Текст книги "Избранные произведения в двух томах: том I"

Автор книги: Нина Артюхова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Просто так

I

Кук стоял на мостике над весенним ручьем и смотрел вниз на лохматые, мутные воды. Они то подскакивали высоко, то опрокидывались и ныряли одна за другой, как будто хотели спрятаться на самом дне.

Когда Кук смотрел вниз, его пароход стремительно и бесшумно несся навстречу волнам, и приходилось крепко держаться за перила обеими руками. Но стоило только крикнуть: «Стоп!» и поднять голову кверху – пароход сразу останавливался, послушный команде. Только волны продолжали мчаться.

– Здравствуй, капитан Кук!

Лена с портфелем под мышкой подходила к мостику.

Кук обернулся и посмотрел снизу вверх на эту большую девочку.

– Я не Кук, я Шурик.

– Нет, ты Кук.

– Нет, я Шурик. Это папа звал меня Кук.

– И правильно делал. Ты настоящий капитан Кук. Ты любишь путешествовать. Смотри, как бы тебя дикари не слопали!

– Где слопали?

– Там… – Лена неопределенно махнула рукой, – на каком-нибудь необитаемом острове… туземцы!

Кук тряхнул головой.

– Нет, не слопают.

– Иди домой. Смотри, голова закружится, в ручей упадешь – утонешь!

– Не пойду!

– А Коленька твой где? – спросила Лена.

– Дома сидит.

– Один? Почему Боба за вами не смотрит?

– Боба там бегает.

– А мама где? – уже на ходу крикнула Лена.

– Завод сторожит.

Кук взялся обеими руками за перила и скомандовал:

– Полный ход!

И снова пароход помчался навстречу лохматым волнам.

Коленька сидел у окна, прижавшись к стеклу крутым белым лобиком. На нем была надета короткая рубашка в цветочках – и больше ничего. Он был похож на Кука, только поменьше и ножки кривые.

Лена постучала в окно снаружи.

– Слезь с подоконника! Стекло раздавишь!

Коленька посмотрел на нее голубыми, чуть с косинкой, глазами и половчее подмял под себя белые ножки.

Лена загляделась на него, попала ногой в воду и побежала дальше, разбрызгивая мокрый снег.

У крыльца директорского дома на доске, положенной через большую лужу, прыгали трое: две Гали и один Юрик.

Все были заботливо обуты в валенки с калошами – обувь в этом случае совершенно бесполезную: когда с хлюпающим звуком опускалась доска, коричневые брызги поднимались гораздо выше валенок, тем более калош.

По лицу Юрика было видно, что прыгать ему мокро и неприятно, даже страшно немного. Он тяжело опускался на пятки и неловко выгибал спину. Зато обе Гали наслаждались вовсю.

Галя-старшая стояла посредине и держала за руки маленькую Галю и Юрика.

Она подпрыгивала выше всех. Казалось, что в ее ножки вставлены тугие пружины.

Галя-старшая познакомилась с Юриком девять месяцев тому назад, когда они со своими мамами пешком уходили из Минска. С тех пор они побывали во многих городах и наконец весной приехали сюда, на Горбачевский завод.

Они уже забыли о том, как спят не раздеваясь, и больше не прятались в канавах, когда пролетал самолет. Но бродячая жизнь оставила на обоих свой отпечаток. Робкая душа Юрика стала еще более нерешительной и застенчивой, а Галя наоборот – сделалась еще предприимчивее и смелее.

Она была командир, и ее приятели шли за ней без колебания если не в огонь, то в воду со всей готовностью.

Галя-младшая была внучкой директора. Ее широко расставленные карие глаза напоминали формой и цветом изюм, урюк – что-то вкусное, сладкое, довоенное. Она была избалована вниманием окружающих. Заводской конюх, дедушка Николай, проезжая мимо конторы и увидев Галю, останавливал свою Белоглазку и кричал:

– Ну, садись, Галенька! Довезу до ворот!

У ворот старая и умная Белоглазка останавливалась сама и страшновато косилась на Галю выпуклыми белыми глазами. А дедушка Николай ставил девочку на дорогу и говорил:

– Ну, теперь беги к бабушке!

Кладовщица Нюра, пробегая от склада в контору, подхватывала Галю под мышки и, чмокая в розовую щеку, говорила:

– А, Галенька, куколка ты моя!

– Здравствуй, Галенька, – кричали работницы, выходя из ларька и жуя на ходу хлебный довесок.

Иногда на крыльце появлялась бабушка Лексевна с засученными рукавами и звала тревожно:

– Галенька, ты где?

– Я здесь, – отвечала Галя тонким голосом. – А ты посматривай в окошечко, чтобы я не убежала!

После этого бабушка Лексевна исчезала в кухне или шла с ведром к поросенку. А Галя опять могла делать все, что хотела.

Лене осталось совсем мало времени до школы, но она не могла не вмешаться.

– Глупые вы, глупые, – сказала она, – бегите домой, ведь вы совсем-совсем мокрые!

Юрик нерешительно посмотрел на командира, но обе Гали подпрыгнули еще выше, – жалобно заскрипела доска, прогибаясь посередине, а три шубки стали совсем пестрые.

Лена с досадой отвернулась от них и побежала по тропинке мимо завода.

«Ну и завод! – сердито думала она. – Ребята шатаются беспризорные, и никому до этого дела нет! И вообще что это за завод? Маленький, приземистый, одноэтажный, только что труба торчит».

Завод действительно был небольшой, тихий, несолидный какой-то. Стоит себе в лесочке, окруженный огородами и полями. До ближайшей деревни почти два километра. Контора и дом директора чуть побольше обыкновенной колхозной избы. Еще один домик для служащих, а у ворот новый двухэтажный дом как будто привстал на цыпочки и выглядывает из-за деревьев. В нем семья бухгалтера, и вот теперь эвакуированные приехали…

Где-то на скотном дворе истошным голосом визжал поросенок.

Навстречу Лене неторопливо переступали красными лапками серые гуси.

Тропинка спускалась вниз, к реке. У реки стоял Боба, деловито сталкивая в воду застрявшие на берегу льдинки.

Льдин было много, работа должна была затянуться надолго.

– Боба! – крикнула Лена. – Иди домой, посмотри, что Кук и Коленька делают!

Но Боба ничего не ответил.

Лена махнула рукой:

– Эх!

Тропинка обогнула баню и кузницу и уткнулась в забор. Среди серых досок одна была белая. Ее постоянно отдирали и прибивали снова, наконец оставили на одном гвозде – как будто и нет лазейки, а пройти можно. Снаружи над этой доской висела строгая и не совсем понятная надпись: «Вход на территорию воспрещен».

Лена уже пролезла в лазейку, но увидела около кузницы сторожиху Марусю. Лена отогнула доску и закричала, просунув голову в щель:

– Маруся! Твой Кук на мостике у ручья, может упасть в воду! А твой Коленька на окне сидит, может головой стекло продавить и простудиться.

– А Боба где? – тревожно спросила Маруся.

– Боба на речке, около плотины.

Лена, захлопнув доску, побежала по тропинке наверх, а Маруся побежала по тропинке вниз искать Бобу. И нашла. Не успела Лена дойти до большой дороги, как горестный Бобин вопль донесся со стороны плотины.

– Непедагогично! – подумала Лена. – Какая она злющая, эта Маруся!

Белоголовые деревенские ребятишки при виде Лениной городской короткой шубки уже не замирали от удивления и не спрашивали:

– Ты чья?

Они отрывались на минуту от своих основных дел (рытье канавок около дома и запруживание ручьев посредине улицы) и провожали Лену долгими любопытными взглядами.

II

Утренний холодок от земли и ласковое тепло с неба. Все Бобины льдинки давно уже растаяли и утекли в реку. И река по-летнему спокойная, узенькая, в зеленых берегах…

Белоглазка, мотая головой, ходит взад и вперед по квадратному полю.

Переворачивается черный тяжелый пласт влажной земли. Сзади идут мамы с корзинками.

Ленина мама и Юрикова мама сажают картошку первый раз в жизни. Они старательно втискивают каждую картофелину в край борозды и следят, чтобы расстояние между ними было ровно тридцать сантиметров, так им показал агроном.

Галина мама и жена мастера Аграфена Петровна как опытные хозяйки презирают советы агронома и бросают картошку просто на дно борозды, иногда почаще, иногда пореже.

Сторожиха Маруся не принимает участия в посадке коллективной картошки – она на дежурстве.

За мамами очень близко, смело скачут черные грачи и деловито выклевывают из рыхлой земли жирных белых личинок.

У грачей такой вид, будто все это предприятие, с Белоглазкой, мамами и корзинками, затеяно исключительно с целью дать им, грачам, возможность плотно позавтракать.

Дедушка Николай уехал в город, и за плугом идет его заместитель Васенька.

Васеньку Мышкина все на заводе, даже директор, называют так – уменьшительно и ласково.

Ни Васей, ни Васькой, ни тем более Василием называть его невозможно.

Он мал ростом, белокур, с мелкими чертами миловидного лица.

Ему пошел уже девятнадцатый год, но на вид никак нельзя дать больше тринадцати.

В армию его не взяли: сказали, что нужно подрасти. Но подрасти как раз Васеньке не удается, так же как и не удаются его попытки говорить басом.

Белоглазка почти ровесница Васеньке. Может быть, поэтому они не уважают друг друга и не могут столковаться.

Борозда вихляет и вправо и влево, картошка местами остается неприкрытой, и мамы конфузливо закидывают ее землей вручную.

Иногда Белоглазка и вовсе останавливается посредине поля.

Васенька дергает вожжи и выкрикивает разные обидные слова.

Белоглазка делает вид, что ничего не слышит, и отдыхает, равнодушно помахивая седым хвостом.

А прут взять нельзя: Белоглазка – лошадь с характером, увидит прут и замахнуться не даст – старенькая, а начнет лягаться как молодая.

Васенька ложится на землю и тоже отдыхает.

И мамы сидят со своими корзинками.

Останавливаются черные грачи – им тоже нечего делать.

Наконец Галина мама не выдерживает:

– А ну-ка, Васенька, бери ее под уздцы, дай мне попахать!

Сильными руками она берется за плуг.

– Но-но, лошадка! Иди веселей!

Белоглазка, почуяв твердую власть, идет бодро и мотает головой. Борозда вытягивается ровная, смелая, прямая.

Мамы еле успевают втискивать картофелины. Грачи еле успевают подхватывать личинки.

А Галина мама шагает за плугом, широко улыбаясь, такая крепкая, веселая, и желтые кудри развеваются вокруг разгоряченного лица.

– Клава! – кричит ей Лена. – Ты как Микула Селянинович!

Лена стоит на зеленом бугорке, рядом с ней дочь бухгалтера Зина и дочь Аграфены Петровны Томочка.

В стороне, около пня, внук директора Витька сбивает ломкие шляпки с бледных весенних поганок.

Он сам напоминает одну из них – такой же тонконогий и бледный, пичкает его бабушка Лексевна, да все не в прок!

Кудрявая Зина напевает что-то веселое и даже стоит пританцовывая. Томочка зато плотным столбиком вросла в землю.

Она похожа на большую, ярко раскрашенную деревянную матрешку. А щеки у нее такие красные, что, кажется, можно на них блины поджаривать, – и зачем только Аграфена Петровна по утрам печку топит?

Ужасно не хочется идти в школу. Так хорошо было бы ступать босыми ногами по холодноватой еще земле, спешить за Белоглазкой, сажать картошку. Она бы сумела не хуже мамы…

Последний день занятий, последний экзамен. А завтра – вольные птицы!

Но этот последний день нарочно будет тянуться особенно долго, так уж всегда бывает! И картошку сажать завтра будет совсем не так интересно, как сегодня.

– До свиданья, мама, я иду.

Перед каждым экзаменом мама целует Лену «на счастье». Хоть и легкий предмет – география, а все-таки… Мало ли какой билет попадется. У мамы уже загорело лицо, и глаза кажутся особенно светлыми и голубыми.

– Пойдемте, девочки, а то опоздаем, – говорит Томочка.

Витька убегает вперед, чтобы успеть перейти речку раньше девочек и разобрать мостки.

О географии думать не хочется, в голову идут совсем посторонние мысли.

«До чего мамы похожи на своих детей! – размышляет Лена. – Вот Аграфена Петровна – такая же матрешка, как Томочка, только не такая яркая, краска немного пооблупилась, а кое-где даже морщинки и трещинки. Галя-смелая – командир! И мама у нее боевая. А Юрик робкий и стеснительный – и мама его даже картошку сажает как-то нерешительно. Сторожиха Маруся энергичная – и Кук у нее такой же. Самый противный – Витька. И самое противное место у него – рубчик на верхней губе, между губой и носом.

И мама его – бригадирша на заводе – сердитая, а губа точь-в-точь как у Витьки.

У Зинки мамы нет, но все равно, бабушка на нее похожа, такая же сухонькая, легкая и веселая».

Девочки выходят на опушку.

Сережки на ветках. Пахнет тополем.

Каждая весна – это чудо.

Ведь еще совсем-совсем недавно здесь лежал глубокий снег.

У лазейки снег был выше забора и даже свешивался завитком на «территорию».

Вот на эту самую опушку Лена вышла как-то после метели и увидела вдали что-то белое в снегу барахтается. Ей показалось – заяц. Но почему тогда тут же дедушка Николай хлопочет, оглобли торчат и розвальни боком?

Подошла поближе – оказалось, никакой не заяц, а целая Белоглазка в снегу увязла, одна голова торчит. Пришлось бежать обратно на завод. Объявили аврал, примчались веселые девушки с лопатами откапывать лошадь.

И казалось, что снег всегда будет, что зима никогда-никогда не кончится!..

А теперь на этом самом месте желтые цветы растут…

III

Желтые цветы росли всюду.

Особенно много их было около телеги, на которой Белоглазка привезла картошку.

На телеге сидел Коленька, весь в желтых гирляндах, как какой-нибудь лесной царь.

Две Гали и Юрик ходили кругом и собирали цветы в плотные маленькие букетики.

Кук цветами не интересовался и разыскивал по канавкам тонкие красновато-зеленые и нежные листики щавеля.

За всей компанией должен был смотреть Боба. Но Боба тоже любил щавель и хорошо знал места, где его можно найти много.

К сожалению, особенно мощные заросли щавеля были далеко от телеги и от поля, совсем в другом конце «территории».

– Откуда ты приносишь, Кук? – спросила Галя-большая, запихивая в рот новую порцию листиков, примятых и спрессованных в крепкой ручонке Кука.

– Оттуда, из канавки.

– Дай! – Коленька потянулся сверху и получил свою долю.

– Кук – вредитель, – сказал Юрик.

– Почему? – удивилась Галя-старшая.

– Потому что он вред приносит.

– Какой вред?

– Щавель Коленьке приносит. А Коленьке щавель есть вредно. У него живот заболит.

– А что такое вред? – спросила маленькая Галя.

– Ну, вред… – Юрик подумал. – Ну вот, например, коровы приносят пользу, а лошади приносят вред.

– Почему? – опять удивилась большая Галя.

– Коровы приносят нам молоко, значит, пользу приносят.

– Ну, а лошади?

– А лошади приносят вред. Они же траву едят? А трава вредная.

Юрик сконфуженно улыбнулся.

– Ты же сама знаешь, что они потом делают…

Галя задумалась.

– Коровы тоже траву едят… и то же самое у них… – возразила она наконец.

– А лошади тоже молоко приносят, я видел, – заметил Кук.

Юрик не нашелся что ответить.

– Пойдемте за щавелем туда, к забору, – сказал Кук.

– А Коленька?

– А мы его под телегу посадим, чтобы не свалился.

– Нужно мешок подстелить, а то ему сидеть сыро.

Подстелили два пустых мешка, подтащили Коленьку за голову и за левую руку к краю телеги и осторожно шлепнули на мешки.

– Ну, вот здесь и сиди.

Многотерпеливый Коленька привык к одинокому сиденью и не протестовал.

Он устроился поудобнее, загнул ножки крендельком и стал играть цветами. Скоро он заснул, не меняя своего сидячего положения, завалившись вперед и немного набок.

А компания двигалась вдоль канавки.

– Вот сюда, – говорил Кук. – Нет, маленький еще! Пойдем в другую канаву!

Телеги уже не было видно за березками и осинками.

Со стороны ворот зафыркало и заревело что-то.

– Грузовик! – крикнул Кук, вылезая из канавы.

Все бросились к воротам.

Грузовик проехал от завода и завернул на большую дорогу.

– Крахмал повезли, – сказал Юрик.

– Нет, – возразил Кук, – это сушеная картошка для армии. Мой папа будет есть, – прибавил он, подумав.

– И мой, – сказала Галя-старшая.

– И мой, – как эхо подхватил Юрик.

– И мой, – докончила Галя-маленькая.

Они подошли к воротам и смотрели в поле.

Широкая дорога шла все прямо-прямо, поднималась на холм, казалось, что она упирается в небо.

– А где же грузовик? – спросил Юрик.

– Пойдем посмотрим, видно его оттуда? – предложил Кук.

Галя-старшая с готовностью шагнула за ворота.

Юрик стоял в нерешительности.

– Боишься? – Галя взяла его за руку. Юрик покорно зашагал рядом.

– Я не пойду! – пискнула Галя-маленькая. – Дедок заругается! Нельзя выходить за ворота!

– Ну и беги к своему дедку!

Галю повернули лицом к заводу, она побежала, часто переступая короткими ножками. На полдороге, не видя уже ребят у ворот и не видя за деревьями завода, она почувствовала себя совсем одинокой и побежала быстрее.

Ребята шли не по самой дороге, где было уже пыльно, а по тропинке с краю.

В поле было хорошо. Солнце грело, как будто обнимало своим теплом спину и плечи. Пели жаворонки. Один был совсем близко. Он трепыхал крылышками и поднимался все прямо, выше и выше, казалось, что его подтягивают за веревочку сверху.

И ребята шли все кверху и кверху. Дорога кончалась. Начиналось небо.

Но когда они поднялись на холм, точно широкое окно распахнулось: оказалось, что и дальше тоже дорога. И не только дорога, а даже станция, телеграфные столбы, деревня за линией, и поезд стоит на разъезде, товарный, очень длинный.

– Поезд! – все трое ахнули и побежали к станции. Даже Юрик не колебался больше.

Издали поезд был совсем маленький. А когда подошли, оказалось, что платформы большущие, а на них огромные танки стоят, закутанные в чехлы.

Может быть, танкисты боялись, что их танкам станет холодно ночью?

И на платформах и на вагонах торчали молодые веселые березки.

– Это для красоты, – сказала Галя.

– Нет, – возразил Кук, – это чтобы самолеты не догадались!

Двери вагонов были открыты, запыленные красноармейцы с котелками и бутылками в руках спрыгивали вниз, наклоняясь, пробегали под поездом и спешили на ту сторону, к станции, где стояли бабы в платках и торговали пирогами и молоком.

– Пойдем посмотрим, что там, – сказал Кук.

– Далеко обходить.

– А мы под поездом, как эти дядьки.

– А вдруг поедет?

– Не поедет, он будет встречного ждать. Видишь, все подлезают.

И ребята, почти не сгибаясь, пошли под вагонами, под непонятной путаницей черных тяжелых металлических, вымазанных чем-то колес, крюков и перекладин.

IV

География была сдана.

Из школы шли весело. Даже Томочка, получившая «посредственно», была довольна.

Учиться ей было трудно, – хоть и посредственно, а все-таки перешла в шестой.

Один Витька дулся и, по обыкновению, замышлял каверзу.

Ему было обидно, что Лена получила «отлично», а он только «хорошо».

Хотелось чем-нибудь досадить девчонкам-задавакам.

Он разобрал мостик на речке и сдвинул камни, чтобы девочки визжали и хлюпали по воде.

Но досады никакой не получилось. Они, как назло, пошли не через брод, а по большому мосту и дальше, через линию, провожать подруг. Витька плюнул и вернулся домой злой и одинокий.

Лена, Зинка и Томочка, проводив дальних до будки у переезда, медленно подходили к станции.

– Воинский, – сказала Лена, смотря на поезд.

Томочка потянула ее за рукав.

– Пойдемте, девочки, посмотрим, что продают.

– Пироги с картошкой, – быстро ответила Зинка. – И никогда бабушка точно таких не умеет сделать. Вкусные! Ох, смотри, Лена, сколько этот набрал.

Высокий сержант с рыжими усами и короткой щеткой густых рыжих волос заботливо укладывал пироги в свой котелок и старался, чтобы поместилось больше.

Востроносая девочка осторожно нагибала четверть и, боясь расплескать, отмеривала ему молоко.

– Ну, ну, хозяюшка, поспешай, а то встречный идет!

Семафор был открыт.

Поворачивая и извиваясь около стрелки, шел другой поезд, тоже товарный, но не такой длинный. Вагоны были маленькие, четырехколесные. И паровоз небольшой, с трубой, торчащей по-старинному.

Сильный ветер дул с запада.

Дым, выходивший из трубы, не отлетал назад, а неестественно изгибался вперед, отчего у паровозика вид был недовольный и взъерошенный, будто у кота, если его погладить против шерсти.

Красноармейцы с молоком и пирогами бросились к своему поезду. Рыжий сержант задержался и не успел перебежать.

Паровозик гуданул пронзительно и, торопливо работая маленькими колесами, протащил вагоны без остановки. Ему было неловко задерживать своей ничтожной особой большой серьезный военный состав.

Последний вагон отстучал и пронесся мимо.

Рыжий сержант с бутылкой под мышкой, прижимая к груди котелок с пирогами, пробежал через рельсы.

И было пора.

Басом загудел большой паровоз воинского состава. Рыжий сержант пробежал мимо девочек.

– Добежит до своего вагона?

– Нет, далеко, он на платформу сядет!

– Пироги не рассыпь, дяденька!

Вдруг «дяденька» сделал непонятную вещь.

Он бросил на черный щебень бутылку и котелок с пирогами и рванулся под колеса поезда.

Что произошло потом, не все успели рассмотреть, и каждый об этом рассказывал по-своему.

Колеса уже дрогнули, вагоны качнулись и начали двигаться. Рыжий сержант обеими руками выхватывал из-под вагона какие-то маленькие фигурки и отшвыривал их от поезда.

Они были незаметны в тени под вагоном и вот теперь сразу очутились на ярком солнечном свете.

Сержант быстро ощупывал их, дергал за руки, за ноги.

Девочки закричали и побежали к ним.

– Да ведь это же наши, заводские! Кук! Галенька!

– Ваши? – К ним повернулось лицо, за минуту перед этим красное и добродушное, а теперь до того бледное и злое, что страшно было смотреть.

Сержант уже открыл было рот, но стук колес за его спиной напомнил ему, что браниться уже некогда.

Он повернулся к вагонам, наклонился, одним движением ладони втиснул в котелок вывалившиеся оттуда пироги, схватил бутылку с молоком.

Платформы уже протарахтели мимо, в конце поезда шли два вагона.

Веселые безусые парни, гогоча от удовольствия, протягивали сержанту руки, предлагая помощь. Он сунул им котелок.

– Держи, ребята, чур не слопать!

И котелок с пирогами исчез в дверях предпоследнего вагона.

Десяток дружеских рук метнулся из следующего навстречу бутылке.

Сержант приготовился к прыжку и, когда последняя площадка поравнялась с ним, ловко вскочил на подножку.

Его сильно рвануло, но он удержался и быстро стал подниматься по ступенькам.

– Вот это да! – ахнули девочки. – Расторопный дяденька!

А расторопный дяденька повернулся к девочкам и, пока поезд уносил его все дальше и дальше, успел выкрикнуть им кучу сердитых слов.

Он был взволнован, он не мог молчать.

Ветер дул с запада, сердитые слова летели прямо в уши, сначала резко и громко, потом приглушенные, обрывками и наконец замолкли.

– Чудной! – сказала Зинка.

– И чего он нас бранит? Чем же мы виноваты?

Лена присела на черный щебень и обняла ребят, всех троих сразу.

– Глупые вы, глупые! Ну разве можно так? Зачем вы на станцию одни пошли? Что? Испугались?

Ребята жались к ней, притихшие.

Хозяйственная Томочка наклонилась и подняла что-то с земли.

– Один пирог все-таки потерял, – сказала она. – Ишь, куда закатился! Что с ним делать?

Она осмотрела его, сдувая пыль.

– Раздели на троих, – сказала Лена. – Пусть едят и чувствуют, что если бы не этот пирог, их бы уже не было!

Ребята съели пирог, но так ничего и не почувствовали и не поняли. Нашумел и напылил встречный поезд, налетел на них усатый дяденька, испугал, нашумел тоже и умчался на последнем вагоне…

Лена спускалась с насыпи, ведя Галю за руку.

– Кто виноват? Кто прав?

Конечно, девочки не виноваты.

Но Лена знала, что и рыжий сержант прав, что сердится. Не должны четырехлетние дети гулять на станции под вагонами!

V

– Объявляю собрание открытым! – Лена постучала карандашом по широкому пню, точь-в-точь как стучал по столу директор Пал Палыч на производственном совещании в конторе. – Оглашаю повестку дня, – она сделала вид, что читает по бумажке. – Вопрос первый – об организации детского сада при Горбачевском картофелетерочном заводе; вопрос второй – текущие дела. Кто хочет устроить детский сад? Кто «за»?

Тонкая рука Зинки и полная Томочки поднялись сразу.

К удивлению Лены, Витька, лежавший на траве, тоже поднял руку.

Немного поодаль сидели улыбающийся Кирюшка и молчаливый, мрачный Боба.

Они посмотрели на Витьку, пошептались и тоже подняли руки.

– Принято единогласно! – сказала Лена. – Кто хочет работать, записывайтесь.

– Сколько у нас маленьких детей? Зина, записывай!

– Коленька и Кук – два, – Лена загнула два пальца. – Галенька основная и Галенька эвакуированная…

– Вакулированный Юрик, – сказала Томочка.

– Не «вакулированный», а «э-ва-ку-ированный», – возразила Лена. – Я сама эвакуированная, уж я знаю! Зина, записывай. Кто знает, как фамилия Юрика? И говорите, сколько им лет и месяцев.

Через несколько минут список был составлен. Он был озаглавлен: «Детский сад».

Слева было написано:

Руководители

1. Максимова Зинаида

2. Зайцева Тамара

3. Николаева Елена

4. Чернухин Виктор.

Под ними жирная черта и под чертой:

Итого – 4 чел.

Справа сверху:

Дети:

1. Серебряков Александр – 4 го. 6 ме.

2. Серебряков Николай – 2 го. 1 ме.

3. Чернухина Галина – 2 го. 10 ме.

4. Колобкова Галина – 4 го. 5 ме.

5. Заславский Юрий – 4 го. 4 ме.

И под чертой:

Итого – 5 чел.

Зинка прочла вслух.

Боба подтолкнул Кирюшку, тот подошел к Лене. Кирюшка когда говорил, всегда улыбался и смешно задыхался и захлебывался от волнения.

– А как же мы, Леночка?

– Да! – сказала Лена. – Очень важный вопрос: как быть с Кирюшкой и Бобой? Для руководителей они еще не совсем, а для детского сада уже слишком.

– Если их не принять, будут баловаться, – заметила Томочка.

– Правильно! Примем их в руководители, но пускай ведут себя хорошо! Согласны?

– Согласны, – ответил Кирюшка.

Боба кивнул молча.

– Запиши, Зина.

К списку руководителей было приписано еще двое:

Зайцев Кирилл.

Серебряков Борис.

Под ними жирная черта:

Итого – 6 чел.

Лена посмотрела на список.

– Маловато ребят. Даже трех пар не получается. Может быть, кто-нибудь из работниц даст своих?

– Не дадут, – сказала Томочка.

– Они все деревенские, у них в каждом колхозе есть площадка. А у нас потому и нет, что ребят мало. Да еще Галя и Юрик недавно приехали, может, и не останутся здесь.

– А зачем тебе пары, Леночка?

– Как же: будут гулять парами…

– Коленька ходить не может, он только ползает…

– Ну, будем его на руках носить.

– Вот тебе и будет три пары: четверо ребят и Коленька на руках.

– Делать нечего, придется так ходить, – вздохнула Лена. – Ну и завод! Детей маленьких – и тех не хватает!.. Так вот, ребята, теперь нужно будет нам назначить директора.

– Ты будешь директором, Леночка, – сказала Зина.

– Зачем же я? Нужно выбрать по большинству голосов. Давайте сделаем так: вот вам бумажка, пусть каждый подходит и пишет, кого он хочет. Бумажки кладите сюда. Дай свою кепку, Витя. Вот карандаш. Пиши, Зинка, первая. А вы все отойдите, не подсматривайте.

Кирюшка и Боба переглянулись.

Кирюшка опять подошел к Лене, задыхаясь и захлебываясь.

– Мы не умеем писать, Лена!

– Ну, хорошо, пусть тебе Томочка напишет, а ему Зина.

Лена задумалась: кого ей выбирать? Лучшим директором, по справедливости, конечно, была бы она сама. Ни Зинка, ни Томочка, не говоря уже о Витьке, ничего не сумеют устроить и организовать. Но ведь нельзя же голосовать за себя? Она подумала и написала: «Тамара Зайцева».

– Томочка, вынимай и читай!

Томочка, волнуясь, вынула из Витиной кепки первую записку.

– «Виктор Чернухин»! – прочла она и ахнула.

Лена почувствовала, что краснеет. Неужели выберут Витьку? Ну какой он директор!

Она старалась смотреть спокойно, но не знала, что делать со своими губами: по губам всегда заметно, когда у человека кошки на сердце скребут.

– «Тамара Зайцева», – прочла Томочка, и по лицу ее было видно, как она удивляется.

«Опять не меня!» – Лене стало совсем неинтересно и скучно думать про детский сад.

– «Николаева Лена», – громко и весело читала Томочка.

И еще три записки: «Лена», «Леночка Николаева», «Лена».

– Ура! – крикнула Зинка. – Тебя, Леночка.

Кирюшка широко улыбнулся.

Томочка бросилась целовать Лену.

– Витька сам себя написал, я по почерку узнала, – шепнула она.

– А я тебя, – сказала Лена.

– Меня не надо, я лучше буду уборщицей.

На мгновенье острая зависть охватила Лену. Уборщицей! Как же она не подумала раньше! Куда интереснее, чем быть директором!

– Томочка, – сказала она умоляюще, – я тебе буду помогать полы мыть! Хорошо?

– А кем будут Зина и Витя?

– Витька завхозом, – решила Томочка.

– Может быть, его дедок нам глюкозы выпишет.

Витька улыбнулся с довольным видом:

– Я согласен.

– А Зина будет учительницей пения, танцев и физкультуры, – сказала Лена. – Хорошо, Зина?

Боба шепнул что-то Кирюшке.

Кирюшка спросил задыхаясь:

– А мы, Леночка?

– Боба будет сторожем, а ты, Кирюшка, курьером. Если куда-нибудь сбегать нужно, тебя пошлем. Только не задохнись.

Все были очень довольны.

– Так вот, ребята, – сказала Лена, – по-моему, во-первых, нужно просить разрешения у Пал Палыча.

– Зачем разрешение?

– Как же? На территории устраивается детский сад, без разрешения директора нельзя.

– И ты пойдешь к нему просить разрешения?

– Пойду.

– В контору?

– В контору.

– Страшно, – сказала Томочка.

– Ничего не страшно! Он не злой, в нем только пороху много. Ведь нам нужно будет еще помещение какое-нибудь просить.

– Можно сторожку. Там теперь никто не живет, она пустая, – предложил Витька.

За ужином Лена сказала маме и старшему брату Саше:

– Мы решили устроить детский сад. А то ребята совсем стали беспризорные. Меня выбрали директором.

– Ну что ж, – улыбнулась мама, – очень хорошо придумали.

Лена стала рассказывать подробно о собрании и о том, кто кем будет.

– И Витька – руководитель? – расхохотался Саша. – Можно себе представить! Нет, Ленка, ничего у вас не выйдет. Вставать, как на работу, к восьми часам и целый день с чужими сопляками возиться? Надоест всем через неделю и бросите.

– Нет, не бросим.

– Нет, бросите. Хочешь пари? – он протянул руку.

Лена покраснела.

– Давай! На что хочешь давай!

– Хорошо! Через неделю у вас никакого детского сада не будет!

– Будет!

– Мама, разними!

VI

Лена шла решительными и твердыми шагами. Справа от нее утиной перевалкой выступала Томочка. Слева прыгала Зина, похожая на осу в желтеньком платье с черненькими разводами.

– Так прямо ему скажешь? – замирая, спрашивала Томочка.

– Так прямо и скажу… – голос Лены становился деловым, торжественным и прочувствованным. – Так и скажу: «Пал Палыч! Разрешите нам устроить детский сад! Малыши отбились от рук. Чуть-чуть даже под поезд не попали. Мы устроим детский сад. Они не будут беспризорниками, и мы не будем баловаться на территории!»

– И про сторожку? – спросила Зинка.

– И про сторожку. Так прямо и скажу: «И дайте нам сторожку».

– Прямо в контору? – ахала Томочка.

– Прямо в контору.

– Прямо в кабинет директора?

– Нет, – насмешливо ответила Лена, – кабинет директора будет направо.

– До чего ж ты храбрая, Леночка!

Девочки прошли вдоль огорода и мимо Томочкиной террасы. Вот уже и контора недалеко.

И вышло так, что решительные шаги Лены, утиная перевалка Томочки и прыжки Зинки стали понемногу замедляться.

В особенности Томочка начала вести себя как-то очень беспокойно: она отставала от подруг, вертела головой по сторонам и вдруг радостно сказала: