Текст книги "Час абсента"

Автор книги: Нина Вадченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

– Ты ревнуешь? Верунчик, пожалей Надьку, ей сейчас такой кошмар предстоит увидеть.

Верунчик выпила еще абсента и затянулась.

Надя, кокетливо виляя попой, шла дальше. Перед ванной она остановилась. Прислушалась. Поскреблась ногтем в дверь.

– Алехандрик, я иду, – объявила она и приложила ухо к двери.

Никто не ответил.

– Алекс, хватит игр, сейчас повернусь и уйду!

В подтверждение серьезности своих намерений, она толкнула дверь. Та открылась, Надежда зашла в ванную.

Изображение зарябило.

– Черт! Черт! На самом интересном месте! – выругалась Марина. – Что она там нашла?

– А то ты сама не знаешь. – Верунчик забулькала абсентом.

– Не знаю. Алекс там живой или уже мертвый? – Марина манипулировала над пультом. – Если живой, значит, его убила Надька. Она так на него разозлилась, что утопила?

– Он ее не удовлетворил, – мрачно буркнула Верка. – Что заслужил, то и получил.

– Подожди ты злиться. А если Алехандро уже мертвый, то кто его прикончил? Черт, где же конец пленки?

– Да выключи его! – раздраженно прикрикнула на нее Верунчик.

– Нет, пленка еще крутится. Вдруг там продолжение?

– Выруби или я его сама разобью! – Гренадерша попыталась встать, но рухнула в кресло.

– Верунчик, зачем нам прислали эту грязь? – Марина пленку не остановила, она упрямо пялилась на экран.

– Это прислали не нам, а мне. Ты смотришь случайно. Выключай. Пленку надо сжечь.

– Но ведь это улики!

– Это компромат на Надьку. Вот почему она прячется. Идиотка, пришла бы, все рассказала, мы же не звери…

– Ты веришь? Ты веришь, что это Надюнчик его замочила? – Марина смотрела на Гренадершу внимательно, так внимательно, как изучают книгу судеб, где указаны все даты отпущенной тебе на земле жизни.

– Дай мне пленку! – приказала Вера и защелкала зажигалкой.

– Постой, снова пошли кадры. – Марина, испугавшись того, что увидит, перешла на шепот.

Надежда зашла в ванную. Алекс лежал лицом в воде. Надюнчик на несколько секунд онемела, потом заорала, даже не заорала, а по-звериному завыла и бросилась вон из квартиры.

– Кошмар! Кошмар! Кошмар! – твердила Марина.

Верка застонала и налила себе зеленого пойла.

– Верунчик, только не напивайся! – взмолилась Марина. – Что я одна тут буду делать?

– Отстань! – огрызнулась Гренадерша.

– Смотри, смотри, что дальше было! – вдруг закричала Марина.

– Не ори, вижу! Вот сволочь!

– Не то слово! Сволочь конченая! – солидарно поддакнула Марина.

Сволочью они дружно обозвали Алекса. После безумного бегства Надюнчика мертвый Алекс вдруг зашевелился, вытащил морду из воды и захохотал. Он вытерся полотенцем и, продолжая заливаться недобрым смехом, выполз из ванны. Пошел на кухню, налил полный стакан коньяку, выдул его крупными глотками и захрустел соленым огурцом.

– Падаль! Какая же он падаль! – Марина всхлипнула. – Он ее разыграл, Надюнчика разыграл! Притворился мертвым, скотина, а та орала как резаная. Верунчик, что скажешь?

– Скажу, что правильно его угробили!

– Согласна, но кто, кто топил?! Кому мы руки должны целовать?

Алекс на пленке снова налил себе коньяку и снова залпом выпил.

– Уф, хорошо повеселимся завтра! – сказал он сам себе.

Нет, не сам себе. Кто-то вошел в квартиру. В прихожей было темно, и камера работала отвратительно. Видна была только тень человека. Он зашел, свет не включал, повозился немного и прошел в гостиную. Когда он появился в освещенной комнате, Верунчик и Марина дружно ахнули. Это был их бывший клиент.

– Неужели он убил Алекса? – спросила Марина.

Верка молчала. Она пожирала глазами изображение.

– Я подозревала у него садистские наклонности. Он и меня чуть в гроб не вогнал, помнишь, Верунчик? А вы ему активно помогали.

– А что нам оставалось делать? Алекс приказал, мы и держали форму.

– Так они на моей крови сдружились! – Марина закачала головой. – Верка, дай хлебнуть, у меня во рту все пересохло. Ох, мать их! Меня разыграли, теперь взялись за Надюху. Ее-то за что? – Марина влила в себя абсент и даже не почувствовала его горечи.

– Я сама не пойму, каким образом там оказался Сергей Анатольевич. Не в правилах Алекса поддерживать отношения с бывшими клиентами. Отыграли – и в архив. И Надька к нему никакого отношения не имела. Сценарий его розыгрыша ты писала. Понимаю, заело козла, захотел на тебе отыграться. Заплатил, получил кайф, пока наблюдал, как ты руку в кактус совала. Посмеялись, ну и отвали. Что-то тут не так.

– Все так. Он заплатил Алексу и запланировал над всеми нами поиздеваться. А эта скотина за деньги мать родную заживо похоронит. Смотри, смотри: сидят, пьют, смеются. Шеф огурцом закусывает, чтоб он им подавился, а этот гурман лимончиком заедает, лимончиком, яду ему в этот лимончик.

– Тише, они о чем-то разговаривают.

– Ты все успел снять? – спросил Алекс.

– Снимочек классный, никаких бабок не жалко. Она так орала, выбежала с такими выпученными глазищами, я думал, ее кондрашка на месте хватит, до машины не добежит. Ничего, резвенько уехала. Не иначе, до первого дерева. Какие эмоции, какой адреналин! Я в кустах сидел, прямо ссал от кайфа. Завтра с утречка ей все сообщим, снимочек покажем. Она у нас как обезьяна на горячей печке будет подпрыгивать.

– Ну давай, еще по одной и разбегаемся. Сейчас Катька придет, я ей тот же фокус хочу проиграть. Хочу услышать, как она верещит. Она после мандража трахается по первому классу.

Мужики выпили еще по одной. Алекс поставил пустую бутылку под стол, достал следующую, уже с абсентом, и решительно ее откупорил.

– Не-а, я коньяк с абсентом не мешаю, я за рулем, – отказался Сергей Анатольевич.

– Ты смотри, какой осторожный. – Марина закурила. – Когда же он его топить по-настоящему будет? Чувствую, сейчас Алекс надерется, с ним тогда и младенец справится. Главная задача – дотащить до ванны, а там просто – окунуть и подержать: Он сам захлебнется и даже трепыхаться не будет, он даже не поймет, отчего это воздуха нет, отчего это он уже труп.

Бывший клиент забросил в рот лимон, скривился и поднялся.

– Фотоаппарат не забудь, – напомнил он, – ну я пошел, до завтра.

Сергей встал и действительно ушел. Слышно было, как хлопнула входная дверь. Алекс остался один.

– Ничего не пойму.

Марина встала и прошлась по кабинету.

– Кто ж его утопил, в самом деле? Может, он сам? А, Верунчик? Напился как свинья, до хрюка. Потом решил испугать Катьку, дотащился до ванной, опустил голову и захлебнулся, заснул в воде, – такое бывает. Пить меньше надо было. Он же пьяный, смотри, смотри, с первого раза встать не может. Второй раз на стул падает. Вот идиот! Куда ж он поперся?

В квартиру снова кто-то зашел. В прихожей вновь прибывший просматривался очень плохо. Тень от человека, и только. Человек прошел в гостиную. Изображение резко улучшилось, но… но над пленкой явно поработал неизвестный мастер. На фигуру человека была наложена маска, так чтобы не было никакой возможности узнать, кто пришел. Видны были только нечеткие контуры.

– Вот он, убийца, – прошептала Марина.

Верунчик молча пила абсент.

Фигуру искусно замаскировали, и определить наверняка, мужчина это или женщина, было невозможно. Мистер или миссис Икс осторожно двигался по квартире. Иногда останавливался и прислушивался.

– Неужели нам покажут, как он его топил? – Голос Марины от волнения противно дребезжал.

Человек, наконец, добрался до ванной комнаты. Зашел. Алекс распластался в любимой позе – мордой в воду – ни дать ни взять утопленник.

Никакого визга. Никакого заламывания рук. Человек, скрытый под крупной грубой рябью, просто стоял и смотрел. Чего он ждал? Дождался. Алекс, едва не задохнувшись, пошевелился и, отфыркиваясь, вылез из воды.

– Не думал, что у тебя такие стальные нервы, – сказал он, открыл глаза и удивился. – О, тебя я не ждал! Дай полотенце, – приказал он.

Алекс вытерся.

– Ты меня звал! – сказал человек. Голос на пленке тоже был изменен до неузнаваемости.

– Смотри, смотри, Верунчик, он знает этого Икса, – вклинилась Марина.

– Какого черта! Никого я не звал. Можешь проваливать. – Алекс бросил полотенце на пол.

– Ты допился до шизы. Посмотри на свое отражение в воде, на кого ты стал похож? – Человек медленно приближался к Алексу. – Мешки под глазами, щетина трехдневная, нос как у пьяницы… полюбуйся…

Алекс послушно наклонился над водой и уставился на свое изображение.

– Трехдневная щетина – это модно. Настоящий мужик должен быть волосатым и…

Каким должен быть настоящий мужик, он договорить не успел. Человек резко прижал Алекса к борту ванной и двумя руками окунул его голову в воду.

Алекс задергался, засучил ногами, забил руками по воде…

– Он его топит, топит, смотри, Верунчик, Алекса топят! Кто же это?

– Заткнись! – Верка судорожно затянулась сигаретой. – Сама вижу.

– Все, все, он уже не трепыхается. Захлебнулся. Был Алекс – и нет Алекса! Смотри, Верунчик, он сам себе придумал смерть. Сам себя разыграл…

Человек, наконец, отпустил голову Алекса. Стряхнул с рук капли воды, поднял полотенце и вытер руки досуха.

Фигура Алекса была неподвижна.

– Верунчик, как ты думаешь, кто это? – Марина старательно вытряхивала из пачки сигарету, руки ее дрожали.

– Не знаю.

– Может, это тот же ублюдок?

– Какой ублюдок?

– Ну, Сергей Анатольевич. Сначала ушел, потом вернулся. Он знал, где искать Алекса. Тот ему сам сказал, что будет караулить Катьку в ванной, чтобы ее напугать, помнишь?

– Помню. Зачем ему убивать?

– Да просто чтобы не платить лавэ за розыгрыш. Может, еще какие причины выплывут, может, они бабу не поделили, может, его Алекс надул или оскорбил, да мало ли? Алекс, скотина, на все способен. Надо пленку ментам показать.

– Там же ничего не видно.

– Ты, Верунчик, снова напилась, ничего не соображаешь. Если пленку отдать на обработку, то изображение запросто можно почистить. Технически это несложно, поверь. Личико этого убийцы увидеть проще простого…

– Ничего никому мы отдавать не будем, – жестко сказала Верунчик.

Марина замолчала, подумала немного о чем-то своем и согласилась:

– Правильно, мы этому человеку должны быть благодарны. Сжечь ее – и дело с концом.

Марина вытащила пленку и стала вскрывать кассету.

Верунчик не вмешивалась в процесс раскурочивания вещдока. Она курила и морщилась от каждого звука.

Марина никак не могла разломать кассету. На минуту она остановилась, обернулась к Верунчику и сказала:

– Я думаю, что это была женщина.

– Почему ты так думаешь?

– Помнишь, когда она утопила Алекса, то поднимала полотенце с пола? Мелькнула рука, мне показалось, что женская. Давай посмотрим еще раз.

– Ничего там не было видно, – пробурчала Верунчик. – Я уверена, я смотрела внимательно.

– Давай еще раз прокрутим, Верунчик.

– Любуйся, если хочется, я эту мерзость больше переживать не желаю.

– Ну что ж, «перекапываем» Алекса на бис, – усмехнувшись, сказала Марина и засунула кассету обратно в видик.

Верунчик демонстративно отвернулась к окну. Марина с удвоенным вниманием изучала материал. Вот зашел кто-то, разговаривает с Алексом, потом заплескалась вода, это Алекс забил руками. Конец.

– Нет, – вздохнула Марина, – ты права, ничего не видно. Но мне все равно кажется, что это была женщина.

– Не сочиняй! – возмутилась Гренадерша. – Уничтожь ее!

– Точно женщина, она его держала с усилием, она прикладывала слишком много усилий, она боялась, что он вырвется. Мужику было бы легче. Много излишней напряги. Да и что толку, если мы раскурочим? Явно это копия. У кого-то наверняка остался оригинал. И как он им распорядится, неизвестно.

– Ты права, Марина, ты права. А ты знала, что квартира напичкана камерами? – вдруг спросила Верка.

– Понятия не имела. Сволочь Алекс, наверное, поставил, чтобы за Катькой наблюдать. Катька… Слушай, Верунчик, а может, это Катерина Алекса утопила?

– Все может. И Катька, и ты, и я, и Любунчик. – Гренадерша налила полный бокал абсента и теперь задумчиво наблюдала, как зеленая жидкость облизывает хрусталь.

– Нет, Любунчик не смогла бы, кишка тонка.

– А то ты смогла бы! – съязвила Верунчик.

– И ты, и я, и Катька.

Верка мелкими глотками выпила абсент.

– Верунчик, не напивайся, что за идиотизм.

– Идиотизм, – согласилась Гренадерша. – Еще больший идиотизм – чувствовать себя дурой. Ты знаешь, кто снимал?

– Понятия не имею.

– Вот. И ты идиотка. Никто не знает, кто дергал за ниточки и все обо всех знал.

– Точно, как это мы прошляпили? Надо же было понатыкать в квартире камер, потом их снять, ведь менты ничего не нашли. Обработать изображение на пленке – тоже мастерство немалое… Зачем он нам все подсунул? А, Верунчик?

– Думаю, не только нам. Ее получили все заинтересованные лица. Позвони Роману, я хочу с ним поговорить. И вот еще что: разыщи журналистку, Пономаренко, выясни намеками, смотрела ли она некую пленочку?

Марина кивала, кивала, а тут запротестовала:

– А ей зачем? Нужна она больно. Она же журналистка. Вцепится, как клещ, и, пока крови не напьется, не отвалит.

Верунчик не успела ответить. В дверь просунулся охранник.

– Вера Степановна, вам курьер письмо доставил, – сообщил он.

Гренадерша вспомнила, кто ей принес пленку, и напустилась на парня не на шутку:

– Ты знаешь, как в старину поступали с гонцами, которые приносили плохие вести?

– Нет, – растерялся охранник.

– На кол сажали живьем.

– Верунчик, по-моему, просто голову рубили, – встряла Марина со своими историческими познаниями.

– Не важно. Я его просто выгоню! К чертовой матери! Может, неприятностей меньше станет.

– Так мне письмо выбросить? – вконец растерялся парень.

– Давай сюда, – приказала Марина, – и топай на место. Вера Степановна не в духе.

Охранник протянул письмо, и вдруг обе женщины отпрыгнули от него, как от кобры.

Парень держал в руках голубой конверт. Слишком свежи были воспоминания о голубом конверте и его содержимом.

– Это мне? – испуганно спросила Гренадерша.

– Курьер сказал: лично в руки. – Охранник так и застыл с вытянутой рукой. Он не знал, что теперь делать.

– Обратный адрес там стоит? – спросила Марина.

– Не знаю, – промямлил охранник. Он никак не мог понять, отчего это две бабы боятся куска бумаги.

– Так посмотри, идиот! – крикнула Гренадерша.

Охранник не шевелился. До него дошло. Точно, в конверте какой-нибудь заразный порошок! Например, споры сибирской язвы или еще какая-нибудь гадость. И начальницы сами не хотят рисковать. Они его подставили! И теперь он заболеет и умрет, а эти две мымры останутся живы.

– Не буду я смотреть! – огрызнулся он, швырнул конверт и опрометью кинулся вон, в туалет, смывать с себя заразу.

Делать было нечего. Первой подошла к письму Марина.

– Обратного адреса нет, как и в тот раз.

Она подняла конверт, раскрыла его и вытащила лист бумаги. Быстро пробежала глазами текст.

– Читай, – попросила Верунчик, – у меня что-то со зрением.

– Не могу читать тебе такую пакость. – Марина вздохнула. – Давай выбросим в урну.

– Что там, угроза? – Гренадерша тяжело задышала. – Так же как в прошлый раз? Да читай, не тяни! С ума можно сойти!

Марина поднесла лист бумаги к лицу. «Учи, стерва, знай, что тебя ждет!» – прочитала она.

– Ох, то же самое. – Верунчик задохнулась от страха. – Кто же так издевается? Кто этот шутник? Может, этот хмырь, Сергей Анатольевич? Нахватался у Алекса, теперь развлекается?

– Мне читать дальше? – спросила Марина.

Верунчик молча поедала глазами письмо.

«Взмахи маятника шли под прямым углом к моему телу. Я понял, что серп рассечет меня в том месте, где сердце. Он протрет мешковину, вернется, повторит свое дело опять… опять…

Вниз – все вниз сползал маятник. Вправо – влево – во всю ширь! – со скрежетом преисподней к моему сердцу, крадучись, словно тигр! Я то хохотал, то рыдал, уступая смене своих порывов. Вниз, уверенно, непреклонно вниз! Вот он качается уже в трех дюймах от моей груди… Я жмурился, когда он спускался, хотя смерть была бы избавленьем, о! Несказанным избавленьем от мук! И все же я дрожал каждой жилкой при мысли о том, как легко спуск механизма введет острую сверкающую секиру мне в грудь»[6]6
  Перевод Е. Суриц.


[Закрыть].

– Как страшно, – прошептала Марина.

Верунчик сломалась. Это было видно по сгорбленной спине, по осунувшемуся лицу, по запавшим глазам. Из Верунчика мгновенно ушла энергия, надувавшая паруса жизни.

– Значит, меня разрежут на две части?.. – Гренадерша то ли спрашивала, то ли утверждала, Марина не поняла.

– Не бери дурного в голову, – неуклюже попыталась она ее успокоить.

Легко посоветовать «не брать дурного в голову», теперь бы открыть формулу, как этого достичь. Таблеток от страха еще не изобрели.

– Все! Мне конец! Я не выдержу! – бормотала Верунчик. – Это конец. Мой конец. Не буду ждать, пока меня распилят пополам! Не дождутся! – Она перешла на скороговорку.

Марина испугалась не на шутку.

– Гренадерчик, успокойся, мы наймем тебе телохранителей. Они круглосуточно будут рядом с тобой. Никто к тебе и близко не подойдет незамеченным. Все будет в порядке.

– В порядке? От всех страхов меня телохранители не спасут. – Гренадерша схватила бутылку и прямо из горла стала жадно пить абсент, будто это была простая вода.

Она глотала до тех пор, пока в бутылке ничего не осталось. Пустой бутылкой Верунчик с размаху запустила в стену. Осколки шрапнелью просвистели мимо Марины, та в страхе согнулась и полезла под стол.

Верка стояла прямо. Она, казалось, ждала, жаждала, чтобы самый острый осколок отскочил от стены, набрал скорость и вонзился ей прямо в сердце. Она провоцировала несчастный случай. Он казался ей избавлением от унизительных, непереносимых страхов.

– Ты что, Верунчик, так и убить можно, – проблеяла из-под стола Марина.

Поняв, что смерти от «собственного» осколка она не заслужила, Верунчик без сил опустилась на пол, села рядом с Мариной и в отчаянии сказала:

– Мне конец! Мне конец! Конец. Спеклась Гренадерша. – Смех неожиданно стал сотрясать ее, как лихорадочный кашель.

– Верунчик, тише, тише, Верунчик, поплачь, станет легче, – лепетала Марина.

– Мне теперь никто не поможет, – с трудом сквозь смех сказала Гренадерша. – Никто не поможет, никто, я сама во всем виновата. – Потом она обняла Марину за голову, притянула к себе и прошептала ей на ухо какие-то слова.

От этих сказанных сквозь смех слов Марина как ужаленная вскочила и побежала вон из кабинета. Она бежала не оглядываясь, как от прокаженной. Первое, что она сделала, попав в свой кабинет, – бросилась к телефону.

– Роман, Ромочка, пожалуйста, приезжай к нам в офис, быстрее! – закричала она по телефону. – С Верунчиком плохо, очень плохо. Ей еще одно письмо пришло с угрозами, она сама не своя, она такое несет. Приезжай!

– Ладно, вечером подъеду, – согласился тотчас же Роман.

– Вечером поздно будет! – вспылила Марина. – Ты немедленно приедешь! Слышишь! Она тебе платит! – уже совсем сорвавшись на крик, закончила она.

– Ну хорошо, хорошо, мы с Олегом подъедем! – пошел на попятную Роман. Хотя такая стремительная ломка планов была равносильна удару под дых.

Они выследили Шпунтика, осталось только подкараулить и взять. А получалось, что надо на все плюнуть, отступить и подарить Шпунтику свободу. А вдруг он ею воспользуется на всю катушку и смоется? Ищи тогда ветра в поле.

Конечно, можно было поручить операцию кому-нибудь постороннему.

Но во-первых, посторонний, скорее всего, отнесется к поимке Шпунтика, фигуры в криминальном мире мелкой, спустя рукава. А у напуганного Шпунтика могут проснуться недюжинные способности по сохранению собственной шкуры. Если он улизнет от облавы, вряд ли его удастся скоро выковырять из какой-нибудь щели.

Во-вторых, если его возьмут другие, наверняка исчезнет эффект внезапности. У него появится время на обдумывание пламенной речи в защиту собственной персоны. А хотелось его взять неожиданно и в первые же секунды, так сказать на чистой психологии, выбить признание. Шпунтик мелкий, но увертливый, дай ему малейшую лазейку, и он уползет в нее, как уж.

Марина, после того как выжала из Романа согласие на приезд, немного успокоилась, прошлась по кабинету, полюбовалась несгибаемыми, гордыми кактусами и даже поговорила с любимым кактусиком Псюшей.

– Псюша, что делать? – спросила она совета у кактуса. – Может, полечим Верунчика немного?

Кактус не возражал.

– А что, это идея. Помнишь, как я совала руку в твою макушку и даже не чувствовала боли? Да, – протянула она и улыбнулась, – боли не чувствовала, а легче стало. Может, пойдем к Верунчику? Ты подставишь макушку, навостришь иголки, чтоб чувствительнее было…

Псюша проявил понимание и готовность.

– Ох она и взвоет! Сразу забудет о своих закидонах. Какой там страх от мифического маятника! Маятник далеко, да и будет ли он? А твои иголочки тут, рядом, в ладони, торчат и болят. И еще как болят. Помнишь журналистку, Пономаренко, ей тоже было чертовски больно. Кстати, Пономаренко, как я о ней забыла? Спасибо, Псюша, за напоминание.

Марина отошла от окна и снова принялась нажимать кнопочки телефона.

– Инночка, как хорошо, что ты на месте, – обрадовалась она, – у нас снова неприятности. Приезжай, только немедленно. Верунчику совсем плохо. Она такое несет, ни в какие ворота не лезет.

– Что случилось? – устало спросила Инна.

– Ей второе письмо пришло с угрозой.

– И ей тоже? – заинтересовалась Инна. – И что там? Содержание знаешь? Тоже из Эдгара По?

– Эдгар или не Эдгар, сказать не могу. В литературе я не сильна, особенно в такой ужасной.

– Перескажи, – коротко приказала Инна.

– Ну, там намеки на какой-то маятник, который якобы должен перерезать Верунчика пополам, прямо сердце на части должен разрезать. Откуда маятник, где он находится, почему у маятника лезвие на конце – не знаю. И почему Верунчик не сможет убежать, тоже непонятно из отрывка…

– Потому что она будет лежать накрепко привязанной. Лежать и ждать, пока опустится маятник, – тотчас же ответила на все вопросы Инна.

– Какая ты начитанная, – только и смогла сказать Марина.

– Это рассказ Эдгара По «Колодец и маятник». Как себя ведет Верунчик?

– Ужасно, просто ужасно. У нее от страха крыша совсем поехала. Она такое несет, такое несет.

– Что она несет?

– По телефону не могу сказать, не телефонные это новости. Приезжай, сама все услышишь. Я и Романчику уже позвонила. Он обещал подъехать, так что поторопись.

– Я приеду раньше, – пообещала Инна.

И действительно, Пономаренко опередила мужчин минут на пять. Но бездарно проторчала эти минуты на входе. Фору сожрал рьяный охранник. Новенький, из шкуры вон лез. Причем не имело значения, приглашенный это человек или сам по себе бьется в дверь. У него одна установка – не пущать! Как Пономаренко ни возмущалась, как ни юлила, как ни доказывала, что ее ждут, ждут с нетерпением, – пробить глухую оборону не смогла. А мобильник она в спешке забыла на работе.

Только когда подоспели Роман с Коротичем, Дела пошли живее. Охранник уставился на милицейское удостоверение Коротича, долго изучал и дрогнул. Инна чертыхнулась. Она тоже пыталась совать под нос маниакально подозрительному охраннику журналистскую корочку, но эффект получился прямо противоположный – охранник угрюмо процедил:

– Приказано никого не впускать!

А на лице было написано продолжение фразы: «Тем более журналистов!»

Все же милиция у нас в почете. Лед тронулся: охранник решился доложить о скопившемся у входа народце.

Через минуту появилась Марина.

– Что же вы так долго? – закричала она.

Инна хмыкнула:

– Мы-то быстро, охрана медленно. Произнеся такую загадочную фразу, Пономаренко гордо прошла мимо растерявшегося охранника.

– Марина, если ты нас зря вызвонила и у Верунчика очередной нервный припадок на почве чрезмерного возлияния… – Инна многообещающе замолчала.

Эстафету подхватил Роман:

– Эдакое женское занудство: никто меня не любит, никому я не нужна, а вот поплачу-ка я всласть, пусть вокруг меня побегают да поутешают, – Роман не нашел ничего лучшего, как погрозить пальцем, – а то я рассержусь всерьез. У нас очень важное мероприятие сорвалось. Понимаешь?

– Что вам ответить? – Марина как будто задумалась. – В обиде не будете. Хозяйка постаралась на славу. Получите по полной программе.

– А если серьезно? – Роман никак не мог смириться с тем, что пришлось отложить поимку Шпунтика и бежать сломя голову сюда.

– Куда серьезней. Пойди и поговори с ней. Пока Верунчик не успела надраться до бесчувствия.

– Нет, первой буду разговаривать с ней я, – решительно перехватила инициативу Инна.

Причем она даже не объяснила почему. Не объяснила, и, странное дело, никто не посмел ей возразить. Хотя могли бы, ох как могли и имели бы все козыри на руках. Она без их помощи даже в офис не могла зайти.

– Что, она так безнадежна? – спросил Роман у Марины.

– Пусть лучше первой идет Инна, – дипломатично ответила Марина.

Инна вежливо постучала в кабинет Верунчика. Ей никто не ответил. Пришлось на свой страх и риск заходить без приглашения.

Вера сидела за столом, раскачивалась в кожаном кресле и задумчиво смотрела в окно. За окном шелестело дерево, на дереве сидел обыкновенный серый воробей и громко чирикал о чем-то своем. Поражали воробьиная эмоциональность и надрыв. Наверное, Верунчик заслушалась и лучше этой «музыки» для нее сейчас ничего не существовало. На Пономаренко она не обратила никакого внимания.

– Здравствуй, Вера, – нарушила идиллию единения с природой Инна.

Верунчик недовольно поморщилась и оторвалась от окна.

– Ты по мою душу? – спросила она бесцветным голосом.

– Я понимаю, тебе трудно справиться со страхом, сочувствую, – начала Инна наводить мосты для дальнейшего общения по душам.

– Что ты можешь понимать?! – взвилась Верунчик. – Ты и сотой доли не испытывала, что довелось хлебнуть мне!

Инну задела такая безапелляционность. Подумаешь, разыграли, подумаешь, в стенку замуровали. А сами они скольких людей пропустили через розыгрыши? Один «Гуинплен» чего стоит. До сих пор она просыпается по ночам и лихорадочно ощупывает свое лицо. А Серпантинову каково было в гробу лежать и каждую минуту умирать от страха остаться там навсегда? В конце концов, не только одной Гренадерше приходят письма в голубых конвертах.

– Я тоже получила письмо с угрозой, – зло процедила Инна. – И ничего, не позволяю себе так раскисать.

Верунчик посмотрела на Пономаренко как на идиотку. Налила себе абсента, потом подумала немного, взяла еще один бокал и плеснула на донышко.

– Пить будешь? – спросила она.

– Буду, – ответила Инна.

Верунчик наполнила бокал доверху и подала Инне.

Пономаренко не отказалась. Пить не хотелось, но не пить не хотелось еще больше.

Верунчик подождала, пока Инна начнет пить, и сказала:

– Я убила Алекса.

Пономаренко чуть не захлебнулась. Она закашлялась, упустила стакан, абсент разлился по столу и теперь растекался зеленой лужей.

Верунчик смотрела на Инну, Инна не отрываясь изучала лицо Гренадерши. Оно было совершенно спокойно. Какая-то застывшая маска спокойствия.

«Может, мне показалось?» – подумала Инна.

– Я убила Алекса, – повторила Верунчик. – Мне теперь так хреново.

Лицо ее не изменилось ни на йоту. Ни один мускул не дрогнул. Будто у Верунчика и не было лица, а была только посмертная гипсовая маска.

– Успокойся, Вера, – наконец нашлась Инна. Но слова звучали так нелепо и так не вязались с лицом Верунчика, что Пономаренко всхлипнула и чуть не заплакала от непонимания и собственной растерянности.

– Теперь я спокойна, – замогильным голосом ответила Гренадерша и допила абсент.

– Ты уверена, что совершила преступление? – казенным тоном спросила Инна.

– Преступление? Какое преступление? – закричала Гренадерша в каком-то внезапном бешенстве. – Я убила подонка, скотину, мерзкого скунса, никому не нужного, отвратительного вонючку, который позволял себе пакости, который из нас соки пил, которого убить – сорок грехов простят! И это преступление?!

– Да, ты убила Алекса, – вдруг поверила Инна. И чуть не добавила: «И правильно сделала», но вовремя сдержалась.

– И ничуть об этом не жалею. – Верунчик снова успокоилась и натянула на лицо маску невозмутимости.

– Вера, почему ты призналась? – Вот он, самый нужный для Гренадерши вопрос. Именно он ее мучил и терзал.

Она встрепенулась навстречу этому вопросу, и Пономаренко, наконец, увидела истинное ее состояние. Будто судорога прошла по лицу Верунчика. Какие-то тайные мысли скрутили ее волю, ее разум в бараний рог. Спеленали, как мумию, и теперь она задыхалась без воздуха и без опоры.

– Я боюсь дьявола, – прошептала Верунчик и опасливо оглянулась.

– О господи! – воскликнула Инна. Ей совсем не хотелось стать свидетелем безумия Гренадерши. Хватит с нее Надюнчика. Бацилла, что ли, бродит по фирме? Все в конце концов сходят с ума. Даже такая несгибаемая на вид Гренадерша.

– Я боюсь дьявола, – повторила Вера. – Мне кажется, это он заставил меня убить Алекса. И он теперь заставляет меня признаться. И письма в голубых конвертах он шлет. И ослушаться его нельзя.

– Какая чушь! – выругалась Инна. – Какой дьявол? Называй вещи своими именами. Ты просто раскаиваешься. Вот и все. И боишься своего раскаяния. Оно тебя пугает. Знаешь, что говорил Ларошфуко? «Раскаяние – это обычно не столько сожаление о зле, которое совершили мы, сколько боязнь зла, которое могут причинить нам в ответ».

– Плевать мне на Ларошфуко! Противно, когда думаешь о себе, что ты арфа, а кто-то играет на тебе, как на простой балалайке. Но вот кто этот музыкант? Поздно я прозрела, поздно. Я уже не узнаю, не успею. Но ты, Пономаренко, должна его вычислить. Должна. Выдери из панциря и растопчи эту гадину. И пожалуйста, просьба у меня к тебе: не побрезгуй, сообщи мне за колючую проволоку его имя. Меня это греть будет там, на зоне, поверь.

– Ты преувеличиваешь, Верунчик, – пыталась протестовать Инна. – С чего ты взяла, что кто-то за этим стоит?

– Пленку посмотри – тогда и поговорим, – устало сказала Вера. – Все, я шарик сдутый, а ты еще можешь побарахтаться. Я тебе это завещаю.

– Девчонки, вы тут не поумирали? – Голова Коротича просунулась в дверь. – Мы вас заждались.

– Заходи, Олег, – пригласила Инна. – Вера Степановна хочет сделать сообщение.

– Уволь, – запротестовала Верунчик, – сама им все скажи. Противно повторять два раза.

– Вера Степановна созналась в убийстве Алекса, – выдавила из себя Инна. Действительно, говорить такие слова было как-то не по себе.

На мужчин жалко было смотреть. Они слышали каждое слово, но быстро переварить услышанное не смогли.

– За что она его убила? – очень неуверенно спросил Олег. Ему вдруг показалось, что женщины решили их разыграть и сейчас, как только он позволит себе поверить в сказанное, рассмеются в лицо и будут потешаться над его глупейшим видом.

– Потому что он скунс, – ответила Инна.

– За это сейчас топят? – уточнил Олег.

– Вот менты пошли! – Верунчик взорвалась. – По-человечески посадить не могут.