Текст книги "Романы. Трилогия."

Автор книги: Николай Блохин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)

Глава 22

 Минуты три все присутствующие молча созерцали содержимое открытого ящика. Содержимое искрилось и сверкало бриллиантами и изумрудами на золотых кольцах. На сколь же многих руках при «той», исчезнувшей ныне жизни, красовались драгоценности! Сдернуто! Хорошо, если не вместе с пальцами…

Глядя на блеск камней и золота, Штакельберг видел окровавленный палец своей жены. А перед глазами сестры Александры все перстни вдруг начали подниматься из ящика и замирать в воздухе, и в каждом кольце из воздуха же начинал проступать и проявляться палец его обладателя, вот уже и кисть видна, вот и рука целая, а вот и весь человек сгустился-появился всей плотью вместе с одеждой… Гостиная наполнилась изысканнейшей публикой, да и не только гостиная и не только изысканнейшей – всякая публика заполнила собой и дом, и двор, и площадь, и еще дальше…

– …О, профессор Никольский! Рад приветствовать, – рукопожатие, легкий перестук перстня о перстень. – Чем вы расстроены?

– Да все тем же, граф: этим «экстазовым», как о нем говорят в Москве, Восторговым. Просто клокочу от ненависти. Сам я черносотенец, но грани приличия надо иметь!

Граф сочувственно развел руками…

Сестра Александра видела о. Иоанна Восторгова один раз, он приезжал к ним в лазарет исповедовать и причащать. И в конце слово сказал раненым и всем присутствующим. Она помнит его до сих пор, он говорил, будто гвозди вбивал громовым своим голосом:

– Коли мы душой Божьи – телом Государевы! Бог к нам милостив, а Царь – жалостлив. Любая воля Его – закон, и нами да не судима будет. Без Бога свет не стоит, без Царя держава не правится. Он – живое напоминание Промысла бодрствующего о России, Он – живое воплощение милости Божией к нам! Он – орудие Божьего о нас смотрения! Восстали нынче супостаты на эти истины. Страшно и опасно нынешнее положение родного нашего Русского народа, многие даже готовы отказаться от знамени Православия! Не приведи, Господи… И вот тогда, замученные раздорами классов и сословий, мы, как бездомные бродяги, без прошлого, без Родины, обратимся в блудный и развратный Вавилон, и будут заглушены и неслышны наши стоны и рыдания в нашем страшном пленении… Как коршуны сторожат враги России смертный час ее, в единении с нашими домашними иудами, что «от нас изыдоша, но не беша от нас». Да не сбудется сие, аминь!..

Последнюю фразу батюшка Иоанн произнес со слезами.

Сейчас сестре Александре казалось, что и над головами изысканнейшей и прочей публики, «салонирующей» по залам и площадям, гремит его голос, а головы их орошают его слезы…

– …Нет, ну это уже превосходит все пределы! Опять, говорят, этот Гришка Наследника исцелил!.. Да что у них там, врача толкового нет, чтоб объяснить, что этот проходимец подлаживается под выздоровление? Вот и совпадение!

– Ой, и не говорите, генерал, – а это уже сама хозяйка дома; пальчика графини с восхитительным шатровым изумрудом в могучей генеральской ручище с двумя могучими перстнями изящно касались генеральские губы…

– …Вчера я имела неудовольствие в очередной раз оценить безвкусицу этой… Великие Княжны были в безобразного цвета платьях, сплошная сумеречность, эти темно-коричневые тона – ужас! Ну и что ж, что Великий Пост! Ох уж эта пещерная ортодоксия!

– Зато у Вас, сударыня, все как всегда изумительно. Мой подарок на вашем пальчике блекнет перед всем остальным. Что у нас на вечер?

– Сначала мы с баронессой Дановской едем в одно место слух инициировать, как Она спаивает Государя, ну а потом… я, ес-те-ственно ваша, мой юный обожатель!..

– …Привет, слышал, у тебя новое сногсшибательное дело?

– Точно. Из Петропавловского собора с гробницы Александра III украдено тридцать два золотых венка.

– Эх ты!

– Вот тебе и «кудэх-ты»! Сторожа украли. За ночь расплавили и перстни отлили. Продали тут же. Один только расплавить не успели. Взяли их через перекупщика. У него два кольца оставалось, я купил по дешевке. Во, вишь, какое – руки не поднять. Перекупщика брать не за что, а эти сознались. На допросе спрашиваю (двое их): «Что ж это вы Царя так потревожили?» Один отвечает: «А мне, что Царя, что холопа – одна ж...а», а второй говорит, что Царице хотел напакостить, вон, мол, про нее что говорят. Вот такие нынче сторожа у царских гробниц!

– А ведь обоих я буду защищать!

– Слушай, да вашей адвокатской шайке денег дай, вы и сатану оправдаете?

– А если он вам, следователям, денег даст, так вы и ангела засудите, ха-ха-ха!..

– …Нет, вы представляете, на приеме, при всех!.. этот Жевахов*, который хлопочет о прославлении Иоасафа Белгородского… кстати, ну сколько можно? Ох, уж эти свя-тые! При Нем уже канонизировано больше, чем за весь прошлый век… Лучше бы Супругу свою манерам поучил, хотя… чему Он может научить, кроме стояния в церкви. Как Она картинно глазки закатывает… Какое на вас очаровательное колечко, княгиня, впрочем, сам ваш пальчик очаровательнее всех колечек, позвольте…

– Ну, ну, Ваше Высокопревосходительство… Вадик!.. Ну не так откровенно, мы не одни…

– Но когда же мы будем одни?.. Да, так я говорю, этот Жевахов спрашивает Государя, видел ли Он, когда был на канонизации этого старичка Серафима из Сарова… ох уж эти святенькие старички… лучше б конституцию дал, Гришку б убрал, да Свою б в монастырь отдал, где ей самое место… Ну, так видел ли Он Пашу Саровскую?

– О, слышала! Говорят, совсем сумасшедшая старуха, а наши сумасшедшие ортодоксы ее за про-ро-чицу почитают.

– Вот, вот… А Государь и отвечает, что Он сподобился, а? Каково? Спо-до-бил-ся ее видеть! А Эта рядом стоит и восторженно глаза закатывает, и Она, мол, спо-до-билась… Царская семейка!.. Бедная Россия!.. Позвольте…

– Ну, Вадик…

Таяла, вновь в воздухе растворялась изящнейшая и остальная публика, вместе с пальцами, на которых кольца сверкали. Растаяла, а кольца и перстни разом ухнулись назад в ящик. И он казался сейчас сестре Александре отхожей ямой. И в этой яме все золото России. И туда ему и дорога.

Штакельберг запустил руку в ящик, пошарил.

– О, а там внизу золото: червонцы, часики буревские, портсигары, м-да… ой… – Штакельберг вынул кольцо с огромным шатровым изумрудом. – Старый знакомый…

– Это графини Богданович, – сказала сестра Александра.

– А… а ты откуда знаешь? – Штакельберг ошеломленно уставился на сестру Александру.

– Я его видела на ней. Только что.

Тут уж все остальные взглядом Штакельберга воззрелись на нее.

– Я видела… всех их… – сказала сестра Александра и опустила глаза.

Каждый сказал: «Грхм», а Штакельберг добавил:

– Я бы их детям не показывал. А теперь прошу выслушать предложение насчет всего вот этого, – продолжил он, кивнув на ящики. – Положение такое, что возвращать это некому. Чтоб это оказалось в казне у этих… – Штакельберг метнул взгляд на Буюликова, – я против. Они не государственная казна, они шуты времправлятели несерьезные, как говаривал хозяин Центробалта. Может, вернем это родному Центробалту? О, даже Бубликов дрожать перестал, вопросу удивляется.

– Чтоб это отдать в кассу округа, Лавру Георгиевичу – против я, – сказал штабс-капитан. – Минвоенмуру – против вдвойне.

– Что это Божий подарок именно нам – уверен, – продолжал Штакельберг. – Вот такое вот дерзкое мнение у меня, и ясно, что распорядиться им надо на пользу Отечеству, прошу прощения за высокопарность. Хотя, если мы, положим, пропьем колечко графини Богданович, ничего в этом кощунственного не нахожу.

– Ничего не надо пропивать, дяденьки. Я тут нашла, когда мы сюда шли, в одном кабинете… много там.

– Так в чем же дело! – вскинулся штабс-капитан. – Какая езда без заправки? И как же это ты углядела?

– Так вы же мне приказали оглядываться и искать всякое интересное. Это тот кабинет, куда вы первой гранатой… А я и заглянула потом. Мебель в куски, трое этих – наповал, а четверть в углу целая стоит. Чистый, медицинский.

– Четверть? – барон Штакельберг довольно выпятил губы.

– Отставить, – вмешался полковник. – Пока я комдив – отставить. Только в вагоне и только после того, как тронемся. Нам еще до него добраться надо и еще в него забраться надо.

– Заберетесь, – тускло сказал Бубликов. – С такими-то мандатами… А вот мне чего делать? Тот вариант, что вы предлагали, не пройдет, к тому же…

– Кстати – да, не пройдет, – Штакельберг на секунду задумался. – Вот для тебя полное алиби: сейчас ты дуешь в свое министерство… Короче, ты здесь вообще не был, ждал, ждал в министерстве этого Лурьева, а его нет и нет, и неясно где, а тут тебе срочное предписание из штаба округа: срочно отправить группу… э-э… товарищей – так ведь они говорят. Иван Иваныч, печати, говоришь, с тобой?..

– Сделаем, – вздохнул штабс-капитан, – не в первой.

– Ну вот, не дождался Лурьева, отправил Сашеньку с Хлоповым с секретным предписанием за хлоповскими дынями. Когда сюда новые центробалтовцы нагрянут, вот это увидят, думаю, ни одному из них в башку не придет… Ох, груб я стал, ребята – на тебя и министерство твое подумать. А ты насмерть стой: не ведаю, не был, а для устойчивости стояния – вот тебе костылек, – Штакельберг взял пачку сторублевок. – Бери, и премии не забудь выдать тем, кто знал, что ты здесь был…

– Только двое знают.

– Вообще замечательно. А лучше их сплавь пока куда-нибудь. Видишь, думал – убивать будут, а стал богатым. Цены, Слава Богу, на уровне шестнадцатого года держатся благодаря грандиозным накоплениям Царского режима. Но – ясно, накопления будут таять, все будет дорожать, а цена ассигнаций – падать. Братишки с «Гангута» и сами работать не будут, и не дадут никому… Да, а чего ты хотел добавить «к тому же»?

Очень тяжко вздохнул Бубликов:

– К тому же, господа, не сегодня завтра с «Гангута» нагрянут еще товарищи матросы.

– С «Гангута»? – полковник покачал головой. – Да сколько ж их там?

– А там с трех кораблей и береговые с Кронштадта.

– Хоть бы потонул с перегрузки.

– Не потонет. Слишком хорошо сделан. Последнее изделие верфи-дока имени Цесаревича Алексия, – сказал штабс-капитан. – Теперь он, пожалуй, и корыта не потянет.

– Это почему же? – Бубликов слегка даже привскинулся, мол, мы, ныне властвующие, тоже все-таки не совсем хухры-мухры. – Заложенный линкор «Светлана» уже…

– Линкор «Светлана» заложен не вами! – вдруг очень зло почти что вскричал штабс-капитан. – И он именно – уже!.. Уже только на металлолом готов после вашего месячного правления… ух!..

Бубликов съежился и вновь задрожал.

– Так что там с этим подкреплением с «Гангута»?

– А там вот что, господа. Те, кого вы здесь перевоевали – ангелы по сравнению с теми, кого ждут. Там есть целая бригада, они себя беповцами называют, то есть, бей попов. Ну, эти вообще, слов нет. И им мне тоже поезд готовить – в Севастополь.

– Ну, понятно, – задумчиво проговорил Штакельберг. – на подмогу местному Центрочерномору и его тридцати трем богатырям. Ну что ж, этому мы помешать не сможем. Буду заканчивать свое предложение и прошу прощения за самовольную растрату в пользу растратчиков и взяточников путейского министерства… Да, товарищ Бубликов, я надеюсь, по пути нашего следования нам никто палки в колеса вставлять не будет? Разбора рельсов, нечаянной стрельбы по составу, Вырицкого тупика не предусматривается? Мы тебе не нейтральные Георгиевские кавалеры, мы там три дня стоять не будем…

Бубликов быстро-быстро замотал головой: «Да что вы, не законченный же я дурак!»

– Ну вот, помощь нуждающимся мелкими партиями исключена, на пятом нуждающемся в лучшем случае заберут, в худшем – убьют, или, как говорят братишки, шлепнут. Все разом отдать Церкви? Не пройдет. Некому. Ну не думской же комиссии по церковным делам со сволочью Львовым* во главе! Так что, груду ассигнаций делим на пятерых – и на месте каждый смотрит: как и во что их обратить. Понадобиться соединить – спишемся. Ну и пить, кушать нам надо. Но и не более того… Да, Бубликов, не советую покупать недвижимость. Всю недвижимость ждет участь этого особняка. А золото с камушками, господа, консервируем где-то в одном месте, ему сейчас применения нет. Даже предлагаю ни колечка, ни червончика отсюда не брать… До гроба перед глазами будет стоять палец жены… а Сашенька, вон, оказывается, и похлестче чего видела. Я думаю, а закажем большую Могилёвскую – все золото на оклад, а камушки на украшение! Что от того, что шатровый изумруд на пальце Богданович сидел? Что он, хуже от этого стал? Да хоть и хуже! Да пусть хоть на каждом камне кровь, что, не испарится она, когда батюшка ее освящать будет?! Ну и естественно, хранителем этого ящика предлагаю полковника…

– Отставить, – жестко перебил полковник. – Не гожусь. Я нынче здесь, завтра там, и не знаю, где здесь и когда там. Я ваш комдив только в боевой обстановке. Я приказываю попечительство золотой казны принять штабс-капитану Видову. И место хранения должно быть известно только ему.

– Ишь ты, приказываю, – огрызнулся тот. – Ты ж приказыватель только в боевой обстановке.

– А она продолжается. Не валяй дурака, ты единственный, кто на месте сидишь, печати всякие при тебе.

– А на фронт пошлют? А от фронта я бегать не буду. А там убьют? А место известно только мне.

– А значит, на то – воля Божья, – подал голос Иван Хлопов. – Значит, не время этим камушкам икону украшать.

– А если не пошлют, вдруг на это золото ты здесь наберешь полк нормальных?

– Нет, Вашвысокблагородь, – горько вздохнул штабс-капитан. – Золотом нормальных не найдешь, золотом нормальных потеряешь.

– Да что вы, дяденьки, да не убьют вас, – лицо сестры Александры вдруг засветилось детской мечтательной радостью:

– Да, обязательно Могилёвская. И такая, как на Царицыном образке, пеплом святым запыленная, и… а если… – мечтательная радость обрамилась борением мысли: – Да! Нет, не Могилёвская, пусть это будет Воительница… Огненная… ведь святой пепел от святого огня. И… да! В центре Владимирская… обязательно Она. Она – Верховный Главнокомандующий, а вокруг – командующие фронтами – Казанская, Донская, Смоленская – все Воительницы, – подбородок сестры Александры затрясся, на глаза выступили слезы. – И одна из них – Могилёвская… И Они не предадут! И без пушек, без Георгиевских кавалеров, без всего, но с Ними!.. Мы всех одолеем!.. Да и не полезет никто!.. – сестра Александра закрыла лицо ладонями и затряслась в рыданиях.

– Э, э, Сашенька, ну… – Штакельберг обнял ее и прижал к себе, и на его груди она зарыдала еще сильней. – Ну… – и он не знал, чем продолжить это «ну», он смотрел поверх О.Т.М.А. на сестринской накидке и видел отходящий Царский поезд с Могилевской платформы и бегущую за ним плачущую сестру Александру тем плачем, что сотрясает сейчас его плечи.

Глава 23

 – Ну что, Иван, – угрюмо сказал Хлопов полковнику. – Мне что ль тебе вот так уткнуться? Я на грани.

– А мне кому? – полковник видел хохочущее толстомордие Машбица и стоящего на коленях плачущего городового в штатском. Каким разным плачем, оказывается, плачет человек…

А штабс-капитан грань все-таки перешел. Видно было, что он прикладывал титанические усилия против перехода, но дрожанию челюсти и проступанию влаги в глазах эти усилия противиться не смогли.

– Ну что, три Ивана, – он обращался к Хлопову и Свеженцеву, и дрожание челюсти его усиливалось с каждым звуком. – Это ж все мы натворили!!! Что мы оставим этим девочкам?!

– Отставить! – почти прорычал полковник. – Уж точно, что не слезы от наших р-рыданий мы должны им оставить! Сестра милосердия Александра, смирно!

Сестра Александра оторвалась от Штакельбергова плеча и вытянула руки по швам с опущенной головой.

– Поднять глаза!

Когда сестра Александра согласно приказу глаза подняла, ее узнал Бубликов. Крупным планом стояло сейчас то ее лицо, лицо бегущей за Царским вагоном и уже безнадежно отставшей, лицо, перекошенное от горя-ужаса. Кричащий рот и плачущие глаза – все это было совсем не похоже на прекрасную успокоенность, глядящую сейчас на полковника, но – узнал. И рядом виделось ему перекошенное брезгливой гримасой усатенькое довольненькое (наконец-то увозим Царя от войск) его лицо, глядящее в окно вагона. Мгновение длилось видение бегущей сестры милосердия и себя, и в это мгновение резко утихло смрадное дыхание в душе, и эти люди увиделись совсем по-другому. «Продолжай мгновение!» – выкриком пронеслось по сознанию… Нет!.. И вновь заколотило ознобом.

– Сестра Александра, Сашенька, я, полковник артиллерии Его Величества, обещаю тебе: будет икона. Именно такая, как ты сказала – Огненная, и все эти бриллианты будут на окладе из этого золота. И ковчежек при Ней – со святым пеплом! И мы внесем Ее вместе с Императорским штандартом в Белокаменную! И встречать Ее будет Сама! Верховный Главнокомандующий икон Российских – Владимирская из Успенского собора… Ну, если не мы, то кто-нибудь после нас…

Озноб у Бубликова резко усилился. И тут зазвонил телефон, стоящий на столе красного дерева, загаженном так же, как и кресло. Все вздрогнули от этого звонка. Властвующие силы перевернутого мира напоминали о себе.

– Куда ты руку тянешь, дуралей? Тебя же здесь нет, – Штакельберг отвел руку Бубликова и взял трубку.

– Боцман Жуткий на проводе… Да это фамилия такая… А я с Севастополя только что прибыл… Да я знаю, что вы туда… Ревпривет севастопольским лично от меня…

Сестра Александра прыснула, остальные, кроме Бубликова, тоже. Барон Штакельберг, страдальчески гримасничая, всем показал кулак, отчего все прыснули еще раз, а штабс-капитан едва не рассмеялся.

– Да меня в Севастополе даже Графская пристань узнает, приветствует, хоть и каменная… Нет, Лурьина нет, он на эксе, а… а Берш вас встречать и поехал… а Бубликова нет еще… Ага… А ты-то кто? Комиссар Глазуха? Ага, передам… На шлюпках?.. Сигнала от Берша дождитесь, он через полчаса будет… Не, Колчак улизнул… Сам жалею… Давай, глазуй, Глазуха… Братишкам привет от Севастополя…

Штакельберг положил трубку.

– Ну, чего ухмыляешься, – накинулся он на штабс-капитана, – когда с тобой боцман Жуткий говорит?!

И тут все захохотали, даже Бубликов.

– Однако, не до смеху, господа, – мрачно сказал Штакельберг, когда отсмеялись. – «Глазуха» – опять рыба, и, кстати, весьма неплохая на вкус… вообще-то в Неве не водится, да вот, приплыла. Через полчаса, господа, с родного «Гангута», он на рейде у Морской, начнется шлюпочный десант, конечная цель которого – Севастополь, где меня и Графская пристань узнает, хоть и каменная. Естественно, через наш Николаевский вокзал, где уже должен стоять состав, приготовленный товарищем Бубликовым.

– Как?! – вскинулся Бубликов. – Да как можно?! Да невозможно так быстро.

– Иначе поедут на тебе, – так заявил товарищ комиссар Глазуха.

– А где эта Морская?

От того, как полковник задал этот вопрос, с задумчивым взглядом в себя, все повернули головы к нему, а Бубликов быстро выпалил:

– У меня карта есть.

– Вот здесь он стоит, – показал Штакельберг, когда раскрытая карта легла рядом с телефоном.

– Откуда был звонок? – спросил полковник.

– А вот из этого дома. Типография и склад книготорговца и издателя Тузова.

– Знаю, – сказал Хлопов, – хороший человек. Нам от него на передовую Евангелие привозили.

– Его только что убил комиссар Глазуха.

– Эх!.. – выдохнул Хлопов и мотнул головой.

– Сколько их там?

– Трое, – Штакельберг внимательно смотрел на полковника. – Думаешь?..

– Погоди, – полковник вынул из сумки компас, положил его на карту, потом секунд на пять закрыл глаза. – Да! Отправим Глазуху к Бершу, пусть вместе плавают. Пятнадцать километров – накроем. И пушка направлена как раз туда, двигать не надо… Могилёвская… Итак, всем внимание на меня, слушай мои команды. Штабс-капитан Видов, хватай оба «кольта», бери лент побольше от «максима» – они подходят, бегом в грузовик, заводи его и жди меня. Эта Глазуха бершовский грузовик знает, меньше проблем будет при занятии дома – давай!

– Слушаюсь, – козырнул штабс-капитан и исчез с кольтами в руках.

– Сашенька, слушай, голубка, внимательно…

– Я попрошу обращаться по уставу, Ваше Высокоблагородие, – грозно перебила сестра Александра, стоя навытяжку.

Свеженцев обалдело замигал, Штакельберг сжал губы, Хлопов отвернулся.

– Дяденьки, я – равноправный…

И тут всех троих прорвало, а Штакельберг аж закашлялся, хохоча, пришлось даже Хлопову по спине его бить.

– Виноват, сестра Александра. Так… все, господа, успокаиваемся. А ты, Иван… виноват, рядовой Хлопов, марш к орудию, замок проверь, ящики вскрывай… Бери карту и компас, прикинь точную наводку.

– Есть, – рядовой Хлопов поднял с пола шашку и убежал.

– На вас, сестра Александра, лежит самая ответственная часть операции: вы будете сидеть на телефоне, то есть, стоять рядом с ним, слушать, что я буду говорить из тузовского дома, и слово в слово то, что я скажу, кричать из окна барону Штакельбергу и рядовому Хлопову. Кричать точно, внятно и раздельно. Ясно?

– Ясно… Простите меня, Иван Сергеевич.

Тот обнял ее и чмокнул в О.Т.М.А. над крестом.

– Барон, веди сестру Александру к тому торцевому окну и открывай его. Если не откроется, вышибай. Проверь телефон, если не работает, протянешь этот, я там целый бут телефонки видел. Проверяй звонком прямо туда в тузовский дом, этой рыбе. Скажи: полковник будет на грузовике вместо Борша, свой человек, с сотрудником.

– А, может, в качестве сотрудника – боцмана Жуткого?..

– Нет, ты здесь больше сгодишься. А вдруг еще какие сюда нагрянут? У пушки пусть «максим» заряженный будет. И сразу к орудию спускайся. Ну а мы с Бубликовым ящики с богатством к нему сейчас потащим.

– А что вы задумали, господа? – недоуменно спросил Бубликов.

– Мы задумали облегчить вам службу, – ответил полковник. – Мы задумали ситуацию, при которой вам не придется формировать второй эшелон на Севастополь. Боцман Жуткий против.

– Категорически. И даже предлагаю не голосовать. Пошли, Сашенька.

– Ну?

– Порядок, Вашевысокоблагородь, все работает, все на месте, и направление орудия в самый аккурат к тому месту. По азимуту ствол ходит как надо, орудие двигать не придется.

– Да коли надо, сдвинем, – сказал, подходя, Штакельберг.

– Оно три тонны весит, лучше не двигать.

– Дядь… Господа! – раздался из окна голос сестры Александры, – а и кричать не надо. Как близко.

– Ну и замечательно. Давай, Иван, ставь ствол сразу на максимум, варьировать от него будешь. При работе Бубликов и Штакельберг – в твоем подчинении. Снаряды будете подавать, – последней фразой полковник обращался к Бубликову; тот молча покивал головой.

– Значит так, – подвел итог полковник, – если через 45 минут звонка от меня нет, выстрелов не производите, садитесь в машину и – на вокзал, грузитесь и едете.

– Но-но!..

– Никаких «но», боцман Жуткий. Мало ли что там, и кто там, и сколько, и вообще…

– Иван Сергеевич, а я все слышала. Как же вы так? Да ведь с вами – Могилевская со святым пеплом!

– А подслушивать нехорошо, тем более, старших по званию… Молись, Сашенька, и да вывезет нас наша Могилевская. Поехали.

– Сколько вас тут?

– Трое, товарищи… Как вас?

– Кровопусков, – буркнул полковник, оглядывая помещение.

– Шеегрызов, – отрекомендовался штабс-капитан, хищно улыбаясь.

– Ух, хороши у вас фамилии, по-нашенски… А боцман Жуткий как?

– Боцман Жуткий готовит матчасть для стрельбы по противнику. Давай всех сюда.

– А чего это вы в погонах?

– Для конспирации, – ответил Шеегрызов, улыбаясь еще шире. – С вами разберемся, офицерье глушить поедем. А где тело хозяина дома?

– Так вывезли, чего с ним… богописец, мать его…

– А ведь красавец корабль, – с выразительным вздохом произнес Кровопусков, рассматривая в «дубинокль» «Гангут». – Его бы пушки, да по назначению…

Вокруг крейсера уже стояли на воде шлюпки с братишками, с бепом во главе, готовясь плыть.

– Сколько их? – спросил Кровопусков, не отрываясь от эффектного зрелища.

– Семьсот. На Севастополь хватит, а то там нюни начали распускать черноморцы. Чтобы пускать кровя, надо сначала свежей влить, как говорит товарищ Берш. Вот и вольем…

Иван, трупы оставляем на месте, я с телефоном к слуховому окну, провод достанет, а ты с пулеметом – к набережной. Пока сиди за парапетом и не высовывайся.