Текст книги "Танец ангела"

Автор книги: Оке Эдвардсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

– Алло, – буркнул он.

– Тут звонок, думаю, это надо к тебе, – сказал Ян Меллестрём.

– Кто там?

– Друг по переписке. Другой.

– Какой еще друг? – переспросил Рингмар, но тут же понял. – Срочно переключай на меня!

Раздался щелчок.

– Алло?

– Комиссар криминального отдела Бертиль Рингмар слушает.

– Да…

– Кто говорит?

– Обязательно представляться?

– А в чем дело?

– Я по поводу газеты… Писали, что вы ищете того, кто переписывался с тем англичанином, которого убили…

– Да.

– Это я, – сказал голос в телефоне.

Рингмар подождал. Кажется, это был юнец, но по голосу возраст не всегда определишь.

– Алло? – сказали в трубке.

– Вы переписывались с Джеффом Хиллиером?

Молчание. Рингмар повторил.

– Да…

– Это очень важно, нам надо встретиться для беседы.

– Для беседы?

– Да. Просто разговор, не допрос.

– А по телефону нельзя?

– К сожалению, нет.

– Я не знаю…

– Возможно, именно от вас зависит, раскроем мы это дело или нет.

«Так он вынудит меня сказать, что его координаты уже засекли и мы будем у него через десять минут», – подумал Рингмар, но вместо этого сказал:

– Мы можем прислать машину.

– Не надо… Уж лучше я сам приду.

24

Походив по комнатам, Ларс Бергенхем вернулся в зал, где продолжалось шоу. На сцене стояли две женщины – только присмотревшись, он понял, что одна была прежняя – та, что постарше. Молоденькая куда-то исчезла.

Он снова сел за столик. Зал стал более тесным и душным: вокруг толпились мужчины, курили, следили за женщинами голодными глазами. По-прежнему заливалась Тина Тёрнер, вопрошая, при чем тут любовь. Бергенхем заметил ту молоденькую танцовщицу – она тоже сидела в зале за столиком с двумя посетителями. Бергенхему не понравилась эта сцена. Он сам от себя такого не ожидал, но ему сильно не понравилось, что она разговаривает с этими свиньями. «До ее морали мне дела нет, и я не знаю, отчего так злюсь, или обижаюсь, или как там это назвать, но она не должна там с ними сидеть, – думал он. – Она выглядит моей ровесницей, если, конечно, она не ранняя малолетка. Мужикам сорок пять. Но не буду же я лезть. Это совсем не мое дело».

Она поднялась, и вслед за ней один из мужиков. Они скрылись в боковой дверке. Бергенхем проводил их взглядом.

И тут справа раздался голос:

– Инспектор Бергенхем?

Ларс и не заметил, как кто-то подошел. Крепкий блондин с длинными волосами, собранными в конский хвост, в костюме, отливающем матовым в свете прожекторов. Впрочем, детали в полумраке не разглядишь.

Бергенхем выпрямился.

– Да?

– Вы меня искали?

– Да, да. – Бергенхем встал. – У меня есть пара вопросов…

– Тогда давайте пройдем в мой офис. – Мужчина обвел взглядом зал и сцену и показал в сторону зала с журналами: – Туда, пожалуйста.

Они вошли в незаметную дверь за драпировкой. В каморке, на удивление, было окно во двор – первое окно, которое увидел Бергенхем в «Риверсайде». Хозяин остановился у двери, ожидая, что сделает или скажет Бергенхем. Не дождавшись, начал сам:

– Я рад, что вы играете в открытую.

– То есть?

– Открыли карты. Хорошо, когда полиция не шмыгает тайком и не притворяется посторонними.

– Наверное, это и нереально?

– Если только ненадолго. Но раздражает, если нас считают не заслуживающими доверия или неспособными разобраться в собственном бизнесе.

Бергенхем промолчал. За стеной надрывалась Тина Тёрнер, глухо, словно с бочкой на голове, – здесь слышались в основном басы.

– Итак, вы хотели поговорить, – сказал мужчина. – Мне скрывать нечего.

– Я не думаю, что вам есть что скрывать.

– Так что вы, собственно, хотите?

Бергенхем рассказал так много, как только мог. Не вдаваясь в детали расследования, он намекнул на подозрения полиции. Мужчина слушал с непроницаемым видом, как с пробками в ушах, но Бергенхем видел, что тот запоминает каждое слово.

– Фильмы с убийствами? В Гетеборге?

Хозяин заведения сидел в кресле, положив ногу на ногу, и курил; дым медленно стекался в окно и исчезал в ночи. Послышались гудки. В трехстах метрах находилось депо, продуваемое и безлюдное, только товарные вагоны заезжали туда иногда на стыковку.

– Никогда о таком не слышал, – сказал мужчина с явным недоверием на лице. – Почему вы пришли именно ко мне?

– Мы приходим ко всем, кто держит такие заведения, – соврал Бергенхем.

– Нет, никогда не слыхал.

– Но вы ведь должны были слышать?

– Вы думаете, что я лгу?

– Я имел в виду, что вы должны были слышать о том, что такие фильмы существуют, – поправился Бергенхем.

– Вы что, издеваетесь?

– Почему?

– Насколько я понял, вы спрашиваете о местных убийствах. Не в Колумбии, или Лос-Анджелесе, или Лондоне, или где там это популярно.

– Вы никогда не видели такой фильм? – Бергенхем не успел закончить фразы, как понял, что сделал ошибку. «Какой я дурак», – подумал он.

– Я здесь сижу добровольно и стараюсь вежливо отвечать на идиотские вопросы. Нет, я не видел такого фильма. А вы видели? Вы полицейский – вы, наверное, много знаете.

– Никогда.

– А почему?

Бергенхем вжался в кресло. Басы за стеной стали еще глубже и тяжелее – наверное, танец поменял темп. Других звуков не было слышно. Мужчина затушил сигарету, встал, открыл окно пошире – выпустить отравленный воздух. Звуки из депо мгновенно прекратились, как будто могли проникать только в щель. Открытое окно впускало лишь тишину. Бергенхем вспомнил новые поезда – чем больше скорость, тем тише они едут. В конце концов их вообще не замечаешь, пока они на тебя на наедут.

Мужчина закрыл окно и повернулся к своему гостю.

– Вы не видели таких фильмов, потому что их не существует, – сказал он. – Гетеборг уже не такой идиллический, как раньше, но здесь нет рынка для убийств.

Бергенхем не перебивал.

– Вы думаете, я наивен, идеализирую местных жителей? Нет, я не тот человек, который бы думал о них очень хорошо. Но для таких дел мы еще недостаточно извращены.

– Еще?

– Это придет, но не скоро.

– Вы говорите очень уверенно.

– Вы знаете, почему я вообще говорю с вами об этом? Потому что даже в наших заведениях существует определенная мораль.

– И как она выглядит? Состоит из равных частей любви к людям и материального интереса?

Мужчина взглянул на Бергенхема с таким видом, как будто прикидывал, куда потом спрячет тело, и отрезал:

– Всему есть границы.

– Только в Гетеборге, получается?

Мужчина не ответил, разгладил шов на пиджаке, потер нос и, казалось, собрался подняться и поблагодарить за визит. Сказал бы он правду, если бы что-то подозревал? Заявление о морали прозвучало громко и солидно, как басы за стенкой, – тут они как раз прекратились, перерыв в программе.

– У вас когда-нибудь интересовались чем-нибудь особым, нестандартным? – спросил Бергенхем.

– Только вы.

– Не спрашивали о чем-то за пределами видимого ассортимента?

– Видимый ассортимент? Это какой-то новый термин.

– Вы понимаете, о чем я.

– Нет.

– Бросьте, как же вы…

– Я не получаю особых запросов, потому что у нас есть все, что может пожелать клиент. Я не знаю, инспектор, насколько вы осведомлены в киноиндустрии, но, кажется, вы сильно удивитесь, если узнаете, насколько много разрешает сейчас закон.

– Я понял.

– Что-нибудь еще?

«Не сейчас, – подумал Бергенхем, – но я еще вернусь. Ты произнес что-то важное, что я не успел обдумать. Надо было взять диктофон. Теперь я должен быстро пойти и записать беседу».

– Нет, – сказал Бергенхем и поднялся.

Они вышли. Снова запустили музыку, и Бергенхем прошел в зал, где молодая танцовщица опять двигалась на сцене с отрешенным взглядом. Он застыл, на мгновение отключившись, а когда очнулся и пошел прочь, хозяин заведения провожал его взглядом.

Поздним вечером Винтер сидел у Рингмара и читал протокол беседы.

– Что скажешь? – спросил Рингмар.

– Особо говорить тут не о чем.

– Похоже, ему было стыдно.

– Что не объявился раньше?

– Брось, ты знаешь, о чем речь.

– Отвратительно, что в наше время такое приходится скрывать, хотя общество кричит о своей толерантности.

– Были ли еще какие-то письма, о которых мы не знаем?

– Я тоже думаю, что приманкой могло быть что-то другое.

– И многие так общаются по Сети?

– Да, вот эти же общались.

– Но он даже не смог внятно объяснить, почему они перешли на обычные письма.

– Я вижу.

– Может, им так казалось безопасней.

– Может быть. Старая романтика.

– Ладно, пока откладываем это.

– Я все думаю, почему мы не нашли у Джеффа писем от этого парня. Была ли у него причина их уничтожить?

– Нет.

– А почему тогда?

– Может, он просто выбросил? Не из тех, кто хранит письма?

– Ни одного письма от бойфренда? Из-за которого он поехал в другую страну?

Бертиль Рингмар развел руками.

– Ясен пень, письмо у него было. Значит, его кто-то его забрал.

– Почему?

– Например, потому что там было что-то дающее подсказку.

– Какую?

– Об этом я и думаю.

– Ты думаешь, этот Хичкок забрал?

– Да.

Винтер потянулся за сигариллами, но вспомнил, где находится, – Рингмар не выносил, когда в его кабинете курили, потому что курильщик уходил, а запах оставался.

– Пойдем ко мне? – предложил Винтер.

– Чем тут плохо? – язвительно ответил Рингмар. – Давай сюда пачку.

– С чего это?

– Дай мне эту вонючую пачку, – повторил Рингмар.

Винтер вынул сигариллы и кинул коллеге. Тот поднес ее к глазам, как сильно близорукий, и прочитал:

– «Курение серьезно вредит вашему здоровью».

– На обороте там тоже написано.

Рингмар перевернул и прочитал:

– «Курение вызывает рак».

– Это легкие сигариллы. И я не взатяжку.

– Тогда бы на пачку не лепили такие сообщения, или как?

– Ты такой правильный, Бертиль. Когда-нибудь ты начнешь смолить одну за другой. Слишком правильные, они все такие.

– Стремятся к самоубийству? – Рингмар кинул пачку обратно. Винтер спрятал ее в карман и сказал:

– Давай сменим тему. Кстати, ТВ хочет осветить это дело.

– Я слышал.

– Это нам может быть кстати.

– Что мы им скажем?

Это был трудный вопрос. Они уже сотрудничали с передачей «Разыскивается полицией». Даже если результат был сомнительный, несколько новых идей для расследования они всегда получали. Сейчас люди меньше читают газет, думал Винтер. Но все смотрят телевизор. Задача заключалась в том, чтобы события подавались в программе так, как надо полиции. Проблема была не столько в журналистах, сколько в решении организационных заморочек: что нужно рассказать, чтобы получить помощь, а что рассказывать нельзя, и так по всем мелочам. Были случаи, когда передача помогала раскрывать серьезные преступления, насилия.

Самое сложное – описать поведение насильника или убийцы.

– Я думаю об изнасилованиях прошлого года, – сказал Рингмар.

– Представь, я тоже.

– Мы их раскрыли благодаря ТВ.

– В какой-то мере.

– Очень пригодилось.

«Это верно», – думал Винтер. После серии изнасилований они получили описание машины насильника и как это все выглядело. Насиловал он в машине. Внутри были некоторые детали, о которых жертвы не рассказывали. Например, о трещине на стекле и как она выглядела, если смотреть на нее с разных сторон. Или что особенного было в зеркале заднего вида. В машине всегда было темно, и хотя жертвы помнили некоторые важные мелочи, они не могли сильно продвинуть розыск. Винтер боялся, что убийства будут продолжаться. После того как программу показали два раза, в полицию позвонила пожилая дама, проводящая много времени у окна. Ее соединили с Рингмаром.

– Я тут видела одного мужчину, садящегося в машину, он выглядел примерно так, как вы показывали… – неуверенно сказала она.

– Да, я слушаю, – ответил Рингмар, выслушавший уже много телезрителей, которым казалось, что они что-то видели.

Когда она сказала, где живет, он заинтересовался больше. Одно из изнасилований произошло в ее районе. Она помнила, где и когда видела мужчину – все совпадало.

– Это немного странно выглядело. Может, я слишком мнительна, но я записала на всякий случай номер машины.

Проверка показала, что все сходится. Трещину на стекле он успел заделать, но это его не спасло. Дальше оставалось дело техники – допросы заняли девять дней, и все было кончено.

– Мы попробуем с телевизионщиками, но не прямо сейчас, – сказал Винтер. – Сегодня ночью я думал о самолетах.

Рингмар тихонько вздохнул.

– Мы запросили списки всех пассажиров за три месяца, – сказал он. – И они начали приходить. Для них нужно дополнительное помещение. Не говоря о персонале.

– Сколько они их хранят?

– Вылетающих Ландветтер хранит год. Но это же искать иголку в сене, Эрик.

– Сколько раз в день они летают в Лондон?

– Пять рейсов туда и обратно каждый будний день. Первым летит «САС» в десять минут восьмого, последними Британские авиалинии, без пятнадцати шесть. По воскресеньям «САС» вылетает в Хитроу без десяти шесть, и получается шесть рейсов.

– Но не все летают в Хитроу?

– У Британских авиалиний есть утренний рейс в Гатвик.

– Я им как-то летал.

– Точно, у тебя же бонусы.

– Были.

– На каждом рейсе у них примерно сто – сто двадцать пассажиров.

Винтер кивнул.

– Ты знаешь, сколько получается в год? – спросил Рингмар.

– Я не захватил калькулятор.

– Триста тысяч пассажиров за год.

– Немало.

Рингмар промолчал.

– Наше время не резиновое. Но надо что-то делать, – сказал Винтер.

– Предлагаю начать с тех рейсов, которыми летели мальчики. Хотя мы еще не получили все, что надо, из Лондона. Потом мы пойдем назад день за днем.

– Логично.

– Но все равно это чертова куча людей.

– Я надеюсь, в списках указан конечный пункт поездки каждого пассажира?

– Не уверен.

– Тогда мы бы могли отсеять тех, кто летел дальше.

– Если только все давали правильные сведения.

– Я пытаюсь найти конструктивное решение для невыполнимого задания, которое я сам нам нашел.

– Прости, прости.

– Тогда останутся только те, кто летал Лондон – Гетеборг туда и обратно.

– По собственному паспорту.

– Совершенно верно. Сначала проверим тех, кто летел по своему паспорту, тогда останутся те, кто летел не по своему.

– Хорошо, мы возьмем сначала тех, кто летел туда и обратно в течение недели.

– Вот, это конструктивная задача.

– Это идиотская задача.

– Мы отфильтруем всех, кого можно. Кто-то должен этим заняться.

Рингмар, казалось, боролся с желанием что-то сказать, в нерешительности почесывая плечо.

– Я не так уверен, как ты, Эрик.

– Я всегда уверен.

– У нас нет никаких оснований думать, что убийца летал из страны в страну. И что убийца только один. Хотя сценарий был один.

Винтер не ответил, потому что отвечать было нечего. Они уже обсуждали это сто раз. Все, что они могли, – это выдвигать версии и проверять их одну за другой, а иногда параллельно. Они не бросали версию, пока не заходили с ней в тупик. Впрочем, даже тогда они не отказывались от нее полностью.

– Мы не знаем, сколько было исполнителей, но заказчик был один, – сказал Винтер.

– Возможно.

– Но с какой целью он заказывал?

– Коммерческая выгода, наверное? Может, я ошибаюсь, но я думаю, что это производство фильмов.

– И не видно никакой связи между жертвами.

– Если не считать, что все были гомо– или бисексуальными.

– Да, только мы и в этом не уверены.

– У них и самих не оказалось шансов определиться.

– Но все-таки связь с этим есть. И это стало причиной их смерти – сначала косвенно, а потом и прямо.

– Поясни.

– Что побудило их пригласить домой незнакомца? Любопытство, желание попробовать что-то тайное или запретное.

– Могли быть и другие причины.

– Например?

– А что бы тебя заставило впустить человека в дом?

– Куча денег?

– Сомневаюсь.

– Предложение главной роли в фильме?

– Вряд ли.

– Ящик виски?

– Да ну тебя.

– Кто-нибудь из знакомых?

– Точно.

Они замолчали. Тихий ангел пролетел.

– Волосы дыбом встают, – сказал Винтер.

– Они его знали, – повторил Рингмар.

– Не исключено. Все-таки я думаю, это один человек. Он был здесь и в Лондоне, и сейчас он или здесь, или в Лондоне.

– Мы изучаем прошлое жертв. Если они его знали, мы его найдем.

– Не стоит искать его в прошлом.

– Где граница между прошлым и настоящим? – спросил Рингмар.

Винтер промолчал.

25

Мальчик молча ждал вместе со всеми, такой же усталый и замкнутый в своих мыслях, как и остальные. Двери открылись, и он вошел в автобус.

Автобус поехал по центру города, собирая новых пассажиров: туристов с большими сумками и сотрудников аэропорта в идеально отутюженной форме – наверное, чтобы острые складки помогали им держаться прямо.

На шоссе водитель прорывался сквозь вал машин, но мальчик, на грани между сном и бодрствованием, не слышал грохота, только регги в наушниках.

Автобус остановился у международного зала вылета. Мальчик взял сумку и вышел. Падал снег, и пассажиры почти бежали со своими тележками к входу. Внутри к потолку поднимался сонный рой голосов. У стойки «САС» стояли ожидающие начала регистрации на рейс. Появились сотрудники авиакомпании, и очередь зашевелилась. Мальчик приехал немного заранее, четверть седьмого, раннее утро. Он еще ничего не ел – собирался купить кофе и бутерброд с сыром перед отлетом.

Подошла его очередь. Он поднял сумку, чтобы показать служащей.

– Это весь ваш багаж?

– Да, одна сумка. Я возьму ее в салон.

Женщина кивнула, проверила билет и паспорт.

– Где вы хотите сидеть?

Он пожал плечами. Какая разница?

– У окна в середине, подойдет?

Он опять пожал плечами, женщина улыбнулась и протянула ему посадочный талон, обратный билет и паспорт.

– Счастливого пути.

Он кивнул, засунул документы в нагрудный карман и побрел к эскалатору на паспортный контроль.

В кафетерии он увидел знакомое лицо. К тому времени он уже выпил кофе, съел бутерброд и сидел, тупо глядя на проходящих. Он обещал матери купить духи в дьюти-фри – листочек с названием лежал в бумажнике, но это лучше было сделать на обратном пути. Он надеялся, в Лондоне они тоже продаются.

Знакомый подошел к нему, и мальчик выключил причитания Доктора Алимантадо, который как раз стоял у склада в трущобах Кингстона и высказывал все, что думает о местных копах. Музыка стихла на середине аккорда.

– Собрался куда-то, я смотрю?

– В Лондон, – кивнул мальчик.

– И я тоже. Но только на один день.

– На один день? Почему так мало?

– Надо передать кое-какие бумаги.

– Но есть же почта.

– Иногда надежнее передать из рук в руки.

– Вот как…

– А ты надолго?

– На неделю приблизительно, – сказал мальчик.

– Так ты еще не решил? Завидую твоей свободе.

Мальчику было приятно погреться в чужой зависти, посмаковать свою поездку перед отлетом.

– Ты бывал там раньше?

– Да, один раз, – ответил мальчик.

– Где ты остановишься?

– Там посмотрю.

– Но у тебя есть идеи?

– Предки называли отель, где они всегда жили, так что я могу остановиться там, а потом переехать куда-нибудь еще.

– Ты работаешь сейчас?

– Учусь.

– Ясно.

– Я, собственно, потому и еду – я присмотрел пару колледжей и хочу выбрать получше.

– Что ты хочешь изучать?

Мальчик складывал салфетку, пока она не стала маленьким квадратиком. Объявили посадку на его рейс.

– Может, английский. Или дизайн и фото, там есть хорошая школа.

– Трудно поступить?

– Не знаю, но нам пора идти, если мы не хотим опоздать.

– Еще много времени.

– А еще там музыка, – сказал мальчик, вытащил из-под стола сумку и встал.

– Какая музыка?

– Мне нравится регги, и я собирался доехать до Брикстона и поискать записи, которых не купишь тут. Я нашел по Сети несколько мест.

– Магазинов?

– Все подряд – магазины, клубы, дискотеки. Там у них весело.

– Брикстон – это ведь далеко?

– На метро можно доехать, так что нормально. У «Клэш» есть песня про Брикстон, не слыхали? Я брал диск у отца.

– Нет.

Они прошли к выходу, показали паспорта, посадочные талоны и поднялись в салон. Мальчик засунул сумку на полку и протиснулся на свое место. Пристегнул ремень и стал смотреть в окно. Бетонка взлетной полосы, на краю аэродрома чернеют деревья. Снег налипал на окно и таял. По громкой связи напоминали о правилах безопасности, он не хотел слушать, включил плейер, закрыл глаза и слушал Алимантадо, отбивая рукой такт.

Через некоторое время он почувствовал, что его вжимает в кресло. Он открыл глаза и увидел бетонную полосу, мчащуюся рядом с самолетом на блеклом фоне аэродрома. Потом какое-то время не было видно ничего, а когда они вылетели из облаков, мальчик попытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь такое синее небо, кажется, нет. «Вот она, жизнь», – подумал мальчик.

26

Он опять не находил себе места, знакомое чувство, словно кто-то грыз его изнутри. «Может, я еще не готов к настоящей семье, к серьезным решениям? Или причина в чем-то другом?»

Вчера вечером он ясно чувствовал под ладонью толчки Малыша. Они до сих пор отзывались в руке, обдавая то жаром, то холодом, и пальцы непроизвольно двигались. «Я не знаю, чего ожидать от будущего, – думал он. – Я должен что-то делать, но не знаю что. Это надо как-то решать».

Он непроизвольно поморщился.

– Что с тобой? – спросила Мартина, взглянув на него.

– Ничего.

У тебя такое выражение лица, как будто ты думаешь о чем-то неприятном.

– О работе.

– А что случилось?

– Просто устал работать допоздна.

– У тебя всю неделю вечерние смены?

– Да, хотя это, скорее, ночные смены.

– От тебя пахнет сигаретами, когда ты приходишь.

Он завел машину и поехал в сторону моста. Последние два дня свет был иной, обещающий весну. «Буду ли я так же ждать весну через пятнадцать лет? Всю жизнь? – думал он. – Через пятнадцать лет деревья у нашего дома вырастут, я буду комиссаром, а Малыш будет собираться в гимназию. Тогда мы уедем на последнюю неделю февраля в какое-нибудь тайное место, как Биргерсон. Он возвращается совсем не загорелый. Где же его черти носят? Могут ли взрослые люди иметь секреты?»

Под мостом плавали последние льдины, река на солнце казалась потоком разбитого стекла. Катер, как алмаз, прорезал винтом путь к открытому морю. К западу от моста он встретил катер на воздушной подушке, летевший из Дании. Вода заглушала все звуки. Скольжение стремительно и беззвучно.

В эту тишину, ползущую отсюда на город, и свернул после моста Ларс Бергенхем.

«Наверняка можно найти небольшую яхту по разумной цене, – думал он. – Мартина, наверное, будет только рада, если я не буду мешаться под ногами, когда родится Малыш».

Он сам удивился своим мыслям. Вставил кассету и усилил громкость до предела, как только мог выдержать. За окном беззвучно мелькали машины.

Он запарковался на том же месте. Вывеска светилась, как в прошлый раз, но дверь выглядела по-иному – теперь, когда он знал, что там внутри. «Риверсайд» существовал два года и стал популярным с первых дней.

Не задерживаясь, Бергенхем сразу пошел в шоу-зал. Все столы были заняты, кроме одного, у драпировки, там он и сел. В другом конце зала на столе танцевала женщина, под аккомпанемент аплодисментов. Музыки в этот раз не было. Тина Тёрнер заслужила передышку. К нему подошел официант в белой рубашке и черной бабочке, выслушал заказ, принес колы. Бергенхем всосал кусочек льда, сидел, ждал.

– Снова к нам? – сказал Конский Хвост, возникший из-за драпировки.

– Как вы быстро, – ответил Бергенхем. – У меня еще пара вопросов.

Хозяин молча стоял, держа в руках сигарету.

– Мы можем поговорить прямо здесь, – сказал Бергенхем.

– Спрашивайте.

– Эта драпировка не мешается на проходе?

– Это первый вопрос?

– Нет, только сейчас пришло в голову.

– Она мне нравится. Красиво и сексуально.

– Напоминает сцены из немых фильмов.

Конский Хвост развел руками, смиряясь с мнением собеседника, сел напротив, посмотрел на его колу.

– Мы можем предложить вам что-нибудь покрепче, если хотите.

«Черт, что бы ответил Винтер», – подумал Бергенхем.

– Например?

Хозяин сделал жест, означающий «любой алкоголь и даже больше».

– Можно ром с колой?

Хозяин поднялся, пошел к стойке, и через две минуты официант принес два стакана.

– Только для полиции, – сказал Конский Хвост, когда официант ушел. – Только для наших друзей.

«Это какая-то игра, – думал Бергенхем. – Меня проверяют, но я не знаю на что».

– Я вспомнил, что я за рулем.

– Глоточек можно.

Бергенхем поднял стакан.

– Так что вы хотели? – спросил хозяин.

Запустили музыку, басы грохотали, как будто в уши забивали сваи. Еще один тест?

Конский Хвост наблюдал за ним. Кто-то сделал музыку потише, подкрутил высокие частоты, Тина Тёрнер запела, как обычно, и на сцену вышли женщины.

Хозяин облокотился на стол.

– Вы что-то хотели от меня, – повторил он.

– У вас из аккомпанемента только Тина Тёрнер? – спросил Бергенхем.

Хозяин взглянул на него, на сцену, опять на него. Сегодня он был в рубашке в мелкую клетку с расстегнутым воротом и темных брюках с отворотами и подтяжками. Все казалось розовым от света ламп вдоль стен.

– Под Тину Тёрнер очень удобно двигаться, – наконец сказал он.

– Вы не ответили на вопрос.

– Вы меня провоцируете?

– Нет, с чего бы!

– Что вам тогда надо?

– Я забыл спросить вас, какого типа люди сюда приходят. И отличаются ли они от посетителей других точек.

– Это очень трудно сказать.

– Почему? У клубов же есть своя специализация?

– Я понимаю, почему вы спрашиваете.

Бергенхем перевел взгляд на сцену. Танцевали те же женщины. Молодая выглядела еще более хрупкой. Ее рот был красен, как кровь. Бергенхему не хотелось смотреть на хозяина.

– Но вы пришли совершенно не по адресу, – сказал Конский Хвост. – Посмотрите вокруг. Впрочем, я смотрю, шоу вас уже привлекло.

Бергенхем отвел взгляд от женщин. Музыка затихла и тут же грохнула опять. «Ты самый лучший, – пела Тина Тёрнер, – лучший на свете».

– Это не гей-клуб, – сказал хозяин.

– У вас ведь бывали вечера для трансвеститов.

– Вы на них были?

– Дело не в этом.

Мужчина покачал головой и поднялся.

– Вы можете посидеть, пока не допьете, – сказал он и исчез за драпировкой.

Шоу продолжалось еще минут десять, потом женщины исчезли. Бергенхем понюхал ром и поставил обратно. Ему не хотелось оставлять тут машину на ночь. Он думал, что, может, хозяин поговорил бы подольше, если бы он выпил, но вышло не так. Может, оно и к лучшему.

Из-за кулис появилась та худенькая танцовщица и пошла в зал. Трое мужчин у ближайшего столика встали, как джентльмены, и предложили ей стул. Ее платье казалось черным в этом свете. Он достала из сумочки сигарету, и один из мужчин тут же поднес ей зажигалку. Он что-то сказал, и она засмеялась. Бергенхем наблюдал за ней. Она поднялась и пошла обратно к двери, мужчина следом. За несколькими столиками сидели женщины, но мужчин было намного больше. Бергенхем ждал.