Текст книги "Танец ангела"

Автор книги: Оке Эдвардсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

27

Фредрик Хальдерс сидел в столовой с Сарой Хеландер и расспрашивал ее о фотографиях.

– Так это не танцевальные шаги?

Она посмотрела на него с сожалением, как ему показалось, и коротко рассмеялась.

– Я сказал что-то смешное?

– Я только пыталась объяснить тебе более доступно, – сказала Сара.

– Что ты видишь на этих снимках?

– Кровь.

– Это осложняет работу, не правда ли?

– Мне тебя жалко, Фредрик.

– Это не пистолет у меня в кармане, это я рад тебя видеть.

– Ты расист и сексист, – сказала Сара.

Хальдерс кивнул:

– Я все вместе. Но расскажи теперь, что ты видишь на снимках.

Зал тем временем заполнился проголодавшимися полицейскими. Скрипели столы, дребезжала посуда, голоса сливались. В зале вертелось жужжание о расследованиях, происшествиях разного рода, о возросшей ренте и расходах на жилье, джекпоте в шестьдесят миллионов, ценах на бензопилы, субботнем конкурсе поп-музыки, который никто не смотрит, но о котором все говорят, о конфискованном у контрабандистов спиртном, которое пропадает зря в стенах полиции, и прочих интересных вещах.

– Что тебя особенно интересует? – спросила Сара Хеландер.

– Это ты замечаешь самое интересное. Поэтому ты и оказалась в нашей сплоченной команде.

– Тут видно движение… Это поможет узнать, что произошло перед тем, как это произошло…

– Неужели из этих следов можно что-то узнать?

– Да, можно понять, было ли это насилием с самого начала.

– Ты так много видишь?

– В некотором роде, – ответила Сара.

В зале стал раздаваться скрип отодвигаемых стульев. «Почему они не поднимают стул, а двигают его по полу, – думал Хальдерс. – Звук так ужасен. Это первое, что я выучил, и это спасло меня, я стал образцовым членом общества».

– Когда я увидел фотографии, я сразу подумал, что сначала это была игра. Которая началась задолго до того, как она перешла все границы.

– Да.

– О чем они тогда говорили, вот вопрос. Что можно говорить в таких ситуациях.

– Да.

– Нет ли в следах явного нахальства?

– В каком смысле?

– Он не спешил закончить. Он ходил вокруг по крови в своих ботинках, танцевал или что он там делал и прекрасно знал, что оставляет много следов.

– Такие следы могут оставить сотни тысяч ботинок.

– Но он не мог быть в этом уверен?

– Я думаю, убийца это знал.

– Может, он все-таки спешил?

– Нет. И если это вообще был «он».

– Это был «он».

Сара Хеландер встала, пора было возвращаться к снимкам.

– Ты целый день сидишь и смотришь на этот ужас?

– Только пока не заболят глаза.

– И как ты это переносишь?

– С трудом. Но это ведь наша работа.

– Да, в нашу работу входят страдания.

– По тебе заметно.

– Полицейский всегда страдает.

Они шли по коридору.

– Только посмотри на эти кирпичные стены, – говорил Хальдерс. – Как будто мы сидим в тюрьме или в бункере. Это специально, настраивает нас на нужный лад.

– Во всяком случае, на тебя это действует, я смотрю.

– Я тебе одну вещь расскажу, – произнес Хальдерс.

Они стояли на площадке и ждали лифта. Хальдерс нажимал на кнопку, но ничего не происходило. Только вентиляция шумела в шахте, как полноправная хозяйка.

– Пойдем пешком? – предложила Сара.

– Нет, подождем.

Лампочка загорелась, и где-то наверху заскрипело и зашуршало.

– В воскресенье я оставил машину у киоска на Стургатан и заскочил на секунду купить газету.

– Свою машину?

– А чью же?

– Я имею в виду, не полицейскую?

– Разве мы разъезжали когда-нибудь на рабочих машинах в выходные?

– Прости.

– Мне продолжать?

– Да, очень интересно.

Сара постаралась выглядеть искренней.

– Я оставил ключ в машине, потому что знал, что пробуду в киоске не больше минуты. Я вышел через сорок пять секунд и увидел зад своего личного автомобиля, заворачивающего на Южную улицу. Готово, угнан.

– Я понимаю.

– Сорок пять секунд!

– Да.

– Очень кстати тут подвернулась какая-то тетка на тачке, остановившаяся, чтобы купить бог знает что, и я прыгнул на сиденье рядом с ней и крикнул: «Вперед за той машиной на повороте», – и она втопила газ!

– А что ей оставалось делать?

– Я даже не показал удостоверения.

Они вошли в лифт и нажали кнопку. Хальдерс навис над Сарой.

– Уже в погоне я объяснил ситуацию. По-моему, воришка нас не заметил. Он повернул направо и поехал через площадь Гетаплатсен к больнице. Вы слушаете?

– Да, да.

– Мы ехали за ним, и на светофоре этот урод остановился, я выпрыгнул из машины, подбежал к нему и пнул ногой по двери. И знаешь, что я тогда увидел?

– Догадываюсь.

– Девку под кайфом! Наркоманку. Как она умудрялась ехать, я не представляю. Но она тут же сообразила, в чем дело, и заперла все двери.

Хальдерс возбудился, переживая в лифте все заново.

– Но окно было закрыто не до конца, и я просунул туда пальцы и потянул, и вдруг половина стекла рассыпалась вдребезги у меня в руках! Девка забилась под руль и стала кричать: «Не бей меня, не бей меня», – и вокруг нас стал собираться народ.

Сара слушала, представляя эту сцену: красный двухметровый Хальдерс в центре города, в беспамятстве от гнева.

– И что было дальше?

– Что дальше? Дальше я вытащил девку из машины и позвонил коллегам. И знаете, что дальше? Какой-то кретин попытался заставить меня выпустить девку!

– Ты объяснил, в чем дело?

– У меня не было шанса. Собралась толпа, и пара теток кричала «фашист» и все такое.

– Не «сексист»?

– Что?

– Нет, ничего.

– Жуть какая-то. И стало еще хуже, когда я достал удостоверение и показал этим идиотам.

– Их не успокоило, что ты полицейский?

– Наоборот!

– И то, что твою машину угнали?

– Я же говорю, никакого сочувствия, только презрение к полиции. Писали о ненависти к политикам, но на самом деле ненавидят полицейских.

Они вышли из лифта и направились к комнате Сары.

Два монитора нетерпеливо мигали в ожидании команды. В комнате было душно и жарко, жужжал вентилятор в системном блоке. Изображение плыло, как на телевизоре, которому осталось жить две недели.

– Ты воспринимаешь это недостаточно лично, – вежливо высказалась Сара.

– Недостаточно – что?

– Они разозлились не на полицию. Только лично на тебя, Фредрика Хальдерса.

Он вернулся домой загоревший и с легкими угрызениями совести. Как будто несколько песчинок застряло за воротником и натирает и их никак не вытащить. Рубашка была новая, но ощущение именно такое.

Лена больше не спрашивала о деньгах. Она радовалась поездке. Как-то он сказал, что для бедных тоже светит солнце, и это ей не понравилось – она была гордая.

После приезда он залег на дно, ничего не делал. Только поговорил с тем, кому он продавал краденые вещи, получил от него наводку. И все. Пора было приступать к работе, но у него оставалось незавершенное дело.

Он сходил было к тому дому, но прошел мимо, не в силах стоять и ждать, когда он будет возвращаться домой. Слишком много крови там было.

«Поможет ли им анонимный сигнал? Стоит ли игра свеч? А если я этого не сделаю и такое случится опять? Как я буду жить дальше? Нет, я должен это сделать. Я это сделаю».

После каждого проведенного здесь дня она чувствовала себя одинокой, как никогда. «Мне бы самой кому-то выговориться, – думала она. – Тяжело только слушать и слушать».

С первого дня в полиции Ханне Эстергорд стала утешением для сотрудников, но она по-прежнему не очень хорошо понимала свою задачу. «Надо провести независимое исследование, – привило ей в голову. – Средства выделит церковный совет. Проблемы возникают в основном у мужчин, не у женщин, – размышляла она. – Если это только можно назвать проблемами. Они бурно на все реагируют или застывают в оцепенении после стресса. Им дают отгулы, и некоторые приходят ко мне, но этого недостаточно. В мире слишком много зла».

Она просидела час с Ларсом Бергенхемом. Он рассказывал о своих кошмарах после того, как увидел убитого мальчика на улице Чалмерсгатан, англичанина или шотландца. Картинки перед глазами не желали исчезать.

Она задавала вопросы, но он не много сказал, только лишь, что кошмары не отпускают и утром.

– Многие справляются значительно легче.

– Откуда вы знаете?

– Судя по всему, это так.

– Вы говорили с коллегами? Обычно это помогает.

– Говорил… Это выглядит, как будто я хочу облегчить свою душу.

– Так и должно быть. Не надо бояться облегчать душу. Тот, кто берет на себя слишком тяжелый груз, не в силах поднять его даже в спортзале.

– А вы качаетесь в зале?

– Когда-то занималась, но бросила.

– Правда?

– Священник всегда говорит правду.

Они побеседовали еще. Бергенхем медленно подбирал слова, как будто думал о чем-то другом. За высказанными словами прятались невысказанные.

– Иногда я не нахожу себе места от беспокойства, – сказал он. – Мы ждем ребенка. Я не знаю, то ли поздние смены, то ли что другое в моей жизни повлияло, но что-то не в порядке.

«Нет ничего необычного в том, что мужчина тяжело переживает появление первого ребенка, – думала Ханне. – В жизни столько меняется».

– Все ли в порядке… с беременностью? – спросила она.

– Что? Да, все очень хорошо.

– Вы не можете попросить перевести вас в дневную смену, когда до родов останется уже немного?

– Я не уверен, что этого хочу, – сказал он и посмотрел на пастора. – Это меня тоже беспокоит – что как раз, когда я должен больше времени проводить дома, я стараюсь уходить.

– Это тяжело… – сказала Ханне.

– Черт возьми, по мне как танки проехали.

Он не заметил своего ругательства и глядел в одну точку сбоку от нее. Ей пришло в голову, что он ни разу не посмотрел ей прямо в глаза.

«Явное моральное истощение, – думала Ханне. – Он так молод и еще не привык, что в мире столько зла. Что с ним будет дальше? Что сказать, чтобы это не прозвучало слишком назидательно?»

Она подумала об Эрике Винтере. Интересно, как проходил этот путь он, от юного инспектора до уверенного в себе комиссара.

– Вы разговаривали со своим шефом?

– С Винтером?

– Да.

– О чем мне с ним говорить? Что я думаю о работе? Или о ребенке и личном?

– Почему бы не попробовать и то и другое.

28

Винтер поднялся из подземки на лифте и прошел через турникет, открыв его проездным на весь транспорт Лондона. Снаружи, на Иарлс-Корт-роуд, его встретили запахи большого города: бензина, жареной рыбы, гниющих отходов и особенно тот запах камня и уличной пыли, который присущ только по-настоящему старым городам. Под лондонским дождем он смешивается с водой и, как цемент, залепляет ноздри и глаза.

Здесь было теплее, чем дома, в Гетеборге. Из-за вечного британского тумана выглядывало солнце, и даже среди транспорта чувствовалась весна. Он видел ее следы по дороге из Хитроу, вдоль Пиккадилли-лейн, неожиданно выходившей на поверхность: клены с набухшими почками, просыпающиеся сады, мальчишки в прыжке за мячом. Они бегают круглый год, но так – только ранней весной.

Винтеру такая картина была знакома. Раз за разом он возвращался в этот город и с каждым визитом все меньше чувствовал себя чужестранцем.

В вагоне, как обычно, одна половина пассажиров предвкушала неизведанные ощущения, вторая уже миллион раз все видела. Из аэропортов в город ехали парни и девушки с рюкзаками, пары среднего возраста, несколько одиночек, изучавшие карту все сорок пять минут пути. Слышался итальянский, немецкий и, как предположил Винтер, польский. Несколько раз он слышал шведский, один раз норвежский.

Ближе к центру стали садиться местные: мужчины в строгих офисных костюмах, с портфелями и «Дейли телеграф». Черные женщины с детьми, глазеющими на иностранцев. Худые бледные девушки с прозрачной, как туманная дымка, кожей, мерзли в укоротившихся по случаю весны юбках. Винтер почувствовал себя неуютно в толстом пальто.

Он дождался зеленого сигнала, перешел через дорогу, катя за собой чемодан на колесиках, свернул налево, направо, прошел по Хогарт-роуд к Кнаресбороу-плейс, к перекрестку и дальше. Слева доносился гул машин с Кромвель-роуд, но здесь, в двух шагах, уже пели птицы.

Винтер позвонил в дверь под номером восемь. Дверь распахнулась, на пороге стоял Арнольд Норман, уже протягивая руку.

– Комиссар Винтер! Как я рад снова вас видеть.

– Я тоже рад, Арнольд.

– Почему вы так долго не приезжали?

– Сам удивляюсь.

Хозяин этого маленького отеля отступил, из-за него выскочил ждавший своей очереди юноша, схватил сумку Винтера и быстро потащил к лестнице.

Последние десять лет, приезжая в Лондон, Винтер останавливался только здесь – ему нравилось расположение: в стороне от шума Пиккадилли, но можно дойти пешком до Кингс-роуд и Гайд-парка.

– Я оставил вам Т2, – сказал Арнольд, когда они сели в его крохотной конторке.

– Прекрасно.

– Вы хорошо выглядите.

– Только старше, – сказал Винтер.

Арнольд махнул рукой – что поделаешь. Сам он со своей домашней гостиницей выглядел как реликт, всего в сотне метров от Кромвель-роуд.

– Ничего, скоро не о чем будет беспокоиться, – сказал Арнольд Норман и протянул Винтеру счет.

– Вы старше меня всего на десять лет.

– Я не об этом. Я о тех безумных шотландцах, которые стали клонировать овец.

– Разве им не запретили?

– Клонировать овец?

– Вообще клонировать.

– Я думаю, они никого не спрашивали.

– И какая связь со старостью?

– Они хотят вывести породу бессмертных, и меня беспокоит, что открытие достанется именно шотландцам. Они не только будут все на одно лицо – они и сейчас такие, – но еще и будут жить вечно.

– Если бы экспериментировали в Англии, было бы совсем другое дело?

Арнольд посмотрел на него с притворным возмущением:

– На что вы намекаете!

Винтер с улыбкой встал.

– Проводите меня в мою комнату.

Номер был на втором этаже, окно выходило в тихий внутренний дворик. Гостиная и кухня с открытой планировкой и спальня с двумя кроватями. Удобная ванная, что нетипично для английских отелей, – можно включить воду без предварительного изучения системы труб и вентилей эпохи королевы Виктории.

Он снял рубашку, собираясь сполоснуть только подмышки, но передумал, разделся и встал под душ: день обещал быть длинным.

С полотенцем вокруг бедер он подошел к телефону, висевшему на стене, набрал номер. Открыл занавески. Комната оказалась светлее, чем ему помнилось. Весна, весна. Половина второго, голубое небо, закопченные фасады домов. Прошло всего пятнадцать минут, как он вошел в номер.

– Юго-восточное отделение Группы расследований особо тяжких преступлений, констебль Бэрроу, – ответил женский голос.

– Это комиссар полиции Эрик Винтер из Швеции. Мне нужен комиссар Стив Макдональд.

– Секундочку, – ответил голос без тени эмоций.

Винтер слышал, как она тихо разговаривает с кем-то рядом, бормотание шуршало в ухе.

– Макдональд.

– Это Винтер.

– Ах, Винтер. Опять задержка?

– Нет, я в Лондоне.

– Отлично. Откуда вы звоните?

– Из отеля. В районе Иарлс-Корт.

– Если вы подождете, я могу прислать машину.

– Наверное, своим ходом займет столько же времени?

– Если знать, как к нам ехать.

– Да, поезд в Торнтон идет с вокзала Виктория.

– Это займет минут двадцать пять, – сказал Макдональд. – Но вы проедете по красивейшим местам на земле.

– Тогда я так и сделаю.

– От Иарлс-Корт вам только пару остановок до Виктории, по Дистрикт-лейн.

– Я знаю.

– Конечно, конечно.

Винтер почувствовал, что его уже занесли в категорию швед-всезнайка.

– Позвоните, когда приедете в Торнтон, и вас встретит машина, – сказал Макдональд и повесил трубку.

Винтер стоял в центре мира, а точнее, на вокзале Виктория. Дыхание метрополии чувствовалось здесь, как нигде. Он представил, что сейчас подойдет Восточный экспресс, как у Агаты Кристи. Неспешное расследование в дорогих интерьерах, все подозреваемые собираются в баре, очень удобно.

Задрав голову, Винтер следил за мельканием строчек на табло. Нашел нужный поезд, он оказался почти пустой. Вагон тряхнуло, и поезд медленно отошел от станции. На фоне заводских труб у реки небо казалось ослепительным. После моста остановка в Баттерси-парк: ожидающие на скамейках люди, постройки из красного кирпича, граффити – но меньше, чем он ожидал, – и тишина.

Винтеру пришло в голову, что на железной дороге всегда очень тихо. Да и в любых поездках. Путешественник не дома и не в гостях, он, или мы, в подвешенном состоянии в середине Ничего, где мало слов и звуков, и надо только подождать, чтобы где-нибудь опять очутиться.

Начало весны и Лондон настроили Винтера на философский лад. Он вспомнил о цели визита – в дороге его сопровождала смерть. С самого начала он подозревал, что они видят только завязку событий. Продолжение беззвучно и не поддается описанию. Внезапно он ощутил себя одиноким. Есть ли что-то, во что можно верить? Зло шло по пятам, какой бы путь он ни выбрал.

За окном вагона простирался южный Лондон. Про него не пишут в путеводителях, сюда редко заезжают иностранцы. Он сам лишь пару раз в жизни бывал на юге, да и то не дальше района Барнес в кольце Темзы, послушать джаз.

Он рассматривал вереницы домов, построенных из средневекового кирпича. Город, вечный и бесконечный, прижимался к земле – кажется, выше трех этажей тут не строили. Трусцой бежал человек в шортах.

На остановке он увидел школьников, гоняющих мяч на площадке у станции. Их зеленые куртки усиливали ощущение весны. Да и весь город оказался зеленее, чем можно было представить. Как будто дома здесь строились без оглядки на столицу мира.

Высоко к Аллаху вздымалась мечеть с блестящей вершиной. На скамейках сидели женщины с закрытыми лицами. В вагон зашли двое черных парней в черных кожаных куртках и вязаных шапочках. До Винтера донеслась музыка, стучавшая в их наушниках.

На следующей станции он вышел. Перрон был ниже уровня улицы, Винтер поднялся по эскалатору. Станция была пустынна, только пара черных девчонок скучала в углу в ожидании какого-нибудь происшествия да газету носило ветром, задев ему по ногам.

Он вышел на улицу и оказался не в Англии. Большинство прохожих были индусы или пакистанцы, корейцы, китайцы, африканцы.

Винтер спустился с горки и прошел метров двести по Вайтхорс-лейн. Дальше, он знал, находился Селхурст-парк, прибежище футбольных болельщиков из бедных районов, фанатов местной команды «Кристал-Палас». Когда-то Винтер ходил в Лондоне на футбол, но только на большие безопасные стадионы на севере.

Перед мостом-Винтер свернул и прошел мимо магазина с экзотическими продуктами. У входа стояли плетеные корзины с толстыми длинными клубнями. На картонке от руки было написано: «Свежий ям». На окнах висели гирлянды бананов.

Мимо бара «Принц Георг» он вернулся к станции и позвонил по мобильному. Макдональд тут же ответил.

– Я стою у стойки с цветами у станции, – сказал Винтер.

– Если вы пройдете под горку налево и потом еще раз налево, вы окажетесь на Парчмор-роуд, – ответил Макдональд. – Я не прочь прогуляться, так что, если вы пойдете по правой стороне улицы, мы встретимся через десять минут.

– Хорошо.

Макдональд не спросил, как он выглядит. Он узнает полицейского за километр, подумал Винтер.

Он пошел обратно к перекрестку и не успел повернуть, как стал свидетелем сцены у большого магазина: белый мужчина с бейджиком на груди держал за шкирку черного пацана.

– Опять ты здесь, воришка!

– Я ничего не делал!

Они двигались, как в некоем уличном танце. Вокруг стояли товарищи пацана.

– А это что?! – Охранник потрясал электрической бритвой.

– Я не знаю!

– Марш за мной.

И они скрылись – один, согнутый перед другим.

Винтер пошел дальше.

Стив Макдональд спустился с лестницы и через гараж вышел на улицу. Теплый день согрел его лицо. Он не стал застегивать куртку и доставать перчатки. «Швед увидел Лондон с лучшей стороны, – думал он. – У него может создаться неправильное впечатление».

Макдональд разминал члены, застывшие от многочасового сидения над записями показаний свидетелей. Глаза будто свели в одну точку. На душе и так нелегко, да еще тяжесть в теле.

В сотне метров впереди он увидел мужчину в бежевом распахнутом кашемировом пальто, серо-стальном костюме, белой рубашке и галстуке.

«Наверное, он, по голосу он так и выглядит, – подумал Макдональд. – Походка слегка развязная. И как его тут не ограбили? Он что, держал перед собой полицейское удостоверение всю дорогу?»

Макдональду показалось, что они ровесники, и он не ошибся – по крайней мере угадал, что еще нет сорока, слава Богу. Или не слава, если кто-то очень спешит на пенсию.

Подойдя ближе, Макдональд увидел широкое, гладко выбритое лицо, глаза чуть-чуть навыкате, светлые волосы, разделенные на пробор, как у актеров 1950-х, и ему не очень понравился налет высокомерия и смазливости.

Винтер совершенно не ожидал, что этот прохожий назовет его имя. Незнакомец был еще выше, чем он, приблизительно метр девяносто четыре. Волосы стянуты в конский хвост, небрит, разношенная кожаная куртка, рубашка в крупную бело-голубую клетку, черные джинсы и остроносые ботинки, блестевшие на солнце. «Ему бы еще кобуру на бедро и кольцо в ухо, – успел подумать Винтер, прежде чем тот что-то сказал. – Тип, с которым опасно связываться».

– Комиссар Винтер?

Винтер разглядел трудноуловимую улыбку, складки у рта, усталый взгляд.

– Комиссар Макдональд!

Винтер протянул руку.

– Я думаю, может, мы возьмем по пинте в «Принце Георге», – сказал Макдональд. – Там сейчас тихо и спокойно. В отличие от полиции.

Они пошли обратно по тому же пути, что Винтер проделал уже два раза. Макдональд слегка хромал.

– Колено побаливает после каждого воскресенья. Мы играем в футбол с командой местных пабов. Многие думают, что это старая огнестрельная рана, а мне это только на руку.

– Я завязал с футболом несколько лет назад, – сказал Винтер.

– Слабак.

Бар был пуст, только пыль кружилась на свету у окна. Бармен кивнул Макдональду, как кивают завсегдатаям.

– Сядем вон там. – Макдональд показал в глубь зала.

Винтер повесил пальто на спинку стула и сел. Макдональд пошел к стойке и вернулся с двумя кружками еще не отстоявшегося, непрозрачного шотландского эля.

– Или вы предпочитаете лагер? – спросил он.

– В Лондоне я всегда пью эль, – сказал Винтер, пытаясь не выглядеть слишком воспитанным.

– Я взял «Кураж директорс». У них есть еще «Кураж бест», а он редко где бывает.

– Я как раз люблю «Директорс», – сказал Винтер.

«Он, конечно, сноб, но, возможно, не идиот», – подумал шотландец.

– Вы часто бываете в нашем славном городе?

– Я давно здесь не был. И он же огромный – я никогда не бывал тут, на юге.

– Да, мы редко видим новые лица, все почему-то застревают вокруг Лейчестер-сквер.

– Где же они покупают свежий ям?

– Что?

– Тут в пятидесяти метрах продают свежайший ям.

– Да, этого у нас не отнимешь.

– Я прогулялся, прежде чем вам позвонить.

– Я так и понял.

– Но до стадиона не дошел.

– Местная команда паршиво играет, но она своя.

– Вы тоже за нее болеете?

– Я?

Макдональд усмехнулся, отпил пива.

– Здесь, конечно, моя служба. Но я не обязан быть настолько лоялен району. Если уж я буду болеть за английскую команду, так это будет «Чарлтон», хоть они и никогда не попадут в высшую лигу.

– У вас выговор как у шотландца.

– Это потому, что я шотландец.

Пара посетителей зашла в бар, они кивнули Макдональду, и он кивнул в ответ, но с таким видом, что они отошли и сели в другом конце зала.

– Здесь редко появляются новые лица, – сказал Макдональд. – Но иногда приходят чужаки, и начинается черт знает что.

– Я знал этого мальчика, Пэра Мальмстрёма, – сказал Винтер. – Я приехал в том числе и из-за этого.

– Я понимаю. Мы с вами съездим в его отель. Мы все оставили как было.

– Хорошо.

– Я тоже хотел съездить в ваш город, но решил сначала дождаться вас тут.

– А раньше случалось, что вам приходилось выезжать или принимать кого-то?

– Пару лет назад ко мне приезжал один американец. Тоже по убийству. На нашей северной границе, так сказать, в Пекхаме. А сам я ездил на Ямайку, в Кингстон, на две недели.

– На Ямайку?

– Да, убили здесь, но события развивались и на Ямайке. Это обычная ситуация. Если начать копать, корни многих преступлений уходят на Карибские острова.

– Успешно съездили?

– Местные копы не обрадовались визиту и не дали мне почти ничего сделать, но я узнал, что надо, и когда я вернулся сюда, все разрешилось.

– Но у нас, кажется, все получится?

– Еще по кружке? – Макдональд кивнул на почти допитое пиво.

Винтер покачал головой и достал свой «Корпс».

– Курение убивает, – сказал Макдональд. – Я возьму еще по пинте. Вы пока как раз докурите без меня. – И ушел.

Винтер закурил и с удовольствием втянул дым. В баре появился народ, но никто не подходил к ним близко. Похоже, Макдональда здесь слушаются, но сколько пинт ему пришлось для этого выпить?

– Я взял «Кураж бест» на этот раз.

Макдональд поставил на стол две кружки и сел. В другом конце играла музыка, современный вариант регги, более тяжелый.

– Значит, вы его знали, – сказал Макдональд после минутной паузы.

– Он вырос на моей улице. Я помню его в основном ребенком.

«И такой кошмарный конец. Не знаю, смогу ли я снова зайти в эту комнату и вынести вопль ужаса от кричащих стен», – подумал Макдональд.

– Что вы ощущали, когда стояли в той комнате? – тут же спросил Винтер.

Макдональд посмотрел на коллегу. Да, похоже, он все понимает правильно.

– Я слышал крики и мольбу о помощи.

– Да, – сказал Винтер и отпил из новой кружки. – Я тоже. Я слышал, как кричали твои ребята, а ты слышал крик моего.