Текст книги "Избранные произведения в двух томах: том I"

Автор книги: Нина Артюхова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

Фарфоровые шаги

– Папа, расскажи сказку!

Вечер. Для Володи уже наступает ночь. Потому что ночь – это когда спят, и ночь приходит по-разному, для больших и для маленьких.

Если вам три с половиной года, вас начинают укладывать в восемь часов, чтобы к десяти вы уже крепко-накрепко спали.

Если вам двадцать девять или тридцать два – вы ложитесь, когда вам вздумается, а встаете, когда зазвонит будильник. Маленькие зато могут вставать, когда им захочется.

– Папа, расскажешь сказку?

Папа лежит на диване с книгой в руках. Рядом, на стуле – раскрытая тетрадь. Это папа учится.

Он откладывает книгу и нерешительно смотрит на маму: мама не очень одобряет эти рассказывания сказок перед сном.

Володина мама – учительница. Она сидит за письменным столом и проверяет тетради.

Папа учится, а мама учит. Можно было бы подумать, что мама учит папу. Но нет. Мама учит ребят в школе. А папа – это ему тридцать два года, – папа уже далеко не ребенок, он работает мастером на заводе.

Приходит папа с работы, бабушка его ужином покормит. И сразу за свои книги. Но тут можно к нему подсесть:

– Папа, пойдем погуляем часок?

Папа закрывает книгу.

– Ну что ж, пойдем погуляем часок.

И они гуляют вместе.

А вечером, если Володе не очень еще хочется спать, а мама уже уложила, Володя просит:

– Папа, расскажи сказку!

– О чем же тебе рассказать?

На высоком круглом столике рядом с диваном – будильник, уже заведенный на шесть часов. Около будильника фарфоровая собачка, белая, с черными ушами и лапками. Тут же притулился белый фарфоровый кролик, обтекаемой формы. У кролика черные кончики ушей и немного – хвостик.

А ножки-то, где же у кролика ножки?

Мысль неожиданная и тревожная.

– Папа, дай мне кролика, пускай на подушке полежит. Папа, где у кролика ножки?

– Да вот же они.

– Это передние ножки. А задних нет!

Мама успокаивающим голосом говорит:

– Он задние ножки под себя поджал.

– Как же ему ходить, если под себя поджал?!

Несчастный кролик! Легко ли: всю жизнь просидеть с поджатыми ногами!

– Папа, как же ему ходить?

– А вот как. Лежи смирно, не волнуйся. Я тебе сейчас расскажу.

Теперь кролик сидит на папиной ладони. Маленький белый кролик. Передние ножки еще можно чуточку разглядеть, а задние – неизвестно где! Под себя поджал! Каково-то ему, бедному!

Володя вытирает слезы уголком подушки и с надеждой смотрит на папу.

– Слушай, сынок. Кролик весь день здесь сидит, рядом с будильником. А ходит он по ночам.

Как только все в доме лягут спать, потушат свет и все успокоится, кролик расправляет лапки – одну, потом другую, потягивается немножко… Иногда шепнет: «Ух, отсидел!» – посмотрит на часы и начинает спускаться со стола.

– Папа, как же он на часы посмотрит, если потушили свет?

– А луна? Слушай, сынок, не перебивай. К тому же в это время у меня иногда еще горит маленькая лампочка.

– Грибок зеленый?

– Да, грибок. Кролику прекрасно все видно. Тихо-тихо, осторожно-осторожно спускается он на диван. Потом все ниже, ниже – и вот он уже на полу. Передние ножки у него короткие, задние – подлиннее. Ведь он не только бегает, он даже ходит вприскочку. Посидит на полу, прислушается, пошевелит ушками… Все тихо, все спят… Я, если еще сижу, – не в счет. Он ко мне привык и уже не боится.

Тихими фарфоровыми шажками подойдет к двери… заглянет в бабушкину комнату…

– Фарфоровыми шажками? – переспрашивает мама, оторвавшись от тетрадей. – Может быть, ты хотел сказать: на своих фарфоровых ножках? Ты уверен, что у кролика фарфоровые шаги?

– Уверен.

Мама, чуть пожав плечами, подчеркивает в тетради ошибку красным карандашом.

Папа продолжает свой рассказ. Володина мама – тоненькая и быстрая, папа – широкий и неторопливый. Белому кролику так уютно сидеть на спокойной папиной ладони.

– Так вот, сынок. Тихо-тихо, осторожно-осторожно кролик входит в бабушкину комнату… Бабушка любит читать перед сном. Иногда так и заснет, с книжкой в руках, даже очки не успеет снять. И лампа около кровати у нее иногда остается непотушенная.

Кролик подойдет к бабушке, прыгнет тихонько на одеяло, подцепит лапками книжку и на стол около кровати положит. Знает, маленький, что бабушка может повернуться во сне, а книжка на пол – бух! – и разбудит ее.

Потом кролик осторожно берет бабушкины очки, наденет их на минутку на свой фарфоровый носик, только ничегошеньки через них не увидит. Не увидит, потому что бабушка у нас близорукая, а у кролика глазки дальнозоркие, ему без очков гораздо лучше все видно. А читать, между прочим, ни в очках, ни без очков кролик все равно не умеет. Поэтому и очки он кладет тоже на стол. А лапкой задней той, что отсидел, – нажимает кнопку на бабушкиной лампе, если бабушка не успела потушить.

Вот и у бабушки темно стало, и спать ей теперь будет спокойнее. Тихими звонкими фарфоровыми шагами кролик возвращается в нашу комнату.

Мама опять подняла голову от тетрадей и повторила с сомнением:

– Тихими и звонкими?

Папа с твердостью ответил:

– Да.

Как мама не понимает? Шаги звонкие, потому что кролик фарфоровый, а тихие они, потому что осторожно кролик ступает – никого не хочет разбудить.

– Слушай, сынок. Теперь кролик к твоей кровати подходит – тихо-тихо, осторожно-осторожно. Видит, что голова у тебя сползла с подушки, а ноги почему-то на подушке лежат – и спать тебе неудобно. Кролик своими ловкими фарфоровыми лапками ноги твои сдвинет, голову приподнимет, одеяло поправит…

– Передними или задними, папа?

Папа прищурился, как бы вспоминая.

– Задними лапками, Володя. Видишь ли, он вот так на передние коротенькие лапки обопрется, задними брыкнет: ноги – с подушки, голову – на подушку, все по своим местам разложит.

А вот игрушки твои, если останутся неприбранными, – он кладет на полочку передними лапками. Сам на задних приподнимется, вытянется так ему удобнее.

Володя нерешительно покосился на маму:

– Папа, ведь я убираю свои игрушки.

– Не всегда и не все. Посмотри-ка, вон там, на диване, книжка осталась, а под столом два кубика валяются.

Володя вздохнул:

– Это я забыл.

– Вот и кролик тоже так думает: устал человек, забыл, рассеянный – надо ему помочь. Уложит все на полку и тихо-тихо, осторожно-осторожно идет к маминому письменному столу.

Мама спросила:

– А у моего стола что ему делать?

– А на мамином столе, если мамочка очень устанет, тетради иногда остаются раскрытые – прямо всеми ошибками кверху.

– Ну, уж это только в сказке случается! – возразила мама.

– Редко, очень редко, в исключительных случаях бывает такой беспорядок на мамином столе – в сказке, конечно! Ведь я и рассказываю сказку, – спокойно пояснил папа. – Кролик тетради все закроет, стопочкой уложит, на краю стола…

После этого кролик легкими своими фарфоровыми шажками отправляется по коридору – в кухню.

– А не пора ли ему спать, кролику? – намекнула мама.

– Мама, ведь он только что проснулся!

– Я, собственно, не о кролике беспокоюсь, а о папе. Ведь ему заниматься нужно. Кончайте-ка сказку, товарищи.

– Мама! Полчасика еще!

– Часок прогуляли, да полчасика на сказку – вот и выйдет, что папе на полтора часа меньше спать.

– Ничего, – сказал папа, – теперь кролик очень быстро управится, он просто захотел пить. В кухне подпрыгнет, сядет на раковину, откроет кран…

Мама насторожилась, с карандашом в руках.

– Сырую воду? – удивился Володя.

Папа укоризненно покачал головой:

– Что ты, что ты! Никогда кролик сырой воды из-под крана не пьет, он знает, что в сырой воде микробы, от них животик заболит!

Мамин карандаш опустился с довольным видом и поставил в тетради большую красивую пятерку.

– Кролик, Володя, пьет только кипяченую воду: наполнит чайник, зажжет газ… Кролик знает, что мне тоже иногда, если засижусь, чаю захочется. Тут же, если увидит какую-нибудь кастрюльку недомытую, – ведь это же сказка, мамочка! – кролик кастрюльку отскребет, сполоснет, спрячет в шкаф.

Мама поджала губы, поразмыслила и прибавила к пятерке минус.

– Так ты вместе с кроликом чай пьешь, папа?

Володе было приятно, что и о папе тоже кто-то заботится, когда все уже легли и один папа не спит.

– Да, да, сынок, вместе пьем чай…

Папа вдруг зевнул на полуслове… И еще раз…

Когда смотришь, как зевают – самому зевать хочется.

Сонным голосом Володя спросил:

– Папа, а дальше что?

– Что ж дальше? Напьемся чаю, уберем за собой – и спать оба ложимся. Кролик обратно на столик, поджав лапки, а я у себя на диване. Спи и ты.

Сказка оборвалась неожиданно быстро. Странная какая-то получилась сказка – без конца. Может быть, потому, что всем троим очень захотелось спать – и Володе, и папе, и кролику?

…Ночью, даже если очень крепко спишь, все-таки иногда просыпаешься. В комнате тихо-тихо… нет, все-таки не совсем тихо: кто-то ходит по комнате осторожными шагами… Может быть, это легкие фарфоровые шаги кролика?

Володе очень хотелось посмотреть, но глаза ночью трудно открываются. Вот уж кажется, что откроешь сейчас, еще одно маленькое усилие… Ну, никак!

Шаги все ближе, ближе… а голове неудобно и твердо лежать… а ноги забрались куда-то высоко – совсем как в папиной сказке. И вот кто-то тихо-тихо, осторожно-осторожно ноги Володины с подушки убрал, голову на подушку, все по своим местам разложил…

«Спасибо тебе, милый кролик!» – хотел шепнуть Володя. Но губы ночью такие непослушные, склеились – и не хотят говорить! Но ведь нужно же наконец подсмотреть, как белый фарфоровый кролик, маленький добрый волшебник, бродит по комнатам фарфоровыми шажками…

Один глаз наконец чуть приоткрылся… потом другой.

Луны нет, занавеска задернута, но в комнате не совсем темно, у папы горит низенькая лампа – зеленый грибок.

Папы нет на диване. А рядом с будильником – вот что удивительно! – белый кролик сидит, поджав под себя фарфоровые ножки… Как быстро он успел на столик взобраться! Дверь в бабушкину комнату приоткрыта, там тоже еще немножко светло, там бабушка, должно быть, заснула с книжкой в руках.

Ночью глаза открываются с трудом и очень легко закрываются. Вот и захлопнулись, прямо будто слиплись… А в комнате опять и опять шаги… Ну-ка, еще попробуем подглядеть…

Странно!.. Свет у бабушки погас, а кролик, поджав лапки, рядом с будильником сидит. Быстрый какой! Потушил у бабушки лампу – и на место!

Сами, сами закрываются глаза… А кролик-то! Опять ходит по комнате… скрипнула дверь – в коридор ушел.

И какие-то у него не легкие фарфоровые, а даже немного тяжеловатые, просто совсем как человеческие шаги – они только стараются быть легкими, чтобы никого не разбудить! Это он пошел в кухню, чайник для папы поставить на плиту.

…И почти сейчас же зазвонил будильник: папе нужно на работу идти.

Мама еще может немного поспать. А Володя может спать сколько захочет. Между прочим, кубиков уже нет под столом… Кролик, маленький хлопотун, дремлет, поджав под себя лапки.

Папа наклоняется над Володиной кроватью:

– До свиданья, сынок. Что не спишь?

– Папа, а кролик – добрый волшебник?

– Возможно, что и так. Спи, сынок.

…Вырастет мальчик и вспомнит папину сказку, и почудятся ему в ночной тишине фарфоровые легкие шаги. Шаги доброго волшебника.

И еще другие шаги вспомнятся ему – тяжелые, но такие осторожные и добрые, простые человеческие шаги.

Подружки

Галя Серебрякова и Маруся Ильина встретились, как всегда, у ворот и вместе пошли в школу. Синее безоблачное небо над широкой улицей. В садах и в скверах – осеннее золото листьев. Девочки шли, крепко держась за руки; поэтому Маруся Ильина несла портфель в левой руке, а Галя Серебрякова – в правой. А портфели были твердые, блестящие, с необмятыми краями – казалось, что их долго и старательно утюжили мамы вместе с коричневыми платьями, белыми воротничками и черными фартуками девочек.

Галя Серебрякова громко читала вывески и надписи, которые попадались навстречу:

– «Бу-лоч-ная»… «Стой-те»… «Ки-но»… «Мо-ло-ко»… «Ре-монт о-бу-ви»…

Прошуршал по серому асфальту голубой блестящий троллейбус. Быстро промчался, а все-таки Галя успела прочесть: – «Са-до-во-е-Б-коль-цо».

– Как ты хорошо читаешь! – сказала Маруся.

Галя ответила с гордостью:

– Я еще в прошлом году научилась!

Маруся вздохнула:

– А я не умею такое трудное…

Все классы в школе были одинаковые, но самым лучшим, разумеется, был первый «А». Все учительницы в школе были разные. Самой лучшей, разумеется, была Ольга Андреевна.

Вот она вошла в класс, веселая, молодая, приветливая, и сразу захотелось ответить ей как можно лучше.

Ольга Андреевна заглянула в журнал и сказала:

– Читай, Ильина.

Маруся покраснела, раскрыла букварь и начала читать, старательно, по буквам выговаривая каждое слово.

На пятой строчке запнулась и покраснела еще больше.

Галя подняла руку. Темные глаза стали совсем круглыми, как будто выпрыгнуть хотели, и умоляли учительницу: «Меня, меня спросите!»

Ольга Андреевна улыбнулась:

– Серебрякова, дальше читай.

Захлебываясь от удовольствия, Галя прочла всю страницу, от начала до конца, даже то, что еще не было задано сегодня.

Ольга Андреевна опять улыбнулась и сказала:

– Хорошо.

Галя села за парту и радостно подумала: «Пятерку поставит!»

На следующем уроке девочки писали.

Ольга Андреевна ходила по рядам и заглядывала в тетради.

– Ольга Андреевна, сказала Галя, – вот у нее здесь ошибка. – Она ткнула пальцем в Марусину тетрадь. – Нужно «о», а она написала «а».

Ольга Андреевна посмотрела на Галю, но почему-то не улыбнулась на этот раз.

– Конечно, «о», – сказала она. – Поправь, Маруся.

Маруся стала поправлять и от волнения посадила на трудном слове большую расплывчатую кляксу.

Последним был урок арифметики.

Ольга Андреевна вызвала Марусю решать задачу.

Тонкие Марусины пальцы, постукивая мелом, нерешительно продвигались по черной доске. Маруся написала знак равенства и задумалась.

– Девять! – крикнула Галя.

Светлана Николаева с передней парты обернулась. Лицо у нее было сердитое. Может быть, ей обидно стало, что не она первая решила задачу? Ведь по арифметике Светлана сильнее всех в классе.

Ольга Андреевна сказала строго:

– Молчи, Серебрякова.

Маруся стояла, не поднимая глаз, и беззвучно шевелила губами. Потом вздохнула тяжело и написала: «9».

Медленно вернулась за свою парту и села рядом с Галей.

Урок кончился. Девочки закрывали учебники и тетради. Женя Волкова сказала соседке:

– Нюра, у тебя сейчас заколка выскочит.

Нюра Иванова только недавно стала отпускать косу. А волосы у нее были прямые и жесткие. Заколки и ленточки подбирали за ней всем классом.

Про нее говорили, что, если бы она в лесу заблудилась, как мальчик с пальчик, дорогу домой найти было бы очень легко.

Нюра нагнулась поднять заколку и громко сказала:

– Не люблю, когда выскакивают, – и в упор посмотрела на Галю.

Галя так и не поняла, про кого сказала Нюра. Про заколку?

– И я не люблю, когда выскакивают, – подтвердил Юра Смирнов.

Но ведь он-то никогда не терял заколок!

– Я тоже не люблю, – сказала Светлана Николаева.

А у Светланы длинные косы и ни одной заколки в волосах.

Галя Серебрякова и Маруся Ильина возвращались домой из школы.

Галя несла портфель в правой руке, и Маруся тоже в правой. Обе левые руки были свободны – девочки шли не за руку, а каждая сама по себе.

Маруся шла грустная, не поднимая глаз. Гале тоже было невесело.

Золотые буквы горели над дверями магазинов Галя не обращала на них внимания. Проезжали мимо нарядные голубые троллейбусы – Галя не читала номера и надписи.

Девочки молча вошли во двор и повернули – одна направо, другая налево.

Мама спросила Галю:

– Ну, как дела?

– Пятерка по чтению, – мрачно ответила Галя.

Утром мама расчесывала короткие курчавые Галины волосы и завязывала бант потуже, а Галя терпела и морщилась.

– Собирайся, Галя, – сказала мама. – Вон подружка твоя уже тебя поджидает.

Галя бросилась к окну.

У ворот мелькнули светлые косички и знакомое серенькое пальто в клетку. Нет, Маруся не ждала. Она поспешно вышла на улицу, даже не взглянув на Галины окна.

Галя сбежала с лестницы.

Не догнать! Маруся уже на углу стоит, собирается улицу переходить.

Галя знала по себе, что переходить улицу одной страшновато: уж очень она широкая. Сегодня, впрочем, Галя беспокоилась не за себя, а за Марусю. Улица такая большая, а Маруся такая маленькая, да еще торопится.

Когда Галя вошла в класс, Маруся уже сидела за партой и разбирала свои тетрадки.

– Здравствуй, – сказала Галя.

Галя сказала: «Здравствуй», а Маруся ясно услышала: «Не сердись».

– Здравствуй, – не поднимая глаз, ответила Маруся.

А Галя в этом «здравствуй» услышала совсем другие слова: «Обидела ты меня».

В самом начале урока Ольга Андреевна спросила:

– Ну-ка, девочки, кто сегодня выучил хорошо и может прочесть до конца всю страницу?

Галина рука сама взлетела над партой и сама сейчас же опустилась. Галя увидела, что Маруся тоже поднимает руку, правда, совсем еще невысоко, робко и нерешительно. Из всех рук в классе Ольга Андреевна выбрала именно эту, самую медленную руку. Маруся читала гораздо лучше, чем вчера, прямо, должно быть, наизусть выучила. Только она слишком торопилась, как будто боялась, что ее перебьют, не дадут договорить. От этой спешки перепутала строчки в самом конце – вместо одного слова прочла другое – и остановилась, смущенная.

Гале так хотелось поправить, что она обеими ладонями зажала себе рот. Удержалась все-таки.

Ольга Андреевна улыбнулась чуть-чуть и сказала:

– Не спеши, Маруся, подумай и скажешь правильно.

Маруся подумала и очень хорошо, с выражением даже, прочитала последние две строчки.

– Молодец! – похвалила Ольга Андреевна.

А Галя зашептала:

– Пятерку тебе поставила, пятерку, я видела!

Девочки возвращались домой, крепко держась за руки.

Это был удивительный день. Совсем не жалко и не грустно было смотреть, как облетают осенние листья.

Осень – это конец года, но ведь для девочек эта осень была только началом.

Маруся и Галя шли медленно и останавливались около каждой вывески.

Сначала Маруся называла буквы, потом Галя говорила все слово целиком.

А когда дошли до угла и остановились у перехода, Маруся посмотрела на загоревшиеся маленькие зеленые буквы, пошевелила губами… И вдруг прочитала, громко и радостно, не по буквам уже, а сразу все слово:

– «Иди-те!»

Перекормила

В субботу папа и Лелька пошли в зоологический магазин и купили двух золотых рыбок.

Рыбки были не совсем золотые, скорее бледно-оранжевые, с зеленым отливом. А на просвет – прозрачные, все потрошка у них так и вырисовывались, прямо как в моем учебнике зоологии.

Глаза были темные, выпуклые, казалось – автомобильные очки на них надеты. А шелковистые плавники и хвостики развевались, как шарфы, при каждом движении.

Вместе с рыбками в маленькой баночке плавала большущая зеленая водоросль.

Лелька спросила меня:

– Митя, какие бывают рыбьи имена?

Я предложил назвать одну Акулина Акуловна, а другую – Карп Карпыч. Но Лелька эти имена забраковала, сказала, что нужно поласковее, ведь рыбки такие маленькие. Папа ничего подходящего придумать не мог, и Лелька их сама назвала. Одну – Фонариком, ту, которая поярче, а ту, у которой плавники и хвостики подлиннее, – Шарфиком.

– Теперь, – сказал папа, – нам нужна большая, хорошая банка с широким горлышком, а то им здесь тесно. Пойдем попросим у мамы.

– Мама стирает, – напомнил я.

Папа и Лелька поколебались немного, но все-таки пошли в ванную.

Услышав про рыбок и что банка нужна, мама даже не обернулась.

– Хорошо, хорошо. Поставлю кипятить и что-нибудь вам найду.

У Лельки сразу вытянулось лицо.

Папа сказал:

– Мамочка, а может быть, ты сначала банку поищешь?

– Мамочка, им очень тесно в маленькой, они задыхаются! – сказала Лелька.

Когда папа и Лелька говорят маме «мамочка» и смотрят на нее умоляющими глазами, мама им отказать не может ни в чем. Она вытерла руки и пошла в кухню. Папа и Лелька присели на корточки, рядом с ней около посудного шкафа.

Банка подходящая, широкая, с прямыми стенками, была только одна и стояла на нижней полке, на самом виду. Мама упорно ее не замечала, а перебирала одну за другой разные неподходящие, с узкими горлышками. Папа и Лелька, наоборот, упорно смотрели на эту красивую банку.

– Все это хорошо, товарищи, – сказала наконец мама, – но в чем я грибы солить буду?

– Плохо то, – сказал папа, – что в московском водопроводе вода хлорирована, не знаю, как они перенесут.

– А в зоомагазине какая вода? – спросил я.

Папа пожал плечами.

– Не догадались узнать.

– Могут погибнуть? – тревожно спросила Лелька.

На дно большой банки насыпали песка и ракушек. Посередине поставили подводный камень с дырочками и пустили плавать водоросль. Получилось очень здорово, совсем как в настоящем аквариуме.

Наконец папа стал осторожно переливать рыбок из маленькой банки.

– Погибнут? Не перенесут?.. – Лелька тревожно смотрела на рыбок, а папа тревожно смотрел на Лельку.

А я представил себе, какой поднимется рев, если Фонарик и Шарфик перевернутся вверх брюшками в этой хлорированной воде, и понял, что переживает сейчас папа.

Но ничего, обе рыбешки сначала удивленно присели на дно, потом стали плавать как ни в чем не бывало, шевеля хвостиками вокруг подводного камня.

– Чем будете кормить? – спросил я.

Папа насыпал из пакета немножко сушеных дафний. Это их дневная порция. Смотри, не перекорми. Останутся лишние, начнут портиться, и вода загниет.

Вечером, когда Лелька уже спала, мама и папа разглядывали рыбок. Мама усмехнулась:

– Только напрасно ты это затеял. Боюсь, что кроме огорчения ничего не будет.

– Ну как же, – возразил папа, нужно прививать детям любовь к животным.

– У домашних животных, – сказала мама пророческим голосом, – есть одно неприятное свойство: как только дети начинают их любить, все эти рыбки и канарейки погибают, и дело кончается слезами!

– Правильно, – сказал я. – Лелька их погубит. Уж лучше бы щенка купили, чем с этой мелочью возиться!

– Ну вот! – обиделся папа. Двое на одного! А Лелька спит, и некому за меня заступиться. Не каркайте вы, пожалуйста, зачем им погибать? Рыбы иногда живут очень долго.

На другой день, когда я вернулся из школы, Лелька сидела и любовалась на рыбок. Пакет с сушеными дафниями был завернут не так, как папа сделал утром.

– Лелька! – рассердился я. – Ты их опять кормила? Смотри, не перекармливай! Так они у тебя очень быстро погибнут!

Лелька ответила:

– Митя, я совсем немножко. Они есть хотели, прямо по лицу было видно. Митя, ведь сказать-то они не могут!

Так и пошло.

Сидит у банки и шепчет жалостливым голосом:

– Бедные вы, бедные! Милые вы, голодные!..

Чуть отвернешься – разворачивает пакет и подсыпает еще немножко сушеных дафний. И папа ей говорил, и мама говорила, пробовали даже пакет прятать, да разве от нее спрячешь?

Еще спорит с нами.

– Как же это? – говорит. Мы и завтракаем, и обедаем, и ужинаем, а они только один раз в день!

И вот к чему все это перекармливание привело.

Ровно через неделю, в следующее воскресенье, Лелька раньше всех встала и с рыбками пошла здороваться. Я в постели еще лежу, слышу:

– Здравствуй, Фонарик! С добрым утром, Шарфик!

И вдруг – отчаянный крик:

– Ой, ой, ой, ой, ой! Что с ними? Митя, смотри! Распухли! Распухли! Ой, ой, ой, ой, ой!

Я вскочил, подбегаю. Банка вся в тени, а через щель Занавески солнечный луч с одного бока освещает. И в этом солнечном луче к стеклу подплывают Фонарик и Шарфик, толстые, раздутые, с вытаращенными глазами, ярко-оранжевого цвета – и все в пятнах.

У меня даже в глазах зарябило. Прямо как страшный сон, смотрю и ничего понять не могу.

Лелька рыдает:

– Перекормила! Перекормила! Распухли! Митя, они сейчас лопнут!

Да, так и казалось: сейчас лопнут! Знаете, как воздушный шар, когда он уже летать перестал и вы его надуваете просто ртом. Уже вдвое больше раздулся, чем прежде, а вы все дуете и дуете, чувствуете, что больше нельзя, сейчас он лопнет, а все-таки удержаться не можете, все дуете и дуете… Вот на что были похожи эти Лелькины рыбки, на такие неестественные воздушные шары. Перекормила! Заболели! Митя, у них жар!

Я ей говорю:

– Не может быть у них жар, рыбы – хладнокровные животные.

Лелька кричит:

– Какие хладнокровные! Смотри, какие красные! Так и горят!

В соседней комнате папа торопливо одевается и спрашивает:

– В чем дело?

Лелька рыдает:

– Рыбки! Рыбки! Сейчас лопнут!

Мама заглянула к нам в халате:

– Ну вот, уже погибли!

– Как? – спрашивает папа. – Неужели все сразу?

Мама говорит:

– Кажется, обе.

– Батюшки! – говорит папа. – Неужели они их съели?

Кто? Кого?

Папа входит к нам в комнату совсем расстроенный.

– Ты уж прости меня, Лелечка, ведь это я тебе сюрприз хотел сделать. Никак не думал, что такая история получится!

Какой сюрприз?..

Что же оказалось?

Оказалось, что вчера папа опять зашел в зоологический магазин, еще двух рыбок купил, вот этих толстых, и пустил их вечером в банку, к Фонарику и Шарфику в гости. А теперь, когда Лелька крик подняла, папа решил, что гости хозяев съели и сами погибают от такого обжорства.

Не успел папа все это рассказать – вдруг из-за подводного камня выплывают, как по команде, настоящие Фонарик и Шарфик… Выражение лица у них немного испуганное, на оранжевых толстяков смотрят с опаской, но все-таки ясно видно, что рыбок в банке четыре штуки и что все в порядке.

Тут папа вынул свой большой платок, потому что Лелькиным маленьким вытереть все эти слезы было невозможно. Открыли пакет с сушеными дафниями, и папа насыпал немножко в воду.

– Теперь им побольше нужно? – всхлипнула Лелька. – Ведь их четверо.

– Да, побольше, – согласился папа.

– А все-таки лишнего им не сыпь! – сказал я. Видишь, что может случиться!

– Нет уж. Теперь я не буду, – покорно сказала Лелька.

Когда все немного успокоились, стали придумывать новые рыбьи имена.