Текст книги "Избранные произведения в двух томах: том I"

Автор книги: Нина Артюхова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

У Юры был какой-то дикий взгляд. Аля отступила на несколько шагов.

– Алька, ты девчонка – ты должна знать! Где можно купить куклу с закрывающимися глазами? Только быстро! В одну душу, через полчаса!

– Нигде не купишь, – ответила Аля. – До войны сколько хочешь было, а теперь не делают таких. Теперь только тряпичные.

– Ну, все-таки где-нибудь?..

Аля задумалась.

– Разве что случайно на рынке кто-нибудь свою продает… Юрка, постой! В комиссионном магазине… Я же видела! Давно это было, наверно, уж продали. Там еще, Юра, пупсик был целлулоидный, с кроваткой, до чего ж хорошенький! С приданым… распашоночки… Купи лучше пупсика!

– А ну его, пупсика! – крикнул Юра. – Где магазин?

– Недалеко. Знаешь, на углу…

– Никакого я угла не знаю! Веди меня, Алька, и не вздумай улизнуть. Показывай, где магазин.

Никакая сила не могла бы теперь заставить Алю улизнуть. Юра Борукаев, покупающий куклу, – это было слишком необыкновенное зрелище, чтобы можно было от него отказаться.

Юра делал такие огромные шаги, что Але приходилось почти бежать рядом.

– Только знаешь, Юра, они очень дорого… Я не знаю сколько… но ведь в комиссионном… И теперь же таких не делают.

– Кто говорит о цене? Дирекция не останавливается ни перед какими расходами!

Они вошли в комиссионный магазин. Аля бросилась к прилавку…

– Нет уже! Вот тут стояла… Значит, продали! Как досадно… Юра, Юра, пупсик остался! Юра, смотри, ты можешь купить пупсика!

Юра снял шапку и вытер платком лоб. Медленно подошел к продавщице.

Кругом – веселый винегрет из дамских туфель на высоком каблуке, часов, шелковых кофточек и чашек с голубыми цветочками.

– Скажите, – спросил Юра солидно, – у вас продавалась кукла с закрывающимися глазами? Вот эта девочка видела.

Продавщица оглянулась на кроватку с пупсиком.

– Нет ее. Они рядом лежали. Значит, продали. Если хочешь, мальчик, возьми пупсика. Показать?

Юра махнул рукой:

– Не нужно!

Другая продавщица, заинтересовавшись необычными покупателями, подошла и спросила:

– Что они хотели купить?

– Куклу с закрывающимися глазами. Не видно ее что-то. Должно быть, без меня продали.

– Да вот же она лежит!

– А я и не заметила… Мальчик! Мальчик!

Желтоволосая кукла щелкнула над прилавком голубыми глазами.

Юра споткнулся о коврик около двери, подбежал к продавщице и лихорадочно спросил:

– Сколько стоит? – Он вытащил из кармана Маринкину шапочку, примерил кукле. – Точно!

Эта кукла казалась Маринкиной младшей сестрой, пожалуй, даже дочерью, если не внучкой.

– Сколько?

Продавщица долго разглядывала билетик, подвязанный к кукле.

Услышав цену, Юра крякнул и положил куклу на прилавок.

– Я сейчас схожу за деньгами, у меня не хватает. Отложите мне ее.

Продавщица ответила равнодушно:

– Принесешь деньги и возьмешь.

– Алька, останься здесь! Держи ее, прямо из рук не выпускай. Я очень быстро!

Но не выпускать из рук было невозможно. Продавщица преспокойно взяла куклу и поставила ее за собой на полку, прислонив к дамской меховой шубе. Веселая куколка в розовом платье казалась особенно красивой рядом с черным мехом.

Копилка с глупой кошачьей мордой. Щель узкая, деньги не вытряхиваются. Юра с сердцем стукнул копилкой о стол.

Бабушка, задремавшая было в кресле, вздрогнула:

– Юрочка, ты что?

Юра поспешно пересчитывал деньги. Положил в карман, подошел к бабушке.

– Бабушка! – сказал он. – Через неделю мое рожденье, папа написал, что посылает мне деньги. Мне не нужно никаких подарков, дай мне сейчас двадцать два рубля двенадцать копеек!

– Зачем тебе деньги, Юрочка? Или ты фотоаппарат нашел?

– Отставить фотоаппарат! У девочки ноги больные… кукла без головы… Потом расскажу. Бабушка, дело идет о жизни и смерти!

Бабушка искала в кошельке.

– У меня только тридцатки, Юрочка!

– Сдачи принесу! – крикнул Юра, зажал в кулаке деньги и бросился к двери.

– Без головы! Батюшки, страсти какие! – шептала бабушка, трясущимися руками собирая со стола кошачьи осколки.

Уже по растерянному лицу Али Юра понял, что в его отсутствие случилось что-то непоправимое. Куклы не было на полке. Она лежала на прилавке рядом с целлулоидным пупсиком и пупсиковой кроваткой. Что-то еще было навалено поблизости, шелковое и меховое.

Перед прилавком стоял плотный, небольшого роста майор с лицом густого кирпичного цвета и разглядывал игрушки, видимо затрудняясь, какую выбрать.

Из – под распахнутой шинели (долго, должно быть, выбирал, жарко ему стало) виднелось такое количество орденов, что даже взрослого человека невольно охватывало любопытство пересчитать: да сколько же именно?

Но Юра не смотрел на ордена. Он отстранил от прилавка Алю, яростно сказал: «Эх, ты!» – и положил руку на куклу.

– Эта кукла продана, – сказал он самым своим решительным голосом, – вот деньги, – и подвинул к продавщице смятую кучку пятирублевок и трешниц – бабушкину тридцатку сверху.

Но если майор перед приходом Юры еще колебался, какую ему купить игрушку, – увидев соперника, он сейчас же понял, что брать нужно именно куклу с закрывающимися глазами.

– Па-а-звольте, молодой человек, – сказал он раскатистым басом, – эта кукла не продана, она продается. И покупаю ее я… Будьте добры, – обернулся он к продавщице, – выпишите мне чек.

– Товарищ майор, – воскликнул Юра, – возьмите пупсика! Я вас прошу, возьмите пупсика! Ведь вам все равно! Вы посмотрите, у него распашонки есть! И кровать, и все приданое! Посмотрите, какой он хорошенький! Ну, вот спросите девчонку: что интереснее? Алька, что же ты молчишь?

– Возьмите пупсика! – робко пискнула Аля. – Смотрите, какой он хорошенький! – Она положила пупсика на кровать и прикрыла одеяльцем.

Майор нерешительно посмотрел на Юрино взволнованное лицо, потом на продавщицу.

– Сколько лет вашей дочке? – спросила та.

– Три года.

– И вы хотите купить ей эту бьющуюся? – ахнул Юра. – Товарищ майор, она погибнет в первый же день. Вместо радости будет сплошное огорчение! И глаза выскочат, и все – начисто! Уж я-то знаю, как это делается. Один мусор на полу – и крышка!

– Для трех лет я тоже посоветовала бы вам взять пупсика, – поддержала продавщица.

Майор посмотрел на вытаращенные глаза пупсика и еще раз щелкнул кукольными закрывающимися.

– Товарищ майор, ведь вам все равно! А мне в одну душу вот эту, с захлопывающимися глазами… Сейчас привезут из больницы… Ноги больные. Нервное потрясение. Доктор сказал – не волновать… Разбили голову… Вы понимаете? – Юра повторил, как бабушке: – Товарищ майор, дело идет о жизни и смерти!

– Постой, постой, ничего не понимаю… Кого разбили? Кого привезли?

– Не привезли еще… сейчас привезут… ребенка больного! Любимая игрушка погибла!

– Ну и сказал бы сразу, чудак: для больного ребенка. А ты мне тысячу слов в одну секунду… И о жизни, и о смерти!.. Ладно, забирай свою красавицу, а я возьму пупсика.

Юра бросился к кассе, заплатил деньги, схватил куклу, надел ей розовую Маринкину шапочку и выбежал из магазина.

Аля поспешила за ним.

Выйдя за дверь, Юра сунул в карман оставшиеся деньги, зажал куклу между колен и с видом тигра, разрывающего добычу, обеими руками потянул куклу за голову.

Что-то лязгнуло, хрустнуло, выскочила какая-то закрученная проволочка. Голова в розовой шапочке осталась в руках у Юры.

Аля Якушина ахнула и, зажмурившись, села прямо на тротуар.

Юра деловито поковырял пальцем в дырке, щелкнул резинкой…

– Ага. Понятно… На, – сказал он Але, сунув ей в руки обезглавленную куклу, – бери. Может быть, пригодится в хозяйстве.

Из двери магазина вышел майор с большим пакетом под мышкой.

Аля вставала, отряхивая шубку от снега.

Майор сочувственно посмотрел на куклу.

– Уже разбили! – сказал он. – Действительно непрочная игрушка.

Звонок!

Мальчики вздрогнули, как преступники, застигнутые на месте убийства, и подняли головы от стола.

– Они! – сказал Саша. У него сразу осунулось лицо и глаза стали жалкими. – Я открою.

– Брось! – Юра остановил его за плечо. – Пускай ваша толстуха откроет. Дай какую-нибудь ленточку, мы завяжем кругом шеи. Потом приделаем получше.

Сашу не слушались руки, он не мог завязать бант.

– Завязывай скорее! – шипел Юра. – Я бы сам завязал, да не умею бантом… Ленточки ваши!..

Стукнула дверь.

В передней раздался знакомый тоненький голосок:

– Здравствуйте! Вот и мы… А где Маринка?

Мама вошла в комнату с Верочкой на руках.

– Маринка, мы с тобой скоро ходить будем! Где она?

– Вот она… Посмотри, Верочка: Маринка тоже была у доктора – и как он ее хорошо вылечил! Она очень хорошо кушала – посмотри, какие щечки румяные!

Саша говорил веселым голосом, Юра делал маме выразительные знаки.

Верочка, откинувшись на подушку, разглядывала куклу. Ее лицо было серьезно и строго. Она провела рукой по волосам куклы, недоверчиво потрогала щеки, потом подняла правую руку с отбитыми пальцами. Двух пальцев нет… И ноги болтаются, как прежде… Верочка пощупала знакомое платьице, туфли… Потом снова почти с ужасом посмотрела на изменившееся лицо.

– Она там, в больнице, выспалась хорошо, – подскочил Юра. – Теперь просыпается без подзатыльников!

– Смотри-ка! – Саша взял куклу. – Маринка, проснись!

Он поднял куклу. Она открыла глаза.

– Вот так здорово! – хохотал Юра. – Сама проснулась!

Верочка засмеялась тонким смехом и обняла куклу.

– Маринка, как ты поправилась! – Потом потрогала отбитые пальчики. – Хорошо бы ей ручки и ножки полечить… – прибавила она нерешительно и посмотрела на всех: на маму, на Сашу и на Юру.

– Вылечим! – крикнул Юра и завертелся по комнате на одной ноге.

Аля Якушина подошла к школе раньше всех. Она остановилась около двери и держала с растерянным видом туго набитый портфель. Увидела у ворот Соню Смирнову, кинулась к ней:

– Соня, иди сюда! Слушай секрет!

Соня заранее вытаращила глаза и приготовилась ахать.

– Юрка Борукаев – совсем ненормальный! – шептала Аля. – Вчера купил куклу с закрывающимися, жутко дорого, в комиссионном, надел ей розовую шапочку, ну, морозовскую, ту самую, вышел из магазина, голову ей оторвал, а ее саму мне дал. Честное пионерское. Смотри!

Приоткрыв портфель, Аля дала Соне заглянуть внутрь.

– И теперь я не знаю, что делать. Выбрасывать жалко, а без головы зачем она мне?

– Аля, послушай… – раздался над головами девочек таинственный шепот.

Аля и Соня отпрянули в сторону и завизжали так, что проходивший мимо Николай Иванович строго сказал:

– Борукаев, я тебя отправлю к директору!

– Николай Иваныч, за что? Ведь они сами визжат, ведь я же их не трогал! – смиренно возразил Юра.

Николай Иванович погрозил пальцем и ушел.

Юра опять шагнул к девочкам. Вид у него был просительный, почти умоляющий.

– Аля… Не визжите только!.. Я тебе зря тогда туловище отдал – мне оно самому очень нужно. Дай, пожалуйста!

Аля вздохнула с облегчением и засунула обе руки в портфель:

– Держи! Мне она всю ночь снилась, безголовая!

Мяч и песочные пироги

На дорожках скамейки стоят далеко друг от друга, а в середине сквера они сдвинулись тесным кольцом, будто собрались потанцевать вокруг клумбы и ящика с песком.

Ребята, которые выходят гулять, сразу идут к этим веселым скамейкам. С пустыми руками не приходит никто.

Песок еще немного влажный после вчерашнего дождя. Если принести формочки, можно печь на солнце великолепные пироги. Если взять лопатку, целый город можно построить: с высотными домами, с туннелями метро, с гаражом для легковых машин.

Зина взяла с собой совок и песочники, а Зинина мама на всякий случай захватила еще мячик в тонкой веревочной сетке.

Мама положила мячик рядом с собой на скамейку и раскрыла книгу. Зина перелезла через низкую деревянную стенку ящика и стала совком накладывать песок в формочки.

Две сестры, Галя и Валя, в одинаковых платьях, с одинаковыми бантами в волосах, немного подвинулись.

Старшая, Галя, сказала:

– У тебя пироги, а мы домик строим. Приходи к нам в гости, и шлепнула лопаткой по крыше нового дома.

Позднее всех вышел гулять Костя со своей бабушкой.

Костина бабушка старенькая и очень рассеянная, а Костя маленький и тоже очень рассеянный. Костя ничего с собой из дому не взял – забыл. И бабушка забыла про игрушки.

Бабушка сказала:

– Ты играй, Костик, играй, а я здесь посижу.

Костя сначала постоял у ящика с песком, посмотрел, как играют девочки. Потом увидел Зинин мяч на скамейке, рядом с Зининой мамой. Подошел и спросил:

– Можно, я мячик возьму?

– Возьми, дорогой, – сказала Зинина мама.

Пам! Пам! это мячик запрыгал по дорожке. Сначала высоко подскакивал, потом все ниже, ниже… Наконец просто покатился, мелькая синими и красными боками.

А Костя бежал за ним, подпрыгивал, повизгивал от радости, догонял, останавливал, обнимал обеими руками, снова бросал на дорожку…

Пам! Пам! Пам!

Зина обернулась. Мяч – синий с красным, совсем как у нее. Ни разу Костя не выходил гулять с таким мячом.

Она посмотрела на скамью. Так и есть! Рядом с мамой только пустая сетка лежит.

И вдруг Зине расхотелось печь песочные пироги, захотелось бегать за мячом. Она собрала свои формочки и отнесла их маме. Потом подошла к Косте и сказала:

– Я сама хочу мячиком играть.

Костя послушно отдал ей мяч, постоял немного просто так, увидел Зинины песочники и опять подошел к Зининой маме:

– Можно, я поиграю формочками?

– Поиграй, дорогой, – приветливо сказала Зинина мама. – А Зиночка моя где?.. Ах, вон она, за мячиком побежала.

Костя с песочниками и совком никак не мог перелезть через деревянный борт ящика.

Ему помогли Галя и Валя.

– Не садись на песок, он мокрый, – сказала Галя. Вот сюда сядь… Насыпай совком. Вот так.

А Валя сказала:

– Какие у него красивые пироги!

И правда, пироги у Кости были очень красивые. Он выкладывал их из форм не так, как Зина, не правильными рядами. Костя шлепал свои пироги вразброд, куда попало: на доску ящика, себе на коленку, какому-то мальчику в грузовик… Два пирога попали даже на крышу дома, который построили Галя и Валя. Вышло очень смешно.

А Зинин мяч проскакал по дорожке, запутался в траве и остановился. Зина опять подбросила его, но уже не так высоко.

Пам! Пам! – мячик лениво подпрыгнул еще раз… Кроме Зины никто в мяч не играл. Не так уж интересно играть в мяч. В песок интереснее.

Вот опять смеются Галя и Валя.

– Ты бы шофера пирогами угостил, сунь ему в окошечко.

Зина обернулась. Грузовик, наполненный песочными пирогами, медленно подъехал к песочному дому. Костя пристукнул совком – вот и еще один пирог готов, для шофера. Странно: знакомый совок и формочки знакомые. А рядом с мамой на скамейке формочек нет.

Зина спрятала мяч в сетку и положила его маме на колени:

– Подержи, – а сама пошла к ребятам и села рядом с Костей.

Костя сразу заметил, как Зина на него смотрит, и спросил:

– Ты хочешь играть своими формочками?

Зина сказала:

– Да.

Костя оставил на песке формочки и совок, огляделся и пошел к Зининой маме. За спиной Зина услышала мамин голос:

– Возьми, дорогой.

И опять:

Пам! Пам! Пам!

Это мячик несется, высоко подпрыгивая, а Костя – за ним. А у мамы на коленях только пустая сетка лежит.

Зине сразу надоело возиться с песочными пирогами.

Мячик на дорожке, мячик под скамейкой, Костя на четвереньках пробежал под скамейкой…

Когда Костя поймал наконец мяч и хотел опять подбросить его, он увидел перед собой Зину.

У Зины в руках ничего не было; песочники и совок она уже успела отнести маме. На этот раз Зина ничего не сказала, а Костя ничего не спросил. Он молча протянул ей мяч и ушел к песку, где играли ребята.

Галя дала ему лопатку.

– Вот, – сказала она, – делай дорогу к нашему дому, а я каких-нибудь веточек поищу – будет сад.

А Зина сидела на скамейке рядом с мамой и думала…

Если пойти побегать с мячом и оставить у мамы песочники, мама отдаст их Косте. Если играть песочниками и оставить мяч, мама отдаст Косте мяч. Сидя играть ни во что нельзя. А встать невозможно: в одной руке совок, в другой песочники, мяч лежит на коленях. Была бы третья рука – можно было бы и мячик унести с собой, но третьей руки нет…

Что делать?

Три копухи

Ребята! – сказала Евгения Николаевна, подходя к окну. – Смотрите, сколько снегу во дворе! Сегодня нам работы много. Кончайте скорее завтракать, пойдемте расчищать дорожки и делать гору. Берите лопатки… Ну, кто скорее соберется?

– Я!

– Я!

– Я!

Ребята живо оделись и веселой гурьбой выбежали во двор.

В комнате остались трое: Володя, Боря и Лида. Володя допивал молоко, Лида зашнуровывала теплые башмаки, Боря все собирался надевать рейтузы, а пока сидел на стуле у самой двери, поджав под себя ноги.

Спешат, спешат! Все время куда-то спешат! – недовольно сказал Володя. – А куда спешат – неизвестно! – Он отхлебнул еще немного молока и задумался.

– И всегда Евгения Николаевна торопит: кто скорее соберется да кто скорее сделает… – поддержала Володю Лида, лениво шнуруя башмаки.

– Скорее сделать легко, – заметил Боря, – а вот вы попробуйте медленнее!

– Медленнее меня никто ничего не делает, – сказала Лида.

– Не хвастай, голубушка! – Володя широко открыл глаза. – Один раз я так медленно пил молоко, что оно у меня в чашке прокисло, свернулось. Получилась простокваша. Я насыпал туда сахару и стал есть ложкой.

– Это что! – сказал Боря. – Вот я один раз так долго сидел не шевелясь – все собирался рейтузы надевать, – так долго сидел, что паук от моей головы к потолку большую паутину сплел и пять мух успел поймать, пока я сдвинулся с места!

– Ну что ж, ничего особенного! – воскликнула Лида. – Главная копуха все-таки я! Один раз я так долго обувалась, так долго ботинки зашнуровывала, так долго, уж так долго… Встала, а ботинки-то жмут! Стоять не могу!

– Почему? – спросил Боря.

– Потому что, пока обувалась, я выросла, и ботинки мне стали малы. Пришлось покупать новые. Конечно, я – главная копуха!

Стукнула дверь. Веселые голоса в передней:

– Володя! Боря! Лида! Где вы?

– Идите сюда.

– Смотрите, какую мы гору сделали!

– Берите санки! Идите кататься!

– Кататься? – крикнула Лида. – Стойте, стойте. Я первая прокачусь, меня подождите!

Ботинки зашнуровались сами: раз, два, и готово. Лида даже не успела из них вырасти.

Молоко само влилось Володе в рот и даже не успело прокиснуть.

Если бы в комнате и оказался какой-нибудь паучок и нацелился приладить паутинку к Бориной макушке – бедняга только бы ахнул: Бориной макушки уже не было в комнате!

– Я первая!

– Меня скорей прокатите!

Три копухи, расталкивая ребят, выбежали во двор, а главная копуха – Лида – летела впереди всех.

Совсем одинаковые

Мама защелкнула чемодан и надела шляпку.

– Вот, – сказала она, Николай и Андрюша, слушайте внимательно. Здесь, в левом ящике, лежат запасные ленточки. Нарочно сегодня заходила в магазин, четыре метра купила.

– Четыре метра? – удивился папа. – Милок, зачем же так много? Неужели по метру в каждую косичку?

– Они очень часто теряют. Я же говорю – это запас. Вот, Николай, посмотри сюда. Два метра голубой и два розовой. Розовая – для Вари, а голубая – для Вали. Не перепутайте, пожалуйста.

– Не беспокойся, милок, все сделаем. Позволь, как, как ты сказала? Для Вали? То есть для Вари?

Мама повторила терпеливо:

– Розовая – для Вари, а для Вали – голубая.

– Да ведь я, мама, знаю, – сказал Андрюша.

– Постой, Андрюшка… – Папа сдвинул брови и повторил несколько раз: Валя – голубая… Варя – розовая. Ва-л-ля… гол-лу… гол-лубая. Вар-р-ря – р-розовая! Прекрасно! Очень легко запомнить!

– А ну-ка проверим! – сказал Андрюша. – Папа, это кто?

– С голубыми косичками – значит, Валя, – твердо ответил папа.

– А это кто? – спросила Валя, показывая на сестренку.

– А эта с розовыми косичками значит, Варя!

– Запомнил! Запомнил! – радостно закричали ребята. Мама! Наконец-то запомнил!

Дело в том, что Валя и Варя были близнецы и так похожи друг на друга, что различать их без ленточек умела только одна мама. К тому же и платьица и шубки все у них было тоже одинаковое.

А папа только недавно вернулся из далекой северной экспедиции и все время путал своих девочек. Конечно, он знал, как похожи близнецы, но все-таки каждый раз, видя их рядом, качал головой и говорил:

– Нет, это удивительно! Ну совсем, совсем одинаковые!

Папа взглянул на часы и снял с вешалки мамино пальто.

– Пожалуйста, не волнуйся, ничего мы не перепутаем, все сделаем как надо. К тому же ты уезжаешь на две недели только! Если несколько раз мы назовем по ошибке Валю Варей, ничего особенного…

– Николай! – Мама сунула правую руку мимо рукава и сказала огорченно: – Значит, ты все, все забыл! Ведь я же повторяла несколько раз: доктор сказал, чтобы Вале гулять как можно больше, а Варе совсем нельзя и лекарство три раза в день…

– Помню, помню! – виноватым голосом ответил папа. – Вот из этой бутылочки. Не беспокойся, милок.

– Все сделаем! – докончил Андрюша.

И мама уехала. Это было в субботу. В воскресенье можно было не торопиться вставать, поэтому все проспали. Первыми, впрочем, подскочили близнецы, которым даже и в будни торопиться было решительно некуда. К тому времени, когда папа вышел из ванной, приглаживая мокрые волосы, Варя уже успела потерять левую розовую ленточку.

– Неважно, – сказал папа, – у нас есть большой запас. Сколько отрезать? Полметра хватит? Идите сюда, девочки, я причешу вас.

– Папа, – спросил Андрюша, – а заплести ты сумеешь?

– Надеюсь, что да. Мне приходилось успешно выполнять гораздо более сложные задания.

Светлые мягкие волосенки послушно разделились на пробор.

– Ты не так заплетаешь, папа, – сказал через минуту Андрюша.

– Нет, так.

– Нет, не так. Мама вплетает ленточку вместе с волосами, а ты просто завязал бант на хвостике – и ладно.

– Неважно, – сказал папа, – так даже красивее. Видишь, какие у меня банты большие, а у мамы на банты ничего не остается.

– Зато прочнее.

– Вот что, Андрей, довольно критику наводить. Что мама велела? Гулять как можно больше. Пейте молоко, забирай Валюшку и отправляйся. А мы с Варей займемся уборкой.

После уборки и гуляния папа с Андрюшей готовили обед, мыли посуду и долго отскребывали ножами и чистили пригоревшую сковородку. Наконец папа сказал «уф!» и лег на диван с книгой в руках. Однако очень скоро книга захлопнулась сама, папины глаза тоже закрылись сами, и папа заснул. Его разбудили громкие голоса:

– Папа! – кричал Андрюша. Близнецы потерялись!

Папа вскочил, как по сигналу боевой тревоги.

– Кто?.. Где?.. Да вот же они! Ну можно ли, Андрюшка, так пугать человека!

– То есть не потерялись, а перепутались. Мы в прятки играли… И под столами, и под вешалкой – ну и задевались куда-то все четыре ленточки. Я же говорил, что не так заплетаешь!

– Валя! Варя! Подите сюда!

Перед папой стояли две совершенно одинаковые дочки, смотрели на него одинаковыми веселыми глазами, и даже растрепаны они были совершенно одинаково.

– Неважно! – засмеялся папа. – У нас еще три с половиной метра этих ленточек. Я теперь хорошо помню: голубую – Вале, а Варе…

– Эх, папа, папа! Ну а как же ты их теперь различишь – какая которая?

– Да очень просто! Говорить-то ведь они умеют. Большие девочки… Тебя как зовут?

– Вая.

– А тебя?

– Вая.

Картавили близнецы тоже совсем одинаково. Папа задумался.

– Неаккуратно это у нас получается… Как же быть, Андрюшка? Ведь Варе пора уже лекарство принимать, а Вале – гулять как можно больше!

За дверью раздалось знакомое покашливание.

– Дедушка! – радостно крикнули ребята.

Дедушка поздоровался со всеми и стал протирать очки.

– Гулять, говорите, нужно? Вот я и пришел пораньше, чтобы погулять с Валечкой. Я и мамочке обещал.

– Вы пришли как раз вовремя, Константин Петрович! – сказал папа. – Видите ли, у нас… то есть… Ну, короче говоря, близнецы перепутались! И рассказал дедушке, что произошло.

– Как же это ты так, Николай? – Дедушка с упреком посмотрел на папу. – Родной, можно сказать, отец, а родных, можно сказать, дочек перепутал!

– Что же делать, Константин Петрович, виноват, конечно! Да ведь когда я уезжал, они совсем чуть-чуточные были. Позвольте, Константин Петрович! А вы-то сами? Родной, можно сказать, дедушка? И родных, можно сказать, внучек… А ну-ка, где Валя? Где Варя? Какая которая?

Дедушка медленно надел очки и посмотрел на внучек.

– Кхм! Кхм!.. Н-да! То есть… Кхм!.. Кхм!.. Очки у меня слабоваты стали! Не по глазам уже. Вот если бы мне очки посильнее.

Андрюша засмеялся громче всех.

– А уж тебе, Андрей, совсем стыдно, – сказал папа, – и не уезжал никуда, видишь их каждый день…

– Да, да, – поддержал папу дедушка, – без очков, и глаза у тебя молодые, а родных, можно сказать, сестренок…

– Что же я-то? – оправдывался Андрюша. – Я ничего. Я их до болезни очень хорошо различал: Варя была потолще. А в больнице они похудели по-разному и стали совсем одинаковые!

Папа решительно подошел к буфету, взял пузырек с лекарством.

– А ну-ка, Варя, – сказал он, – иди-ка сюда, пора лекарство пить. Девочки! Кому я давал лекарство сегодня утром?

Валя и Варя переглянулись и ничего не ответили.

– Эх, папа! – зашептал Андрюша. – Разве они скажут? Кому охота лекарство пить? Ведь оно горькое.

– Что же, – сказал папа, – попробуем по-другому. А ну-ка, дочки, кто сейчас пойдет с дедушкой гулять как можно больше? Валя, иди сюда, я тебе косички заплету и надену шубку.

Он помахал голубыми лентами. Девочки опять посмотрели друг на друга, лица у них стали грустные, но молчали обе.

– В чем дело, Андрюша? – тихо спросил папа. – Почему же теперь не отзывается Валя? Ведь они любят гулять с дедушкой?

– Конечно, любят, – ответил Андрюша. – Потому Валя и молчит. Варя дома остается, а Вале ее жалко!

– Молодец эта Валя! – одобрительно сказал папа. – Я ее уважаю.

– А Варю? – спросил Андрюша. – Знаешь, папа, пожалуй, если было бы наоборот… Варе – гулять, а Вале – пить лекарство… Папа, стой! Дедушка, стой! Я знаю, что нужно делать!

Андрюша подбежал к буфету.

– Вот, – сказал он очень довольный и вынул вазочку, в которой лежал большой пряник. – Один только остался. Как раз то, что нам нужно! Возьми! – протянул он пряник одной из девочек. – Раздели пополам, себе возьми и сестре дай!

Близнецы одинаково заулыбались, тоже очень довольные. Девочка взяла пряник и старательно разломила его.

Разломился пряник, впрочем, не совсем пополам, один кусок оказался заметно больше другого. Этот кусок девочка оставила себе, а тот, что поменьше, протянула сестренке.

– Варя! Со смехом закричал Андрюша. – Вот Варя! Вплетай скорее розовую ленточку! Это Варя!

– Ничего не понимаю, – сказал папа.

– Ты видел, папа, она себе больше взяла! Уж если бы Валя делила, было бы точно как в аптеке! А если бы даже не ровно разломилось – все равно она бы себе поменьше оставила, а Варе – побольше. Уж она у нас такая! Дедушка! Иди гулять с Валей! Папа! Давай Варе лекарство!

Андрюша смеялся, близнецы заплакали, дедушка, улыбаясь, ушел гулять с Валей.

А папа расстроился. Он посадил Варю себе на колени, старательно вплетал розовые ленточки в светлые волосенки – по-маминому вплетал, чтобы не потерялись, – и грустно приговаривал:

– Эх, дочка, дочка! А я-то думал, что вы у меня совсем-совсем одинаковые!