Текст книги "Сидоровы Центурии"

Автор книги: Николай Симонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

– А это у кого какой темперамент. Кому любопытно, а кому и надо! – заявила Петрова и, словно нечаянно, взяла его под руку.

– Эх, Петрова, Петрова, ты же – не корова? – пошутил он, догадываясь, что половозрелая фельетонистка увязалась за ним неспроста.

– Так ведь и вы, простите, не ангел. Между прочим, что вы Лене Водонаевой на Пионерских, то есть Патриарших, прудах предложить изволили? – спросила Петрова, норовя прижаться к нему бедром.

– Екэлэмэнэ, опять попал! – подумал про себя Павлов, но в ответ сказал то, что, по его мнению, могло помочь ему как-то выкрутиться:

– Я предложил ей воздушный поцелуй.

– А она решила, что minet.

– Нет!!!

И тут Петрова раскрыла свои карты веером:

– Ладно, я пошутила. Но видите ли, Дмитрий Васильевич, в чем дело. Французы называют то, что вы ей предложили, "поцелуем души". И сделали вы это не где-нибудь, а на весьма примечательном месте. Лена – девочка очень впечатлительная. Меня, лично, вся эта галиматья с Иерушалимом и Понтием Пилатом совершенно не волнует. Но! Вы мне честно скажите, если, конечно, знаете: чем любовь отличается от удовольствия? Или это – одно и то же?

В это время они как раз проходили мимо макулатурного склада, дверь которого прямо на их глазах с противным скрипом медленно распахнулась настежь, а потом с лязгом захлопнулась. Может, днем это было бы не так впечатляюще, но ночью, при свете прибывающей луны, зрелище было не для слабонервных. Даже у Павлова мороз по коже пошел. Не говоря про Петрову, у которой сердце ближе к пяткам провалилось. И они сиганули так, будто за ними погналась стая бешеных собак. Внезапно в спортзале, да и во всей округе отключилось электрическое освещение.

VI

Для того чтобы успокоить перепуганных не на шутку юнкоров, Павлов сам предложил им продолжить беседу о профессии журналиста. На том же месте и в том же составе. В спортзале было темно и немного жутко. Девчата расположились вокруг Павлова полукругом на доступном для зрительного восприятия рассказчика расстоянии вытянутой руки. Петрова та вообще на его плечо стала заваливаться так, что ему пришлось заставить отодвинуть от себя ее горячее тело шутливым замечанием:

– Петрова, ты своими телесами меня скоро совсем задавишь!

После его рассказа начались вопросы, и завязалась свободная дискуссия.

– Дмитрий Васильевич, а вы только в прозе работаете, или в других жанрах тоже?

– Пишу стихи, даже тосты иногда приходится сочинять.

– Ой, тосты! Я знаю: "Однажды, когда все птицы полетели на юг, одна маленькая, но очень гордая птичка захотела полететь на Солнце…"

– Что, птичка, однажды я сочинил тост про кота.

– Про кота? Как интересно! Прочитайте!

– Только этот кот не совсем обычный. Даже более необыкновенный, чем чеширский кот из "Алисы в стране чудес". Вы Льюиса Кэрролла читали?

– Читали! – хором ответили юнкоры.

– Так, вот, имейте в виду, что автор этого произведения – великий математик, который имел о пространстве, в котором мы себя воспринимаем, как трехмерные объекты, весьма оригинальное представление.

– Расскажите! Расскажите! Нам это очень интересно!

– Расскажу, но потом, а в начале, послушайте-ка историю про кота Ганса, который ловил мышей в доме профессора Эрвина Шредингера – известного физика, лауреата Нобелевской премии.

И Павлову пришлось немного напрячься, чтобы в доступной форме объяснить суть мысленного эксперимента, поставленного профессором Шредингером, для демонстрации вероятностного характера событий (состояний), происходящих в наблюдаемом нами мире.

Его тост, написанный им по просьбе его старшего брата Сергея, работавшего в подмосковной Дубне в Международном институте ядерных исследований, для какого-то "капустника" представлял собой пародию на этот мысленный эксперимент, который Павлов немного усовершенствовал.

Закончив вступление, он с выражением прочитал:

Жил да был в Германии профессор Шредингер,

Который для науки кота не пожалел.

Засунул киску в ящик и бомбу подложил.

Взрыватель на фотонах к той бомбе прикрутил.

Зловеще засмеялся: "Ха-ха-ха-ха-ха-ха!

Одной лишь только мыслью могу убить кота!

Подумаю я квантово: фотон дискретно прет,-

Взрыватель вмиг сработает и бомбу подорвет.

Подумаю классически: фотон волной идет,-

Тогда тебе, кисуля, чертовски повезет.

Лежи, лижись, усатый! Щас, крышкой я тебя!

Так, выпьем за здоровье полуживого

иль полумертвого кота!

Потом начались вопросы:

– Так кот все-таки остался жив или нет? – спросил его кто-то.

– Увы, неизвестно, – ответил Павлов. – Все зависит от того, что увидит профессор, когда он откроет крышку ящика. Очень весело становится, когда подумаешь, что не кот, а ты сам и весь окружающий тебя мир – тоже следствие какого-то эксперимента, но уже в масштабе отдельно взятой планеты или Вселенной. Никто из нас не знает, что с ним произойдет, даже через минуту, пока не почувствует результат. (5)

– А у меня есть очень похожее на то, что вы говорите, стихотворение, – Павлов распознал по голосу Лену Водонаеву. – Написала я его после того, как посмотрела по телевизору передачу "Очевидное невероятное". Там Капица с одним американским профессором, фамилию не помню, проблему черных дыр обсуждали. Это такие космические тела, что, если, в поле их притяжения попадет космический корабль, то никогда-никогда не вырвется.

– Лена, прочитай, просим, – раздались голоса.

– И Лена Водонаева громким, звонким и выразительным голосом, нараспев, как Белла Ахмадулина, прочитала:

Сквозь пространство и время летит звездолет,

Отклоняясь от цели, как пуля в излет.

Где же штурман? Он спит? Он не ловит мышей?

Нет. На месте. Колдует над картой своей.

Только карта уж та устарела давно.

Нет ни звезд, ни галактик. Осталось гало

Сверхмассивной, ужасной черной дыры,

Поглотившей с пространством и время. Увы!

– Совсем неплохо, – подумал Павлов, – Только выражение "отклоняясь от цели, как пуля в излет", наверное, не соответствует законам физики? Хотя нет. Все правильно: пассивный участок траектории полета, потеря кинетической энергии, склонение к центру тяжести масс. Почти как в жизни отдельных личностей, например, моей. А черная дыра, понятное дело, символ нашей лицемерной действительности, где, кажется, даже время остановилось.

А тут и свет в спортзале загорелся. Все обрадовались. Девчата занялись своими делами, а Павлов сел на лавочку возле своего дипломата, открыл, и достал из него повесть братьев Стругацких "Улитка на склоне". Но читать ему снова не дали. К нему подошла Лена Водонаева и спросила, какое у него мнение по поводу ее стихотворения. Павлов ответил, что стихотворение ему понравилось, но показалось слишком пессимистичным. Он на ее месте обязательно придумал бы какую-нибудь оптимистическую концовку, хотя, с точки зрения современной науки из объятий черной дыры точно никогда не вырваться. Она даже свет из себя не выпускает.

– А давайте, вы и я, каждый из нас напишет свою концовку стихотворения, а потом обменяемся, и посмотрим, у кого лучше получилось? – предложила она.

Идея Павлову понравилась, он достал из дипломата блокнот, шариковую ручку и попросил Лену записать начало стихотворения. Потом к ним подошла Петрова и ехидно поинтересовалась:

– Уже записочками обмениваетесь? Свидание назначаете?

Лена густо покраснела, вернула Павлову блокнот, взяла Петрову за руку и повела в сторону спортивного снаряда под названием "брусья". Там они остановились и начали о чем-то перешептываться.

– Сплетничают – решил Павлов и открыл "Улитку на склоне" все на той же первой странице.

Он уже прочитал о том, как какой-то Перец сидит на краю высокого обрыва и бросает вниз камни – туда, где раскинулся безбрежный лесной массив с неизвестными науке биологическими формами жизни.

– Ишь ты, на Ньютона намекают! – подумал он, вспомнив прочитанные в журнале "Наука и жизнь" слова великого ученого, сказанные им перед самой смертью. О том, что он, сэр Исаак Ньютон, несмотря на всеобщее признание его механики движения физических тел, все равно чувствует себя ребенком, который бросает камушки в море, не ведая его ширины и глубины.(6)

Но чтение не шло. Он начал беспокоиться, почему так долго не возвращается Галина Павловна. Уже скоро метро закроют, а ее все нет. Снова подошла Петрова и сообщила ему, что девчата устали и хотят спать. И что ему тоже на матраце, возле самой стены, будет выделено спальное место, которое, чтобы он их не стеснялся, они отгородят дорожными сумками. Павлов поблагодарил Петрову за заботу и спросил, не найдется ли у них для него какое-нибудь полотенце, потому что он не прочь был бы принять душ. И еще он, конечно, хотел бы переменить носки. Но Петровой об этом он, разумеется, не сказал.

……………………………………………………………………………………………………………………………………….

– Вот, Лена Водонаева дала свое, – сказала ему Петрова, протягивая ему чуть-чуть влажное белое махровое полотенце с вышитой на ней латинской буквой W, которая в перевертыше означает букву М.

– Мастера, значит, как Маргарита, ждет, – догадался Павлов.

– А это мое, вы им ноги вытрите и в душевой оставьте, все равно выбрасывать, – сказала Петрова и протянула ему коричневого цвета махровое полотенце с едва заметными ржавыми разводами.

Павлов взял оба полотенца, сказал "большое спасибо" и отправился принимать душ. Сначала он включил горячую воду, чтобы повысить в душевой температуру, а потом только разделся, развесив свою одежду на вбитые в бетонную стену железные костыли.

– Вешалки нормальной даже нет – посетовал он.

Потом он отрегулировал температуру и напор воды и приступил к водным процедурам, самой любимой из которых был контрастный душ. После того, как он уже трижды переключился с горячей воды на холодную, в дверь душевой постучали.

– Кто там? – спросил он, первым делом, подумав о вернувшейся с вокзала Галине Павловне.

– Это я, Лена, я вам шампунь принесла, хороший, импортный, – услышал он знакомый голос.

– Спасибо, оставь возле двери, – поблагодарил он ее.

– А я хочу directement sur place, из рук в руки, – сказала она и, чуть приоткрыв лишенную запоров дверь, просунула в нее руку с зажатым в кулаке флаконом шампуня польского производства с ласковым названием "Дося".

Рука была голой, и в этом был либо намек, либо подвох. Потом рука исчезла, и в проеме показалось изящная ступня босой ноги, на которой болтались маленькие кружевные трусики. Если бы не они, то Павлов, наверное, догадался, что его разыгрывают, а так он подумал, что Лена Водонаева пришла к нему на свидание, и теперь уже поздно что-то изменить.

И он поспешил открыть дверь, чтобы впустить ее. О том, что может быть потом, он не отдавал отчета. Завелся. Распахнув же дверь, он обнаружил себя в столь дурацком положении, о котором не мог и помыслить. За дверями душевой стояли Лена Водонаева и Нина Петрова, раскрасневшись от волнения по поводу своей пикантной шутки. В отличие от него они были одетыми. Только у Водонаевой на спортивном костюме рукав был закатан выше локтя, а штанина – выше колена. Мгновение, и он захлопнул дверь, услышав, как девицы, давясь от смеха, убегают.

– Бестии, чуть до инфаркта не довели! – выругался он, но потом все-таки выглянул за дверь, чтобы удостовериться, что за ней еще кто-то не стоит, подобрал с пола флакон с шампунем и продолжил водные процедуры.

В невеселом настроении он вышел из душевой и направился в свой уголок на лавочке. Почему то он вспомнил, что в начале любимого им девятнадцатого века показать свою ножку мужчине считалось для девушки смертельным грехом. Свет в спортзале был притушен до состояния таинственного полумрака. Горели только две люминесцентные лампы: над запасным выходом и к удобствам общего пользования. Девчата в разных позах: на спине, на боку, на животе, – устроившись на спортивных матрацах, подложив себе в изголовье, каждая, что смогла собрать из своего гардероба, готовились попасть в объятия Морфея. Внимательно присмотревшись, Павлов заметил в углу возле стены, вдоль которой были положены матрацы, поставленные в ряд друг за другом три дорожные сумки. Затем он посмотрел на свои часы.

– Уж полночь близится, а Германа все нет! – подумал он, имея в виду сильно запаздывающую. Галину Павловну.

Он еще немного посидел, дав голове просохнуть. Потом достал из карманов джинсов все находившиеся в них предметы, и переложил их в портфель-дипломат. Туда же поместил флакон польского шампуня "Дося". Встал, повесил на шею полотенце Лены Водонаевой и сам себе скомандовал:

– Павлов, к барьеру!

Он действительно чувствовал, что ему надо хотя бы ненадолго прилечь, распрямить спину и дать своему опорно-двигательному аппарату небольшую передышку. Опять же спокойно с мыслями своими разобраться и подумать, если не о завтрашней поездке Новосибирск или о Галине Павловне, то о продолжении обещанного окончания стихотворения Лены Водонаевой. Но, к его разочарованию, на противоположной стороне барьера из сумок приготовилась ко сну не Лена Водонаева и даже не Нина Петрова, а спортсменка Марина. Лена и Нина устроились на ночлег где-то в середине лежбища.

Павлов снял обувь, положил в изголовье дипломат, накрыл его курткой, лег на матрац и наслаждением вытянул ноги. Но спокойно полежать ему не дали.

– Дмитрий Васильевич! – обратилась к нему, приподнявшись из-за барьера, спортсменка Марина: Мы боимся!

– А в чем дело? – заволновался он.

– По крыше спортзала кто-то ходит, я сама слышала. А Валя и Люда утверждают, что видели, будто кто-то заглядывал в окно, – сказала Марина.

– Точно видели! Кто-то смотрел! – подтвердила Валя и Люда.

– Может, это Галина Павловна? – предположил кто-то.

– Ага! Щас она тебе на крышу полезет! С глузду, что ли она съехала! – узнал Павлов по голосу Нину Петрову.

По спортзалу пробежал смешок.

– Либо у девчат воображение разыгралось, либо на самом деле за нами кто-то следит, – подумал Павлов и тут же вспомнил открывшуюся, а потом захлопнувшуюся дверь макулатурного склада, а потом внезапно погасший свет. Все это вместе выглядело довольно странно.

– Может, его "гэбня" пасет, и надо выйти на улицу и посмотреть, или, лучше, как-то помочь девчатам взбодриться, – быстро размышлял он про себя. И принял парадоксальное решение.

– Девчата! – обратился он к коллективу: А вы спойте что-нибудь! Отгоните злых духов и недругов!

– А что, давайте споем! – сразу же откликнулись на его предложение несколько голосов. – Петрова! Нашу любимую!

– Ой, что-то я совсем не в форме, – начала отнекиваться Петрова, но немного погодя попросила: А ну-ка, Лена, дай верхнее ля второй октавы.

– "Над небом голубым есть город золотой", – чистейшим сопрано пропела Лена Водонаева.

– А ты, Люда, дай нижнее до первой октавы, – попросила Петрова другую девушку.

– "С прозрачными воротами и яркою звездой", – пропела альтом девушка по имени Люда.

И Петрова сильным, слегка надтреснутым, но все равно выразительным голосом запела, тогда еще не столь известную и популярную, песню на слова Анри Волхонского и музыку средневекового композитора Франческа де Милано в переработке Владимира Вавилова. В своем изначальном варианте, если кто не знает, песня называлась "Рай".

Девчата подпевали Петровой, разбив голоса на две партии. И столько затаенной страсти и тоски по прекрасной и неведомой обители человеческих душ услышал Павлов в ее голосе, что, накрыв лицо полотенцем, беззвучно заплакал. Ему, почему то, разом, стало стыдно за себя и все неблаговидные поступки, которые он совершил в своей сознательной жизни. Но и исполнение, надо сказать, было таким, что автору стихов и композитору не было бы стыдно за свое произведение.

Затем девчата спели "Светит незнакомая звезда". Солировала распевшаяся Петрова. А потом они стали уговаривать Лену Водонаеву спеть Ave Maria. Может, она бы и спела, если бы Нина Петрова опять не прикололась:

– Дмитрий Васильевич! Это она вас стесняется! Боится, что вам не понравится!

После короткой перебранки с Петровой: "Да замолчи ты, дура" и т. п., – Лена Водонаева запела: "Спят усталые игрушки". Девчата громко засмеялись и хором подхватили. На этом концерт закончился. Гостьи столицы постепенно успокоились и, наконец, в спортзале установилась тишина. Слышно только было, как трещат люминесцентные лампы, да еще где-то далеко звенят отправляющиеся в парк трамваи.

Павлов повернулся на правый бок, лицом к пахнущей касторкой стене, задремал, а потом и вовсе заснул. И приснился ему странный сон. Будто бы он открывает крышку железного ящика, в который профессор Шредингер засунул своего кота Ганса. А кот – живехонек, и усы у него почему-то позолочены, а на шее – белая манишка.

– Так это же Бегемот! – ахнул он. Кот громко мяукнул, вылез наружу, подошел к неведомо откуда появившейся двери и начал требовательно царапать ее когтями.

– В туалет или пожрать захотел, – догадался Павлов и открыл дверь.

Кот прошмыгнул в дверь. Павлов пошел за ним и неожиданно оказался в университетской аудитории.

– Опять ты, Павлов, опаздываешь! – строго сказал ему преподаватель с бородой, как у Михаила Ивановича Калинина, и черного цвета академической шапочкой на голове. На шапочке мелом было написано: "Академия наук СССР". Еще раз внимательнее приглядевшись, Павлов с удивлением обнаружил, что преподаватель почти голый – в одних черных, до колен трусах. А на трусах мелом написано: "Действительный член".

Павлов, бочком-бочком, пробрался на свободное место и огляделся. Аудитория была заполнена до отказа, но не одного знакомого лица он не заметил.

– Двоечник и разгильдяй Коровьев, к доске! – скомандовал преподаватель.

Из последнего ряда вылетел какой-то субъект, в клетчатом костюме и надтреснутом пенсне, и приземлился возле кафедры.

– Докажи, что теорема Пифагора не верна! – потребовал преподаватель.

– При каких коэффициентах искривления пространства, Мессир? – попросил уточнить студент

– Со всеми, какие знаешь, – сказал преподаватель и добавил: А про которые не знаешь, нам Павлов расскажет.

Удивившись такому повороту событий, Павлов, как положено в такой ситуации вести себя застигнутому врасплох студенту, начал вертеть головой, ища того, кто бы ему помог. Но все демонстративно от него отвернулись. Он, конечно, обиделся, но в этот момент к нему подлетела записка. Он обрадовался, развернул ее и прочитал: "Хер тебе на колесиках, стукач, а не подсказка!".

– Так, кто бросил Павлову шпаргалку? – грозно спросил преподаватель. – Молчите? А мне и без вас известно, что это – Изя Фишман. А также и то, что там написано. Кандидат наук Фишман! Вон из аудитории!

Павлов решил, что это не справедливо. Не только потому, что в записке нет ничего по теме семинара. Ему показалось, что форма обращения преподавателя к студенту, имеющему степень кандидата наук, попахивает не только антисемитизмом, но и оскорблением личности. Когда студент по фамилии Фишман в вельветовом пиджаке броского вишневого цвета вышел из аудитории, громко хлопнув дверью, Павлов встал и заявил преподавателю свой протест.

Выслушав его, преподаватель взмахнул рукой и скомандовал:

– Транспортное средство г-ну Павлову – в студию!

Тут же в аудиторию, в один миг превратившуюся в сверкающую юпитерами телевизионную студию, под звуки фанфар и гром аплодисментов, с шумом и грохотом прибывающего поезда въехал огромный фаллос, на котором торжественно восседал Валентин Георгиевич Афанасьев в сером двубортном костюме и накинутым на него кроваво-красным плащом с белым подбоем. В руках тов. Афанасьев держал предмет, отдаленно напоминающий копье.

– Да это же вылитый Понтий Пилат! Всадник Золотое перо! – поразился Павлов, сразу опознав в своем начальнике главного героя романа Михаила Афанасьевича Булгакова "Мастер и Маргарита".

– Пора отсюда сваливать. Щас тут такое начнется! – подумал он и, бочком-бочком, выбрался из аудитории-студии.

В дверях он столкнулся со старшим лейтенантом госбезопасности Светланой Викторовной Олениной, причем совершенно голой и с трупными пятнами на груди и животе.

– Вот, – сказала она, показав ему свое служебное удостоверение и сверкнув фосфорическими глазами, – пришла на пересдачу зачета. Не знаете, кто принимает?

Не ответив на ее вопрос, Павлов бросился со всех ног по длинному коридору, в конце которого он увидел свет.

Приблизившись к концу коридора, он услышал шум морского прибоя и крики чаек. Обрадовавшись тому, что можно искупаться, он выскочил на белый песчаный пляж. Там он с удивлением обнаружил своих знакомых юнкоров, которые лежали в купальниках на спортивных матрацах и принимали солнечные ванны. И только Нина Петрова загорала topless. Он окликнул ее и сделал ей строгое внушение, мотивируя требование надеть купальник вредностью ультрафиолета для молочных желез.

– А мне по барабану, – ответила Петрова, – все равно после того аборта мне никогда не родить. Вы бы лучше Лену Водонаеву научили плавать.

Тут же Лена Водонаева поднялась с матраца и показала ему фигуру из трех пальцев. В этот момент он начал уже просыпаться и даже осознать то, что он лежит не на боку, а на спине, и что кто-то толкает его в бок. Он понимает, что толкают его из-за того, что он храпит, снова переворачивается на правый бок и досматривает сон, в котором видит себя одиноко плывущим в море навстречу восходящему желто-красному солнцу. Плывет, мощно работая хвостовым плавником, а про себя думает:

– Почти всех видел: Бегемота, Воланда, Коровьева, Понтия Пилата, Геллу, а вот Мастера и Маргариту не видел. И кто же я?

В ответ на этот вопрос он услышал голос пьяного сторожа Кузьмича:

– Мудак ты, Павлов, обыкновенный мудак! Старых знакомых не узнаешь. А ведь мы столько лет не виделись, Иуда из Кариафа!

– Опять ты, Левий Матвей, со своими шуточками! – ответил он Кузьмичу и послал его вместе с Понтием Пилатом, куда подальше.

Тут он окончательно проснулся и посмотрел на свои часы. Стрелки циферблата застыли на 0 часов 40 минут. Павлов понял, что забыл завести часовой механизм. Затем он поднялся со своего спортивного мата и пошел в туалет. Все семеро девчат (он их специально пересчитал) находились на своих спальных местах. Возвращаться назад к барьеру ему уже не хотелось. Вроде выспался. А что же сон? Да мало ли, какая чепуха, может присниться усталому и голодному человеку в условиях коронарного солнечного возмущения!

На лавке возле выхода он нашел оставленный кем-то пакет кефира, в котором еще оставалось на стакан полезной не только с похмелья кисломолочной продукции. Выпил. Открыл дверь и вышел на крылечко. Поежился от холода и с удивлением рассмотрел какой-то необычный, клубящийся перед ним туман. Сколько времени неизвестно.

В школьном саду щелкал Luscinia luscinia, или попросту – соловей. Значит, – решил Павлов, – уже не меньше 3-х часов. Он не намного ошибся, так как, судя по нарастающему гулу огромного города – благополучной столицы могучей, еще не выкачавшей до дна Самотлор, великой советской державы, было около 4.00.

Потом он услышал голоса и опознал в вышедших из тумана людей: школьного сторожа Кузьмича, Галину Павловну с большой сумкой в руках и одного из мальчиков, ради которых Галина Павловна уехала на Белорусский вокзал. Двух других, по ее словам, забрал и увез куда-то наряд милиции. Оказывается, вырвавшись из-под ее опеки, и не имея возможности уехать, они связались с привокзальной шпаной. Образцовые пионеры, – какой ужас! – пили портвейн "три семерки" и горланили под гитару неприличные песни Владимира Высоцкого. Водитель Гаврилов вовсе куда-то пропал, как сквозь землю провалился. Может, договорился с проводником поезда и уехал, а может и не уехал.

Кузьмич был совершенно трезв. Он, в свою очередь, рассказал Павлову о том, что вышел на улицу, так как ему показалось, что по двору школы кто-то ходит. А потом он увидел подъехавшее к школе такси и узнал в выбравшейся из автомобиля женщине Галину Павловну.

– Как ты тут, товарищ Сухов, не перевозбудился!? С таким гаремом! – спросила его Галина Павловна после того, как он вкратце доложил ей обстановку.

– С чего бы? – хмуро ответил он, даже не улыбнувшись удачному сравнению его с главным героем фильма "Белое солнце пустыни".

Павлов передал Галине Павловне 100 рублей на билеты и попросил насчет возврата денег не беспокоиться. Убедил ее в том, что с задержанными нарядом милиции мальчиками ничего плохого не случится.

– Нет никаких сомнений, – сказал он, – что они, накормленные и уложенные в чистые постели, находятся сейчас в детском приемнике, из которого их выпустят, когда за ними приедут их родители.

– А с этим что делать? – спросила Галина Павловна, показывая на возвращенного ею в лоно коллектива смуглого темноволосого парня в измятой синей куртке и перепачканной белой рубашке, но уже без пионерского галстука.

Парень сидел на лавке, слегка покачиваясь, и бессмысленно улыбался. Павлов принюхался и, кроме запаха алкоголя, учуял не самый приятный аромат, несомненно, означающий лишь то, что парень обделался. Не стесняясь, он высказал свое предположение Галине Павловне.

– И это сын второго секретаря райкома КПСС! – сказала она таким тоном, что он даже не понял, кого она в этом казусе винит: отца, сына или райком КПСС.

– По чину отца и парфюм, – заметил он, намекая на то, что вторые секретари обкомов отвечают за идеологию и коммунистическое воспитание.

– Как ты можешь такое говорить! – возмутилась она.

– Что нос чует, о том и говорю, – ответил он и предложил ей как-нибудь заставить паренька отправиться в душ.

Полотенце и другие банные принадлежности нашлись у парня в доставленной Галиной Павловной вместе с ним дорожной сумке. Но парень сопротивлялся и никак не хотел идти мыться. Тогда Павлову пришлось заломить ему руку за спину и потащить в душевую. Галина Павловна шла за ними. Стащив с парня куртку, рубашку и брюки, она брезгливо поморщилась и сказала Павлову:

– Иди. Теперь я сама справлюсь.

И он оставил их вдвоем, а сам пошел собирать свои вещи, твердо решив, что ему пора отсюда сматываться. На Тверской (в то время она называлась улицей Горького) он намеревался поймать такси, доехать до дома, оставить водителю в качестве залога дипломат, взять дома деньги, вернуться и расплатиться за поездку. В такой ситуации он уже однажды оказался, когда возвращался с банкета в ресторане "Прага". Вот только что же он не успел сделать? И Павлов вспомнил про свое обещание написать Лене Водонаевой окончание ее стихотворения о попавшем в страшную беду экипаже земного звездолета. Да и шампунь с полотенцем ей бы следовало вернуть.

Он еще раз посмотрел на спящих смоленских красавиц, вздохнул, печально улыбнулся, и в этот момент услышал, что кто-то шепотом его спрашивает.

– Дмитрий Васильевич! Вы уже уходите?

Он узнал Нину Петрову.

– Еще нет, но скоро уйду, – шепотом ответил он ей.

– А я вас во сне видела! – шепотом сказала Лена Водонаева. Она, оказывается, тоже не спала.

– И я! И я тоже видела! – раздались другие голоса.

Павлов понял, что появление Галины Павловны и пополнение коллектива доставленным с вокзала сыном второго секретаря обкома КПСС, прервало сон девчат. Про свой собственный сон ему вспоминать почему-то не хотелось. Он надел куртку, взял в руки дипломат и сказал:

– Спите, еще очень рано. Вам Галина Павловна билеты на поезд забронировала. Впереди у вас трудный день. Вам надо обязательно хорошенько выспаться.

Выходя из спортзала, Павлов услышал, как кто-то из девчат, сладко зевнув, сказала:

– Какой же сон был красивый! Так в нем навсегда бы и осталась!

Павлов сел на крылечко, открыл дипломат, достал блокнот и шариковую авторучку. Задумался. Еще раз перечитал стихотворение Лены Водонаевой. Покурил. Начал быстро писать. И вот, какое у них в соавторстве получилось стихотворение:

Сквозь пространство и время летит звездолет,

Отклоняясь от цели, как пуля в излет.

Где же штурман? Он спит? Он не ловит мышей?

Нет. На месте. Колдует над картой своей.

Только карта уж та устарела давно.

Нет ни звезд, ни галактик. Осталось гало

Сверхмассивной, ужасной черной дыры,

Поглотившей с пространством и время. Увы!

Сквозь пространство и время не летит звездолет.

Уже нечем отсчитывать времени ход.

Люди живы еще. Но их уже нет.

Этот миг – мирозданья загадки ответ.

Сквозь пространство и время полетел звездолет.

Кто-то начал отсчитывать времени ход.

Вот галактики, звезды. Прекрасен их свет!

И всего-то прошел миллиард с лишним лет!

Давая экипажу воображаемого звездолета, попавшего в плен черной дыры, шанс на спасение, Павлов имел в виду, что, рано или поздно, пусть даже через миллиард лет, этот монстр Вселенной испариться (рассосется). И тогда, по закону сохранения энергии и информации, все, что когда-то исчезло за горизонтом событий, обязательно проявится в ином времени и пространстве. И опять все повторится: Москва, весна, Патриарши пруды, вторая скамейка на липовой аллее и его Асоль. Только на этот раз между ними с самого начала не возникнет никакого отчуждения.

Возможно, он был прав. А может, и нет. Как утверждают Кристиан Бемер и Кевин Вандерслоот из Портсмутского университета в Англии, материя, попавшая в черную дыру, не сжимается, а отправляется в необычное путешествие. При этом есть два варианта: либо она попадет в другую Вселенную, либо будет перенесена за сотни и тысячи миллиардов километров (а то и больше) к другой черной дыре (причем, пункт назначения заранее предсказать невозможно).

На крылечко вышла Галина Павловна. Судя по ее хмурому виду, совершенно не в настроении.

– Ну, что, подобрала дерьмо? – поинтересовался он, имея в виду обделавшегося паренька.

– Да я этому гаденышу все бы оторвала! Представляешь, стал ко мне приставать. Тьфу! – возмущенно заговорила она.

– Не бери в голову! Далеко не все они такие. Вот, передай шампунь и полотенце Лене Водонаевой. Она мне это любезно одолжила, когда я вечером ходил в душ, – попросил он.

– Да, Лена очень хорошая девочка. Умная, воспитанная. А как на тебя за ужином смотрела! Я чуть даже не приревновала, – сказала немного повеселевшая Галина Павловна.

– И вот еще. Передай тоже ей, – и Павлов протянул Галине Павловне вдвое сложенный листок бумаги.

– Ой! Никак любовное послание! – рассмеялась Галина Павловна.

– Почти. Только не подумай ничего плохого. Она попросила меня дописать ей ее же собственное стихотворение, – уточнил он.

– Обязательно передам. А ты, что, уже уходишь? – спросила она, а когда поняла, что через минуту-другую они расстанутся, заплакала.

– Я тебе уже говорил, что сегодня уезжаю в командировку. Надо собрать вещи и пообщаться с отцом, – попытался он ее успокоить и даже вручил ей свою визитку, в которой были указаны его домашний телефон и почтовый адрес.

– С девчатами не попрощаешься? – спросила она.

– Нет. Пусть спят. Кстати, сколько сейчас времени? У меня часы встали.