Текст книги "Танец ангела"

Автор книги: Оке Эдвардсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

8

Винтер курил сигариллы и читал протоколы допросов свидетелей. Утро в его кабинете было заляпано брызгами дождя из окна. Горло болело меньше. Может, это из-за табака?

Пару раз он невольно улыбнулся формулировкам: записывали слишком дословно. Но кое-что он выписал в свой черный блокнот.

Как обычно: то, что вначале казалось тривиальным, позже приобретает неожиданное значение.

Они поговорили со всеми, кого только нашли в окрестностях стадиона. «Чалмерс» рос на глазах, и жилья в округе оставалось немного. Жизнь продолжается, но где-то в другом месте.

Зазвонил телефон. Новая секретарь – может, оттого что она была красивая, Винтер задержат на ней взгляд чуть дольше, чем положено при первой встрече, – сообщила, что к нему пришел журналист.

– Попросите уважаемого убраться к чертовой матери, только сформулируйте это по-другому, – не дослушав, сказал Винтер. Он почувствовал, как она улыбнулась, и продолжил более мягко: – Можно сказать, что я занят и не хочу отвлекаться.

– Прошу прощения, но он говорит, что знаком с вами и что это очень важно.

Винтер посмотрел на дым от сигариллы и положил ручку на стол, чтобы было удобнее держать трубку.

– Важно? Когда это журналисты приходили с чем-то важным?

– Тогда я попрошу его прийти в другой раз, или что-то в этом роде.

– А как его зовут?

– Его зовут… минутку… Ханс Бюлоу.

Винтер подумал. Сигарилла в его руке потухла.

– Впустите его.

При долгой работе в полиции невозможно совсем избегать контактов с журналистами, сосущими время и нервы. Но оказалось, что и их можно использовать, и Винтер не был столь категорично, как его коллеги, настроен против прессы. Он рано осознал возможности, которые может принести публичность. Надо только заранее продумать, что ты будешь говорить. Сейчас он уже представлял, как будут выглядеть завтрашние заголовки. Кроме того, к некоторым журналистам он испытывал меньшую личную неприязнь. Бюлоу был одним из них.

– Эрик, привет. Я очень извиняюсь, что приперся в разгар работы…

– Это точно.

– Видишь ли…

– Кончай тянуть, Ханс. Что тебе конкретно надо?

– Да я по поводу этого убийства. На пресс-конференции ты как-то умолчал о связи с Лондонским делом.

– А есть связь?

– Хватит издеваться, Эрик. Шведский парень убит в Лондоне, а англичанин в Гетеборге, причем способ один и тот же.

– А, так это вы проводили вскрытие, доктор Бюлоу?

– Эрик, чтобы увидеть тут связь, не надо быть патологоанатомом.

– Даже не знаю, что тебе сказать.

– Ты разговаривал с копами в Лондоне?

– Это глупый вопрос.

– Почему?

– Как ты знаешь, мы ни с кем не разговариваем. Мы связываемся с Интерполом, который передает наши сообщения, кому считает нужным.

– Ах вот как.

– Ты же знаешь наши регламенты.

– А следы тем временем остывают.

– У нас есть свои правила, и мы их соблюдаем. Как будет выглядеть наше общество, если все перестанут соблюдать правила?

– Ага, понятно. Так как ты на правила плюешь, я могу заключить, что ты говорил с лондонскими копами и вы точно установили связь между убийствами.

Винтер молча потянул к губам сигариллу, но, наткнувшись на холодный неприятный запах, положил ее на край пепельницы.

– Нами расследуется убийство в Гетеборге, и это то, что мы расследуем.

– В это, кстати, тоже трудно поверить – на пресс-конференции ты совсем не вдавался в детали. Гетеборгское убийство тоже через Интерпол идет? Новые правила ЕС?

– Возможно.

– Перестань.

– Перестать? Общественность имеет право на информацию, да? О чем? Сколько ран на теле у пацана? Сколько дыр в роговице глаз? Какие слова убийца вырезал на его спине? Как выглядит кровь на стене при свете солнца под разными углами?

– О’кей, о’кей.

– Сейчас я ничего не могу сказать, и ты это прекрасно знаешь.

– Люди испугались.

– Ты хочешь напугать их еще больше?

– Молчание может вызвать обратный эффект.

– Какой еще эффект?

– Если всех посылать и молчать, могут возникнуть слухи, а потом и паника.

– А что, в Гетеборге паника?

– Я не исключаю этого в будущем.

– Отлично, значит, мы думаем в одном ключе. Я тоже смотрю в будущее.

– Я не знаю, куда ты смотришь, но я бы посоветовал на запад, – сказал Бюлоу. – Английские писаки начали звонить сюда, а с нами их не сравнить – совершенно другая порода.

– Они более зубастые, ты имеешь в виду?

– Они настоящие хулиганы от журналистики.

Винтер молча записал это выражение.

– Ты их просто не знаешь, – сказал Бюлоу.

– Честно говоря, я удивлен, что они еще не ходят здесь толпами.

– То есть морально ты к этому готов.

– Так пятеро уже сидели на пресс-конференции. Кроткие как ягнята.

– А накануне жрали как лоси. Это они с бодуна тихие.

– У тебя что-нибудь еще? – спросил Винтер после секундной паузы.

– Короче: большое искреннее спасибо.

– Ладно, я, может, перезвоню тебе уже сегодня, но вечерком.

– Я на это и надеялся.

– Ты же видишь, как быстро идет расследование.

– Ага, пока мы тут болтаем.

– Не вижу ничего смешного. За этими словами есть некий подтекст, и если он выплывет на поверхность, то тогда и начнется настоящая паника. Поэтому я держу такие вещи подальше от прессы.

– Удачи, – ответил Бюлоу.

После ленча все собрались в комнате совещаний. Группа таяла по мере того, как росла гора бумаг. Из лаборатории поступали улики и раскладывались в отдельные ящички и папки: волоски, кусочки кожи или ногтя, отпечаток пальца, одежды, следы, впечатления, фотографии одного и того же, но под разными углами – крик тех голосов, что услышал Эрик, стоя в комнате общежития.

Накануне он говорил с Пией Фреберг. Она не считала, что все ранения были нанесены сразу. Она была хорошим судебным врачом, очень дотошная. Количество ударов уже зафиксировано, и Винтер снова вытащил блокнот из внутреннего кармана. Мальчик в конце концов умер от потери крови.

– Сколько же все это продолжалось? – спросил инспектор Фредрик Хальдерс. Хальдерсу только что исполнилось сорок четыре, а год назад он перестал зачесывать волосы через лысину, коротко подстриг то, что оставалось, и его самооценка подскочила настолько, что он больше не считал необходимым улыбаться при разговоре.

– Хренову тучу времени, – сказал Эрик Винтер.

– Без перерыва?

– С перерывами, – ответил Бертиль Рингмар.

– Между первым и последним ударом прошло три или четыре часа, – объяснил Винтер. – Точнее мы сказать не можем.

– Какой кошмар! – не выдержал Ларс Бергенхем.

– Еще бы, – согласился Рингмар.

– А на предплечьях ран нет, – подал голос Ян Меллестрём.

– Там синяки, – сказала Анета Джанали.

– Силен, ублюдок. Сколько весил парень?

– Восемьдесят килограмм, – ответил Меллестрём. – Рост сто восемьдесят, так что было непросто его таскать.

– Если он таскал, – сказала Анета.

– По крайней мере он делал что-то в этом роде, – заключил Меллестрём.

– Следы сорок четвертого размера кружат по комнате, – продолжил Бергенхем.

– Там он мог его держать, – сказал Хальдерс.

– А то бы мы без тебя не догадались, – усмехнулась Анета. – И была бы я мужчиной, сказала бы то же самое.

Как завел Винтер, в начале собрания поощрялась свободная болтовня, нечто вроде внутреннего монолога с включенной громкостью, или мозгового штурма, или психологической терапии. Выскажи всё. Они вертели факты и кусочки фактов до боли в руках, пока фрагменты мозаики не начинали складываться один к другому.

– Как ему удалось оттуда слинять? – спросил Бергенхем.

– Он переоделся там же, – ответил Винтер.

– И тем не менее.

– Он подождал удобного момента.

– Там есть ванная, – сказала Анета.

– Тем не менее, – повторил Бергенхем.

– Пару-тройку человек он должен был встретить по дороге, – поддержал Рингмар.

– Я читал, – сказал Винтер, – что студенты теперь смотрят вниз, как будто стесняются друг друга.

– В наши времена было не так, – заметил Хальдерс.

– Как, неужели и ты где-то учился? – съязвила Анета.

Хальдерс только вздохнул.

– Потом, эти отпечатки на полу, – сказал Меллестрём.

– Я не врубаюсь, как они могут определить, что это штатив, – сказал Хальдерс.

– Вот поэтому ты тут, а они там, – сказала Анета.

Хальдерс опять вздохнул. Потом сказал:

– Чертов штатив.

Чертов штатив, думал и Винтер. Но отпечатки могли ничего и не значить. После тысяч интервью, что они провели со всеми возможными свидетелями, после всех визитов, проверки психопатов из базы данных, изучения биографии жертв (здесь еще тебе, Эрик, будут новости), фиксирования всех деталей и двух тысяч телефонных звонков…

– Прослежены ли все звонки из холла общежития? – спросил Винтер.

– Мы над этим работаем, – сказал Рингмар с обиженной миной.

– Я бы хотел посмотреть список звонков.

– Сделаем.

– Такой же надо получить из Лондона. Я с ними свяжусь.

– А от Мальмстрёмов? – спросил Рингмар.

– Да, от них тоже.

Винтер опять подумал про штатив. «Что на нем было? Что происходило? Где-то есть все, что нам надо: кассета или несколько…»

– Появились свидетели из Брюнс-парка, – сказал Меллестрём.

– Это вы уже по второму кругу жильцов опрашиваете? – уточнил Винтер.

– Еще нет, но скоро пойдем.

– Я бы хотел увидеть отчет об опросах соседей не позднее чем завтра утром. И проявите максимум внимания. Тут что-то не сходится.

Винтер сказал, что именно, и Рингмар кивнул, а Хальдерс потом сказал Меллестрёму, что как же они сами это не заметили, ведь должны были бы заметить при первом же опросе. «Проклятие», – сказал он, а потом выкинул обиду из головы, сосредоточившись на деле.

«Я хочу тебе кое-что показать», – сказал он Джейми, встретив его рано утром на Дроттнингатан, и открыл сумку – быстро, как бы невзначай. Они договорились, и Джейми пошел на работу, а тот своей дорогой, и вечером он позвонил в дверь, когда Джейми как раз вышел из душа, тщательно смыв запах сигарет. Сам Джейми бросил курить полгода назад, когда начал работать в баре, – это было бы уже чересчур.

По спине пробежали мурашки возбуждения. «Меня могут использовать, – думал Джейми, и в паху разгорался жар – мягкий, приятный. – Наконец-то я попробую по-настоящему», – пронеслось у него в голове. Мысли путались от волнения.

«Какой он здоровый бугай. Монтирует свое снаряжение. Посмотрел на вино, которое я приготовил на столе. Теперь он подходит и берет стакан, что я ему налил. Он что-то мне сказал? Он надевает маску. Черт, это уже страшновато. Он возвращается к камере и включает ее. Я думал, она громче работает. А, теперь она начала жужжать».

Джейми повернулся к черной линзе и широко открыл глаза от изумления, но не успел и слова сказать, как в рот врезалась тряпка, и звуки застряли в горле, а руки оказались связанными за спиной.

Потом он сидел на стуле, который тот принес из кухни, не мог оторвать глаз от камеры и думал: «Похоже, этот тип больной. Я был готов поиграть немного по его правилам, но мне не нравится, что он все время молчит. Игра игре рознь. Я не хочу больше здесь сидеть. Я встану и повернусь к нему спиной, чтобы он развязал мне руки».

Удар сзади, боль взорвалась, как в аду, и запульсировала в животе под пупком.

Ему удалось посмотреть вниз, и ему показалось, что в животе на мгновение что-то вздулось. От боли он не мог поднять голову и только смотрел на растекающуюся под ногами лужу и думал: «Этот ублюдок разлил вино по всему полу».

Теперь тот ходил вокруг, и Джейми подумал, что маска теперь другая, но когда он увидел, что у него в руках, все мысли выскочили из головы, кроме одной: дело зашло слишком далеко. От ужаса ноги перестали держать, и он стал падать вперед, прямо на то, что блестело в свете сильной лампы у камеры, и закричал беззвучным криком, пытаясь схватить ртом воздух.

Он опять стоял. Теперь он все понял. Он хотел отойти к стене, но движения остались в его воображении. Он поскользнулся и упал, ударив бедро, и скользил по полу, не находя точки опоры.

Он услышал голос. Внутри его раздается голос. «Он кричит мне, и это я сам. Теперь я отползу к стене, и, если я буду не двигаться, все обойдется.

Мама. Мама!»

Даже когда ничего не было видно, жужжание не прекращалось. «Прочь отсюда».

Это продолжалось долго. Сил не осталось. Его подняли. В голове не осталось мыслей. Что-то, по чему бежали мысли раньше, разомкнулось, и теперь они выливались прямо в голову и тело. Его подняли опять.

9

По пути в центр города Винтера сопровождал птичий гомон. Асфальт на дороге высох, а снег испуганно прятался под соснами в парке. Холод завернул в себя вечер и поднялся ночевать в небо, куда-то на север.

Он долго сидел в сумерках, пил чай, краем уха слушал сообщения на автоответчик. Комната провоняла кисло-сладким запахом креветок, которые он принес из китайского ресторанчика Лаи Ва. Он открыл балконную дверь и впустил вечер. Потом вернулся в кресло, но тут же встал опять, отнес посуду в кухню, включил посудомоечную машину. Он заварил новый чай, пошел в комнату, поставил квартет Чарли Хаденса и смотрел на улицу, в синеву, которая так и не стала как следует черной. В голове вертелись две мысли одновременно: желание уехать и о внезапной смерти.

У ножа, который он видел, лезвие было заточено с обеих сторон, как у меча, который используется для… для… дальше он не смог ничего придумать, и наступила ночь.

Винтер разбирался в последнем докладе Меллестрёма уже минут десять, как в комнату ворвался Бергенхем.

Въехав в царство солнца и прозрачного воздуха, Винтер надел темные очки, которые всегда лежали в машине, и город преобразился на его глазах, стал тише, цвета поблекли. Он остановился, пропуская на пешеходном переходе трех мужчин. Заплетающимися шагами они передвигались из Ваза-парка на улицу Виктории. Ветер в тяжелых порывах с северо-запада шевелил их волосы.

Адреналин разливался по телу, как лихорадка. Он был подготовлен, как никогда. Сейчас, в реальном времени, это четче и ужаснее, чем когда бы то ни было. Его затягивало в сердцевину, и он тянулся туда сам и знал, что потом, когда все кончится, он будет стыдиться или бояться этого чувства или и то и другое. Может, это было частью его работы: отдаться полностью.

Лестница в подъезде была размечена ленточками до третьего этажа, как тропинка в ориентировании, только игра была со смертью. Районные полицейские не подпускали любопытных прохожих близко, и те столпились на другой стороне улицы, за ограждением.

«Может, я бы тоже стоял на той стороне, если бы не шел сейчас по этой», – подумал Винтер и сказал подошедшему Бергенхему:

– Звони Биргерсону и скажи, чтоб прислал пятеро ребят, срочно.

– Прямо сейчас?

– Сию минуту.

Поднимаясь по лестнице, Бергенхем набрал номер начальника отделения, сообщил, что должен был, и передал телефон Винтеру:

– Он хочет тебе что-то сказать.

– Слушаю… Я в преисподней. Осталось три ступеньки… Да, ты правильно понял… Они должны быть здесь… Я хочу, чтобы они начали опрос тех, кто тут толпится вокруг… Ну да. Все, пока.

Винтер видел лица тех, кто ждал на другой стороне дороги, но не различал их выражения. Стоять было холодно, неужели только любопытство держало их там? Может, кто-то знает, что откроется глазам Винтера там, наверху? Может, кого-то притягивает к этому месту, манит обратно знание ?

– Кто вошел первым? – спросил Винтер на пороге квартиры, обводя взглядом ребят в форме.

– Я, – отозвался молодой парень, очень бледный, смотрящий в никуда.

– Ты был один?

– С товарищем, вон он идет. – Он показал на лестницу.

Тревога с улицы Сконегатан поступила Винтеру практически в то же время, что и ближайшему патрулю. Парни приехали, посмотрели, побледнели. Огородили дом.

Джейми не вышел с утра на работу, хотя была его смена. А дел ждало много: убрать весь бардак, перемыть посуду после бурного вечера с новой рок-группой – ребята с явными ирландскими корнями дали жару, и народ не расходился до двух ночи.

Дали ему, мерзавцу, дополнительный выходной – и он тут же загулял, ни трубку не берет, ни дверь не открывает; сколько бы Дуглас ни ломился в его квартиру и ни давил кнопку звонка – только сосед высунул недовольную морду. Дуглас не поленился найти управляющего домом. Джейми? Английский парень из двадцать третьей? Дуглас не знал номера квартиры, но на двери висела самодельная табличка с именем, и надо было проверить, не случилось ли беды.

Пришел мужик с тремя сотнями инструментов, торчащими из карманов на животе, ногах, по всему телу, открыл дверь, и дальнейшее вспоминалось Дугласу как сплошной кровавый кошмар.

Итак, сюда уже бегло заглянули хозяин бара Дуглас Свенссон и двое полицейских. Но Винтер был первым, кто зашел, чтобы осмотреться. В голове гудело, но глаза замечали все. Он прошел так, чтобы не наступить в следы в холле, ведущие к выходу. Голые стены и двери. На лестнице послышались голоса бригады техников – они останутся там, пока он не даст им команду заходить.

Он знал, что еще придет сюда как минимум один раз, когда тело уже заберут, и то, что он будет тогда стараться понять, зависит только от того, что он найдет сейчас.

В холле было достаточно светло, но справа в ванной тоже горел свет. Кто его включил? Вряд ли какой коп окажется таким тупым, чтобы зажигать свет, но кто его знает.

Винтер остановился на пороге ванной. Кафель был забрызган, но не так сильно, как можно было ожидать. Он не торопился, подумал Винтер. В ванне и на коврике осталось всего несколько пятнышек.

Он вышел из ванной и, завернув налево, оказался в кухне – где ничего не нарушало обычный порядок, кроме той мелочи, что за столом стоял только один стул вместо положенных двух.

Второй стул стоял в середине комнаты, и на нем сидел парень, спиной к двери. Из холла Винтер его не видел, потому что дверь была открыта не полностью.

Он был гол выше пояса, но в брюках без ремня и в носках, без обуви. На левом плече – красно-синяя татуировка. Аккуратно, не нарушая следов, Винтер подошел поближе и разглядел, что это автомобиль, но так и не понял, какой он марки. Плечи и предплечья были ровного синего цвета, как от холода. Брюки и носки надулись и чуть не лопались. Только одежда его и держит, подумал Винтер. Лицо без видимых повреждений.

На столе стояли бутылка вина и два стакана. Один, как Винтер понял по запаху, наклонившись, – с вином, другой остался пустым. Чокнуться не успели.

Обстановка была бедная, как во временном случайном жилье. Ни кресла, ни книжной полки – только небольшой диванчик и блеклые тонкие шторы, прозрачные на свету, проникающем сквозь приоткрытые жалюзи. Да еще у стены проигрыватель и стойка с дисками. Винтер посмотрел на названия: «Оазис», «Блёр», «Пигеонхед», «Дафт Панк». Никакого джаза. В проигрывателе торчал диск, Винтер прочитал и его название.

К обоям Винтер не прикасался. Кровавые следы на полу шли по кругу – рисунок был уже знаком, подобное он видел в комнате общежития. Как яйцо вокруг стула, вытянутое в сторону двери.

Сколько шагов? У двери следов почти не было. Винтер втянул воздух, пытаясь разобрать запахи. За стеной у соседей что-то тихонько тренькало. Раз их слышно здесь, значит, и им слышно отсюда.

Ему пришло в голову, что сам он никогда не слышал своих соседей, разве что когда они возились с дверью старого лифта.

Через пятнадцать минут он вышел на лестницу и махнул техникам. Потом спустился вниз и стал разбираться с возможными свидетелями.

То ли Хальдерс, то ли Меллестрём – позже Винтер не смог вспомнить, кто из них, – произнес «Хичкок». «Смотри, чтоб никто не услышал», – сказал Винтер, но сам про себя с тех пор называл убийцу именно так.

Самое удивительное – даже если на самом деле это было совсем не удивительно – это что лондонские сыщики чуть позже пришли к той же кличке для своего убийцы, совершенно независимо. Вскоре стало ясно, что это один и тот же Хичкок, три дела слились в одно, и они все вместе испытывали бессилие, как будто кто-то смеялся над ними в небе, простирающемся над обеими странами.

Воришка смотрел из окна на сына. От снеговика уже ничего не осталось, теперь возня шла на качелях, вокруг бочки и веревочных лестниц, свисающих из деревянного домика, пропитанного морилкой.

Он переживал. Он мог читать, смотреть телевизор. На это у него ума хватало, даже если он и был полным идиотом в других вещах, доступных каждому. Но теперь он обладал неким знанием, не доступным никому другому. Мог ли он быть совершенно уверен – вот что мучило его. Надо было понять, что делать дальше. Возможно, уехать куда-нибудь и спокойно подумать.

– Что с тобой? – спросила Лена.

– А что?

– Ты опять витаешь неизвестно где.

– А…

– Ты все о работе?

– Какой работе?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

– Не уверен.

Она выглянула во двор.

– Не хочешь выйти к Калле?

– Да, я как раз собирался.

– Он, кстати, о тебе спрашивал.

– Спрашивал? Что именно?

– Можете ли вы вместе придумать что-то интересное.

– Я собирался.

– Может, что-то более интересное, чем игра во дворе.

– Поездка на каникулы?

– Это было бы здорово.

– Давай поедем на Канары прямо завтра, ну или послезавтра.

– Ага, сейчас.

– Я серьезно. Мы правда можем поехать. Я выиграл много денег.

– Ага, конечно.

– Честно.

– И ты молчал? Когда ты выиграл, сколько денег?

– Двадцать тысяч. Я не хотел ничего говорить до… пока не… я хотел сюрприз… пока не получу их на руки.

– А ты их уже получил?

– Да.

Она очень пристально смотрела на него.

– Не знаю, можно ли этому верить, – сказала она наконец.

– Можно.

– Где ты их выиграл?

– На бегах. Ты же знаешь, что на прошлой неделе я туда ездил два раза.

Она продолжала вглядываться в его лицо.

– Я покажу тебе билеты, – сказал он, лихорадочно думая, как он теперь выпутается с билетами.

Она повернулась к окну и сказала, смотря на сына:

– Все-таки мы не можем себе это позволить.

– Что?

– Поехать на Канары.

– Почему?

– Есть столько других, более необходимых трат.

– Но они всегда будут.

Она промолчала.

– Когда мы последний раз куда-нибудь ездили? – спросил он.

– А во сколько это обойдется?

– Нам хватит.

– Но сейчас…

– Сейчас как раз самое время.

– Да… вообще-то это было бы так замечательно… – сказала она дрогнувшим голосом.

– На две недели, срочно, чем быстрее, тем лучше.

– А есть ли билеты?

– Для тех, у кого в кармане двадцать тысяч, билеты есть всегда.

После обеда Винтер дозвонился до Болгера.

– Давно не общались, – сказал Болгер.

– Я по делу.

– Я так и понял.

– Хотя я, конечно, рассчитываю на старую дружбу.

– Тогда не понял.

– У меня к тебе вопрос.

– Давай твой вопрос.

– Это нетелефонный разговор. Ты можешь меня подождать?

– Легко.

Через пятнадцать минут Винтер был на месте. У окна сидели трое посетителей, молча посмотревших на него. Никто не произносил ни слова. Болгер предложил ему что-нибудь выпить, но Винтер отказался.

– Ты знаешь англичанина по имени Робертсон? – сразу спросил он.

– Англичанина?

– По крайней мере британца.

– Как ты сказал, его зовут?

– Робертсон, Джейми Робертсон.

– А, Джейми Робертсон? Я с ним лично не знаком, но знаю, о ком речь. Только он шотландец.

– О’кей.

– Это сразу слышно по акценту.

– Он здесь работал?

– Никогда.

– Ты не знаешь, он где-нибудь еще работал помимо «О’Брайена»?

– Не слышал. Но по-моему, он в Гетеборге не так давно. Спроси там у них. А что случилось?

– Его убили.

Болгер побледнел на глазах, как будто изменился цвет лампы над его головой.

– Теперь это уже не секрет, – сказал Винтер.

– До этой минуты для меня это был секрет.

– Мне нужна твоя помощь.

– С каких это пор тебе нужна моя помощь?

– Что тебе не нравится?

– Что ты будешь делать с моей помощью? Ты такой умный, справишься сам.

– Ты можешь хоть послушать, что я скажу?

Болгер не ответил. Он хотел сделать знак официантке, но передумал.

– Ты знаешь тех, кто работает в барах. И тех, кто болтается вокруг, – сказал Винтер.

– Ты тоже.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Ага. Тебе нужен полууголовник.

– Перестань, Юхан.

– А вам разрешают брать в помощники тех, кто лечился от депрессии?

Винтер проигнорировал подколку.

– Слушай меня, Юхан. Мы со своей стороны работаем, но я бы хотел, чтобы ты со своей подумал, что это за парень. С кем он общался. Особенно – были ли девчонки или парни, если он из таких.

– Понял.

– Постарайся что-нибудь вспомнить.

– О’кей.

– Можешь спрашивать кого угодно.

– Угу.

– И это срочно. Я завтра тебе перезвоню.

– Черт, я никак в себя не приду, – сказал Болгер.