Текст книги "Избранные произведения в двух томах: том I"

Автор книги: Нина Артюхова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Бульон для больного

Женя Самсонов не пришел в школу в пятницу, и в субботу тоже не пришел. После занятий мы отправились к нему все втроем: я, Петя Угольков и Андрюша Демин.

Еще в передней мы узнали от Жениной соседки Люси, что Женька наш заболел и что ей поручено за ним приглядывать, но что он ее совсем почти не слушается.

Потом раздался громоподобный голос:

– Люся, кто там? Сюда, сюда, скорее!

Женька лежал поперек кровати в полосатой пижаме и читал, задрав ноги выше головы.

Книжка, по-видимому, была не очень интересная: увидев нас, Женька радостно отбросил ее.

– Здравствуйте, ребята!

– Здравствуй, прогульщик, – сказал Петя Угольков.

– Какой же я прогульщик, я больной.

Чем болеешь?

– А это еще неизвестно. Грипп, должно быть, 37,8 вчера было.

– А сегодня?

– 37 и 3.

– Почему же доктора не зовете? Разве можно оставлять человека без врачебной помощи?

Люся нагнулась подобрать упавшую книжку и обиженно ответила:

– Мы доктора уже вызвали.

– Кто это «мы»? – спросил Петя.

– Мама моя.

А его мама где?

Оказалось, что Женькина мама уехала в командировку на четыре дня, а он как раз возьми и заболей без мамы.

– Бедный ребенок! – сказал Петя.

А бедный ребенок как раз в эту минуту пытался дотянуться своими босыми, в полосатых штанах, ногами до картины, висевшей на стене у него над кроватью.

– Женя, не поднимай ноги кверху, – сказала Люся, – у тебя ведь голова болит.

А Люся у них такая маленькая, беленькая, аккуратненькая, со своими воротничками и бантиками. Видимо, она порядком побаивалась растрепанного длинноногого Женьку, но наш приход ее немного подбодрил. Она села у окна и сказала очень вежливо:

– Садитесь, мальчики.

– Ел ты что-нибудь сегодня? – спросил Петя.

Женька сейчас же опустил ноги и грустно ответил:

– Меня Люся чаем с бутербродами кормила.

– Я ему еще манную кашу давала, – обиженно вставила Люся, – только он не стал ее есть.

– Правильно, что не стал, – сказал Петя Угольков. – Какое же это питание для больного человека – манная каша?! Больному человеку нужен бульон!

Андрюша Демин возразил:

– Не всегда. Не при всех болезнях полезно мясной бульон давать.

Петя Угольков у нас очень самоуверенный, все знает и любит командовать. Андрюша, наоборот, всегда во всем сомневается и любит критику наводить.

В классе они сидят за одной партой и все время спорят.

Когда Петя устно отвечает, с места или у доски, Андрюша еще может сдерживаться, но на письменных работах их приходится рассаживать. Стоит только Пете раскрыть скобки и написать перед каким-нибудь числом «плюс», как сейчас же у него над ухом раздается Андрюшино шипение:

– Знак! Знак неверно! Минус нужно! Минус!

И, главное, знает отлично – шипи не шипи Петя все равно никогда не согласится, по-своему сделает.

Так и теперь. Посмотрел на Андрюшу сверху вниз он почти на голову выше – и властно его за плечо к окну отвел и меня тоже.

– А ну-ка, ребята… – И открыл свой портфель.

Деньги у нас с собой были, потому что мы собирались после школы пойти в кино и там даже в буфет заглянуть.

Андрюша безропотно сунул Пете в карман свои гривенники, но все-таки сказал:

– Не всегда полезно…

Но Петя, не слушая, повернулся ко мне:

– Пойдешь со мной, а ты, Андрей, здесь останешься, санитаром. Мы сейчас вернемся, Женя! Домой позвоним, что у тебя задержались.

В магазине Петя так долго выбирал мясо, что мне стало даже неловко, и я отошел в кондитерское отделение. Наконец Петя, измучив продавца, подошел ко мне с довольным видом.

Денег немножко осталось, и мы купили еще сто граммов конфет и полкило черного хлеба.

Хлеб Петя попросил разрезать на три части, свои две мы съели по дороге, для скорости.

Андрюшину порцию мы отнесли прямо в кухню вместе с другими покупками.

– Зови сюда Андрея, сказал Петя, – и Люся пускай придет, кастрюлю мне даст, а ты постереги больного ребенка.

Через полчаса в комнате нестерпимо запахло Петиным бульоном. Женька делал вид, что ничего не замечает и ни о чем не догадывается.

Мы играли в лото: я, он и Люся. Кто выигрывал – получал конфету. Люся играла на совесть, а я, разумеется, поддавался. Впрочем, конфеты, съедаемые по одной, только дразнили Женькин аппетит. Женька стал беспокойно ворочаться и посматривать на дверь.

Я вышел в кухню.

Петя и Андрюша спорили у плиты.

– Пригорит твой суп, – говорил Андрюша, – смотри, совсем выкипел.

– Так и нужно, чтобы выкипел, – хладнокровно возражал Петя. – Это тебе не супчик на двенадцать персон, а кон-цен-трированный бульон для больного!

– Вот что, ребята, – сказал я, – ускорьте производство. У больного разыгрался аппетит, вы всю квартиру бульоном вашим насквозь продушили, больной нервничает.

– Неужели не можете чем-нибудь отвлечь? – сказал Петя. – Ну, градусник ему хоть поставьте!

– Подумаешь, как увлекательно – градусник! – сказал я и вернулся к Женьке, а Петя и Андрюша продолжали спорить:

– Смотри, не больше тарелки осталось! – услышал я за собой Андрюшин голос.

А Петя самоуверенно возражал:

– Так и нужно, чтобы не больше тарелки!

Люся принесла градусник, но сказала:

– Рано еще ставить, мама говорила – в пятом часу.

– Ничего, лишний раз не повредит.

Женя сунул градусник под мышку.

Не успели мы доиграть еще одну партию, как торжественно распахнулась дверь, и вошел Петя с глубокой тарелкой в руках, весь окутанный бульонными парами.

Люся придвинула стул и постелила на него салфетку. Петя поставил тарелку на стул и повелительно сказал:

– Ешь!

Женька радостно воскликнул:

– Зря вы это придумали, ребята!

Снял градусник и осторожно стал есть, облизываясь и дуя на ложку.

– Стойте, ребята, – вдруг сказал он, – а вы? Люся, дай им тарелки.

Узнав, что бульона больше нет, он совсем расстроился.

– Ох, ребята! – горестно повторил он. – Какой бульон! Ну, хоть мясо ешьте, ведь вы же голодные как шакалы!

Мясо лежало отдельно на столе. Мы подумали и отрезали по кусочку, а Женьке решили до доктора пока не давать.

Когда бульон был съеден и Люся убрала тарелку, Женька погладил себя по животу и сказал:

– Изумительно!

Потом сел поперек кровати, сложив ноги по-турецки.

– Давайте, ребята, сыграем в лото все вместе!

– Додержи градусник, – сказала Люся. – Только пять минут держал.

Женька взял градусник со стула и опять небрежно снул его под мышку. Женьке, видимо, хотелось нас отблагодарить и навязать нам конфеты, он тоже стал жульничать и зевать нарочно. Петя сейчас же уличил его, Андрюша заспорил, Женька защищался, и мы совсем забыли смотреть на часы.

Наконец Люся сказала:

– Полчаса уже держишь. Снимай.

Женька рассеянно взглянул на градусник, и вдруг у него так странно изменилось лицо, что мы замолчали как по команде.

Что-то очень много, ребята… – сказал он, как-то весь очень покраснел, откинулся на подушки и натянул одеяло до самого подбородка.

– Тебя что, знобит? – спросил Петя.

– Нет, мне очень жарко…

Петя взял градусник и молча смотрел на него, испуганно моргая.

Мы с Андрюшей чуть головами не стукнулись, хотелось поскорее узнать, в чем же дело.

Я даже не сразу мог понять, сколько намерил Женька.

Ртуть стояла, как маленький серый телеграфный столб, и упиралась в самую верхнюю цифру.

– Ой, мальчики! – жалобно пискнула Люся. – Почти сорок два!

– Сорок один и восемь, – поправил Петя.

И сейчас же продолжал неестественно бодрым голосом:

– Ничего особенного. Малярия, конечно. Дадут тебе акрихину, и завтра будешь здоровый.

– Я говорил, что не при всех болезнях можно давать бульон, – сказал Андрюша. – Видишь, как съел, так и поднялась!

– Чепуха! – сказал Петя и за Женькиной спиной сделал выразительный жест, показывая на дверь.

Мы по одному вышли в переднюю.

– Что же это, ребята? – спросил Петя.

– Так и погибать человеку без врачебной помощи?

Он подошел к телефону и стал набирать 03.

Андрюша остановил его руку:

– В таких случаях «Скорую» не вызывают неотложную нужно. – «Скорая помощь», это когда на улице что-нибудь случается.

К нам подошла Люся.

– Вы доктора? – спросила она. – Ведь из поликлиники должен прийти, туда позвоните.

– Разумный совет, – согласился Петя, но сейчас же накинулся на Люсю.

– Ты что же его одного оставила?

– Ничего, – сказала Люся, он такой смирный-смирный лежит.

Она всхлипнула, показала нам телефон поликлиники, насухо вытерла глаза и вернулась к Жене.

В поликлинике сказали, что доктор уже вышел и должен прийти до пяти часов. Спросили, какая температура. (Петя сначала просто сказал: «Очень высокая».)

Петя хрипло выговорил:

– Почти сорок два.

В телефоне тревожно замолчали, потом посовещались между собой и переспросили:

– Сорок и два?

Да нет же! – с отчаянием крикнул Петя. Почти сорок два! Сорок один и восемь!

Тогда нам сказали – позвонить через двадцать минут, и, если врача еще не будет, они пришлют дежурного врача.

А тут как раз послышался звонок в парадном, и мы все бросились отворять. Вошла совсем молоденькая кудрявая девушка с чемоданчиком и спросила:

– Где больной?

Она совсем не похожа была на врача, прямо почти такая же, как моя сестра Зина, которая десятилетку кончает.

Мы сразу все очень засомневались, сможет ли такой молодой врач вылечить такую тяжелую болезнь. Боялись, что растеряется.

Но докторша держалась очень самоуверенно. Правда, когда мы сказали, какая у Женьки температура, она сразу стала серьезной и тоже переспросила:

– Сорок и два?

Потом повелительно сказала, чтобы мы сидели совсем тихо в другом конце комнаты, а сама подошла к Женькиной кровати.

Петя показал ей на градусник:

– Вот. Мы нарочно до вас не стряхивали.

Она посмотрела на градусник, потом на Женькино несчастное лицо и взяла его левую руку.

Подержала в своей, отпустила.

– А ну-ка, сядь.

Потом началось:

– Дыши. Не дыши. Покажи язык. Дайте ложку.

Все это она умела как настоящий доктор. Но сумеет ли она правильно поставить диагноз? – вот в чем вопрос.

Выслушала Женьку, достала из чемоданчика свой градусник и сама Женьке поставила.

А потом – к письменному столу и сразу вынула вечное перо и стала быстро-быстро писать, сначала у себя, фамилию, какая школа и все такое, а потом, видим – за рецепты принимается.

– Малярия, должно быть? – не то спросил, не то подсказал Петя. – Моему папе акрихин давали.

Андрюша сказал:

– Должно быть, придется сделать анализ на тиф?

Мне очень хотелось напомнить ей про менингит и про скарлатину, ведь при этих болезнях тоже бывает очень высокая температура.

Но докторша уже кончила писать.

– Если завтра и послезавтра температуры не будет, сказала она, – во вторник пусть придет ко мне на прием. А если поднимется вызовите меня в понедельник. А это – лекарство. Таблетку на ночь.

Это был даже не рецепт, а просто на бумажке написано: «Аспирин».

Так ведь это же дают просто при обыкновенном гриппе? – удивился Петя.

– А у него и есть просто обыкновенный грипп, – хладнокровно сказала докторша.

Подошла к Женьке и протянула руку:

– А ну-ка, снимай.

Женька, боясь взглянуть, подал ей градусник.

Она совсем даже невнимательно на него посмотрела и записала у себя.

– Сколько? – пискнула Люся.

– 37,2.

Мы так и ахнули.

Докторша уложила к себе в чемодан градусник и все свои бумажки и трубки. Потом выпрямилась и очень строго на нас посмотрела.

В эту минуту она даже как-то сразу постарше стала. И уже была похожа не на мою сестру Зину, а на нашу учительницу Марию Павловну.

– А теперь, ребята, скажите мне: что вы сделали с градусником?

Мы даже испугались, признаться.

Петя ответил за всех:

– Ничего не делали.

– Они мне его ставили, – слабым голосом поддержал нас Женька. Еще бы не быть слабым после такой громадной температуры почти нормальная!

– Он очень хорошо держал, – смело сказала маленькая Люся, – только очень долго. Сначала перед бульоном пять минут, а после бульона почти полчаса. Может быть, поэтому так поднялось?

– Постойте, – сказала докторша. – Какой бульон?

Петя, очень расстроенный, спросил:

– Вот они говорят, что это от мясного бульона поднялась у него температура. Они сидели, в лото играли, Женька был такой веселый… А как съел бульон, стал градусник додерживать…

– Погоди, – опять сказала докторша и вдруг перестала быть похожей на строгую учительницу Марию Павловну и опять напомнила чем-то сестру Зину. Что-то у нее забегало такое в глазах.

Вы ему сюда бульон подавали?

– Да разве может так от бульона подняться? – с отчаянием спросил Петя.

– Может, – серьезно ответила докторша, – если бульон был горячий. Вы скажите спасибо, ребята, что градусник больше сорока двух не показывает, а то закипел бы ваш больной вместе с бульоном!

Теперь мы все смотрели на стул, на котором одиноко лежал Женькин градусник, как раз рядом с тем местом, куда Петя ставил тарелку с горячим бульоном – на салфетке от нее даже круглый след остался.

Женька засмеялся первый и сел на кровати, бодро поджав под себя ноги.

Мороженое

Было уже совсем тепло.

Все было такое новенькое и яркое. Каждый одуванчик сиял в траве, как маленькое желтое солнышко.

Даже старые скамейки в сквере, подражая молодым весенним листочкам, стали снова ярко-зелеными, липкими и пахучими. Белые пышные облака были похожи на взбитые сливки. Казалось, что большая и добрая волшебница взбивает их в своей великанской миске, где-то совсем недалеко – может быть, просто на крыше одного из высоких домов в центре города.

А когда белые сливки поднимутся в миске высокой горой, волшебница подхватывает их огромной деревянной ложкой и осторожно, чтобы не осели и не раскапались, пускает их плыть по синему небу. И были эти облака несомненно сладкими на вкус, холодноватыми и плотными на ощупь.

О сладком, холодном и плотном Алеша думал, разумеется, потому, что держал в руках только что купленную порцию сливочного мороженого.

Алеша остановился на углу широкого тротуара и осторожно отогнул блестящую бумажку.

Вот оно сияет на солнце. Оно только немножко пожелтее облаков…

Нельзя же есть сразу, нужно сначала налюбоваться досыта… Но не слишком долго можно любоваться: тепло от руки проходит через тонкую бумажку, и мороженое начинает подтаивать снизу…

Алеша надкусил его – не зубами, а губами – и втянул в себя первый глоток. Об этой минуте Алеша мечтал с самого утра. И вот наконец эта минута наступила.

Блаженный холодок спускается в горло… все ниже и ниже и останавливается где-то недалеко от сердца.

Весна… молодая травка… ласковое солнце… ни одной тройки за всю неделю… спокойная совесть… сливочное мороженое… – это было настоящее счастье!

Вот уже отъедена половина… теперь, пожалуй, две трети… три четверти…

Наконец остался кусок, над которым Алеша задумался: разделить ли его еще на две части или, наоборот, роскошным образом глотать сразу? Потом можно будет еще облизать бумажку…

Алешу резко и неожиданно толкнули под локоть сзади.

Дрогнула рука, мороженое упало на тротуар. Высокий прохожий, толкнувший Алешу, обернулся слегка и, может быть, хотел что-то сказать… Но Алеша уже кричал ему злым голосом:

– Ослепли, что ли! Неужели на улице тесно? Лезете прямо на человека!

Высокий прохожий ничего не ответил. Он шел спокойной и твердой походкой, но он шел не так, как все.

У него в руках была палка. Он не дотрагивался ею до стен домов и не держал ее перед собой, вытянув руку, но он шел не так, как все.

Тротуар немножко сворачивал налево, потому что угол дома выдавался в этом месте на улицу.

Высокий прохожий повернул налево и обошел этот выступ, не дотрагиваясь до него ни рукой, ни палкой… Но он шел не так, как все!

Из широких, распахнутых ворот вытекал медленный мутный ручей. Его не было здесь утром это спустили во дворе большую лужу.

Другие люди обходили это место, сворачивали на мостовую и там перешагивали через ручей.

Высокий прохожий шел прямо, неторопливо и уверенно, не сворачивая никуда.

Алеша побежал к нему так, как не бегал никогда в жизни. Он не думал больше ни о весне, ни о мороженом.

Он знал одно: будет ужасно, если этот человек попадет ногой в лужу.

Задыхаясь, Алеша дотронулся до его руки:

– Осторожно, здесь лужа! Надо обойти! Пойдемте вместе, я иду в ту же сторону.

Он взял его под локоть. Алеша делал три шага, когда его спутник делал только один. Потом Алеше удалось делать два шага, и они пошли ровнее.

Сейчас нужно сказать… Поскорее… сию минуту…

Что сказать?

Я скажу: «Вы уж на меня не сердитесь, пожалуйста, ведь я не видел, что вы…»

Нет, так нельзя!

Я скажу: «Вы уж извините меня, вы подошли сзади, я не знал, что вы…»

Нет, лучше сказать: «Мне очень-очень неприятно, что так вышло, ведь я…»

«Неприятно!»

Алеша вертел и переворачивал у себя в голове тяжелые, неуклюжие слова.

Нет, я скажу так…

Его спутник остановился, мягко высвободил свою руку, провел большой, широкой ладонью по волосам Алеши:

– Спасибо, дружок!

Он легко дотронулся до двери пальцами левой руки, а правой безошибочно вложил ключ в щель замка. Дверь открылась и закрылась опять.

Алеша остался один. Алеша ничего не успел сказать. Он стоял и смотрел…

Все так же плыли по синему небу взбитые сливки облаков. Так же сияли в зеленой траве желтые солнышки одуванчиков. Все было такое же, и все было по-другому.

Журчание воды послышалось у него под ногами. Алеша нагнулся.

Это был тот самый ручей; он вытекал из ворот и теперь догнал Алешу. Алеша прислушался к этому звуку и подумал, утешая себя: «Они очень хорошо слышат. Конечно, он узнал меня по голосу и сам все понял!»

Через цепочку

Саша и Митя Смирновы по-хозяйски перелистывали альбом с фотографиями.

– Вот наш папа. Это – маленький, а это когда на фронт уезжал.

– Чей папа лучше? – спросил Саша Черкасов и положил рядом с альбомом фотографию своего отца.

– Наш лучше! – хлопнула по столу маленькой ладошкой Женя Черкасова.

– Маруся, – обратился Митя за помощью к старшей сестре, – они говорят, что их папа лучше!

Маруся читала. Она прижала указательный палец к месту, на котором остановилась, чтобы не потерять.

– Какой твой папа молодой и красивый! – сказала она.

– Ага! Ага! – обрадовался Саша Черкасов.

– Зато ваш папа просто старший лейтенант, – сказал Саша Смирнов, – а наш папа майор!

– И орденов у нашего папы больше! – подхватил Митя.

Саша и Женя Черкасовы растерянно переглянулись. Они были самые маленькие и еще не умели спорить.

– Не надо ссориться, сказала Маруся, – скоро вернутся наши папы, и мы сами увидим, кто из них лучше. А может быть, оба хорошие.

Послышался звонок. Митя сорвался с места.

– Погоди, не отворяй, я сама пойду. Кто? – громко спросила Маруся.

Стоявший за дверью человек ответил таким голосом, будто он бежал по лестнице и за ним гнались:

– Скажите пожалуйста, в какой квартире живет Татьяна Александровна Черкасова?

– Здесь, только ее дома нет, не вернулась со службы.

– В котором часу она возвращается? Ну и дом у вас! Стоит на пустыре, номера не видно, и спросить не у кого!

Маруся приоткрыла дверь, и сейчас же сильная мужская рука рванула дверь на себя. Цепочка звякнула, натянулась и не позволила незнакомцу ворваться в переднюю.

Маруся смотрела на него испуганными глазами. Перед ней стоял военный, капитан, с худым загорелым лицом.

На лице морщин почти не было – только две резкие около рта. Но волосы были седые. Поэтому было не совсем понятно: очень ли он старый или просто не очень молодой.

– Можно мне войти и дождаться ее?

Маруся ответила сдержанно:

– У них замок на двери.

– Нельзя ли мне подождать в передней? Что ее соседи, дома?

– Я соседка.

– А постарше никого нет?

– Никого. А вы ее знакомый?

Капитан усмехнулся:

– Право, не знаю, можно ли меня назвать знакомым. Он прибавил еще что-то, но Маруся не расслышала, так как Митя шипел ей в ухо:

Зачем ты сказала, что старших дома нет?

– Да ну тебя, Митька! – Она повернулась к капитану: – Мама не позволяет нам пускать незнакомых… Вы уж извините.

– Что ж делать! Понятно. Придется подождать здесь. Эх, часы остановились! Сколько сейчас времени?

– Сашка, посмотри.

Капитан заинтересованно переспросил:

– Сашка? Какой Сашка?

– Мой брат.

Капитан сказал: «А!» – и, узнав, что уже половина седьмого, присел на ступеньки лестницы. Разговор можно было считать оконченным. Маруся закрыла дверь.

– Какой-то странный, – сказала она Саше и Жене, – сам не знает, знакомый он вашей мамы или нет. Капитан.

Все вернулись в комнату. Но человек за дверью беспокоил и не давал заняться ни чтением, ни игрой. Через пять минут вся компания опять перекочевала в переднюю.

– Ушел насовсем?

– Нет, ходит.

В дверь постучали.

– Вот что, ребята. Терпения моего не хватает – у Татьяны Александровны на службе есть телефон?

– Есть.

– Скажи мне, девочка, я сбегаю к автомату, позвоню ей.

– А мы номера не знаем.

– Эх вы, малыши! – Капитан с досадой стал ходить по площадке четыре шага вперед, четыре шага назад. – Ребятишки, вас там целая куча. А ну-ка, вспоминайте! Кто мне номер найдет – премию получит. У меня конфетка есть.

– Сашка, ты не знаешь мамин телефон?

– Сашка? Сколько их там у вас? Какой Сашка?

– Саша Черкасов.

Капитан жадно заглянул в переднюю, стараясь, насколько было возможно, расширить щель, но щель не расширялась.

– Дайте мне его сюда! Который у вас Саша Черкасов?

Митя и Саша Смирновы подтолкнули Сашу Черкасова к двери. Его напутало нагнувшееся к нему сухое, обветренное, загорелое до черноты лицо. Он отбивался и хотел ускользнуть, но четыре маленькие руки крепко упирались ему в спину. Капитан сказал недовольно:

– Ну уж нет! Вы мне чужого мальчишку не подсовывайте. Мой Сашка беленький, а вы мне какого-то темноволосого предлагаете!

Обиделись все. Саша Черкасов всхлипнул, вырвался наконец из рук своих приятелей и на четвереньках отбежал от двери. Митя и Саша Смирновы смотрели на капитана враждебно. Маруся сказала:

– Никто вам никого не подсовывает и не предлагает. И вовсе это не ваш Сашка.

– Этот не мой. Я его и не хочу. Дайте мне настоящего Сашу Черкасова. – Капитан опять заглянул в переднюю, натягивая цепочку: – Эй! Сашка Черкасов! Сынище! Иди сюда!

Саша Черкасов забился под столик около зеркала и крикнул испуганно:

– Не пойду!

Не ходи. Тебя мне и не нужно. Настоящий Сашка Черкасов! Где ты? Беленький!

– Никакого тут беленького Сашки нет! – с негодованием ответила Маруся. – И вы, пожалуйста, не кричите и не ломайте нам дверь!

– Вот что, ребята, – капитан старался говорить как можно спокойнее, – пошутили надо мной – и хватит. Впустите меня. Откройте дверь, давайте мне моего мальчишку. Я мог терпеть и ждать на лестнице, думал, что никого дома нет, но теперь знаю, что мои ребятишки дома, и больше терпеть не могу. Женечка тоже дома?

Саша Черкасов сердито ответил из-под стола:

– Нет! – И погрозил Жене, стоявшей в дальнем углу передней: – Не ходи, он страшный!

Маруся подошла к щели.

– Я не понимаю, что вам надо и кто вы такой?

– Как кто? Девочка, я же тебе сказал: я их отец, с фронта приехал. Открой, впусти меня, я этой минуты четыре года ждал! Ну что это за квартира – прямо неприятельский дот какой-то!

Маруся, потрясенная, смотрела на капитана:

– Вы их отец, Андрей Павлович Черкасов?

– Да.

– Подойдите сюда поближе. Снимите фуражку. Повернитесь к свету. Наклоните голову.

Капитан послушно поворачивался к свету и наклонял голову. Маруся сказала с твердостью:

– Вы не он!

– То есть как это не он? Я – не он, а я – это я!

– Вы не Андрей Павлович Черкасов, вы на него совсем не похожи. Слышишь, Сашка, он говорит, что он ваш папа. Поди посмотри.

– Я видел. Это не папа, – послышалось из-под стола.

– Их папа молодой и красивый, – сказал Саша Смирнов.

Митя прибавил:

– А вы даже и ничей папа. Вы просто чей-то дедушка.

– Спасибо на добром слове! Повоевал бы ты с мое…

Капитан опять прошелся до угла площадки и обратно.

– И как вы можете говорить, что я – это не я, когда вы меня первый раз в жизни видите?

Три голоса ответили почти вместе:

– Мы вас только что разглядывали.

Мы видели вашу фотографию.

– Вы должны быть молодой и красивый!

– Какую фотографию? Дайте мне ее сюда!.. – Капитан посмотрел и усмехнулся: – Был один такой!

Маруся сказала возмущенно:

– И вы говорите, что это – вы?!

– Девочка… Как тебя зовут? Маруся? Маруся, фотография эта снята десять лет тому назад! Неужели человек так и обязан на всю жизнь оставаться молодым и красивым? Вот тебе мои документы. Все в полном порядке. Проверь и не томи меня больше, открой дверь.

Документы переходили из рук в руки. Их внимательно рассматривали все. Даже маленькая Женя подошла и заглянула с любопытством. Дольше всех вертела их в руках Маруся, потом осторожно вернула капитану.

– Ну, как, – спросил капитан, – я – это я? Правда? Снимай цепи, можно меня впустить.

– А я документы читать не умею, – спокойно ответила девочка, – они все равно непонятные. Я только книжки, если большими буквами.

– Так. – Капитан помолчал. – Слушай, Маруся, если я спущусь в первый этаж и попрошу кого-нибудь потолковее прочесть мои документы, ты меня впустишь?

– А там сейчас потолковее никого. Там сейчас одна Верка. Ее бабушка с моей мамой в Мосторг уехала.

– Ладно, – сказал капитан, – не пойду я стучаться в чужие квартиры и доказывать, что я – это я. Я нашей мамы дождусь. Уж она-то за меня заступится и вам всем покажет, как не впускать домой папу!

Эта угроза обидела Марусю.

– Вы совсем и не их папа. Папа у них старший лейтенант.

– А мне одну звездочку прибавили.

– Вы на каком были фронте? – спросил Митя.

– На первом Украинском. То есть я…

– Не совпадает, – сказала Маруся. – Их папа на Белорусском.

– А меня перевели. Я после госпиталя в свою часть не вернулся.

Сколько раз вы были ранены? – спросила Маруся, посмотрев на его нашивки.

– Четыре раза. Но я…

– Не совпадает. Их папа только два.

Так я же про те два раза не писал. Что же писать о пустяках – это было совсем немножко.

– Вот видите, вы сами про себя нетвердо знаете. Сколько у вас орденов?

– Считай!

– Я уж вижу, что не совпадает. Потому и спросила.

– Так это же… я не успел написать.

Маруся вздохнула.

– Что-то вы все путаете.

Саша Смирнов ласково посмотрел на капитана:

– Вы, должно быть, свой однофамилец!..

Капитан сказал: «Фу!» – опять раздраженно забегал по площадке.

– Как же можно его впустить? – шептала Маруся ребятам. – Совсем другой человек: на их папу непохожий, ничего не совпадает и от Сашки сам отказался.

– Женя, не подходи к двери! – крикнул Саша Черкасов.

– А мне хочется на него в щелочку посмотреть!

Капитан взволнованно застучал опять:

– И Женечка там? Женя Черкасова? Она дома? Да покажите мне ее! Маруся, покажите мне Женю хоть через цепочку! Хоть на одну минуточку покажи! Ведь я же уехал, когда ей всего два месяца было!

Маруся осторожно приоткрыла дверь и подвела Женю:

– Смотрите.

Женя приветливо улыбалась и была вся такая беленькая, пушистая, в белом фартучке с крылышками. Капитан присел на корточки перед дверью и говорил, задыхаясь:

– Ух ты, дочка! Мамины глаза! Дай сюда твои лапки… Женечка! Ты своего старого и некрасивого папку узнала?

– Узнала, – ответила Женя.

– Женечка, если бы не эта противная Маруся, которая не позволяет, ты бы своего папку в дом впустила бы?

– Впустила бы.

– Женюрочка моя! Дочка! Беленькая! Ну покажи мне ножку, просунь ее сюда!

– Отец! – сказал Саша Смирнов. – Смотри, как нацеловывает. Не станет чужой дядька чужой девчонкин башмак целовать.

– А ты видел когда-нибудь, как папы дочкам башмаки целуют? – спросил Митя. – Вот то-то! Просто притворяется.

Обе Женины руки и правая ножка были уже по ту сторону щели, на площадке лестницы. На левой ноге стоять было неудобно и непрочно. Девочка не удержалась, шлепнулась на пол и большим белым пушистым комком откатилась в глубину передней. Капитан вскочил, затряс и задергал дверь:

– Откройте!

Маруся испугалась, что он сорвет цепочку, и захлопнула дверь. Капитан стучал кулаками и кричал:

– Откройте!

Если бы во втором этаже был кто-нибудь потолковее маленькой Верки, обязательно высунулся бы посмотреть, хотя бы из любопытства.

– Женечка, ты ушиблась?

– Нет, – ответила Женя тоненьким голоском.

– Женечка, ты на своего глупого папку не сердишься?

– Нет.

– Умница!

Он помолчал и попросил совсем смирным голосом:

– Ребята, откройте хоть на цепочку. Что же это вы от меня спрятались?

– Не откроем, – ответила за всех Маруся. – Мы вас боимся.

И в передней и на лестнице стало тихо. Было любопытно и страшно – и немного жалко человека, стоящего за дверью и по непонятным причинам называвшего себя отцом Жени и Саши.

– Давайте посмотрим в это окошечко, что он делает, – шепотом предложил Митя.

Притащили стремянку. Митя, стараясь не шуметь, поднялся на самую верхнюю ступеньку и посмотрел в маленькое окошечко над дверью.

– Ушел? – спросила Маруся.

– Нет. Стоит. На перила облокотился.

– Ну как? – через минуту опять спросила Маруся.

На ступеньку сел. Платок вынул. Глаза вытирает.

– Плачет? – прошептала Женя.

Не знаю, может быть, просто что-нибудь в глаз попало.

Саша Смирнов сказал дрогнувшим голосом:

– Заплачешь, если родные дети в дом с фронта не пускают!

Саша Черкасов неожиданно вылез из-под столика и, раньше, чем его успели остановить, приоткрыл дверь, насколько позволяла цепочка.

– Послушайте: если вы наш настоящий папа, я могу оттолкнуть эту девочку, Марусю, и открою вам дверь.

– Не нужно, не устраивай драку. Уж и без того Женечка из-за меня пострадала. Женечка, ты как – ничего?

– Ничего.

– Умница. Ты, дочка, умнее их всех. Ну и вредная же у вас, ребята, эта ваша главная соседка Маруся! Я бы от такой соседки сбежал!

– Товарищ капитан, – начала Маруся дрожащим от обиды голосом, – если бы вам ваши генералы поручили охранять какую-нибудь вашу военную крепость и не впускать незнакомых!.. Наши мамы ушли сегодня и мне поручили квартиру и этих маленьких… И чтоб с незнакомыми через цепочку… Могу я вас впустить, когда вы совсем на их папу непохожий и незнакомый?

– Она права, – сказал капитан, – дисциплина прежде всего. Беру все свои обидные слова назад. В конце концов никаких доказательств того, что я – это именно я, кроме документов, у меня нет. Товарищ старший сержант!

– Вы это кому говорите? – спросила Маруся.

– Как кому? Тебе говорю. Если ваши мамы генералы, ты, я думаю, что-то вроде старшего сержанта или младшего лейтенанта. Правильно?

Он встал, выпрямился и вежливо приложил руку к фуражке:

– Товарищ младший лейтенант, разрешите дочке меня поцеловать, не открывая двери, в эту щелочку.

– Хорошо. Если только она сама захочет. И если вы не будете ее опять к себе втягивать.

– Давайте поцелую, – охотно согласилась Женя.

– Женечка, говори мне «ты». Ведь я же твой папа.

Он подставил щеку, Женя звонко чмокнула. Капитан даже зажмурился от удовольствия.

– Ух ты!.. До чего ж хорошо!

– Если нужно, я могу еще. – Женя потерла губы. – Вы – колкий!

– Виноват, дочка, побриться не успел!

– Я тоже хочу вас поцеловать, – сказал Саша Черкасов.

– Только не «вас», пожалуйста. Говори мне «ты», Сашка. Вот теперь я вижу, что ты действительно как будто мой Сашка. И глаза у тебя тоже мамины. Но как же это ты так потемнел, до неузнаваемости?