Текст книги "Час абсента"

Автор книги: Нина Вадченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Его убили сегодня ночью.

– Может, это очередной розыгрыш?

– Нет. Я собственными глазами видела его труп, плавающий в ванне. А где вы были сегодня ночью?

Анастасия Назаровна насторожилась.

Что позволяет себе эта выскочка? Подозревать сына? Сыночка, который готов стать перед ней на колени?

– Он был у себя дома, спал в своей спальне, и я охраняла его сон! – не выдержала она и бросилась на защиту своего ребенка.

– Я слышу голос моей мамочки! – На том конце провода кто-то чем-то подавился. Серпантинов явно не знал, как себя вести и что говорить. – Я перезвоню попозже. – И он трусливо положил трубку.

Инна повертела ее в руке, усмехнулась и повернулась к Анастасии Назаровне. Сейчас она ей все скажет. Под каким каблуком она держит сына, как она вытравила из него все мужские качества. Да и что она, собственно говоря, тут делает? Стало лучше – ну и иди домой, калечь великовозрастного сынулю дальше.

– Знаю, знаю, мне пора домой, – опередила ее старуха на долю секунды.

Она грузно поднялась из кресла, оценила беспорядок в комнате, покачала головой и молча пошла к выходу.

Инне ничего не оставалось делать, как идти следом. Уже открыв дверь и выйдя на площадку, Анастасия Назаровна повернулась к Инне и взяла паузу. Она, словно профессиональная актриса, держала ее долго и умело. Под ее взглядом Инне захотелось сжаться, стать поменьше и понезаметнее.

– Ты мне понравилась, – неожиданно изрекла старуха. – Несмотря ни на что, есть в тебе стержень, но ты не пара моему сыночку, не пара. Мы с тобой под одной крышей и дня не проживем. Потому что одинаковые.

Сказала, что хотела, и перед самым носом изумленной Инны с силой захлопнула дверь.

Глава 2

Флаги приспущены в знак траура. Все сидели потупившись и старались друг на друга не смотреть. Только изредка кто-нибудь бросит исподтишка быстрый, вороватый взгляд в никуда и опять шмыг «в себя», и оттуда ни гугу.

С Алексом было безрадостно, а без него, оказывается, еще хреновее.

Все собрались в кабинете Верунчика, теперь Веры Степановны, и ждали прихода Пономаренко. Зачем ждали – непонятно. Кто она им? Какое она имеет отношение к их фирме, к их делам, к смерти Алекса? Но Марина сказала, что Пономаренко приедет, и никто вслух даже не возмутился, какого черта ей здесь делать. На всех словно столбняк нашел. Затаились и ждали, нервно вздрагивая от каждого скрипа.

– Какого черта ей здесь понадобилось? – наконец выразила общее настроение Верунчик.

– Инна сказала, если хотим узнать, кто убил Алекса, то надо собраться у тебя в кабинете и ждать. – Марина отрапортовала не поднимая головы.

– Она приедет и укажет перстом на убийцу? – Верунчик недобро засмеялась. – А мы, как баранчики, дружненько проблеем: «Ату его!»

– Алексу угрожали. Он боялся идти домой. Ты знала об этом? – Марина, наконец, заставила себя посмотреть прямо в глаза Гренадерше. Она и сама не понимала, отчего чувствует себя так неуверенно и так боится смотреть на Верку. Будто Верунчик уже не подруга, а воплощение вселенской совести. – Никто из нас об этом даже не догадывался. Мы были рядом, работали вместе, терлись бок о бок и проморгали, что он скулил от страха. Бежал со своей бедой к первому попавшемуся нормальному человеку.

– К первой попавшейся юбке он бежал. – Гренадерша отбросила пламенную речь Марины как тесное белье.

– Верунчик, как жить дальше будем? – Любаша умоляюще смотрела то на начальницу, то на Марину, то на Надежду. Будто ждала, что кто-то из них успокоит, утешит и вообще посоветует не брать дурного в голову. А потом объявит, что Алекс снова пошутил, и через пять минут откроется дверь, покажется его хитрая физиономия, и он каркающим голосом произнесет: «Ну что, девки, обкакались без меня?» Ах, с каким жаром, с какой радостью Любунчик бы закричала в ответ: «Обкакались!» – и бросилась бы ему на шею.

– Как жили, так и будем жить. Мы давно тянем всю работу.

– Любунчик не о том спрашивала. – Надежда устало помассировала виски. Что и говорить, эта ночь каждой из них далась нелегко. – Алекса запросто могла убить одна из нас. А работать с убийцей, согласись, занятие не из приятных.

– А кто в бассейне кувыркался с резиновой куклой? И пленку с нашими кувырканиями наверняка уже менты изучают.

– А кто снимал? Верунчик, это у тебя дома происходило! – взвилась Марина.

Гренадерша задумчиво жевала любимую ручку.

– Ты чего молчишь, Верунчик? – подключилась к обсуждению щепетильного факта Надежда.

– Думаю, – лаконично ответила Гренадерша.

– Раньше думать надо было! Как ты могла, Верунчик, нас так подставить?

Гренадерша выплюнула «паркер».

– Ты, Марина, не торопись, – сказала она. – Меня в грязи вывалять всегда успеешь. Лучше вспомни, кто в наших игрищах участия не принимал.

– Кто?

Марина задала вопрос автоматически, но голова ее моментально повернулась в сторону Любы. Та испуганно посмотрела в ответ. Их взгляды встретились. Ничего хорошего они друг другу не сказали.

– Это Любкина работа. – Верунчик первый раз назвала ее так вместо ласкового «Любунчик». Будто отсекла от своего покровительства и выбросила на съедение разозленным гиенам.

– Да ты что? – попыталась встать на защиту Любунчика Надежда. – Она же рядом была.

– Притворилась пьяной и спящей. – Теперь и Марина встала на сторону обвинения.

И тут началось что-то непонятное. Любунчик, вместо того чтобы оправдываться, отругиваться, обзываться, начала покрываться красными пятнами в совершеннейшем молчании. Даже кожа на голове сквозь крашеные волосы стала просвечивать розовым. Потом Любаша тихо сползла со стула и растянулась на полу без сознания.

– Ах ты, маленькая сучка! – Марина подскочила к сомлевшей Любе и стала хлестать ее по щекам.

– Она и Алекса могла убить. От себя подозрение отвела, потом пошла и прихлопнула его.

– Как? – Марина перестала приводить Любу в чувство.

– Заманила его в ванну своими телесами, тот, дурак, и поплелся следом. А нас теперь по допросам затаскают. Вот вам и Барби!

Люба лежала без сознания. Конечно, она порешила Алекса, иначе с чего бы ей так стремительно краснеть и сползать со стула на пол? Правда – она штука суровая, по нервам бьет и с ног валит. Быстрее всех согласилась с доводами Верунчика Катерина. Во-первых, по вине Любаши она осталась без жилья, во-вторых, страху натерпелась ночью, когда обнаружила тело. Как не спятила, и сама не поняла. И все из-за кого? Из-за этой крашеной тихони!

– Да я ей сейчас глаза выцарапаю! – ринулась она к телу.

– Катька, на место! – осадила ее Верунчик. – Ты тут на птичьих правах присутствуешь, так что сиди смирно, без тебя разберемся.

Катерина таки пробралась к Любаше и успела пнуть ее ногой под ребра, чем навлекла на себя гнев Гренадерши. Та схватила Катьку за шиворот и, как шкодливого котенка, отшвырнула в угол.

– Убийца она, а достается мне, – заныла Катерина, – всегда так получается.

Верунчик молча погрозила ей пальцем. Дальнейшие события окончательно сбили всех с толку. Гренадерша подошла к распростертой на полу Барби, потрепала ее по белокурой головке и сказала:

– Поднимайся, Любунчик, а то тебя тут совсем забьют.

Любунчик послушно открыла глазки и, опершись на руку Гренадерши, встала.

– Ничего не понимаю! – Марина на всякий случай отошла от Любы подальше.

– И понимать нечего. Мы вас здорово разыграли. – Верунчик ласково посмотрела на несчастную жертву: – Эти звери готовы были тебя растерзать.

– Зачем? Зачем такие свирепые розыгрыши, Верунчик? – Удивлению Надежды, казалось, не будет конца. Она даже забыла обидеться, только удивлялась. Эдакое вселенское удивление.

– А еще недавно клялись до гроба держаться всем вместе. – Верунчик проигнорировала вопрос и продолжала жалеть забитую Барби.

– Ты выбрала неподходящий момент для розыгрышей, – назидательно сказала Марина. – Нервы у всех и так на пределе. Зачем подвергать их лишним испытаниям?

– Затем, дорогие предательницы, чтоб впредь неповадно было по каждому пустяковому обвинению тыкать друг в друга пальцами. Стоило только намекнуть, стоило только указать на виновника, и вы, как последние дуры, клюнули на это просо и чуть не подавились от жадности. Каждая отпихивала других, чтобы самой растоптать бедную Барбюшку. А она, святая простота, не верила, когда я ей твердила, какие вы дуры. Помнишь, Любунчик, как ты отказывалась от своей роли и говорила: «Мы же подруги, они не могут подумать обо мне дурно!» Как же, аж бегом! Щеки горят, Любунчик? Это тебя одна из верных подружек отхлестала.

– Да ладно тебе, Верунчик, я ее в чувство приводила. Устроила тут показательное шоу.

– А сучкой кто ее обзывал? Если бы я не вмешалась, залюбили бы до смерти. Запомните, девки, больше никаких распрей, никаких подозрений. Только так мы сможем сохранить нас, наших клиентов, наше дело и наши бабки. Вы сами увидели, как легко кого-нибудь обвинить.

– Но ведь все правда! – Марина не выдержала назидательного тона Верунчика. – И Алекса Любунчик не топила, и спала… И кто-то же на пленку снимал?

– Мы эту комедию разыграли только с одной целью… – Верунчик оборвала себя на полуслове.

Она словно раздумывала, стоит ли метать бисер перед неблагодарными свиньями. Оценит ли стадо ее усилия по сохранению поголовья?

Пауза затягивалась, а беспокойство в дружном коллективе нарастало. Все вдруг почувствовали в паузе угрозу своему спокойствию. Предчувствие их не обмануло.

– С какой целью? – решилась нарушить молчание начальницы Марина.

– К черту цель. Я хотела вбить в ваши куриные мозги, что у каждой, слышите, у каждой была веская причина убить Алекса. Думаешь, Надюнчик, я не знаю, что ты давеча в ногах у него валялась, умоляла кой о чем, а он, скот, вытер об тебя свои поганые копыта?

Надежда ойкнула и закрыла лицо руками.

– А ты, кающаяся Магдалина, – она повернулась к Марине, – ты разве не орала в его кабинете, что если он еще раз посягнет на…

– Молчи, Верунчик, ради всего святого, молчи. – Марина молитвенно сложила руки на груди и подалась вперед.

– Грозила выбить все мозги из его башки, – спокойно закончила Верунчик.

– Выходит, из нас ты самая праведная? – обрела наконец дар речи Надежда.

– И у меня, и у Любунчика были поводы для сведения счетов, так что, подруженьки, у всех рыльце в пушку. Может, он сам с тоски утопился, потому как понял, что никто его не любит по-настоящему.

– Я его любила, – подала голос Катерина.

– Ты его квартиру любила! – отбрила ее Гренадерша. – Нам впору в ножки поклониться тому смелому человеку, который рискнул ради нас всех. О как!

На этой оптимистичной ноте в кабинет заглянула Пономаренко. И поняла, что ее не ждали.

«Или они сами вычислили убийцу, или топили Алекса всем скопом, – подумала Инна. – Какие гармонично перекошенные лица у всех до одной. Хорошо бы узнать, не заразны ли эти судороги».

Инна заставила себя пошире улыбнуться и зайти в кабинет. Мало того, она осмелилась пригласить в этот кабинет еще одного человека. Если ей хоть как-то кисло улыбались, то его появление было встречено всеобщим шипением.

– Охраннику здесь не место! – заявила Вера Степановна. Она, как глава фирмы, решила поставить на место и журналистку, и ее протеже.

– Роман не просто охранник в вашей фирме, он частный детектив, то есть сыщик. Он согласился принять участие в расследовании по моей просьбе, так как я ценю его профессионализм.

– У нас он работает охранником, его место у входа, а не в кабинете начальника, – настаивала Гренадерша.

Сплоченный коллектив выразил согласие одобрительным гудением.

– Он шпионил за нами! – Марина даже встала со стула, чтобы ее лучше было слышно и видно. Митинговать так митинговать.

Роман под перекрестным огнем невозмутимо следовал за Инной. И так же невозмутимо выбрал себе место около окна, чтобы всех держать в поле зрения.

– Как он пробрался в нашу фирму? – бесновалась Марина.

– Ромочка, народ интересуется, кто тебя нанял? – Инна вытащила из рукава козырную карту и помахала ею в воздухе.

Козыри возымели действие. Все притихли по указке Гренадерши.

– Если вы без утайки расскажете, кто и зачем вас нанял, я выплачу вам… пятьсот долларов, – предложила она сделку.

– Чего ж так мало, Вера Степановна? – Роман вел себя нагло. Слишком нагло.

– Сколько же ты хочешь?

– Штуку.

– Верунчик, гони его в шею! – посоветовала Марина. – Обойдемся без его признаний. Главное, что мы его разоблачили.

– И как это вам удалось его разоблачить? – не без издевки спросила Пономаренко.

– Не хотите платить, вам же хуже. – Роман выразительно посмотрел на журналистку. Так выразительно, что все подумали, будто это она заставила его здесь работать.

– Роман, ты белены объелся? – Тут уж Инна не выдержала такой подтасовки фактов. – Колись, если надумал, я-то тут при чем?

– Хорошо, вы получите свои деньги, – сдалась Верунчик. – Как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку. Я хочу услышать громкую музыку.

– Нет проблем, Вера Степановна. Меня нанял Алекс, чтобы я выяснил, что творится в коллективе за его спиной. Кто что говорит, кто что думает, кто метит занять его место и кто сколько ворует.

– Вот сволочь! – Надежда высказалась и перекрестилась. – Прости, Господи, что о покойнике так отозвалась.

– А я думал, вы это обо мне. – Роман как ни в чем не бывало засмеялся.

– С-с-сыщ-щик! – прошипела Надежда.

– Так точно, сыщик, и горжусь этим.

– Вымогатель ты, – подключилась к осуждению Марина. – И много дерьма ты успел накопать?

Инна поняла, что дай волю дамам, они и не вспомнят об Алексе, а с удовольствием начнут расчленение Романа. А этот процесс может затянуться не на один час. Остановить их могло только чудо.

– Давайте перейдем к делу Алекса. – Гренадерша сыграла роль чуда, чем расположила к себе Пономаренко.

– Я считаю… – с готовностью начала Инна.

– Не понимаю, почему мы должны считаться с тем, что вы считаете, – перебила ее Вера Степановна. От такой грубости образ «чуда» несколько потускнел.

– Я считаю… – упрямо повторила Инна и сделала паузу.

Больше никто не возражал. Все терпеливо ждали продолжения. Марина так и вовсе поверила, что Инна сейчас встанет и прямо скажет им, кто убийца. И не только скажет, но и докажет. Она даже рот открыла от волнения. Всегда с ней такое приключалось, еще с детства, когда она отказывалась есть манную кашу и хитрая бабушка начинала читать какую-нибудь сказку и замолкала на самом интересном месте. Марина начинала волноваться, рот открывался, и в него запихивалась очередная ложка каши: «За маму».

– Есть три варианта. Первый: Алекса мог убить кто-нибудь из вас. Второй: это дело рук конкурентов. Третий: с ним свел счеты оскорбленный и униженный клиент. Я, например, когда поняла, что вы со мной… – Инна запнулась, – проделали, готова была задушить Марину собственными руками.

– Мелко вы мыслите, Инна Владимировна. – Гренадерша откровенно издевалась. – Я готова назвать еще дюжину вариантов. Любая брошенная им баба могла его прикончить. Он умел бросать по-хамски.

– Я считаю… – Пономаренко зациклило на этом слове. Она никогда не замечала за собой слабости к менторскому тону, а тут не могла соскочить – и точка. За что была тут же наказана. На сей раз ее перебил телефонный звонок. Так и не суждено было узнать присутствующим, что такого важного хотела сообщить Инна.

Ей пришлось достать мобильный и несколько минут слушать звонящего.

– Ничего себе, – только и услышали присутствующие. Так Пономаренко закончила разговор. Она сложила телефон и углубилась в собственные размышления. Заинтригованные женщины, не говоря уже о Романе, ловили каждый ее вздох и старались разгадать в нем суть сообщения.

– Так что вы считаете, Инночка? – не выдержала Марина и на правах подруги обратилась к Инне. – Мы вас внимательно слушаем.

Пономаренко будто пробудилась ото сна. Она обвела всех затуманенным взглядом и ответила:

– Уже не имеет никакого значения, что я считаю. Никакого значения.

– Да не томите же, Инна Владимировна, мы же чувствуем, вам сказали что-то очень важное.

– Да, очень важное. Звонил капитан Коротич и сообщил, что ваш дорогой шеф покончил с собой. То есть никто его не убивал. Чертовщина какая-то!

– Я знаю Коротича, ему можно верить, – подлил масла в огонь Роман.

– Я верю, но себе я верю тоже. Я видела Алекса. Так себя не убивают. – Инна подперла подбородок рукой и снова впала в спячку.

– Однако вы не экспертиза, Инна Владимировна, – сказал Роман, – экспертизе виднее.

– Ух, как легко на душе стало. – Вера Степановна, как сова в ночи, заухала и засуетилась. – Девки, по этому поводу стоит выпить. Тащите стаканы, коньяк. Нет, пожалуй, коньяк на фиг, тащите абсентик. Он сейчас больше подходит к ситуации. А ты не пошутила, Инночка? – На радостях она обратилась к Инне на «ты» и даже не заметила этого.

– Вообще-то долг платежом красен, – загадочно-стервозно ответила Пономаренко. – Если вы позволяете себе жестоко разыгрывать клиентов, то почему бы и нам, простым смертным, не поупражняться?

– Стоп! Стоп! – закричала Марина. – Я с ума сойду от ваших шуточек! Инночка, откуда у тебя такое бессердечие?

– Учителя хорошие были, а я быстро учусь. – Пономаренко с интересом наблюдала за реакцией окружающих.

Вера Степановна снова рухнула в кресло, Марина схватилась за голову, а остальные и так уже давно не шевелились.

– Вы серьезно, Инна Владимировна? – спросил Роман – единственный, кто сохранил дар речи.

– Серьезнее не бывает. Заключение медэкспертизы гласит, что Алекс… покончил жизнь самоубийством.

– Ну ты и штучка! – выдохнула Вера Степановна, но из кресла на всякий случай не встала, чтоб не падать. – Когда тебя выгонят из газеты, я возьму тебя к нам на работу. Надеюсь, концерт закончен? Девки, тащите выпивку, пока она снова чего-нибудь не придумала.

Народ суетился со стаканами и закусками, неведомо откуда возникшими в кабинете, а Роман подкрался к Пономаренко и зашептал ей на ухо:

– Первый раз вижу, как вы блефуете, что это на вас накатило?

– А на тебя? Ты на моих глазах опустился до примитивного шантажа. Ведь это Верунчик наняла тебя на сыскную работенку, а ты устроил тут цирк, вымогатель!

– Мне жить на что-то надо? – стал оправдываться Роман. – Это мое выходное пособие, заслужил. Но какова мадам? Как быстро сориентировалась и выбрала правильную тактику поведения.

– Что там было выбирать? У тебя на лбу высвечивался доллар.

– Я никогда и не скрывал своей любви к зелененьким бумажкам. А вот вы удивили! Я так до конца и не понял, как же он помер? Что за комедию вы тут разыгрываете? Мне-то можете шепнуть? Я же свой? – Роман смотрел на Инну преданными глазами. – Я никому ни гугу.

Видя, что Пономаренко и не думает ничего говорить, он умоляюще сложил руки. Ангелок, да и только.

– Страдания обогащают душу, – изрекла неумолимая Пономаренко.

– Я же шкурой чувствую, что Коротич вам еще кой-чего подкинул.

– Инна Владимировна, о чем вы там секретничаете? – Вера Степановна пришла в себя, опять превратилась в начальника и вернула способность к легкому, но отнюдь не фамильярному общению. – Гоните его от себя, а то он и вас ограбит. Хватка у мальчика хорошая, современная. Присоединяйтесь к нам. Выпьем!

Все уже стояли с бокалами.

– За что пьем? – спросила невинно Инна.

– Признайтесь, Пономаренко, ведь вы меня подозревали в убийстве, а? – Верунчик подмигнула Инне и вручила ей бокал с абсентом. – Ведь первое правило в поисках убийцы – ищи, кому это выгодно. Так? Мне выгоднее всех. Я получила в наследство фирму. По вашим глазам читала приговор себе. Доказывай потом, что ты не верблюд. Так вот, мой тост. Чтобы мы никогда не подозревали человека в преступлении только на том основании, что ему это на руку. Он может оказаться невиновным. Выпьем за справедливость.

Выпили по первой, потом по второй. Инна помнила, что встретилась с Любунчиком после третьей или четвертой. Точнее сказать не могла. В голове осел плотный туман, хотелось ясности и прохлады. Инна пошла искать холодную воду и наткнулась на Любу, которая стояла упершись лбом в зеркало и плакала.

– Люба, ты чего плачешь? – нашла в себе силы спросить Инна. Она чувствовала, что и ей хочется пристроиться рядом и тоже поплакать всласть. Устроить эдакую местную стену плача. И не важно, есть причина для рыданий или нет.

Люба молчала, а Пономаренко не настаивала на ответе. Инна закрыла глаза, стукнулась лбом в зеркало, да так и застыла, наслаждаясь свежестью. Зеркало оказалось прохладным, то, что надо. Потом пришли слезы. Легкие, безумные, беспричинные. Сколько они простояли бок о бок, неизвестно. Но вдруг Любу пробило на ответ.

– Я дура набитая, – сказала она расслабленно.

Инне до смерти не хотелось реагировать на откровения. Хотелось стоять и лить слезы.

– Мне себя жалко, – добавила Любунчик.

Инна понимала, что от нее ждут сочувствия, но смогла выдавить из себя только невразумительное «угу». Она даже глаза не открыла. Только отодвинулась слегка в сторону и успокоилась, когда нашла ненагретое место. Благо зеркало было во всю стену.

– А ты почему плачешь? – Любушка ревниво закипала. В ее вопросе явно сквозило раздражение: «Пришла тут на мое место, обезьянничает, а ко мне никакого внимания. Только я имею право плакать, а ты уходи вон, если не хочешь слушать и утешать».

Инна поерзала лбом в поисках прохлады и ничего не ответила.

– Как ты смеешь плакать, когда я плачу? – не на шутку разозлилась Люба и стала трясти Инну за плечо. – Почему ты плачешь? Почему? Почему?! – Ее толчки становились все более чувствительными. Еще немного – и Любунчик впадет в бешенство и с пеной у рта добьет расслабленную Пономаренко. Пора было переходить к защите.

Инна встряхнулась и открыла глаза.

– А ты чего плачешь? – спросила она и постаралась сфокусировать взгляд на собеседнице.

Та мгновенно успокоилась. Ей только и надо было – привлечь к себе внимание. Услышав важный для себя вопрос, она тут же стала на него отвечать. Размазывая тушь, плаксиво и жалобно выплевывала саднящие душу обиды:

– Я дура, дура набитая. Мне себя так жалко. Я не знаю, что мне делать…

Инна постаралась не закрывать глаза. Она неимоверным усилием воли заставляла себя смотреть на растерзанную страданиями Любу, но вникнуть в слова ей никак не удавалось. Слава богу, Любунчику было достаточно внешних проявлений внимания.

– Я сама себе вырыла огромную яму и сама туда прыгнула. Это ты понимаешь?! Я нищая! Я потеряла все бабки. Понимаешь?!

– Понимаю, – на всякий случай поддакнула Инна.

– Ни хрена ты не понимаешь, крыса беременная! – вдруг выкрикнула Люба. Услышать такое от тихой интеллигентной Любочки – все равно что из обыкновенной новогодней хлопушки получить в морду пушечным ядром. Инна поняла, что под действием абсента даже невинные души мутируют и впадают в буйство. Пора сваливать.

Пономаренко, ни слова не говоря в ответ, пошла к выходу. Не тут-то было. Любунчик ее догнала и стала бить по спине острыми кулачками, выкрикивая:

– И Алекс, скотина, умер, и деньги я потеряла!

Инне надоели эти тычки под лопатки, она круто развернулась и в пьяном угаре рявкнула:

– Ну и дура!

Люба не ожидала такого решительного ответа, она отскочила и будто прозрела.

– Это вы? – спросила она в ужасе.

– Я! – еще не успокоившись, ответила Пономаренко. – И запомни, что я не крыса беременная! Поняла?!

– Извините, – сникнув, промямлила Люба, – я думала, это… Извините.

Инна вернулась в толпу и разыскала там Романа. Окрыленный успехом у женщин, он сидел между Верунчиком и Надюнчиком и млел от их восторженного пьяного лепета. Она попыталась его вытащить и поговорить по душам, узнать, кого Люба могла обозвать беременной крысой, но Роман бессовестно от нее отмахивался. Медные трубы оглушили его не на шутку. Инна поискала, к кому бы пристать с подобным вопросом. Катерина опустила голову в бутерброды и сладко спала, а Марина, где же Марина? Марина либо исчезла с попойки, либо мирно пристроилась где-то под столом. Наклониться Инна не рискнула – голова временами плыла и норовила «приземлиться».

С кем же Любунчик говорила в туалете? Инна присела поближе к столу и поискала что-нибудь кислое и отрезвляющее. Лимон, нарезанный толстыми крупными ломтями, будто кричал, исходя соком: «Съешь меня!» Инна пришла в себя, как только проглотила первый кусочек. Тут же явилась трезвая мысль: «Пора отсюда сваливать». О беременной крысе она успеет навести справки завтра.

Инна покинула вечеринку по-английски, не прощаясь. Не потому, что была приверженцем такого стиля, а потому, что прощаться было не с кем. Все настолько погрузились в себя, что извлечь их оттуда прощальными речами и поцелуями было нереально.

– Жизнь продолжается, – твердила Инна оптимистично, вдыхая жаркий летний воздух, – жизнь продолжается, несмотря ни на что.

Тут она споткнулась о молодого человека. Ее вежливо поддержали под руку и даже согласились:

– Совершенно верно, Инна Владимировна, жизнь продолжается.

– И я о том же, – обрадовалась Инна родственной душе. Потом ее несколько смутило обращение к ней по имени-отчеству. Душа душой, но откуда первый встречный знает, как ее зовут?

Жаль, что она не проглотила весь лимон, сейчас была бы куда сообразительней. Инна стояла и размышляла, а незнакомец продолжал ее держать под локоток.

– Да отпустите вы меня, – решила возмутиться Пономаренко, – я и сама отлично могу стоять! Откуда вы взялись на моем пути и что вам нужно?

– У меня к вам поручение, Инна Владимировна. Во-первых, мне приказано отвезти вас домой, а во-вторых, вручить приглашение.

– Какое приглашение? – опешила Пономаренко.

– Меня предупредили, что вы забудете об этой дате. Поэтому я должен вам напомнить, что сегодня годовщина смерти вашей подруги, Лики Медведевой.

– О господи! Лика! Как я могла забыть?

– Немудрено, такие события. – Посланец туманно улыбнулся.

– На что вы намекаете? – оскорбилась Пономаренко, выдернула руку и чуть было не загремела на асфальт. Все же резкие движения ей пока были противопоказаны. Потом она устыдилась собственного поведения.

Середина рабочего дня. Нормальные люди еще вкалывают, а она уже успела надраться, да еще и пытается буянить. Что о ней могут подумать? Не объяснять же, что все это случайность. Что журналистка Пономаренко, как правило, не позволяет себе таких расслабонов. Что она в основном ведет добропорядочный, трезвый образ жизни. А сегодня… сегодня… просто так получилось.

– Везите меня домой и ни о чем не спрашивайте. Я буду в назначенный час.

– Вас ждут в шесть часов вечера в ресторане…

– Я знаю, в каком ресторане родители Лики…

– Дело в том, что Амалия Никифоровна изменила место встречи.

– Что? За десять лет это первый раз. Мы всегда встречались на годовщину смерти Лики в ресторане «Север». Это был любимый ресторан Лики. Почему? Что случилось? Ресторан закрылся?

– Не знаю. Мне приказано отвезти вас в другое место. Амалия Никифоровна и Борис Иванович будут ждать вас в «Испанском дворике».

Инна подозрительно разглядывала спину водителя. Последнее время она стала недоверчивой и мнительной. Ошибаются, когда говорят: пьяному море по колено. Пономаренко вдруг почувствовала себя страшно неуютно в незнакомой машине.

У Амалии Никифоровны была «вольво», она это точно помнила. В прошлом году она ей все уши прожужжала, что «вольво» не только самая безопасная машина, но и самая теплая, потому как у нее не печка, а зверь. И еще год назад Амалия убежденно твердила, что до конца дней своих будет ездить только на шведских машинах. Откуда же взялся «мерс»?

В трезвом состоянии этот факт Инну не довел бы до паники. Но сейчас, находясь под сильным влиянием абсента, Пономаренко, как только осознала, что везут ее на «мерседесе», в ужасе закричала:

– Остановите машину! Я выйду!

Водитель, ничего не понимая, притормозил.

– Что-то случилось? – вежливо спросил он.

И эта вежливость только укрепила Инну в мысли: «Пора бежать». Она судорожно дергала дверцу, пытаясь ее открыть. Водитель некоторое время молча наблюдал за ее действиями. Понял, что уговаривать или помогать не имеет смысла, и принял единственно правильное решение – он позвонил.

– Амалия Никифоровна, – обратился он к хозяйке по телефону, – Инна Владимировна мне не доверяет, поговорите с ней сами.

Инна перестала терзать обитую кожей дверь. Почему ей самой не пришло на ум такое простое действие? Позвонить и рассеять все подозрения. Старушка могла «вольво» и разлюбить – все состоятельные старушки капризны и непостоянны.

– Абсент не мой напиток, – объяснила она водителю открывшуюся ей истину, – и вы, молодой человек, никогда его не пейте, – закончила назидательно.

Водитель молча протянул ей телефон.

– Деточка, кто тебя так напугал? – услышала она знакомый прононс. Амалия страдала хронической аллергией непонятно на что, и у нее почти всегда был заложен нос. – У тебя нервный голос.

Между прочим, Инна еще не произнесла ни слова.

– Мне показалось странным, что у вас «мерседес» вместо «вольво», – совершенно успокоившись, ответила Инна. Прозвучало по-идиотски, зато честно. К чему ей было что-то скрывать от Амалии, которую она знала лет двадцать.

– Спасибо, девочка, спасибо, что помнишь мои старческие брюзжания годичной давности. Теперь мне нравятся немецкие машины. Прости, что забыла о твоей наблюдательности. И все же ты чрезмерно взбудоражена. Кто тебя так напугал, мой водитель?

– Нет, нет, он более чем вежлив и находчив.

– Ты дурно себя чувствуешь?

– Дурнее не бывает.

– Ни-ни. Мы с Борей и слушать не желаем. В шесть часов ждем тебя в «Испанском дворике». Приедешь, все расскажешь.

Вот так всегда. Амалия сначала вежливо спрашивала о самочувствии, но, если оно не вписывалось в ее схему разговора, слушать ответ не хотела и бросала трубку на полуслове.

– Мы можем ехать? – напомнил о себе водитель.

Инна кивнула. Ей было не по себе. Амалия права, последнее время Инна действительно чересчур взбудоражена. И началось это с «Гуинплена». Ужас, который она пережила, никуда не ушел, он и не собирался покидать жертву. Забрался поглубже, укоренился и стал диктовать условия поведения. «Ты ничего не боишься? – издевался он. – Вот тебе мертвый Алекс, смотри, любуйся. Смеешь сопротивляться страху? Не та концентрация? Без проблем. Я тебе подброшу еще что-нибудь».

Инна на животном уровне испытывала тревогу. Будто разладился какой-то механизм внутри, отвечающий за душевное спокойствие.

Она откинулась на сиденье и погрузилась в воспоминания.

Лика Медведева… Их школьная дружба плавно перетекла во взрослую, университетскую, сумасшедшую жизнь. Но в какой-то момент Лика «впрыгнула» в новую, богемную компанию, а Пономаренко осталась в прежней. Мама Лики, старомодная и чопорная Амалия Никифоровна, которую Инна упрямо именовала за глаза Кефировной, пеняла Инне за своеволие Лики.

На последнем курсе Лика выбросилась из окна одиннадцатого этажа. По собственному желанию, как и положено, с пространной предсмертной запиской, в которой убеждала родителей и, как ни странно, свою прежнюю подругу Инну Пономаренко, что смысла в жизни она более не видит и поэтому решила напоследок немного полетать. Бред или не бред, кто знает? Результат плачевный. Размазанную по асфальту Лику похоронили в закрытом гробу, а ее родители ежегодно устраивают посиделки в ресторане, на которые неизменно приглашают Пономаренко. На вечере памяти существует одно-единственное условие – ни слова о Лике. Довольно трудное условие, учитывая повод для встречи. Никто до конца так и не разгадал поступок Лики. Ни родители, ни знакомые, ни бывшая лучшая подруга Инна Пономаренко.