Текст книги "Танец ангела"

Автор книги: Оке Эдвардсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

16

Торговцы овощами на противоположных сторонах улицы кричали друг другу такие гадости, что Стив Макдональд пригнул голову, чтобы слова не попали в него. Дело было в Сохо, на углу Бервик-стрит и Петер-стрит. «Только посмотрите, во что они превратили наши фруктовые рынки с вековыми традициями, – думал он. – Еще во времена моей юности было гораздо приятнее, пока не закрыли „Ковент-Гарден“ и в центре еще кипела жизнь. А теперь все не так, полупьяные парни скользят на разбросанных банановых шкурках, пара жалких ларьков для любопытствующих туристов, и в два раза больше наркоманов. Теперь тут уже не пульсирует ритм, Сохо еле ползает, а эта пустынная площадь – самое приятное место в округе».

Начал моросить дождик. Макдональд поднял воротник плаща, переступил через раздавленный помидор и свернул в Уолкерс-Корт, переулок столь заплеванный, что его даже не включили в последнее издание справочника «Весь Лондон». Может, это нарочно: нечего его показывать бодрым скандинавам да итальянцам, толпами прибывающим в Хитроу и Гатвик.

«Да, порнография Уолкерс-Корта – это не шелковые простыни и здоровяки „Плейбоя“, демонстрирующие свои красивые органы, – думал Макдональд, шарахаясь от очередного зазывалы у кинотеатрика. – Это потные героинщики на грязных матрасах, бюджетный секс для бедных, книжки-журналы-видео для тех, кто приходит, чтобы увидеть самого себя в другом мире. Это они покупают изощренные пластиковые штучки в секс-шопах, собачьи поводки и удавки. Мы живем в свободной стране, у всех есть право на свои частные развлечения. Кто-то покуривает дома в одиночестве, а кто-то испражняется в лицо незнакомцу».

Он миновал книжный магазин, выделяющийся, как белая ворона. В витрине рекламировали новинки для образованного среднего класса: Найпол, Джонатан Рабан, новая биография Брюса Чатвина.

Макдональд знал, что и с магазином, и с хозяином не все так просто. На верхних этажах, светлых и прохладных, стояли полки с романами, поэзией, путеводителями, кулинарными книгами. Для центрального Лондона тут было необычно мало покупателей. В подвале, куда вела лесенка за ширмой, предлагали совсем другие книги. Там были журналы, мужественно противостоящие молодежной культуре, вроде «За сорок» или «За пятьдесят» с фотографиями женщин среднего возраста. И тут всегда толпился народ – только мужчины, подумал Макдональд, натолкнувшись на своего ровесника, выходящего с покупками в темном пластиковом пакете.

Макдональд собирался прочитать побольше книг из верхних залов, когда выйдет на пенсию. Сейчас ему тридцать семь, работать начал в двадцать три. Осталось всего одиннадцать лет. Потом он сможет быть частным детективом и искать пропавших подростков в Лидсе. Или следить за порядком в «Харродс-баре» на Бромптон-роуд. Или устраивать праздники для своих детей и внуков дома в Кенте. «Они будут дергать меня за длинные волосы, как за конский хвост», – думал он, пока переходил через дорогу. На Руперт-стрит он кивнул мрачному мужику в черной кожанке и завернул в дверь под вывеской «Пип-шоу».

Несколько секунд глаза привыкали к темноте. Он прошел мимо окна кассы и постучал в дверь слева. Прислушался: за дверью кто-то стонал, потом закричал «Да, да, да, да», но не очень убедительно.

Дверь приоткрылась, и на него уставился мрачный тип. Он тут же закрыл дверь, лязгнул цепочкой и открыл уже широко, протягивая руку:

– Здравствуйте, господин комиссар.

– Как у вас тут строго.

– А как же.

Они пожали руки, и Макдональд зашел в комнатку не более двенадцати метров, где пахло сыростью, жиром и уксусом от остатков рыбы и чипсов. Радом с тарелками на дешевом письменном столе лежали блокнот, ручка и мерцал огромный экран с клавиатурой. Какая-то дешевка, наверняка «Амстрад», подумал Макдональд про компьютер. В углу стоял шкаф для документов, на стене висел плакат с рекламой развлечений на Ямайке.

– Я уже пообедал, но могу послать за едой снова, – сказал хозяин и переставил тарелки на шкаф.

– Солидная вещь, – заметил Макдональд.

– Английская классика. Так послать Джонни за жратвой?

– Нет, спасибо, я сыт уже от запахов.

Мужчина махнул рукой с польщенным видом, как будто засмущался от похвалы за обед с пятью переменами блюд высокой кухни.

– Как хочешь. Чем могу служить гостю из южного Лондона? – Он приподнял единственный стул. – Садись сюда, я принесу еще один.

Он скоро вернулся со здоровым стулом, обитым красным дерматином с чем-то серым внутри, вылезавшим из расходящихся швов. Заметив взгляд Макдональда, мужчина сказал:

– Они уже не в лучшем виде, но ты бы знал, какие удобные!

Не успел он сесть, как вошла девушка с подносом: чайник, чашки, блюдца, сахарница, молоко в кувшинчике. Поставив все на стол, она изобразила поклон, улыбку и исчезла. Мужчина налил чай.

– Вот это дело, – сказал Макдональд.

Хозяин сел и опять вскочил.

– Чего опять не хватает, Франки? – спросил Макдональд.

– Печенья.

Через минуту Франки принес блюдо с печеньем и наконец-то уселся.

– С ритуалами покончено? – поинтересовался Макдональд.

– Теперь все. Мы же народ, чья жизнь заполнена ритуалами. Не то что у вас. Вы из другого мира.

– Ты ведь и сам родился в Лондоне.

– Кровь не обманешь. Гены, знаешь ли.

Франки взял пилочку для ногтей и посмотрел на свои пальцы.

– Но ты ведь пришел по делу?

– Никак до него не дойду.

– Я весь внимание.

– Ты даже не забеспокоился, я смотрю?

– Отчего же? От визита высокого гостя? У тебя симпатичный плащ, кстати.

– Мм…

– И конский хвост за плечами. Но слегка старомодно, не находишь?

– Это я в основном, чтобы не выделяться тут.

– Не выделяться в таком прикиде? Наши посетители одеваются по последнему слову моды.

Франки стал полировать ноготь. Компьютер тренькнул, и на экране появилось сообщение «вам пришло письмо».

– Электронное письмо из другого мира?

– Если хочешь знать, Ямайка – самая компьютеризированная страна во всей Вест-Индии, – сказал Франки и заколотил по клавишам.

– А я слышал – Брикстон, – ответил Макдональд.

– Что?

– В Брикстоне компьютеров больше.

Франки загадочно усмехнулся своим мыслям, закрыл письмо и занялся другим ногтем.

– В любом случае письмо пришло от твоих соотечественников.

– Когда это они перестали быть твоими?

– Главное, что я получил подтверждение об отгрузке новых журналов и фильмов высшего качества для моего дочернего предприятия.

– Новые поставки?

– Ну да.

– А откуда?

– А это что, допрос? – Франки улыбнулся, блеснул драгоценный камень в переднем зубе. Стив знал, как он называется, но забыл.

– Ты же меня знаешь.

– Только последние двадцать пять лет, бледнолицый.

– Это что, мало?

– Мы люди из другого мира…

– Да, да, Франки, другой мир, но сейчас меня интересует этот, и особенно поставка фильмов. – Макдональд отпил чай, пока он не совсем остыл. – Ты слышал об убийстве в Клэфэме? Когда зарубили парня.

– Что-то видел в новостях. Но он был то ли норвежец, то ли швейцарец.

– Швед.

– Да, да.

– По Би-би-си скоро обратятся за помощью к общественности.

– О, так это что-то важное.

– Необычное.

– Необычное? Что ж, можно и так сказать. Убили белого – конечно, это необычно.

Макдональд молча пил чай.

– А когда Би-би-си последний раз интересовалась убийством цветного?

– Дело в том, что…

– Дело только в том, что когда убивают цветных, это неинтересно, это обыденный факт нашей жизни. – Франки отложил пилку и продолжил: – Сколько там у вас на юге за год происходит убийств, ты как-то говорил?

– Сорок два или сорок три.

– И сколько из убитых черные?

– Где-нибудь…

– Черт возьми, не делай вид, что ты пытаешься вспомнить. Даже я отлично знаю, что не менее тридцати пяти. Тут не надо быть специалистом в статистике. У убийства цветного такой же шанс попасть в Би-би-си, как у меня в клуб на Пэлл-Мэлл. Могу я стать членом клуба в Вестминстере?

– Мы пытались.

– Протащить меня в клуб?

– Привлечь внимание журналистов.

– Я не обвиняю лично тебя. Даже если ты родился белым, ты не можешь это изменить.

– Видишь, ты сам все понимаешь.

Франки снова занялся ногтями.

– Мне очень нужна помощь, – сказал Макдональд.

– Так ты за этим пришел в мое царство?

– Да.

– И с какого черта? Каким боком моя контора может относиться к убийству? – Франки в очередной раз отбросил пилку.

– Конкретно твоя контора не имеет отношения, но за этим убийством стоят такие дела… Ты видел или, может, читал, что два лондонских парня были убиты в Швеции, в Гетеборге?

– Нет, такого я не видел.

– Один из них из Талс-Хилл, где живет твоя тетя.

– Белые?

– Да.

– Мое сердце истекает кровью от боли за них.

– Не так сильно, как сердца этих парней.

– О’кей, прости.

– У этих трех случаев есть нечто общее. Очень может быть, что существуют видеокассеты, на которых записано, как все происходило. То, что я сейчас говорю, знаем только мы с тобой, и ты понимаешь, что это означает.

– За кого ты меня принимаешь.

– Ты понял, зачем я тебе это рассказал?

– Кто-то снимал, как их грохнули? Но с чего ты это взял?

– Об этом говорят некоторые детали, о которых я умолчу.

– Но где-то есть кассета с записью?

– Очень может быть.

– Подери меня черт, если я слышал что-то более жуткое.

Макдональд кивнул.

– Опасная у тебя задачка.

Макдональд поднес чашку к губам, но чай уже совсем остыл.

– Да, это не прежние добрые наркоманы, которые после убийства тихо и испуганно ждут полицейской машины с сиреной, – добавил Франки. – Так ты, значит, пришел ко мне за кассетой с убийствами?

– Я пришел за информацией. Например, случалось ли что-то подобное в вашей индустрии.

– Я от такого держусь подальше, тихо сижу у святого берега. – Франки посмотрел на афишу.

– Если бы я думал по-другому, я бы не пил тут чай, а допрашивал тебя как положено у нас в отделении.

– Так что ты хочешь, чтобы я поспрашивал вокруг?

– Да, но не привлекая внимания.

– Ясное дело, о таких вещах кричать не будешь.

– Ты знаешь кого-нибудь, у кого за тайной комнатой есть еще более тайная комната?

– Еще бы.

Макдональд поднялся.

– Но там не показывают убийства, Стив. Насколько я знаю. Мои забавы – просто семейный пикник по сравнению с мерзостями, что там показывают, но все же не до такой степени.

– Поразузнай в любом случае.

– Но у тебя же есть твои обычные осведомители? Тот сутенер с Олд-Комптон-стрит и другие.

– Я сам разберусь, ладно?

– О’кей, о’кей.

– Позвони мне через пару дней в любом случае и будь осторожен.

– Настоящие убийства… Не знаю, не знаю… – Франки покачал головой.

– Брось. Не может быть, чтобы ты никогда не слышал, что убийства можно снять на пленку.

– Да, но за такими вещами не приходят в магазин. Они распространяются по другим каналам, далеко за пределами нашего бедного маленького мирка.

– Брызги говна летят далеко, – сказал Макдональд. – В этом раю, называемом Сохо, наверняка есть кто-то, кто знает.

– Завидую твоему оптимизму, Стив.

– Спасибо за чай, Франки.

– Я позвоню в среду.

Макдональд поднял в ответ руку и вышел. Он пересек Вардур-стрит и пошел по Олд-Комптон-стрит. Дождь прекратился, и люди сидели за столиками у кафе и делали вид, что наступила весна. «А я завидую их оптимизму», – подумал Стив. Наконец он вошел в паб «Коуч-энд-Хорсес», заказал пинту эля и стащил куртку. В пабе было еще не очень людно, но уже, как всегда, торчали литературные почти знаменитости и мечтающие стать знаменитостями, а также смертельная комбинация обоих вариантов. Он узнал пару когда-то многообещающих писателей, пропивающих тут остатки жизни. Пьяная женщина, сидевшая недалеко от Макдональда, вела беседу на повышенных тонах с двумя мужчинами у соседнего столика.

– Вы и близко не знаете, что такое быть джентльменом, – выкрикнула она, поднимая стакан ко рту.

17

Кабинет шефа отделения полиции Стуре Биргерсона был чисто убран, никаких пятен или клочков на столе. Эрику Винтеру импонировал такой стиль: можно сконцентрироваться на чем-то одном, важном сейчас, ничего не валяется вокруг, напоминая о недоделанном, никаких остатков недодуманных мыслей или обрывков отчетов, которые невозможно дописать до конца, как бесконечную историю.

В коридорах полиции Биргерсона называли Бухгалтером, хотя это прозвище он получил скорее из-за характера своей должности, а не собственных черт. Он всегда сидел в кабинете и ждал. Он ничего не рассчитывал, только читал. «Бог знает, куда деваются потом наши отчеты», – думал Винтер, присаживаясь к столу.

Шестидесятилетний Биргерсон был лапландцем, оказавшимся в южном городе Гетеборг по случайности, а не по большому желанию, но осевшим здесь навсегда. В отличие от всех других северян он не ездил каждую осень «домой» поохотиться. Он брал обычные две недели отпуска, но никто, кроме Винтера, не знал, куда он ездит, и Эрик не собирался кому-то рассказывать. Пока Биргерсон был в отпуске, его обязанности исполнял Винтер, но у него ни разу не возникало мысли позвонить шефу: он даже представить не мог ситуации, когда бы не знал сам, что надо делать.

– Должен сказать, что у тебя хорошее воображение, – сказал Биргерсон на том странном диалекте, который возникает только, если вырасти в далеком северном Мальмберге и переехать потом к Молндалс-Бру на юге Гетеборга.

Винтер не ответил, он смахнул что-то с галстука, привстал и поправил штанину, чтобы убрать складки.

– Результатов пока немного, но фантазия работает, – повторил Биргерсон и закурил.

– Дело движется, – сказал Винтер.

– Тогда рассказывай. – Биргерсон широко улыбнулся.

– Вы же читали наши отчеты.

– Так сложно переключаться между разными жанрами. Словно чередуешь страницу Торгни Линдгрена, страницу Микки Спиллейна.

– Какой стиль вы предпочитаете? – спросил Винтер, зажигая сигариллу.

– Линдгрена, конечно. Он же родной.

– Но результатов не видите.

– Не вижу.

– Я не согласен. Опрошены все свидетели, перелопачены все базы данных с нашими знакомцами и с незнакомыми. Не только я сижу за компьютером с утра до ночи. И мы задействовали все наши контакты – я имею в виду, действительно все.

– Хм. А вы говорили со Скугоме?

– Еще нет.

– Почему?

– Потому что еще рано. Я не хочу просить судебного психиатра составлять профиль, пока у меня так мало данных.

– Вот и я об этом.

– О чем?

– Что мало результатов.

– Результаты для вас – это чтобы мы писали отчеты потолще, пороли прессе всякой чуши побольше и нашли бы что-то столь убедительное, чтобы поразить сразу все начальство, – сказал Винтер.

– Кстати, о прессе – я надеюсь, что ты хорошо подготовился.

– Конечно.

– Прилетает целый самолет британских журналистов. И говорят, они пленных не берут.

– Вы насмотрелись боевиков, Стуре. Ваш язык пестрит англицизмами.

– Я хочу, чтобы сегодня вечером ты был там со мной.

– Так вы с ними тоже встречаетесь?

– Приказ сверху.

– Ах вот как.

– На фоне бойцов медиафронта империи ББС ты смотришься птенцом.

Биргерсон придавил сигарету в пепельнице.

– Ты прославишься в Лондоне еще до того, как туда приедешь.

– Я лечу завтра.

– Не забудь, что это неофициальная поездка.

– Естественно.

– Как коллега к коллеге.

Винтер выпустил дым, еще раз осмотрелся в поисках хоть какого-либо листка бумаги в комнате – безуспешно.

– Не знаю, чего можно ожидать от лондонских следователей, – сказал Биргерсон, – но их шеф показался мне толковым мужиком. И он хвалил этого твоего… напарника…

«Стуре напоминает карликовое деревце, нашедшее силы распрямиться и спуститься с гор в долину, – вдруг пришло в голову Винтеру. – Как же я сразу не увидел».

– Макдональд, – напомнил он.

– Да. Этот парень еще поднимется. Как и ты, Эрик.

– По крайней мере завтра в одиннадцать утра из Ландветтера.

Винтер затушил недокуренную сигариллу.

– Надеюсь, тебя там осенит решающая идея. А мы тем временем попробуем разрулить здесь, – сказал Биргерсон, словно собирался лично принимать активное участие в расследовании.

– Теперь я спокоен, – улыбнулся Винтер.

– Тогда иди к себе и морально подготовься к пресс-конференции.

– Может, проще принять пару колес?

Биргерсон выдавил смешок, точно как герои боевиков, которые он с презрением смотрел не менее целого вечера в неделю.

Пресс-конференция началась неудачно, слегка выправилась к середине и закончилась полным хаосом. Биргерсона вывели из себя уже на пятнадцатой минуте. Дальше Винтер один отбивался от медиаакул, плевавшихся вопросами величиной с королевские креветки.

Бардак устроили британцы. Более сдержанные сотрудники «Афтонбладет», «Экспрессен» и других шведских таблоидов молча учились у истинных мастеров своего дела.

– Это ваше первое дело? – с ходу спросил самый отвратительный тип, которого когда-либо видел Винтер. При взгляде на него представлялись два кило свиного фарша, слепленного негнущимися пальцами ревматика в подобие лица. Он вел себя развязно, как пьяный, хотя был трезв как стеклышко. Как и его коллеги, он носил потертый костюм и прилетел в северную страну без верхней одежды.

Вопросы слетались со всех сторон:

– Убийца – швед?

– Сколько у вас подобных убийств на самом деле?

– Расскажите про оружие.

– Что тут вообще делали эти мальчики?

– К какому именно типу сексуальных убийств относится этот случай?

– Простите? – отозвался Винтер и посмотрел внимательнее. Вопрос задала крашеная блондинка с черными корнями, худым лицом, синяками под глазами и злым ртом. Так казалось Винтеру. По крайней мере сейчас.

– Кто сказал, что это сексуальное убийство?

– Разве это не очевидно?

Винтер не ответил, перевел взгляд на ее коллег, ожидая новых вопросов. И лучше о чем-нибудь другом – о погоде или его любимой команде в высшей лиге.

– Отвечай на заданный вопрос, – крикнули из зала.

– Hear, hear, – доносилось с разных сторон, и Винтер знал, что это означает согласие.

– У нас нет ничего, что бы доказывало сексуальный характер убийства, – пришлось сказать ему.

– Например?

– Простите?

– А что бы могло это доказывать?

– Сперма, скажем, – сказал Винтер, уже зная, что будет дальше.

– Что-то я не врубаюсь, – сказал один из журналистов по-шведски.

– Нет никаких следов спермы. Поэтому нельзя на сто процентов быть уверенным, что это сексуальные убийства, понятно?

– Но это возможно? – спросил швед.

– Разумеется.

– Говорите по-английски, – возмутился англичанин.

– Что там про сперму? – спросил другой.

– Они нашли массу спермы, – сообщил тот отвратительный тип.

– Чья это сперма? – выкрикивала женщина перед Винтером.

– Что показали анализы?

– Вы нашли сперму в обоих случаях?

– Где именно вы ее нашли?

Винтер видел, что Биргерсон мечтает вернуться в тишину и прохладу своего кабинета. Когда Винтер разобрался со спермой и обратился к прессе с просьбой помочь собрать информацию от населения, поднялась еще одна волна вопросов. Все это происходило под непрерывное жужжание шведских и британских телекамер.

– Проверяете ли вы всех прилетающих из Англии?

– Мы над этим работаем.

– А выезжающих из Швеции?

– Мы над этим работаем, – соврал Винтер.

18

Ханне Эстергорд разгребла снег у двери и вышла из дома. Первый день поста. Вдалеке в Оргрютте рычали тракторы. Ханне поспешила в церковь по белой и мягкой дороге. После нескольких недель проталин и оттепели пришла настоящая зима и решила доказать свое существование и силу. Сначала, чтобы обозначить границу, пару дней дул ветер со скоростью пятнадцать метров в секунду, а потом повалил снег.

Она открыла скрипучую боковую дверь и вошла в полумрак церкви. Сняла пальто, платок, зажгла свечи в маленькой конторке, села и сосредоточилась, готовясь к праздничной службе как части борьбы с искушением ради стойкости. Спаситель разрушает деяния дьявола. Скоро она выйдет к своей небольшой общине и будет нести веру и надежду в жизнь слушателей, сидящих перед ней.

«Дети мои, не давайте вводить себя в искушение. Тот, кто поступает по справедливости, тот справедлив, как и Он был справедлив. Тот, кто совершает грех, тот от дьявола, ибо дьявол грешен с самого начала. Оттого явился сын Божий, чтобы противостоять деяниям дьявола».

Как это просто, думала она, уничтожить то плохое, что происходит. Борьба с соблазнами. Стойкость в искушении. В Писании есть ответ для всех людей на земле.

Она медленно провела рукой над огнем свечи на столе. «У меня удивительная работа, – думала она. – Три дня в неделю я превращаю теорию в реальность».

Ханне Эстергорд начала с псалма 346, с первого стиха – поднимайтесь, христиане, на борьбу, вооружайтесь против опасных времен, – и песня просачивалась из церкви наружу, покрывалась белым снегом и оставалась на аллее.

Она узнавала лица на первых скамейках: пожилые женщины, приходящие сюда одни, после того как их мужчины, следуя статистике, оставляют этот мир первыми и их хоронят у церкви, когда настает день. Женщины кивают словам Ханне или самим себе, когда слова трогают их за душу, слова о том, откуда взять им силы противостоять нападкам недоброжелателей, где найти помощь в минуту слабости.

За окном раздалось завывание сирены, и у нее промелькнула мысль о том молодом полицейском, которого мучили кровавые кошмары. Он бы сразу сказал, откуда машина едет и куда.

Она приводила слова Матфея. Ханне собиралась говорить о том, что происходит вокруг них сейчас, но ей никогда не удавалось точно следовать намеченному плану. Зло существует всегда, оно где-то рядом, иногда в явном виде.

«И Петр, отозвав Его в сторону, принялся Его отговаривать: „Боже Тебя сохрани, Господи! Только бы этого с Тобой не было!“ Он же, обернувшись, сказал Петру: „Прочь, сатана! Ты вводишь Меня в соблазн, ибо мысли твои – не Божьи, но человеческие“» [3]3
  Пер. С. Аверинцева.


[Закрыть].

Соблазнитель в образе друга. Ханне Эстергорд говорила об этом, не боясь внести раздор в общину: здесь люди могут доверять друг другу.

На горке улицы Улофа Скотконунга на льду буксовал ржавый автомобиль. Сзади его толкали двое мужчин, и один из них подмигнул проходившей мимо Ханне: теперь не помешает помощь короля Улофа. Улыбка, взмах руки, стирающей пот со лба, и вдруг колеса нашли опору, и вверх взвилось снежное облако.

Ханне сгребла снег с лестницы, немного нападало и в холл.

– Я сделала кекс, – сообщила Мария.

Это был уже четвертый кекс за ее каникулы.

– Прекрасно.

– Я положила в этот раз на два яйца больше.

– Пахнет замечательно.

– Тебе не кажется, что он слишком рыхлый?

– Ни капельки, – ответила Ханне, – ты стала настоящим профи.

– Я передумала и теперь хочу практику в кондитерском цехе.

– Не поздно менять?

– Я спросила – говорят, можно, завтра договорюсь окончательно.

Кофе уже был сварен, посередине стола на блюде стояла форма, и когда Мария ее подняла, на форме не осталось и следа. Красивый кекс, как раз для первого дня поста.

– Я научилась, как надо смазывать и посыпать крошками форму.

– Прекрасно.

«Она научилась и класть сахара ровно столько, сколько надо», – подумала Ханне, смакуя душистый мягкий кусок.

Раковина была полна посуды с остатками жидкого теста. Кончик носа Марии был обсыпан мукой, и Ханне опять подумала: до чего же девочка напоминает своего отца; хоть бы она была похожа на него только внешне, хоть бы соблазны ограничивались ежедневным кексом или ежечасным, если уж так надо.

Ханне Эстергорд родила в двадцать один год, они съехались с отцом ребенка, но выдержали всего полгода. Быстро выяснилось, что они друг друга плохо знают и узнавать не хотят. Он уехал в другой город. Десять лет от него ничего не было слышно. Может, он умер. Ханне видела, что эта мысль приходила и дочери. Им обеим было не по себе. Ханне пыталась говорить с дочерью об этом, Мария слушала, но вскоре те же вопросы вставали опять. Кексы готовили почву.

Опять завыла сирена и не замолкала; похоже, машина ехала с площади Санкт-Зигфрид. Многое происходило в Гетеборге этим воскресеньем.

– Ты, может, станешь пекарем, – сказала Ханне и отрезала еще кусок.

– Я, собственно, думаю, что я уже пекарь, – ответила Мария с оскорбленным видом.

– Несомненно!

– Сделать еще один? – спросила Мария, но на этот раз это была уже шутка.

Ангела пришла «помочь уложить вещи», хотя Винтер летел налегке, он собирался купить кое-что в Лондоне и потому не хотел забивать сумку.

– Если ты вообще улетишь, – сказала Ангела.

– Небо проясняется.

– Позвони с утра в аэропорт.

– Дельная мысль.

– А зачем ты едешь? Ты надеешься поймать там серийного убийцу? – спросила она и разгладила воротник рубашки, лежавшей в стопке сверху.

– Он не серийный убийца.

– Что?

– Не серийный убийца и не маньяк, – повторил он и кинул в сумку две пары носков. «Надо оставить место для книг из Лондона», – вспомнил он.

– Ах вот как, – сказала она.

– По крайней мере не в том смысле.

– Надо же.

– На самом деле все еще хуже, – сказал он и повернулся к ней. – Подай мне эти брюки.

– Подойди и возьми сам.

– Ты склоняешь меня к глупостям.

– Подойди и… возьми… – сказала она, смотря на него широко раскрытыми затуманенными глазами.

Он перегнулся через кровать, отнял у нее брюки, расправил их и положил на стул. Подошел, взял ее руки, завел их за спину и наклонил ее вперед, к кровати.

– Я… попалась… – проговорила она.

Он поднял подол ее длинной юбки, накинул ей на спину, провел рукой по правому бедру, просунул пальцы под трусы и почувствовал, какая она мокрая, готовая. У него застучало в висках, он издал нечленораздельный звук и подался вперед. Осторожно ввел два пальца поглубже, а левой рукой в это время расстегивал ремень, ширинку – казалось, вся кровь, что есть, хлынула сейчас туда. Он достал его, мгновение подержал у ее ягодиц, с неопределенным звуком, уже погромче, медленно вошел в нее, остановился, только когда уже совсем некуда было продвигаться дальше, и начал длинные долгие движения туда и обратно.

Она охотно двигалась навстречу, и они сразу попали в такт. Он держал ее за талию, и казалось, что она парит под ним в десяти сантиметрах над кроватью.

Он наклонился, протянул руку под ее маленький жесткий свитерок, накрыл грудь – и вот она полностью его, – взял за сосок, опять накрыл грудь рукой. Она повернула к нему голову, и он погладил ее левой рукой по щеке, по губам, она взяла в рот его палец, тогда он сложил пальцы, и ей пришлось раскрывать рот все больше и больше, чтобы как следует сосать их, и язык был почти таким же шершавым, как ее свитер.

Их темп ускорялся, и ему пришлось опереться левым коленом на кровать и держать ее двумя руками за бедра, удерживая всей силой, когда она задрожала, закричала и замотала головой; и он двигался быстрее, быстрее и быстрее, и у него потемнело в глазах, как будто вся его кровь устремилась в нее, он почти потерял сознание. Они прижались друг к другу в последнем порывистом движении, и он не сразу ее отпустил.