Текст книги "В некотором роде волшебник"

Автор книги: Нита Неверова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

   Джульетта смерила его взглядом. Она это умела. Её глаза оценивали каждый нанометр души и тела жертвы.

   – Я знаю, – добила она Ганса царственным кивком.

   – Я тебе потом все расскажу. Просто сейчас...Это долгая история...

   – Я никуда не тороплюсь.

   Ганс сник. Что-то в ней было, в этой женщине. Что-то особое, противоречащее опыту, логике и здравому смыслу. Ганс подумал, что она – как птица кхе-кхе: уникальная, свободная, опасная и при этом бессмысленно домашняя и преданная.

   До конца назначенного часа оставалось всего ничего, когда на горизонте показалась рыжая женщина, груженная огромным рюкзаком, и чернобородый мужчина, груженный щупленькой девушкой.

   – Мда, действительно странные, – веско молвила Джульетта.

   – Всем приветки! – на ходу прокричала Мирра. – Погнали!

   – А?... – обалдело разинул рот Ганс, кивком указывая на связанную Веронику.

   – Тяжелое обострение героизма. Хочет спасти весь Город, – пояснила душа зеркала.

   – Да что ты будешь делать! Опять она брыкается! – рявкнул Септимус, не вполне деликатно опуская Веронику на землю. – Значит так: меня задрало тебя тащить! Либо ты идешь добровольно, либо я привязываю тебе на шею веревку и волоку силой!

   – Там женщины, старики, дети! Мои однокашники! Мои знакомые! Вам они чужие люди, а я их с рождения знаю!

   – Вот какого хрена надо было самоубиваться?! – игнорируя Веронику, Септимус напустился на Джульетту. – Сейчас бы шла себе спокойно ножками, а Ганс бы помог мне тащить эту инфантильную дурочку!

   – Не смей на неё орать.

   – Тоже мне, рыцарь белого ножа выискался, посмотрите на него! Да я уже мозоли на плечах натер вас всех, идиотов, таскать!

   – Я могу помочь, – из чащи бесшумно материализовался человек.

   Ганс и Септимус схватились за оружие, Вероника изумленно завопила "Людвиг?!"

   – Спокойно! Это не враг! – провозгласила Мирра, широко раскидывая руки. При этом она слишком резко выпрямилась и под тяжестью рюкзака завалилась на спину.

   Ганс и Септимус невольно прыснули.

   – Смешно дураку, что нос на боку! – сдавленно просипела Мирра. – Помогите девушке подняться, выхухоли!

   "Девушке" помог Людвиг.

   – Это Людвиг. Он...– Мирра замялась.

   – Король воров, очень приятно, – вежливо наклонил голову Людвиг.

   – Так это все-таки ты?! – воскликнула Вероника.

   – Значит, он существует! – с глубочайшим облегчением простонал Септимус, прижимая кончики пальцев к вискам.

   Ганс непроизвольно вздохнул.

   – Пфф! Конечно, существует! – фыркнула Мирра.

   – Ты знала? – набросился на неё Септимус. – Знала и молчала? Мы ведь подозревали Веронику!

   – А я подозревала Септимуса! – подключилась Вероника.

   – И что? – вызывающе усмехнулась Мирра. – Ладно Вероника. Но ты-то, бородатый баран, включи голову! Она сейчас-то сопля, а пять лет назад была ещё и зелёной!

   – Ну, знаете ли...

   – Это ты включи голову! Я думал, король воров вполне может оказаться не прозвищем, а титулом, который передается по наследству. Пять лет назад королем мог быть кто-то другой, а сейчас – Вероника.

   – Но я ведь рассказала, как все было! Вы что, мне не поверили? Вы действительно думали, что я – король воров, что я всех убила, и все равно пришли меня... – Вероника смолкла.

   Ганс, не говоря ни слова, помог Джульетте подняться, убрал покрывало в рюкзак и, коротко бросив "Пошли", зашагал по дороге к дереву бур-бур. Людвиг забрал у Мирры тяжелый Вероникин баул и перекинул его через плечо. Свободной рукой он сгреб в охапку саму Веронику и последовал за Гансом с Джульеттой.

   Септимус обалдело уставился на толстобокую фигурку короля воров:

   – Как это ему удается? Он же ниже меня ростом и...и вообще!

   – Отравленная иголка – она тоже маленькая, – философски заметила Мирра и побежала догонять остальных: – Эй, Ганс, может, представишь нам свою...

   – Ну хватит! – крикнула Вероника. – Немедленно отпустите меня и развяжите! Вы не имеете право решать за меня, хочу ли я уйти из Города!

   – Не имеем, – подтвердил Септимус, временно отставив загадку об иглах и Людвиге. – Ты сама решила уйти.

   – Ничего подобного!

   – Решила-решила, – спокойно повторил Септимус.

   Ганс прикрыл глаза. Он уже научился узнавать эти интонации: наместник включил режим потрясающей проницательности на полную катушку.

   – Вот в экспедицию к рудникам ты действительно хотела пойти. Кишками наружу вывернулась, но сбежала от нас, – продолжал Септимус. – А сейчас ты хотела, чтобы мы тебя остановили. Чтобы настояли. Чтобы забрали – если надо, то насильно.

   – Это неправда, – прошептала Вероника с плеча Людвига, и слова её звучали совсем не убедительно.

   – Правда, – мягко возразил Людвиг и, поставив Веронику на землю, разрезал веревки на её руках и ногах.

   – Пойдем уже, время кончается, – с ноткой нетерпения подхватил Септимус. – О чем жалеть? У тебя же там никого нет, в этом Городе. Ни семьи, ни друзей. Так, питательный человеческий бульон из повседневных знакомых. Тебе просто хочется выглядеть хорошей в собственных глазах. Давай на том и порешим: ты – идеал альтруизма, мы – эгоистичные говнюки, помешавшие тебе самопожертвоваться. Все счастливы. Идем дальше.

   На Веронику было страшно смотреть. Она больше не спорила и не сопротивлялась. Просто брела, как кукла, вслед за товарищами.

   Джульетта окинула Септимуса осуждающим взглядом, потом пришпилила взглядом порицающим и поставила точку едва слышным "хм".

   – Эй, Ганс, может, все-таки познакомишь нас со своей подружкой, – громко и невпопад попросила Мирра.

   – А, да, конечно, – встрепенулся Ганс. Ему было безумно жаль Веронику, однако он понимал, что Септимус прав. – Это Джульетта. Она моя...будущая жена.

   Это тоже была правда. Но звучала она натужно, фальшиво, сентиментально и мерзко. Ганс сразу пожалел, что открыл рот слишком надолго. Неудобный момент спас, как это ни странно, Людвиг. Добродушно улыбнувшись, он весело сказал:

   – Будущая жена – это прекрасно. Если, конечно, у нас есть будущее.

   Неловкость испарилась. Всем стало жутко.

   – Не исключено, что мы погибнем, – беспечно продолжал Людвиг. – А может быть, попадем совершенно в другой мир. Только, надеюсь, это будет не тот, откуда я родом. Не хотелось бы возвращаться к старым скелетам.

   – Ты из другого мира? – недоверчиво переспросил Ганс.

   – Именно, – кивнул Людвиг. – Не из нулевого измерения. Из совсем-совсем другой Вселенной. Она где-то там, – он указал рукой на клочок неба между деревьями, где сияло серебро портала. – Мирра вам не рассказывала?

   – Нет, – проворчал Септимус. – Молчала как рыба об лед.

   – Хорошо. Да, чтобы потом не было недоразумений: я бессмертный. Меня нельзя убить ни оружием, ни магией.

   – А что, пробовали? – оживился Септимус.

   – О! Множество раз!

   – И давно ты здесь? – как бы между прочим поинтересовался Ганс.

   – Не очень. Когда я тут очутился, Империя была занюханной деревушкой с тремя дворами и общей козой. Но уже тогда она звалась Империей, а старосту именовали императором. Просто эти люди верили в светлое будущее. И заставили поверить в него всех окружающих. Неисправимые оптимисты! За полторы сотни лет они здорово преуспели.

   Септимус с Гансом переглянулись и дружно спрятали приготовленное оружие. С человеком, для которого сто пятьдесят лет – это "не очень давно", лучше не связываться.

   – С тех пор он ничуть не изменился, – тепло мурлыкнула Мирра.

   Все, не сговариваясь, уставились на нее.

   – Это ты, – Септимуса озарило, – ты прислал нам карты.

   – "Карты"? – процедил Ганс.

   – Не важно!

   – Да-да, – торопливо вмешалась Мирра. – И благодаря Людвигу у нас есть хоть какие-то шансы выбраться из этого дерьма.

   – Не понял? – нахмурился Септимус.

   Мирра как всегда начала издалека:

   – Вы когда-нибудь задумывались, почему в нашем мире всего одна-единственная птица кхе-кхе?

   – Наверное, потому что она волшебная? – предположил Ганс.

   – Чушь! В мире не может быть чего-то одного-единственного. Оно может таким остаться после истребления себе подобных. Но просто быть – нет. Птица кхе-кхе появилась здесь из другого мира, где таких тварей навалом. Случайно проскользнула сквозь брешь в пространстве-времени. Так же, как Людвиг. Поэтому она уникальная, бессмертная и невероятно сильная. В легендах этой страны упоминается ещё несколько уникальных существ. И все следы ведут к Городу и его окрестностям. Думаю, здесь издревле находится зона пространственно-временной нестабильности. И она усиливается. Волшебник, сотворивший барьер, понял это. Великая Огненная Стена – на самом деле не забор вокруг Города. Это сложнейший магический стабилизатор. Семьдесят лет он блокировал разрывы пространства-времени. А потом эти светлой памяти придурки, лесные братья, нарушили тончайший баланс. Не знаю, кто придумал эту лажу про консервированное счастье, но он смертельно ошибся. Мало того что Стена перестала защищать пространство от разрывов, она стала его ещё больше искажать и расшатывать. Еще бы, после того как они направили всю магию внутрь барьера! Людвиг первым заметил порталы. И понял, что они постепенно распространяются от дерева бур-бур в сторону Города. Когда это было?

   – Восемь месяцев назад, – подсказал Людвиг.

   –

   Это было восемь месяцев назад. Людвиг как обычно гулял в окрестностях Города. Он вышел на тропу, ведущую к соседнему Эндроувсу, и очутился возле ворот Города. Человека, переселившегося из одного мира в другой, сложно удивить. Но эта глупая шутка пространственно-временного континуума Людвига озадачила.

   На следующий день он повторил эксперимент и вновь совершенно неизъяснимым образом перенесся к городским воротам.

   Следующие два дня Людвиг шатался в толпе, слушал, мимоходом задавал невинные вопросы и делал выводы. Их было немного. Главный заключался в том, что местные жители – заядлые домоседы и конченые патриоты, которым противна сама мысль о переезде в другую страну или город.

   Затем Людвиг отправился изучать окрестности. Он исходил из гипотезы, что вокруг Города появилось некое магическое препятствие, и теперь методично проверял это предположение. Он искал границы гипотетического барьера и брешь в нем. Чтобы не нарезать круги, Людвиг брал с собой какой-нибудь мусор, неприметный, как он сам, и, дойдя до предполагаемой точки возврата, швырял этот мусор в сторону барьера. Экспериментальной хлам исчезал, а по возвращении в Город Людвиг неизменно находил свой мусор возле ворот.

   На эксперименты король воров затратил около месяца. В одиночку справиться было нелегко. Но, к счастью, Людвиг практически не нуждался в сне, так что мог проводить свои научные изыскания круглосуточно. Результаты были удручающими: магический барьер оказался сплошным и неприступным. Преодолеть его можно было лишь по воздуху: Людвиг заметил, что птицы беспрепятственно пролетали там, где экспериментальный мусор попадал в пространственную петлю.

   Неведомо откуда взявшийся барьер сильно досаждал королю воров. Людвиг привык к абсолютной свободе. Любые внешние силы, которые старались ограничить эту свободу, очень быстро обнаруживали себя под землей в закрытом ящике. На сей же раз было совершенно непонятно, кого закапывать.

   Конечно, в распоряжении Людвига была целая вечность: он мог дождаться, когда сила барьера иссякнет или кто-нибудь найдет способ его уничтожить. Однако было три вещи, которые крайне беспокоили короля воров. Во-первых, за полторы сотни лет Людвиг убедился, что магия на него не действует. Почему-то с барьером все было иначе. Во-вторых, проклятая магия (если это была она) воздействовала на рассудок окружающих Людвига людей. Они и раньше не стремились покинуть Город. Теперь же эта мысль вообще перестала затрагивать их сознание. Когда Людвиг заводил разговоры на тему "А не махнуть ли нам в соседний город на пивной фестиваль!", его слова будто растворялись, не долетая до ушей собеседника. Это нервировало.

   Правда, было несколько человек, согласившихся "махнуть". Но стоило им первый раз попасть под непосредственное действие барьера, и зачатков свободолюбия как ни бывало.

   Дальше – хуже. Изредка в Город и его окрестности приезжали люди из других мест (на вход барьер пока ещё работал). Однако они будто забывали, что собирались вернуться домой, и оставались в Городе насовсем.

   В-третьих, Людвиг обнаружил порталы. В один относительно неплохой день король воров в поисках границ барьера дошел до дерева бур-бур. Он вообще любил бродить по Волшебному лесу: здесь можно было отдохнуть от людей, а местные твари ему не досаждали. В этой обители покоя Людвиг вдруг увидел серебряное сияние, через которое когда-то попал в этот мир. Находка по-настоящему его взволновала. Во всей Вселенной была всего одна вещь, которой Людвиг боялся до ломоты в кишках. Он страшился, что когда-нибудь за его спиной вспыхнет серебристый свет и, сделав шаг назад, он окажется на перекрестке возле мигающего светофора.

   В спутанном мотке загадок и неприятностей присутствовала одна светлая ниточка. Людвиг выяснил, что не он один может сопротивляться чарам барьера, и это открытие неожиданно оказалось приятным. Король воров заприметил по меньшей мере четверых жителей Города, пытавшихся прорваться наружу. Компашка подобралась разношерстная: волшебница, бандит, беспризорник и наместник.

   Людвиг стал за ними следить. Однажды, пройдя вслед за волшебницей до дерева бур-бур, он увидел, как птица кхе-кхе свободно влетает в один портал и возвращается через другой. Это открытие подбодрило Людвига и стало основой для плана побега – пока ещё туманного. Король воров понимал: никто не знает о гигантской птице и дереве бур-бур больше волшебницы. На это он и сделал ставку. Что ж, бессмертные тоже ошибаются.

   Ненавязчиво Людвиг стал внушать волшебнице мысль о побеге за границы барьера с помощью птицы кхе-кхе. Возникая возле Морганы в образе то кучера, то дворника, то торговца, то случайного прохожего Людвиг капля за каплей вкладывал ей в голову собственные идеи и наблюдения. Птицы свободны. Почему люди не летают, как птицы? Почему птицы такие крохотные? А что насчет легендарной птицы кхе-кхе, способной выдержать вес взрослого человека?

   Людвиг оставлял у Морганы на виду птичьи перья. На стенах домов, мимо которых она ходила, выскабливал краску так, чтобы она напоминала птицу, перелетающую через высокую стену, и человека верхом на птице.

   Наконец, зерно вызрело. Однако Людвиг не мог даже предположить, чем обернётся его план.

   Итог был спорным. В плюсе – еще трое "неподдающихся", о которых Людвиг не знал, и весьма занимательные наблюдения над характерами действующих лиц этой пьесы. В минусе – три трупа и рухнувшая надежда на птицу кхе-кхе в качестве спасательного средства.

   Но даже после относительного фиаско Людвиг не собирался останавливаться. У него был туз в рукаве – старинная карта, которая досталось ему от первого убитого им человека. Сто пятьдесят лет назад Людвиг разыскал указанное на ней место. Оно было недалеко от Города. Тогда магия чаровского зерцала не подействовала на Людвига, и он решил припрятать карту до лучших времен, сделав с неё несколько копий. Теперь пришло время воспользоваться этим козырем. Людвиг не знал, что в точности должно было произойти. Он лишь рассчитывал, что воплощенная душа зеркала исполнит заветное желание своего двойника: укажет выход за пределы барьера. Но все снова пошло не так.

   –

   – Мило, – усмехнулся Септимус. – Нас развели, как педальных лохов! Одно радует: это работа бессмертного короля воров, а не какого-то там залётного фраера.

   Ганс, оценивший красоту речи, искоса глянул на императорского наместника.

   – Спасибо, – взгляд Людвига был абсолютно бесхитростным.

   – Смысл в том, чтобы в нужный момент оказаться на границе барьера со стороны дерева бур-бур, – подытожила Мирра. – Тогда есть надежда спастись. Только не очень-то надейтесь.

   – Мы учтем, – пообещал Септимус, украдкой подмигнул ей и выразительным зырком указал на понурую Веронику.

   Мирра скривилась, всем видом давая понять, что не нанималась в няньки. Потом перехватила взгляд Джульетты и, обращаясь к ней, повторила мимические экзерсисы Септимуса. "Будущая жена" гневно раздула ноздри и помотала головой. "Ну пожалуйста", – глаза Мирры стали бархатными и жалостливыми.

   Джульетта стиснула кулаки и громко выпалила:

   – Я проститутка!

   Ганс вздрогнул, резко обернулся и замер, стараясь охватить взглядом лица всех своих спутников. В глазах его горела решимость драться до последней капли крови.

   Мирра фыркнула и похлопала Джульетту по руке:

   – Дешевая отмазка, сестрёнка! Не прокатит! Кто-то должен вытереть сопли нашей деточке. И ты на эту роль подходишь больше всех. Сама посуди: на мужиков надежды нет, а я – циничная стерва!

   – Между прочим, я вас слышу! – тоненько закричала Вероника.

   – Вот счастье-то! – съязвила Мирра.

   – Что-то заметил? – тихо спросил Септимус у Ганса, вглядываясь в чащу.

   Ганс покачал головой:

   – Нет, показалось.

   – Что-то тихо в лесу, – меланхолично протянул Людвиг.

   – Ага, – согласилась душа зеркала. – Слишком тихо. Эй, ушастая команда, давайте отложим личные и социальные драмы на потом. Похоже, нас догоняет его величество каюк.

   ***

   Снова они бежали через Волшебный лес – правда, с иной целью и в обновленном составе. То и дело над их головами разевал острозубую пасть очередной портал. Все небо было в серебряных отсветах. На уровне человеческого роста пространство пока оставалось стабильным.

   – Магнитное поле ослабевает, – заметил Людвиг и добавил, опередив вопрос своих спутников: – Ножи почти перестали дергаться в ножнах.

   – Почему же они не пошли? – тихо, но отчетливо произнесла Вероника. – А вы, Джульетта, ведь вы же с нами, хотя не были тогда в Волшебном лесу. Вы помните вещий сон? Вы его вообще видели?

   Джульетта вздрогнула. Нерешительно посмотрела на Ганса. Потом сказала:

   – Да. Я не захотела тогда пойти.

   – Но почему?!

   – Потому что это бессмысленно! – сдержанности, надменности, отстраненности как не бывало. Плотину прорвало. – Все, все это бессмысленно! Куда идти?! Зачем бежать?! Ну, выберемся мы отсюда – что дальше? Нет! Я знаю, как это бывает! Со мной такое уже однажды случалось!

   – Где-то был такой же барьер?! – навострил уши Септимус, но Джульетта его не слушала.

   – Бросить все ради любви! Быть вместе вопреки обстоятельствам! Уйти навстречу счастью! Так он говорил! И я тоже в это верила! Но это путь в никуда! – кричала она, не переставая шагать вперед.

   – "Он" – это твой Ромео? – спросил Людвиг, ласково улыбаясь чему-то своему.

   Джульетта вросла в землю:

   – Откуда ты знаешь? – голос её дрожал. – Ах да. Великому королю воров известно всё!

   Людвиг молчал. Он был изумлен не меньше Джульетты. Или же очень умело притворялся.

   – Две враждующие между собой дворянские семьи, – осторожно заговорил король воров. – Он – из одной, она – из другой. Они влюбляются друг в друга, решают сбежать и тайно обвенчаться. Но нет печальней повести на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте, – последнюю фразу он произнес нараспев.

   – Ромеро, – поправила Джульетта. – Его звали Ромеро.

   – Ах, вот как.

   – Мы сбежали. И даже поженились. Только вот беда: двум дворянским молокососам как-то не пришло в голову, что после воссоединения любящих сердец, любящим ртам захочется что-нибудь есть. Желательно ежедневно.

   – Неужели ваши родственники вам не помогли? – Вероника с пылким сочувствием набросилась на чужое горе.

   Джульетта желчно усмехнулась и посмотрела на Ганса:

   – Ты был прав. Я с ней познакомилась. Я все поняла. Нет, – обратилась она к Веронике, – они даже не пустили нас на порог. Мы опозорили честь своих семей. Мы для них умерли. Денег не было. А мы не умели их зарабатывать. С детства и ему, и мне все подносили по щелчку. Пожелай – и получи. Вот ты – ты росла с мыслью, что тебе нужно будет кем-то стать, выбрать профессию, научиться что-то делать и потом работать, чтобы покупать все необходимое. Ты просто не представляешь, каково это: вдруг осознать, что больше никогда ничего не получишь даром, что одного факта твоего существования еще недостаточно, чтобы тебе дали еду, жилье и одежду. Он так и не смог привыкнуть, не смог смириться с переменами. А я приспособилась.

   Джульетта смолкла. Заслушавшись её, они не заметили, как вышли на внешнюю опушку Волшебного леса. Порталов здесь было куда меньше. Дерево бур-бур по-прежнему возвышалось на границе леса и пустоши. Его верхушку венчало овальное гнездо птицы кхе-кхе. А у ствола лежало что-то белое.

   Людвиг достал из потайного кармана биоптикуляр. Рука Септимуса непроизвольно дернулась, он хотел что-то сказать. Людвиг разглядывал дерево бур-бур. Септимус молчал. Септимус поджал губы. Септимус расслабил руку.

   Людвиг отнял биоптикуляр от глаз. Лицо его светилось любопытством. Забыв про своих спутников, он пошел к дереву. Остальные поспешили за ним.

   Птица кхе-кхе была чистоплотной. Она регулярно выбрасывала из гнезда мусор. Два мертвых человеческих тела определенно попадали под это определение. Тело Марка уже начало мумифицироваться. А вот немого Ого процесс разложения не затронул. Он лежал на земле, изломанный, искореженный, с запекшейся кровью на воротнике и лице. Он шевелил губами и моргал от яркого солнечного света.

   Вероника завизжала, оглушительно, звонко. Она истошно вопила до тех пор, пока в её теле не кончился крик.

   Людвиг приблизился к Ого:

   – Волшебник.

   Ого слабо улыбнулся.

   – А также создатель Великой Огненной Стены и основатель лесного братства, я полагаю, – тоном дознавателя прибавил Септимус.

   Снова грустная улыбка. Потом губы мертвеца задвигались, а из перерезанного горла раздались слова:

   – Печально. Я хотел, чтобы всем было хорошо. Почему всегда все вот так паршиво заканчивается?

   Септимус ответил, и его ответ звучал, как слова человека, сотни раз задававшегося таким же вопросом:

   – Потому что даже у самой прекрасной идеи всегда появляются сторонники, которые «понимают её истинный смысл». И в конце концов они берутся этот смысл улучшать.

   Немного помолчав, Септимус будничным тоном осведомился:

   – Взять тебя с нами или останешься здесь?

   Вопрос был задан скорее из вежливости. Если волшебник несколько недель не может исцелиться от такой пустячной раны, как распоротое горло, значит, он не особо жаждет жить.

   – Здесь, – выдохнул мертвец. Последний философский монолог, похоже, выжал из него почти все силы.

   – Хорошо. Ты часом не в курсе: птице кхе-кхе нужны смерти или только кровь?

   Молчание. Септимус решил попробовать по-другому:

   – Ей нужна смерть?

   – Нет.

   – Кровь?

   – Нет.

   – Что же ей нужно?

   – Сердце.

   – Нет, не вариант, – Септимус покосился на Людвига. Тот широко улыбнулся и покачал головой. Наместник очень надеялся, что король воров не лжет. – Последний вопрос: мы правильно идём?

   Мертвец закрыл глаза. Мертвец молчал.

   – Пошли, – скомандовал наместник, и они продолжили путь.

   Несколько минут спустя Джульетта обернулась, чтобы бросить прощальный взгляд на скрывающийся за деревьями Город. Если начистоту, Джульетта понимала, что ничем не отличается от этой бедной девочки Вероники. Они обе были во власти игр разума. Чтобы Джульетта ни говорила, как бы саму себя ни обманывала, она понимала, что всегда мечтала уйти. Прожив чудовищно много беспросветных лет, она все ещё надеялась на чудо, на то, что появиться такой вот Ганс и заберёт её с собой куда-то далеко-далеко. Сложно было поверить: он появился. И он забрал её далеко-далеко. Может быть, даже слишком. Как он там выразился? "Будущая жена"?

   Джульетта ещё раз взглянула на Волшебный лес. Перерезанные запястья дернуло болью:

   – Эй! – она так и не решила, как ей следует обращаться к своим спутникам. Но сейчас это было неважно: – Я ошибаюсь, или раньше деревьев там было больше?

   Все, как по команде, обернулись.

   Деревья Волшебного леса ряд за рядом исчезали. Они не падали, не превращались в труху, не выдергивались из земли. Они просто переставали быть.

   Ганс обнял Джульетту за плечи. Мирра с Септимусом переглянулись и встали по обе стороны от Вероники, готовые в любую секунду схватить её в охапку. Людвиг заинтересованно наблюдал за происходящим.

   А потом они побежали через пустошь. Все вместе. Над ними, рассекая воздух перьями, летела птица кхе-кхе. Гнездо, которое она не хотела покидать, осталось далеко позади. Птицы тоже бывают склонны к самообману.

   Септимус выронил узел с осколками чаровского зерцала, резко затормозил, подняв в воздух клуб пыли, вернулся, подхватил сверток и бросился догонять остальных. Мельком он заметил, что гигантского дерева бур-бур больше нет. Сокрушительная мощь обезумевшего барьера их настигала.

   Джульетта задыхалась. Запястья жгло огнем. Она невольно вспомнила упреки наместника. Да, не стоило поддаваться эмоциям. По крайней мере, не тем. Но сейчас – сейчас другое дело. Ганс сжимал её ладонь.

   – Пение, – закричала Джульетта, захлебываясь воздухом. – Я буду давать уроки пения!

   – Что?! – Ганс сильнее сжал её руку. Это "что" наполнило Джульетту глупым, детским счастьем. Это "что" было не разраженным, не испуганным, а робко-восторженным и полным надежды.

   – В нашем домике на берегу моря, – ещё громче продолжила Джульетта. – Утром я буду провожать тебя на работу, а вечером ждать с горячим ужином! Я и пятеро наших детей! В домике! На берегу моря! Где все триста семьдесят семь дней в году – лето!

   Внезапно их накрыла тень.

   – Вот и все, – бесстрастно отметил Септимус.

   По инерции они ещё продолжали бежать, и тень перемещалась вместе с ними. Раздалось оглушительное "Кхе!!!", и поток ветра едва не сшиб их с ног. Птица кхе-кхе, расправив крылья, стремительно умчалась куда-то далеко-далеко.

   – А я думала, она летает только за счет перьев, – хмыкнула Мирра.

   – Я бы не хотел никого излишне обнадеживать, – деликатно начал Людвиг, – но, похоже, все закончилось.

   Они остановились, готовые в любой момент продолжить отчаянную гонку, и медленно обернулись.

   – О! – сказал Людвиг.

   – Хм, – сказал Септимус.

   – Зараза, – сказал Ганс.

   Джульетта поджала губы.

   – Он пропал, – изумленно выдохнула Мирра. – Он просто пропал.

   Позади них не было ни леса, ни Города. Огромный кусок пространства, находившийся внутри барьера, словно вырезали ножницами, дыру прикрыли заплатой из ровной, лысой пустоши, горизонта и неба, а края обметали грубой пространственно-временной нитью. Она все ещё серебрилась на солнце, слегка искривляя воздух вокруг себя.

   Но, пожалуй, самое кошмарное было в другом: пространство с внешней стороны барьера тоже исчезло, а может, просто изменилось. В любом случае, это уже было не то пространство. Не было дороги в соседний город. Не было центрального тракта. Не было полей, за которые столетиями спорили крестьянские общины. Вокруг была лишь нескончаемая пустошь.

   Вдали раскатисто зарокотал гром.

   Мирра достала из кармана кулек с печеньем и протянула остальным. Этот повседневный жест хлыстом подстегнул Веронику:

   – Куда делся Город?

   – Пропал, – просто ответила Мирра.

   – Как? Как может пропасть целый город?!

   – Это ещё что! Вот у меня однажды пропало восемь кило брюквы!

   – Причем тут брюква?

   – А ты знаешь, сколько я за нее заплатила?!

   – Неужели ты не понимаешь: там же были люди! Они все наверняка погибли! Все! Целый город!

   – И что?

   – Как это "и что"?...

   – Так это. Ты можешь на это повлиять? Можешь их спасти? Можешь что-то исправить?

   – Нет...

   – И я не могу. Поэтому не думаю. И ты не думай. К чему думать о том, что ты не в силах изменить? Зачем эти слезы, терзания, риторические заламывания рук? Люди погибли? Очень жаль. Мы живы? Аллилуйя! Давай съедим печеньку.

   Вероника посмотрела на остальных своих спутников:

   – Вы с ней согласны? Вы тоже так считаете?

   Людвиг ласково улыбнулся и по-кошачьи прищурился. Септимус выпятил губы и пожал плечами. Ганс молча взял из протянутого Миррой кулька печенье и с хрустом сжевал.

   – Мы так не думаем, – выговорила Джульетта. – Но так легче. Поэтому мы заставляем себя так думать. Иначе не выжить.

   Она протянула Веронике печенье. Та взяла, но есть не стала.

   Вероника думала о том, что в Городе было множество хороших людей, тех, кто был более достоин спасения, чем бесполезная лекарка, хладнокровный убийца, кровавый деспот, грабитель, проститутка и хамоватое зеркало. Но спаслись почему-то только они. И Вероника этому радовалась, хотя это тоже было неправильно. Все было неправильно. Она сама была неправильной.

   ***

   Они шли сквозь бескрайнюю пустошь. Воздух был тяжелым и пронзительно-кислым.

   – Надеюсь, в конце концов мы куда-нибудь да придем, – со своей обычной убийственно вежливой улыбкой вымолвил Людвиг. – Не хотелось бы блуждать здесь целую вечность. Я планировал провести её совсем не так.

   Вероника не выдержала:

   – Неужели кому-то бессмертие может прийтись по душе? – тихо спросила она. – Жить вечно, год за годом, столетие за столетием. Видеть, как твои близкие стареют и умирают.

   – Не велика беда, – развел руками Людвиг. – Достаточно избегать привязанностей. К тому же разве у обычного человека все иначе? Нет. Те же встречи и расставания. Люди вокруг тебя состарятся и умрут: не важно, отойдешь ли ты в конце концов в мир иной, либо будешь жить вечно, переходя из эпохи в эпоху. Потери неизбежны. Преимущество бессмертия в том, что оно дарует возможность бесконечно искать, пробовать, ошибаться, учиться, исправлять. Если что-то не получилось в этот раз, начни с нуля. Смена людей, смена обстоятельств, смена исторических периодов, политического строя, даже климата – бесконечная череда вторых шансов!

   – А вы не боитесь пресытиться? Говорят, время идет, но люди не меняются. Они остаются теми же, что и тысячелетие назад. Их слабости, их пороки.

   – Люди? Причем тут люди?! Какое значение имеют люди со всеми своими тысячелетними слабостями и пороками, если есть Я?! Я смотрю на этот мир, понимаешь, – Я! У меня достаточно времени, чтобы посетить каждый уголок этой планеты. А к тому моменту, как я исхожу землю вдоль и поперек, все изменится. Наступит другая эпоха, появятся новые животные, изменится природа, одни культуры придут на смену другим, зазвучат новые языки, поменяются нравы. Новая музыка, новая живопись, новая литература, научные открытия, технический прогресс! Две сотни лет – и те места, где я побывал, будет не узнать. И я смогу начать все сначала. Вновь отправиться вокруг света. Или для разнообразия задержаться в каком-нибудь городке на столетие-другое. Пока у меня есть я, бесконечность будет оставаться прекрасной, а мир неисчерпаемым.