– Девяносто четыре, десять, ноль-ноль.

– Ты знаешь наизусть… – Анета набрала номер.

– Я все знаю.

Анета дозвонилась и объяснила, в чем дело, и за две минуты до того как самолет вырулил на взлетную полосу, стюардесса, только что проверившая посадочный талон Винтера, назвала его имя по громкой связи. Он встал и через полчаса вышел из машины на площади Эрнста Фонтелля.

20

Мужчину звали Бекман, и он пропьянствовал весь отпуск на лоджии в отеле «Альтамар» в Пуэрто-Рико с чудесным видом на линию горизонта с запада на восток. Протрезвел в самолете домой. Больше он ничего не мог сказать.

Он был не первым свидетелем, которого они привозили. Но в этот раз, казалось, они нашли настоящее – такое предчувствие было у Винтера, когда он налегке выходил из лифта. Сданную в багаж сумку он получит позже, после того как она слетает в Лондон.

Бекман страдал с похмелья, до белой горячки ему было еще далеко, но двигался дергано, как под неслышимый хип-хоп. Действительно ли он водит трамвай? «Сядем в трамвай, идущий в небеса, Иисус за рулем, и Господь Бог кондуктор», – пронеслась в голове у Винтера строчка из песни. «Веселое прибытие домой для Бекмана, а я так даже не уехал».

Он представился. Зашуршал диктофон. В коридоре кто-то громко и коротко рассмеялся.

– Я очень мало помню, – сказал Бекман после необходимых формальностей в начале допроса.

– Во сколько вы вернулись домой тем вечером, или ночью, когда вы видели Джейми Робертсона с этим… человеком?

– Сразу после двенадцати. В начале первого. Хотя на самом деле было не так.

– Что было не так?

– На самом деле я вернулся назад, после того как я увидел их первый раз, и тогда, кажется, я увидел этого мужчину опять.

– Вы видели его два раза?

– Я где-то потерял мой шарф, это, может, звучит странно, но он куда-то делся, и я подумал, что он мог выскользнуть, когда я расстегнул пальто в подъезде, и я пошел назад и увидел его со спины, он поднимался по лестнице.

– Он был один?

– В этот раз один.

– Попытайтесь его описать.

– Это сложно.

– И все-таки попытайтесь.

– Есть одна закавыка.

– Какая?

– Не знаю, как это выразить.

Винтер ждал. В коридоре опять раздался смех. Это могло как помочь Бекману расслабиться, так и, наоборот, обеспокоить. «В эту минуту мои люди обшаривают все в его квартире. Он убил мальчика и тут же улетел. Сейчас он признается в этом, а потом и во втором убийстве. Может, и в Лондоне он был. Да, мы молодцы, мы можем раскрыть дело одним движением руки – потому что мы так тщательно все проверяем. Вечером мы сможем праздновать, по крайней мере до следующего раза. Как много зависит от случая, внезапного везения. Или, наоборот, от широты охвата, соблюдения процедуры, опыта. Говори же, что это ты убил, и ничего не оставалось, кроме как улететь высоко в небо».

– Похоже, что я увидел что-то знакомое… Так мне теперь кажется, когда я вспоминаю, – сказал Бекман.

Винтер молча кивнул. В углу дышал кондиционер, но воздух в комнате всегда был спертый, и всегда стоял легкий запах – кажется, смесь пота и одеколона для бритья. Трубка лампы дневного света бросала тени, углубляющиеся и удлиняющиеся с приближением вечера. Винтер еще не включал настольную лампу. Он снова ободряюще кивнул.

– Это его куртка, вот что я сейчас припомнил или еще тогда обратил внимание.

– Она была вам знакома?

– Я не знаю почему, но мелькнуло что-то связанное с трамваем.

– С трамваем?

– Да, когда сидишь в этой будке целый день, иногда замечаешь каких-то людей. Не так часто, как раньше, когда мы годами ездили по одной линии, но все равно.

Бекман поднял стакан трясущейся рукой и отпил воды.

– Тех, кто ездит регулярно, запоминаешь, – сказал он и поставил стакан обратно.

– Вы его узнали?

– Мне кажется, что я несколько раз видел кого-то в такой же куртке, больше ничего не могу сказать.

– В какой именно куртке?

– Пытаюсь понять…

– Какой цвет?

– Черная кожаная куртка, но выделялась она не этим…

– Кожа?

– Что-то вроде… – Бекман подбирал слово. – Нет, не могу сказать.

– Пуговицы?

– Пуговицы… нет.

«Черт, – думал Винтер, – нам придется протащить его по всем магазинам Гетеборга».

– Надпись на спине?

Бекман покачал головой:

– Не помню. Но что-то там такое было.

– Он был очень высокий? – спросил Винтер, чтобы выйти из тупика.

– Кажется, да, длинный.

– Выше мальчика?

– Кажется, да, но точно не скажу, они же поднимались по лестнице.

– Примерно как я?

Винтер встал.

– Да, вроде того.

– Как он шел?

– Как… обычно.

– Ни хромоты или каких-то особенностей?

– Нет, но трудно разобрать, когда люди идут по лестнице. Подниматься по ступенькам – это и есть хромота в некотором смысле, – сказал Бекман без тени улыбки. – Волосы, кстати, были длинные. Длинные и темные.

– Насколько длинные?

– До плеч примерно.

– Такие длинные?

– Я еще подумал тогда, что сейчас редко кто так носит.

Бекман выглядел спокойнее, как будто принял дозу. Попытки сосредоточиться и тон беседы мало-помалу изменили ритм музыки в его голове, и он уже не дергался.

– Пятнадцать лет назад все сильно отличалось от шестидесятых – и одежда, и особенно прически. А теперь фотографии 1965 года мало отличаются от сегодняшних.

– Как футболисты, – сказал Винтер.

– Почему?

– Футболисты шестидесятых годов выглядят на фотографиях так, как будто снимки сделаны вчера.

– Угу.

– Так, значит, у него были длинные волосы.

– Как у аргентинского футболиста, – сказал Бекман и впервые улыбнулся. – Они довольно неестественно выглядели. Почти как парик.

– Парик?

– Я не знаю.

– Искусственные волосы?

Бекман пожал плечами.

– Но у него были очки.

– Очки? – повторил Винтер.

– Здоровые такие, возможно, в черной оправе, но здесь я не очень уверен.

– В роговой оправе?

– Да, кажется, это так называется.

– Потом мы зафиксируем все это в компьютере.

Бекман молча смотрел мимо Винтера, словно готовился описать лицо, которого не видел.

– У него была сумка, – сказал он. – Когда он поднимался второй раз, один.

– Вы можете ее описать? – спросил Винтер, и Бекман честно постарался как мог. Потом Винтер спросил, заметил ли его тот мужчина.

– Не думаю. Я был такой усталый… и тихий.

– Он не смотрел в вашу сторону?

– По крайней мере я этого не видел.

– Вы слышали его голос?

– Нет.

Эрик Винтер шел домой через Хеден. Мороз сохранял синеву неба даже сейчас, когда стемнело. Он чувствовал себя неуютно, как бездомный. Домой не хотелось. Так бывает, если поездка сорвалась в последний момент. Объявилась его сумка из багажа, он было оставил ее на работе, но потом передумал и вернулся. Патрульная машина подкинула его до дома. Он поднялся на лифте, бросил сумку в прихожей и просмотрел почту. Ничего такого, что бы надо было срочно открыть.

Хотелось есть, но на месте не сиделось. Он разделся, кинув одежду в прихожей, принял душ, надел черное поло и мягкий серый зимний костюм от Эрменегильдо Зегны. Позвонил по телефону. Провел рукой по волосам, они были еще мокрые. Подсушил их полотенцем как смог и причесался. Зазвонил телефон, и сестра наговорила сообщение на автоответчик, пока он надевал черные носки. Опять телефон – Болгер сообщил, что только сейчас вспомнил, что Винтер в Лондоне.

На улице его мокрую голову сразу защипал мороз. Он надел черную вязаную шапку, натянул ее пониже на лоб и отправился по улице Васагатан, через улицу Линнея в ресторан «Ле Вилладж».

Он прошел через бистро, повесил куртку на вешалке в главном зале и подошел к метрдотелю:

– Столик на одного. Заказ на фамилию Винтер.

– Пожалуйста, – отозвалась она и показала столик в дальнем углу. – Аперитив?

– Бутылку минералки «Рамлёса».

Он заказал суп с голубыми мидиями и базиликом и треску гриль. С рыбой он выпил полбутылки белого «Сансер», потом долго пил кофе, без ничего, сидел и думал над двумя чашками.