Текст книги "Избранные произведения в двух томах: том I"

Автор книги: Нина Артюхова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

– Теленок отвязался! Вы, девочки, идите, а я сейчас. А то, пожалуй, еще в огород зайдет!

И убежала трух-трухом на своих толстых ножках.

– Пойдем, Зинка, – гордо сказала Лена. – Ну ее! И без нее справимся!

Зинка была откровеннее Томочки. Подойдя к дверям конторы, она как-то вся съежилась, торопливо сказала:

– Знаешь, Лена, ты уж иди одна. Я его боюсь! – и умчалась вприпрыжку.

Лена выпрямилась, проверила, крепко ли сидят бантики на косах, обскребла подошвы сандалий о железку на нижней ступеньке крыльца и, покашляв, прочистила горло.

Из конторы вышел дедушка Николай.

– Что, Пал Палыч в конторе сейчас? – спросила Лена.

– Нет, он на парники пошел… Да ты разве не слышишь? – усмехнулся дедушка Николай.

Действительно, громовый голос Пал Палыча послышался со стороны парников.

По-видимому, там что-то было не в порядке.

Молоденькая работница таращила глаза на директора и растопыренно держала в руках две лейки, с носиков которых струйками стекала вода.

– Тебе директор завода говорит, а ты ему: «Э!» – последним упреком послышался голос начальства. Пал Палыч зашагал к конторе.

Пал Палыча боялась на заводе не одна Зинка.

В нем и до войны пороху было много. Его жена, бабушка Лексевна, говорила, что он нервный. После нескольких месяцев на фронте и тяжелого ранения пороху очень и очень прибавилось.

Пал Палыч ходил на костылях, одна нога его была толсто забинтована. На левой щеке был глубокий шрам, отчего казалось, что с этой стороны он всегда улыбается, даже когда сердитый – это было особенно страшно.

Пал Палыч приближался, у Лены пересохло во рту. Сейчас он нашумит на нее – ребятам в контору и на завод заходить не разрешалось.

Но Лена ответит ему твердо и спокойно, уверенная в своей правоте. Войдет, решительная и деловая, в большую комнату, где сидят бухгалтер и счетовод. Остановится только перед самой дверью, на которой написано: «Кабинет директора», и скажет, что пришла по делу, что она может подождать здесь сколько угодно, что она не торопится, но что пускай он примет ее, когда у него будет время.

А потом она войдет в кабинет, произнесет свою коротенькую задушевную речь, и Пал Палыч поймет, что это не баловство какое-нибудь и что сердиться нельзя.

Откуда-то вынырнул Витька и удивленно спросил Лену:

– Ты что?

– Я иду поговорить с Пал Палычем, просить его разрешения для детского сада, – с достоинством ответила Лена.

– Так он же позволил!

– Когда?

– Так я же спросил его сегодня утром за чаем: «Дедок, можно нам детский сад сделать?» – и он сказал: «Можно».

– А… сторожка?

– И про сторожку он тоже сказал: «Можно, только чтобы не баловать у меня!» – Спросил только: «Откуда вы ребят для детского сада возьмете? Ведь всего-то у нас этой мелюзги полтора человека». А я сказал: «Нет, не полтора, а четыре с половиной». Он говорит: «Кто же половина-то?» А половиной можно считать Коленьку, потому что он еще ходить не умеет!

Все Ленино напряженное деловое настроение как-то вдруг испарилось, исчезло куда-то. Зачем было волноваться? Рано утром, еще в постели, беспокойно ворочаясь с боку на бок, придумывать умные слова?

Лена с негодованием и презрением посмотрела на верхнюю губу Витьки, сказала:

– Эх ты!

И пошла прочь от крыльца конторы.

VII

Окно сторожки было широко открыто. На полу солнце золотым квадратом. Разбегалась и пенилась вода по доскам, звонко стекала в ведро с тряпки. Пахло мокрым деревом.

Засучив рукава, подоткнув и без того коротенькие подолы, низко опустив головы и поминутно сталкиваясь высоко поднятыми задками, директор детского сада № I и уборщица того же учреждения с пыхтением и усердием мыли пол.

– До чего же я люблю мыть запущенные полы! – говорила Томочка, локтем отодвигая прядь черных волос, спустившуюся на лицо. – Дома мой, не мой – все равно ничего не заметно!

– Угу! – ответила Лена.

Она подняла разгоряченное лицо и гордо посмотрела на резкую границу между немытым еще полом и маленьким кусочком чистого.

Мыть полы Лена научилась только этой зимой, под руководством Томочки: в Москве был паркет, и мыть не приходилось.

– Мы по скольку досок будем, Томочка?

– По четыре.

И снова яростно заработали тряпки, широкими полукругами гоня перед собой мутную воду. Зинка сидела на подоконнике, сухая и чистенькая, и болтала ногами, напевая что-то.

Мыть полы она не любила нисколько, но зато она приготовила большой букет и пристраивала его на окно в банку из-под консервов.

К обеду сторожка была приведена в полный порядок. Даже ступеньки крыльца стали почти белыми.

Над дверью прикололи кнопками страничку, вырванную из тетради, на которой было написано чернилами: «Детский сад № I при Горбачевском картофелетерочном заводе».

Пониже висела другая страничка с надписью:

«Добро пожаловать!»

Собственно, написано было не «пожаловать!», а «пожаловат!» Надпись неосторожно разогнали во всю бумагу, в конце нужно было пожертвовать или мягким знаком, или восклицательным. Восклицательный, разумеется, был нужнее, а без мягкого можно было обойтись.

Когда мимо сторожки прошел Саша, он посмотрел на приколотые записки и сказал с презрением:

– Эх вы, халтурщики! Уберите это убожество! Завхоз, принеси мне красных чернил и бумаги какой-нибудь плотной… ну вот не меньше чем такой длины, – он раздвинул руки.

Витька жалобно сказал:

– Да откуда же я?..

– Завхоз ты или нет? Бюрократизм развели… Где же от тебя польза? А ну, беги бодрее! Одна нога здесь, другая там!

Сдав экзамены и перейдя в восьмой класс, Саша стал работать в колхозе. Держался он очень важно, как большой.

Сегодня было воскресенье, он ходил по двору с видом отдыхающего премьер-министра, и маленькие мальчишки заглядывали ему в глаза с почтительной покорностью.

Завхоз оказался на высоте положения: через какие-нибудь двадцать минут он уже стучался к Николаевым и протягивал Саше пузырек с краской и узкий, но длинный лист бумаги.

Основной мебелью в квартире Николаевых было большое количество пола.

В кухне стояли две скамейки и стол Сашиной работы. Но стол этот был и кухонным, и обеденным, и рабочим, и письменным – один за все про все.

Мелкие полочки на бревенчатых стенах – для посуды.

Высокая и большая сараевидная спальня. В ней три кровати, то есть не кровати, конечно, а козлы с досками.

Направо и налево от двери – две «городушки» из чемоданов и корзин, прикрытые занавесками.

Когда Саша спрашивал, где же, наконец, его синие трусики, мама отвечала:

– В чемодане, в левой городушке.

Если же нужно было достать что-нибудь из продовольствия, разрывали правую городушку.

Саша, увидев на столе приготовления к производству блинов из серого крахмала (в отличие от «кулебяк» они назывались «бяки»), преспокойно разложил в спальной на полу бумагу, линейки, карандаши, кисточки и баночки с чернилами.

И сам разлегся среди всего этого, раскинув циркулем длинные ноги.

Вечером над дверью сторожки торжественно прибили два больших плаката с горящими и сверкающими буквами:

«Детский сад № I» и «Добро пожаловать!»

На этот раз и мягкому знаку и восклицательному – каждому нашлось свое место.

Место даже осталось – в правом углу после цифры I Саша использовал его, нарисовав клумбу, на которой вместо цветов произрастали дети.

Все это было настолько красиво, что Саша не сразу мог оторваться от своей работы и довольно долго пролежал под липой, недалеко от сторожки, делая вид, что лежит просто так, но искоса посматривая на дверь.

Работницы, поливавшие огород, проходили мимо, ахали и восторгались.

Все мамы, опрошенные еще днем, согласны ли они отдать в детский сад своих детей, тоже подходили к сторожке и тоже ахали.

Директор детского сада, уборщица, завхоз, учительница пения, курьер и сторож еще раз осмотрели сторожку, посидели под липой, с уважением поглядывая на Сашу, и наконец разошлись по домам, чтобы не проспать завтра.

В понедельник утром детский сад откроется и малышей встретит нарядная приветливая надпись:

«Добро пожаловать!»

VIII

Они пришли в понедельник ровно к восьми, неправдоподобно чистенькие, застенчивые и робкие.

Пришли, конечно, не одни – ребята не ходят одни в детский сад. За каждым ребенком был откомандирован отдельный воспитатель, чтобы за руку довести его до сторожки.

Маленькая Галя, потрясенная тем, как заботливо и нежно обращается с ней сегодня Витька, всю дорогу шла молча.

Войдя в сторожку, ребята остановились и смотрели друг на друга как на незнакомых.

Впрочем, девочки оживились довольно быстро, увидев на подоконнике кроватку с Лениной куклой. Эта кукла приехала из Москвы. Лена в куклы почти уже не играла, но любила шить кукольные платья и вязать шапочки.

Для мальчиков Витя принес пистолет, стрелявший горохом, но это опасное оружие было отложено, и мальчики стали играть объединенно с девочками, в особенности когда куклу уложили спать и перешли на кучу песка перед крыльцом.

Настоящих песочников не было, но их заменяли деревянные и жестяные крышечки.

И Кук, и Юрик вместе с Галями пекли великолепные пироги, формой, цветом, а может быть, даже и вкусом напоминавшие «бяки» из серого крахмала.

Потом ребятам отмыли руки от песка и повели на прогулку.

Шли парами: впереди Кук и Юрик, а за ними Гали. Коленьку несли по очереди Лена, Томочка и Зинка. Он был мягкий, довольно полненький, очень приятный на ощупь.

Он был явно растроган вниманием и заботой своих руководителей.

Каждый раз, когда он прижимался к Лениному плечу белой круглой щечкой, у Лены начинало что-то дрожать в середке.

Послушание и порядок были изумительные.

Ребята не разбегались и не нарушали строя даже при виде почти уже спелой земляники.

Воспитатели сами не проглотили ни одной ягоды.

Они рыскали в траве и под кустами. Собрав в согнутую ладонь не меньше пяти и не больше десяти (терпения не хватало!) ягод, они относили их детям и делили на пятерых с полной справедливостью.

Учитывались не только число, но величина и цвет – от зелено-розового до почти красного.

Есть щавель было строжайше запрещено.

Во время обеденного перерыва ребят развели по домам, руководители тоже побежали каждый к себе.

Было скучно, что после обеда ребят укладывали спать, поэтому собрать их снова удалось не сразу.

Зинка принесла гитару и устроила в сторожке урок пения, а Лена и Томочка побежали к скотному двору, где работали плотники и где было много хорошеньких чурок и дощечек, могущих заменить ребятам кубики.

Игра в кубики оказалась настолько увлекательной, что все пожалели, когда раздался звонок – окончание рабочего дня.

Ребят торжественно развели по домам.

Мамы встречали их с растроганными лицами, горячо благодарили руководителей.

Лена шла домой медленно, как-то вся раздуваясь от гордости. До чего же она все хорошо придумала и как все здорово получилось!

Хотелось поскорее, сию же минуту кому-нибудь рассказать обо всем. Лена с трудом дождалась маминого прихода. Они уселись вдвоем на маминой кровати. Лена рассказывала про ребят, какие они ужасно милые и смешные, все такие разные…

Мама слушала и улыбалась.

Потом пришел Саша и подсел с другой стороны. Казалось невероятным, что он может поместиться на таком небольшом пространстве. Но он сложился, как складной метр, поджав под себя ноги, привалился к маминому плечу и тоже стал рассказывать – про свои колхозные дела. Мама опять улыбалась и слушала. Мама умела слушать, как никто.

Часто бывает, когда делаешь что-нибудь днем – собираешь грибы или чистишь ягоды, сажаешь картошку, – потом в постели, стоит только закрыть глаза, все дневные занятия ярко, будто нарисованные, встают перед тобой.

Когда Лена легла спать и закрыла глаза, она сейчас же увидела бесчисленное множество маленьких ребят, идущих парами.

«Жаль все-таки, что их так мало! – думала она. – И жаль, что нельзя укладывать их спать после обеда… Как бы хорошо одинаковые кроватки и одеяльца, а в сторожке кроваток нет. Ничего, может быть, потом что-нибудь придумаем…» Во всяком случае, завтра нужно будет попросить у мамы тряпочек, чтобы сшить пять кармашков для носовых платков… Хорошо бы фартучки… Но куда уж! Материи столько не найдется… Во всяком случае, необходимо пять тряпочек для носовых платков… Носовые платки… Носовые… платки… необходимы… Лена заснула.

IX

Во вторник, когда Лена пришла за Юриком, Юрикова мама, табельщица Тоня, сказала как можно деликатнее и мягче:

– Знаешь, Леночка, очень уж вы вчера мрачные песни пели в детском саду… Лучше бы что-нибудь повеселее…

– Мрачные? – переспросила Лена. – Это ведь Зина у нас учительница пения… Я уходила как раз и не слышала… А какие же песни?

Юрик подошел и пропел с большой выразительностью особенно полюбившиеся ему строки:

 
Но и я-а кого-нибудь за-ре-жу
Па-ад осен-ний свист!
 

– Так это же Зинин отец поет! Он, действительно, только мрачные. Это его любимая… Но знаете, Зина может и веселых сколько хотите! У нее тетя в городе живет, кассирша в театре, у нее тоже гитара, и она только веселые. Я Зине скажу, она сегодня будет веселые!

– А Зиночка не обидится?

– Зина-то? Нет, она не обидится. Это у нас Томочка обидчивая, уж она бы обязательно. А Зина ни чуточки. Вы, Тоня, не беспокойтесь, я ей скажу.

Зина действительно оказалась не обидчивая.

– Хорошо, – сказала она, – меня как раз тетя Вера научила очень хорошеньким веселым песням. К ним недавно театр оперетки приезжал на гастроли, и все у них в городе эти песни поют.

– А что такое театр оперетки? – спросила Лена.

– Ну, постановки такие, поют, танцуют… очень весело.

– Вот и хорошо, – одобрила Лена.

Физкультурой Зина с ребятами заниматься не смогла – слишком невыдержанный она была человек. Эти уроки взяла на себя Лена.

– Мы даже можем не физкультуру, а ритмическую гимнастику, – сказала Лена. – Ты будешь на гитаре… вот так для прыжков… – она пропела. – Вот так для марша… Вот так для шага на месте, а я буду все им показывать.

Ребят всех построили по росту, в один ряд, лицом к Лене, показали, как нужно держать пятки вместе, а носки врозь. Выпрямили им спины. Увидев, как они интересно и важно стоят, Коленька бодро подполз на четвереньках к линейке, со стороны маленькой Гали.

Встал, покачался немного на белых кривых ножках и выпрямился, как другие, ожидая дальнейших распоряжений.

Лена смотрела на ребят.

«До чего же их мало!» – с досадой думала она.

Ей вдруг вспомнился белый зал с паркетным полом в одном из московских клубов, куда мама возила ее, маленькую, на уроки ритмической гимнастики. Длинная линеечка ребят в одинаковых белых костюмчиках и белых тапочках.

Любимая учительница Ольга Андреевна – молодая, красивая, в черном шелковом платье, с черными, гладко зачесанными волосами.

Лене хотелось быть похожей на нее. Быть похожей – это очень трудно: вместо черных волос – две светлые косы, а платье голубое, ситцевое, полосатенькое.

Но в конце концов дело не в платье и не в прическе.

Лене хотелось, чтобы все ее движения были такие же плавные, изящные, как у Ольги Андреевны.

Ей хотелось говорить тем же ласковым, ровным, спокойным, но властным голосом.

Ольгу Андреевну нельзя было не слушаться.

Был, впрочем, в начале этих уроков один толстый мальчишка, которого, по-видимому, очень избаловали дома.

Иногда он вдруг начинал хохотать, выходил из ряда, толкал других ребят, кривлялся, мешал заниматься.

Нужно было видеть, с каким спокойствием, не повышая голоса, делала ему замечания Ольга Андреевна.

Лена вздохнула.

Вместо белого зала с паркетом – дорожка, посыпанная песком, и четыре малыша, одетые по-разному, Коленька, пятый, не в счет, – смотрят на нее.

– Пятки вместе, носки врозь! – они были уже у всех вместе и врозь. – Руки на бедра! – Лена показала, как это нужно делать.

Обе Гали и Юрик, как могли лучше, повторили Ленино движение.

Коленька пошатнулся, подбоченился, но, посмотрев на Кука, опять спустил руки вниз.

– Что же ты, Кук? Руки на бедра!

– У нас с Коленькой их нет, – ответил Кук.

– То есть чего нет?!

– Ведер нет. Мама с ними на речку пошла.

Витя громко ржал, закатившись под липу. Кирюшка, боясь Лены, наполовину задохся от беззвучного смеха.

Зина фыркнула прямо в гитару, внутри инструмента даже загудело.

Томочка хихикала. Один Боба, из всех руководителей, сохранил невозмутимую серьезность.

Лена снисходительно улыбнулась – так улыбалась Ольга Андреевна, если на уроках случалось что-нибудь смешное.

– Не ведра, Кук, а бедра. Бедра вот здесь. Руки нужно положить сюда. И Коленька тоже. Вот так. Теперь поднимите правую ногу. Зина, играй шаг на месте! Правая нога вот здесь. Коленька, не поднимай, упадешь! Опустите правую ногу. Поднимите левую ногу. Левая нога вот здесь…

Урок продолжался.

После обеда было пение и прогулка до самого звонка.

Юрикова мама поджидала сынишку на своем крыльце.

Она еще издали услышала звонкие голоса. От сторожки, взявшись за руки, под присмотром двух руководителей, шагали Юрик и Кук, распевая во все горло.

Юрикова мама могла быть довольна: мрачных песен не было больше.

Юрик пел:

 
О ба-я-дер-ка!
Весь
я
твой!
 

X

Бунт начался в среду, перед обеденным перерывом.

На прогулке Кук не пожелал ходить парами.

– Кук, не разбегайся в разные стороны! – говорила Лена.

Но он разбегался в разные стороны, сам рвал землянику и даже щавель.

Обе Гали смотрели на него сначала с ужасом, потом с восхищением.

Юрик охотно бы дал себя разрезать пополам, чтобы идти парами, но для пары нужно не меньше двух человек. Он шел за Галями как виноватый.

Лена делала замечания, не повышая голоса, спокойно и даже немного шутливо, как сделала бы Ольга Андреевна на ее месте.

– Ничего, – говорила она, – капитан Кук любит путешествовать. Сейчас он вернется к нам и опять возьмет Юру за руку.

– А я не возьму.

– Ты подумай немножко, Кук, и сделаешь то, что я тебе говорю. Не рви щавель, от него живот заболит.

– А я буду.

Лена взяла Кука под мышки, вынесла его из травы и поставила рядом с Юриком.

– Ты возьмешь Юру за руку, и мы пойдем в лес. Становитесь, ребята, парами.

– А я не хочу парами!

И капитан Кук, нарушая порядок, отправился в новое, далекое путешествие.

Галя-старшая засмеялась и пошла вслед за ним.

– Что там разговаривать, Лена! Отшлепать его – и все! – предложил Витька.

Галя-старшая остановилась.

– Непедагогично, – решительно возразила Лена. – Детей нужно воспитывать, а не шлепать.

Через полчаса Лена начала думать, что, может быть, и Ольге Андреевне было не так просто говорить, не повышая голоса, там, в белом зале, с непослушным мальчишкой. Ребята были похожи на карты, из которых построили домик. Все очень хорошо и красиво.

Но вот выскочила одна карта – Кук, и равновесие нарушено: отлетает вслед за ним Галя-большая, колеблется Галя-маленькая.

Правда, остаются, так сказать, лежать на месте Коленька и Юрик, но это уже не имеет значения, никакой постройки уже нет, никакого порядка, все развалилось.

После обеденного перерыва предполагалось идти в овраг за земляникой.

– Давай лучше не пойдем, Лена, – шепнула Томочка, – ведь он опять не будет слушаться.

– Обязательно пойдем, – с твердостью ответила Лена. – Ребята, становитесь парами, мы пойдем в овраг и нарвем вам много земляники.

– А я буду рвать сам, – вызывающе ответил Кук.

Гали засмеялись.

– Становись, Юрик, бери Кука за руку.

– А я парами не хочу!

Кук отбежал в сторону. Юрик жалобно посмотрел на Лену.

До оврага Лена вела Кука за руку, а Боба шел с Юриком и очень страдал: было неясно, руководитель он или ребенок, не такая уж большая была между Бобой и Юриком разница.

Когда спустились по тропинке в овраг, Кук убежал куда-то совсем далеко, кричал, что парами не пойдет, рвал землянику сам, ел щавель и угостил маленькую Галю.

– Смотри, Кук! Чаша моего терпения лопнет! – сказала Лена.

Шлепать ребят, конечно, было непедагогично.

Но к концу дня Лена поняла, что не шлепать их бывает иногда очень трудно.

Лена устала так, как будто она прошла не полкилометра до оврага, а не меньше двадцати километров. У нее все кипело внутри.

Она поняла, что значит выражение: «руки чешутся».

У Лены чесались руки.

В ладонях у нее было такое ощущение, как будто она уже шлепнула непокорного мальчишку по мягким частям, – так крепко шлепнула, что по своей же руке мурашки пошли.

Может быть, если бы Лена не была директором детского сада, она и не удержалась бы.

Может быть, если бы директор остался один на один со своим воспитанником, и сам директор не удержался бы.

Но Лена чувствовала, что на нее смотрят все, что судьба детского сада зависит от ее выдержки.

И она делала замечания Куку, как Ольга Андреевна, даже не повышая голоса.

XI

В четверг Лена начала бояться Кука.

Она пришла утром в сторожку с унизительным чувством страха. Она знала, что этот крошечный мальчишка, даже очень симпатичный на вид, опять откажется повиноваться, будет говорить дерзости и мутить всех.

И опять развалится от грубых толчков с таким трудом и с такой любовью построенный красивый карточный домик.

Сначала играли в кубики, все как будто пошло хорошо. Лене даже стало казаться, что Кук забыл про вчерашнее и будет слушаться.

Но когда ребят построили на прогулку, Кук отбежал в сторону и крикнул:

– А я парами не пойду!

Лена подошла к нему.

– Ты пойдешь, Кук, пойдешь вместе с Юриком. Будь умницей, не задерживай всех.

Кук посмотрел на нее снизу вверх и сказал:

– А вот я тебе сейчас набью мойду! (то есть морду, – Кук картавил).

Он прибавил еще несколько слов и выражений, с которыми дедушка Николай иногда обращался к Белоглазке.

Если дедушка Николай при этом видел, что Ленина мама где-нибудь недалеко и могла слышать, он смущенно улыбался и деликатно говорил: «Извиняюсь!»

Кук не сказал: «Извиняюсь!» Он смотрел прямо Лене в глаза. Это был вызов.

Витька громко захохотал, Кирюшка тоже начал смеяться, но увидел негодующие лица девочек и притворился, что он просто кашляет.

Чаша Лениного терпения лопнула!

– Не уходите никуда без меня, – сказала Лена Томочке, – гулять будем после обеда. А сейчас я схожу домой и напишу записку родителям.

Сторожиха Маруся убрала печку, задернула пеструю занавеску, вымыла пол в кухне. И села у раскрытого окна, уронив на колени проворные, ловкие руки.

В доме было очень тихо. День был еще совсем длинный.

Она могла начать стирку или дошивать давно скроенные Бобины штанишки. Могла просто пойти погулять или даже подремать часок перед обедом.

А пока она будет спать, никто не упадет со ступенек, не побежит к речке, не выйдет за ворота. Это было совсем новое и очень странное ощущение. Тишина в доме. Можно спокойно делать что хочешь.

Для начала она решила наломать свежий веник и вышла на крыльцо.

– Здесь живет гражданка Серебрякова?

Маруся с удивлением обернулась.

– Вам письмо.

Перед ней стояли Кирюшка и Боба. Кирюшка задыхался, захлебывался и явно трусил. У Бобы был спокойный вид человека, исполняющего свои служебные обязанности, не опасаясь последствий.

– Какое письмо?

– От директора, – сказал Кирюшка.

– Пал Палыча? – еще больше удивилась Маруся.

– От директора детского сада, – с твердостью возразил Боба, – и не письмо, а записка родителям.

Он взял у Кирюшки сложенный, как аптечный порошок, лист бумаги и хладнокровно протянул его матери.

Маруся держала в руках записку и, боясь развернуть ее, ничего не понимала.

– Да от Лены же! – не выдержал характера Кирюшка и поспешно отступил на несколько шагов.

Маруся прочла:

«Гражданка Серебрякова! Директор Детского сада № I просит Вас зайти в детский сад поговорить о поведении Вашего сына Александра».

Когда Маруся энергичным шагом подходила к сторожке, ноздри ее уже раздувались и лицо было напряженное.

Маленькие играли на песке, руководители с не меньшим увлечением строили им крепость, орошали при помощи искусно вырытых каналов эту бесплодную местность и занимались зелеными насаждениями.

Лена встала, отряхнула руки и вежливо сказала:

– Я очень рада, что вы пришли, зайдемте, поговорим, – она показала на дверь сторожки, но Маруся не оценила этой тонкой деликатности и не двинулась с места.

Пришлось говорить при всех, хотя это и было непедагогично.

– Ваш сын очень плохо ведет себя. Он не слушается, оказывает очень дурное влияние на своих товарищей. Вы знаете, как он ругается? Самыми последними словами! Нужно как-то на него воздействовать. Ведь он и других научит. Мы же не можем воспитывать ребят, если…

Лицо Маруси налилось кровью. Даже шея ее покраснела.

– Ах, мой сын других портит! Воспитанных!.. А ты знаешь, как эта Галька ругается? Думаешь, мой хуже всех? Плевать мне на ваш детский сад! Кук, идем!

Она рванула за плечо Кука, грозно мотнула головой Бобе:

– Бобка, домой!

Потом подхватила с земли Коленьку, привычным движением усаживая его на левую руку.

Коленька бессловесно охнул и протянул Лене через Марусино плечо перепачканные песком лапки.

Но Маруся уже шагала к дому с такой быстротой и негодованием, что никто опомниться не успел.

Белые Коленькины ножки покорно и жалобно мотались в такт ее взволнованным шагам.

После звонка, когда пять руководителей грустно разводили по домам троих оставшихся в детском саду ребят, они встретили на дороге около конного двора деревенских девочек.

Девочки шли от плотины к воротам с корзинками в руках.

– Грибы! Смотрите, ребята! Уже грибы!

Все кинулись смотреть. Девочки гордо показывали свою добычу.

– Где вы… где нашли? Как рано-то!

– Да вот в лесу, за рекой, только подальше нужно, здесь нету.

– Пойдем сейчас, Лена, – сказала Зина.

– Что ж сейчас идти, – возразила Томочка, – сейчас уж все оборвано. За грибами нужно утром пораньше. Пойдемте завтра с утра. Пойдешь, Витька?

– Успеете вернуться к восьми часам? – строго спросила Лена.

XII

Разумеется, к восьми часам никто вернуться не успел. В пятницу в сторожку пришли только двое руководителей: Лена и Зина. Зина проспала утром, поэтому не пошла вместе с грибниками. Она негодовала на других, поддерживая Лену.

Особенно обидным было то, что вместе с Витькой за грибами пошла его мать, у которой сегодня был выходной день. Ушли, а Гальку свою подкинули в детский сад и преспокойно могут гулять хоть до вечера.

Лена старалась подавить нехорошее чувство по отношению к маленькой Гале с ее вкусными карими глазами.

После вчерашней бури ребята были какие-то подавленные и слушались очень хорошо, несмотря на то, что два раза подходил к сторожке нераскаянный Кук и кричал, правда, издали:

– А я в ваш детский сад не буду ходить! И Коленьку не пущу! Коленька ваш, что ли?

На прогулке обе Гали шли впереди, а Юрик за руку с Леной.

Зина шныряла среди кустов. Хотелось найти хотя бы один гриб. Но разве так близко от дома найдешь?

После обеденного перерыва, когда пришли за маленькой Галей, бабушка Лексевна заявила, что уезжает в город до воскресенья и Галю с собой берет, что в детский сад ее уже не пустит, так как умыла ее и надела все чистое. Пускай дома посидит, а то перепачкается.

Бабушка Лексевна удивилась, что Лена и Зина не пошли за грибами утром, и назвала их ленивыми.

Потом сказала Лене, что у них на грядках травы много, а когда Лена ответила, что не успевает полоть из-за детского сада, бабушка Лексевна покачала головой.

– Ишь, какая! Не хочешь помочь матери!

Скоро вернулись и грибники, голодные и оживленные.

Витькина мама уселась чистить грибы на ступеньках своей террасы. Витька раскладывал подберезники по росту. Аграфена Петровна из окна своей кухни показывала проходящим большой шлюпик, который нашла Томочка. Зина побежала смотреть.

Лена сделала вид, что ничего не замечает, и была очень довольна, что большая Галя и Юрик действительно ничего не заметили, увлеченные постройкой из кубиков.

«Что же это за детский сад! – думала Лена. – Двое ребят – и все!»

Теперь можно было с горечью вспомнить о маленькой Гале, на которую так обидно было смотреть утром.

Этот день тянулся необыкновенно долго.

Вечером, после ужина, Лена пошла в деревню за молоком.

Проходя по улице, она жадно поглядывала на маленьких деревенских ребятишек. Ведь сколько их тут бесполезно шныряет! Пригодились бы для детского сада!

Лена брала молоко у высокой старухи с мужским голосом, которую звали очень странно: Евления Кармилавна. Впрочем, было ли это действительно ее имя, Лена уверена не была: так ей послышалось со второго раза, а переспросить в третий раз она постеснялась.

За молоком в погреб пошла невестка, а сама бабка Евления сидела, раскачиваясь на табуретке, держала в руках внучку и пела низким, мужским голосом:

 
Баю, баю, баю-у!
Внучку То-ма-рынь-ку-у!
 

Она выговаривала не Тамара, а Томара.

В деревне все девочки были Тамары, Гали или Тони, иногда Нинки.

Бабка пожаловалась Лене, сколько ей забот с девочкой; все на руках да на руках.

У Лены блеснули глаза.

– Бабушка, а пускай ваша Тамарынька к нам в детский сад ходит, на завод.

Бабка даже раскачиваться перестала.

– Как же ей ходить-то! – прогудела она. – Ведь Томарынька и ходить-то еще не умеет!

Черноглазая и бойкая внучка Томарынька, почувствовав себя не так уже изо всех сил притиснутой бабкиными ручищами, мигом сползла на пол.

И быстро отбежала на четвереньках в самый дальний угол, передвигаясь как-то очень смешно, сидя на согнутой правой ноге, отталкиваясь вытянутой левой и громко шлепая по полу ладошками.

У печки она оглянулась на бабку, сверкнула круглыми, озорными черными глазенками и преважно уселась там.

Когда Лена с полной бутылкой выходила из калитки на улицу, до нее из открытого окна донесся гулкий мужской бас:

 
Баю, баю, баю-у!
Внучку То-ма-рыньку-у!
 

По-видимому, девчонка уже поймана, и все-таки придется ей заснуть в могучих бабкиных объятиях.

XIII

В субботу к сторожке подошли только два человека: директор детского сада и один ребенок – Лена за руку с Юриком.

Они старались не глядеть друг на друга.

Все остальные руководители, – кроме Бобы, как можно раньше отправились за грибами, в самый дальний, самый грибной лес.

А Галя почему не пришла? – спросила Лена.

– Ее Кук позвал с ним играть, – грустно ответил Юрик.

– И тебя звал?

– И меня.

– А ты почему не пошел?

Юрик деликатно вздохнул и ничего не ответил.

Лена играла с Юриком, рассказала ему сказку, погуляла с ним, пройдя до оврага и обратно.

Когда раздался звонок к обеду, Лена спросила:

– Тебе хочется играть с Галей и Куком?

– Да, – сказал Юрик.

– Тогда после обеда можешь не приходить, поиграй сегодня с ними. Все равно, какой же это детский сад, когда только один ребенок! А в понедельник увидим, собираться или нет, хотят они или не хотят. Я тебе завтра скажу.

Она довела Юрика за руку до дому и пошла к себе. После обеда Лена взяла книжку и легла на кровать.

– Ты что же сегодня, Лена, не торопишься в детский сад? – спросила мама.

Лена ответила трагическим голосом:

– Детский сад… распался!

Она была очень благодарна Саше за то, что он даже не улыбнулся и ни словом не напомнил ей про их пари.

XIV

– Томочка дома?